Чумной

Чумной.
Колонны грузовых машин шли ровно, до цели нашего путешествия оставалось совсем недалеко, так сказал сержант. Он был русским, одним из шести нас. Не совсем, конечно, русских. Точнее, будет сказать, россиян. Остальные в нашей машине – американцы. Совсем не такие как мы. И военная форма у них другая, и язык и выражения лиц – надменно-презрительные. Хотя не мне их за это винить, сам испытываю неприязнь, но пытаюсь скрыть за маской гостеприимного радушия, как и сержант наш, и другие россияне. Я так думаю, этот негатив не наша вина. Это, наверно, Холодная война виновата, несмотря на то, что родились мы много после неё; впитали чувства с генами.
Надеюсь, это не помешает совместным учениям. А когда нас вербовали, то даже помогло. Прекрасно помню тот день, с утра в школе был переполох: ожидали комиссию. А потом пришли двое в нашей военной форме и объявили:
- Все ученики от шестнадцати лет будут этим летом участвовать в пробных военных учениях. И парни и девушки. Учения пройдут совместно со школьниками из пятнадцати штатов США.
Если б не Штаты, я б, наверно, тоже откосил, как большинство одноклассников и почти все одноклассницы. Это было бы не трудно – просто купить справку в местной поликлинике. Но я тогда подумал, что это нечто серьёзное. Тем более что прошедших учения обещали освободить от военной повинности.
А сейчас еду в багажнике грузовой машины, вместе с восемью американцами. Двое из них с трудом лепечут на плохом русском, наши, думаю из принципа, делают вид, что английский не знают совсем. Дескать в школе французский и немецкий только учили. Они б, наверно, тоже не проявляли знания русского языка, если б не моя одноклассница – Настя, флиртуют.
Один из этих двоих, наполовину негр, постоянно лыбится, демонстрируя жёлтые зубы. А в фильмах у негров они всегда белые. Странно как-то. Я ему это сказал, он, кажется, на меня обиделся и перестал на русском говорить, сказал мне:
- Швайн! – потому что я наврал, как будто немецкий учил. На самом деле, английский, но это слово знаю.
- Ю из вэри биг пиг. – ответил я, и добавил по-русски, - Понаехали. Конечно, Россия – великая страна (хотел сказать «держава», но побоялся, что он не поймёт), а вы живёте на маленьком клочке земли и даже учения негде провести, приходится к нам напрашиваться.
Он, кажется, ещё сильнее обиделся, наверное, не знает, что США на четвёртом месте по размерам территории и комплексует, потому что мы – самая большая страна. Но ничего не ответил, наверно, нагадит потом побольнее. Надо будет держаться с ним аккуратнее.

Почему-то машины затормозили, одна за другой. Какие-то крики, кто-то стал стрелять… Странно, нам говорили, будто всё оружие везут отдельно. Даже у сержанта нет. Он и сам оглядывается удивлённо. Вопросительно размахивает руками и кричит: «Что случилось?» водителю идущего, а теперь уже стоящего, позади нас грузовика. Тот из машины выскочил, бежит куда-то с трассы, в поле…
Сержант дал команду, мы тоже из багажника выпрыгиваем, Насте помогает её американец, не тот, что полу негр, а второй. Впереди всё в пыли, ничего не видно… Кто-то стреляет, крики…
До нас долетел обрывок фразы:
- Нападение!
И команда:
- Все влево, вольно… бежать…
Сержант подтверждает, бежим. Куда, зачем? Просто бежим.
Кто-то из ребят говорит, что учения уже начались, поэтому я стараюсь держаться рядом с сержантом – все указания должны исходить от него.
Мы бежим толпой, а потом я слышу хлопок где-то очень рядом, сзади меня. И поворачиваюсь на бегу. Американец, который бежал за руку с Настей, бросает её и вырывается вперёд, бежит один, быстрее всех… Как будто на время, дистанцию… А потом ещё хлопок, брызги крови и он на земле. Я инстинктивно притормаживаю, сержант кричит не останавливаться, бежать. Я снова начинаю набирать скорость, но перед этим вижу искажённое ненавистью лицо своего полу негра, он жарко шепчет мне:
- Я буду рядом… всегда!
