9th park Avenue

Посвящается Damien’у… прости, что затрагиваю тему «Армии»
Она слишком глубоко меня задела…
9 th Park Avenue
†††††††Mercury, volume 1†††††††
Безумные дни – кошмарные ночи,
Дыхание Тьмы... и оскал твой волчий.
Ты влез в мои сны, ворвался в мой мир...
Но силы равны – я тоже вампир.

В потешном аду твоих сновидений
Украл я звезду – Венеру забвенья
В ней пламя и холод... и сердце в крови...
 Я знаю твой голод и жажду любви.

Ее черный свет затмевает сознание.
Ты шепчешь мне «нет...» сквозь взрывы желания.
Слабея, сгораю я в нем без остатка.
Я млею... я таю... возьми меня, сладкий...
Part 1 – The persons
1. Альфред
- Ангел, ты завтра свободен? - неожиданный голос Фредди прозвучал у меня прямо над ухом.
- Нет, - я откинул голову назад, постепенно приходя в себя. Вырывался из глубокой задумчивости, правда, без серьезных последствий для нервов на этот раз. Кажется, попойка продолжается не более часа, а значит, никто не заметил, что я сплю с открытыми глазами. Это хорошо. - А чего ты хотел?
- Ну… у моей девчонки день рождения, я хочу подарить ей какие-нибудь красивые шмотки, а никто кроме тебя не разбирается в тряпках. Правда, у тебя слишком хороший вкус, а значит, вещица будет мне не по карману, но я хотя бы буду знать, в каком направлении искать, - все это Фред выпалил на одном дыхании и умоляюще глянул мне в глаза.
- Завтра в полдесятого утра. У меня есть только два часа. Если опоздаешь…
- Ура!! Спасибо! - он дважды подпрыгнул и унесся куда-то через черный ход.
Я пожал плечами и глянул в свой бокал – на дне плескалось немного мартини. Сидящий рядом пьяный мужик, храпевший лицом в тарелку с салатом, дернулся во сне и упал с табурета. Я не обратил бы внимания, но у него из кармана выпала пачка, которую я ему одалживал в начале вечера. Потому я наклоняюсь и смотрю на его выпачканное в помидорах лицо. Он явно похож на Руперта Ламарка. Я взял салфетку и убрал с его глаз и щек пару овощей. При более внимательном рассмотрении он точно оказался Рупертом. Ладно, пусть спит. Не буду тревожить старого друга.
Допиваю мартини и смотрю на часы. Они показывают без пятнадцати полночь. Мне пора на работу.

Ну и местечко... по-моему, это самый вшивый бордель во всем Лос-Анджелесе. Внутрь заходить мне противно, потому клиента я жду на стоянке, сидя за рулем своего автомобиля. Успеваю выкурить одну за другой восемь сигарет и съесть плитку светло-молочного шоколада. Скучно, однако же. Я б с удовольствием послушал плеер, но, боюсь, пропущу нужный момент.
Наконец, когда я уже почти решился выйти и купить себе чипсов, он приехал. Помятый ситроен с номерами, которые мне дал босс, пристроился прямо за моей феррари. Что ж, это значительно упрощает дело.
На нем длинное пальто и шляпа, а в руках тонкий дипломат. Неспешным шагом он идет к входу в бордель. Стоящий там громила загораживает ему путь. Пока они пытаются договориться, я бесшумно вылезаю из машины со стороны проезжей части и ползком подбираюсь к стене дома. Черный плащ весьма способствует моим стараниям остаться незамеченным. Теперь я сливаюсь с темнотой и неслышно подхожу к дверям, где спорят эти двое. Смысл разговора я не улавливаю, сосредоточенно разглядывая небеса и поигрывая небольшим ножом в руке. В критический момент мой разум просто отключается, а всю работу выполняют мышцы, чья великолепная натренированность поспорит только с их неутомимостью. Вот и сейчас, я не думаю о том, что сделаю в следующий момент. Я просто вижу…
Клиент пошатнулся и упал. В его шее под затылком глубокая рана. Охранник остолбенел на пару секунд и потом только обернулся. Но меня уже нет, длинные ноги молнией принесли меня обратно в машину. Сижу за рулем, дверца приоткрыта (захлопнуть ее означает слишком большой риск оказаться попаленным), дыхание сбито, и сердце как обычно провалилось в желудок. Да-а… ему, моему несчастному комочку миокарда, ужасно не нравится мое поведение. Моя сверхбыстрая реакция, моя сила и скорость, мое неадекватное и неподдающееся никакой логике настроение… моя работа, в конце концов. Оно горько вопрошает разум об одном и том же, задает свой порядком надоевший вопрос и в этот раз.
«Почему меня угораздило поселиться в груди у такого как ты?!!»
Почему, почему… почем я знаю, почему! Так надо было. В дела небесной канцелярии, решившей этот вопрос таким странным способом, я вмешаться не могу. Страдай, сердечко, я как всегда не буду тебе мешать. Возмущайся сколько угодно, проклинай мой разум… мы едем домой. Мне выспаться надо, между прочим, если ты не заметило.

Трели будильника сегодня не достают. Выключаю его спокойно и машинально смотрю на маленький календарь, стоящий рядом. 8 апреля, пятница. Эта дата привела меня почему-то в хорошее расположение духа. Холодные струи воды в душе завершили дело. И вот, я чем-то очень довольный стою нагишом перед зеркалом и перебираю одежду, решая, что бы такое надеть на встречу с Фредди. Музыкальный центр включается сам, и из динамиков над зеркалом льется до боли знакомое начало:
«There was a time, when I could breathe my life in you…»
Моя техника знает мои привычки и слабости даже лучше меня самого. Иначе просто не объяснить, почему этот серебристый куб с надписью «Sony» начинает мое утро только с самых любимых песен.
Я оделся в облегающие бледно-голубые джинсы, чуть расширенные к низу, узкую черную футболку и джинсовую же курточку. Одежда сидит, как влитая… осталось встать на любимые шестидюймовые каблуки, забраться в машину и ждать прибытия Фреда. В ушах еще звучит Resurrection – голос Вилле приятно согревает душу. Я люблю его, сладкого лапочку… чувствую любовь в те редкие минуты, когда перестаю бешено ненавидеть себя.

- Привет… я не опоздал? - Фредди, как завороженный, уставился в мои синие глаза.
- На 15 секунд. Но я тебе прощаю, - я завел мотор. - Мы едем на Беверли-Хиллс.
- Что?!! Но я же ничего не смогу там купить!
- Сколько у тебя денег?
- Триста восемьдесят восемь баксов и 29 центов.
- Давай три сотни. Выберем что-нибудь модное, разницу в цене я заплачу сам.
- Боюсь, она будет слишком велика… - робко косится на меня, в широко распахнутых голубых глазах сквозит радость и недоверие. И обожание. Как всегда, неприкрытое обожание.
Странный малыш… как бы ты смотрел на меня, если бы знал, кто я?

Руперт Ламарк – единственный человек, имеющий «счастье» быть моим другом и знать, где я работаю. А в особенности, где работал. Его сынишка Альфред пребывает в уверенности, что я специальный агент национальной разведки, а потому о роде моих занятий говорить не принято. Он просто молча удивляется роскоши, в которой я живу… удивляется тому, что я не женат… удивляется моим внезапным приступам депрессии… страдает, понимая, что не может избавить меня от них… и любит, безудержно и страстно любит меня…
На встречной полосе отчаянно засигналили. Бллин, нужно смотреть на дорогу, а не в собственную башку! Фред тихонько спрашивает:
- Ты опять провалился в транс?
- Ага… извини, сейчас я не хотел.
- Ничего. С тобой даже разбиться было бы приятно…
Я ожидал подобной фразы, но все же она застала меня врасплох. Удивленно скольжу взглядом по его лицу – оно горит от смущения. Он явно сейчас клянет себя последними словами за то, что не прикусил язык. Бедный мальчик… ты последний, кого бы я хотел видеть жертвой моей немного женственной внешности и низкого обворожительного голоса.
Принужденное молчание затягивается. С некоторым облегчением я вижу впереди бутик женской одежды и уже знаю, что обязан сейчас сделать. Поскольку излечить малыша от страсти – дело точно не для моих рук, я должен хотя бы успокоить его и дать понять, что не сержусь за эти слова. По этой причине я припарковываю машину у магазина, поворачиваюсь и притягиваю Фредди к себе. Сейчас я впервые обратил внимание на то, что его тонкие нежно-розовые губы всегда приоткрыты для меня словно в постоянном ожидании поцелуя.
- Ты знаешь?! - в его чистых глазах испуг. - И давно?
- Достаточно давно, чтобы любить… - я накрыл его губы своими и понял, что буквально обжег своим дыханием. Фред застонал и попытался проникнуть мне в рот горячим мокрым язычком. Я тут же отодвинулся и договорил, - …как родного сына.
О… как знакомо мне это разочарование! Сколько раз мне приходилось наблюдать его появление в глазах людей, пытавшихся войти со мной в интимную близость?.. Десятки? Сотни раз?.. Я не знаю. Но каждый раз, когда созерцаю это крушение всех надежд, против воли вспоминаю тот проклятый вечер… когда я перестал быть ребенком.

Моим родителям в каком-то смысле повезло. Преступник убил их раньше, чем они проснулись и почуяли неладное. Этому мерзавцу нужны были не они, но он их убрал, чтобы не помешали.
Ни деньги, ни какие-либо другие ценности ему тоже не были нужны. Неспешным шагом повелителя он прошествовал в мою комнату и стащил меня с кровати. Все еще наполовину спящий восьмилетний мальчик с растрепанными темными волосами и перепуганными сапфировыми глазищами был его единственной целью. Вершиной треугольника его безумных желаний…
Все, на этот раз хватит. Фред самый милый и невинный человек из всех, которых я знаю, а значит, продолжать вспоминать дальше будет просто кощунством. Мы в магазине. Пора исполнять обещание. Ну же, заставь себя смотреть на манекены с тряпками!
2. Шеппард
Я на скорую руку выбрал шикарное голубое платье от Гуччи с глубоким вырезом на спине, заплатил за него полторы тысячи долларов и как можно скорее отвез Фредди обратно домой. Он сидел всю дорогу, не поднимая глаз, и судорожно сжимал в руках подарочную коробку с платьем. На прощание я нежно поцеловал его в лоб. Ласка дошла до него, когда я уже сел обратно в феррари и тронулся с места. Я успел поймать его сияющий взгляд лишь на одно мгновение, потом уже несся по дороге. Впрочем, мне и краткого мига хватило – Альфред не безнадежен. У его девушки много шансов вылечить его от болезненной и неправильной страсти.
В половине двенадцатого у меня встреча с боссом. Не в офисе, а в ресторане. Мне это не нравится – когда встреча в незнакомом месте, у шефа обычно плохое настроение и очень сложные задания для меня.
Я не ошибся. Он сидит за столиком, слегка сгорбившись, высокий лоб прорезан вертикальными морщинами. При виде меня они слегка разглаживаются, но только самую чуточку. Босс указывает мне на стул:
- Сядь. Мои плохие новости могут сбить тебя с ног.
- Не помню, чтобы хоть раз такое случалось, Шеп, - моя грустная улыбка, похоже, задела в нем какую-то чувствительную струнку – на секунду его строгое усталое лицо исказилось, потом внимательные серые глаза заволокло туманом. Он нахмурился еще сильнее:
- Забудь о том, что было раньше. Езжай сейчас домой и хорошенько выспись, - он протягивает ко мне сжатый правый кулак.
- Логика твоих фраз меня всегда забавляла, - без тени шутки отвечаю я и беру из разжавшихся пальцев комочек бумаги. - Это все?
- Все. Марш отсюда, - Шеппард сделал движение рукой, будто выметая что-то.
Я слегка наклонил голову, выражая свое почтение и согласие со всеми его действиями, принял его трепетный поцелуй в щеку и убежал. Скорее, скорее… спать и просыпаться. Только вечером я смогу прочитать послание – оно написано невидимыми чернилами, которые проступят сами через девять часов.

Выспался я отлично. Поужинал, потанцевал под «Dance d’amour» в исполнении Юрки и «глазиков» и посмотрел новости – как всегда, ничего особенного. Когда за окном была глубокая ночь, я выбрался из ванной (душ я принимал около часа, движимый единственным желанием – чтобы вода вымыла из меня все мысли, тревоги и заботы, потому что на это ночное задание я должен пойти прозрачный как алмаз… иначе не справлюсь) и спокойно развернул вожделенную бумажку:

Максимилиан Санктери, Девятая Парковая авеню, дом 3.
www.government.us
login: max
Password: InAInnN

Я залез в Интернет. Просмотрел все данные, которые только можно было выжать из сайта через тайный пароль Максимилиана. Пожал плечами – ну да, высокопоставленный чиновник, ну да, очень высокопоставленный чиновник, ну да, вор в законе, ну да, грязный любитель юных особей мужского пола, ну да, варварски богатый и отлично охраняемый… можно подумать, мне открылась Америка. В основном, на таких молодчиков я и охочусь. В последнее время. А до этого… ну, тоже охотился, только немного не так, а…
«Подумать только, ты успел забыть?! А ведь это еще происходило с тобой всего пару лет назад!! Значит, все-таки сломался, хоть и утверждал, что…»
Заткнись, сердце. Просто заткнись. Иди в задницу. Тебя никто не спрашивал.
Но уже поздно. Я погружаюсь в мучительные воспоминания… Господи, что я такое страшное совершил в прошлой жизни, что ты меня так наказываешь?

Родителей похоронили. Мне назначили опекунов. Я не подозревал, какую роль они будут играть в моей судьбе… судьбе, которую сами же и уготовили мне.
Дни подчеркнутого внимания… ночи истязаний, моральных и физических… методичное вытряхивание внутренностей, их промывание и безжалостное запихивание как попало обратно… снова и снова, сутки за сутками… я ничего не понимал… к чему это?
Волю не сломали. Они просто не знали, КАКАЯ она у меня. Не измерили всей ее глубины и сочли, что я сломлен, когда я просто глубже вжался в себя, чтобы вернее оградить от вмешательства в мозги. Поскольку промывание мозгов с треском провалилось в первый раз, не удалось оно и позже, потому что я был уже готов к сопротивлению. ЗНАЛ, как именно должен сопротивляться. С моим телом они могли творить все, что хотели… а потому до МЕНЯ так и не добрались. Я запер душу в самый укромный уголок непокорного сердца, и оно, хвала Сатане, усердно несло непосильную службу. Хранило душу и не позволяло ей утонуть в грязи, в которую меня погрузили по самую макушку. Не только утонуть, но даже коснуться. Ворчало частенько… за ним это водится… но все понимало и помогало. Не то, что сейчас…
Что такое секс-игрушка? Все что угодно, но только не то, чем был я. Покоряться я не мог – покорность просто не входила в комплект обязательных деталей. Забыли приложить на заводе, нерадивые работнички. Ай-ай-ай, как нехорошо все из-за этого вышло… зато мне положили много лицемерия… и терпения, вагон с прицепом терпения.
Я отличался от таких же сладких мальчиков тем, что не сходил с ума. Просто потому что с ума я сошел еще в ту ночь, когда подвергся насилию… в первый раз. Как в случае с вымыванием мозгов. Мне дали узнать, ЧТО это такое, и невольно дали передышку, чтобы, с пользой потратив подаренное таким чудесным образом время, я выстроил защиту. Осознал, как следует бороться. И начал борьбу.
«Это не значит, что ты ни разу не оступился на тяжелейшем пути к свободе…»
Твоя правда, сердечко. Я слабел… пару раз подумывал о самоубийстве… но ни разу не поддался. И не сдал врагу ни одной позиции. Они думали, что я самый смирный раб. А на самом деле…
Каждый миг едва-едва выносимой службы я вынашивал месть. Она была чудо как страшна… ведь рождалась в абсолютно холодном, отстраненном от чувств разуме. Она была тем ужаснее, что за десять с лишним лет я придумал ее до распоследних, самых, казалось бы, незначительных мелочей.
Момент истины наступил, когда я, великолепно обученная шлюха и самый лучший шпион, был подослан к заклятому врагу моего ведомства. К своему нынешнему боссу, Шеппарду Хардингу. Не знаю, как Шеп смог за несколько секунд знакомства меня раскусить. Не знаю, как смог он понять значение огонька, чуть тлевшего в глубине моих пустых глаз. Так или иначе, он гений. Мой добрый гений… почти волшебник.
Да, сам по себе он голубой. Хардинг очень старательно поддерживал свою славу маньяка, бросавшегося на все, что не приколочено к полу и младше 15 лет. Весьма пригодилось. Нам обоим. Короче говоря, правительство прокололось просто охренительнейшим образом, поверив в маскарад, и подложило ему в постель меня, хоть мне уже и было почти 20 лет. Конечно, выглядел я конфеткой… страшно юной и страшно невинной. И до сих пор так выгляжу… благодаря Шеппарду.
После весьма волнующего стриптиза и поцелуев, доводящих кровь до высшей точки воспламенения, я скользнул в его штаны и был остановлен огромной ладонью.
- Не надо, - прошептал Хардинг, разводя мои руки в стороны и укладывая такого желанного длинноволосого субъекта в кровать. Сам сел рядом, не сводя ошалевшего взгляда с хрупкого обнаженного мальчика, чьи длиннющие ресницы скрывали ожившее удивлением выражение глаз – я видел, что Хардинг был сильно пьян, но, несмотря на это, все равно заставлял держать себя в руках. Почему?.. - Прошу, не надо. Ты ведь не хочешь, не правда ли? Малыш, ох, малыш… - на мой впалый животик капнула слеза и, недолго думая, укатилась в пупок. - Не нужно ничего делать.
- Я должен, - стиснув зубы, чтобы удержать предательскую слабость голоса, ответил я. Никому нельзя верить. Слезы слезами, а вокруг только бессердечные сволочи, маньяки и просто больные козлы. Даже если он и не врет, чем он сможет мне помочь? - У меня нет другого выхода.
- Я могу вытащить тебя из трясины, - словно угадав мои мысли, возразил Шеппард. - Но тебе придется довериться мне. Возможно, в первый раз в жизни довериться совершенно слепо.
- А что ты мне предложишь взамен того подобия жизни, которая есть у меня сейчас?
- Все, что захочешь. И, в первую очередь, расплату.
Минуту я взвешивал за и против. В конце концов, что может быть хуже того, кто я есть сейчас? Что мне терять? опостылевшее существование бок о бок с презрением и ненавистью к самому себе? Я быстро кивнул Хардингу и закрыл глаза, как бы говоря: «да, доверяюсь… слепо».
И тогда он меня ударил. Очень сильно… по лицу. Потом в грудь, живот и ниже… мне не привыкать было к подобному обращению. Я сжался в маленький и очень тугой комок, отрешился от боли и просто внутренне ждал, когда это закончится. А это не кончалось…
Его железные кулаки колошматили меня всю ночь. Утром я был почти мертв. Закончив дикое избиение, он ушел из отельного номера «Шато Мармон», где мы, собственно, и встретились. А потом за мной пришли свои… ну, мои, которые бывшие мои. Оценив размер ущерба, причиненный моему в высшей степени ценному телу, они только сокрушено покачали головами и ушли, оставив меня подыхать уже окончательно.
Выждав контрольные пять часов, а потом еще пять – на всякий случай (ставки были слишком велики, чтобы рисковать), Шеппард вернулся и увез с поля битвы мой бездыханный труп.
Полгода он выхаживал меня, терпеливо и очень умело. Нянчился, как с годовалым ребенком, сам поил, сам кормил и развлекал. Он почти не уделял внимания своей непосредственной работе, полностью посвятив себя мне. Результаты моего выздоровления превзошли все ожидания... а потом он вплотную занялся моей подготовкой к новой работе.
Еще через полгода я полностью преобразился, из шпиона-проститутки превратившись в шпиона-киллера. Профессионального такого… самый высший разряд. Да, Шеп не прогадал. Машина убийства из меня вышла просто идеальная по всем параметрам. И моя месть обрела выход в мир.

Одного за другим, без лишнего шума, я приканчивал всех своих экзекуторов, находившихся на довольно-таки высоких постах в Штатах. Всех, кто хоть в какой-нибудь мере приложил свою лапу в создании образа Ангела-шлюхи. А Шеппарда сделал своим крестным отцом. Он ведь с самого начала и был им...
Через два месяца после переломного избиения в отеле, когда я уже достаточно полежал в реанимации и был признан все-таки оставшимся по Эту сторону, я впервые пришел в сознание. Хардинг, проведший не одну бессонную ночь у моего смертного одра, был и в тот раз со мной. Заметив, что я очнулся, он схватил мои исхудавшие руки и прижал к своим губам:
- Прости меня, малыш… я полюбил тебя с того момента, как увидел… прости… я лишь хотел спасти тебя…
Он шептал слова прощения еще долго, как молитву, покрывая нервными поцелуями все мое тело… а я медленно припоминал прошлое и чувствовал нарастание огромной как вселенная благодарности… за то, что ему удалось сделать невозможное. Как бы я смог его не простить?!

Потом был долгий период восстановления. Он ухаживал за мной не менее рьяно, хоть и не так часто. Теперь со мной чаще бывал его лучший друг, Руперт Ламарк. Он не имел никакого отношения к бизнесу Хардинга, работая художником, но знал обо всех его делах. Часто во сне, сам того не понимая, я позировал Руперту… один из этих портретов висит у меня дома. Офигенная вещица… и Ламарк добрейший человек в мире.
В глубине души (как и мое сердце) Руперт был против моей метаморфозы, но понимал (в отличие от моего сердца), что это неизбежно. Я устроился на работу к своему крестному, аз за азом, из его любящих рук, получая знания о науке убийства. Ни один мой школьный учитель умением преподавать и в подметки Шепу не годился.
Он был со мной в ночь моего первого настоящего задания. Как на уроке, поддерживал мою руку, сжимавшую пистолет. Помог сделать первый выстрел. Потом второй. Помог убить обоих моих «опекунов». И впитал в себя все мои рыдания после того, как я осознал...
Я убийца. Это единственное мое предназначение на Земле.
3. Максимилиан
Воспоминания иссякли. Интернет тоже. Я выключил компьютер и собрал рюкзачок с необходимыми инструментами. Пора выходить на охоту.
Девятая Парковая авеню спала крепким сном. Дом №3 был исключением… в некотором роде. В том, что хозяева спят, я был уверен, а вот охранная система… на это надеяться было нечего. Но ведь рюкзачок я прихватил с собой отнюдь не просто так!
Машина осталась за целый квартал оттуда. Я подходил к дому так осторожно, словно двигался в непроходимых джунглях под немигающим взглядом какого-нибудь очень голодного удава. Городской Маугли… кто знает, чего ждать от Шерхана, де-факто властителя Белого Дома?

