Олеся

Близился день рождение Олеси, и, как бывало шестнадцать раз до этого, дни были заполнены предпраздничной суетой. Для девочки не существовало ни круглых дат, ни юбилеев. Ей еще неведомо было женское нежелание отметить очередной год своей жизни. К своему торжеству она всегда готовилась основательно, продумывая до мельчайших деталей наряд, праздничный стол, тематику вечера, списки приглашенных, которых всегда было много.

Каждый год, усаживаясь перед телефоном с целью обзвонить всех родственников и друзей, они с мамой, Ириной Николаевной, стремились уменьшить его, но позже становилось ясно, что двоюродную тетушку отца никак нельзя пригласить без мужа, и оставить его на вечер без компании, а мамина племянница готовит лучший в мире пирог с яблоками, так что и она с тремя своими маленькими сыновьями получит приглашение одной из первых.

Что касается гостей самой Олеси, то их из года в год заметно прибавлялось, так как девочка обладала удивительным свойством заводить себе знакомства, в какой бы компании она ни появилась. Так что, придя к ней в гости, бывшие одноклассники, теперешние «однокашники», да даже те, с кем она играла в детстве, всегда были желанны и долгожданны.

На этот раз, однако, было у Олеси два повода с еще большим нетерпением ожидать этого дня. Во-первых, из Новгорода должна была приехать ее двоюродная сестра, София. Ее родители десять лет назад переехали из Москвы, и так и не восполнила Олеся место в своем сердце, которое для нее занимала сестра-подруга. Из памяти стерлись детские обиды, остались лишь теплые воспоминания. Впоследствии сестры виделись летом, иногда на Новый год, часто звонили, и писали друг другу. Совершенно непохожие внешне, они жили одним внутренним миром - договаривали друг за другом фразы, в разных городах ходили в кино на те же фильмы, читали одни и те же книги, и до бесконечности готовы были делиться друг с другом впечатлениями, и редко когда спорили.

А, во-вторых, с недавних пор в большой компании своих знакомых и друзей она стало особо отмечать одного. Точнее, он всегда был особенным, хотя бы тем, что один брал на себя смелость подшучивать над ней, и даже, вы подумайте, критиковать ее! Все началось с того, что Алеше досталась последняя сладкая булочка в буфете, и когда он услышал расстроенный голос девушки, следующей за ним в очереди, то отдал ей свое угощение. Еще недавно Олеся надменно рвала записочки своих одноклассников, и демонстративно выбрасывала их. Став первокурсницей и получив такой галантный знак внимания от симпатичного старшекурсника, она вовсе не собиралась изменять себе. Слегка покраснела, сказала "спасибо", и с того дня всегда приветливо здоровалась. А Алеша, при виде Олеси и стайки ее веселых подружек, всегда подходил к ним, смешил, рассказывал о слабых местах общих преподавателей, гулял с ними, и даже два раза ходил в кино. Он всегда был вежлив, но никогда ни за кем из них не ухаживал, а если и отмечал Олесю, то не как девушку. Он называл ее "моя друг", и лишь ей доверял выбор места и сорт цветов для свидания с очередной знакомой. При этом ему приходилось мучительно долго вспоминать цвет ее глаз, волос, манеру одеваться, походку, даже тембр голоса. Так как его скупого «симпатичная» и «говорит много» Олесе было недостаточно.

Восьмого марта дружный первый курс устроил дискотеку. Из двух соседних аудиторий вынесли столы и стулья, в одной установили аппаратуру и освещение, в другой – накрыли сладкий стол. Все украсили гирляндами и цветами, и была создана атмосфера настоящего праздника. Когда в зал вошли нарядные, радостные, приятно удивленные девушки, к Олесе сразу подошел Алеша. Он, конечно, отвесил шутливый поклон, сказал, что она выглядит вполне сносно, и сразу предупредил, что приглашать ее танцевать не будет по той простой причине, что не танцует никогда. Но он привел массу приятелей, так что скучно ей не будет. На протяжении всего вечера она неоднократно ловила на себе восхищенные взгляды, никогда не оставалась без кавалера. Хотя, справедливости ради, стоит отметить, что количество танцующих молодых людей и девушек было одинаковым. Организаторы праздника это предусмотрели, не желая, чтобы в этот день скучала хотя бы одна девушка, и чтобы каждую проводил домой тот, кто будет танцевать с нею последний танец.

