Поздравляю, вы выиграли

Какие только кружки я не посещала в детстве. Помимо чисто девчоночьих: «шитье, вязание, макраме, балет и танцы» в моем списке значатся: игра на гитаре... баяне... фортепиано и хоровое пение (музыкальные познания в каждом, кроме последнего, сводятся к 2-3 урокам).
Еще настольный теннис, откуда я увела ракетку и два шарика – этот неблаговидный поступок, можно назвать «актом мести» - на занятии, которому суждено было стать последним, у меня сперли прямо из раздевалки любимую кофту. Которая между прочим, была бабушкиным подарком. При этом тренер не нашел ничего лучшего, чем бегать как гусак по залу и патетически вопрошать: «А зачем ты ее там оставила?». Украденные ракетки кофту не вернули. Да и душевного спокойствия не прибавили. Зато осталась память об этом «увлечении», в череде прочих, оставивших лишь смутные воспоминания.

Потом курсы английского языка, в которых я не нуждалась; химии, на которые я не ходила; секция волейбола (мне нравилось играть в команде) и легкой атлетики (пару раз бегала за школу, и если бы не покуривала в кустах и была попроще с физруком, не имела бы позорной четверки в аттестате). Шейпинг (на втором этаже того самого теннисного клуба), плавание (чтобы на другой день руки выкручивало), хождение на коньках (одноразовое), «кройка и шитье», (порезала любимое мамино платье кукле на шторки), выжигание по дереву (где-то теперь фанерка с головой Волка…), и много-много разных кружков, где я не задерживалась больше месяца.

И были шахматы. Кружок, куда я попала случайно, отчасти из интереса – тогда все вокруг гудели «Карпов-Каспаров», отчасти из-за отца, заядлого шахматиста. Посещение кружка подразумевало, что у нас появится еще одна общая тема... Теорию я изучила быстро, но, поскольку ребята занимались шахматами не первый год, сесть за доску меня приглашали редко, в основном я играла с такими же новичками, как сама.
Преподавала азы самой древней игры еще не старая женщина. Ее имени я не помню. Что-то из серии «мужик в юбке». Плюс цветастая одежда и резкий крикливый голос. Мысленно я называла ее Шахманша, смесь «шахмат», «шамана» и «мамаши». По ее чисто педагогическим соображениям наша группа очень четко была поделена на хороших и плохих. Мне присвоили вторую категорию, что не прибавляло ни теплых чувств к ней, ни желания учиться. Сказать больше, она меня терпеть не могла, я казалась ей странной, хитрой и (поскольку училась шахматам с нуля) непонятливой.
Интерес угасал с поразительной скоростью, я начала пропускать занятия и, наконец, решила бросить совсем. Но только после «шахматного матча», первой показательной и потому очень важной игры за всю историю клуба. На ней должны были присутствовать «сливки шахматного общества» нашего города – опытные шахматисты оценят работу кружка.
Шахманша явно таила надежду взрастить второго Алехина, и с безудержной активностью готовила всех к великому поединку (кстати, потому, что все свободное время она занималась с фаворитами, меня так редко допускали до шахматной доски). К моменту, когда я записалась, ребята готовились к игре уже очень давно и все разговоры вертелись только вокруг нее. Такого события я пропустить не могла.

Все подробности этого курьезного и в то же время пафосного действа врезались в мою память очень четко. Духота, маленькая комната, забитая людьми. Опытные шахматисты, весьма легкомысленно одетые в шорты и панамы сидят на стульях; Шахманша с горящими глазами, бесконечно озабоченная удобством почетных гостей, блеет от избытка чувств и скачет козлом от одного к другому; мы - нарядные, взволнованные и смущенные, боимся глядеть по сторонам, и говорим шепотом. Перед игрой выясняется, что у меня нет пары. Поскольку я занимаюсь меньше всех, и в любимчики к Шахманше не попала, играть я не буду. Настроение мигом улетучивается, сажусь за стол, как зритель, надутая и мрачная, твердо решив не раскрывать рта до конца мероприятия.
Первый тур состоял из тридцати двух теоретических вопросов – должны же мы были блеснуть знаниями перед профессионалами. Второй тур - собственно игра. У Шахманши продумано все – очки подсчитывает один из гостей, (все по-честному), те на кого она делает особую ставку, играют на досках со стороны гостей (чтобы других не видно было).
Вроде и с начислением очков все было ровно. За каждый правильный ответ ставят один балл, за выигрыш – пять. Если победителей окажется несколько (а Шахманша наверняка на это и рассчитывала) то лучшего игрока определят строгие судьи, которым несомненно будет приятно высказать свое суждение и (чего греха таить) воздать дань ее педагогическому мастерству. Чтобы не упустить такую возможность был куплен всего один приз – коробка конфет, остальным – чупа-чупсы. Картина показана, складывайте кресла? Нет, и в самом хитроумном плане бывают просчеты.
Дело в том, что никто не захотел отвечать на вопросы… Тщетно она призывала вспомнить «о чем мы говорим на каждом уроке» и задавала наводящие вопросы - все семнадцать молчали как партизаны. Гости зашептались.