Стена была высотой почти три метра – гладко обтесанные куски гранита, очень плотно прилегающие друг к другу. Подумать только, в центре индустриального мегаполиса найден такой заборчик… Сомневаться в том, что со всех сторон этот участок улицы просматривается камерами, не приходилось – проникать на запретную территорию в качестве обычного злоумышленника (вора, грабителя и т.п.) я не хочу – просто не желаю впутывать в это дело секьюрити. Я чувствую, Шепу нужно в этот раз как можно меньше шумихи. Клиент СЛИШКОМ влиятельное лицо в государстве. А потому, едем не как обычно, а по плану Б. По старому, намеренно стертому (не до конца, но я очень старался забыть!!) из памяти плану.
Я спокойно спрыгнул с ветки дерева, росшего на противоположной стороне улицы (там я все это время сидел, рассматривая в бинокль крепость, которая меньше чем через 3 минуты будет моей), и размеренной походочкой пошел к наглухо запертым парадным воротам. Пока шел, расстегивал свою полупрозрачную рубашку и стягивал ее с одного плеча. Кожаные штанишки можно и не трогать – они и так словно нарисованы на моих узких бедрах… и держатся на одном честном слове… (ну, и еще кое на чем…). Нажал на кнопку звонка возле неприметной на фоне ворот калитки. Подождал немного, придав своему лицу устало-чарующее выражение шлюхи, для которой это не первый и не последний вызов на эту ночь... (Знаю-знаю, сердечко, прекрасно знаю, как это выглядело – огромные глаза подернуты сладострастной дымкой... в них бьется такое желание, словно я хочу, чтобы меня поимел целый полк оголтелых солдат… влажные губы призывно приоткрыты, намекая на что-то другое, что будет приоткрыто… ладно, хорошо, я замолкаю! Если бы ты тоже замолкало всякий раз, когда мне было больно, нам бы легче жилось вместе...) Электронный замок негромко щелкнул, но никто не вышел меня встречать. Я догадался, что сейчас творится с охранником за непроницаемыми черными стеклами его будки, выразительно глянул прямо в объектив его камеры наблюдения и слегка облизнул губы. Так, едва уловимое движение… язычок показался и тут же исчез… но по не менее выразительным звукам я понял, что бедняге сейчас придется менять запачканные брюки.
Никем не останавливаемый я пошел по дорожке, выложенной ромбовидной плиткой, к парадным дверям особняка, без преувеличения косившего под настоящий дворец. К входу вели широкие ступени… заканчивавшиеся еще одним охранником. Сейчас надо будет приложить несколько больше усилий, чем перед этим. Но только самую малость.
- Стоять! - в висок мне уперлось холодное дуло. Я поднял голову, машинально откидывая длинные волосы назад, и встретился со злобным взглядом ражего детины в армейской форме. Его руки затряслись, едва он заглянул мне в глаза. Не говоря ни слова, я впечатал его в стену дома, прижавшись к нему на мгновение всем телом. Всего-навсего прикоснулся… то есть обжег жаром своей ненависти, выданной за желание… и все, он готов. Пистолет с глухим стуком выпал из ослабевших пальцев. Как же приятно осознавать свою власть над похотью людей…
Я в доме. Прошло даже меньше трех минут, однако у меня все равно мало времени. Подымаюсь на второй этаж (порядок расположения комнат я нашел в Интернете и запомнил… ровно на одну ночь) и встаю перед дверью в спальню клиента. Здесь тоже повсюду камеры, но какой телохранитель, обративший внимание на соблазнительного и очень хрупкого на вид мальчика по вызову, решит, что он – киллер? Как люди тупы и доверчивы…
У двери дремлет еще один секьюрити. Моих кошачьих шагов он, конечно же, не слышит.
- Привет… - шепчу я развязно прямо ему в ухо. - Можно мне дойти до рабочего места?
Через него словно пропустили 220 вольт. Очнулся от непрошеного сна и смотрит на меня, как на привидение. Потом смысл увиденного до него доходит, он расплывается в противной до воя ухмылочке и, жадно раздевая меня взглядом, хрипит:
- Сначала проверю, нет ли при тебе оружия.
И слепому видно, что в карманах у меня ни хрена нет (у меня и карманов-то нет!), и все равно этот тип сосредоточенно лапает меня за все, предпочитая то, что пониже, и, наконец, замечает наличие рюкзачка в одной руке.
- Что здесь?
- Только самое необходимое… - выдыхаю я ему в лицо, блестя глазами, и вытягиваю из рюкзака плеть. - Хочешь попробовать на себе?
- О, да… - кажется, он готов меня сожрать прямо сейчас.
- Но только после хозяина, - я осторожно показал головой на дверь. - Чем быстрее он отпустит меня, тем быстрее я… - зная, что это подействует лучше всяких слов, я сжал его ногу бедрами и тут же отпрянул. Он задохнулся и посторонился, пропуская к заветной цели. Его взгляд мучительно жег мне задницу еще секунду, а потом дверь к моему облегчению захлопнулась.

Максимилиан Санктери вопреки моим ожиданиям не спал. Он сидел в кровати с лэптопом, и его дисплей, являвшийся единственным источником света в комнате, озарял его лицо. Прежде, чем он осознал мое присутствие, я рассмотрел своего клиента. Я видел в Интернете фотографии… но это… увиденное вживую… когда он не следил за собой, пребывая в полном одиночестве…
Впечатляющая внешность – глубокие черные глаза и волосы цвета спелой пшеницы. И это был еще не самый большой контраст. Верхняя половина лица выдавала острый ум (ну еще бы, иначе как бы ему удалось подчинить себе Белый Дом?!), а нижняя… ужасающую по своей бесконтрольности развращенность. Эго у Максимилиана было не меньше, чем у королей Старого света. Да… он необычайно себя любил – иначе бы не произвел впечатления человека, привыкшего ни в чем себе не отказывать.
На фото ему было не больше сорока лет. Сейчас я понимал, что ему за пятьдесят… и что он прекрасно сохранился – истинный возраст выдавали только глаза. Их удивленный взгляд, обратившийся на меня, был таким… таким… у меня просто волоски на коже встали дыбом. Пока я подходил к постели, Макс изучал меня с не меньшим интересом, чем я его. Что-то странное промелькнуло в его глазах вслед за удивлением, какое-то давнее воспоминание. А потом он произнес фразу, которую я меньше всего ожидал услышать:
- Ангел, вот ты и вернулся ко мне…

Что это должно было означать? Я не знаю. Я натянул на губы самую невинную улыбку, которую смог вспомнить, подошел к нему вплотную и прошептал:
- Я не знаю, о чем вы. Я вижу вас впервые. Однако если вы не хотите…
Он молниеносно свалил меня на подушки и придавил собой. Похоже, моя непосредственная близость совершенно опьянила его. Во взгляде появилось пугающее безумие… похоть, смешанная с тоской и чем-то еще… больше ничего я разглядеть не успел – Макс ворвался мне в рот, сметая все на своем пути, и почти заставил забыть о настоящей причине прихода. Господи, я ненавидел секс по принуждению больше всего на свете… для меня всегда было хуже смерти отдаваться какому-то очередному волосатому козлу… а он… непонятно каким образом… сумел пробудить во мне желание, велевшее рассудку умолкнуть. Но сердце… мое сердце ведь не подчиняется даже мне. Не сразу, но у него получилось взять все под контроль. А сначала…
Его поцелуи испепеляли… рвали меня на части и заставляли кричать… кожа готова была стенать вместо меня… ногти впивались в ладони, сдерживая возбуждение, которое невозможно было удержать. И меня била мелкая дрожь, как в лихорадке, под действием его жгучих ласк… о да, ласкать он умел!!.. В его руках я извивался, задыхающийся и ужасно беззащитный, смутно понимая, что он блуждает губами уже в районе бедер, почему-то голых и почему-то горящих… и совсем несопротивляющихся. Макс впился зубами мне в сосок, отвлекая внимание от жадных пальцев, бесстыдно проникших в узкое, трепещущее отверстие… не могу припомнить, что они там могли забыть... Было больно… и как-то грязно приятно... приятно?! мне никогда это не было приятно!! Почему же?.. Ох, он просто… он… не могу думать… Я не сдержал стон и облизал пересохшие от нестерпимого желания губы… а потом услышал его глухое рычание. Какой дикий огонь полыхал в его темных безумных глазах!.. и беспросветное отчаяние. Удивиться этому сочетанию я не успел, сброшенный на пол и перевернутый на живот. Одним рывком сильных рук я был поставлен на колени и тесно прижат к его пылающей плоти. Бешено колотящееся сердце Максимилиана отдавалось гулкими толчками в моей собственной грудной клетке, усиливая странное желание. Похоже, он довел свое сексуальное напряжение до предела и теперь собирался снять его. Тут мое сердечко подняло бунт на корабле. И словно в подтверждение справедливости этого бунта вторая дверь в спальню, которую я не видел по причине окружающей темноты, с треском растворилась и выхватила меня и моего насильника в широкий прямоугольник света. Невысокая фигурка, бросившая на нас расплывчатую тень, открыла было рот, и застыла в немом изумлении.
Я понял, что это единственный шанс. Остолбеневший не менее пришельца Максимилиан просто не заметил, как моя рука потянулась к рюкзачку и вынула из кармашка малюсенький пистолет с неестественно длинным дулом…
Негромкий хлопок (глушитель – это просто величайшее изобретение человечества!)… и точно посредине лба Макса зияет кругленькая черная дыра. Из нее ужасающе медленной струйкой вытекает бордовая капля крови. Я смотрю на нее, подымаясь во весь рост и не спеша надевая обратно штаны и рубашку. Смотрю, краем глаза замечая, что незваный гость оседает на пол. Застегнув рубашку до последней пуговки, я расслабляюсь (все-таки момент был кошмарный) и навожу пистолет на лежащую фигурку. Она неподвижна. Золотистые волосы, странно напоминающие волосы Максимилиана, разлились по полу лужицей нехилых размеров. Очень длинные кудрявые локоны, однако ж. Меня слегка кольнула зависть. Я удобнее взялся за пистолет и положил указательный палец на курок. В голове всплыл голос Шепа:
«…запомни самую важную деталь – ты не должен оставлять свидетелей».
Не оставлять свидетелей… свидетелей… свидетелей. Но я хотя бы должен знать, кого убиваю.
- Подыми голову, - я не узнал собственный голос.
Пришелец повиновался. Я увидел чувственные пухленькие губки, в этом не самом лучшем освещении казавшиеся цвета сладкого полураспустившегося розового бутона, нос, в точности повторявший такую же часть тела Максимилиана, и большие глаза… зеленые, как глаза Вилле. Прозрачный цвет наркотического абсента… притягательный и пугающий одновременно…
Проклятье!! За что на мою голову еще и это?!

Я чувствую, у меня вспотели обе ладони. И виски. Пытаюсь нажать на курок и не могу. Эти несравненные глаза просто не дают мне сделать это. Еще целую мучительную минуту я слушаю свое хриплое дыхание, а потом с трудом выговариваю:
- Беги… прячься в свою комнату. Скажешь утром полиции, что ничего не слышал и не видел.
Золотоволосое чудо медленно качает головой:
- Я не хочу. Убей меня.
- Зачем?
В зеленых глазах мелькает недоумение:
- Но ты же убил моего отца…
Я зажмурился, внутренне корчась от нестерпимой боли (тупая козлина!! как я не догнал сразу?!), и выстрелил.
4. Ксавьер
Моя рука судорожно дернулась – пуля попала в плечо и раздробила ему левую ключицу. Но это я узнал потом. Абсолютно не понимая, что делаю, я схватил его на руки и сиганул из окна второго этажа на землю. Понесся через сад к стене, совершено не заботясь о том, видит меня кто-нибудь или нет, с легкостью перемахнул через трехметровый забор (я под пытками не вспомню, как я это сделал…) и бросился к феррари. Только положив добычу на заднее сиденье, я осознал, что натворил.
«А мне покамест пофиг, пофиг, ха-ха-ха!! Я делало, че хотело, и мою кашу расхлебывать придется тебе! Вот и занимайся, умник недоделанный…»
Как мило, сердечко. Я всегда подозревал, что ты очень заботливое. Но времени препираться нет. Делаем ноги.

Через десять минут я уже дома. Мысли и чувства пришли в причудливую мешанину – живой шевелящийся клубок, перекатывающийся с боку на бок в моей внезапно опустевшей голове. Мне нельзя сейчас думать… я сам себя не понимаю. И сам себя боюсь. Я боюсь, я так боюсь!.. только не знаю, почему.
Сколько я так стою в мучительном ступоре? Или в трансе?.. Оказывается, немного – минуты четыре. Что ж, если пришел в себя, значит, пора расхлебывать густую кашку, заваренную сердцем. Неугомонное ты мое…

Вызвать 911 нельзя было. И вообще никого вызвать нельзя было – то, что я сделал… это не просто неправильно, это совершено недопустимо! Почему моя рука дернулась? Я попадаю в красное яблочко мишени с закрытыми глазами десять раз из десяти, а тут… промазал на добрый десяток дюймов. Где была моя голова? И как все это случилось со мной помимо собственной воли? Помимо разума?!
«Нарвался, дружок, на неприятности… а все потому, что не надо меня все время в задницу засовывать. Все сделано правильно и по моему желанию!!»
А не провалиться бы тебе в канализацию? Там среди дерьма, сердечко, ты, возможно, поймешь, какую чудовищную ошибку совершило. Однако… стоп! А почему я мучаюсь? Малец без сознания, никто о том, что я прихватил его с собой, не знает. И сейчас я могу все исправить…
Я вытащил пистолет, осмотрел его (пули на месте), взвел курок и прицелился. Пацан лежал на моей кровати совершенно неподвижно. Прийти в сознание с такой раной он и не мог. До сих пор в толк взять не могу, какого хрена я тащил его с собой? Что мной двигало?..
Ну все, хорош размокать. Я переложил внезапно ставший скользким и неудобным пистолет в левую руку и еще раз прицелился. С каким-то глухим отчаянием я уже понимал, что не выстрелю. Что толку стараться и уговаривать себя? Я… не… выстрелю. Мне уже плевать на причину этого, я просто НЕ МОГУ!!!
Отбросив оружие, я помчался в холл, нашарил аптечку и инструкцию по перевязке, мимоходом поразился методу перевязывания человеческих ключиц и попортил половину запасов бинтов. С третьей попытки у меня получилось перевязать рану. Едва я это сделал, с плеч свалилась огромная тяжесть. Подумать только, чтобы успокоиться, мне всего лишь нужно было увидеть ровно вздымавшуюся худенькую грудь малого!
Я стащил с него окровавленный белый блейзер и черные носочки, оставил джинсы и накрыл его одеялом. Крайней заботливости собственных рук не замечал… точнее, заставлял себя не замечать. Укутав его по самый подбородок, я вспомнил, что весна уже вступила в права, и сдернул одеяло до талии… обратив внимание на кулон, висящий на шее. В платиновой цепочке запутался большой изумруд, искусно ограненный в форме умопомрачительной греческой буквы ; (кси). Что это могло означать?

Утром пацан проснулся. Разбудил меня тихим возмущенным возгласом:
- … твою мать, куда это я загремел?!
- В задницу Аллаха. Как твоя ключица?
- Хреново. Что я здесь делаю?
- Мешаешь мне дрыхнуть сладким сном, сопляк.
- А еще что?
- Никак не можешь заткнуться.
- А какого хера ты дрыхнешь в моей постели?
- В твоей?! ЭТО МОЯ ПОСТЕЛЬ! И ты лучше бы спросил, что сам в ней делаешь!!
- Ладно. Че я забыл в твоей постели?
- Здоровье. Ты кофе будешь?
- Лучше какао.
- У меня нету какао. А кроме него?
- Я больше ничего по утрам не пью.
- Ну и катись на хрен со своими капризами!!
- Между прочим, если уж оставил меня в живых, мог бы хотя бы ради приличия поменять несвежие простыни…
Я выбежал из спальни, не чувствуя под собой ног. Щеки заливала краска – до чего же он нахальный, этот непрошеный подарочек судьбы! Маленький раненый мерзавец… он, видите ли, кофе не пьет!! Ему, видите ли, простынь показалась недостаточно… белой?
Не-ет… этот щенок просто издевается надо мной!! В моей постели черные шелковые простыни.
Я ворвался в собственную кухню, до смерти перепугав повара (да-да, у меня есть повар!). Вообще Франциск невозмутим, как озерная гладь в летнюю жару, но когда я влетел в его святая святых, он ответил на мой грозный взрыв эмоций звоном разбитой посуды.
- Простите, месье, - бесстрастно и очень тихо сказал повар, хотя в его карих глазах плавали островки страха. - Я заплачу из своего кармана.
- Незачем, просто подмети здесь, - я наступил на острый осколок фарфора босыми ступнями. От боли дернулось почему-то лицо Франциска, а не мое. Он быстро схватил меня и бросил на кухонный диванчик за столом. Потом мои окровавленные ножки обхватили его горячие пальцы, а укоризненный голос с легким проносом вымолвил:
- Не надо себя мучить, малыш. Что бы ни случилось… оно не стоит твоей крови.
- Возможно, - я вздрогнул от неожиданности – Франциск приложил к моим подошвам лед. - Однако я хотел бы знать, нет ли у нас какао?
- Где-то видел… какао-порошок, - повар полез в свои шкафчики и тумбочки, - а что? Сварить?
- Свари одну чашку. Для моего… моего нового друга.
- Хорошо. Ты хочешь сам заправить трубочки?
Я молча киваю. Уголки рта сами ползут вверх – славный усатый толстячок знает, что мне без вопросов поднимет настроение. Беру большой кондитерский шприц, доверху наполненный шоколадно-ванильным кремом, и сажусь на пол перед духовкой – трубочки как раз испеклись. Меланхолично выдавливаю в них, еще горячие, крем и слушаю краем уха, как Франциск подметает бренные останки посуды. Потом я услышал оглушительный лязг – это повар шмякнул осколки в металлическое мусорное ведро и произнес у меня за спиной:
- Я съезжу в торговый центр. Куплю новый кофейный сервис.
Я удивленно вскинул брови, перевернув трубочку в расслабившейся руке (уже выдавленный туда крем весьма нелепо шлепнулся мне на штанину…), и наклонил голову назад, глянув на него вверх ногами:
- Новый? Кофейный?! А на хрена??
Теперь уже Франциск проявил признаки оживления, недоуменно возразив:
- Но ведь разбилось же блюдце из-под твоей любимой кофейной чашки. Теперь сервиз безнадежно испорчен и…
- Да забудь ты об этом сраном сервизе! Иди лучше, купи еще какао и как можно больше!! - я почесал левое ухо. - Купи 2 упаковки.
- Зачем так много?
Я ядовито усмехнулся:
- Боюсь, вредоносный субъект, который будет по утрам хлестать этот гребаный напиток, слишком уж надолго задержится в этом доме.
На это повар ничего не ответил, а я невольно дал себе пищу для размышлений. А ведь верно! Куда я дену свидетеля своего преступления? Убить его мне мешает сердце (сволочь ты! чтоб тебя инфаркт миокарда сразил!!), отпустить я его не могу по вполне понятным причинам (интересно, успею ли я посчитать до десяти до того, как он наберет полицию и сдаст копам убийцу своего отца?..), значит… о Боже, придется держать его своим пленником до конца его (и своих) дней?! Но ведь это просто ни в какие ворота не пролазит никаким боком!! Как я смогу его держать тут? Свяжу, заткну рот и буду по стеночке водить в туалет?
Повар ушел, но я вначале не заметил, полностью поглощенный открывшейся безрадостной перспективой. День за днем… год за годом… держать его в своей комнате, поить по утрам какао, водить на прогулки, крепко прижав ему между ребер пистолет, сидеть напротив него за ужином и видеть в наркотически-зеленых глазах смертельную ненависть... Быть всегда на взводе, держать оружие наготове, каждую секунду ожидать от него подвоха, ножа в спину, попыток бегства… самого бегства… зачем мне это? Если я не могу его убить, то должен как-то все равно избавиться.
Как?

