Пушной зверь из пяти букв

Самолет, на котором прилетала Лена, опаздывал на два часа.
«Хорошо, что я купил тюльпаны», — подумал Олег, отходя от справочной. Розы, конечно, завяли бы в этом июльском пекле, тюльпаны же спокойно дремали в целлофане, стянутые почти незаметными красными резинками — обрезками бывших воздушных шаров.
И почему он не позвонил из дома? Маяться теперь в этом душном муравейнике. А выйдешь из здания аэропорта — еще жарке.
— Что ж, это в ее стиле — никогда не появляться вовремя, — с досадой пробормотал он, но тут же ему стало стыдно. О чем ты, идиот? Она летит сейчас в ревущей металлической капсуле, смотрит в иллюминатор, замирая от смертельности высоты, в которой повис самолет, и неопределенности того, что будет дальше с ними. Она ведь даже не знает, ждет ли он ее.
Олег понимал, что причина его досады в другом: он думал, что, получив телеграмму Лены или хотя бы приехав в аэропорт, будет волноваться, вспоминать их лучшие дни, но ничего не чувствовал. Летаргия продолжалась, он будто спал с открытыми глазами, двигаясь по инерции, как механическая кукла, завод которой еще не кончился.
Где-то на самом дне этого автоматического существования таилось ощущение вины, изредка дававшее о себе знать, но в чем он был виноват? Чувства приходят и уходят, не спрашивая разрешения. Когда радость их встреч сменилась сначала привычкой общаться, а потом словно бы уже и обязанностью, Лена придумала эту разлуку, улетела на месяц к родственникам на море. Они договорились не писать друг другу. Но ничего не определилось. Он сам должен был что-то решить, изменить, совершить поступок и вырваться из дремотного оцепенения.
Нужно было чем-то занять себя в эти два часа, и Олег, купив в киоске газету попестрее и потолще, сел на одно из кожаных кресел, стоявших тесными рядами, и стал листать страницы. Но смысл заголовков ускользал, все отвлекало — непрерывный рев самолетов, неразборчиво-гулкие объявления диктора, суета озабоченных пассажиров и встречающих.
Он посмотрел в окно: квадрат выцветшего от жары неба прочертил серебристый самолет, почти следом за ним — другой. Они были похожи, как близнецы, хотя в них сидели разные люди с непохожими жизненными историями, и каждый надеялся найти что-то свое, единственно необходимое, настоящее.
На последней странице оказался кроссворд, и Олег обрадовался: это было именно то, что нужно.
Первым за пустыми клетками по горизонтали скрывался пушной зверь из пяти букв.
«Ну, это легко, — усмехнулся Олег, — сейчас мы тебя поймаем, зверюшка».
Почувствовав чей-то взгляд, он поднял голову. Через несколько рядов лицом к нему сидела девушка.
Она смотрела на него или, скорее, куда-то сквозь него так незащищенно, что Олег не смог привычно ограничиться коротким, как бы случайно скользнувшим взглядом.
В ее глазах сквозила тревога, губы были решительно сжаты, а хрупкая фигурка напряжена.
«Как на трамплине перед прыжком в воду», — подумал Олег.
Он не знал причины этой тревоги, но она неожиданно отозвалась в нем нарастающим смутным волнением, требовавшим что-то сделать, чем-то помочь девушке. Но чем? Возможно, она просто боялась лететь, или он придумывал то, чего не было.
Девушка поправила легкую, просвеченную солнцем прядь светло-соломенных волос, упавшую ей на глаза, и стала что-то искать в кармашке дорожной сумки.
Загремело, как молоток по шести, покатилось от стены к стене очередное объявление диктора, и она, вскинув голову и стаж тонкими пальцами ремень сумки, прислушалась. Глаза ее снова встретились с глазами Олега, и в них была все та же тревога, проступающая сквозь решимость.
Нет, он не ошибся.
Он остро чувствовал край этой встречи, за которым начинается гигантская воронка неба, где серебряной снежинкой растает ее самолет.
Вот сейчас, после одного из объявлений диктора она закинет ремень сумки на худенькое плечико и исчезнет, и он никогда уже не узнает, кто она, как ее зовут, что ее тревожило, ничего не узнает…
«Кроссворд!» — осенило его.
Он взял газету и, чувствуя гулкие и частые толчки сердца, подошел к девушке, вопросительно поднявшей на него голубые внимательные глаза.
— Вы не знаете какого-нибудь пушного зверя из пяти букв? — со всей возможной для него непринужденностью произнес Олег.
— Пушного зверя? — переспросила девушка.
