Ностальгия или вечный двигатель повесть. продолжен

 * * *
Кладбище раскинулось на взгорье, километрах в двух от села. Сейчас оно утопало в слегка пожелтевшей листве тополей и берёзок. В большинстве своём это едва видимые бугорки, которых давно не касалась заботливая рука человека. В изголовье одних из них едва держались покосившиеся, мхом поросшие кресты, на других – скособоченные ржавые памятники с ещё более ржавой железной звездой.
Среди могильной тишины с неумолчным посвистом скрытых от взора птиц, вызывающе и какими-то отчуждёнными от общего вида смотрелись два могильных монумента из тёмно-красного мрамора. Под одним и другим покоились молодые парни, которых Архип помнил сопливыми мальчишками, катающих по деревне велосипедные обручи. Кто мог подумать, что эти мальчуганы, подрастут, уедут в город учиться, а тут произойдёт в стране то, чего не мог бы предсказать и сам Нострадамус. Ребятам выпадет фортуна, и они на базе перестройки быстро займут высокие места, где бал правят деньги. Вскружится голова в лёгком взлёте, захочется большего и большего, и вот оно это большее – мраморные плиты и фотографии на стелах – молодых улыбчивых парней.


 -Эх, ма – а-а! – вздыхает Архип, пробираясь между берёзками к могиле Дарьюшки. Высокий холмик, укрытый плотным ковром травы, крепко установленный памятник с фотографией молодой женщины под стеклом круглой пластиковой рамки. Архип наведывается сюда часто, здоровается с давно усопшей, присаживается на крепкую им же установленную скамейку и сидит, перебирает в памяти давно минувшее.
Вот и сейчас, он присел, морщась от боли в подбитом глазе, прошептал пересохшими губами:
- Вот оно как, Дарьюшка. Ты жизнь хотела дать и не смогла – свою потеряла. А другие в энтой жизни ни своей не рады, ни другой какой. Денежки нынче жизни дороже. – Он бросил сквозь сеево солнечных лучей блуждавших в листве взгляд упрёка и сожаления к мраморным памятникам. – Вот и я, Дарьюшка, - пусть до богатства и не охочий, но и где-то на отшибе от дел государевых. Как былинка в поле. Сорвало ветром и понесло. А как удержаться, такой уж на Руси огромаденный ветер. Так дует! Не дай Боже. Сюды и туды дует, Дарьюшка. Укрыться бы где, а не укрыться. Со всех сторон энтот ветер, ну, как семиглавый Змей Горыныч. Ты, Дарьюшка, видать, не веришь словам моим. – Он пристально всмотрелся в фотографию на обелиске, и ему показалось, что глаза Дарьюшки приоткрываются и на лбу обозначается складка сомнения. Точно таким был взгляд Дарьи, когда он появлялся дома выпившим.
- Я этим особливо не балуюсь, - поспешил заверить Архип, - словно его и в самом деле слушали. – А это, - он прикоснулся к припухшему глазу. – А это… - язык не повернулся сказать: «Оплеуха от племянника», Хотел, было, соврать, мол, на тропинке камень подвернулся, не углядел. Но язык одеревенел сказать неправду. Он помолчал, вздохнул и молвил:
- А это… так и надо. По заслугам это.
Господи, как он винился всю жизнь перед преждевременно умершей женою. Это он, антихрист, виноват, что не разродилась она, ушла из жизни преждевременно. Он хорошо помнит, как дозвонился в райцентр и всё месил во дворе грязь болотными сапогами, выглядывая за оградой скорую. А та всё ни ехала.