Я сидел на полу, раскачиваясь из стороны в сторону и в диком отчаянии пытаясь найти выход, еще целую вечность (что-то вроде четверти часа), горка фаршированных кремом трубочек росла на глазах (только не на моих… я смотрел куда-то в подпространство), пока крем (и трубочки) не закончились. Еще минут пятнадцать я не мог осознать тот факт, то шприц укатился под стол, что он пуст и что моему (тоже пустому) желудку не мешало бы поесть. А когда осознал, осознал также и то, что на плечах у меня лежат чьи-то мокрые пальчики.
- Я имел наглость принять душ, - произнес чуть дрожащий тенор. Певучесть его высокого голоса, которую я не мог заметить ночью по причинам, от меня не зависящим, сейчас больно резанула слух. - Мало ли кто спал на твоих простынях… не хочу чем-нибудь заразиться. Могу я поинтересоваться, почему до сих пор хожу без пули в виске?
- Потому же, почему на ключице у тебя бинты, - побоявшись, что это прозвучало слишком мягко, я кровожадно добавил. - Я собрался откормить тебя и съесть.
- В каком смысле? - спокойно спросил пацан, лениво перебирая в руках мои волосы, немногим короче его собственных. Делал он это бессознательно или с каким-то тайным (и, без сомнения, подлым) умыслом, я не знаю, но ощущение, рождавшееся от этих прикосновений, мне ужасно не понравилось.
- В прямом. Собрался высосать из тебя кровь и все соки, но для начала должен тебя ими наполнить. Буду откармливать к Рождеству, а потом зарежу как обыкновенного гуся.
- Я что, домашняя птица?! - чистый мелодичный голос наполнялся весельем. - Может, страус?
- Нет, ты… - я помедлил, пытаясь сравнить его хоть с кем-нибудь. В голову лез только Вилле, - …ты – цыпленок. Такой же желтенький, пушистый и маленький.
- Да? - я почувствовал, что задел его за живое. - Между прочим, к твоему сведению, мне 14 лет.
- А мне 25. И как твой хозяин, не совсем вовремя вспомнивший о вежливости, хотел бы представиться. Анджелюс Инститорис, чистильщик класса Z-13-AR, работаю в «черном» отделе подпольной корпорации “Compare to State ”. Думаю, название говорит само за себя. Мы с твоим отцом находились во вражеских лагерях, и рано или поздно мой босс отправил бы меня или кого-то другого из отдела убрать Максимилиана. К счастью или несчастью, это как и на кого посмотреть, все случилось «раньше». Поскольку я все равно тебя убью, почему бы тебе не узнать правду?
- Какая откровенность, - он фыркнул, - что ж… меня зовут Ксавьер. О моем отце ты, кажется, отлично знал даже то, о чем я только начинал догадываться, а обо мне… как ты сам справедливо отметил, все равно я буду убит, зачем тебе знать что-то еще сверх?
- Твоя правда, - я был разочарован, но постарался искусно скрыть это. - Однако кое-что я имею право знать. Мое задание чуть не сорвалось из-за твоего внезапного появления. Ты что, всегда так врываешься… врывался к отцу среди ночи?
- Нет, конечно, - его руки зарылись в мои волосы еще глубже, мешая думать. - Просто тебе в некотором роде не повезло. Когда папа оставался на ночь дома, то рано ложился спать – он вообще сильно уставал на работе… пропадал на ней неделями. Вчера у него чудом выдался выходной, который он по возможности провел со мной – я ради этого даже пропустил школу. Но вечером меня позвали на гулянку, я просто не мог от нее отказаться – меня позвала сама Бьонси… а я ее так обожаю… - он запнулся.
- Кто?!
- Бийонс Ноулз. Знаешь такую? Прелестная афроамериканка на какую-то половину или четверть, из группы “Destiny’s child”, сейчас поет самостоятельно. R’n’B, soul, реп… ты что, не слышал никогда ее песен? А хит “Crazy in love”? Она же самая популярная!!
- Ну-ну… - мои брови скептически сдвинулись, правда, Ксавьер не мог этого видеть. - Я такой отстой не воспринимаю и предпочитаю рок и металл из Европы. Из Северной Европы. Но музыку ладно, проехали. Эта девка позвала тебя на вечеринку, ты пошел. Что было потом?
- Да ничего… я хочу сказать, на вечеринке все было отпадно. А дома… папа никогда не спал, ожидая, когда я вернусь. Он очень волновался за меня всегда… с тех пор, как мама умерла… короче, он не мог заснуть, волнуясь, пока точно не знал, что я уже вернулся. Потому всегда в подобных случаях я и заходил к нему, рапортуя, так сказать, что все в порядке, я целый, невредимый и протрезвевший на ночном воздухе. Зашел и вчера… увидел тебя… и тут, по-моему, все оборвалось.
Я до боли сжал веки. Значит, мне просто не подфартило. Будь отпрыск Максимилиана дома в эту ночь, он бы ни за что… ни за что не стал следующим в списке смертников. Господи, что за злая судьба?!! А еще будь его папаша чуть менее заботливым… да, Макс не мог заснуть в ожидании возвращения маленького сынишки. Маленького? Ну, не то чтобы совсем маленького… почти сформировавшийся юноша, выглядящий невинным подростком… созревший мальчик… звезды американской попсы уже проявляют к нему живейший интерес. Красивый, юный, богатый, с положением в обществе… интересно, насколько он был не в курсе работы Максимилиана? Да, ему можно было только позавидовать до сегодняшнего утра. А теперь? Что теперь??
Его жизнь принадлежит мне. Он… весь… со всеми потрохами… принадлежит мне. Какое странное чувство возникло от этой мысли! Обладание… разве я обладаю им? О нет… может, свободой его передвижения, да и то… нет, я обладаю чем-то другим. Тем, что принуждает его сейчас перебирать мои волосы. Вот только принуждение ли это?
- Они у тебя такие мягкие и душистые… - в каком-то сладком забытьи прошептал Ксавьер мне в темя (может, заслушался моими мыслями), - волнистые и одновременно гладкие как шелк… блестящие пружинистые пряди… мне бы такие…
Я чуть не подавился от удивления. ОН хочет МОИ волосы?! Да это же уму непостижимо!!! У него самого ведь… все, я больше не могу это терпеть!
Вскочив, я отбросил его руки и выпрямился во весь рост. В его зеленых глазах засквозило что-то похожее на уважение – видимо, он осознал, что я действительно взрослый… и довольно-таки высокий, как для него.
- Послушай, Ксавьер…
- Можно просто Кси.
- Что?
- Кси – это сокращенно Ксавьер. Не знал?
- Нет. Почему ты на меня так смотришь?
- Как? - он улыбается вполне невинно одними кончиками губ.
Я не могу ответить, как. Я просто не понимаю, почему в его взгляде нет ни ненависти, ни злости… только затаенная грусть и какой-то сдержанный интерес. Если он и переживает, то ОЧЕНЬ глубоко внутри себя. Может, забыть на секунду весь свой прошлый горький опыт и поверить (всего лишь на секунду!!), что он и правда так чист, как кажется? Кроме того… понятно теперь, что это за изумруд на его груди... имя… спрятанное столь хитроумно в причудливых изгибах зеленых граней… почти таких же зеленых, как и его глаза. Бллин, я, кажется, очарован ими даже больше, чем гляделками Вилле. Однако хорошенького понемножку. Я отвел взгляд:
- Неважно. Я чудом выкопал для тебя какао. Пить будешь?
- Да, - что я вижу?! В зеленых омутах радость! И стыд!! - Прости, что нагрубил там… в спальне. Я… - он глянул в окно, нервно сцепив руки в замок, потом вздохнул и договорил, - я просто ожидал, что проснусь в аду… или где-нибудь еще. И совсем не подготовился валяться на твоих черных простынях. Более того… я никогда в жизни не спал на таких… ну, в общем, я так смутился, что должен был…
- Хватит, хватит, - я подтолкнул его к столу и рывком усадил на диванчик. - Жди свой завтрак.
Отвернувшись к плите, я уже знал, что буду делать. Сердце сжималось (теперь ты поняло?! все стало только хуже из-за твоих тупых игр!!) и разрывалось на куски от боли – откуда она? Когда это я успел привязаться к пареньку? Почему все происходящее настолько неправильно и нехорошо? И почему, несмотря на это, оно происходит?
Я налил из кофейника какао в черную чашку с мордашкой Вилле времен “Deep Shadows…”. Открыл сахарницу и послушал как будто со стороны свой ровный голос:
- Сколько тебе ложек?
- Три с половиной. Можно четыре.
- Любишь сладкое?
- Очень…
Я насыпал сахар – три ложки с горкой. Должно хватить. Потом выдвинул ящичек стола, не глядя, пошарил рукой и вытащил маленький пакетик с тремя овальными синими таблетками. Галлюциногенное снотворное без цвета и запаха, но с горьковатым привкусом. В составе очень сильный алкалоид… почти ЛСД… потом малышу будет очень плохо… но выбора нет. С отсутствующим выражением лица достаю одну таблетку и бросаю в какао. Беззвучно мешаю ложечкой. Эта гадость полностью растворилась.
Разворачиваюсь и замираю почти в испуге – голова Кси лежит на столе, обхваченная бледными руками, и сотрясает все его тело в ужасных рыданиях. Не в силах смотреть на это, я просто поставил чашку на стол и пулей вылетел из кухни. Нет… Господи, нет! Зря я похвалил его за выдержку… он ведь всего лишь маленький мальчик.
Стою на балконе. Еще минут пять пытки и можно возвращаться. В доме тишина. Да, Ксавьер спит. Пора приниматься за дело.

Я надел на него свою рубашку и носки. Еле-еле обнаружил туфли нужного размера – у маленького сорванца нога даже меньше, чем у меня. Уложил спящее тело в машину и привез на Девятую Парковую авеню, к знакомой до отвращения калитке. Увидев незнакомое лицо охранника, вздохнул с облегчением – еще не все потеряно.
- Здрасьте, - сказал я, придав лицу как можно более беззаботное выражение. - Привез вам тут чувачка... Я Эндж Ноулз… кузина Бьонси просила позаботиться о нем. Он так упился ночью, что не соображал, где находится. Подрался… получил пулю в плечо… но, к счастью, все обошлось. Надеюсь, я привез его по правильному адресу?
- Да, - отрывисто бросил секьюрити и забрал Кси с рук на руки. - Большое вам спасибо.
Калитка захлопнулась. Я сел в феррари и поехал домой. Самочувствие просто омерзительное...
Проснувшись ближе к вечеру, Кси почувствует убийственную головную боль. А еще обнаружит странные провалы памяти и целый калейдоскоп нереальных видений о прошедшей ночи. Большинство из них будет вымыслом его растревоженного таблеткой сознания. Возможно, он будет помнить о смерти отца… и не будет в этом уверен на все сто. Он вообще ни в чем не будет уверен даже наполовину. Важно лишь одно – МЕНЯ он помнить не будет. По крайней мере, не должен.
Отчего же мне так плохо?
5. Я (и мое сердце)
Мне не хватает воздуха. Все окна в доме широко распахнуты, гуляющий повсюду сквозняк заставляет Франциска оглушительно чихать, но я все равно задыхаюсь. В горле застрял колючий комок… острое давление, уже просто невыносимое… на глаза почти против воли выступают слезы… Господи, откуда эта адская боль?!! Онемевшими от длительного напряжения пальцами сжимаю (уже не один час сжимаю…) его белый блейзер – высохшая на нем кровь кажется почти черной…
Что со мной? Почему с моим телом происходит столько странных вещей? Сердце… почему молчишь? В кои-то веки ты ведешь себя так тихо?
«Я… все поняло. И ошибку, с которой ты нависал, и все остальное тоже. Прости, Ангел… прости за все то плохое, что я тебе делало. Похоже, пришло время расплачиваться за излишнюю свободу и непокорность. Прости… ведь я больше не принадлежу тебе. И, что гораздо хуже, я не принадлежу себе…»
Ни тебе, ни мне. А кому же? Ответ на этот вопрос я уже знаю… знаю великолепно… и безжалостно гоню от себя прочь. Не желаю, не желаю, не желаю знать!!! НЕТ!!!!!! Как же это возможно? Когда же я успел ТАК привязаться к золотоволосому малышу? Ведь никаких причин не было… мы не перемолвились ни единым сколько-нибудь значимым словом… наоборот... Сплошные приколы и полушутливые издевательства…
«А еще его тонкие руки в твоих волосах и нежный голос, произносивший «прости»… запамятовал?»
Нет, я ничего не забыл, но… этого что, оказалось достаточно?
Разумеется, нет – я сам это понял. Если бы у него было только это, то точно не хватило бы. А что тогда еще? А, сердечко?..
«Глаза… глаза Вилле… только не совсем глаза финна. Это были ЕГО глаза… но что-то невыразимо прекрасное и притягательное таилось не в одних лишь глазах. Его золотые волосы… похожие и разительно отличающиеся от волос Максимилиана… и снова глаза…»
Я резко распахнул собственные глаза, прижатые к побелевшим рукам. Максимилиан! Вот где разгадка!! В зелени глаз Кси крылась сумасшедшинка, маленькое зернышко того безумия, которое жило и сгорало в неистовых черных глазах его отца. Его папочки… который ухитрился пробудить во мне животную чувственность… яростно рвущееся на волю желание… стоны и крики страсти… дьявол бы меня побрал!! Неужели?..
«Я принадлежу Кси. И вместе со мной ты тоже… ты принадлежишь ему. Прости, прости… Ангел, я не хотело… и не предполагало, что все так обернется… он чудо как прелестен… просто сама нежность, хрупкость и чувственное наслаждение…»
Неправда!! Это… я не могу этого допустить!!! Сердечко… что же, о что же ты натворило??!
«Все правда… и все в его колдовских глазах. В двух сумасшедших озерах абсента…и ты не отвертишься и не отсидишься… это чувство, заполонившее меня… это… воплощенное безумие, высшая точка самоотречения, на которую способны разум и сердце вместе… ты и я… впервые, как единое целое… ты… нет, мы… мы, которые «я»… мы влюбились…»

Куда мне спрятаться? Куда сбежать от всего этого? Ведь он, маленький лапочка, ненавидит меня не просто смертельно… а как-то по-особенному страшно… если помнит меня, конечно... Я разрушил его жизнь… на этом этапе... И я же… я посмел… влюбиться в него!! Я знаю, нечего и стараться – в голове это не уложится еще долго, слишком долго…
«Не надо изводить себя ТАК. Ангел, вспомни… тебе тоже сломали жизнь… причем, гораздо раньше, чем ему. И так же, как и он, ты ни в чем не был виноват… сначала пришел он, неназываемый… убил родителей… а потом убил жизнь в тебе…»
Нет, это не оправдание. Я не должен уподобляться зверью, надругавшемуся надо мной. О дьявол… я ведь просто выполнял свою работу!! Шеппард велел «убей»… и, как всегда, я пошел и убил… и это не моя боль. Моя боль осталась в прошлом… в той темной ночи, когда я увидел окровавленные тела Дайаны и Сэмюэла Инститорисов… язык не поворачивается назвать их мамой и папой. Иначе слезы потекут с новой силой.
Как же я умудрился сквозь толщу стольких черных лет пронести свою невинность, ранимость и чистоту? Не иначе, сердце, я действительно должен простить тебе все глупости и промахи… вот хотя бы во имя первозданности собственной души, которую ты сберегло для нас обоих. Ты чудом бываешь… иногда. Однако жизнь еще не закончилась. И после обеда я обязан прийти в штаб-квартиру к Шепу… выслушать все его замечания по делу, имевшему место в доме №3 по 9-ой Парковой авеню… проклятье!! Как я не хочу к нему идти!!! Если его всевидящие серые глаза хоть на мгновение заподозрят даже самый слабый намек на те чувства, которые меня сейчас обуревают, то безжалостно пролезет в самое нутро… вытряхнет из меня всю правду… и тогда мне не жить. Один черт знает, что он скажет на все, что откроет? Но ничего хорошего, это точно…
Хочу или не хочу, а собираться надо. С большой-пребольшой неохотой выпускаю из рук блейзер, брызгаю слезами на пол своей спальни, одеваюсь во все черное (сегодня у моего сердца траур… на полном серьезе) с цепями и выхожу из дома. Почти жалею, что моя прекрасная машина не черного цвета… или хотя бы темно-фиолетового.

- Что-то ты неважно выглядишь, - небрежным тоном бросил Шеп, разглядывая тонкие черные круги у меня под глазами, - не иначе, плохо спал перед заданием… и тебя сильно утомили… что-то пошло не так?
- Все так, - безразлично ответил я, беря у него из лапищи стакан виски со льдом. - Я просто… я действительно устал. Пришлось ублажать слишком много народу. Ты что-то еще хотел мне сказать?
- Да, в общем-то. Ты знал, что у него есть сын?
- В Интернете об этом ничего не написано, да и ты не удосужился просветить, - я пожал плечами с как можно более равнодушным видом. Голос, спасибо настороженному сердцу, вроде бы тоже не выдал. - А что, его сосунок имеет какое-то отношение к делу?
- Да нет, - Шеппард, которого до этого момента как будто что-то тревожило, расслабился. - Его этой ночью, как выяснилось, даже дома не было. Утром привез какой-то приятель с вечеринки. Он до того упился, его сынок, что был без сознания. И ранение в ключицу успел получить. А еще, когда очнулся, ни хера понять не мог. Как в амнезии. Ну и вот… подхожу ближе к теме… мое начальство решило через сыночка добить Максимилиана и в аду.
- Каким образом? - я закурил с откровенно скучающим видом, хотя сердце забилось так, что чуть не сломало мне позвоночник.
- Никто, кроме таких как мы и наши оппоненты в правительстве, не знает, какой важной персоной был Максимилиан Санктери для Штатов. Широкая общественность вообще… даже имени его никогда не слышала. Потому сегодняшнее исчезновение Санктери-младшего прошло абсолютно незамеченным – наша корпорация в этом участия не принимала – не хотелось ни мешать… ни помогать.
- О чем ты? - кажется, моя затяжка была слишком быстрой и нервозной.
- Правительственные агенты забрали Ксавьера на базу… ту, где ты провел 12 лет. Заступиться за него уже некому… а на его смазливую мордашку давно уже облизывался начальник твоего бывшего департамента. Бэзил Варман – помнишь его? Ты и не мог забыть… Максу уже много раз предлагали добровольно принести сына в жертву национальной безопасности. Он все никак не желал… по-моему, по вполне понятным причинам. И огромная власть, которую он держал в своих руках, позволяла ему это. А потому его лучший, как он считал, друг – все тот же начальник твоего оставшегося в прошлом департамента – очень хитро и расчетливо прибегнул к помощи нашей конторы, чтобы убрать единственное препятствие на пути Кси в его постель. Убрать так, что и комар носа не подточит… никто, абсолютно никто кроме сторон, еще только позавчера подписывавших злополучный контракт, не знал об это договоренности. И все… теперь уже все. Наш заказчик Варман, сам, своими руками – об этом пункта в договоре не было – получил свою добычу. Теперь он будет таким же учителем для Кси, каким был для тебя. Зная, каким был Макс, я боюсь, что Ксавьер станет нашим врагом №1… ну, со временем, после того, как его сломают, а потом – обучат. Мне мнится, что это случится очень скоро… и что вы на своих заданиях столкнетесь лицом к лицу. Все, я предупредил. А теперь хотел бы поздравить тебя – ты блестяще справился со сложнейшим заданием. Гонорар будет соответствующий.
Шеппард пододвинул ко мне темно-коричневый чемоданчик.
- Сколько? - мои бескровные губы едва шевелились, но голос хранил спокойствие – я еще не до конца переварил полученную информацию.
- Здесь 27 млн. долларов. Ты хорошо поработал, малыш. Даю тебе три дня выходных. Потом…
Дальнейших слов я уже не услышал – меня поглотил сильнейший шок. Давящая тьма небытия… в котором высокими волнами на измученную душу набегала, накрывая с головой, боль... Какие жуткие видения рождала она…
Золотоволосый бэби… жалобно кричащий и безуспешно вырывающийся из стальных лап Бэзила Вармана... И все тот же бэби… с промытыми зелеными озерами глаз, не имеющими никакого выражения… ни кровинки в лице… только безграничная покорность и готовность в любой момент раздвинуть длинные ножки. Малыш, превращенный в специально обученную шлюху… малыш, в котором не осталось ничего от малыша… МОЙ малыш с трижды проклятым Варманом… о, небо… я слишком хорошо знаю этого «учителя»… так хорошо, как предпочел бы не знать. И так хорошо, как не пожелал бы узнать его моему заклятому врагу. Впрочем… как это ни смешно, Бэзил и есть мой самый заклятый враг. В свое время он ломал меня. И если бы я не был уже тронутым и необычайно сильным духом в своем сумасшествии, он бы точно меня сломал. Да, со временем он сломал бы даже меня… если бы я не притворился так искусно, что сумел обмануть его водянисто-голубые глаза без единого, самого слабого намека на присутствие души. Он обламывал ВСЕХ… обламывал так, что мальчиков, моих собратьев по несчастью, приходилось месяцами держать в смирительных рубашках, чтобы они сразу не покончили с собой.
Мой хрупкий малыш не выдержит и часа его пыток. И когда сдастся… Бэзил заставит его давать снова и снова… Ксавьер будет подчиняться… а аппетиты Вармана будут только расти… вширь и вглубь. И тонкое тело моего разбалованного возлюбленного
(«Ого, я не ослышалось?!!»)
не выдержит… он просто умрет, не снеся такого обращения… его затрахают до смерти меньше, чем за сутки! Бэзил ни в чем не знает меры… сожжет моего мальчика в своей постели за одну ночь. Пожрет его… проглотит… о, дьявол… у меня же совсем нет времени!!!!!
«Так, берем себя в руки. Дыши размеренно, Ангелок, говори медленно и равнодушно… от твоего дыхания и голоса сейчас зависит целость и сохранность души и тела Кси…»
- Спасибо, Шеп, - холодно поблагодарил я босса за заботу, заметив, что он умолк. Мои глаза застилала плотной пеленой ненависть и проникшая глубоко в сердце тревога. Надеюсь, Шеппард ничего не понял. - Я могу идти?
- Да, дорогой. Отдыхай, - судя по безмятежному тону, Хардинг и правда ничего не заприметил (мое лицемерие переплюнуло самое себя). Тем лучше… меня никто не подозревает.
Однако я могу еще все испортить, если, едва выйдя из здания, помчусь сломя голову на выручку Ксавьеру. Сейчас, когда я встал, спокойно наклоняюсь к сидящему Шепу, получаю от него привычный поцелуй в щеку, беру успевший стать ненавистным чемодан
(«С твоей помощью Кси загремел в лапы к Бэзилу! и ты еще берешь за это деньги?!!»)
и иду прочь из его кабинета. Вызываю лифт… спускаюсь на первый этаж… лицо неподвижно, каменная маска безразличия… как во сне ищу феррари на стоянке, нахожу и, ни разу не превысив скорость (такое бывает очень редко…), попадаю домой. Франциск купил какао (несмотря ни на что, оно мне явно пригодится!) и сейчас готовит ужин.
После трапезы настанет время моего внеочередного задания. Задания, которое я даю себе сам, и вознаграждением за которое станет самое большое сокровище на Земле. Но еда еще не готова, у меня есть время подумать и разработать план действий. И для начала, надо вспомнить базу.

Чудный уголок земного шара – пустыня из красного песка, глубокие каньоны, несколько огромных кратеров метеоритного происхождения и ни одной живой души вокруг. В этом диком краю построена самая ужасная тюрьма в США – тюрьма для избранных… тех, кому суждено стать подстилками и игрушками сластолюбцев во славу великой Америки… полигон на выживание для шпионов, работающих не головой, а… короче, для таких как я.
Нет, я ничего не забыл. Аризона... благословенное и проклятое Богом место. Не думал, что когда-нибудь вернусь в сердце преисподней… особенно после своей отлично разыгранной Шеппардом «смерти». Я мертвый для Бэзила Вармана уже более 5 лет… и тем большим сюрпризом для него стану. Этаким призраком справедливости и мести с того света. Ведь он – единственный из моих оставшихся в живых мучителей. Самый главный и самый ненавидимый. Что ж, тем больше у него сегодня шансов отбросить коньки…
6. Бэзил
Я прилетел на вертолете – своем вертолете – глубокой ночью. Пилотировать научился с подачи Хардинга (он всегда хотел сделать из меня универсального солдата). С собой я в геликоптер взял мотоцикл, ведь садиться в районе базы равносильно смертоубийству. Выбрал удобный (ближайший к цели) кратер, приземлился, заминировал вертолет на всякий случай и погрузил на мотоцикл некоторое макроколичество оружия, которое также взял с собой. Пока перетаскивал его, думал о том, что не подхожу по всем параметрам на роль Арнольда Шварценеггера из фильма «Коммандос», а еще о том, до чего же все это смешно. Было бы смешно… если бы не…
Я встряхнул головой – хватит думать! Вспомним по дороге все свои навыки, и старые и новые, а пока натягиваем шлем, прячем под него длиннющие волосы, седлаем «харлей» и мчимся… мчимся… навстречу судьбе. Боже, помоги мне! Сердечко, тебе тоже не мешало бы помочь мне, а не скулить и причитать... Без вас (вас обоих) я не справлюсь!!

Небо ясное, а ночь безлунная. Это прелестно и мне на руку. На базе, разумеется, избыток освещения, но все окружающее пространство, слава Сатане, погружено во тьму. Попасть на территорию полигона легче, чем плюнуть – я показал охране у ворот свое старое удостоверение – можно подумать, они помнят всех смазливых пацанов, которые тут работают задницами. Слабо верится, однако сработало. За пистолет пока хвататься рано.
За четыре года тут ни хрена не изменилось. Ну, перекрасили пару казарм и сделали для головного административного здания новый фасад под антик. Зато атмосфера все та же… этот сухой горячий воздух сам меня как будто пригибает к земле. В нем словно звенят слова о приказах, покорности и полном подчинении. Хочется кашлять, но я не издаю ни звука, припарковывая мотоцикл, и крадучись, подбираюсь к своей старой казарме. Почему-то я уверен на все сто, что Ксавьер именно там. Я не ошибся.
Вокруг почти нет народу – похоже, все спят. У входа в казарму стоят и громко базарят двое офицеров. Они явно навеселе. Прислоняюсь к стене буквально в шаге от них и прислушиваюсь, пытаясь вникнуть в суть разговора:
- Нет, ты просто обязан попробовать его утром! Бэз заверил, что он необыкновенная конфетка. Аристократ! Голубая кровь!! - он громко икнул.
- Да гониво все это, Риччи, аристократы сюда не попадают! Небось, ужрался перед процедурой, а чего не привидится с пьяных глаз…
- Рэй, ты дурак на всю голову! Бэзил ради него даже кокаин сегодня у меня не одалживал!!
- Чего-чего?
- Того! Бэз говорит, что он действует похлестче дури… такой сладенький… клубничка в чистом виде… да еще и с характерцем… пряная клубничка… это ж просто сказка. Несмотря на кажущуюся хрупкость, вмазал Варману пару раз по яйцам, но ты же понимаешь, старого быка это только раззадорило еще пуще… он в малого так засаживал… любо-дорого было посмотреть… а кровищи-то сколько было! Красота... - Риччи поцокал языком, а в следующее мгновение получил пулю в висок. Его дружок Рэй отстал всего на долю секунды, нужную для того, чтобы еще раз нажать на курок.
Я с шумом выдохнул воздух и смахнул выступившие во внутренних уголках глаз слезы. Я оторвусь по полной программе... но это будет потом. Главное – не думать сейчас.
В казарме мертвая тишина – затраханные (в прямом смысле даже больше, чем в переносном) дневными трудами желторотики спят сном покойников. Судя по лицам, это недавно отобранный взвод еще не до конца обкатанных шлюх. Они мало еще принимали… мало поработали подстилками для своего начальства… как мило.
«Помню как сейчас, как это было с нами… что ж, удачи им… на славном поприще».
Ехидное сердечко, как всегда, в своем репертуаре. Я прошел общую комнату и толкнул дверь в Ширхелларз – так я мысленно прозвал пыточную, где Варман и Ко годами ****и меня всеми мыслимыми и немыслимыми в природе способами. Сейчас там никого не было – по всей видимости, Бэзил отдыхал после изнурительных «занятий». Включив верхний свет, я понял, что ошибся – здесь кто-то был. И этот кто-то…
Внутри все оборвалось, когда я увидел... увидел…
«Боже, я проклинаю тебя!! За что, ну за что было так мучить его?!! Он ведь такой маленький… такой беззащитный… статуэтка из хрусталя. Если пальцы дрогнут и выпустят его хоть на мгновение… все разлетится по миру на миллионы осколков, которые потом не собрать. Кроме того, он же ранен!!!! Ангел, ну и какого хрена ты застыл столбом?!»

