Парижская осень. Сказка

Жил да был... а, впрочем, все сказки начинаются с «жил» да «был».
И если уж мы говорим, значит, был, было, быльем поросло, да ничего не забыло, жило, да не пережило, не отжило и cтаростью не скрыло.

Жил да был кукольник.

Жил он в каморке не каморке, подвале не подвале, в общем, бедный был. И делал бы он восхитительных кукол, да только даже в сказке невозможно сделать куклу прекрасной из того, что найдешь на улице.

И сказки, вроде бы, не получается, да и какая же это сказка, жизнь практически.

Кукол его никто не хотел покупать, кому нужен какой-то мусор?
Кто нынче смотрит в душу? Да будь ты хоть тридцать три раза чист ею и всячески благостен, никому ты не нужен без хорошего дома, чистой одежды, толстого кошелька да жены красивой, для сурьезности.

Ну вот и кукольник наш - жил. Для него это вовсе даже не сказка была. Просто опостылевшая, грязная, бес-просветная, бес-толковая, бес-смысленная жизнь. От беса.
Окошко его каморки было как раз на уровне мостовой. Лишь небольшой порожек перед ним кое-как спасал его от всей грязи, которую волок по промозглым осенним парижским улицам дождь. Такой привычный, хлесткий и пронизывающий до костей.
Кукольник любил дождь.

Когда он был моложе, он обязательно гулял. Каждый день он начинал и заканчивал прогулкой по мостовым, которые помнили, как ему представлялось, всяких там Карлов и Фридрихов, Людовиков, Ришелье и много кого еще. Всех тех, кто оставил в истории лишь имена, звенящие делами, но уже ничего не значащие.
Он любил любую погоду.
- Погода—это чувства природы. - любил говорить его учитель философии, когда молодой, тогда еще не кукольник без имени, но Пьер де-кто-то-там, отпрыск уважаемой семьи, приходил на его уроки пешком даже в самый жуткий буран или же проливной дождь.

Бывший Пьер вздрогнул. Ему показалось, что в каморке раздался голос его учителя.
В плохую погоду у него всегда болела спина. Теперь - всегда.
Прогулки под дождем, дыхание прелых листьев и чистой водяной свежести, наполняющее легкие, вспоминались ему с едва теплящейся ностальгией, которой не хватало даже на то, чтобы пошевелиться.

Итак, он сидел и смотрел на улицу. Прямо перед его глазами проносились потоки грязной воды, смешанные с отбросами и какими-то обрывками.
В руках он держал очередную куклу. Кожа куклы была сделана из старой тряпки, пахнущей чем-то сьедобным - ей протирали столы в какой-то таверне.
Набита она была подгнившей соломой, и имела один пуговичный глаз. Всего один, потому что на второй глаз пуговицы пока не нашлось.

В кукле таилось очарование.

Вероятно, никто бы больше не смог его увидеть в этом тряпье, которое кукольник держал в старых, заскорузлых, морщинистых и обветренных руках, никто, кроме него самого.
Да и он порой начинал сомневаться, достойно ли низводить красоту до... до такого?
Но не творить - не мог.
Да, он не мог - не творить.

А в это время по улице шел пес.
Простой дворовый пес, которого в детстве вышвырнули на улицу за утащенное с тарелки мясо.
Простой дворовый пес, который уже двое суток не ел даже отбросов.
Простой дворовый пес, чем-то смахивающий, если его отмыть и причесать, на лисицу. Точнее, на лиса.
Промокший бродячий лис, давайте скажем так. Ведь это все-таки сказка...

Кукольник спал.
Может быть, его убаюкали потоки воды и шум дождя в водостоках.
Или просто от голода и холода он погрузился в вязкую, противную старческую дремоту, которая имеет так много общего со смертью, что к ним обоим рано или поздно привыкаешь.
Это неважно. Он - спал. Спал, сжимая в руках прекрасное творение своей души в исполнении нищего тела.

В это время что-то привлекло внимание лиса. Лиса? Немного заезженно. Он называл себя Бродягой, так давайте и мы будем звать его так же.

