Как я вылечился от графомании

Голубая лампочка над идеально белой финской дверью (изучил в ожидании в совершенстве – никелированная ручка с приветливой пуговкой-запором, изящный замок, фамилия врача шрифтом «ариел», распечатана на принтере) загорелась приветливо. Я робко постучал и вошел. Доктор оторвался от журнала, исписанного мелким почерком, и поднял на меня усталые, но бесконечно добрые глаза. «Я не могу оторвать глаз от тебя» - не в тему вспомнилась строчка из садистской песенки Бориса Гребенщикова.

- Доктор Непьюшкин. Сергей Александрович.
- Хренов. Андрей Хренов. Очень приятно.

И с этого момента началась моя новая жизнь...

Если честно, мне было ни хрена не приятно. А чего приятного, если ты две недели сидел в интернете, делая перерывы только на то, чтобы пожрать, доехать с работы домой, опять пожрать, переброситься парой фраз с женой и три часа на сон. К счастью, моя болезнь зашла не слишком далеко, и после слезоточивого домашнего скандала и нескольких почти сексуальных контактов с начальством, я решился пойти к Непьюшкину. Некогда он был хорошим наркологом, но настоящую славу (и деньги) нашел несколько лет назад, когда одним из первых стал пользовать игроманов. Говорили, что он смог вернуть к жизни нескольких коммерсантов, проигрывавших за один присест магазины, тачки, дачи и даже жен. Гонорары Непьюшкина приближались к суммам проигранного, но никто из пациентов не роптал. Я приблизился к светилу через знакомого медицинского чиновника и надеялся на некое финансовое снисхождение.

Непьюшкин поковырялся в ежедневнике и сказал:
- Хренов... У вас, мне сказали, какой-то необычный случай?
- Более чем. Я болен, только не смейтесь, графоманией.
- Графомания? Это, если не ошибаюсь, любовь к письму? И что вы пишете? Стихи? Прозу?
- Все понемножку.
- Но ведь многие пишут. Это совсем не болезнь, насколько я знаю. Скорее хобби.
- Хобби, это когда по выходным на рыбалку и в баньку. А когда на рыбалку вместо работы, ужина и секса – это уже как-то пугает. Видите ли, все, что я пишу, я выкладываю на одном из сайтов в интернете. А другие, такие же несчастные, это читают, а я читаю их. Это такая игра, где все по очереди играют то в писателей, то в читателей, то в критиков или редакторов. Сначала я думал, что ничего страшного в этом нет. Знаете, многие сейчас ведут дневники в интернете, сидят на разных форумах. Но потом понял, что я открываю этот сайт через каждые пять минут... Смотрю, нет ли рецензий, кто меня читает, что отвечают на мои рецензии. Я начинаю беситься, если на мою страницу никто не заходит, начинаю читать других, чтобы прочитали меня. Злюсь, когда у какого-нибудь бездаря в день в десять раз больше читателей. И все его еще к тому же хвалят. Придумываю со злости новые тексты, чтобы привлечь к себе внимание. Работать в такой обстановке совершенно невозможно. При моей-то должности, сами понимаете.

Непьюшкин смотрел на меня заинтересованно. Порой где-то в глубине его глаз пробегали искорки смеха – я так и записал в голове – искорки смеха, которые он тут же гасил выражением участия. И, похоже, прокручивал в голове возможные варианты.
 
- Извините... Некогда я проходил семинар по психологии творчества. Ведь это вполне нормальное состояние для любого творческого человека. Почему вы считаете себя именно графоманом? Может быть просто вы – писатель, и не надо подавлять в себе это желание.
- Взгляните, - я вытащил из папочки несколько распечаток. - Вы полагаете, это можно назвать литературой?

Непьюшкин взял листы, потасовал их, и выбрал один с заголовком «Бог есть». Несколько минут он внимательно читал текст (несколько дольше, чем требовалось на простое прочтение), я же в это время делал вид, что смотрю в окно. Хотелось курить. Закончив чтение, врач посмотрел на меня с участием.

- Можно быть с вами откровенным?
- Для этого я сюда и пришел.
- Скажите, вы раньше не состояли у нас на учете?
- Что, все так плохо? Я всегда полагал себя абсолютно здоровым человеком.

Непьюшкин задумался.

- Хорошо. Раз вы считаете, что вам нужна помощь, я попробую вам помочь. Но мне нужно несколько больше информации. Когда вы начали писать?
- Где-то полгода назад. Понимаете ли, у меня был довольно сильный стресс. Проблемы на работе, дома. Я, как вы знаете, работаю на телевидении. И как-то раз я писал бэзуху про торнадо в США, но вместо стандартного начала вывел «Иногда мне кажется, что я живу в сердце смерча, который большинство людей по недомыслию полагают жизнью». И тут, извините, поперло. Сначала я писал, когда выдавалась свободная минута. Потом уже откладывал дела. Потом и вовсе, свалил все дела на других и только придумывал отговорки, почему я не сделал то-то и то-то. Потом мне посоветовали литературный сайт. И вот – до сих пор так.
- А вы не пробовали просто перестать?
- Пробовал. Хватало на день, не больше.
- Скажите, а много там таких же, как вы? В смысле, на этом сайте.
- Тысяч пятьдесят. Ну, есть еще и другие сайты. Кто-то вообще в лайфжурнале пишет, на сайты на выходит.

