Буря

 Когда я учился еще в начальной школе, моя дорога на уроки большей частью проходила вдоль речки, которая протекала через нашу деревню и была единственным водоемом, питающим огороды, бани и скот. До деревни река протекала через болота, поэтому черный цвет торфа окрасил воду, и она в пищу не годилась. Для еды и питья люди использовали колодцы с чистой родниковой водой, а речку в нескольких местах запрудили, из-за чего по ее течению образовалось несколько небольших прудов, в которых мы летом купались, хозяйки полоскали белье, а пригнанное вечером со стадом коровы с дороги по брюхо забродили в них и пили. В этих прудках развелись караси, щуки, язи и вьюны, попадались и плотвицы с красноперками. За пару заходов бреднем можно было без особого труда выловить ведро крупной рыбы, чем местные жители иногда и занимались. Собравшись, двое или трое мужчин доставали бредень, проходили с ним по прибрежным тростникам, выбирали рыбу, чистили ее в окружении любопытных ребятишек и ожидающих подачки кошек и здесь же на берегу варили на костре в ведре душистую наваристую уху. Ели ее сразу же с огонька несколько семей, обычно соседи, с бутылочкой, зеленым лучком и испеченным в русской печи ржаным хлебом, вели неторопливые деревенские разговоры, встречая тихий летний закат.
 С первыми заморозками прудки быстро затягивались тонким ледком, который был чист, как стекло и сквозь него можно было, как через стенку аквариума наблюдать подводную жизнь, что мы и делали, ложась животом на лед. Водоросли, улитки, жуки-плавунцы и даже лягушки смотрелись там очень хорошо даже через черную воду. Пока лед не был занесен снегом, мы ежедневно после школы катались там на коньках, которые приторачивались сыромятными ремнями прямо к валенкам. Коньки на ботинках для нас были большой диковинкой, и мы их видели изредка только на ногах приезжих и завидовали. Позднее, когда зима заносила снежными сугробами все вокруг, в том числе и нашу речку, лед вырубали лишь в тех местах, где удобнее было набирать воду. Там образовывались проруби, которые жители в большие морозы закрывали специальными утепленными крышками, чтобы они не промерзали, и рыба, страдающая в эту пору кислородным голоданием, подплывала к этим прорубям и с жадностью глотала ртом воздух прямо с поверхности воды. Тут-то ее и подстораживали и взрослые, и дети, вылавливая разными способами. Хорошую употребляли в пищу, вьюнами кормили кошек и свиней, а мелочь, которая, достигнув сантиметров трех, больше не росла, но водилась в реке в великом множестве, мы, ребятишки, запускали в трехлитровые банки и содержали их как в аквариуме.
 В одну из зим также и я, выловив несколько десятков этих маленьких рыбок, завел себе такой же трехлитровый аквариум, но наполнил его не речной темной водой, а колодезной родниковой, чистой как слеза, по детски рассуждая, что им в такой воде будет гораздо лучше. Но к моему удивлению мальки стали один за другим сначала плавать боком, затем переворачивались кверху брюхом и подыхали. За пару суток они умерли почти все, за исключением четырех, которые долго болели, но, в конце концов, поправились и стали жить полной здоровой жизнью в своей маленькой стеклянной камере. Они полностью акклиматизировались в колодезной воде. Я положил им на дно чисто промытого речного песка и камушков, развел несколько видов различных водорослей. Мне нравилось это занятие, оно было увлекательным, интересным и познавательным. Забота о рыбках доставляла мне удовольствие, я периодически менял им воду и чистил посудину. Так они жили у меня около полутора лет.