Но когда настал этот момент, Олеся, увлеченная танцем и разговором с одним из Алешиных друзей, увидела, что ее подружка, Светка, сидит без пары! А по залу с самодовольной усмешкой прохаживается это ничтожество, Юра, с которым она встречалась, и которую тот бросил в день ее рождения, сказав, что у нее весной выступает слишком много веснушек! Представить страшно, что чувствовала бедная Света, вторично униженная, да еще и обреченная брести домой в одиночестве. Но к своему удивлению, и радости, она увидела, что к Светке направляется Алеша. Поймав благодарный и теплый взгляд Олеси, Алеша лишь застенчиво улыбнулся.

Идя домой, Олеся перебирала в памяти все события вечера под стрекотню своего провожатого. Ах, как он утомляет, Алеша никогда столько не болтает. Алеша… Алеша… С этим именем они поднялись в подъезд, на предложение своего кавалера сходить завтра в кино, она ответила, что он замечательно танцует, все было очень мило, но она не может пригласить его к себе на чай, так как у них заболел попугай.

Алеша… Алеша… С этим именем она расчесывала волосы, натягивала ночную рубашку, брала в руки книжку. Как странно. Та же комната, те же вещи, то же дерево за окном, взгляд ее падает на те же картинки, и все с ней говорят, как и прежде. А что-то изменилось, преобразилось. Наверное, утром все станет как прежде. Алеша…

Так что, Олеся была несказанно рада, что все так удачно складывается. Как молодому человеку не влюбиться в девушку, которую он увидит в день ее рождения, окруженную родными и друзьями, говорящими о ней только теплые и хорошие слова, попробует блюда, приготовленные ею (не все конечно ею, но об этом ему знать необязательно). Как удачно, что София приезжает именно сейчас. Она сможет увидеть его, оценить, помочь сестре советом.

Вечер удался. Никто не скучал, каждому гостю уделялось должное внимание, все нашли себе и собеседников, и блюда по вкусу. Она не могла наговориться с Софией. Та укладывала ей волосы, рассказала, что будет жить у них три месяца, пока не найдет вариант перевода в московский институт, и, кто знает, возможно родители захотят, чтобы София осталась жить с ними, видя как они с Олесей привязаны друг другу. В суматохе праздника Олеся успела сказать сестре лишь, что вскоре должен прийти ОН, но когда раздался очередной звонок в дверь, а у Олеси в этот момент что-то подгорало в духовке, София пришла на помощь, и впустила последних гостей. Потом все сели за стол, девушки оказались далеко друг от друга, так что подмигнуть или наступить ей под столом на ногу, чтобы привлечь к НЕМУ внимание возможности не было. А как обидно, их посадили как раз рядом, и если бы только София знала, что говорит сейчас с НИМ, ей бы удалось подготовить необходимую почву, как это умеет сделать только любящая сестра и лучшая подруга.

У Олеси немного кружилась голова от всего происходящего. Настала очередь Алеши произнести для нее тост. Вот он поднимается, бросает на нее тот же застенчивый взгляд, но потом, будто вспомнив, что перед ним всего - навсего она, моя друг, снова принимает шутливо-дружелюбный вид, и читает импровизированный стишок в качестве поздравления. Он так и назвал его «Моей другу!»:


 Моей другу!

Тебе пишу, о, моя друг,
Я этот стих о том о сем.
Пусть не придет к тебе недуг,
И соглашаются во всем
С тобой друзья, семья, и друг.
Для грусти будет недосуг
И счастием твой полон дом!