Ксавьер, лапочка… я подхожу к пыточному ложу и пытаюсь сообразить, ты ли это. Прелесть… тебя накрыли простыней, и я не могу понять, есть ли ты под ней… неужели ты такой худющий?! Или же… стал им… в конце этого дня?
Плевать. Сдергиваю грубую белую ткань и, подавляя отчаянный вопль, закусываю нижнюю губу до крови. Только бы не закричать... Кси… мамочки… даже меня так не разукрашивали в первый же день после «поступления». Чем же ты так досадил Варману? Похоже, простыми ударами по яйцам тут не обошлось. Началось, наверное, с них. Но ими не закончилось…
Робко, очень робко касаюсь кожи. Не вижу ни единого участка, оставшегося белым. Все в черных синяках… багровых кровоподтеках…колотых и резаных ранах… о, вот и знакомые глубокие следы от зубов… на бедрах, шее и талии. А я даже не подозревал, что она у тебя такая тонкая и изящная. Почему я это вижу только сейчас, когда хочется выть и кататься по полу, разрываясь в рыданиях?
Осторожно переворачиваю Кси на живот. Сразу машинально закрываю глаза. Могу представить, что там, но смотреть не хочу. Не хочу и не буду!!! Видеть необязательно. Мои руки ощупали каждый сантиметр тела и посуровели. Да уж, открыть глаза… означает прямо сойти с ума. Мне достаточно и того, что с пальцев капает кровь… смешанная со спермой. Они сами тянутся ко рту. Пробовать не надо, но я все же делаю это и сжимаю веки еще плотнее. Этот отвратный вкус я узнаю даже на краю могилы.
«Бэзил… клянусь Люцифером… восхода солнца ты не увидишь!!!»
Кладу Кси опять на спину и приоткрываю глаза. Поддавшись дурному примеру, золотистые ресницы лапочки тоже тяжело, очень тяжело приподымаются. Зеленого абсента не вижу – он практически полностью исчез за расширенными зрачками. Они расширены от такого ужаса, который явно не мог остаться в глазах даже после всего случившегося. И уж точно, его не могло испугать мое присутствие. А это значит, что...
За моей спиной стоит Варман.

Кровь враз отхлынула от лица. Я развернулся и сразу же наткнулся на ищущий хищный взгляд холодных водянистых глаз. Он изучает меня с нескрываемым удивлением и интересом. Потом грубо хватает за плечи и притягивает к себе.
- Привет, маленькая шлюха, - шепчет он мне в ухо, заодно и вылизывая его. - Рад, что ты воскрес и вернулся на службу. Понравился этот новобранец?
- Не особо. Он не в моем вкусе.
- Да? Жаль. А мне казалось, ты за ним и пришел… - одна его рука уже в моих штанах. Сколько раз я терялся, не понимая, как он это делает... Теперь все по-другому. Или нет?
- Тебе неправильно казалось. Сегодня я пришел за тобой, - голос звучит твердо, но в себе я этой твердости не чувствую. Он слишком крепко впился пальцами в мои бедра. А, ну да, повынимал все пистолеты и патроны… боеприпасы пропали вместе со штанами.
«Почему ты всегда беззащитен против него один на один? Неужели не существует способа справиться с этим ужаснейшим психом?!»
- Нет, это я пришел за тобой, - он увлекает меня на пол. Согнул и распластал на бетонных плитах. Куда девалась вся моя уверенность и злость? Остался страх, как и всегда… и тягучее, болезненно-горькое ожидание вторжения…
Он въехал в меня неожиданно. Вскрика я сдержать не смог. Мышцы разрываются под неистовым напором… если бы Бэзил не был так силен… он двигается во мне как экскаватор в песчаной почве... больно. Больно... больно на самой грани моих сил...
«БОЛЬНО!!!»
Бесконечно больно...
А потом я поднял голову, и стало в сто раз хуже – Ксавьер полностью пришел в себя и видел… все, что вытворял Варман со мной. Его гримаса боли на измученном личике была уже просто выше моего предела прочности. Я больше не могу…
Зашелся в диком крике. Бэзил рычит от удовольствия, слушая меня, и усиливает атаку. Вцепился зубами мне в шею и вонзил свой стальной член по самую рукоять… еще и еще… почему я не могу просто сдохнуть на месте?
Муки продолжаются еще минут пять. Я почти без сознания. Вспомнил, как защищаться от своего насильника – отключил сенсорные системы и превратился в куклу для траха. Обычное дело… если б еще не Кси… его прелестные глаза следят за происходящим в немой панике… и не пропускают ни одной, самой омерзительной детали. Вот Бэзил сжимает мой хер и улыбается с безумной садистской улыбочкой, слушая, как я захлебываюсь в боли… вот он хорошенько подминает меня под себя и впивается ногтями в бедра… кровь брызжет… вот он вжимается в меня со всей дури и жадно ловит мой самый жалобный крик… о, эта тварь, полностью потерявшая человеческий облик, наконец-то кончила. Что же теперь?
А теперь… на меня снизошло откровение. С глухим мучительным стоном я соскользнул с Вармана, развернулся и отчаянным усилием ослабевших рук свернул его бычью шею. Из чего только решимость родилась?.. Позвонки коротко и сухо хрустнули… и все. Потом я, расставшись с последними остатками сил, растянулся на полу и остался лежать так без движения.
 
Part 2 – The senses of elements
1. Штиль
Сладостное ощущение покоя. Откуда взялось? Ах да, все кончено. Я освободился от пытки. Но теперь на меня накинулась другая, может, не такая явная, но гораздо болезненная… в тысячу раз.
Кси…
Что делать теперь? Его приковала ко мне та ночь убийства Максимилиана. Меня приковала к нему эта ночь убийства Бэзила. Мы связаны неразрывно одной цепью… и совершенно друг друга не знаем. Помнит ли он, что я… или думает, что впервые увидел только сегодня? Считает ли меня убийцей? или, может, своим спасителем?
Шорох сползающего тела. Понимаю – он слез с пыточного агрегата и ползет ко мне. Интересно… я, наверное, получу сейчас удар ниже пояса. Возможно, даже в прямом смысле. Хотя если он измучен именно так, как выглядит, силенок ему явно не хватит, и особой боли я не почуст…
Нежный поцелуй в шею.
Поцелуй??!
Моего изумления достаточно для того, чтобы с усилием поднять голову и вытаращить на него глаза. ПОЦЕЛУЙ?!!!
- Не смотри на меня таким тяжелым взглядом, - маленький очаровательный нос сморщился. - Мне от него больно…
- Тебе не может не быть больно, - разве это мой глухой и хриплый голос?
- Я говорю не о физической боли, - его тихий шепот еще больше сбил меня с толку.
- Прости, - я отвел глаза, все еще не оправившись после этого робкого благодарного поцелуя. - Мне кажется, все разговоры можно пока отложить. Сейчас нам позарез необходимо выбираться отсюда.
- Я знаю, - он судорожно сделал выдох и зажмурился. Господи, если у него повреждены легкие или другие внутренние органы... - Не бойся, - добавил он, прочитав тревожную мысль, бившуюся в моем новом взгляде. - Я пока не могу идти, но я еще живой. Все будет в порядке. В квалифицированной медицинской помощи я не нуждаюсь. Ты и сам справишься…
О Боже… сколько доверия в последней фразе! Неужели таблетка подействовала так хорошо? Он правда меня не помнит!!
- Не надо дышать с таким облегчением, - в его голосе зазвенел металл. Пока еще слабо, но… - Ты еще ответишь мне на пару вопросов. Но пока я забуду о кое-каких твоих преступлениях… и еще десять раз успею переменить о тебе мнение.
Я чуть не поперхнулся. Насколько же я устал, если совсем не слежу за выражением своих глаз?! В них что, сейчас с легкостью можно прочитать все, что угодно??
- Ты сейчас как на ладони, - легкая улыбка тронула его запекшиеся в крови губы. - Но все так запутано… килограмм мыслей-эмоций в секунду… и все разные, все очень яркие… такого я еще не видел. Я пока не знаю, что и думать о тебе. И прежде чем мы начнем спасаться, ответь на один вопрос. Только на один.
- Какой?
- Что это за человек, столь любимый тобой, которого я тебе так напоминаю, и образ которого каждый раз встает в твоей голове и не дает тебе меня убить, а наоборот… заставляет влезать тебя в неприятности и вытаскивать меня из разных передряг?
Вот черт!! ТАКОЙ проницательности я не ожидал даже после того, как понял, что он читает мои мысли. О бллин… бллин… бллин… но я же не могу признаться!!!
- И не пробуй увильнуть от ответа, - его улыбка стала заметней. - Иначе я никуда с тобой не пойду.
- Ты его не знаешь. Судя по тому, какую музыку ты любишь, ты вряд ли о нем слышал даже краем уха.
- Допустим. Как его зовут?
- Вилле Вало, - все, имя вырвалось. И как у меня язык смог повернуться…
- Знаменитость? - убийственно-прекрасные глаза прищурились.
- Да. Европейская знаменитость.
- Из Северной Европы, - раненые губки сжались, но зеленые омуты смеялись теперь надо мной в открытую. - Не так ли?
- И все-то ты помнишь…
- Не ворчи. Встать можешь?
- Да, как ни странно, - я поднялся на ноги. Они отказывались слушаться еще пару секунд. Потом примирились. Я с облегчением походил туда-сюда, ощущая, что едва терпимая до этого момента боль в анусе нехотя проходит. Остановился над телом Кси и присел на корточки. - Можно приступать к операции по твоему спасению?
- Валяй, - он повернулся на бок. - Только сначала оденься.

Задница почти перестала болеть. О, кажется, мое тело вспомнило давно забытую функцию – умение быстро восстанавливаться. Все к лучшему.
Я нашел одежду Кси. Ту самую, в которую одел его утром. Вчерашним утром, потому что уже давно за полночь… это было только утром?!! А такое ощущение, будто миллион лет прошло… и во мне столько всего переменилось за какие-то несчастные сутки...
- О чем ты задумался? - его тонюсенькие руки крепко обвивают мою шею, голова покоится на плече. Золотые волосы, поддразнивая, щекочут мою растревоженную кожу.
- Что, уже не можешь определить сам? - я крепче сжал его худенькое тельце. До чего же ты стройный и невесомый, любимый мой… почти прозрачный…
- Нет, не могу. У тебя ширмочки на глазах, - голос настолько серьезный и тихий, что я невольно приостанавливаюсь и наклоняю голову, вплотную приближая к нему свое лицо.
- Какие еще ширмочки?! - с беспокойством смотрю в неподвижные озера абсента. Они блестят.
- Синие такие. Синие-синие… - он вздыхает и глядит на меня в упор. - Я никогда не видел такой небесной синевы, как в твоих глазах. Она кажется мне очень глубокой… такой как…
- Как что?
- Как космос, который скрывается за нашим небом. Как глубины океана под спокойной синей гладью. Как… ну… твои глаза – это целая стихия. Еще одна стихия Земли. И сейчас эта стихия скрылась за синим туманом. А я хочу увидеть опять… ее.
- Ее?!!
- Да, ее… - Кси увидел полное непонимание и добавил, - …твою душу.
- Какой ты нахальный…
- Уж какой уродился, - розовато-коралловые губы, всего пару минут назад отмытые от крови, на мгновение выпятились в шутливом поцелуе. - А куда ты меня несешь, если не секрет?
- К администрации.
- Зачем?
- Мстить… за тебя и за себя.

Все оказалось проще пареной репы. Я приоткрыл входную дверь и бросил в здание несколько бомбочек собственного приготовления. Шеф-повар взрывного искусства из меня вообще неважный, но это блюдо моему бывшему начальству явно должно было понравиться. После этого я нашел на стоянке свой мотоцикл, аккуратно усадил израненного Кси (его почему-то все время клонило в левый бок…), взобрался сам, и мы благополучно укатили с базы.
- И сколько часов мы проедем по пустыне прежде, чем закончится бензин или ты уснешь? - меланхолично спросил Кси, в очередной раз усаженный мной прямо после еще одного неудачного падения влево.
- Минут пятнадцать. А там два часа на вертолете, обратно в Лос-Анджелес.
- Вертоле-ет?! Где?? - он начал вертеть головой.
- Сиди спокойно… - я произнес последнюю фразу срывающимся голосом, поскольку зарылся носом в мягчайший золотой шелк его волос и едва не задохнулся до смерти. Черт меня возьми… как эти кудрявые локоны благоухают!.. тонкий, сладкий и странно опьяняющий аромат… перебираю губами отдельные пряди… целую… и почти физически ощущаю, как едет крыша…
Моя рука неосознанно прижимает его к себе за тонкую талию. Чувствую слабое сопротивление и сразу подавляю его. Теперь Кси очень близко… я ужасно хочу заползти под его (мою) рубашку и ощутить под пальцами его горящую после побоев кожу… хочу нежно утишить его боль… снять ее поцелуями, горькими от ненависти к его (и моим) мучителям. Знаю, сделай я это, ему стало бы легче… но лишь сжимаю зубы и чуточку ослабляю объятье. Ксавьер отвечает мне тихим вздохом, который унес бешеный ветер (мотоцикл едет на скорости за 200 км/ч), и откидывает голову мне на плечо. Прижавшись щекой к его белоснежному лбу, любуюсь огромными глазами, сейчас весьма напоминающими темные изумруды, и замираю от удовольствия. Как жаль, что кратер уже виден, через полторы минуты я вернусь к своему вертолету, и эта идиллия закончится…

- Садись рядом с местом пилота, - коротко скомандовал я, ссаживая его с мотоцикла.
- А ты что, не будешь садиться?
- Сначала закончу задание.
Первым делом я обошел геликоптер и снял с хвостовой части бомбовый механизм. Закинул его подальше в песок. Потом завел мотоцикл в грузовой отсек и задвинул наглухо дверцы, предварительно забрав оттуда маленький пульт управления. И потом только присоединился к Кси.
- Пристегнись, малыш, - я натянул ему на голову, сильно примяв волосы, наушники с микрофоном, потом надел то же самое на свою башку. Пропеллер начал медленно вращаться.
- Знаешь, я эту переговорную хрень раньше только в боевиках видел, - его восторженный голосок в ушах приятно разошелся по всему телу, отдавшись в каждой клеточке.
- Дальше все будет в пределах сюжета, - едва вертолет набрал дежурную высоту, я нажал на кнопку пульта. - Оглянись.
По тихому возгласу я догадался, что взрыв на базе был просто колоссальный. Шокированный до глубины души, Ксавьер долго не мог вымолвить ни слова, а потом едва слышно спросил:
- Это все из-за меня?..
- Это для нас обоих. И только для нас.
- Почему?
Я промолчал. Слишком долго рассказывать. Придется открыть ему всю жизнь. Открыть свою боль, страхи и желания. А я пока еще не уверен, что он примет это… и все остальное. Мы ведь не доверяем друг другу… и вряд ли когда-нибудь начнем.
2. Пламенный остров
Наконец-то мы дома. Уже восемь часов утра. Геликоптер привычно сел на крыше моего особняка, где нас уже ждал Франциск и завтрак у бассейна в пентхаусе. Кси продолжает изумляться:
- Когда ты успел распорядиться обо всем? Ты же ни разу никому не звонил! У тебя и телефона не было!!
- Просто мой повар знает, что я никогда не опаздываю к утренней трапезе. Не так ли, Франциск?
Франциск чопорно поклонился и отчеканил:
- Если месье уходит на ночную работу и не говорит, когда вернется, я подаю сытный завтрак ровно в восемь, и он каждый раз приходит вовремя. Независимо оттого, в Африке был или на Северном полюсе, месье всегда с большим аппетитом съедает сковородку омлета с паприкой, телячьи котлеты и морковь, тертую со сливками.
Повар отодвинул стул и жестом предложил Ксавьеру сесть. Поколебавшись, тот спросил:
- Могу ли я… отказаться от?.. я просто не хочу есть.
- Хочешь, - я мимоходом поразился жесткости собственного голоса, рванул Кси к себе (он буквально упал в мои объятья) и сел за стол, посадив его себе на колени. - Ты мой маленький гость, балованный ребенок, которого я с удовольствием покормлю сам. Твое дело – брезгливо помотать золотистой головой или, скривив капризные губы, съесть с ложечки предложенное лакомство.
Ксавьер недоверчиво глянул на кусочек котлеты, повисший на вилке у его рта, и застыл в раздумчивости. Похоже, запах был слишком аппетитный… его маленькие ноздри затрепетали… как же ты, наверное, голоден, гордый малыш…
Он закрыл глаза и проглотил первый кусочек. Губы порозовели сильнее и заблестели, покрываясь тонким слоем масла. Обворожительное зрелище… с трудом я сдержал порыв нежности, чтобы не сжать его судорожно в слишком тесных и болезненных объятьях. Осталось дрожать, отдыхая после изнурительного усилия воли, и слегка одичавшим от страсти взглядом следить, как двигаются маленькие мышцы на израненной шейке. Кси… только не открывай глаза… не смотри, я не хочу, чтобы ты видел… я не могу сейчас поставить «ширмочки»… и скрыть неистовое желание. Тебе просто нельзя знать, как я тебя обожаю!!!

- Я объелся, - томно сообщил Ксавьер, растянувшись на свежезастеленных черных простынях. - Если я засну прямо сейчас, ты не зарежешь меня до того, как ответишь на все интересующие меня вопросы?
- Нет, - я не знал, смеяться мне или плакать в ответ на эту тираду. - Я не люблю пачкать собственную постель.
- Правда?
Я кивнул. Кси чуть улыбнулся, сладенько зевнул и пролепетал, сворачиваясь в клубок и, как я понимаю, уже проваливаясь в сон:
- Полечи меня, пожалуйста. Я чувствую себя зараженной вирусом компьютерной программой. Вылечи мою шкурку, хакер… мне так больно…
Шатаясь как пьяный, я выбрался из комнаты. Нашел в аптечке мазь для заживления синяков и порезов и бездумно взял. Пока втирал ее в измученное тело бэби, пытался понять значение последних слов. Может, он учится на программиста? Шкурка… такое забавное слово… и к нему явно неприменимое. Ему гораздо больше подойдет «Белоснежка».
Я нахмурился. Белой эта сладкая снежная кожа станет не раньше, чем через 2 недели. А его обесчещенную попку я смогу полностью восстановить в правах как минимум только через месяц. И до этого времени я не хотел бы отвечать на его вопросы. Пусть выздоравливает. Я найду способ увильнуть от неприятной темы. А сейчас… я должен сделать ему весьма эротичный массаж. Умение подобной хренотени когда-то входило в мои прямые обязанности.
Вечером, после еще одной процедуры по втиранию мази, когда я понял, что синяки уже понемногу бледнеют, а раны затягиваются, можно было восстановить (или пробудить…) чувствительность кожи. Я не хочу, чтобы после этого ужасного «приключения» он стал духовно и физически невосприимчив к ласке. День он проспал целиком, отдыхая во сне… мой малыш… теперь, думаю, готов к еще одному, очень приятному испытанию. Мне нужно преодолеть последний барьер – неизвестно откуда взявшуюся стеснительность.
«Неизвестно?!! А, по-моему, от меня! Он же спит!! Ты хочешь подло воспользоваться его беззащитностью во сне?!»
О нет, нет… сердце, это же глупо. Если ты воображаешь, что я посмею… я что, черт подери, похож на идиота??!
Я хорошенько вымыл руки (уже в третий раз за один час), разделся по пояс (не скажу, что с рубашкой расставался охотно, но пачкать ее в полупроводниковом бальзаме у меня было еще меньше охоты…) и приступил. То есть, еще не приступил, а зашел в спальню и застыл перед кроватью.
Еще не поздно отступиться… может, не стоит?
«Смелее, Ангелок… можно подумать, ты кусаться собрался… или ****ь его, грубо ткнув носом в подушку…»
Меня передернуло. Фу, сердечко, я не помню ни единого случая, чтобы кого-то принуждал спать с собой!
«Ага, особенно если учесть, что таких прецедентов было гораздо-гораздо меньше, чем обратных…»
Да, я прекрасно понял – меня имели раз в двести чаще, чем я сам кого-нибудь… правда, в последние годы службы правительству я все реже занимался основной работой, все больше поглощаемый организационными вопросами… и Бэзилом. Он называл меня самым смазливым шпионом и самой маленькой шлюхой, с невинным видом на все четыреста. В последний год я был его самой любимой ****ью. Не скажу, что это сделало его мягче или человечнее (само понятие человечности не имеет с ним ничего общего), но, по крайней мере, основательно затрахав меня за десяток лет, он неожиданно понял, что можно получить удовольствие, не избивая жертву каждый раз до полусмерти и не превращая ее в бесформенный кусок окровавленного мяса. Мне странно об этом думать, но еще 7 лет назад, когда он поставил меня во главе нашего презренного отдела, Варман начал проявлять какое-то грубое подобие нежности. В очередной раз изнасиловав, Бэзил втихаря утаскивал меня в свои богатые апартаменты вандала, где умелыми руками прирожденного врача, ставшего по злой иронии судьбы больным садюгой и палачом, расслаблял и успокаивал мое полумертвое тело… вот этим самым массажем, который я сейчас сделаю Кси. Если, конечно, из транса выйду.
Может, все-таки не приступать?
Но отступить я уже не могу. Ксавьер спит в идеальной позе, так и требующей массажа – точно посередине кровати, повернувшись на животик и сбросив с себя одеяло. На голом теле уже заметна ослепительная белизна – она проглядывает то здесь, то там, пробившись сквозь багровые полосы ран и синих кровоподтеков. Соблазнительная кожа, соблазнительная даже в своем заживлении… лапочка, не дай мне сорваться…
Беру со столика малюсенькую бутылочку бальзама пронзительно-красного цвета, проливаю несколько капель на его спину и замираю. Несколько секунд, нужных для того, чтобы задержать дыхание, прежде чем ринуться в глубокий омут…