 Пролетало как-то очередное лето. Уже убрали из огородов лук, огурцы и помидоры, дозревали подсолнухи и поздние яблоки, подходило время копать картошку, морковку и свеклу. Было много поймано, насолено и навялено рыбы, давно закончился сенокос, и прошло несколько грибных слоев, остыла в реке и озерах вода, а на луга и болота все чаще спускался густой туман. Отдельными прядями понемногу начали рыжеть кроны берез, отцвело большинство цветов, и пожухла трава. Был последний день августа и летних каникул, когда родители и дети нехотя готовились к первому учебному дню. Погода стояла теплая и безветренная, только где-то далеко немного «грозило». Это чувствовалось и в воздухе по духоте, и по курам, которые с самого утра перебирали перышки клювами и недовольно поскрипывали своими негромкими приквохтаниями. Однако ничего из ряда вон выходящего пока не предвещало. А вот лично у меня в этот день случилась большая беда.
 Я решил поменять воду в своем маленьком аквариуме. Взял сачок для отлова и пересадки рыбешек, запасную емкость и свежую воду, подошел к банке и… не нашел там ее обитателей. Все четыре рыбки валялись на столе рядом и были уже мертвы. Горловина банки никогда сверху не прикрывалась, поэтому стало сразу ясно, что они просто выпрыгнули из воды наружу и задохнулись на воздухе. Горе мое было столь велико, что я плакал навзрыд и выл в голос на всю округу, перепугав не только родителей, но и соседей. Всей семьей мы долго стояли перед опустевшим обиталищем всеми любимых животных и недоумевали, ибо ничего подобного никогда не случалось. Мать, как могла, старалась успокоить меня, а отец, вдруг сделавшись очень серьезным и помолчав, тихо, но многозначительно сказал:
— Что-то скоро должно произойти!
 Все еще в глубоком горе, я пропустил его слова мимо ушей, в то время как мать явно запаниковала. Она забегала по дому, хватаясь за все подряд без определенной цели, как хозяева при пожаре спасают от огня всякую мелочь, совершенно выпуская из виду более ценные вещи. Потом она побежала искать пасущегося за деревней теленка и вскоре привела его домой, заперла на дворе, а меня стала посылать на поиски гусей. Кстати искать их мне не пришлось, так как они почему-то вдруг вскоре пришли домой сами, возбужденно гогоча, и сразу же спрятались во двор.
 А в природе все нагнеталась напряженность. Затихли вездесущие шустрые воробьи, только что небольшими стайками перелетающие от дома к дому с громким балаганным чириканьем, а над землей, чуть не задевая крыльями о траву, черными стрелами носились касатки. Где-то пока еще очень далеко «погромыхивало», но движение воздуха вовсе остановилось. Листья на деревьях как будто отяжелели и повисли дряхлой ненужной ветошью, не шевелясь. Даже мухи и оводы куда-то попрятались. От духоты тяжело дышалось и тянуло к воде. Кошки с улицы исчезли, а собаки позабивались в прохладные тенистые уголки и утомленно дремали там с выпущенными языками, изредка безразлично поглядывая на окружающих. И пекло стояло страшное!



 Туча приблизилась к деревне на исходе дня, ближе к вечеру. Была она совершенно черной со свинцовым отливом и приближалась стремительно, захватывая небо все больше и больше и отодвигая в противоположную сторону горизонта чистую, ясную лазурь. Учитывая то, что мы все еще находились в полном безветрии, было непонятно, кто гнал эту тучу с такой скоростью. Она выкатывалась из-за окрестного леса, шла очень низко и накрывала деревню с дальнего от нашего дома края. Спереди она представляла собой огромный вал из облаков, который вращался, как огромный каток, стремящийся подмять под себя все на своем пути. С той стороны, откуда она двигалась, слышался тревожный настораживающий шум, грозный и монотонный, а на его фоне поминутно окрестность вздрагивала от резких раскатов грома. Там, в сплошной черноте дождевого облака, перегоняя и пересекая друг друга, зелеными мгновеньями сверкали молнии. По улице, сломя голову, бежали к домам еще не захваченные врасплох, но опаздывающие люди, собаки, куры, свиньи и телята.
 Вскоре, на дальнем конце деревни, который туча, видимо, уже накрыла, над крышами домов в небо взвился густой столб пыли, в котором с бешеной скоростью к нам неслись сломанные ветви деревьев, отдельные кусты, щепки, бумажки и даже доски. Как в сумасшедшем танце, это все крутилось и вертелось, взлетало вверх и стремительно падало вниз и всей своей хаосной массой неумолимо приближалось к нам, припавшим к оконным стеклам, со страхом ожидающим чего-то неизбежного и пока еще находящимся в царстве полного штиля.
 — Окошки нужно было забить досками и фанерой, — со вздохом проговорил отец. — Сейчас выбьет все.
 