 - Да успокойся, Архипушка, - сочувствовала ему Акулина. Она подошла к его двору, румяная в белом полушалке на покатых плечах, держа в руках графин домашнего вина. Её дом стоял рядом, Акулина давно вдовствовала. Рано ушёл из жизни её мужик. Пил крепко, в пьяном угаре не справился с управлением машины и рухнул под откос. Ещё живого привезли в больницу, да спасти не могли. В молодые годы стала Акулина вдовой, всем была хороша она, да не находилось жениха в умирающем селе. Трудилась на ферме дояркой. По вечерам захаживала в гости к Дарьюшке.
- Вот выпей, - в честь новорождённого, - ведь сказывал, что врачи мальца обещают. – Акулина улыбнулась и протянула стакан вина.
- Чего наперёд-то пить, - озлился Архип и пронзил соседку колким взором. – Ещё и не родился никто.
Та не смутилась и продолжала своё:
- А ты не каркай, не сзывай беду. Что ли рядом центр. Не так-то быстро добираться по хляби. – На-ка, остуди пыл. – И подсунула ему стакан искрящейся жидкости. Архип выпил махом, тут же в груди потеплело, и он уже примирительно и желанно бросил взгляд на графин в пухлых руках женщины. Та поняла и ещё раз наполнила стакан. А тут и скорая подоспела. Дарьюшку собрали и усадили в машину.
- И я с тобой, - засуетился, Архип, но жена отрицательно закачала головой:
- Тебе-то чего маяться. Завтра на поля трактор выводить. Чай больница не близенька. Оставайся, всё будет ладно со мной.
- С прибылью тебя, Архипушка, - прозвенело за спиной, когда старенькая машина скорой помощи по хляби скрылась на краю улицы. Архип обернулся: с графином в пухлых руках стояла рядом Акулина, в глазах её бегали зелёные бесенята, и сладостное, желанное тепло исходило от её тела.
- А что, и в самом деле – с прибылью, - согласился Архип и протянул руку.
А потом они пили на кухне избы Архипа, а когда пришёл Семён с вечерней пахоты, ушли отмечать будущие роды к Акулине. Здесь он и заночевал.
Кровать у Акулины была широкая, мягкая и тело молодой женщины оказалось трептно-сладостным, давно не ведавшим мужской ласки.
Он подхватился ещё затемно, и, стыдясь встретиться взглядом с женской радостью и печалью в глазах, тихо собирался, в душе кляня себя за содеянное.
- Так и уйдёшь, ничего не сказав, - услышал уже в открытых дверях, объятый синевой рассвета.
- Чего ж тут сказать, – отозвался глухо, словно свело спазмы. - Нехорошо всё это.
И услышал, как заплакала женщина, забилась на своей одинокой постели…


 За дальними сопками медленно скатывалось солнце, сгущая розовый окрас горизонта. Архип выпрыгнул из кабинки Белоруся, прошёл к его носовой части, приподнял капот.
- Вот, я тут тебя вечным двигателем кличу, а ты, брат, барахлишь. Негоже так. – Он приподнял капот, заметил течь в фильтре грубой очистке топлива, снял головку, прочистил и снова закрутил её. Проверил подачу топлива, фильтр тонкой очистки, убедившись, что всё в исправности, хотел, было снова забраться в кабину. Но тут увидел, как по ещё не тронутой плугом меже, бежит от села Акулина, машет ему издали платком, пламенеющим от утомленного солнца. Вот упала она, уже оказавшись на вспаханной земле, подхватилась, и отчаянно забился в её вытянутой руке женский головной убор.
- Что-то оборвалось внутри Архипа: Ни как беда! А женщина вот уже – рядом – раскрасневшаяся от бега, с мокрыми от слёз глазами.
- Архипушка, беда-то какая! Архипушка! – и присела у огромного колеса трактора запричитала в отчаянии, словно человек родной навсегда оставил её дом.
- Ты.. это… не плачь. Ты… - топтался рядом мужик, не ведая чем помочь и в тоже время страшно боясь услышать принесённую весть.
 - Беда Архипушка. С Дарьюшкой нашей беда.
- С Да-а-арьей?! – словно в безумстве выхрепел Архип и метнулся в кабину. Женщина едва успела отпрыгнуть от колеса рванувшейся техники.
Архип мчался в райцентр через поля, минуя дорогу. Так было ближе. Да, беда ни весть где может подкараулить человека. Уже были видны райцентровские постройки, а тут двигатель снова заглох.
- Тоже мне, вечный двигатель! - озлился Архип и вылез проверить технику. Да оказалось, что кончилось топливо. Ведь с утра пахал, а заправщик в тот день что-то не приехал.
- Господи, и здесь наказание за грехи мои.
Солнце уже село за горизонтом, охватив его огненным покрывалом. Повеяло вечерней прохладой. Архип продолжал пробираться по вспаханной и невспаханной земле, через кустарники, пастбище, с которого где-то далеко брело в село стадо. Но вот и райцентр, и больница с небольшим крыльцом, скупо высвеченным небольшой лампочкой над дверьми.
В прихожей в белом халате и какая-то сонная сидела пожилая женщина. Услышав его фамилию, опустила глаза и тихо проговорила;