Где-то вдалеке рыдает Настя, она не хочет больше бежать и её тащат за руку, подгоняют, подталкивают.
Скоро ещё хлопок, сбоку и кто-то ещё падает, ещё хлопок… ещё… А мы, как дикие звери, не останавливаясь, чтобы поднять упавших, чтобы даже посмотреть, кто на сей раз. Сержант ранен. Я слышал его крик. Я не верю теперь, что это учения. Нас всех хотят убить, перестрелять как стадо кабанов.
Толпа постепенно редела, я не смотрел назад, а только бежал. Слышал, как параллельно бегут такие же табуны пацанов и девчонок, а ещё нескольких военных – командующих так называемыми учениями. Без оружия. И злые хлопки со всех сторон.
Кто-то приблизился слева, прокричал сержанту, не сбавляя ходу:
- Около километра, потом бункер… примерно. Полковник думает – они его не обнаружили… Но могли… может… заминировано быть.
Я слышал это, потому что бежал рядом, и сердце ухнулось в землю. Теперь ступая на завядшую полевую траву, я каждый раз ждал, что под ногой прогремит взрыв, огненная лава захватит меня всего и разобьёт на мелкие части…
Сержант хрипло спросил у подбежавшего:
- Кто это?
Тот сразу понял:
- Террористы. Узнали… об учениях. Лишь бы они бункер не нашли…
А потом ещё хлопки и упал сержант, и подбежавший. И нас стало совсем мало. Из россиян только я и Настя. Мы бежали, бежали… сначала прямо, потом поближе к другим группам бегущих.
Бесчеловечный вывод: когда вокруг много других людей, пуля может попасть не в тебя.
Его, видимо, вынесли все, потому что сбились в большую кучу. А сзади уже ближе, нас догоняли внедорожники. Я не видел, но слышал, чувствовал, понимал. А в них – наёмные люди, - сами не зная, зачем расстреливают две сотни безоружных.
Я почувствовал радость, когда твёрдая почва стала уходить из под ног, начиналось болото.
Машины застряли и наёмники, не спешившие лезть в грязь, безнадёжно отстали. Мы тоже перестали бежать, не хватало сил. Ковыляли, с чавканьем погружая ноги глубоко в зелёную тину и шагая по склизкому дну. Здесь не могли прятаться мины. Я был почти счастлив. Почти. Из двухсот нас осталось не больше пятидесяти. В моей команды только я, Настя и два америкоса. Один из которых тот самый негр. Я поймал себя на сожалении о том, что именно он всё ещё жив.

Вход в бункер, который готовили для учений, оказался хорошо замаскированной железной дверью в холме, покрытом болотной грязью. С огромным трудом, пытаясь не повредить ил, скрывающий вход от незнающих глаз, дверь открыли трое самых здоровых парней и мы, отбиваясь от бесконечных комаров, вползли в спасительную черноту.
Сначала все в усталости грохнулись на сырой пол, но потом вдалеке послышался собачий лай, снова выстрелы и шум мотора. Все вскочили и принялись закрывать тяжеленную дверь, она не поддавалась. Две собаки вбежали внутрь, мы не обратили на них внимания. Полковник – единственный выживший из высших офицеров, - командовал:
- Плевать на маскировку, тяните. Они уже близко… Ну же ребятушки!
Удалось, закрыли. Хотя найти нас теперь будет достаточно просто, стоит только поискать. А тем более с собаками, которых эти террористы взяли с собой.
Двух вбежавших в бункер псов было велено найти и убить, чтобы они не вырыли подкоп во внешний мир.
Никто не стал искать, мы просто разбрелись по комнатам, похожим на каюты, и уснули на железных кроватях.