В голове у Непьюшкина, похоже, зрел какой-то план.

- Неужели так много? И что, они-то себя больными не считают?
- Еще как считают. Такие срывы бывают у людей! То матом начнут писать, а то и вовсе страницы свои удаляют. Потом, правда, возвращаются. Так просто не откажешься.

Непьшкин веселел.

- А, пожалуй, я возьмусь за ваш случай. Хотя дело, конечно, новое... Нужен долгий курс лечения.

Я понял - это намек.

- Видите ли, я, конечно, готов отдать все, что можно. Но, поймите, я несколько стеснен в средствах.
- Вам, как первому пациенту, я сделаю скидку. Скажем, двадцать процентов от стоимости, вас устроит? В абсолютных цифрах это будет.... (он назвал вполне приемлимую сумму) Курс лечения начнем с понедельника.
- Спасибо.
- Подождите говорить спасибо, я еще ничего для вас не сделал.

Непьюшкин назначил мне трехнедельный курс. Это были сеансы релаксации. Я полулежал в роскошном кожаном кресле, а на экране передо мной возникали восхитительные картинки. Цветные рыбки Красного моря беспрепятственно заплывали в мою размягшую голову под шум океана. Капля росы, переливающаяся мирриадами цветов, дрожала на ветке бананового дерева, срывалась и орошала иссушенную кору головного мозга. Стая макак что-то щебетала, качаясь на лианах, словно в заставке программы «В мире животных». Я погружался в этот прекрасный мир с головой, грезил снегами Килиманджаро, скакал по аргентинской пампе, летал на американским Большим Каньоном, трогал хрустящий снег Антарктиды.

По окончании курса Непьюшкин вызвал меня к себе. Кристально чистый белый халат доктора напомнил мне ангельские одеяния. Лицо светилось лучезарной улыбкой.

- Ну-с, как успехи?
Вместо ответа я протянул ему тоненькую пачку. Улыбка исчезла. Непьюшкин вытащил лист с заголовком «Счастье» и углубился в чтение.
- Это новое?
- Да.

Дочитав, врач внимательно посмотрел на меня. «Тяжелый случай», - говорил его взгляд.

- Скажите, но почему? Вы не ощущали удовлетворение после сеансов? Вам не было хорошо?
- Спасибо, более чем. Мне было очень хорошо. За последний год мне ни разу не было так хорошо. И мне, поймите, захотелось описать свои ощущения. Получилось, правда, не совсем так, как было на сеансах. Но народу нравится. Двадцать рецензий за три дня.
- Что ж, будем работать дальше. Вы не возражаете против гипноза?
- А это необходимо?
- В вашем случае, думаю, да.
 
Я вздохнул. Надо так надо.

Сеансы гипноза проводил сам Непьюшкин. Наблюдая за блестящим медальоном, раскачивающимся перед моими глазами, я погружался в сон.

Я сижу в ньюс рум перед компьютером, а цифры в правом углу экрана неумолимо приближаются к 19.00. Я должен написать в семичасовой выпуск текст про волнения в Уругвае. Текст полностью готов в моей голове, но я не могу написать ни строчки. Руки скованы параличом. Я пытаюсь пошевелить пальцами. Бесполезно. 18.40. В ньюс рум врывается выпускающий редактор и что-то орет, размахивая руками. Я его не слышу. Волнения в Уругвае, волнения в Уругвае, волнения в Уругвае. Никакого волнения, я спокоен. Абсолютно спокоен. Лицо редактора расплывается и на его месте миксом проявляется внимательное и бесконечно доброе лицо доктора Непьюшкина. «Спокоен, спокоен, спокоен».

После десяти погружений в гипноз я снова постучал в кабинет доктора.
- Знаете, доктор, я не смогу больше приходить на ваши сеансы.
- Почему это?
- Меня уволили с работы. Я не могу больше писать тексты про волнения в Уругвае. Я сам чувствую себя уругвайцем. У меня нет денег, и не смогу оплачивать ваши сеансы. Жена ушла. Работу надо искать, опять же.
- Не можете писать? - в голосе Непьюшкина забрезжила надежда. - И прозу?

Дрожащей рукой я протянул через стол пачку листов. Непьюшкин посмотрел на меня с ужасом. Он посмотрел, как... - я прокрутил в голове десяток вариантов и понял, что он смотрит на меня как... врач на безнадежного больного. А может быть я и не болен? Может быть я просто... Нет, не может быть просто.... человек, который не может подобрать сравнение к такому взгляду врача.

