Иноземец глава 27

ГЛАВА XXVII
ДВА ПИЛОТА
 - И что ты теперь собираешься делать? – наконец спросил Брент. Он поднял голову и выжидающе посмотрел в глаза Хейли.
 - Я не знаю, - растерянно произнёс Рэй.
 - Ты хотя бы понимаешь, что твои действия нельзя назвать иначе, кроме как изменой и предательством?
 - Да, я понимаю.
 Брент криво усмехнулся, и покачал головой.
 - А ведь я был уверен, что стал причиной твоей гибели, - сказал он.
 - Ты? – удивился Хейли.
 - Конечно. Ведь это же я приставил к твоей голове пистолет. Из-за этого произошёл тот роковой выстрел, который повлёк за собой гибель нашего самолёта. О, если бы ты знал, сколько бессонных ночей я провёл, будучи уверен в том, что погубил тебя. Поверь мне, я рад, что с тобой всё в порядке, и ты жив. У меня на душе наступило такое облегчение, что это нельзя передать словами. Но… Может быть, для тебя было бы лучше, если бы ты тогда умер.
 - Ты знаешь, я и сам так неоднократно думал, - признался Хейли.
 - Как же теперь тебе быть? – вопросил Брент. – Ведь теперь ты перебежчик, трусливый изменник. Так, по крайней мере, это всё выглядит со стороны. Причём, поверь мне, с любой стороны это так выглядит.
 Хейли опустился на пол напротив Брента.
 - Но ведь я не мог просто поступить иначе! Ты посмотри, на чьей стороне мы воюем. Неужели ты сам ещё не понял, какая это война? НАТО бомбит жилые районы, уничтожает мирных жителей. Неужели ты сам этого не понимаешь?
 - Да, я это понял, - согласился Брент. – И понял довольно быстро. Но какое это имеет отношение к нам, к простым пилотам?
 - В каком смысле?
 - В том смысле, что мы-то не отвечаем за это. Мы выполняем приказы, которые нельзя обсуждать. Да, пусть мы уничтожаем города, убиваем мирных жителей. Но мы не должны за это отвечать! У нас есть руководство, есть правительство, а мы лишь простые солдаты.
 - Но мы же исполнители!
 - Пусть так, но что с того?
 - Я тебя не понимаю, - искренне поразился Хейли. – Неужели же тебя нисколько не мучает совесть, за то, что ты делаешь?
 - Нет, нисколько. То есть, конечно, в глубине души есть какой-то осадок, но именно осадок, ничего более. Я смотрю на вещи так, я солдат, а не философ, моё дело воевать, а о том, прав я или не прав, я не должен думать. Я воюю на стороне своего государства, а на правой я стороне или нет, это уже меня не занимает. Я на стороне своей родины, и всё.
 Хейли покачал головой.
 - Нет, я так не могу. Я не могу, так, как ты. Ты сказал, что у тебя упала гора с плеч, когда ты увидел, что я жив. Тебя мучила мысль о том, что ты был причиной моей гибели. Но разве не лежит на твоей совести гибель всех этих неповинных сербов? Разве это не груз на душе?
 - Я тебе уже сказал. Я всего лишь исполнитель приказов. Между прочим, так же, как и ты. Ты тоже не должен задаваться таким вопросом. Рэй, я тебя не понимаю, ведь мы же не первый год вместе. Мы прошли вдвоём через множество войн, и вдруг ты говоришь такое. Как ты вообще мог быть боевым пилотом, если ты ломаешь голову над такими вопросами? Как ты мог действовать до сих пор?