Я проснулся от голода. Не знаю, сколько прошло времени, но явно много. В коридоре было тихо, я пошёл вдоль кают и на дверце одной прочёл: администрация. Постучал, вошёл. Там за офисным столом сидел полковник. Теперь он казался ещё более уставшим, чем когда я его видел в последний раз. Ещё два офицера что-то писали. Один из них посмотрел на меня и сказал:
- Этот не учтённый. Имя-фамилия, пожалуйста.
Я сказал:
- Руслан Урсулов.
- Откуда?
- Ставропольский край…
Полковник перебил нас:
- Ты ел?
Я отрицательно покачал головой. Тогда полковник кивнул одному из офицеров:
- Проводи его в столовую, дай поесть. И форму свежую выдай.
Мы вышли вдвоем, и пошли дальше по узкому тускло освещённому коридору. Офицер, идущий со мной брезгливо держался в стороне: он уже переоделся и помылся. Не то, что я – весь измазанный болотной жижей. А потом из очередной каюты вышел тот самый. Тот самый полу негр. И офицер, меня провожающий сказал ему:
- Коудерж, проводите Урсулова в столовую.
Я думал, он откажется, но нет. Коудерж согласился, и с улыбкой, обнажающей его жёлтые зубы (которые я не видел в этой полутьме, но чётко представлял), пригласил меня войти в его комнаты сначала и переодеться в запасную одежду, которую, как и еду, они обнаружили на складе в бункере.
Офицер кивнул и, повернувшись, ушёл.
В каюте было светлее, ожидая пока Коудерж достанет одежду, я рассмотрел его лицо. Оно сильно осунулось и на смуглой коже проступило несколько красных гнойных прыщей, он кашлянул и подал мне форму:
- Одевайся.
Я взял одежду и стал одевать её. Коудерж отвернулся и заговорил:
- Можешь не бояться меня. Я передумал. Я не буду убивать тебя.
- Спасибо. – с насмешкой, на которую с трудом хватило храбрости, ответил я.
- Благодари чуму.
Я посмотрел на него вопросительно, он не поворачиваясь, почувствовал моё замешательство и стал медленно объяснять:
- Те собаки, два дня назад, что пробрались сюда. Они оказались больны. А может болото, или пули с заразой. Половина людей здесь уже больны и они умирают. Их трупы складывают на нижнем этаже. Я не буду тебя убивать. Ты сам умрёшь от болезни. Доктор сказал, это неизученная форма чумы.
- А почему от неё не умрёшь ты? – удивился я.
Коудерж похоже и не думал о том, что может заразиться сам. Он повернулся и посмотрел шокировано, а потом закричал и стал раздирать гнойники на своём лице.
Он просто понял, что уже болен. Я тоже это понял, поэтому рванулся к двери, распахнул её и на меня бросилась собака, я упал на пол, в комнату вбежала вторая. Дверь на пружине закрылась. Я пытался бороться, псина укусила меня за руку. С трудом, скинув его, я побежал в другой конец комнаты и наткнулся на Коудержа. Он перестал уже раздирать раны, вместо этого схватил меня за горло и принялся душить.
Он был больше меня: выше, толще, сильнее. Я не мог даже, вырваться. Размахивал руками в поиске чего-нибудь тяжёлого, чтобы ударить его. В мою ногу впились собачьи зубы, но я задыхался и уже не мог кричать. А Коудерж мог, его тоже укусила собака, и он закричал, одновременно отпуская мою шею. Я в который раз грохнулся на пол, он откинул собаку и навалился на меня всем своим телом, пытаясь укусить за шею. Теперь обе собаки набросились на него, пока он, забыв обо мне, пытался разжать их челюсти, я схватил железную табуретку и что есть мочи ударил его по голове. Брызнула кровь…

Не знаю, как я оказался на столе. Сюда не могли залезть собаки, они и не пытались. Блокировав проход к двери, они ели окровавленное тело Коудержа. Которого я…
Которого я убил. Нечаянно. В борьбе. Самозащита.