— Да, вот, в кроссворде, — в доказательство своих слов он показал ей газету.
Девушка улыбнулась.
— Хорошо придумано, — сказала она. — Впервые сталкиваюсь с таким способом знакомства.
Голос ее звучал спокойно и даже весело, как будто и не было только что тревоги в ее глазах.
Олег смутился.
— Это, наверное, глупо выглядит. Извините. Я просто хотел подойти к вам, а без повода как-то неприлично.
— Я сразу поняла, что — примерный юноша, — снова улыбнулась девушка. — А неприличного здесь, по-моему, ничего нет. Если хочешь познакомиться с человеком, разве это уже не повод?
— Мне это почему-то не пришло в голову, — честно признался Олег. — Так я присяду рядов?
— Конечно, если хотите.
Олег сел рядом с ней. Его смущение не проходило. Общение началось не в его пользу, и теперь он мучительно придумывал, как продолжить разговор, чтобы окончательно все не испортить.
— А почему вы решили, что я примерный?
— А разве нет? Вы же стремитесь не выглядеть глупо, произвести хорошее впечатление на окружающих. Так?
—А это плохо?
— Я и не говорю, что плохо. Но чем больше стараешься понравиться другим, тем меньше остаешься собой, не замечали?
— Да нет пока.
Общаясь с девушками, Олег всегда чувствовал себя уверенно и легко, но перед этой «спортсменкой» почему-то терялся и сбивался, как школьник, не твердо выучивший урок. Казалось, незнакомке было известно, что в задании, которое он прилежно забрил, им пропущены самые важные страницы.
— Судя по сумке, вы улетаете? — спросил Олег, не придумав ничего умнее.
— А вы, судя по цветам, — встречаете? — в тон ему сказала девушка. — Невесту, наверное?
— Почти.
— А так бывает?
— Ну не почти, я неправильно выразился, просто…
Он опять сбился, не зная, как выпутаться из глупой ситуации.
— Просто жизнь — не кроссворд, — подсказала незнакомка, — или, как принято говорить: «Жизнь — это сложная штука».
— Да, жизнь действительно не кроссворд, это точно, — согласился Олег, опять ощутив себя двоечником, «плавающим» у доски.
— Мне кажется, люди всё усложняют и не могут понять друг друга потому, что называют одним и тем же словом совершенно разные вещи, иногда прямо противоположные.
— Какие например?
— Да самые важные: любовь, жизнь, счастье…
Они помолчали.
— Знаете, вы похожи на ваши цветы, — начала девушка, но тут заговорил диктор, и, не закончив фразу, она поднялась.
— Мой самолет.
— Я провожу вас, давайте сумку, — сказал он.
Они подошли к выходу на летное поле, где уже выстроилась, быстро уменьшаясь, шумная очередь на регистрацию билетов и багажа.
Незнакомка взяла у Олега сумку, и некоторое время они молча стояли в стороне от очереди, глядя друг другу в глаза.
— Спасибо вам, — сказала она.
— За что?
— За то, что подошли. Мне это было очень нужно. Вы и сами не знаете, как помогли мне. Если бы не разговор с вами, я бы скорее всего сдала билет и ушла домой. Человек, которого я люблю и к которому лечу, не зовет меня. Он даже не знает, что я люблю его. Мы виделись всего один раз, но я поняла, что не могу без него.
Она оглянулась: небольшая очередь почти растаяла.
— Ну, прощайте, — сказала она, — теперь вы знаете обо мне самое главное. Больше этого не знает никто.
Щеки Олега коснулись ее горячие губы.
— Это вам на счастье…
Он не успел еще понять, что произошло, как она уже исчезла за дверью, где шла регистрация.
Олег подошел к сетке ограждения летного поля, он хотел еще раз увидеть девушку и только теперь вспомнил, что даже не узнал ее имени.
Подъехал автобус. Ее тонкая фигурка мелькнула, скользнув в распахнувшиеся двери. Вот и всё.
Он сел на скамью недалеко от сетки ограждения и, попытавшись снова развлечь себя кроссвордом, вспомнил, как она поправляла легкую прядь, и понял: что-то изменилось в нем и в мире.
В этой встрече, в расколдовывающем прикосновении незнакомки была неоспоримая правота, такая же, как у облаков, медленно и невесомо плывших над ним.
«Вы похожи на ваши цветы…»
Что она хотела сказать?
Олег развернул тюльпаны и снял стянувшие их резинки.
Тюльпаны мгновенно раскрылись, обнажив кричащие желто-черные рты.
Они не спали.
Они умирали от жажды.