Непьюшкин читал текст с заголовком «Мономленимони». Не отрываясь от листка, он достал из ящика сигарету и закурил. Только сейчас я заметил на столе пепельницу в виде головы Медузы Горгоны. Я тихонько последовал его примеру.

- А знаете, вы ведь неплохо пишете. Была бы книжка, с удовольствием бы прочитал.
- Спасибо, доктор. Но было бы лучше, если б я не писал совсем.
Закурили по второй. Непьюшкин с тоской смотрел в окно. Внезапно лицо его повеселело.
- Пойдемте.
- Куда?
- Пойдемте-пойдемте. И тексты возьмите.

Я шел по коридору клиники Непьюшкина, едва успевая за врачом. Люди в белых халатах шарахались от нас и уважительно кивали. Около последней двери Непьюшкин остановился.
- Подождите здесь. Через три минуты я вас позову.

Доктор скрылся за дверью и почти сразу же вернулся. Я вошел вслед за ним. В небольшом зальчике полукругом на офисных стульях сидели человек двадцать. Я сразу понял, что это больные. Дорогие костюмы, тяжелые взгляды и подбородки.
 
- Вот, это тот человек, о котором я вам только что говорил. Сейчас он прочитает вам свои произведения.
- Я?
- Читайте. Я врач, и знаю, что делаю.

Непьюшин тихо присел в первый ряд. Я остался один перед аудиторией.

- Ну что ж. Раз так надо... «Когда умирает кто-то рядом, кажется, что очередь перед тобой продвинулась еще на одного человека. Ты всегда стоишь в хвосте, перед тобой еще много-много других таких же, и все втайне надеются, что никогда не окажутся у прилавка, где продают самый ходовой, но не самый популярный товар...»

Я закончил чтение и посмотрел в зал. Аудитория угрюмо молчала. Двадцать пар глаз сверлили меня взглядами, как дрель стоматолога. Заныли зубы. И вдруг откуда-то с заднего ряда раздался смешок, затем грохот и я заметил человека, рухнувшего со стула назад, бьющегося в истерике смеха. Через секунду зал гоготал, ржал, заливался, топал ногами, апплодировал и вытирал слезы. Я стоял будто бы под воздействием гипноза. В какой-то момент оцепенение спало, я взмахнул рукой, и, швырнув листы в зал, пулей вылетел в дверь.

На диване перед телевизором было тепло, лениво и уютно. Рядом лежал лист бумаги, на котором было написано: «Голубая лампочка над идеально белой финской дверью...» Дальше не шло. Уже два часа я никак не мог сочинить этот говеный рассказ. На экране прыгали тени макак. Начиналась «В мире животных». Человек – больное животное. Писатель – дважды больное животное. Он не может думать ни о чем, кроме письма. Он бреется зубной пастой и чистит зубы кремом для бритья, потому что в его голове идет непрерывная работа, о которой он может и не догадываться. А потом вдруг прорвет, и... Это «и» сегодня наступать никак не хотело. Может, нужно побриться (хоть чем-нибудь) и почистить зубы? Ну хоть раз-то за две недели.

В дверь позвонили. Не открывать? А вдруг это оно?

Непьюшкин зашел без приглашения. С трудом сдерживаемое возбуждение доктора выплескивалось через глазницы в прихожую. В руках он держал бутылку коньяка, судя по всему, французского. Не раздеваясь, Непьюшкин заключил меня в крепкие докторские объятия.

- Андрей Васильевич! Дорогой! Мы сделали это!
- Позвольте, что сделали? Я пишу рассказы по-прежнему. И, кстати, так и не нашел работу.
- Да работа ерунда! У вас будет такая работа, о которой вы даже не мечтали. Они выздоровели! Все!
- Кто выздоровел? У вас температура?
- Они, игроманы эти хреновы, простите, Андрей. Которым вы читали свой рассказ, я даже название выучил: «Моно-млени-мони»! Если раньше после первого курса выздоравливали половина, вторую я посылал на дополнительное лечение, но и то не всем помогало. То теперь все, вы слышите, все избавились от зависимости. После того, как я рассказал им про ваш случай и они услышали ваш рассказ, они вернулись к нормальной жизни. Это новое слово в медицине! Мы будем богаты! И вам не нужно бросать, ваши рассказы гениальны! За это надо выпить.


Сейчас я работаю в клинике доктора Непьюшкина. Работка непыльная – два раза в неделю я, после вступительного слова врача, читаю свои рассказы. Лучше всего получается с «Мономленимони». Как говорится, первая любовь – самая сильная. Зарплата в три раза больше, чем на телевидении. Жена попыталась вернуться, но ногти юной ассистентки Непьюшкина оказались длиннее и крепче. Я полностью вылечился от той дурной болезни. Я больше не торчу круглые сутки на графоманском сайте, не читаю их идиотские тексты и рецензии, не вступаю в переписку по е-мэйлу с литературными неудачниками.

Мне, гению, это совершенно не нужно.