 - Сейчас, вызову врача. – И позвонила по внутренней связи. Пришла невысокая худощавая женщина средних лет. Она что-то объясняла Архипу, с трудом подбирая слова, прятала маленькие карие глазки и, наконец, развела руками:
- Не удалась спасти. Ни мать, ни дитя …
В случившемся Архип видел Господне наказание. В такой день согрешил с Акулиной. Долго ненавидел он и себя, и Акулину, которая вроде бы и признавала свою вину и в тоже время считала, что жизнь непредсказуема: кто ж виноват, что ушёл из жизни её мужик, что исчезла возможность, ей, молодой девушке прислонить голову к надёжному плечу.
Вот и выхватывала она кусочек счастья от чужого счастья. Да и нравился ей Архип, своей простотой и непритязательностью, своей отзывчивой душой. Что ни попроси, никогда отказа не услышишь.
Так жили они и год, и второй, и третий, а потом счёт пошёл десятилетиям. Акулина слыла хорошей дояркой – награды имела. У него в избе на старом коврике тоже светились две награды – Медаль за трудовое отличие и Орден Трудовой славы. Он заходил к Акулине часто – соседи же. Нет - нет, да и заночует то Архип у соседки, то Акулина у своего соседа.
- Архип, - заикнулась однажды Акулина, - нам бы узаконить жизнь-то нашу, что это мы как блудные кошки друг к дружке бегаем. Не по-божески это.
- А Дарью со свету сжили, по божески, что ли?! – осерчал мужик.
- Тю – ю-ю на тебя! Мы то при чём, коли с ней, сердешной, сталось такое.
- А при том, что при живой жене, да, к чужой бабе в постель полез. Ентово Господь вовеки не простит. – И так зыркнул на Акулину, что навсегда взяла она в память не затрагивать этот вопрос. Так и катились годочки. Уж сколь как нет Дарьюшки, а ноет душа Архипа, не хочет примириться с утратой.

 Он пообщипал могильный холмик от высохшей травы, протёр носовым платком фотографию на обелиске, встал в изголовье могилки и всё не мог тронуться в дальнюю дорогу. Ныло сердце, и внутренний голос вещал: а чего едешь-то незнамо куда, повертай, а то не увидишь боле ни тропинку в село, не могильный холмик Дарьюшки.
Да не послушался мужик внутреннего голоса. Сорвал уже упавший в траву от своей тяжести лист подорожника, прислонил его к пылающему болью глазу и поспешил на дорогу, где изредка мчались грузовики, закручивая плотные хвосты пыли.

 * * *

В купе ему была определена верхняя полка по ходу поезда, на другой – сопел тощий старик, кудлатая голова его сползла с подушки и как бы заглядывала вниз: а что вы тут делаете?
 За столиком, обильно загруженного всевозможной едой, подпирающей бутылку вина и пару бутылок пива, сидели молодые люди. Светловолосая девушка в жёлтой кофточке поверх светло-синего платья выискивала на мобольнике любимую мелодию и хмурила лоб, видно, не могла найти, то, что хотелось. Парень листал изрядно
помятый журнал «Капитал» и что-то отмечал в нём шариковой ручкой.
- Ищешь партнёров? - спросила девушка и отложила мобильник, налила в тонкий стакан вина. – Хорошего партнёра только при деле можно найти. А так ни фига не выйдет. Бабки потеряешь – это точно.
- Почему? - молодой человек отложил журнал и тоже налил себе вина. Я как-то по рекламе хороших партнёров отхватил. Китайская братва активно автомобильные запчасти на рынок двигает. Я с японского рынка переключился на китайский. Правда, эти евреи востока поначалу липовый товар сбагривали. Чуть было не прогорел.
- А что ты хочешь – с китайцами нужно ухо востро… Я, Андрюшечка, учёная. Фиг, теперь меня не объегорить. Уже в Суньке товар не беру, везу с Мудадзяна или Харбина. Приучила, на цирлах они у меня.
Архип всё ждал, что молодые люди обратят на него внимание, и он сможет, не мешая им пристроить под столом провизию, собранную Акулиной. Но молодые, как ни в чём бывало, продолжали своё.
- За тебя Евгения, - глазки молодого человека стали маслеными, он осторожно охватил взглядом высоко обозначенную грудь девушки.
- За тебя, Андрей. Может, наши дороги где-нибудь в Китае пересекутся.
- У нас, что ли тесно? – не выдержал Архип всё ещё стоя в дверях, словно гость незваный.