Я совершенно не осознаю себя. Под моими руками чувствительная и очень нежная плоть, загорающаяся все сильнее от прикосновения к прикосновению. Я блуждаю по ней, не пропуская ни единой клеточки, вливая в них медленно, по молекуле, ароматный бальзам, и ощущаю напрягшимися подушечками пальцев, как благодарно эта атласная кожа отвечает мне. От Кси исходит столь ощутимый жар, что уже бессознательно дую на горящую кожу, сбрызгиваю новыми порциями прохладной тягучей жидкости и продолжаю нежное давление, через минуту заставляя пылать все еще сильнее. Неровностей от царапин и укусов уже нет – исчезли, бальзам разровнял кожу и довершил славное дело лекарственной мази. Теперь кожа ровная, гладенькая и блестящая… как шелк… синяки совсем побелели… и это просто чудо Востока. Смотрю этикетку на бутылочке: “made in Japan”. А я думал, там только механические животные и караоке…
Мои стеснительные не к месту и не ко времени пальцы еще немного целомудренно походили по спинке и шее малыша и, наконец, после долгих и нудных упрашиваний осмелились заползти пониже. Я вступаю в очень опасную игру… но его попка пострадала слишком сильно, а я обязан излечить его от всего. Значит, и от этого тоже.
Со сдавленным вздохом я стянул с Ксавьера трусы и нерешительно запрыгнул в постель. На весу заниматься такими деликатными делами не полагается, но со стороны это теперь так выглядит... Одна надежда на то, что Кси спит слишком крепко, ничего не почувствует и не проснется.
«Я не понимаю, ты что, боишься доставить ему наслаждение?»
Нет, не это. Мне наплевать на все, кроме одного – того, что он подумает обо мне… нет, и это пофиг. Начинаю нежно гладить ножки, от полудетских острых коленок вверх… кожа подрагивает… загорается… и начинает почти светиться… моя голова склоняется ниже, чтобы рассмотреть это чудо, а руки, сами не зная, че делают, перемещаются по ноге вглубь… на внутреннюю сторону бедер. Здесь кожа еще нежнее и притягательнее... соблазнительно поддается бессовестному давлению пальцев… только лишь пальцев… а я так хочу впиться в нее неистовым засосом…
Мои волосы скользнули по коленным впадинкам. Ксавьер шевельнулся… о, кажется, я уже знаю одно его слабое место – он боится щекотки. Это означает две вещи: во-первых, он ревнивый, а во-вторых, кожа почти исцелена. Можно продолжать без опаски.
Едва ощутимо касаюсь губами бедра на самой кромке с попой. О массаже давно и думать забыл – я хочу его, я так его хочу... Руки, правда, продолжают массировать израненное и столь желанное узкое отверстие, аккуратно втирая бальзам по краям разорванной ужасным натиском кожи, но я… я потерял голову. Забыл, что нуждаюсь в дыхании, и бесстыдно блуждаю острым язычком всюду, куда могу дотянуться… ласкаю его болезненную ранку… она затягивается просто на глазах. Раздвинул ему ножки… совсем чуть-чуть. Зарылся в попку, стараюсь не причинять боли, нежно вылизываю теплое спящее тело в самых интимных местах и изо всех сил пытаюсь не впиться в него зубами. Это кайф… но только не для него и не сейчас. От наслаждения и кислородной голодовки и так темнеет в глазах, но я не смею лишний раз вздохнуть, чтобы не спугнуть свое счастье. До чего же он возбуждающий… невинный и сладкий…
Не смею больше тревожить его и обессиленный борьбой с самим с собой, растягиваюсь рядом с Кси на постели. Успокаивающе поглаживаю его горящее тело – мое, распаленное безумным всплеском вожделения, уже не успокоить таким способом. А потому беру губами несколько прядей длинных шелковистых волос и провожу рукой по собственному херу. Только одно скольжение вспотевшей от желания рукой и… зубы сжались, вскрик утонул в золоте его локонов… а судорогу тела без звука приняла постель. О-о-о, да… лапочка меня возбудил самым бессовестным образом, даже не зная об этом… и буквально заставил кончить. У меня еще не было такого экстенсивного и интенсивного оргазма «два в одном»…
Бальзам незаметно закончился – все содержимое бутылочки отправилось прямиком в… н-да, это звучит почти смешно. Малышу уже гораздо лучше. Вопреки всем опасениям, он так и не проснулся. Стонал от удовольствия тихо, но отчетливо, и все равно не очнулся от сна. Усталый и более чем удовлетворенный диким экспериментом с массажем, я заботливо укрыл Кси одеялом, подоткнул по краям и отправился в душ. Чуть позже я снова присоединюсь к нему. Надеюсь, он разрешит обнять себя во сне.

Утром у него началась лихорадка. Я не мог сделать абсолютно ничего, чтобы облегчить его страдания – ничего не помогало... И вот… уже целую неделю он мечется в постели, изредка приходя в сознание, и переживает во сне ужасную ночь своего похищения в сотый и тысячный раз. Мой малыш… шок был для него слишком силен. Бэзил изнасиловал Ксавьера еще страшнее и противоестественнее, чем таинственный насильник меня в первый раз когда-то. И это служит для меня лишним поводом для депрессии. Его тело выздоравливает, но он сам… я чувствую, его сознание все глубже и глубже погружается в себя. Я не могу позволить Кси окончательно впасть в это дикое подобие комы. Сегодня он еще ни разу не пришел в себя. Надо что-то делать…
Я закинул работу. Как я могу работать, если даже спать не могу?! А сон – это самое важное в работе киллера. Если такие как я не в состоянии спокойно спать, они не могут убивать. А я сплю (то есть спал до начала этой безумной недели) спокойно. Совесть у меня чиста, потому что сердце знает слишком хорошо – я лишь орудие убийства. Если другие киллеры не могут спать спокойно, они опять-таки не годятся… на роль орудия убийства. Я тоже сейчас не гожусь – я так переживаю за малыша, что вообще никуда не гожусь. И есть тоже не могу…
Однако сегодня, может, от нервного и физического истощения мне страшно захотелось жрать. Франциск удивляется молча и готовит мои любимые салаты и суши. В данный момент, например, уничтожаю уже третий завтрак – фаршированные изюмом печеные перепела и традиционную жареную картошку. Допив очередную чашку кофе (я его почти ненавижу, но из этой чашки пил какао Ксавьер, я хочу касаться ее снова и снова, а это значит…), я собрался встать из-за стола и проведать своего малого, но…
- Сядь обратно, пожалуйста, - повар устроился на стуле напротив. Я молча повиновался. Его изучающий взгляд скользил по моим волосам – от макушки к ремню. - Ты ничего не хочешь мне объяснить?
- По какому поводу?
- По поводу своей работы, - Франциск взял солонку и принялся вертеть ее между пальцами, ужасно меня нервируя.
- А именно? - думаю, вид у меня в самый раз – самой что ни на есть оскорбленной невинности.
- Малыш, не надо, - кажется, ему больно.
- Чего не надо? - я вынужден играть выбранную роль до конца.
- Прикидываться шлангом. Я понимаю, что это часть твоей загадочной работы, однако должен напомнить, что моя работа во многом – это ты. И я работаю на тебя почти 5 лет… и я не слепой, не глухой и не круглый дурак. Я видел и вижу, что тебя всегда что-то гнетет. В басню об агенте правительственной разведки я верил дней шесть. А потом… Ангел, просто пойми меня правильно… ты… выглядишь слишком умным, красивым и несчастным, чтобы быть шпионом.
- Ну и что же ты хочешь услышать? - его заботливый голос вызвал во мне глухое раздражение. - Признания в том, где я на самом деле работаю? Ты его не получишь. Не потому, что я тебе не доверяю (я доверяю тебе!!), а потому, что мне неминуемо придется выкладывать и предыдущее место работы.
- И что в этом плохого?
- Ты будешь презирать меня… - мой голос внезапно сел и ослабел до едва слышимого шепота. Глаза Франциска потемнели:
- Презирать? только не тебя!! Я наблюдаю за тобой все время, когда ты дома. И знаю теперь, что ты… - он поискал нужные слова на потолке и стенах, - …редкостная лапочка. Что ты невинный и распущенный, нежный и колючий, гибкий и несгибаемо твердый, обворожительно-охренительно горячий и отстраненно холодный, соблазнительно хрупкий и капризный, как высококлассная проститутка, и убийственно-опасный, как нож профессионального наемного убийцы. Я неплохо изучил грани твоей яркой противоречивой натуры и до сих пор пребываю в сомнении по поводу того, кем ты работаешь… вообще, кем можешь работать.
- Хочешь знать? Честно и откровенно? - я затаил дыхание в ожидании ответа.
- Да, хочу. Прямо сейчас, - он ударил кулаком в ладонь.
Я расслабился и закрыл глаза, позволяя роковым фразам вольно литься:
- Ты угадал все абсолютно верно. Попал не в бровь, а в глаз. Единственный нюанс – хронология. Я не мог быть всем перечисленным одновременно, а потому поясняю. Я работал, как ты метко выразился, высококлассной шлюхой… на правительство. Находился на службе у национальной безопасности США с восьми лет. А сейчас работаю профессиональным киллером… почти сразу после превращения в него я и взял тебя на работу. На прошлом своем задании я убил отца золотоволосого малыша, уже неделю спящего в моей спальне. А потом влюбился в этого малыша. Я так боюсь за его жизнь, что все эти дни не ел ни хрена, пока не дошел до стадии истощения на грани смерти. Но умирать я пока не имею права, потому сегодня, поддавшись жуткому приступу голода, заставил тебя готовить снова и снова. Теперь тебе все ясно?
Повар встал, перегнулся через стол и со всего размаху влепил мне пощечину.
- За что? - я покачнулся и едва не упал со стула, но Франциск успел меня поддержать и прижал к себе.
- За то, что молчал так долго, - он крепко обнял меня за плечи и спрятал лицо в моих волосах. - У меня всегда руки чесались приласкать тебя... только я не знал, от какого горя тебя утешать. Вспоминаю сейчас все твои истерики, депрессии, взрывы ярости и отчаянного веселья… Малыш, почему ты мучил себя так долго? И меня мучил, сам того не осознавая…
- А что еще я мог сделать? Как я могу определить, кому можно доверять, а кому – нет? Только проверка временем что-нибудь показывает… преданность каждую секунду этого времени. Если бы ты хоть одним намеком дал мне понять, что не испытываешь ко мне той самозабвенной любви, которую я сейчас вижу отчетливо, я ни за что не признался бы сейчас во всем…
- Я так и понял, - Франциск мягко отстранился и подтолкнул меня к выходу из столовой. - Я на кухню. А ты иди к своему милому. Удивляться и потребовать детальный рассказ я могу и позже.
- Спасибо… «папочка», - я лукаво улыбнулся и с тревожно бьющимся сердцем
(«А вдруг он уже пришел в себя?!»)
вошел в спальню. Нет, надежда не оправдалась, Кси разметался по кровати в своем диком сне-лихорадке. Лапочка… если ты к вечеру не придешь в сознание, мне придется кормить тебя внутривенно. А пока я волей-неволей обязан оставить тебя и уйти на работу.
…иначе Хардинг сдерет с меня три шкуры.
3. Перед грозой
Шеппард оторвал глаза от кипы бумаг и холодно глянул на меня:
- Ты хочешь уволиться?
- Не понял…
- Ты хочешь уволиться? - спокойно повторил Шеп.
- Эй, ты чего?! - сердце забило тревогу от неясных предчувствий. Я велел ему заткнуться.
Хардинг хрустнул пальцами и повернулся ко мне вполоборота:
- Ты отказался от трех весьма заманчивых клиентов; больше недели без всяких объяснений не показывался в офисе; а сейчас пришел с таким затравленным и измученным видом, что никакого другого вопроса у меня и не могло возникнуть. Присаживайся.
- Не хочу, - я нервно улыбнулся. - Я вовсе не собираюсь увольняться. У меня просто… просто я… у меня проблемы, которые касаются только меня.
- Ты в этом уверен?
- Откровенно говоря, нет, но… я пришел просить себе еще выходной. Хотя бы один день. Я не могу выйти на задание просто физически.
- Разумеется… никто не сможет это сделать, если не будет высыпаться целую неделю.
- Почему ты думаешь, что я не спал неделю?
Босс пожал плечами:
- По тебе много не скажешь, и мне остается догадываться, что такое страшное с тобой приключилось, но твои воспаленные и смертельно усталые глаза заставляют меня тревожиться сильнее, чем ты можешь себе представить. Не хочешь поделиться проблемой?
- Ты не сможешь подсказать мне выход.
- А ты не будь в этом так уверен.
- Я ни в чем не уверен, Шеп. И я боюсь. А со своим страхом справлюсь только я сам.
- Почему ты перестал мне доверять? - его серые глаза приобрели знакомое пронизывающее выражение. Не могу допустить его в свой внутренний мир именно сейчас:
- Я доверяю тебе, не сомневайся. Возможно, просто настало время проверить твое доверие ко мне. А потому доверься мне немедленно и больше ничего не спрашивай.
- Как скажешь. Поговорить с тобой, по крайней мере, можно, или ты жутко торопишься?
- Могу остаться на полчасика. А у тебя что, совсем дел нет?
- Ангелочек, я не видел тебя 8 дней и элементарно соскучился. Работа может и подождать. Иди сюда, - Хардинг привычным движением привлек меня к себе.
В его медвежьих объятьях я ощущаю себя неповторимо маленьким и беззащитным, но проверенная надежность его могучих мускулистых лап успокаивает. Всегда тревожило лишь одно – он без памяти влюблен в меня, но пресекает в корне любую свою шальную мысль. Я верю, что его воля огромна, но ведь не бесконечна же… когда Шеп сорвется? И. если это произойдет, не превратится ли он во второго Бэзила? Он, конечно, совестливый и сердечный, но мало ли во что может превратить его страсть… Кроме того, Варман по комплекции и рядом с ним не стоял. Шеппард такой верзила, что при желании может изнасиловать меня одним мизинцем. При желании… одним мизинцем… нет, он слишком меня любит… или нет?
- Я обожаю тебя, - прошептал Шеп, вряд ли даже догадываясь, как метко разрешил мои сомнения. - И никогда не хотел причинять боль. Если сегодняшними расспросами я обидел тебя, прости меня, малыш. На самом деле я хотел поговорить с тобой о твоем последнем клиенте.
- Максимилиан? - мое тело слегка напряглось, и его руки не могли этого не заметить.
- Не совсем. Ксавьер.
- Опять?! Дался тебе малой Санктери…
- Не мне. Правительству.
- Ну что уже случилось? - нетерпение я довольно ловко выдал за раздраж.
- Едва поступив на базу, он уже ночью оттуда сбежал, подорвав штаб-квартиру управления, где, к счастью, было немного людей. Кроме того, задушен его учитель Варман, наш недавний заказчик, и застрелено несколько офицеров. Ходят упорные слухи, что Санктери помогли сбежать. Ты ничего не слышал об этом?
- Забываешь о том, что я неделю из дому не выходил. Какие новости, когда мне так хреново?!..
- Малыш, может, ты заболел?
- Может… - я горько вздохнул. - Вполне возможно, у меня СПИД. Закончил инкубационный период и теперь перешел в наступление…
- Шш! Не смей так говорить!! По этой части ты абсолютно здоров, я уверен. Я продолжу. Ксавьер исчез, сотворив дичайший переполох и панику, его разыскивает национальная служба безопасности, ЦРУ и наша контора. За его голову назначена кругленькая сумма, однако всем нам он нужен только живым. У Максимилиана огромное наследство, если Кси умрет, все автоматически по завещанию достанется его двоюродной сестре Шейле. Она живет в Европе, семья у нее немаленькая, правительство просто не сможет дотянуться до нее и, тем более, убить. Все это вызовет широкий резонанс у общественности.
- Зачем вообще кого-то убивать?!
- За неимением наследника все богатство Санктери достанется государственной казне Штатов. А оно не очень скромное – 29,7 млрд. долларов по официальным документам и является в пять раз большим на самом деле.
Я еле-еле сглотнул сухой комок в горле и спросил:
- А если этого Ксавьера найдут живым?
- Вообще его заставили бы подписать документ, по которому он отказывается от прав на собственное наследство, но это было бы в том случае, если бы он был совершеннолетним. А в данной ситуации ему назначат опекуна-распорядителя имуществом, который постарается сделать так, чтобы унаследовать было нечего. Но без самого Кси все это им сделать не удастся – действия будут неправомерными. А они всегда все делают неукоснительно буквы закона, - Шеппард криво усмехнулся.
- Я не понимаю, к чему все это рассказывать мне?
- Я хочу, чтобы ты занялся Кси, его поисками. Хочу доказать этим вшивым правительственным агентам-недоумкам, что “Compare to State” – круче всех не только в США, но и во всем мире. И что наши сотрудники – лучшие из лучших. А самым лучшим из этих лучших не без оснований являешься ты. Потому-то я тебя и выбрал.
- Мило. А что потом, после того как я найду и поймаю малявку?
- Мы продадим его правительству… не за деньги, разумеется. Награду за Кси ты получишь и от своих, и от чужих. От меня, как обычно, премиальные, и от Белого Дома 32 млн. – именно во столько оценили голову Санктери. Короче, я рекомендую тебе хорошенько выспаться и заниматься работой. Завтра начнешь охоту.
- А если я не хочу? - вырвавшиеся слова принадлежали не мне, а сердцу.
- Не хочешь? Но… - Хардинг явно растерялся, - не хочешь или не можешь?
- И не хочу, и не могу. Но я это не утверждаю окончательно, я просто спрашиваю. Что, если я откажусь от этого дела?
- Я тебя пойму, если, конечно, ты сможешь мне вразумительно объяснить, почему.
- Объясню охотно. Мне с головой хватило папочки этого шустрого сопляка. Он так меня выбил из колеи, что я до сих пор не могу опомниться…
- А что такого произошло в ночь убийства? - у меня было омерзительное ощущение, что Шеппарду известно абсолютно все, но я бездумно подавил его – этого просто не может быть!
- Тебя это не касается, Шеп. Прости, но это действительно так. Когда пойму, что могу расколоться, тогда и открою тебе эту страшную тайну.
- О’кей. Проясни лишь одно – ты берешься?
- Не знаю. Я… еще подумаю. Дай мне время до завтра. Я позвоню или приду и… нет, просто позвоню и скажу два слова. Даже три.
- Какие?
- «Выхожу на охоту». В противном случае я не позвоню. Сам мне лучше не трезвонь – скорее всего, я буду спать.
- Договорились, малыш, - он чмокнул меня в щеку.
- Пока, Шеп, - я был успокоен, но не полностью. Что-то в тоне его голоса сильно разволновало мое сердце.
«Ему известно то, о чем ты даже не подозреваешь!!!»
Может быть. Все может быть…

Вернулся домой. И первым делом бросился к Франциску:
- Малыш в себя не приходил?
Повар сокрушенно покачал головой:
- Я бы очень хотел тебя обрадовать, но… извини.
- Ты не виноват, - я влетел в спальню и с отчаянным стоном опустился на постель рядом с Кси. Жадно притянул его к себе, нежно обхватил за талию и пытаюсь уснуть. Я не могу сейчас думать – нахожусь в таком ступоре, что мозги отказали. Это чистой воды издевательство. И издеваются надо мной все, начиная с Шеппарда. Ловить Кси… лапочку… искать его… продавать…
(«и предавать…»)
…да, и предавать… сдавать правительству… за большие деньги… и получать от Корпорации еще большие деньги… ведь кусок такой жирный… как же так? За что, за что мне это??!
Горячечно покрыл личико прелести поцелуями, прижался к его груди и вроде бы засыпаю. Либо во время, либо после сна, но я придумаю, что мне делать с летаргией. А когда Кси очнется… пусть сам решит свою судьбу. Я в его руках. И помогу ему всем, чем он захочет.