 Ветер ударил, как взрывная волна, и выгнулись дугой стволы рядом стоящих огромных деревьев, роем с них полетела сорванная листва и завертелась вместе с поломанными ветками в бешеном хороводе. Стекла окон гудели в рамах от напряжения, но к нашему великому счастью держались там крепко и надежно. Шум ветра, раскаты грома и треск рвущихся молний - все слилось в один сплошной несмолкаемый гул, к которому вскоре добавился стук крупных дождевых капель, сначала редко, потом все чаще и чаще и, наконец, сплошным потоком низвергнувшихся на землю. Стало темно, как ночью, и только молнии яркими вспышками на отдельные мгновенья освещали нашу комнату и нас, прижавшихся к стенам подальше от окон: мать, крестящуюся на иконы в углу, удивительно побледневшего отца и нас с сестренкой, трясущихся от страха. Молились все – мать в открытую, отец и мы, про себя, но каждый из нас чувствовал себя настолько беспомощным, что готов был вымаливать прощения за свои грехи вольные и невольные у Бога, уже не сомневаясь в том, что он существует. Лишь бы этот ужас скорее кончился, и наступило спокойствие.
 И оно наступило. Пришло примерно через полчаса слепого безудержного беснования урагана как-то неожиданно, недоверчиво и радостно. Стало вдруг снова тихо и светло, даже закатное солнце успело еще взглянуть на нашу потрепанную окрестность, перед тем как закатиться за горизонт. Из домов стали выходить взволнованные соседи, чтобы оглядеться вокруг и оценить степень беды, принесенной бурей своему хозяйству. Огромные лужи сверкали по всей улице, борозды в огородах представляли собой небольшие каналы, по которым еще струилась вода, размывая корни уже вполне созревшей картошки. Крыши многих домов были в той или иной степени повреждены, а некоторые даже полностью раскрыты. Мусор, доски и щепки, сломанные ветви деревьев и даже листы кровельного железа валялись повсюду, как после шумного разгула большой толпы по случаю великого праздника. Местами были повалены целые заборы или отдельные их звенья. По нашей недлинной улице оказались поваленными две старых, раскидистых ветлы и один высокий осокорь на окраине был надвое расколот ударом молнии. Стволы ив ветер скрутил так, что они стали похожи на жгут белья, только что выстиранного и выжатого руками чистоплотной хозяйки, а вокруг погибшего тополя на большом пятаке повсюду были разбросаны куски его коры.
 Грозовое облако откатилось далеко в леса творить дальше свое природное безобразие, изредка напоминая о себе далеким ворчанием громов. Буря еще недостаточно «наломала дров» в деревне и двинулась в чащи, где простора ей для этого было достаточно. Скоро оно совсем пропало из вида, и небосвод на западе окрасился зарей необыкновенного цвета и чистоты.

 Наутро мы шли первый раз в этом учебном году в школу, обходя по дороге упавшие и еще не убранные огромные деревья, осматривая дома с раскрытыми крышами и выбитыми стеклами окон. Во всей деревне с самого рассвета застучали молотки и топоры, запели пилы, заскрипели разрезаемые острым инструментом стекла. Почти каждому дому ураган принес какой-то вред, кому-то большой, кому-то меньше. Люди сообща сразу же взялись за поправку разрушенных хозяйств, помогая друг другу материалами и руками, совсем не отчаявшись в случившемся. Так в наших краях было всегда, ибо дружный и упорный народ, привыкший жить в землях не очень плодородных и добиваться своего большим трудом, никогда не падал духом и от всех невзгод старался избавляться сразу же без раздумий и промедлений.

 01.11.2005 г.