Далее последовали более теплые и искренние поздравления для ее родителей, и благодарность за то, что он очутился в таком гостеприимном доме, в этот вечер, который станет для него особенным на всю жизнь. Легкомыслие стишка затмили для Олеси его последние слова, и она решила, что пришло время окончательно затуманить его взор зарождающимся чувством к ней.

Некоторое время назад, когда у Олеси уже открылись глаза, и она увидела перед собой этого нового Алешу, они предприняли с ее подружками очередной поход в кино. Конечно, она бы с большим удовольствием не тащила на буксире своей любви эту шумную компанию, а осталось с Алешей вдвоем, но это могло вызвать его подозрения. А она ни в коем случае не хотела, чтобы он догадался о ее чувствах, и собиралась осчастливить его, лишь когда он, исхудавший и измученный бессонницей и неуверенностью в ее взаимности, придет к ней, даже не подозревая сколько усилий с ее стороны было на это затрачено. Она не может позволить себе сделать неверный шаг, потому что никогда в жизни не перенесет его насмешек.

Все было как обычно. Купили билеты, воду, попкорн. Но для Олеси на этот раз каждый его жест и слово, обращенные к ней, рассматривались через стену испуга, за которой спрятался хвостик надежды и, маня, дружелюбно помахивает. Так что, когда он придержал ее за локоть перед тем, как занять места, она расценила это не как нежелание с его стороны сидеть с шумной Настей, имеющей обыкновения съедать не только свой попкорн, но и тот, что не успел доесть сосед, а как неодолимое желание сидеть именно с ней. Стаканчик с попкорном на этот раз он, очевидно, протянул не просто по-дружески, а с чувством, и даже обернулся при этом. Когда она уже готова была бросить на него не слишком долгий, но и не слишком быстрый, а именно такой, о котором он будет думать весь сеанс, взгляд, выключили свет, и уже ничто не могло отвлечь Алешу от происходящего на экране. Но, ничего, остается еще нечаянное прикосновение локтями. Однако и здесь, не повезло, ни разу за два часа он не посягнул на ручку ее кресла. Алеше невероятно понравилась музыка в фильме, и Олеся дала себе честное слово вспомнить все свои навыки игры на пианино, разучить эту мелодию, и сыграть ее на своем дне рождении. Этот ход должен был стать для него очевидным намеком, а свет свечей и ее глаза - довершить начатое.

Свечи зажгли, именинница заняла стул, гости устроились слушать, и она прикоснулась к клавишам. Играла хорошо, не нервничала, несколько раз смотрела в сторону Алеши и Софии, которая с неподдельным вниманием слушала сестру. Но взгляд Алеши поймать не получалось. Видимо, по закону подлости, на нее он смотрит в те моменты, когда она обращается к инструменту, а потом, от избытка эмоций, ищет ответных чувств на лице своей соседки. Но ничего, пока он мог и не узнать мелодию, но сейчас будет кульминационный, самый сильный момент, она вложит в него всю свою душу, всю любовь, и он, наконец, обернется к ней. Но он, как и все собравшиеся обернулся к Софии, которая, очарованная музыкой, забыла про бокал в своей руке, и пролила все его содержимое Алеше на рубашку. Какая я неуклюжая! Прости! Прости, Олеся, милая, ты так чудесно играла. И Алеша, И Олеся уверяли ее, что ничего страшного не случилось. Он заявил, что вообще терпеть не может эту рубашку (а зачем тогда ты надел ее сегодня?!). В конце концов, Борис Анатольевич, папа Олеси, одел его в одну из своих, в которой Алексей и отправился домой, вслед за остальными гостями.