 - У нас?! – молодой человек наконец-то обратил внимание на вошедшего. Выпил и продолжал.
- Не тесно. А бабки-то у нас не получить.
- Чего ж не получать, работай и получай.
- Ты чё, дед!? Где работать-то? Гайки, что ли крутить за рубль?
- Небось, отец твой крутил.
- Дурной был, и крутил.
- Те, дурные, вона чего сделали: страну от врага отстояли, вас на ноги поставили.
- Кончай дед, политпросвет. – Девушка выпила, залпом, видно было, что она к этому привычна. – Больно много ты зарабатывал при коммуняках? Всё обчее у вас было. Один горб от вашего труда, да нищенская пенсия.
- Поставить позвольте.
Архип прошёл к столику, - сунул под него сумку с провизией.
- Ни чё то вы не понимаете, - буркнул он, определив сумку и забираясь на верхнюю полку.
- Это мы-то!? – девушка вскинула в его сторону нахмуренное лицо.
- Да оставь ты его. Видишь дед старорежимный, чё с него возьмешь.
- У тебя, дед, - не унималась девушка и синяк, видать за твой социализм?
В Архипе всё закипело, он опустил сверху голову и хотел сказать что-то резкое, обидное или вразумительное, чтобы подумали эти люди о себе и о тех, кто рядом с ними. Да только вздох обиды вырвался из его груди, он отвернулся к стенке. Проворчал:
- Вот так испортят настроение, а чего спрашивается.
Внизу услышали.


 - Отцы и дети – это вечная проблема, - отозвался слегка хрипловатым голосом спутник девушки. - Об этом ещё Тургенев писал.
- Чё там Тургенев. Это когда было. Сейчас прогресс. Вон в Японии, чё старики делают. Дожили до шестидесяти лет и двигают в горы умирать, чтобы не мешать молодым. Короче, у нас старики эгоисты.
Этот вот, что из Новосибирска к детям едет. А нужен ли он детям. Был бы нужен, сами бы забрали. О то ползает по верхним полкам с костылём. И второй день голодом едет. Денег-то нет.
- Так говорит, вытащили на перроне.
- Слушай ты их. Вон и второй такой же, с подбитым глазом. Была бы семья… короче…
Архип вздохнул и постарался не слушать, о чём там ещё . ..
Он проснулся, когда за окном плыл в облаках серпик луны. Мигали далёкие звёзды. Внизу, уткнувшим лицом в стенку, храпел Андрей. Евгения спала, укрывшись простынёй. Белокурые волосы её, облитые тусклым, светом ночной лампы под потолком, отливали серебристым сиянием. Архипу подумалось, что всё ему привиделось: не могли эти двое молодых людей быть такими человеконенавистниками. Но небрежно разбросанная по столу еда, недопитое вино в стаканах говорило о том, что хозяева застолья далеки от культуры.
А где нет культуры, там не жди добра и понимания.
На соседней полке зашевелился тощий старик, он, кряхтя, отыскал ногой ступеньку, сполз вниз и, сняв со стены костыль, удалился в коридор.