Я не отрываясь смотрела в красное, растерянное лицо, и вдруг мне стало ее безумно жалко. Она превратилась из великой Шахманши, в нелепую глуповатую женщину, для которой этот вечер был едва ли не самым важным в жизни событием. «У нее нет мужа, дети выросли и бросили мать, и долгими одинокими вечерами она сидит в чисто прибранной квартире и смотрит в одну точку», - подумала я. Почему я представила такую картину не знаю, возможно, что-то отразилось на ее лице. Боль? Беспомощность? Страдание?
В одно мгновение, я забыла, что она меня не любит, что считает неспособной хорошо играть, именно меня она оставила без пары в этот день, и что когда я к ней обращаюсь, она всякий раз презрительно поджимает губы. В тот момент, когда я поняла ее, мы стали равны. Не учитель с учеником, а человек с человеком смотрели друг другу в глаза.
Нет, не равны – она была в уязвимом положении: ее честолюбивые планы могли рухнуть, а ведь она столько сил потратила на возведение себя на пьедестал. Зато я была простым зрителем над ситуацией, и испытывала безмерное облегчение, что не участвую в этом фарсе.
Почему-то ей было очень важно быть принятой этими сонными шахматистами, вяло обмахивающимися панамами, заслужить их уважение, занять в их кругу достойное место. Очень – и я это чувствовала. Именно этого она добивалась, и учила ребят вовсе не ради них самих, нет, в каждом она видела еще один кирпичик в здании своего самолюбия.
Честолюбие сквозило в каждом ее действии, но раньше фальшь я чувствовала интуитивно, теперь же она облеклась в слова. С пониманием нахлынуло отвращение. Я знала, что никогда сюда больше не вернусь, что не буду заниматься, потому что она вовсе не озабочена тем, чтобы я научилась, чтобы кто-то научился, что все это изначально было комедией, своеобразной местью оскорбленной гордости, она не учила нас, она доказывала этому сборищу замшелых гостей свою состоятельность.

Я понимала это настолько четко, что каждое ее движение отдавалось во мне, будто не она, а я стояла сейчас перед стадом, которое научила преклоняться перед собой, и тем самым загнала саму себя в угол.
- Они не ответят, Шахманша, - стучало у меня в мозгу. - Они боятся, что скажут неправильно, что покажутся дураками твоим хваленым гостям.
Я видела, как бегают ее глаза, как она вымученно улыбается. И снова ее чувства отдались во мне, будто я влезла в ее шкуру – ее обида, ее злость. Нет, нельзя, чтобы мероприятие сорвалось. Все должно идти как задумывалось, я должна увидеть, почувствовать всю картину, подтвердить свои выводы… Наши взгляды встретились и рука взметнулась сама собой.
Я ответила правильно. Гости оживились. Моему примеру последовали другие, и с грехом пополам теоретический тур был преодолен, причем я ответила больше чем на двадцать вопросов. И все равно в ее глазах не мелькнуло и тени благодарности, может потому что относилась к типу людей, которые однажды составив мнение о человеке, твердо впечатывают его в свой мозг, изменить его – все равно, что наступить на свою гордость.

Началась практическая часть. Шахманша прохаживалась между столами, вновь обретя уверенность в себе, взмокшие шахматисты передвигали фигуры, гости без особого интереса наблюдали за игрой. «Как хорошо, что не участвую», - еще раз подумала я, и тут до меня дошло…
Очки! Очки, за которые должны давать главный приз, тот хитрый пункт, из-за которого была куплена одна коробка конфет. Ее должны были вручить победителю с хвалебными речами в адрес Шахманши. Мол, как хорошо дите играет, и вы его научили, ля-ля-ля.
Ошибка. Бальзама на самолюбие не будет, как и дележки – я выиграла по очкам. У меня закружилась голова, настолько глупым мне показалось все вокруг, искаженным как в кривом зеркале. Сосредоточенные лица игроков… недели, месяцы подготовки – вы проиграли актеры одной роли. Всего лишь потому, что не смогли добавить к заученным ходам ничего своего. Вам этого не позволили, а вы и не заметили, разрешили дергать себя за веревочки, и не сумели ответить на простейшие вопросы.
И ты Шахманша проиграла – этот день не станет днем триумфа, твой грандиозный план дал трещину. Да и званые гости чересчур гордятся собой – ты переоценила их, переиграла в поклонах, возвысила в собственных глазах и принизила себя. А блеянье твоих протеже только добавило эффекта – что ж в своих планах ты думала только о себе и о гостях, так получи же от «материала», который ты не учитывала…
Я вижу все, я выиграла, потому что не принимала участия в этой комедии. Это дало мне возможность отстраниться, посмотреть со стороны, и заглянуть в твою душу. Вот почему мы не сошлись. В тебе нет теплоты, доброты, любви.

Помню, как мне вручали приз, круглые изумленные глаза игроков, гостей, самой Шахманши. Скомканное поздравление от какого-то дедули было без долгожданных слов о мастерстве участников, мальчик, которого готовили на роль победителя, разревелся, Шахманша с натянутой улыбкой выразила надежду, что я достигну больших успехов в шахматах.
Фарс, фарс, фарс… Все чувствовали себя неловко, я же наоборот смеялась. Я знала, как и все остальные, что не заслужила этих конфет, что это глупая ошибка, всему виной маленькая деталь, которая осталась неучтенной. И что с того? Я выиграла в вашей грязной игре всего лишь потому, что вы играете нечестно, а я - честно не играла…
Домой я шла опустошенная и подавленная – после эмоционального всплеска требовалось прийти в себя, осторожно несла в руках огромную, злополучную коробку. Дверь открыл папа. Я молча уставилась на него. Сейчас он скажет что-то важное, единственно верное. То, что подведет итог этой нелепой истории…
Отец улыбался. Его лицо светилось от радости, от гордости за меня. Он сказал: «Дочка, я знал, что ты выиграешь»…