Как ни жаль было Олесе, что она не использовала свой основной козырь, но наутро сожаление исчезло, и она проснулась под тихий напев вчерашней мелодии голосом Софии. Олеся сладко потянулась, подумала о том, что их ждут чашка кофе, праздничный торт, и самое приятное – разговор и впечатления сестры о НЕМ.

Олеся нашла Софию за тем, что та гладила выстиранную вчера рубашку Алеши. У Олеси была тайная мечта выкрасть рубашку и положить ее себе этой ночью под подушку, но она опоздала. А теперь рубашка была постирана, да еще и поглажена руками другой. Неприятно. Пришли на кухню, сели за стол. Весело свистит чайник, торт готов нанести непоправимый урон талии, и вдруг София сообщает, что вчера вечером она получила приглашение на свидание. Вдвойне неприятно. Вместо того, чтобы спросить, кто же тот самый таинственный он, она принялась рассказывать о своих ухажерах. Безусловно, Олеся очень рада, она считает Софию чуть ли не самой красивой девушкой в мире. Эти русые волосы, огромные голубые глаза, смуглая кожа могли обратить на себя внимание любого из ее вчерашних гостей. Хотя, конечно, Олеся считает, что все они еще слишком маленькие и неспособны оценить такую умную, глубокую девушку, как ее сестра. У Софии дрожат ресницы, она нервно стучит ложечкой о чашку, и говорит, что сейчас, когда она занималась таким малоприятным, неинтересным занятием, как глажка, она словно заново окунулась в волшебство вчерашнего вечера, и готова гладить хоть по сто его рубашек каждый день. Олесю начинает охватывать дрожь, она пытается спросить, о ком говорит сестра, но боится, слишком уж ясен ответ.

Самое страшное в несчастье то, что оно постигает тебя неожиданно. Как вспышки яркого света промелькнули у Олеси перед глазами счастливые глаза Алеши, когда он сидел с Софией за столом, его смущенный взгляд, адресованный именно ей, его восхищение тем, как она слушала музыку, ее красивым, одухотворенным лицом. Она не смела и не могла найти в себе сил, чтобы что-нибудь произнести. К счастью, в этот момент зашла Ирина Николаевна, и девочки перестали «секретничать».

 В этот день Олеся съела неприлично много торта, и вообще, она съела неприлично много всего сладкого, мучного и жирного. Вечером мама напомнила ей, чтобы завтра та не забыла взять рубашку и отдать ее в институте Алеше. А София, наконец, пробудилась от своих грез и спросила, кем же из приглашенных был он. В ответ Олеся лишь пробормотала что-то невразумительное о том, что он не смог прийти.

С этого дня Олеся постоянно находилась меж двух огней. В институте с самого утра она видела счастливого Алешу. Все говорили, что он изменился, стал сам не свой, не находит себе места, и ходит в одной и той же рубашке. Олеся старалась участвовать в общем веселье, а Алеша лишь заговорщически ей подмигивал, и, казалось, видел в ней бездонный кладезь знаний о Софии. Олеся никак не преуменьшала достоинств сестры, и, так как сама восхищалась ею, проливала бальзам на душу влюбленному молодому человеку. Придя домой, она либо слушала, как София щебечет с ним по телефону, либо сочиняла вместе с Софией смс для Алеши, либо слушала о том, какой Алеша необыкновенный, либо собирала Софию к Алеше на свидание, либо хуже того, уговаривала себя ходить с ними. Но после того раза, когда в баре-караоке он запел песню гардемарина Алеши, которую тот пел в фильме для своей Софьи, она зареклась куда-нибудь с ними ходить.

Олеся дала себе два обещания. Во-первых, ни словом, ни жестом, не дать своей милой, счастливой сестре понять, что та, невольно, стала причиной крушении всех ее надежд. Во-вторых, запретить себе и дальше мучаться и разлюбить Алешу. Но это было сделать не так-то просто, когда они каждый день были у нее перед глазами, и она была главным, как его, так и ее поверенным. Во время мелких ссор, именно Олеся была тем человеком, который изыскивал способы для примирения влюбленных, а потом по ночам надрывался от слез. Во время примирений она была тем, кто сначала осыпался благодарностями, а потом оставался в забытьи двумя влюбленными, и снова рыдал ночи напролет.