Франциск забыл меня разбудить. Самостоятельно проснувшись в девять вечера, я ужаснулся столь позднему времени до такой степени, что… короче, когда петушок в задницу клюнул, тогда меня и осенило, как пробудить лапочку. Главное, как обычно – не спешить.
Я тщательно подобрал одежду – черная рубашка просвечивает ровно настолько, чтобы оставить в мучительном сомнении по поводу наличия или отсутствия татуировок (они у меня есть...), черные джинсы той неопределенной низкой посадки, которая остается в зыбких рамках приличия и одновременно открывает узкую полоску кожи между ними и ставшей внезапно недостаточно длинной рубашкой. Соблазнительно и пристойно… я умудряюсь выглядеть одновременно и вызывающе, и скромно – у рубахи очень строгий покрой, однако расстегнутые рукава свободно свисают вниз с тонких запястий, а из пяти незаметных пуговок застегнуты лишь третья и четвертая. Джинсы без всяких излишеств (если не считать клеша…), с одной-единственной серебряной цепью сбоку, невероятно длинные
(«еще бы, шиты на заказ, и покрой точно по длине твоей ноги, хи-хи… какое я скромное…»)
и плотно облегающие до колена. Каблуки я себе позволил сегодня высотой в пять дюймов – более чем достаточно при росте 1м 83 см. Туфли женские и страшно кокетливые… я ведь другие не ношу. К счастью, их под штанинами почти не видно – только острые лакированные носки. Смотрю в зеркало – там довольно бледный мальчик, напоминающий какую-то весьма красивую девушку, с необычно синими глазами и слишком яркими красными пятнами губ. Осталось слегка подвести веки черными тенями – для создания образа вампира это последний убийственный штрих. Н-да, я сегодня ненормально похож на вампира… и это уже почти не забавно. Что скажешь, сердце?
«Тонкая талия… узкие бедра… отнюдь не широкие плечи… смазливое личико… нет, я преуменьшаю. Гораздо больше, чем просто смазливое или хорошенькое… больше, чем привлекательное или красивое. Больше, чем все это, вместе взятое… У меня никогда не было слов, чтобы описать твое лицо, Ангел. Даже не лицо… и не тело. А все в целом. Не могу тебя описать. Твое очарование создали не черты лица, но они неотделимы от него и всего твоего пленительного облика…»
Сколько комплиментов… знать бы еще, что эта драная внешность мне действительно поможет. Я ведь даже толком не уверен, что иду в правильном направлении…
Самое трудное – оказаться в нужном месте в нужное время. С нужными людьми. И желательно не в нужнике. Я пробую. Набираю номер своего единственного друга:
- Алло… привет, Руперт. Ты не мог бы отпустить Фредди сегодня на вечеринку со мной? Обещаю, все будет прилично. Кроме того, твой, как ты выразился «кроха», не такой уж и несмышленый. Думаю, впросак не вляпается. Хорошо, я лично привезу его домой утром. Да, утром. Ну и че ты так орешь?? Неужели ты думаешь, что мальчик, как несчастная грязнуля Золушка, помчится домой, едва пробьет двенадцать?! Руп, ты сильно отстал от жизни. К полуночи вечеринки еще даже в разгар не входят!! И вообще, прекрати вести себя, как законсервированный таракан доледникового периода! Короче, я забираю Фреда... До скорого. Не гнуси.
Это первое. Второе – лезем во всемирную сеть и выясняем, на какую пьянку нам следует завалиться. Лицо, столь меня интересующее, непредсказуемо… и способно и не пойти сегодня веселиться. Может, оно вообще где-то на гастролях вне Лос-Анджелеса. Но мне сегодня чертовски везет – цель не только в черте города, но и на пирушке в честь открытия магазина новой линии модной парфюмерии ее имени. Осталось одно – найти это место и проникнуть на вечеринку в самый ее разгар.
…Подъехал к дому на пересечении 73-й и 18-й улицы. Одинокая фигурка Альфреда торчала на обочине дороги.
- Я так рад, что ты уговорил моего папу!!
- Садись скорее, мы опаздываем, - я тронулся с немилосердным ускорением и покатил на холмы. Фредди с интересом вертел башкой, потом воскликнул:
- Мы опять едем на Беверли-Хиллс!
- Почему тебя это удивляет?
- Ну… если честно… мне почти стыдно. У меня даже подобающего к случаю прикида нет.
- Да кого будет интересовать твоя одежа?! Там, куда мы едем, темно!
- Там, куда мы едем, собираются сливки общества!! - его голос стал очень обиженным. - Зачем ты берешь меня с собой? У меня нету таких денег, как у них. Как у тебя.
- Так… заедем ко мне домой. Если тебя так напрягают тряпки, я переодену тебя сам.
- В свою одежду??
- Именно.
- Но... - его глазки загорелись и тут же потухли. - У тебя идеальная фигура... тонкая и изящная...
- Фредди…
- Не перебивай!! У тебя такая фигурка… просто дар богов… я не смогу сравниться с ней ну никак… А у тебя же вся одежда точно по фигуре, волос к волосу…
- Заткнись! - резко сказал я, нажимая на тормоз. - Вылезай из машины и шуруй за мной.
Фред подчинился беспрекословно. Хвостом он семенил за мной на третий этаж дома, не говоря ни слова, пока не был остановлен у двери в спальню:
- Подожди меня здесь.
- А почему я не могу зайти?
Я не удостоил его ответом и захлопнул дверь.
- Кто это? - слабым голосом спросили коралловые губки, на которые налипли золотистые локоны, сильно растрепанные после долгого сна.
- Я, - у меня страшно загорелись щеки. - Помнишь меня?
- Нет, - равнодушно сообщили все те же губы, с которых я осторожно убрал влажные волосы. - Я себя не помню... Я вообще кто?
- Лапочка, - я усадил обнаженного Кси на постель и принялся натягивать на него свою любимую темно-зеленую рубашку.
- Меня так зовут? - он меланхолично сунул руки в рукава и зевнул, порываясь упасть обратно на подушки.
- Почти, - я удержал его сидящим, потом, поколебавшись, все-таки позволил лечь и вытащил из шкафа какие-то очередные штанишки из черной кожи. Они пришлись ему почти впору – чуть свободнее и чуть длиннее, чем мне. Подвернув штанины на пару дюймов, я с обреченным вздохом обнаружил, что он опять спит. Бллин… надо срочно выметаться на вечеринку, иначе это никогда не закончится. Еще немного покопавшись в гардеробе, я чудом обнаружил джинсы, подаренные мне Шеппардом в то время, когда он еще не знал толком, какой длины и толщины мои ноги, и футболку Mango, купленную мной во время прошлого отпуска в Италии далеко не в трезвом состоянии. Потом вернулся в коридор.
- Кто у тебя в постели? - выражение голубых глаз Фредди меня расстроило.
- Почему ты думаешь, что там кто-то есть?
- Ты разговаривал, - его отчаяние и ревность меня теперь просто убивают. - Второго голоса я не услышал, но ты точно с кем-то разговаривал. С кем?
- Не суй свой нос куда не надо, - я бросил ему под ноги одежду и стремительно пошел вниз.
- Ангел, я ее знаю? - он догонял меня бегом, в задыхающемся голосе слышалась ярость.
- Уймись.
- Она местная?
- Уймись!!
- Она очень красивая, да? С большими сиськами и упругой задницей…
- Да кто тебе сказал, что это она?!! - выплюнул я неожиданно и тут же прикусил язык.
«Да как он смел цепляться к тебе со своими тупыми вопросами, недоносок?! Прости… я не ведаю, что творю…»
*****… Ну, сердечко, удружило…
Ошеломив его (и себя) этим восклицанием, я молча подождал, пока Фред оденется, и мы, наконец, уехали на пати.
4. Молния и гром
Шикарный элитный клуб – это видно по тому, что нет ни вывески, ни хоть какого-нибудь вразумительного входа. Альфред растерянно озирается, но спросить что-либо боится.
- Иди за мной, - мой холодный голос, по-моему, напугал его еще больше.
Обхожу дом и замечаю широкую металлическую дверь. Она, разумеется, наглухо заперта. Я постучал в нее легонько два раза. Открылось небольшое квадратное окошко, в котором возник налитый кровью черный глаз и кусочек темной щеки.
- Чего надо? - неприязненно спросил негр-секьюрити.
- Войти.
- Говори пароль.
- Какой еще пароль?!
- Свободен, - окошко закрылось.
- Чтоб ты сдох… - я сплюнул в сторону. Дверь немедленно отворилась:
- Сэр, не шутите так в следующий раз и сразу говорите пароль, - чернокожий охранник почтительно отступил и пригласил меня войти.
- А что ты такого сказал? - с любопытством спросил Фредди.
- Не знаю… - я пожал плечами.
В клубе накурено, играет какой-то отстойный реп, очень много народу и очень мало света. По стенам мелькают блики от висящего под потолком серебристого шара, и это единственное освещение. Фред схватил меня за руку, виновато прошептав:
- Не сердись, я боюсь потеряться. Что это за место?
- Пойдем к бару, - сказал я, давая понять, что отвечать не буду. Здесь народу теснилось не так много, однако все места были заняты.
- Ангел, что мы здесь делаем? Здесь одни черномазые… - опять захныкал Фред.
- Ты еще погромче скажи об этом, - я бесцеремонно спихнул с круглого стула какого-то весьма упившегося тинэйджера и усадил на освободившееся место Фредди. - На, держи сотку, купишь себе чего-нибудь не слишком крепкого. Водку или коньяк пить запрещаю строго-настрого – просто не хочу тащить домой бревно.
- Л-ладно, а ты сам куда?
- По делам. Ну все, отрывайся.
Проигнорировав его умоляющие глаза, я нырнул в море топтавшихся типа в такт музыке тел, оставшись невысокого мнения по поводу их чистоплотности, и обнаружил еще одну дверь. Там нашлась стрип-часть и рулетка. Не проявив никакого интереса ни к первому, ни ко второму, я углядел еще одну дверку, полускрытую драпировками и кожаной обивкой стены.
«Да, это именно здесь…»
И без тебя понял. У этой дверки стоит мрачный трезвый амбал, внимательно ощупывающий всех, кто пытается зайти. Я облегченно вспомнил, что весь арсенал благополучно остался дома, и смело шагнул к охраннику.
- Ты к кому? - равнодушно спросил он, несколько менее равнодушно скользя руками по моим бедрам и талии.
- К ней, - ответил я лаконично, доставая Marlboro и закуривая.
- Чист. Проходи, - его лапищи на секунду сжали мои хрупкие плечи. - И заходи почаще…
- Это как получится, - я улыбнулся одним уголком рта и ступил в еще один зал.
Здесь был карточный стол, отдельный бар и накрытый ужин по всем правилам хорошего тона на еще одном столе. Однако к еде еще не приступали, предпочитая кофе, карты и сигареты. Сидело шестеро, четыре парня и две девушки. Одна из них – во главе стола.
- Ждали? - приветливо поинтересовался я, усаживаясь рядом с объектом охоты.
- Не знаю… может быть, - «объект» с большим вниманием осмотрела мое лицо и расплылась в улыбке. - Мы знакомы?
- Заочно – да. Мне рассказывал о тебе друг.
- Кто?
- Санктери.
- О… прелесть... Ребята, - она обратилась к игрокам. - Если вы не возражаете, мы оставим вас ненадолго, нам надо поговорить.
Вторая девушка согласно кивнула, а я немедленно схватил свою цель за руку и вытащил из зала в какое-то подсобное помещение, вроде погреба – там было неимоверное количество ящиков с разнообразнейшей выпивкой.
- Бьонси… - нежно начал я, прижимая ее к себе, - у Кси неприятности.
- Какие? - звезда ритм-энд-блюза заметно встревожилась.
- С ним кое-что приключилось… он попал в аварию… уже почти выздоровел, но… не приходит в себя. То есть, он очухивался пару раз… только это был не он. Он сам себя не помнит. И вообще ничего не помнит. Он преодолеет амнезию, если ты поможешь ему.
- ???
- Вам нужно увидеться. Сегодня же. Сейчас же. Ты можешь к нему приехать?
- Но что я должна буду делать?
- Ничего. Просто поговорить с ним. Я так понял, он тебя очень любит. Я уверен, тебя он вспомнит. И вместе с тем, вспомнит все остальное.
- Ох… - она схватилась за голову. - А если нет? Если он не вспомнит? Я же с ума сойду…
- Не волнуйся, все будет хорошо. Идем?
- Идем.
Мы выбежали из винного погреба.
- Бийонс, куда ты? - из-за карточного стола встал какой-то мужчина.
- Я скоро вернусь, - Ноулз лихорадочно напяливала сверху на свое короткое, ртутного цвета платье легкий плащ. - Не сопровождай меня, все будет нормально.
- Ты уверена?
- Да-да!!
Клуб остался в соседнем квартале. Фред, которому я бессовестно не дал допить даже один, первый и единственный коктейль, сидит, нахохлившись, и бросает недружелюбные взгляды на расположившуюся рядом Бьонси (они оба на заднем сиденье). Она нервничает.
- Расскажи мне подробности…
- Какие?
- Ну… то, что произошло с Ксавьером на самом деле.
- В смысле?
- Я уверена, что это была не авария. Потому скажи мне правду.
- Тебе обязательно ее знать? - я вижу, что Фред на иголках и весь подобрался от любопытства.
- Да. А что… все так страшно?
- Хуже, чем ты можешь себе представить.
- А все-таки?
Я коротко вздохнул:
- Его изнасиловали. Зверски. Насиловали долго и самыми противоестественными способами. Били… резали… кусали… трахали во все дыры… и едва не убили. Во всяком случае, живого места не оставили.
Бийонс охнула и в ужасе приоткрыла рот. Заметив такой же ужас, а также недоумение в глазах Фреда, я решил продолжить:
- Это случилось больше недели назад. Я спас его от продолжения насильственного кошмара и выхаживал все эти дни. Его раны затягиваются… уже затянулись, можно считать. Дело за тобой, Бьонси. Я спас его тело… спаси его душу.
Послушав с минуту ровный гул мотора, Альфред не выдержал:
- Зачем ты брал меня с собой?
- Не знаю. Теперь не знаю.
- Знаешь! Ответь!!
- Мой ответ тебе не понравится.
- Это ведь он, раненый, в твоей постели в спальне?
- А если и так, то что?
- А то! После того, как эта девица приведет его в чувство и уедет…
- Я никуда не уеду, - тихо перебила Ноулз. - Я останусь с Кси до зари. И позже, если потребуется.
- А если не потребуется? - не унимался Фред. - Что будет? Чего ты молчишь?!! Отвечай, что будет?? Не хочешь? Ну так я скажу, что будет! Ты останешься с ним один!! Но ты не хочешь оставаться с этим Ксавьером один, поэтому позвал меня. А оставаться наедине ты не хочешь, то есть, не можешь, потому что…
- Довольно, - я остановился. - Выходи.
- Что?!
- Выметайся из машины, - я нажал на кнопку открывания задней дверцы.
- Ангел…
- Убирайся!! - крик моего сердечка был просто ужасен.
«Он догадался… Боже мой, он догадался!.. Ревнивый сопляк… он догадался, и теперь неизвестно, что сделает… догадался…»
Угомонись! Ты опять все портишь. Он даже не договорил… и ты не можешь знать наверняка, что он имел в виду. Вместо этого ты нас поссорило. Сердце, сердце, ну почему ты и должно быть безмозглым?.. ведь мозг – это я…

Фред ушел. Его прощальный взгляд светился ненавистью и тем мерзким чувством, которое можно коротко назвать «никому-никому-никому тебя не отдам!!! Если не мой, то будешь ничей!!» Это какая-то жуть в крапинку. Теперь я, получается, не имею право на личную жизнь.

Мы сидим по обе стороны от Кси уже около часа. Девушка пока не решается начинать – слишком поражена всем, начиная с Кси и заканчивая моим домом.
Хоромы произвели на Бьонси некоторое впечатление. Какой бы богатой и знаменитой она не была, а такого дикого соединения античной роскоши с hi-tech, угрюмым мистицизмом, готикой, «Виллеманией» и откровенным сатанизмом, нет, пожалуй, во всей Америке. Мои жизненные переживания нашли выход во всех, даже самых укромных (там как раз в особенности!) уголках особняка. Она выразила свои чувства вслух, почти нараспев:
- Здесь мрамор вольно соседствует с пластиком, а золото с кожей и сталью. Я видела стрельчатые арки коридоров, кинжалы в ножнах на стенах, очень изящные старинные зеркала в современных аметистовых рамах, тяжелые бархатные шторы пронзительно-черного цвета, перевернутые кресты на обивке всей мебели и странный символ, похожий на звезду , всюду, куда ни глянь. А еще твой портрет… в окружении океана постеров какого-то мужчины, очень похожего на тебя. Это, наверное, дерзость, но… Ксавьер знает, кто его спас?
- Нет, - я закурил последнюю сигарету. - А что ты можешь сказать по поводу его спасителя?
- Тебе надо остерегаться.
- Чего? - простодушно спросил я.
- Кого. Себя.
- А конкретнее?
- В тебе чудом уживается слишком много противоречивых качеств.
- Ты не можешь это утверждать – мы едва знакомы!
- Пусть. Я видела достаточно – и тебя, и дом и… Ксавьера. Не знаю, что хотел сказать в машине твой юный друг, но ты, похоже, влюбляешься в Кси.
- Уточню – уже влюбился без памяти, - в наглую заявило сердце.
- Тем более. В отличие от тебя, малыша я знаю неплохо – он не из тех, кто… хм, может ответить тебе взаимностью. Кроме того, у него очень спокойный, властный и слегка меланхоличный характер. Когда он придет в себя, вы просто не сможете поладить.
- Я не питаю никаких иллюзий. И у меня есть гораздо более серьезные причины, по которым я не смогу быть даже его другом. Я лишь должен защитить его… - я взял Кси за руку и поднес к губам. Бьонси молча смотрела, как нежно я целую его пальчики и добавляю едва слышно. - Теперь разбуди его.
Я вышел из спальни. Закрыл дверь и тяжело прислонился к ней, съезжая на пол.
Ксавьер любит Бийонс Ноулз. И мне пора вырывать из сердца свою странную любовь.
5. Цунами
Наступившее утро облегчения не принесло. Бьонси вернула его к жизни и погрузила в обычный глубокий сон. Заснула рядом с ним на моей постели... А мне вообще не спалось. Я провел ночь в кресле у компьютера, почти 6 часов слушая музыку. С трудом, но Вилле удалось превратить истеричные припадки моего сердца, не бившегося, а корчившегося от жесточайшей боли, в мрачно-холодноватую депрессию. Теперь переживаю только я – сердечко, совершено измучившись в бесплодных попытках избавиться от страсти, просто… м-м, ну почти сдохло. Я его потерял где-то к восьми часам, когда ко мне в кабинет, почтительно постучавшись, вошел Франциск с просьбой утвердить предложенное на завтрак меню.
- Что с тобой, малыш? - он отложил список, сел рядом и обнял меня за голову, прижав к себе. - Что еще случилось, чего я не знаю?
- Считай это мини-Армагеддоном, - тускло ответил я с каким-то жалким подобием улыбки на губах. - И ничто мне не поможет…
В комнату вошла Бьонси, на ходу расчесываясь:
- Ксавьер проснулся. Я расспрашивала его немного – на некоторые вопросы он отвечать просто отказался, но, кажется, он в здравом уме и памяти. Чем-то расстроен, как мне показалось. Ну, я пойду?..
- Я отвезу тебя, - преодолев неожиданный приступ отчаяния, проговорил я.
- Не надо, я поймаю такси, - она наклонилась и чмокнула меня в висок. Потом глянула на Франциска. - Вы его отец?
- Нет-нет… - он заулыбался. - Я повар… и утешитель.
- Надеюсь, вам удастся его утешить, - грустно промолвила Ноулз. - Это настоящее несчастье. Хуже не придумаешь…

- Привет, Ангел, - голос обрел знакомые певучие интонации.
- Привет, бэби, - сдержанно ответил я, с хорошо скрытым удовольствием любуясь его ослепительно-белой кожей без единого изъяна – моя шелковая рубашка незаметно соскользнула с его плеч. - Ты хорошо себя чувствуешь?
- Да. Только кушать хочу, - он доверчиво глянул на меня. - Бьонси уже уехала?
- Только что. Может, ты хочешь ее вернуть? Я могу…
- Нет! - он поднял руку. - Она очень хотела остаться, но… это ведь я велел ей оставить меня.
- Зачем? - мое сердце слишком измучено, чтобы толком изумляться.
- Я хочу поговорить с тобой без свидетелей.
- Давай, поговорим… - бездумно согласился я, присаживаясь рядом с ним на постель.
- Ангел… - его руки нашли себе укромное местечко в моих волосах, - …все ужасно запуталось. Я плохо понимаю, почему до сих пор остался в живых, не понимаю, как ты сумел исцелить меня так быстро, а главное, освободить от… - он тяжело вздохнул. Изумрудные глаза сильно потемнели, но Кси все же договорил, - от насильников. Мне трудно вспоминать об этом, я не хочу это делать, но все же я должен знать… - он непринужденно переполз ко мне на колени и тихонько выдохнул в лицо. - Ты не мог бы?..
Я покорился его невероятному очарованию и выложил все как есть. Я говорил около двух часов, не прерываемый ни единым замечанием или комментарием. Я рассказал ему абсолютно все, начиная с убийства собственных родителей и заканчивая последним приказом Шеппарда поймать и сдать малыша правительству.
- …и назначили 32 млн. долларов за тебя, но только живого, чтобы отобрать наследство размером более 100 млрд. долларов, а потом убить. Я не дал однозначного ответа вчера, однако и не позвонил по уговору… автоматически отказавшись от дела. Когда босс узнает об этом, охотником назначат кого-то другого. И не успокоятся, пока не найдут тебя. Я… вылечил тебя и теперь…
- И теперь могу идти на все четыре стороны, не правда ли? - его насмешливый голосок едва не отправил меня в обморок.
- Ну что ты!! Теперь… - внезапно я осознал, что он сам ко мне жмется, как маленький ребенок, в слепом поиске защиты и сердечного тепла... сердечного… лапочка… он не дал мне ничего сказать:
- Я опишу тебе ситуацию моими глазами, Ангел. Я осиротел… мне страшно… очень страшно… и одиноко… вокруг одни враги… и под боком ты… странный человек, убивший папу и ранивший меня… а потом дважды спасавший мою шкуру... я не знаю, как ты ко мне на самом деле относишься… в какую игру играешь… но я в твоих руках…
- Нет, это я в твоих руках, малышок! - сердце прорвало… - И сейчас самое время нам друг другу расплатиться за все. Мне бесполезно описывать свои чувства к тебе – Бьонси уже объяснила, что ты меня не поймешь. А потому решай. Я знаю, тебе трудно думать, потому сам даю четкое понимание выбора. Ты можешь довериться мне сознательно, как до этого доверялся бессознательно, сам того не ведая, и я расшибусь в лепешку, чтобы вытащить тебя из всех возникших неприятностей. А можешь вспомнить, что я негодяй, убийца и шпион, умело запудривший тебе мозги только что рассказанной жалостливой историей, и как только ты потеряешь бдительность, я вырублю тебя ударом ладони в висок и победно потащу сдавать в предвкушении больших бабок. Во втором случае ты сразу можешь пресечь все, если сейчас просто элементарно отомстишь мне за смерть Максимилиана.
- Как?
Я вытащил из кобуры на поясе свой любимый (самый маленький и самый тяжелый) пистолет с платиновым корпусом, проверил наличие всех десяти патронов и передал ему.
- Тебе даже не надо целиться, - жарко прошептал я ему в белоснежное ушко и, не сдержавшись, легонько облизнул его. - Нас отделяет пара микрометров, да и то… наверное, и их нет… это неописуемый кайф… ощущать твое тело в такой близости… касаться его… сжимать… и обнимать… - я задохнулся от переизбытка чувств и крепко обвил его талию обеими руками.
Он удивленно воззрился на меня, рассеяно сжимая пистолет – ну еще бы, в моих глазах без всяких ширмочек сейчас неприкрыто сияла душа, во всей красе страстного безумия… мое безграничное вожделение… мой странный гомосексуальный голод… и отчаянная жажда его сладенького тела, которое мне тайком удалось попробовать на вкус...
- Да, малыш, да… все верно… - с невыразимой любовью в едва слышном голосе подтвердил я. - Я люблю тебя… влюблен в тебя… хочу тебя… и это еще одна причина избавиться от меня. От психа, ненормального, маньяка и убийцы…
Он опустил голову и сидел так минуту, нервно перебирая пальцами пистолет, по размерам очень подошедший к его изящным лапкам. Потом внезапно сжал оружие обеими руками и приставил дуло мне к голове:
- Ты прав. С таким психом опасно связываться. Око за око… - пистолет упирался мне в самую середину лба… там же, где и Максу… - а пуля за пулю.
Его последняя, странная, ни на что не похожая улыбка…
… и негромкий выстрел.
 
