Казанский вокзал

 У каждого из нас на свете есть места,
 Куда приходим мы на миг объединиться,
 Где память как строка почтового листа
 Нам сердце исцелит, когда оно томится.
 Игорь Тальков «Чистые пруды»

 И у меня, слава Богу, есть такое место – это Казанский вокзал Москвы. Иногда бывает обидно, что живу я далеко, и бываю там редко. Но только поэтому он мне так дорог. Странное место выбрало мое сердце, то ли дело Тальков – Чистые Пруды, застенчивые ивы... Но сердцу не прикажешь. Казанский – это дорога в деревню с тех малых лет, которые я и сам уже не помню, а только знаю, что были они, эти светлые – светлые годы.
 Я помню его с начала 90-х. Мне было тогда 6 – 7 лет. Все мы знаем, что быстро растут дети друзей, а свои – незаметно. Также незаметно менялся и мой вокзал для тысяч и миллионов москвичей, регулярно уезжающих с него и приезжающих обратно. А мне все перемены сразу бросались в глаза. Для меня Москва вообще, и отдельные ее районы в частности – это музей и праздник жизни. Как люди там живут?! Вот так просто каждый день выходят из своих домов на работу, садятся в метро. Бывают не в духе, уставшие, злые. А живут же в Москве! Я бы тоже привык. А живут ведь и в Кадоме, и в Сасове, в моих Пеньках. Живут просто, не ощущая. Нет сегодня, по крайней мере я не встречал, людей, хоть немного напоминающих Сергея Есенина. – О Русь, взмахни крылами!..
 Годы капитализма не прошли для Москвы бесследно. Она сегодня совсем не та, какой даже я ее помню, не говоря о моих родителях. В этом году за один вечер я очень остро пережил все эти новые веяния, о чем и хочу вам сейчас рассказать.
 Три года назад тете Тане дали новую квартиру у метро Электрозаводская вместо 12 метров коммуналки в хрущовке у Площади Ильича. Оттуда на вокзал мы всегда ездили на 40 автобусе, потому что бабушке было трудно спускаться в метро. Мы садились на него на тихой Рабочей улице, выезжали на саму площадь, и дальше начинались для меня нехоженные места, такие притягательные своею новизной для детского сердца. Я помню только, что мы проезжали большой дом, где живет Пал Иваныч с магазином внизу, церковь Сергия Радонежского, Курский вокзал, Елоховскую церковь, и вот – наша остановка. В каком предвкушении проходила вся эта дорога. Я простился с Калининградом, и даже с самОй шумной и большой Москвой в этот теплый вечер в начале июня. Чтобы завтра ранним – ранним утром оказаться на маленькой станции, а чуть позже в бревенчатом доме, в селе с чудными вечерами, закатами, коровами и множеством цветов в эту пору в лугах.
 Нет уже маленькой коммуналки, нет тихой Рабочей улицы – она теперь многолюдна и с новыми многоэтажками на месте старых панельных домиков с зелеными дворами. И пробки. Этот бич Божий, автомобильные пробки. Сколько лет я ходил по ней, редко когда там машина проедет. В этот раз нас до вокзала довез Василий. Не надо тащить тяжеленные сумки, не надо выходить за четыре часа. Но львиная доля романтики осталась в прошлом. Как странно устроены люди. Что вспоминают они, особенно на старости лет? – Тяготы жизни. Как работали сутками в колхозах за так, как тяжело было растить детей, как страшно в Афгане. Бывает услышишь от какой-нибудь старушки: «Полоскать-то в холодной воде приходилось, да кучу белья. Как вздохнула я, когда дед машинку купил!» К чему возвращается она в своих мыслях – к облегчению ли трудов или сама удивляется перенесенному. – Есть за что уважать себя.
 Сегодня вечером Москва была очень красива. Гольяновская, Госпитальный вал, дальше названия улиц я не знал. Мы выехали на набережную Яузы за горбатыми мостиками. Как красив Среднерусский закат! Даже над городом. А потом был и вовсе чудесный вид, когда мы поднялись на третье транспортное. Мост через реку, высотка вдали и алые всполохи на полнеба. Что сразу бросилось в глаза у вокзала? – Узбеки (а может другие какие азиаты) носильщики, стоящие на редких свободных местах бесплатной парковки. Хочешь встать сюда – заплати ему за доставку багажа. Такой же узбек взял с Василия сотню за место на другой бесплатной стоянке со стороны Ленинградского и Ярославского. А в дополнение к этой печальной картине кучка алкашей – бомжей, спящая вповалку вокруг столба через пять метров. Все с типично русскими лицами, бородатые мужики. За что воевали наши предки? Зачем ценой непосильных жертв сбрасывали с себя азиатское иго? Прости нас, Святой князь Димитрий, прости старец Сергий...
 Поезда мы ждали напротив табло отправления. Как много стало приезжих, особенно за последние несколько лет. Ни одного человека в обслуге из славян, да даже и среди приезжающих – отъезжающих меньше. А ведь отсюда идут поезда на Урал, в Пензу, Нижний. Сильно изменились и сами люди. Изменились цели их поездок. Все хотят на юг, к морю, а еще лучше за границу. Время первого поколения переселенцев из провинции в столицу прошло. А их дети едут в другую сторону.
 Раньше мы уезжали на Челябинском в 20.32, но теперь он сменил расписание, и удобнее всего для нас стал Карагандинский в 22.30. Сначала его (вот что здесь неизменно) поставили в список, а через полчаса только указали первый путь. До него уходили фирменные, а значит и малолюдные, на Анапу и Магнитогорск. Наш же для работяг – с доступными ценами. У меня создалось впечатление, что в движение пришел весь вокзал, устремившись к первому перрону. Старые и молодые, с кучей вещей и совсем налегке, в привычной нам одежде и в цветных тюбетейках потоком шли туда казахи и казашки. Им я немного даже симпатизирую, как и татарам, в отличии от узбеков, которые не только намного смуглее, но как-то суше, злее на вид, и даже грязнее.
 Но вот чудо. В этой многочисленной массе мне стали попадаться лица тех самых дачников, едущих в село. Вот мимо прошел пожилой мужик со старушкой в платке, вот трое женщин. Мне сложно объяснить, как я различал, кто куда едет. По одежде, по количеству вещей? – Да. Но еще и по лицам, по какому-то душевному настрою, по флюидам, исходящим от этих людей. Как-то видел своих почти что односельчан. Поезд пойдет через Рязанскую, Пензенскую области все дальше и дальше на восток. И люди эти выйдут завтра утром, позже всего к обеду. Да мы почти земляки!
 Я очень обрадовался. Обрадовался тому, что мы еще живы. Что мы еще есть. И этой светлой радости моей ничто сегодня уже больше не омрачило. На моем любимом Казанском есть пока такие, как я. Пусть они уже пожилые, пусть совсем уже старики, пусть их мало.
 Мы дошли до 19 вагона, который оказался прицепным и шел в Петропавловск, который на Южном Урале. Только здесь собрались мы по крупицам и стали заметны среди толп инородцев. Мы, простые русские люди, русские не по крови, но по духовной связи с поколениями предков и по укладу жизни, стали заметны посредине Москвы. До этого нас будто и вовсе здесь не было. Москва, Москва! Чья ты? Что они сделали с тобой?

Вдаль мчались стаи зимних птиц,
Дым гнал их прочь быстрей лисиц,
Стон плыл над всей землей,
Лютый сброд закатил пир горой.
Где тот воин, что крикнет им:
 «Стой!»