Так близилось лето, и наступила его генеральная репетиция – май месяц. София давно уже жаловалась на усталость от московской суматохи, и Борис Анатольевич решил отправить любимых дочь и племянницу на Кавказ, в Приэльбрусье. Там они отдохнут, и наберутся сил перед летними экзаменами. Решено было, что Алеша поедет с ними, так и ему, и родителям будет спокойнее.

Все радовались предстоящей поездке. Даже Олеся стала понемногу свыкаться с этой ситуацией, и не разрешала себе больше мечтать об Алеше, так как это неминуемо означало бы разбить сердце своей горячо любимой сестре. Единственное, что удручало ее – это отношение Софии к ней. По-прежнему они были дружны, схожи в интересах и склонностях. Но София стала относиться к сестре немного свысока, свое мнение она заявляла безапелляционно и считала его единственно правильным. Кроме того, София неоднократно давала сестре понять, что она хотела бы чаще оставаться с любимым наедине, и неоднозначно намекала, что Олесе пора найти себе ухажера. С одной стороны, Олеся не допустила бы, чтобы ее тайна была раскрыта, и вынуждена была скрывать ее ото всех – в слишком тесном кругу вращались все трое с ее семьей и друзьями. Но, с другой стороны, ей было обидно, что София, видя перемены в сестре, не трудится найти причину, и списывает все на отсутствие романтических отношений. У самой же Софии их было в избытке, и Олеся серьезно волновалась, поступит ли та в институт, осуществит ли свою задумку. За книги девушка садилась редко, а недавно и вовсе резко ответила, что не стоит Олесе вмешиваться в ее дела, потому что у той все "схвачено".

В самолете Олеся достала плеер, книгу, и решила отгородиться от влюбленных. Но оказалось, что София не переносит полетов без чтения, и конфисковала книгу у Олеси. Та, попав в неудобную для себя ситуацию, отважилась все же на непринужденную беседу с Алешей. Если ей не суждено стать его девушкой, то отказать себе в удовольствии быть его другом, и принимать хотя бы такое участие в его жизни она не могла.

По приезде ребята разместились в двух номерах в гостинице, и стали составлять программу развлечений. Так как Олеся, в отличие от остальных, довольно холодно относилась к катанию на горных лыжах, сегодняшний остаток дня было решено посвятить ознакомлению с окрестностями. На второй день ребята решили подняться по канатной дороге на самый пик Эльбруса, а в день перед отъездом Олесе придется самой найти для себя развлечение, так как ребята все же хотят спуститься по склону на лыжах. Олеся, памятую о недовольных намеках Софии, сказала, что, безусловно, найдет себе занятие по душе, пока они будут падать в сугробы, за что в нее немедленно полетела диванная подушка.

После прогулки по узким горным дорожкам, хлипким мостикам через чистейшие горные речки, девушки, надышавшись свежим горным воздухом, вволю нагревшись в лучах весеннего солнца, сладко уснули возле камина в комнате отдыха после чашки горячего шоколада. Алеше пришлось нести их в номер на руках. Оба раза в коридоре ему встретилась молодая пара. Вначале они с умилением глядели на молодого человека, несшего на руках девушку. Но когда тот же молодой человек отнес в тот же номер другую спящую (а может, усыпленную) красотку, мать нервно прижала ребенка к груди, а у отца стали нервно сжиматься кулаки.