Part 3 – Insane Souls
1. Скорбь
- С возвращением, любовь моя…
Что это? В моей груди разлита тупая тягучая боль... Это сердце болит?
«Со мной все в порядке… если можно так выразиться…»
Нет?! Тогда…
Но чей же это голос? Словно из-за стены… кто это?
«Тот, кто держит тебя за руки…»

Я вспомнил палату – здесь я долго, слишком долго лежал в реанимации. И кто-то точно так же сжимал мои руки… и этот голос…
- Шеппард!!
- Тише, малыш… да, это я.
Наконец-то вижу его лицо – орлиный нос, упрямый подбородок, вертикальные морщинки на высоком лбу и усталые серые глаза. Опять ты не спал, дежуря у моей постели, крестный…
- Как я здесь очутился? Что произошло?
- Я знаю не больше, чем ты. В больницу тебя привез невысокий мужчина в длинном плаще с капюшоном, сразу же исчезнувший, едва тебя увидели врачи. У тебя слепое ранение в левое легкое, сломано одно ребро и слегка задето сердце. В принципе, ничего смертельного, но…
- Что?
- Хирург велел не тревожить тебя расспросами. Отдыхай. Я подремлю. Немного утомился…
- Н-да… немного? Да ты с ног валишься от усталости!! Марш спать!! - я заулыбался против воли. - Наконец-то могу хоть немного тобой покомандовать…
Он только головой покачал:
- Не получится. Кстати, ты лежишь тут неделю. Слава Богу, хоть в себя пришел… спи, - и вышел из палаты. Я сбросил одеяло и принялся за осмотр своей грудной клетки – вид довольно сносный, хоть и болит немилосердно... Что Шеппард там говорил? Простреленное легкое, сломанное ребро…
«Но ведь целился он в голову!!! Может, Кси…»
Не тешь себя напрасной надеждой, сердце. Возможно, это своеобразный способ мести… и даже если это он привез меня в больницу, все равно… я должен смириться с наихудшим.
Он ненавидит меня и будет ненавидеть до самой смерти.
И он ушел.
Ушел из моей жизни.
Ушел навсегда.
Навсегда…

День прошел скучно и безрадостно. Толстенькая добродушная медсестра, похожая на мать Терезу, кормила меня пять раз стряпней, приготовленной в полевых условиях Франциском (повар долго и терпеливо объяснял, что ничего другого я есть не буду…), сетуя на нежный голубоватый цвет кожи и полное отсутствие аппетита у столь дистрофичного пациента. Я мрачно глотал буженину в грибном соусе, горячие гамбургеры с семгой, бермудским луком и горчицей, жареные ребрышки с мороженой кукурузой, котлетки из гусиной печенки, множество салатов и мелко тертую морковь… как обычно, со сливками. Вкуса не ощущал – разницы между мясом и овощами не было никакой. Я спал урывками, засыпая на ходу по дороге в сортир (меня вела под ручку все та же сердобольная мать Тереза по имени Сара) и обратно; дремал в постели, слушая монотонное бормотание врача, делавшего мне перевязку; и нагло дрых, сладко посапывая, когда в палату, боязливо косясь по сторонам, заходили медсестры и откровенно пялились на мои большие, тяжело опущенные бледные веки и угольные ресницы длиной почти 3 см, вольно лежащие на щеках. Больше смотреть было не на что – замерзнув от недостатка своей горячей крови, безвременно вытекшей из дырки в груди, я натянул одеяло по самое «не тронь меня!!!» и свернулся в маленький и очень тугой клубочек. Во время последнего посещения взвода девиц всех возрастов в белых халатиках, с взбудораженным воображением и проблемами в семье, я проснулся и, не открывая глаз, послушал разношерстный шепот.
- Поправь ему подушку, Джесси… у него же голова сейчас свесится вниз…
- Я уже поправила... Марионн, у него просто волосы очень густые и длинные, оттягивают своей тяжестью… - приглушенный вздох сожаления.
- Его плохо кормят… Сара, нужно давать больше железа… такие бледные щеки… как лилии на воде ночью…
- И такие алые губы… как лепестки роз, забрызганные кровью… - шепот сорвался.
- Вы превращаетесь в поэтесс, подруги… а он просто похож на девочку… слишком… у моей дочери и вполовину не такие реснички... - в голосе почти плач.
- Ресницы – это точно слишком... у него в родословной, наверное, модель в двадцатом колене… - сдержанная зависть и восхищение.
- Шарлотта, он не на девочку, а на Дракулу похож… графа Дракулу в юности… однако ему идет… - детское умиление.
- Ему все идет… даже мертвенный больной вид… и дистрофия… - печальное контральто «матери Терезы».
- Он наверняка женат… и жена держится за него всеми руками, ногами и зубами…
- Наоборот, он явно неженат… более того… он, наверное… ну… - тон напряженный и предостерегающий.
- Что, договаривай! - нестройный хор раздразненных голосов.
- Он, наверное, не по… девушкам… я не настаиваю, на этом, просто создалось такое впечатление… и я ни в коем случае не хочу обидеть ни его, ни вас…
- Ты дура, Джесси! - рассерженный голос Шарлотты.
- Не шумите и… давайте уже, идите отсюда – ссориться будете снаружи. Не мешайте ему спать… - Сара вытолкала всех медсестер и проверила мой пульс.
Сердце билось ровно – а чего ему волноваться? Я би, то есть и голубой тоже. Это факт. Но, похоже, мать Терезу обмануть было трудно.
- Пора кушать, - ласково сказала она, склоняясь надо мной и прижимая ухо к моей груди. - Ты ведь не спишь, лисенок?
- А-а-а… - это был довольно тонкий визг, - опять?!
- Тебе нужно больше питаться, чтобы скорее выздороветь. И поправиться.
- Не хочу я толстеть, хочу быть именно таким дистрофичным, каким меня вполне справедливо назвала ты… чуть раньше.
- Ты слышал, лисенок? - она звонко рассмеялась. - Значит, слышал и высказывания по поводу...
- Да, я слышал все! - я уселся на койке, немилосердно подмяв под себя подушку вместе с одеялом. - А чем на этот раз кормить будут?
Сара распахнула двустворчатые двери, через которые в палату въехал самый настоящий ресторанный столик. Увидев количество накрытых полусферическими крышками изысканных горячих блюд и холодных закусок, я только глухо застонал и сполз на пол, пока жизнерадостный Франциск наливал в бокалы подогретое вино и охлажденный “Baileys”.
- Ну, давай за маму… - ложка супа в рот, - за папу… - вторая ложка в рот, - за крестного… - я поворотил нос. Он зачерпнул пол-ложки, - за твоего золотоволосого возлюбленного… - я вздрогнул и подавился. - Прости… я… мне нужно кое-что рассказать тебе.
- Ну, тогда дай эту тарелку с пиццей и посиди тут пока, я поем. После этого пойдешь со мной в туалет, а то с женщинами как-то неудобно…
Сара покраснела:
- Ты мог бы сказать это и раньше.
- Я не хотел тебя огорчать. К тому же, за мной, наверное, очень интересно подсматривать…
Пухлые щеки матери Терезы приобрели еще более отчаянный вишневый оттенок, она судорожно поправила халат и быстрым шагом вышла из палаты.
- Я ничего такого в виду не имел, - оправдывался я чуть погодя с набитым ртом. - Франциск, меня просто сначала по привычке повели в женский туалет!!

Я пристроился возле писсуара, расстегнул и слегка стянул джинсы. Потом оглянулся:
- Ну, и чего мы молчим? Я весь во внимании.
- Вообще-то… такие вещи заслуживают того, чтобы…
- Послушай, если мне надо отлить, это не значит, что я пренебрегаю тобой и твоими новостями. Согласись, если я описаюсь, это будет гораздо хуже. Говори же!
- В общем… я как раз вытаскивал из духовки куриное филе для салата, когда услышал сумасшедшую беготню и появление твоего зеленоглазого красавца, белого как сбежавшее молоко, с дымящимся пистолетом в руке. Срывающимся шепотом он сообщил, что убил тебя, а потом неожиданно бросился на колени и сказал, что, наверное, ты еще жив, только теряешь кровь, и можешь подохнуть, если немедленно не будешь доставлен в больницу. Еще в начале его монолога я бросил все, сорвал халат и помчался к телефону, вызвал неотложку и пытался перевязать тебе рану, только малой не давал. Отпихнув меня с совершенно одичавшим видом, он стащил с тебя рубашку, судорожно обнял окровавленными руками и долго, до самого приезда врачей он… он… ну, он… по-моему, он тебя целовал… отчаянно так и страстно… в губы, в раненую грудь, шею и еще куда-то… а еще безостановочно повторял твое имя таким несчастным-несчастным голосом, будто убил Господа Бога… или кого-то поважнее. И отпускать тебя не желал категорически. Бросился на спасателей чуть ли не с кулаками… едва отодрали его от твоего тела. Он так ревел… чуть до смерти не задохнулся от надсадного кашля, подавившись рыданиями… эй, Ангел!!
Я резко пошатнулся и сильно стукнулся об стену плечом и головой. Привычно подавил боль, медленно оседая вниз в объятья Франциска и пытаясь изгнать из головы мысли. ЛЮБЫЕ мысли. Ничего не получалось – сердце выло и бесновалось, требуя себе быструю предсмертную агонию и саму смерть.
«Вырви меня!! Разрежь на кусочки!!! Я застрелиться хочу и больше ничего не чувствовать!! Ангел, смилуйся!!! Может, я и нехорошее, но не до такой же степени!!! Я больше не могу!!!! Прикончи меня!! МНЕ ХРЕНОВО!!!!!! Хуже, чем в могиле!! Где оно?.. мое нежное шаловливое существо с золотистыми локонами, воскресившее и убившее меня одновременно?!! Где он, лапочка и душа моя??? Почему бросил??! А? Я люблю его, верни его нам, Ангел!!!! Я не могу и не хочу жить без него!! Он все-таки любит!!! Верни, верни его, слышишь???»
Да заткнись ты, психованное!! Объясняю в первый и последний раз! Он ушел, он не вернется. Наверное, хотел остаться, но не может… по причинам, известным нам всем… и еще по каким-то, известным лишь ему. Если бы он мог остаться, остался бы. Доктора сжалились и позволили ему сопровождать нас в больницу. Но на большее решиться он не мог. Ему опасно показываться на улицах города… за ним охотятся все, кому не лень… И он скрылся, накинув на прелестную голову капюшон и низко надвинув его на наркотически-зеленые глаза… и не обещал вернуться… и вообще ничего не обещал… и ни слова о любви не обронили его коралловые уста в разогретый воздух спальни в последние минуты моей предыдущей жизни… потому что ничто не останется прежним. И в самый темный час ночи я буду просыпаться с его именем на губах… рыдать в подушку, сжавшись на полу в сплошной комок неутихающей боли, и звать его… мысленно и вслух. Громко, срывая связки до полнейшей хрипоты, и тихо, в самой глубине тебя… и чем дальше, тем отчаяннее… и все яснее понимать, что чуда не случится... и что ты живешь иллюзиями, сердечко… Ксавьер не придет.
«Умоляю, не произноси это имя!!!!»
Не буду. Сделаю вид, что его никогда не было.
«Я так не сумею… он был… и я никогда не смогу это забыть… он был… лишь краткий миг… и это был миг невыносимого счастья… невыносимого, как боль за миг до смерти…»
Но за смертью приходит вечность... вечный покой.
«О, нет... За порогом смерти для меня будет лишь вечная скорбь... я буду скорбеть об утрате... которую не восполнит ничто и никто…»
Но все проходит! Пройдет и это!!
«Для тебя. Но не для меня. Я вечно, Ангел. И страдание мое будет бесконечно длинным… длиннее жизни всех миров…»
Не будь так уверено в этом! У меня складывается впечатление, что тебе нравится страдать…
«Зато ты, похоже, уже не переживаешь».
Тебе только ехидного смешка не хватает… Я что, обязательно должен кататься по полу с громкими невразумительными воплями, рвать одежду и посыпать голову пеплом, чтобы доказать, что мне не менее хреново, чем тебе? Извини, но избавь меня от этого сопливого кошмара в духе древнегреческой трагедии. Я – не ты. Ты изливаешь свою боль, и она уходит от тебя в мир, а я держу ее в себе, она отравляет меня, заставляя скорбеть еще сильнее. Я, знаешь ли, могу и с ума сойти, если ты не прекратишь эту пафосную истерику! Вон, бедный Франциск уже устал перебирать мои волосы в тщетных попытках привести меня в чувство. Да я опять «в трансе», то есть препираюсь с тобой. Ну что, ты немного успокоилось?
«Самую малость. Могу даже сжалиться над нашим поваром».
Огромное тебе сердечное спасибо…
«Он еще и издевается… рациональный кибермозг-трансвестит…»
Спасибо на добром слове, спутанный и порванный моток нервов, щедро приправленный кровью и бьющийся в припадке эпилепсии… с критическими днями круглый год…
«Ах ты ж… Ангелочек, возвращайся в сознание и не будем больше ссориться».
Надо же, в тебе есть крошечное зерно порядка…
«А я радо видеть в тебе молекулу своего ехидства, иногда просвечивающую в микроскоп…»
Довольно! Продолжим позже…
2. Бред
- Ангел, тебе плохо?
- Хуже, чем когда-либо в объятьях Бэзила… - хмуро пробормотал я и взял себя в руки, понадеявшись, что повар ничего не расслышал. - Нет, это просто недостаток двух литров крови сказывается на головном мозге – мутит, в глазах темнеет, и ни фига не соображаю. А теперь еще и ноги приказали долго жить…
- Я отнесу тебя в палату, не тревожься.
В коридоре мы столкнулись с Шеппардом.
- Позвать врача?? - он отобрал меня с таким видом, будто всю жизнь носил на руках и что носить меня на руках – его монопольная прерогатива и любимое развлечение. - Кровотечение открылось?
- Просто слабость одолевает, - пояснил я с легкой улыбкой, внимательно изучая его приоткрытый рот. - Ты пил? От тебя весьма ощутимо пахнет виски.
Он молча кивнул. Франциск, не дожидаясь приглашения, ретировался убирать остатки моего позднего ужина (время было что-то вроде за полночь…).
- Ну и зачем? - продолжил я ненавязчивый допрос, мягко обволакивая Хардинга взглядом.
- Хотел нервы успокоить. Ты чудом выкарабкался из костлявых лап Риппера пять лет назад... второй раз переживать твою реанимацию я не могу – силы уже не те. Я выпил только три стакана... и совсем не пьян. Ты мне веришь?
- Не особо, - я продолжал жечь его необыкновенно томным взглядом глаз, резко ставших бархатными. - Ты собирался меня о чем-то допросить, кажется…
- Хотел. Но если ты так слаб, можно отложить и до завтра.
- У меня ноги слабые, а не башка. Уложи меня спать, и можно будет поболтать.

…Удобно устроившись на неудобной больничной койке, я пригласительным жестом велел Шеппарду садиться поближе и, желательно, не на стул, а на ту же самую койку.
- Едва мне позвонили и доложили, что с тобой стряслось, я назначил нового чистильщика на дело Санктери – Энди МакЛахлена.
Я поморщился – Энди не относится к числу счастливчиков, которым я симпатизирую:
- А этот беспринципный садюга не прибьет добычу раньше, чем доставит на место?
- Поизмываться и сломать что-нибудь может, но кого волнует судьба Ксавьера?.. живым он останется в любом случае, МакЛахлен хорош тем, что не самоуправствует и не додумывает за меня приказы.
- Иными словами, он боится тебя как огня, - я поискал в окрестностях себя сигареты.
- Не буду спорить, - Шеппард вытащил из кармана форменной рубашки Marlboro ultra lights и бросил мне.
- Тебя все боятся… - я скорчил недовольную рожицу (ну и как мне накуриться после недели воздержания этим жалким ультра-легким подобием сигарет?!) и затребовал огонька.
- Все, кроме тебя, Ангелочек, - босс снисходительно щелкнул зажигалкой.
- Я видел вещи и людей пострашнее, чем ты, Шеп, - порция никотина в легкие сделали мой голос несколько мягче и умиротворенней.
- Я знаю, - помрачневший Хардинг засмотрелся на мои трепещущие ноздри и струйки дыма. - Ты недолюбливаешь Энди за бицепсы и прикиды а ля бомж или..?
- За «метр-шестьдесят» и амбиции сопляка, у которого тщательно скрытый сексуальный комплекс неполноценности.
- Что ты имеешь в виду?
- Ой, я как-то раз был с ним на одной смене в бассейне, - вспомнив об этом, я заметно развеселился. - Когда переодевался в плавки, поймал на себе его позеленевший взгляд. Похоже, у него достоинство не длиннее 4 дюймов.
- Хм… а что, разница с твоим так велика?
- А ты забыл, похоже, ночь нашего знакомства…
Хардинг отвернулся и глухо прошептал:
- Разве можно такое забыть?!! Обнаженная американская мечта… белоснежная, податливая… со сверкающими и какими-то безжизненными сапфировыми глазами… с настолько совершенным телом, что мне было нереально и почти жутко ощущать на себе твои жгучие поцелуи. Потом я вспомнил, кто ты… и слезы явились помимо воли. Меня тогда такая ярость охватила… на тех, кто сделал тебя таким… на тех, кто испоганил, оплевал, унизил и убил мечту, превратив в послушную куклу… как горько было осознавать, что ты уже и человеком себя не считаешь, проданный в рабство правительству. Я моментально протрезвел… и, несмотря на сильную похоть, не смог… просто не смог воспользоваться тем, за что заплатил накануне четверть миллиона долларов. Ты был самой дорогостоящей проституткой, которую я когда-либо заказывал… и так и не оттрахал.
- Хочешь наверстать упущенное? - в насмешку или всерьез, но мой голос стал откровенно призывным – небывало низким, с очаровательной хрипотцой и царапающими нервы бархатистыми интонациями. 100% сексуальный натур-продукт. - Взять сполна за потраченные деньги?
- О чем ты?!!
- А о чем ты? Считаешь, что твой крестник не помнит, какие взгляды ты бросал на него в ту безумную ночь и какими голодными глазами провожал свою слезинку, бессовестно затекшую мне в пупочек?.. Ты непроизвольно облизал пересохшие губы, всеми мыслями находясь на моем теле, изучая и лаская его так, как никогда бы себе не позволил в здравом уме и памяти…
Шеппард пораженно уставился на мое пылающее личико.
«А действительно, ведь Шеп до сих пор иногда не может сдержаться и обливает нас взглядом влюбленных серых глаз… и я вижу в них воспоминание об этой ночи, когда он видел тебя голым в первый и последний раз в жизни…»
Он совсем замучился, бедняга. Держать себя в узде, целовать меня в щечку, метаться в пустой постели без сна или терзаемый сладчайшими и жесточайшими видениями… я бы давно сошел с ума от безответной страсти.
«Хочешь его пожалеть?»
Есть способ, единственный, ты ведь его знаешь.
«Одним больше, одним меньше… сколько их перебывало в твоей заднице?»
Твой цинизм несколько неуместен. Ты хоть на грамм веришь тому, что говоришь?
«Нет… я не допущу в тебя больше никого… раз и навсегда. Прости, шутка была жестокой… но я, так же как и ты, не вижу иного выхода».
В таком случае, нет.
«Но ведь больно же не будет!»
Нет, сердечко. Нет.
«Он любит тебя и никогда не причинит боли… и он очень хочет…»
Я не хочу. Нет.
«Он заведет тебя… он же гомик со стажем более тридцати лет!»
Слушай, это полный бред!! Я не буду спать со своим крестным отцом! Он сам этого не допустит. Нет.
«Умом – как и ты – не допустит. А сердцем…»
Будь ты проклято!! Это чудовищно!!!
«Тебе будет очень приятно… а мне позволит ненадолго забыться…»
НЕТ…
«Ну, он же вовсю ест тебя глазами… изумлен, сбит с толку… и все равно возбужден… никто и никогда не сможет отказать себе в удовольствии… особенно в таком чувственном и жарком».
Ты сошло с ума!!
«У каждого свои недостатки. Доверься мне… и умолкни. Все будет великолепно, я обещаю…»

Одеяло, дразня, медленно поползло по моему телу и остановилось на кромке джинсов. Я взял руку Шеппарда и положил себе на тонкую тазовую косточку, выступающую из ткани.
- Хочешь снять их с меня? - непринужденный голос, блестящие губы, шальной огонь в глазах… его кровь уже, по-моему, превратилась в кипяток.
Хардинг смертельно побледнел, обозначив неестественно-яркие красные пятна на небритых щеках, и под одеялом расстегнул мне ширинку и стащил джинсы на пол. После этого одеяло возобновило сползание вниз, отметив радостным дерганьем зверский стон Шепа, когда он увидел…
- Хочешь потрогать? - я лег на бок лицом к нему и выгнулся вперед, максимально приближая к крестному дерзко задравшийся к животу хер. Хардинг никак не отреагировал, поглощенный то ли моим странным поведением, то ли ступором. - Нет?! Ладно, тогда я сам…
Шеп не дал мне ничего сделать, склонившись и взяв меня в рот. Его сухой шершавый язык прошелся по всей длине хера, вызвав в моем теле сладкую волну томления и прилив крови куда-то там вниз… какие ощущения… он плотно обхватил губами мою крайнюю плоть и начал творить с ней что-то безобразно развратное и донельзя возбуждающее. Вместо стонов у меня из груди сразу начали вырываться крики… судорожно вцепившись пальцами в его голову, я пытался не дергаться в ответ на каждое его прикосновение… о… Боже… мать… твою… какой кайф… он сосет меня так яростно и мягко, что… у меня внутри все переворачивается… хочется шире раздвинуть ножки… вжаться к нему в рот посильнее… и кричать, не сдерживаясь… дьявол, что же он делает!..
Нежно зализав мое разгоряченное, растревоженное и твердое как камень «достоинство», Шеп поднялся чуть выше, покрыв бешеными поцелуями татуировку под пупком и повторив каждый изгиб синих роз и пылающей хартаграммы, а потом бесцеремонно залез и в само святая святых.
- Твой пупочек… - исступленно прошептал он, тычась мне в животик и покусывая горящую кожу то там, то сям, - так невинно и сексуально завязанный, крохотный и неимоверно искушающий. Я всегда подозревал, что это твое самое слабое сексуальное место… не шевелись… - он крепко сжал мою талию по бокам, - я хочу насладиться твоим сладким писком до конца… мой малыш…
За несколько минут он вкусно до неприличия изнасиловал пупок, украв у меня больше сотни стонов и жалобных вскриков. Затем неожиданно, не дав толком отдышаться, набросился на соски. Левый мучил не сильно – он находился в опасной близости от раны – зато правый… я так матерился вслух и вопил о пощаде, а на него не действовало, что просто начал вырываться и чуть не упал с койки. Шеппард успел удержать меня, быстро прошептал на ухо «извини» и просительно потерся губами о мои, вымаливая вход. В доступе было гордо отказано, о чем свидетельствовали мои сжавшиеся зубки, но Хардинг, мило улыбнувшись, принялся ласкать нежнейшими и легчайшими прикосновениями языка мои скулы, веки, шею и плотно сжатые губы… пока со вздохом удовольствия я не впустил его себе в рот.
В его сорванном дыхании было уже не виски, а любимейший мною аромат смеси табака от бренда Philip Morris с черничным Orbit. Дым и свежесть северной ягоды... подбородок щекочет его короткая щетина... я даже не ощутил, поглощенный необыкновенным жадным засосом, когда его руки властно прошлись по моим узким бедрам, разведя их в стороны, и подняли мое тело в воздух, насаживая на него. Когда он успел расстегнуть свои брюки? Он вроде бы только начал съедать мое дыхание, а во мне внутри уже двигалось что-то неимоверно горячее и длинное, даря незначительную боль и в сто раз большее наслаждение... обжигало и без того жаркую тесноту, в которой находилось... проникало все глубже и глубже... опаляя безумной сладостью, растекающейся по всему телу сладкой дрожью... едва ли не судорогами... мои освободившиеся губы смогли плакать от невыносимых ощущений. Теперь тело Шеппарда входило в ритм, всаживаясь в мое все быстрее... его движения ускорялись с каждой секундой... я взмок от этой содомии еще в первые пять минут и кричал так, что потерял голос... крестный лишь хрипло дышал, упиваясь моими воплями наслаждения, и усиливал сладкое давление, вбивая меня в постель все сильнее, с каждым бешеным ударом... не слушая всей жалобности моих криков... унося меня за грань реальности... топя меня в нежности и безграничной любви, угадывавшейся в каждой клетке его тела, тесно прильнувшего ко мне... и во мне... наконец, по мне прошлись такие судороги, что он невольно приостановился и позволил мне кончить... измученно и невероятно классно… а потом еще раз забиться в сладких судорогах, когда кончил он... погрузив меня в еще один оргазм на грани обморока от усталости и истощения… о, небо, как он меня трахал…
От ненормального обилия такого удовольствия я даже на мгновение потерял сознание.