Меня тошнило, но вырвать не удавалось. Желудок был пустой, после беготни по болотам, я за раз проспал два дня.
А потом ещё несколько дней сидел с табуреткой на столе. Не с той, которая стала орудием смерти американца, та валялась далеко, рядом с дверью – ещё одна преграда на пути к свободе, а со второй.
Собаки сидели рядом с ней, иногда лежали. Спали по очереди. Как часовые. Это были самые разумные твари из всех, которых я когда-либо знал. Они сидели у двери и ждали, когда я слезу с высокого стола. Они как будто понимали, что я не брошу в них свою табуретку: потому что она одна, а их – две.
Я спал и просыпался, а они ждали и ждали. Коудержа давно уже не было не для меня – в качестве человека, не для них – в качестве еды. Я разглядел каждую собаку. Одна белая с двумя чёрными пятнами, другая коричневая с белым пузом. Кобели. Оба покрыты кровоточащими язвами. Они ждали меня, а я ждал их.
И я дождался. Белая грызла кость. Кость… вздох. Коричневой тоже захотелось именно эту. И они подрались. Они дрались уже не первый раз, но в этот коричневой удалось перекусить горло белой, хотя сама она уже была сильно ранена. И подохла, задохнувшись в крови своей жертвы. Я долго ещё сидел после их смерти, боялся спуститься. Но потом набрался храбрости и на негнущихся ногах, перескочив через тёмно-коричневую лужу, побежал к двери, откинул табуретку и вырвался в коридор.
Тут было прохладно, и запах сырости казался самым приятным ароматом.
Когда ноги, которые сильно онемели, немножко отдохнули, пошёл в тот же кабинет администрации.
Открыл дверь, постучав. Внутри снова сидел полковник и офицеры только другие. Полковник пил из маленькой рюмки водку, а, увидев меня, встал:
- Урсулов! – выдохнул он.
Я не ожидал, что он запомнит мою фамилию, поэтому только кивнул в растерянности.
- Саша, это Урсулов. – сказал полковник одному из офицеров, тот сделал понимающие глаза и вышел. А полковник обратился мне. – Где вы были? Присядьте, отдохните.
Я сел на то место, где сидел офицер Саша. Полковник отвернулся, наполняя рюмку и снова выпивая. Я понял, что ему не нужен ответ, о том, где я был. Поэтому наклонил голову и от нечего делать пробежался глазами по бумагам, которые заполнял вышедший офицер. Это был листок с фамилиями, написанными синей ручкой, некоторые были вычеркнуты, другие подчёркнуты красным. Внизу давалось объяснение: «зачёркнутые – умершие, подчёркнутые – чумные». Я прочёл это слово и кинулся искать свою фамилию. Урсулов. Она была сразу под фамилией Коудерж. И тоже подчёркнута. Подчёркнута красной ручкой. Я встал. Полковник повернулся. У него были грустные глаза уставшего человека:
- Вы ели? – спросил он.
- Я не чумной ответил я. – подходя по ближе к нему.
Он интуитивно отодвинулся, я понял, что он боится. Сделал шаг назад, закрыл обеими ладонями рот, чтобы он не думал о воздушно-капельном заражении, если решил, что я болею.
- Я не чумной. – повторил я. – Не чумной. Я не чумной.
- Успокойся. – тихо попросил полковник. – Ветров тогда поручил тебя Коудержу, а потом пришло сообщение от врача, что Коудерж заражён…
- Где Ветров? – спросил я, не отрывая рук ото рта. Хотелось уничтожить того офицера, что толкнул меня на многодневный ужас.
- Он умер уже. – так же тихо ответил полковник. – Умер. И врач тоже. Осталось семеро человек здоровых. И ты тоже, наверно, здоров. Но нужно сделать прививку, чтобы предостеречь от болезни. Сейчас Саша принесёт укол. Ты понимаешь?