 - Это потому, что до сих пор, я смотрел на всё это с высоты птичьего полёта! Да, куда как эффектно видеть, как под тобой снуют насекомые, называемые людьми. Жалкие букашки, трусливо прячущиеся от тени появившегося в небе орла. О, я знаю, как закипала кровь, когда я нажимал гашетку, для того чтобы выпустить очередную ракету. Ведь это как игра, всё не по-настоящему. Именно так кажется сверху. Ведь мы не видим последствий всего этого. Мы не видим изуродованных тел, не видим вдов и сирот. Но снизу, Джим, снизу всё совсем по-другому! Всё выглядит иначе. Я видел, как на моих глазах людям отрывало руки и ноги. Видел, как их кровь разбрызгивалась по земле. И это были не солдаты, которые заранее были готовы к смерти. Нет, это были простые граждане, которые не причинили никому ни малейшего вреда. Я видел, как погибали дети, видел изуродованных детей, у которых вся жизнь была искалечена. Их будущее было адом! Я слышал, как доведённые до отчаяния люди проклинали нас. До сих пор их проклятия стоят у меня в ушах. О, как это ужасно было видеть и слышать всё это. На моих глазах пытались разрушить храмы. Зачем это делалось? Нельзя задевать верований людей! Ты ничего из этого не видел. Ты смотрел сверху, а сверху, всё кажется не настоящим. Огромная разница между тем, что видно сверху, и что можно увидеть снизу. Огромная, Джим, огромная!
 Брент был явно потрясён словами Хейли, хотя старался выглядеть равнодушным. Он хотел что-то ответить, но не мог подобрать слова.
 Возле подъезда послышались голоса. Преследователи прочёсывали улицу.
 Брент сорвался с места и спрятался под окном, прижавшись к батарее теплового отопления. Его примеру последовал и Хейли. Если солдаты решат проверить подъезд, то у них не будет никаких шансов.
 Дверь подъезда действительно открылась, но солдаты лишь мельком осмотрели площадку первого этажа, и покинули дом. Вскоре голоса стали удаляться.
 Брент облегчённо вздохнул и, закрыв глаза, привалился спиной к стене. Некоторое время он сидел молча, потом сказал:
 - Могу представить себе, что ты повидал, и через что прошёл.
 - Можешь? А я думаю, нет. Через это надо пройти, а не представить.
 - Бедняга, - с искренним сочувствием произнёс Брент. – Что ты пережил!
 Они помолчали.
 - Ты сказал, что у тебя были бессонные ночи, - сказал Хейли. – Значит, ты тоже чувствовал душевные терзания. А ведь я был уверен в обратном. Я считал, что меня все считают предателем, и ты в первую очередь. Ведь это же из-за моего отказа стрелять был сбит наш самолёт. Я всё это время винил себя. И я также как и ты, был уверен, что ты погиб, или попал в плен. Игра судьбы, я считал виновным себя, а ты винил себя. Я даже и помыслить не мог, что ты тоже можешь страдать в той же степени, что и я. Ну, не эгоист ли я. И почему всё это произошло со мной?
 - Ты знаешь, - произнёс Брент. – Я вот пытаюсь понять; это всегда в тебе было, или проявилось только в тот проклятый вылет? Ведь когда ты учился на военного пилота, ты знал, с чем тебе придётся иметь дело.
 - Знал, - согласился Хейли, - но я не осознавал до конца всего этого. Это было для меня романтикой. Но когда я столь явно увидел, что мне придётся уничтожать мирных граждан, тут во мне всё взбунтовалось, всё перевернулось.
 - А мне кажется, что ты был изначально такой. Нет, ты выбрал не ту профессию. В тебе было заложено от рождения всё это. У тебя внутри существует, да и всегда существовал этот критерий, до каких пор можно убивать, а до каких нет. И когда тебе было приказано пересечь эту грань, всё в тебе взбунтовалось.
 - Я думаю, ты прав.
 Брент воззрился на Хейли.
 - Как ты жил всё это время?
 - То есть?