 Архип тоже спустился и вышел. В коридоре отчётливей слышался стук
колёс поезда. В приоткрытое окно врывался ветер и яростно трепал шторку. Сентябрьский ветер уже был настоян на крутой прохладе и Архип закрыл окно.
Из туалета вышел седовласый старик и не спеша, поковылял по едва освещённому коридору. Возле Архипа остановился, глянул на Архипа из под кустистых седых бровей выцветшими белесыми глазами, поздоровался:
- Чай не спится? - спросил после паузы.
- Да вот техникой любуюсь, - отозвался Архип. – Почти тридцать годков никуды ни ездил. Разе такие вагоны в моей молодости были? Э-э-э, совсем не то. Вон отделка-то любо глянуть. А - скорость, и как мягко идёт.
- Никак техникой занимались?
- Механизатор.
- Значит, родственники. Я тоже всю жизнь с техникой на ты. Ремонтировал, водителем работал. – Седовласый старик протянул руку. – Игорь Валерьевич.
- Архип. – Он держал свою руку в маленькой, но крепкой руке старика и всё никак не мог вспомнить своего отчества. Господи! Ведь всю жизнь его звали только по имени: Архип, Архипушка, дядя Архип.
- Архип Васильевич! – наконец-то выудил он из уголков памяти имя отца. – Детдомовский. Батька на войне погиб. Мать с голоду померла. Вот и отдали двухгодовалым в казенный дом.
- Вона как. - Старик вздохнул, открыл седушку у окна и присел. –
Нашему поколению, кто пацанвой встретил войну и вашему, которое в войну родилось, ох и досталось. Зато отцов не посрамили, а? Вона какое государство подняли и чего теперя, нетути того государства.
- Да-а-а, нерадостно подхватил Архип и вдруг спохватился: ведь слышал, едет Валерьевич уж какие сутки впроголодь.


 - Я сейчас, - сказал он старику и юркнул в купе.
«Ну, где здесь разместиться», - окинул он там заваленный продуктами и объектами стол. Лунный свет слабо
высвечивал закинутое на подушке лицо сопящего парня и льняные кудри его спутницы у противоположной стены.
«Вот они нынешние хозяева» - подумал Архип, но не зависти, ни злости в душе его не возникло. Стараясь не шуметь, он осторожно вытянул из-под стола Акулинину сумку, и вышел из купе.
- Ну, вот, - сказал попутчику, - немного похарчуемся. Ещё ни ел сегодня, да и вы, видать, давно без пищи.
Игорь Валерьевич смутился и тихо обронил:
- Кошелёк вытащили. Прямо на перроне. Во-о работают… специалисты.
- За такую работу по мусалам бы надавать… Ну, где мы тут пристроимся?
- Можно и здесь, на этой седушке. – Игорь Валерьевич поднялся, и Архип разместил на коридорном сидении свою провизию.
Они ещё только приступили очищать яички, как из дальнего купе вышел проводник - невысокая женщина средних лет. Ещё издали она замахала руками, а когда подошла, удивлённо запротестовала:
- Вам что, купе не хватает? Нельзя здесь распивать.
- Да мы и не распиваем, - так же удивлённо отозвался Архип. – Хотим покушать, а негде. Вы посмотрите, что на столе у бусурманов делается.
- Но здесь же не место… - сказала она и наморщила лоб, соображая, как выйти из положения.


 - Такие нынче времена, - сказал Игорь Валерьевич, и женщине почему-то вспомнилась программа Повзнера «Времена». Уж очень не нравилась ей эта программа. Почему она не знала: не нравилось и всё. Ночное застолье посреди коридора ей тоже пришлось не по душе.
- Плохие времена, - продолжил тему Архип. – Вот едет инвалид. А вы его на верхнюю полку. Я тоже не подросток, но я – ладно. А тут инвалид.
- Хотели мы его пристроить. Хотели. – Женщина вздохнула, было видно, что она чувствует свою вину. – А как пристроишь? Народ пошёл… и тут призывно махнула рукой. – Да что ж это я! Только что из пятого купе пассажиры сошли. Ну-ка, собирайте своё пиршество. Только чур, до Хабаровска. Там на эти места хозяева придут.
Она открыла пятое купе.
- Вот располагайтесь. До Хабаровска ночь ехать. Хотите постель перенесите,
а – нет, на матрасах уляжетесь. Не зима. Напарница если заглянет, скажите: Лизавета разрешила.
- Спасибо, - Игорь Валерьевич – улыбнулся, - значит, не извелись ещё хорошие люди.
- Ещё есть, - согласился Архип, размещая на столе провизию. - Эх, знать бы такое дело, беленькую прихватил бы. Да кто ж нал.
- А чего тут знать. У меня возьмите, - весёлым голосом отозвалась Лизавета. – Только у меня подороже, чем в магазине.
 Ночь, и… - сконфузился Игорь Валерьевич, но Архип потряс рукой:
- Расчёт – это мои проблемы. А ночь – это даже хорошо для беседы седых стариков.
Лизавета принесла бутылку и два стакана.
Архип достал кошелёк, спросил:
- Сколько.