Я посмотрел на второго офицера, который сразу же отвёл глаза, и просто повторил полковнику:
- Я, правда, не чумной.
- Конечно. Просто прививку.
Вошёл Саша с готовым шприцом, в котором была какая-то бесцветная жидкость.
- Просто прививку. – ещё раз сказал полковник. – Присядь.
Я сел на подставленный стул и вытянул руку. Саша поднёс к ярко голубой вене тонкую, длинную, сияющую металлом иглу и уже хотел всадить её в руку, но я понял… понял. И вскочил, опрокинув стул:
- Вы делали этой иглой укол чумным! – заорал я.
Полковник отвернулся. Я снова закрыл рот руками и спросил уже тихо:
- Вы делали этой же иглой инъекции больным? – полковник не ответил. Я по очереди спросил у каждого офицера, они молчали оба. – Я не чумной. – повторил я. – Не чумной, не чумной. – из глаз полились слёзы, и я выскочил за дверь, столкнувшись с Настей. Она осунулась, похудела, я даже не сразу узнал её:
- Эй, Русик! – крикнула она мне вслед, когда я пробежал мимо.
Но я не стал оглядываться. Я хотел убежать из этого царства боли, обратно – домой. Пусть по дороге меня расстреляют долбанные террористы или разнесёт на мине. Пусть меня сожрут собаки на болоте, если они ещё не подохли. Лишь бы не здесь. Лишь бы бежать.
Выход я нашёл без труда, потянул за дверь. Я не знаю, откуда у меня взялись силы это сделать, но дверь послушно распахнулась и я выбежал наружу.
Было раннее утро, пахло лесом, травой… Пахло воздухом. Живым. Я мог его вдыхать и не хотел больше ничего.
Скоро меня догнали двое: Настя и тот офицер Саша.
- Здесь никого нет! Нас перестали искать! – радовались они, но не повернули назад – сообщить прекрасную новость в бункер. А шли за мной, по мягкой сырой траве, снова опуская ноги в слякоть. Я молчал, они о чём-то болтали. И были счастливы. Я тоже. Я хотел домой.
На этот раз путешествие до трассы продлилось часов семь. Там Саша предложил поймать попутку. Это удалось, хоть и не сразу. В полдень мы уже проехали то место, где неделю назад произошла драматическая остановка колонны грузовиков. Сейчас их здесь уже не было, но я точно знал – это именно то место. Теперь я сидел на заднем сиденье чужой семёрки, и дремал, всё так же прижимая ладони ко рту. Без мыслей и смысла, по какой-то привычке. Мы ехали долго, потом вышли и поехали на другой машине. Водитель угощал Сашу и Настю бутербродами, а я отказался. Я не чувствовал уже голода, хотя прекрасно помнил, что не ел давно. Очень давно.

К моему дому мы приехали в следующий полдень. Саша что-то сказал водителю и тот, сочувственно взглянув на меня, согласился довезти прямо до дома. Я ответил: спасибо. Не убирая рук от губ, хотя хотелось кричать о том, что я - не чумной.
Мы вышли из машины, водитель помахал в окно рукой и уехал. Глубоко вздохнув, я открыл калитку.
Моя семья, как и обычно летом, обедала во дворе. Они не ждали меня так скоро, думали я на учениях. Увидели меня, Настю и незнакомого им Сашу. Стали представлять какого-то гостя. Я терялся в нахлынувших чувствах. Я дома, тут мама, сестра. Они счастливы. Настя счастлива…
Голова закружилась, и ноги подогнулись, я не заметил, как оказался на земле. Потом почувствовал, что надо мной склонилась мама. Сознание стало уходить, я уже не пытался его удержать. И прежде, чем впасть в надвигающийся сон, услышал взволнованный, сожалеющий, но, в сущности, такой жестокий голос Насти:
- Он чумной.

(11 октября, 2007 года)
/Все события и персонажи являются плодом воображения автора. Какие-либо совпадения доказывают лишь реалистичность произведения/