Следующее утро принесло им разочарование, так как погода испортилась, солнце скрылось, и подул сильный ветер. Восхождение на высоту решено было перенести назавтра, а чтобы этот день не пропал даром, Олеся уговорила Софию с Алешей прокатиться на лыжах. Они уверяли, что оставят ее всего на пару часов. Когда они, наконец, вернулись, Олеся была на балконе. Она стояла, позволяя закатным лучам обнимать ее, и, слушая счастливый смех влюбленных, терзалась угрызениями совести. Разве может человек роптать на судьбу, когда в ущерб его счастью так счастливы двое других.

Девушки проснулись от нещадного стука в дверь, и угрозы Алеши, что он съест и их завтрак тоже, если они не выйдут через пять минут. Спустившись вниз, девушки стали думать, в каком же из многочисленных кафе их могут ждать, когда вдруг к ним подбежал местный паренек и уговорил сфотографироваться с его лошадью. Это была высокая тонконогая кобыла с шоколадного цвета глазами, густой гривой и влажным взглядом. С восторгом девушки стали кормить ее сахаром, однако местная знаменитость упорно отказывалась брать сахар у Софии, мотала головой, хрипела, а у Олеси взяла с рук все угощение без остатка своими бархатными губами. Когда София пыталась встать рядом, чтобы сфотографироваться с нею, кобыла отворачивалась, а при попытке девушки погладить ей гриву, просто встала на дыбы, и София некрасиво расплакалась. Олесе было и жалко и обидно за сестру, и смешно одновременно оттого, что такой пустяк мог заставить взрослую девушку расплакаться как пятилетнего ребенка. На пути в кафе она с толикой злорадства и издевки над самой собой думала о том, что хотя бы лошади она приглянулась больше, чем парню.

Эта история испортила Софии настроение на целый день, и никакие уговоры сестры и любимого на нее не действовали. Она лелеяла свою обиду, заказывала уже третью чашку кофе и четвертый хичин, а тем временем солнце вновь стало прятаться, и ребята опасались, что и на этот раз им не повезет с прогулкой по канатной дороге.

Так и вышло. Пока ребята дождались своей очереди, чтобы сесть в кабинку, прогуляться по смотровой площадке первой высоты, небо окончательно заволокло облаками, и было ясно, что при таких погодных условиях подниматься выше смысла нет. Однако это стало ясно не только им, но и тем, кто уже совершил ошибку, и теперь спускался, чтобы в спешном порядке ехать вниз. На смотровой площадке собралась огромная очередь. Хотя нет, очередь – это шеренга людей, стоящих друг за другом. А ребята оказались в толпе нервных, замерзших людей, которым казалось, что прав тот, кто быстрее пробьет себе дорогу локтями к выходу, на котором стояли двое хлипких молодых людей, сдерживающих этот натиск. Становилось холодно, и Алеша отдал свою ветровку Софии, а кепку Олесе. Хотелось пить горячее, и Алеша с Олесей пробрались к кофе-атвомату, а София осталась, что бы держать их место в этом сумбуре. Мелочи на три чашки кофе автомат не принимал, а бумажки хамовато выплевывал за ненадобностью. Предстояло пробраться к машущей Софии, которая не то чтобы продвинулась вперед, но количество людей перед нею явно увеличилось. Видимо неосведомленные о ситуации внизу, работники канатной дороги торопились отправить посетителей со второй и третьей высоты вниз на первую, не позаботившись об их дальнейшей участи. Алеша прижал к себе Олесю, и стал пробираться сквозь толпу. Олеся не знала, что ей делать – краснеть, оттого что он обнимает и прижимает ее к себе, вкладывая в это чувства совершенно отличные от ее собственных, или плакать от жалости к себе. Олеся решила смеяться. Сначала это были просто смешки, которыми они перебрасывались, наступая на ноги друг другу и окружающим. Когда они добрались до Софии, подошла очередная кабинка, люди ринулись вперед, вокруг стали раздаваться крики о сломанных ребрах, призывы выпустить сначала женщин, детей и стариков, причитания беременных женщин, неизвестно откуда взявшихся здесь в огромном количестве. Все это вызывало безудержный смех Олеси и Алеши. Казалось, они были единственными людьми, сознававшими всю комичность ситуации, и сохранявшими оптимизм. София только фыркала, нервничала, причитала, и, оказавшись в непосредственной близости от дверей, проскользнула под рукой у одного из местных работников, и стала нервно отряхиваться и поправлять одежду. Ситуация достигла своего апогея, когда следующая кабинка вызвала очередной толчок народных масс к двери, раздался жалобный голос «Придавило! Придавило!», ребята, сдерживающие эту толпу, что-то кричали друг другу на местном наречии, в толпе переспрашивали «Что он сказал!?», и хохочущих Алешу с Олесей «выдавило» вон.