 - Сто пятьдесят, - сказала проводница и тут же резко взмахнула рукой. - А – а, берите по магазинной цене. Мне по сто отоварили. Это с крутых можно по 150 и по 200. А с вас? Чё с вас возьмёшь,
- Это, красавица, правильно, - сказал Игорь Валерьевич и, ближе пододвинувшись к столу, пояснил:
- С нас государство всё взяло, всё, что можно и что неможно.
- Вот и мой отец так говорит. Он вам ровесник… Давайте я вам помогу, - это уже касалось Архипа, который возился с узелком провизии и ничего у него не получалось.
Лизавета расстелила на столе ни весть откуда взявшуюся у неё в руках газету, Архип беспрекословно передал ей перочинный ножик и через несколько минут вкусно запахло нарезанным салом, колбасой и селёдкой.
- Отец мой шахтёр, - продолжала сетовать Лизавета. – Всю жизнь под землёй провёл. Нескольких друзей погибших в шахте в последний путь проводил. Награды имеет правительственные. А нынче все ветеранские заслуги ни в счёт. У сына в двухкомнатной квартире ютимся. В посёлке нашем под корень всё порушено. И шахта закрыта, и в школе вольный ветер гуляет… Я вам, сейчас чаю принесу.
Лизавета ушла. Старики налили в стаканы, но выпить не спешили. Надо было за что-то вы, какой-то тост полагается в таких ситуациях. Но тост не находился. Наконец-то Игорь Валерьевич на правах старшего по возрасту, сказал:
- За поколение наших отцов, которые Русь поднимали, и жизнью своей от врага защитили.
Старики выпили, помолчали. Налили по второй.
- А теперь за наше поколение, - опять поднял тост сухопарый старичок. – За то что жили, как отцы заверяли нам; честно, без гудежа и воровства.
Опять выпили, молча закусывали. За окном промелькнули огни небольшой станции.


 - А нынешнее поколение, оно что ж, самим таким стало? – спросил Архип не то себя, не то попутчика. – И сам же ответил на вопрос. – Оно и в нашем поколении дерьма хватало. Вон…
Он хотел рассказать о Степане, да передумал бередить свою душу и седовласого.
- У меня вон сменщик на тракторе, - продолжал потеплевшим голосом, высматривая за окном мелькнувшие огоньки далёкого села, - уж ни его ли оно, - ей богу моложей энтих из нашего купе. А трактором управляет - любо глянуть. Земельку в ладошки возьмёт и к уху приставит. «Чё, Африканыч, к уху-то её, Чё услыхать-то можно?» «Можно, - отвечает парнишка.- Она о чём-то далёком-далёком пошумливает. Вот разобрать не могу, о чём». Во… и в нынешнем поколении русский дух ещё есть.
- Имя, правда, какое-то у него уж не русское, – заметил Игорь Валерьевич. – Что это за имя – Африканыч?
- Это всё нехристи. Одни нехристи родили и бросили, другие, смеха ради, так нарекли. И всё же я бы поднял тост за во таких Африканычей.
Старики налили, оба уже начали чувствовать тягучую тяжесть выпитого тянувшего в сон, но обоим хотелось продолжать беседу
Архип выпил первым, крякнул от саднящей горло крепи спиртного, сказал:


 - Я правда, чаще всего Ваней его называл. Ничего. Не обижался, только улыбался так загадочно, словно в энтот момент мечта сбывалась. Улыбался, значит, принимал даренное мной имя. Ну, а уж в деловой беседе, тут уж как, тут Африканычем кликал, как в документе прописано. Тут уж как те антихристы его окрестили.
Поезд дробно застучал колёсами на стыках рельс и вскоре сбавил ход, потом остановился. Слышно было, как мимо купе прошли на выход пассажиры, и потом снова стало тихо. Архип видел в окно на перроне сошедшую с поезда пожилую пару, дежурную по станции с зёлёным фонарём в высоко поднятой руке; небольшое каменное здание вокзала, которое вдруг тронулось и поплыло в хвост поезда. Архипу подумалось о том, что нужно прибрать на столе и ложиться спать, но оказалось, что Игорь Васильевич уже с этим справился. Архип благодарно кивнул попутчику и прилёг с думой об Африканыче, Акулине, о своей странной поездке, в необходимости которой он теперь сильно сомневался. Но сон смежил веки и растворил все его сомнения.