Бродяга постоял у окошка в каморку Кукольника.
Оттуда пахло теплом - приятно, человеком - страшновато и помоями - знакомо.

И он просунул нос, а потом и голову внутрь.
Стемнело.

Кукольник проснулся от того, что в его руках больше не было куклы.
Подслеповато оглядевшись, он нашарил рукой огниво и высек искры, раз, другой, зажигая крошечный огарок.
В углу послышался шорох.
Кукольник поднялся со стула и посветил свечкой в угол.
В ответ ему блеснули два страшных глаза.
Он вздрогнул.
В самом темном уголке, забившись за старые, дырявые сапоги, сидела странная помесь лисицы и собаки, сверкала на кукольника темными глазами и держала в зубах... правильно, одноглазую куклу!
Ведь от ее кожи так вкусно пахло всеми возможными угощениями из таверны за углом...

Это мерзкое животное хочет украсть его творение! Кукольник занес ногу назад, собираясь пнуть зверя.
Бродяга извернулся, и, не отпуская добычу, шмыгнул к выходу и вылетел на промозглую улицу.
За ним, спотыкаясь, оскальзываясь босыми ногами на скользкой от осенней грязи мостовой, выскочил кукольник.
Бродяга бежал. Он был голоден и слаб, тело его болело, но все же - он бежал, спасая себя и свою добычу.
А за ним, точно так же, шатаясь и падая, бежал кукольник.
У которого отобрали частицу самого дорогого. Вещь, в которую он вложил душу - чем не часть его самого?..

Они бежали так уже второй квартал. Бродяга уже еле передвигал онемевшие лапы, когда на пути попалась предательская канавка, ухватившая его за ногу и страшно швырнувшая о мостовую.
Боли он не почувствовал.
Просто понял, что больше не в силах встать, и что, скорее всего, встать больше не сможет.
Прямо перед ним лежало одноглазое, намокшее творение мастера.
Бродяга последним, неимоверным усилием подтянулся, ткнулся носом в куклу и закрыл глаза, начиная падать в какую-то пропасть.
И в это время его догнал кукольник...

Кукольник уже почти не видел, куда он бежит. Он не бегал уже много-много лет. Старое, неуклюжее тело еле двигалось, отдавая последние крупицы энергии.
«Как же давно я не гулял под дождем...» - подумалось ему.
И когда ненавистный вор покатился по земле и больше не встал, кукольник из последних сил доковылял до него, и попробовал нагнуться, чтобы отобрать свое детище.
В глазах у него потемнело, и последнее, что он увидел, пытаясь дотянутся до своего творения,это судорожное движение собаки, ткнувшейся мордой в куклу.
«Кто знает, может, этот пес смог оценить красоту моего творения...» - вдруг, потухающей свечой, проскочила мысль.
Земля закрутилась, и навалилась темнота.
Кукольник упал.

Рука его лежала рядом с мордой собаки, на кукле, закрывая ее почти целиком, оставляя на виду лишь тряпичную голову с поблескивающим глазом, да край нехитрой одежки.

Говорят, что в этой кукле на самом деле было очарование. Незаметное сперва, оно цепляло глаз.
Говорят, что в ней была душа самого кукольника.
Говорят, что старик совсем спятил со своими куклами и сошел с ума, раз бегал под дождем, в холодную осеннюю ночь, за собакой, стащившей у него просто кусок тряпки.
Да много чего говорят.

Но только знайте: если однажды вы, наморщив нос, отвернетесь от груды отбросов, в которых поблескивает пуговица...
Если однажды вы увидите отблеск свечи в крошечном оконце у самой мостовой...
Если однажды вам покажется что-то лисье в собаке, убегающей от вас по темному парку...

То рано или поздно, гуляя по переулкам и подворотням Парижа, вы наткнетесь на скульптуру старика и собаки, что навсегда застыли в безумном рывке к счастью.

И, быть может, вам захочется оглянуться?..



ночь 26.10.07.