 - Как ты жил всё это время с такими мыслями? Быть постоянно раздираемым сомнениями в своём поступке, это ведь страшнее не бывает. Одно дело быть уверенным в своей правоте, и совсем другое, сомневаться. Считать преступлением расстрел мирных граждан, и одновременно считать преступлением отказ подчиняться приказу. Скажи, ты не сошёл с ума от всего этого? Ты не считал себя изменником и дезертиром? Разве ты не готов был лезть на стенку от собственной безысходности? Сколько раз ты пытался покончить с собой, за это время?
 Хейли вскинул голову.
 - Откуда ты знаешь, что я пытался покончить с собой?
 - Да любой, кто бы оказался на твоём месте, пытался бы совершить самоубийство. Потому что такие душевные муки невыносимы. Ни один человек не сможет их вынести без того, чтобы не сойти с ума. Это страшно, Рэй, страшно. Я не хотел бы оказаться на твоём месте. Искренне это говорю тебе.
 Они снова замолчали, лишь изредка прислушиваясь к тому, что творилось снаружи.
 - В этом доме живёт кто-нибудь?
 Хейли покачал головой.
 - Не думаю. Дом наполовину разрушен воздушным налётом. Мы здесь одни, скорее всего.
 - Но нас всё равно могут найти. Они же знают, что я приземлился где-то здесь.
 Хейли равнодушно пожал плечами. В его глазах появилась отрешённость, столь обычная для него всё последнее время.
 - Где же ты живёшь, и чем кормишься?
 - Живу в одной из таких вот заброшенных квартир, питаюсь тем, чем придётся. Какое-то время я работал в госпитале, где единственной моей платой была бесплатная еда.
 - Ты работал в госпитале? – изумился Брент.
 - Да, до того, как его разрушили.
 - И там знали, кто ты такой?
 - Нет, конечно. Там считали, что я журналист какой-то, не то газеты, не то журнала. Сколько я там всего наслушался, передать нельзя.
 - И никто не пытался выяснить, кто ты есть на самом деле?
 - Пока нет.
 Брент задумался.
 - Ты так долго не продержишься. Либо сойдёшь с ума, либо покончишь с собой. Ты не сможешь жить вечным изгоем.
 - А что мне делать? Какой у меня есть выбор?
 - Я вижу для тебя только один выход.
 - Какой? – в его безразличном голосе послышалась надежда.
 - Ты должен вернуться на базу. Всё честно рассказать правительству. А там что будет, то и будет. В любом случае тебе станет легче на душе от признания.
 Хейли усмехнулся.
 - Здесь мне говорили то же самое.
 - И правильно делали, что говорили.
 - Но я не хочу возвращаться в НАТО! – воскликнул Хейли. – Мне там больше не место! Понимаешь ты это, Джим. Я порвал с НАТО в тот момент, когда я оказался на земле. Всё, для меня всё кончилось! Я уже никогда не смогу выстрелить в человека. Я уже не смогу быть солдатом. Всё кончилось. Я не знаю, где мне будет хуже.
 - Но ведь речь идёт не об этом. Пойми, если ты сознаешься, и даже понесёшь наказание, то это будет наказание за поступок. Но ты снова будешь у своих. Понимаешь, ты будешь дома. Ты больше не будешь изгоем, не будешь человеком без прав, без будущего, без надежды. Ты будешь свободен. Твоя душа будет свободна. И когда ты окажешься на воле, ты снова почувствуешь себя человеком. Понимаешь ты это? Ты даже не представляешь, какой груз упадёт у тебя с совести, с твоей души.
 Хейли помолчал какое-то время.
 - Вероятно, я так и сделаю. Все мне советуют одно и тоже решение. И я боюсь, что вы правы. У меня просто нет другого выхода.
 - Вот и отлично. – Обрадовался Брент. – Давай выбираться вместе со мной. Ведь у тебя есть родители, они ждут тебя. Не заставляй их думать, что ты стал перебежчиком.
 Хейли покачал головой.
 - Не так быстро. Я должен всё обдумать. Но тебе я помогу выбраться. Это мой долг.