На следующий день ребята вернулись в Москву.

Настала пора сессий и вступительных экзаменов. Олеся вставала в семь утра, занималась до полудня, если в этот день не было экзамена, потом садилась играть или, лежа с закрытыми глазами, слушала музыку, обедала, снова занималась, а вечером выходила гулять с мамой и сестрой. София вставала поздно, уезжала, говоря, что в библиотеку, возвращалась к ужину. Они практически не говорили о своих экзаменах или о своем волнении. София была весела и, казалось, ничем не хотела омрачать свое настроение. Настал день последнего экзамена для Олеси и день, когда София должна была узнать, поступила ли она в институт. Олеся медленно, прогулочным шагом шла домой, и строила планы на лето. Но все они, так или иначе, упирались в Алешу с Софией. Неужто никогда не избавиться ей от своих чувств к нему. А если они поженятся? Они станут братом и сестрой. Все эти мысли путались в ее голове, но они были, как бы отстранены от нее самой. Она строила внутренние диалоги, боролась со своим эгоистичным, как ей казалось, вторым «я», и жалела, что в наши дни уже не принято уходить в монастырь.

Он стоял на крыльце, прислонившись к столбу, обхватив себя руками, и изучал носы своих ботинок.

- Привет!
- Привет.
- Что ты здесь делаешь?
- Жду тебя.
- Меня? А я думала, ты с Софией.
- Нет...Я не с Софией.

Она поняла, что случилось что-то серьезное, и пригласила его зайти домой. Они прошли на кухню. На одном из стульев лежала кофта Софии, он сел на другой. Олеся видела, что с ним происходит что-то непонятное, тревожное, хотела подойти, взять за руку, прикоснуться взглядом и решить все проблемы разом. Почти физическим усилием она заставила себя отвернуться и достать чашки.

- Так что случилось? София поступила? Почему ты не с ней?

- София поступила. Я приехал к ней в институт. Мы не договаривались об этом, но я подумал, ей будет приятно. Нашел ее, когда она обнималась с каким-то парнем. Увидела меня, побежала следом, что-то бормотала о купленных местах, «блатах», невозможности для людей из других городов поступить в московский институт без знакомств. Но она меня не догнала. Я быстро хожу.

Все это он выпалил залпом, без пауз, без интонаций и выражения. Олеся стояла, теребя в руках пакет с заваркой, и не смела обернуться. Она слышала, как он тяжело переводил дыхание.

- Пока ехал в метро, не мог о ней думать. Но не потому, что она причинила мне боль. Ее поступок стер для меня все мои чувства и эмоции, и даже презрение для нее будет слишком сильным выражением чувств. Передо мной вставало другое лицо, другой голос, другие глаза. Я ехал и думал, куда мне теперь идти? Кто меня поймет? Кому не противно будет видеть меня жалким, обманутым, ничтожным? И вот я здесь. Только с тобой я могу быть самим собой. Родная моя…

В этот момент Олеся разорвала-таки пакет, содержимое вырвалось наружу, испачкало ей руки, пол. Она закрыла лицо ладонями, так и не повернувшись к нему. Он подошел, чаинки хрустнули под ногами, взял ее за плечи, и уткнулся в затылок, от которого пахло по-детски, чем-то сладким.