 * * *

Ещё только забрезжил рассвет, и поезд шёл на приличной скорости, что говорило – до станции далеко, как к ним в купе постучали.
Архип открыл дверь и увидел Лизавету. На ней ладно сидела железнодорожная форма, женщина куда-то в сторону отводила взор, очевидно, стеснялась начать разговор.
- Извините, мы сейчас, - сказал Архип и оглянулся.
Игорь Валерьевич уже проснулся и рукою приглаживал кудлатую голову.
- Да, да, - подхватил он разговор. – Мы сейчас освободим купе.
- Дело не в купе, - сказала Лизавета и её большие чёрно-синие глаза стали какими-то опустошёнными. – Неприятности у нас. У девушки из вашего купе деньги пропали. Случилось это вчера. Кроме вас в том купе никого не было.
- Да, ни кого! – взвизгнул кто-то за спиной Лизаветы и тут Архип увидел Евгению. В жёлтом ночном халате с растрёпанной копной жёлтых волос, не успевшая накраситься после ночи, девушка совсем не походила на ту высокомерную Евгению, её вчерашнего застолья.
- Ни кого! – опять взвился нервный девичий голос. – У меня тридцать тысяч было – рублями. И пятьсот долларов. Вот и Андрей скажет. Он видел!
Из-за спины Лизаветы показалось сонное лицо Андрея. Он кивнул, как-то по-глупому часто моргая глазами, словно пытаясь отстраниться от неприятной истории. Спортивную фигуру его облегало синее спортивное трико. Через плечо перекинулось полотенце.
- Может без меня! – спросил он Лизавету, глядя на неё пустыми и безучастными глазами. – Мне в Хабаровске сходить.


 - Что так? – спросила Лизавета. Вы до Владивостока едете.
- По мобильнику информация пришла. Сойти надо.
- Ой, Андрюшечка. – скривила рожицу пострадавшая. – Помоги мне с этими иродами разобраться. Как же я одна? Ты же видел, я на коньяк деньги доставала, когда ты сказал, что у тебя только крупные. Не докажу я, Андрюшечка.
- А что тут доказывать. Кроме этих охламонов, в купе ни кого не было. Вон и проводник подтвердит. Милиция придёт и всё станет на свои места. Они, а кто же. Видишь, бутылка на столе. Этот, - Андрей дальше просунул голову в купе, - с Новосибирска голодным ехал. А тут на тебе, пир устроили. И этот, с подбитым глазом. Ну откуда у него деньги – водку жрать? Фрукт, видать, ещё тот. Пьянку устроили. За какие бабки?
Сергей Валерьевич собирался молча, словно поток грязи лился где-то в стороне и его не касался.


 Архип сжал челюсти и в перепалку не вступал. В душе у него всё кипело, и он едва сдерживался, чтобы не броситься на обидчика.
Перешли в своё купе. Евгения наспех причесалась и продолжала испепелять стариков злобным взглядом :
- Вот чё ездят, а? Старые, на печке сидеть бы! Нет - ездят. А у людей деньги пропадают… А чё они там-то оказались, - она метнула проницательный взгляд в глаза Лизавете.
Та было смутилась, но тут же резко парировала.
- Вам спасибо сказать надо. Кроме своей выгоды ничего не видите. Люди-то они пожилые, не забраться наверх им.
- Я не затем два дня за билетом бегала, чтобы всяким проходимцам место уступать.
- Попридержи язык, красавица! – не выдержал Архип и сел у дверей. Злость не покидала его. – Были ли они вообще эти деньги? – почесал он стриженую голову и усмехнулся.
 - И где это вы в ваши-то ранние годы такие деньги заработать смогли?
- Где заработала? Да сейчас, дед, даже ленивый может на жизнь заработать. А я фирмой владею, туристической. Есть где. И были у меня денежки, пока вы в купе не оказались. Вот и Андрей подтвердит.
- Я свидетель. – Лениво раскрыл толстые губы Андрей. – Мы уснули, а вы обчистили.
- Чё с ними болтать! – вновь взвизгнула Евгения, нервно застёгивая и расстегивая пуговки ночного халатика. – Милицию надо звать. Слышите?! – затрясла она худенькими ручками перед лицом Лизаветы.
- Уже вызвала, - сказала проводница, не решаясь поднять глаз на стариков, которым прошедшей ночью благоденствовала. «Нет, - протестовала её душа, - тут какое-то недоразумение. Не может быть, чтобы эти люди, прошедшие суровые тропы жизни, пошли на такое».


 - Может, вы плохо посмотрели. Поищите ещё, - умоляюще просила она.
- Чего мне смотреть?! Уже смотрела. Милицию сюда. Где ваша милиция?
- В Хабаровске придёт.
При этих словах лицо Андрея потемнело. Он обвёл всех беглым взглядом и стал собирать кожаный портфель.
- Андрюшечка, ты и в самом деле решил покинуть меня?
Пепельного цвета глаза Евгении закатились, словно человек прощался с жизнью. А как же наше ещё не начатое дело? Там такие бабки можно делать. Ты же сам говорил.
Колёса поезда дробно застучали по стыкам рельс. Поезд заходил на промежуточную станцию. Лизавета посмотрела в окно и, определив, что здесь остановки не будет, продолжала оставаться в купе. Андрей продолжал собирать толстый портфель, но на мольбу Евгении отозвался тут же.


 - Что ты, красавица. Как договорились. Через неделю вернусь во Владик, и дело наше раскрутим. Ну, - прищурившись заглянул он в её пепельного цвета глаза. – Только не унывай. Милиция разберётся. Эти гаврики не могли куда-то сбагрить такую сумму.
Сергей Валерьевич, сидевший напротив Архипа поднял свои светлые выцветшие глаза и спокойно сказал:
- Моё поколение государство из разрухи поднимало, а ты …
Он недоговорил, потому что резко вскинулся Архип и Андрей увидел, вдруг возникши перед носом крепкий жилистый кулак, пахнущий соляркой и машинным маслом.
- В нём – ещё есть сила крестьянской земли. – Архип продолжал трясти кулаком, скулы его дрожали. – Кого это ты в воровстве усмотрел. – Это нас, что ли – ветеранов труда!?
- Ну а кто, кто здесь был? И больше никого? – Голос Андрея звучал уже не так решительно. – И вообще это не моё дело. – Глянув в окно, за которым уже во всю ширь растекалась розовая дорожка рассвета, под которой длинным синим слитком вился Амур, парень взял под мышку портфель и хотел выйти из купе.
- Подождите, - спокойно казала Лизавета. – В Хабаровске стоим около часа.
- А мне то что?
- В этом деле нужно разобраться. Вы тоже тут ехали. Четверо суток ехали с этой девушкой.
- Ну и…?


 - Тебе говорят сидеть, значит сидеть! – злобно сверкнул подбитый глаз Архипа.
- Да вы что?! Евгения, ну-ка скажи им. Из Свердловска вместе едем. Ты-то уж меня знаешь.
- Ну… - Евгения замялась. – Немного знаю.
- Что ж немного, когда насчёт общего дела договорились. Ты же просила меня. Я свои немалые деньги собрался вложить, а ты … знаю… немного.
- Андрюша, конечно, я верю тебе. Да эти вот ханурики с толку сбили.
- Меня, понимаешь ли, коммерсант должен встретить. Он на машине будет. Прозеваю – большое дело накроется. А в том деле и твоё дело.
Парень посмотрел в окно, за которым мелькали фермы моста через Амур, и снова подхватил портфель.


 - Сидеть! – надвинулся к нему Архип, закрывая выход из купе.
- Я сказал: меня ждут! – взбеленился коммерсант и ухватил Архипа за воротник куртки, пытаясь оттащить от дверей. – Пусти, я сказал. Не то второй глаз финвалом засветится.
Но случилось так, что Архип, пытаясь оттолкнуть коммерсанта в глубь купе, не рассчитал и как-то локтем врезал суетливому по глазу. У того тут же взбух синяк.
Коммерсант с пеной у рта бросился на Архипа, но тот прижал его к столу и втиснул к окну.
- Зря вы всё это, - сказала Лизавета. Она всё ещё стояла возле купе, не решаясь на последующие действия. - Я всё равно не открою двери, пока не придёт милиция.