- Мне снилось… - охрипший до неузнаваемости голос, запутавшийся в волосах на моей макушке, ласковые прикосновения огромных рук к моей груди, освобожденной от бинтов, и мускулистое тело титана, привалившееся к моему боку и еще не остывшее после сумасшедшего секса, - …как все произойдет. Чаще всего мне снилось, что ты приглашаешь меня к себе на ужин, сильно напиваешься и отдаешься прямо на столе… - он пристроил голову мне на животик, - это ужасно.
- Знаю, - я тяжело вздохнул, рассеяно ощупывая пальцами его лицо. - Не хочешь сам сказать то, что должен сообщить тебе я? Может, тебе будет не так больно…
- Хорошо, говорю. Это никогда не повторится. Между нами ничего нет и не будет – ты мой крестник и… и сегодня ты просто вернул мне долг пятилетней давности. Больше ничем мы друг другу не обязаны.
- Да, именно. Надеюсь, проститутка отработала свои 250 тыс. зеленых?
- Не смей… - он накрыл пупочек жадным поцелуем, но через секунду спохватился. - Прости, сдержаться невозможно. Пока ты нагишом, я просто думать не могу… все деньги, которые есть на этой сраной планете, не могут оплатить рай… которое ты мне только что подарил.
- Как ты мог позволить себе влюбиться в меня так сильно?
- Я не сопротивлялся. Не сумел… моей воли не хватило даже на то, чтобы отвести от тебя глаза… в самый первый раз. И во все последующие… каждое твое мимолетное движение, взгляд или слово я ловил и пытался запомнить. Я коллекционировал твои улыбки… каждая из них, как снежинка, была неповторима… и я сходил с ума по твоим прикосновениям. Их было крайне мало… но каждое заставляло мою плоть неистовствовать. Больше всего на свете при каждых наших встречах, как это ни больно осознавать, я ожидал момента расставания – трепетной секунды, когда смогу прижаться губами к твоей щеке. На мгновение ощутить вкус чуть сладковатой шелковистой кожи, пахнущей, как мне каждый раз казалось, эфирным амфетамином, которым я баловался в юности. Ты неземное существо… твое имя…
- Мое имя ничего не значит. И сейчас меня интересует лишь одно. Ты смиришься?
- Постараюсь. Выбора у меня все равно нет. Называю причины, в порядке убывания значения, которые помогут мне в этом: ты меня не любишь, ты меня не хочешь, я тебе не пара, я твой крестный, я слишком стар и я твой начальник.
- М-м… интересно. А что ты подразумеваешь под старостью?
- Мне 48 лет. Хотя на вид, конечно, больше…
- Ничего подобного! Если бы не хмурился так часто, было б вообще идеально. Ты похож на моего заботливого папашу. И на Клинта Иствуда…
- Вранье! Впрочем, я поверю чему угодно, что вымолвят твои прелестные губы. Однако мне никак не удается спросить у тебя то, ради чего я приехал в больницу.
- Ну, так спрашивай сейчас, - сердце болезненно сжалось.
- Кто в тебя стрелял? И почему? И как все, что произошло, вообще могло произойти?
«Вот и настал момент великой лжи во имя любви…»
Утконосый миокард, между прочим, не спрашивали!! Сиди тихо... надо хоть немного подумать.
- Я не знаю, кто это был. Его лица я не увидел.
- Странно… а ты хоть помнишь, где тебя чуть не убили?
- В спальне.
- Ого!.. преступник так далеко забрался в твой дом? Система сигнализации не сработала, что ли?
- Все было в норме. Охранная система не сбоила.
- Так что же, он незаметно в открытое окно влез?
- Ну откуда я могу это знать?! Он пролез в дом, и с этим просто нужно посчитаться.
- Значит, теперь любой хрен, что ли, может войти и убить тебя??
- Нет, черт подери!! Никто не сможет незамеченным проникнуть в мою мрачную нору!!!
- Во-от, верно… и я знаю это не хуже тебя. А потому ты не хочешь мне все это объяснить?
- Если бы и хотел, то не могу. А я не хочу.
- То есть, хочешь, чтобы я сам сказал… - Шеп прищурился. - Ты ведь знаешь стрелявшего человека. Он беспрепятственно вошел к тебе, не правда ли?
- Отлезь. Это не твое дело.
- М-м… - его благостное выражение лица внезапно стало злым и ревнивым, - это твой любовник, да? Это с ним у тебя целую неделю до покушения были проблемы? Проблемы, закончившиеся столь плачевно?
- Да!! Именно так! - я ухватился за нелепое предположение Шепа, как утопающий за соломинку. - Я поссорился с любовником, он изменяет мне с каким-то грязным выродком, полмесяца назад я даже застал их в собственной постели. А неделю назад он опять… я так разъярился, что выхватил пистолет, и в завязавшейся борьбе он отобрал его у меня и выстрелил… случайно.
- Ты уверен, что случайно?
- Если учесть, что целился он в голову, а попал в грудь, то случайно.
- В таком случае, он просто мазила!!
- А ты уверен, что промазал бы с расстояния… вплотную? Короче, ну… мы сидели в обнимку, тесно прижавшись друг к другу.
- Значит, драки на самом деле не было?
- Была перед этим. А потом мы сидели, обнявшись, и смотрели друг другу в глаза. Это был конец... и выстрел.
- Час от часу не легче. Это что, такие новые сбоченские игры?
- Нет, это было расставание. На веки вечные.
- Веки вечные, говоришь? Верится с трудом… так что, между вами все кончено?
- Да, - я закрыл глаза, плотно сжав веки, но слезы все равно потекли. Тело Шеппарда рядом страшно напряглось:
- Ты любишь его?
- Больше жизни.
- Почему он ушел? Впрочем, это не мое дело, извини.
- Верно подмечено, не твое. Допрос окончен?
- Не совсем. Как его зовут?
- Зачем тебе это?
- На него тоже объявлена охота.
- Почему?!
- Но он же едва не отправил тебя в рай! Я сразу же объявил в розыск твоего неудавшегося убийцу. Стрелять в него без предупреждения уже, конечно, не будут, раз он очень тебе дорог... Но поймать и надрать ему задницу я, безусловно, обязан ради тебя, моего маленького крестника.
- А можно я сам как-нибудь разберусь со своим любовником, а, конкретно, оставлю его в покое? Он меня не хочет и не любит, он ясно дал мне понять это неделю назад. Оставьте его в покое и все.
- Слушай, я, наверное, отупел и совсем охренел, но… почему ты так упорно его скрываешь и выгораживаешь?
- ЛЮБЛЮ Я ЕГО!!! Это что, непонятно?! Я люблю его так, что ты можешь и дальше хренеть – все равно мне ничего не поможет.
- Хорошо. Но ведь имя – это не так уж и важно. Оно ведь ни о чем не говорит. Я сейчас позвоню и скажу, чтобы какого-нибудь Джея, Майка или Зендера перестали искать.
- Ты можешь и просто отдать приказ не искать моего возлюбленного. А имя тебе нужно только из ревнивого любопытства.
- О’кей, сдаюсь. Ответь тогда, почему он решил тебя убить?
- Потому что… ну ты же сам понимаешь, что меня невозможно покинуть вот так просто. Легче убить… и знать, что такой, как я, больше не ходит по земле… не спит ни с кем… не улыбается… и не радуется жизни без него.
- Жуть… как все серьезно. Давно вы встречаетесь?
- Два месяца. Встречались, а не встречаемся. Почти что девять с половиной недель…
- Было хорошо?
- Не то слово. Он такая лапочка… - я вздохнул, теряя контроль над эмоциями. Внутри поднималась знакомой колючей волной черная тоска и беспросветное отчаяние. Зачем мне теперь жить? Надеждой на то, что он вернется, да? На хрен… не надо мне такого счастья. Лучше сдохнуть к чертовой матушке… право было сердечко, 100 раз право…
«Эй-эй-эй!!! Полегче на поворотах, амиго! Слетишь с благородного скакуна!! Тебе нельзя биться в истерично-депрессивном припадке! Это мое исключительное право и обязанность!!! А твои права и обязанности – держать все в порядке и под холодным, жестким контролем! Будь паинькой… я обещаю, все наладится».
Это, конечно, прелестно, что ты проявляешь природную чувствительность и утешаешь меня, но звучит довольно тупо. Ничто не будет хорошо, все только плохо и еще хуже.
«А я… послушай, я клянусь! Клянусь тебе, слышишь, кибермозг? Ксавьер вернется!!! Если он тебя ДЕЙСТВИТЕЛЬНО любит, Люцифером клянусь тебе, он вернется! И я заставлю тебя поверить и приложить к этому все силы!!»
Сомневаюсь я, очень и очень, и очень…
«Ну и хер с тобой... я сейчас из груди выпрыгну, как в фильме “Alien”, и пойду на розыски Кси...»
Скатертью дорожка, мио кардо…
«Счастливо оставаться, плоскогрудая баба с наполовину мужскими причиндалами…»

- Ангел, очнись!! Хорош в трансе сидеть! Тут, по-моему, кабинет психиатра через коридор, если хочешь…
- Да, давай его сюда. Он очень мне поможет, - кажется, иронии в моем голосе Хардинг не заметил.
С большой неохотой он отлепился от меня, натянул брюки и побрел из палаты куда-то вбок. Подумав немного, я тоже нашарил на полу джинсы и надел. Если психиатр обнаружит меня голым, однозначно сочтет, что я крайне нуждаюсь в его помощи…
3. Размытые грани
- Я Марк Соренсен, дипломированный в Гарварде специалист по психиатрии и психотерапии. А вы, должно быть, Ангел?
- Да. Очень приятно, Марк, - я не кривил душой. С чувством пожав ему руку, я продолжал восхищенно разглядывать врача – на вид лет тридцать, высокий, стройный, чуть вьющиеся рыжеватые волосы, подстриженные «бобом», и непонятно-серо-зеленые глаза, чей мягкий болотный цвет в моей памяти резко контрастировал с насыщенно-темно-изумрудными омутами моей лапочки. Определенно, Соренсен одним только своим видом воздействовал на меня успокаивающе. Потом до меня дошло, что он пялится на меня с еще более откровенным интересом.
- Ангел, встаньте, пожалуйста.
- Зачем? - спросил я, но все же послушался.
Секунду он жадно оглядывал меня, потом подошел и, тяжело положив руки мне на плечи, усадил обратно на койку.
- Вы уж извините, но меня очень интересовала длина ваших волос.
- Ну и как?
- Возмутительно прекрасно! Эта идеальная длина – до трети бедра – дала мне окончательное представление о том, что вы само совершенство.
- Вы всегда так смущаете своих пациентов?
- Впервые. Вы – особый случай, Ангел. Ложитесь в постель, я сейчас возьму стул.
Подсев в район койки и взяв меня за руку, Соренсен осмотрел мои глаза с помощью какого-то синего фонарика, удовлетворенно хмыкнул и сказал:
- Ну что ж, пациент, расскажите, на что жалуетесь?
- Прежде всего… хочу попросить, чтобы вы ничего из того, что услышите, нигде не записывали и никому не рассказывали.
- Вообще-то, это часть моей работы. Я вроде священника на исповеди, нем как рыба.
- Звучит обнадеживающе. Ладно, расправляй локаторы пошире. Рассказ будет ужасен и банален до неприличия. Я умираю от несчастной любви.
- Безответной или…
- Несчастной! Это означает, что несчастны мы оба.
- А что вам мешает стать счастливыми?
- Невозможность быть вместе.
- А что мешает…
- Я убил его отца, - холодно отрубил я. - И едва не убил его. А потом он хотел застрелить меня, но не сумел… только ранил… похоже, мы действительно влюблены друг в друга.
- Одну минутку!! Не гони так! Ты сказал «он»?!
- Да. Он. Ксавьер… - глаза опять на мокром месте.
- Вот ведь бля… - Марк бубнил себе под нос, не замечая моего подавленного состояния, - исключительная привлекательность в сочетании с гомосексуальностью усложняет дело. Н-да… - он встряхнул головой и наморщил лоб. - Значит, вы друг друга по очереди чуть не убили и расстались?
- Да. Но это еще не все. Ему нельзя было уходить – моего малыша убьют… за грехи отца. И за деньги отца. Я не могу ему помочь, находясь в больнице… прошло целых 7 дней с его бегства… неизвестно, где он прячется, может, его уже поймали… я схожу с ума от беспокойства, уже почти клиническим психом стал, а тут еще переспал с…ну, неважно с кем… совесть мучает, - я сделал маленьких вдох и скривился. - Конечно, мы с Кси даже не поцеловались ни разу – ну, только когда один попеременно был ранен и без сознания и не знал о том, что второй вытворяет с бесчувственным телом всякие сладкие и жаркие штучки… - теперь я вздохнул свободно, припомнив, как малыш довел меня до оргазма своим спящим тельцем, и облизнулся.
Марк довольно долго сидел с очень сосредоточенным видом, неподвижно глядя в сторону, потом сказал, избегая моих глаз:
- Право слово, я чувствую себя самым грязным подонком и мерзавцем на свете, - он вытащил из халата диктофон и выключил с глухим щелчком. - Ваш друг-верзила, представившийся агентом национальной безопасности и предъявивший соответствующее удостоверение личности, велел записать все ваши слова и передать ему. Он заверил меня, что больше никто не узнает о записи, но… мне все это не понравилось. Я согласился, так как он прозрачно намекнул, что выбора у меня нет.
- Ну и зачем вы его закладываете?
- Я? Его?! Это он вас заложил, Ангел… ваш рассказ и вы сами… я не идиот, понял уже, что ваш любимый… Ксавьер, кажется, да?.. которому грозит смерть, и есть его цель. Он не мог развязать вам язык и заставить признаться, потому и попросил меня... Если честно, мне очень стыдно и гадко… и за себя и за вашего…
- Он мой крестный отец, - тихо сообщил я, опустив глаза. - И это с ним я переспал буквально четверть часа назад.
Соренсен поднял брови и тут же опустил:
- Учитывая ваш внешний вид, я почти не удивился, хотя это просто дико…
- Гораздо страшнее то, что это дико для меня. Марк, у меня крыша едет… возможно ли меня вылечить?
Он с грустью покачал головой:
- Только не медицине. Вам необходимо отстоять, защитить, соблазнить и затащить в постель своего лапочку. Это единственный путь к выздоровлению, - он протянул мне диктофон.
- Зачем он мне? Я что, своих слов не помню?!
- Я просто не хочу отдавать его вашему крестному.
- Ну и не отдавай. Право выбора за тобой.
- Он отберет диктофон силой и раскроет тебя.
- Выбор по-прежнему за тобой, - я пожал плечами.
В зеленоватых глазах что-то блеснуло… а загорелые пальцы сжались вокруг серенького аппарата и сломали его:
- Ой… я случайно уронил… - диктофон картинно полетел на пол. Марк лучезарно улыбнулся (в этот момент он был по-настоящему прекрасен), потянулся ко мне и поцеловал в ухо. - Прелесть, ради тебя я убить кого-нибудь готов…
- Убей меня.
Он вздрогнул:
- Нет! Никогда…
- Убей, - мой голос заледенел.
- Ангел, ну что ты…
- Убей.
- Ну зачем тебе смерть?
- Просто убей. Причины никого не интересуют.
- У меня рука не поднимется.
- Убей ногой.
- Ангел…
- Почему вам всем так сложно убить меня и избавить от длительных мучений?!!
Эхо от этого ужасного крика беззвучно поглотили белые больничные стены. А потом… шаги.
- А кто тебе сказал, что ты не должен мучиться? - резкий голос принадлежал Ламарку. - Мучаются все… из-за тебя. Помучайся и ты… из-за прелестного блондина, нашедшего силы на то, чтобы выстрелить в грудь любимого человека. О да... Кси хватило духа тебя убить и отомстить за все разбитые тобой сердца. Я преклоняюсь перед ним – он сделал то, на что даже в мыслях не осмеливался никто.
- Что ты такое говоришь, Руперт?! Я никогда…
- Да знаю я!! - его лицо страшно исказилось от боли. - Прости за ложь. Все в твоей жизни было несправедливо, и красота постоянно мешала самым роковым образом. Ты никого в себя не влюблял и не стремился разбивать сердца – они разбивались сами… прости меня, прости… просто Фредди... он… только два дня назад узнал, куда ты исчез, и… пытался покончить с собой… прошлой ночью… и у меня сдали нервы. Он так втрескался в тебя… это не описать словами. День он сидел восковым изваянием у стены в своей комнате, немигающий взгляд упирался в никуда... А вечером он просто сошел с ума… метался по квартире, выкрикивая что-то нечленораздельное, сорвал все мои картины с твоим портретом, вырвал из рам и… просто раскрошил на мелкие кусочки. А потом выбежал во двор, бил нашу машину, попытался напиться бензином, облил себя и чуть не поджег. И за час я словно постарел на целую жизнь… - он прикрыл глаза руками, но мелкие слезинки брызнули из-под пальцев. Какой же он старый, слабый и беззащитный…
Не говоря ни слова, я выдернул из системы кислородного питания стеклянный сосуд, крепко приварил им по металлической раме койки и прежде, чем врач с художником допетрили, че происходит, я быстро резанул острым осколком сначала по левой, потом по правой руке.
Бледные запястья окрасились в яркий алый цвет… это последнее, что я помню.

Плотный туман… липкие белые клочья… чьи-то отчаянно размахивающиеся руки… голоса за гранью слышимости... О чем кричат, не знаю. Вокруг меня сгустилась ватная тишина… даже боли нет… ничего, кроме мертвящего удушающего безмолвия.
О… что это? Белый мрак пронзил свет… яркие снопы гипнотического зеленого огня… падают с небес… как золотой дождь Данаи… дивное изумрудное пламя… два огненных кольца жизни… моей жизни…
- Ты совсем охренел?!! Идиот… какого дьявола ты исполосовал себе вены??
Этот тенор… мелодия праведного гнева… ее жаркий алый цвет горит на коралловых губах… а белоснежные щеки окрасил слабый румянец… как он прекрасен… мой лапочка... Из груди невольно вырывается блаженный стон – Кси шепчет мне прямо в рот:
- Я запрещаю тебе убивать себя… вообще, ты больше ничего не имеешь права делать с собой без моего разрешения… ты – мой… - по моим губам скользнул, обжигая, маленький узкий язычок… - я завладел твоей душой… и завладею телом, не сомневайся. Ты принадлежишь мне, Ангел… и так будет всегда.
Его дразнящий ротик отдалился… от чего-то тяжело дышать…
- Ай!!
Это мой вскрик – Ксавьер неожиданно и очень грубо стянул вены на моих запястьях жгутом.
- Терпи… сейчас отпустит…
Что-то больно врезается в кожу… эти кровоостанавливающие жгуты делают из какой-то жуткой садистской резины… м-м, уже чуть легче… проворные пальчики лапочки обвили мои руки бинтами и завязали. Вены спасены. Жить тошно… но можно.
Его наркотические омуты опять приближаются:
- У тебя силенки еще есть?
- Не знаю…
- Ну, на меня хватит? Попробовать бы… хоть разик… я так хочу…
Может, у меня галлюцинации?! А даже если и так… О Боже!.. что он делает…
Мои джинсы опять изгнаны на пол – на этот раз их расстегнули и стащили с меня чьи-то тонкие белоснежные лапки. Я не хочу думать, чьи… об этом нельзя думать серьезно, иначе он поймет, что я перевозбужден... Впрочем, он это уже и так понял… избавив меня от джинсов и углядев, что там под ними происходит…
- Обними меня, - Кси низко наклонился, нервно переступая с ноги на ногу. Его тельце зависло в воздухе… и напряглось… такая неудобная поза… я видел, ножки напряжены полностью – от пальчиков до самой попки… дьявол, о чем я думаю…
- Обниму… только расслабься.
- Если я расслаблюсь, то потеряю равновесие и упаду!
- Теряй и падай… на меня.

Он в моих объятьях… нагишом. Мы лежим так, наверное, минут десять… и до сих пор не приступили. Кси просто ткнулся личиком в мою голую грудь и дышит с тихим сопением. По-моему, он простыл…
Я глажу его спинку, машинально сплетаясь и расплетаясь ногами с его ножками. Моя кожа потихоньку сходит с ума – его натянутый как струнка хер трется об мой животик, время от времени упираясь прямо в пупок… ощущение настолько волнующее, что с ума сходить скоро начну уже я. А пока безмолвно наслаждаюсь его ручками, обвитыми вокруг моей шеи. Мое сердце язык проглотило от счастья… мой маленький ребенок со мной... золотоволосый котеночек вернулся… лежит на моей груди… и сладенько дышит, рождая в моем теле странные желания… а в голове странные эмоции… и нужно ли мне его признание в любви? Нужно ли мне слышать хоть что-нибудь?
Слова… это просто воздух… бессмысленное переливание из пустого в порожнее. И потому он молчит… давая возможность полнее наслаждаться его любовью. Нашей любовью. Я уже понял – трахаться не то что не хочется, а… просто в этом нет особой нужды… никакой острой необходимости. Перепихнуться я могу с любым… с Бэзилом, Шеппардом, Альфредом, Марком Соренсеном, в конце концов. А смотреть такими дикими, отчаянно-влюбленными и наполовину несчастными глазами я буду и смотрю только на эту золотистую макушку. Все люди, жаждущие моего общения, жадные руки, жаждущие моего тела, сливаются в одну непрерывную серую полосу жизни… которая у меня была когда-то. Больше не будет…
Я уже вкусил другую жизнь. ЖИЗНЬ, а не существование… впервые я узнал, что кому-то нужен. Что кто-то ценит не мою внешность, характер, воспитание, глаза, губы, задницу, голос, манеру общения, обаяние, запах волос или виляющую походку. Что не пытается овладеть этим, забрав меня у самого себя. Не собирается пожрать душу, а заодно и тело, сделав своим рабом. А хочет МЕНЯ… меня целиком… то, что есть я… все, что есть я… любит это нечто, что есть я… автоматически отдав мне себя. Он не знает, что я есть… этого даже я сам не знаю… и я не знаю, что есть он. Уверен, он тоже сам себя не знает. Но мы познаем друг друга.
Когда-нибудь я посмотрю на свое отражение в его глазах в полный рост… во всех смыслах… и пойму, что УВИДЕЛ. Увидел Ангела. И надеюсь, что то же самое смогу сделать для него. Любовь… сердце сжимается от сладкой боли… колотится как сумасшедшее… что-то одновременно тревожит, веселит, печалит и радует его. Блаженно-идиотское счастливое состояние души с привкусом крови и преступления… любовь… маленькие умирания и воскрешения моего сердца… одно за другим… оно то бьется, то не бьется… биоритма больше нет. Я просто дышу, лишь когда слышу вдох Кси, и задыхаюсь от недостатка воздуха, когда слышу выдох. И совсем замираю, отрезая доступ кислорода, когда не слышу ничего.
Глубокий шелестящий вздох… и нежный сладостный голосочек:
- Не колбасься ты так! И не тревожься… я здесь, я тут, я рядом, я на тебе, я в тебе и я разлит в пространстве вокруг твоего тела... я везде... и сжимаю твои обнаженные бедра своими. Ты отдохнул? Сможешь заняться своими обязанностями?
- К-какими такими обязанностями?!..
- Я твой, а ты – мой… как единое целое. А раз целое, то ты просто должен соединяться со мной… сливаться… проникать в меня… как можно глубже, плотнее и полнее… и заниматься этим все время…
- У тебя была кошмарнейшая рана в анусе. Я очень постарался, она зажила, но прошло все еще слишком мало времени... Лапочка, я элементарно боюсь… мне кажется, время еще не пришло.
- Если ты не сделаешь это сейчас, время может не прийти никогда.
- Почему?
- Потому что я…

Голос оборвался на полуслове. И вместе с ним оборвалось все. Липкий белый туман рассеялся… и открыл моему взору незнакомую больничную палату, Шеппарда на отвратно-зеленом больничном диване, Ламарка, сидящего рядом с ним, и доктора Соренсена, стоящего у окна. Последней увидел капельницу… под которой лежу я, собственной персоной.
- Кси… Кси… - невнятный лепет расслышали все и бросились ко мне. - Где ты?.. Куда опять исчез… любимый… ох… опять эта боль вернулась…
- Теперь верю, - произнес Шеппард, отворачиваясь. - Прости, Руперт, что не поверил сразу. Я не мог себе представить, что Ангел… нет…
Хардинг покинул палату. Ламарк, чуть поколебавшись, пошел следом. А Марк сказал:
- Уже все известно. Диктофон сломан, но ты признал все сам… мечась в бреду и отчаянно требуя Ксавьера. Твой крестный распсиховался от ревности и чуть не сломал тебе руки, пока переносил сюда. Спасибо медсестре, вовремя перевязавшей тебе вены и остановившей кровь...
- Медсестре?! Но это сделал Кси!!!
- Ангелочек, я же сказал, ты был в бреду… тебе, похоже, приснился твой благоверный… и, судя по всему, этот сон был просто прелестным…
Я отвернулся к стене, не заботясь о проводах, тянувшихся к лицу, и разрыдался.
4. Ревность и секс мозаикой
Прошла еще неделя. Я наконец-то выписался из больницы. Рана в груди зажила, вены в целости и сохранности (два тонких шрама не имеют для меня никакого значения…), а домой меня сопровождает Шеп. Мы еще не разговаривали с ним после моего неудавшегося самоубийства. Похоже, на свою голову, я дождался «счастливого» момента… Его голос сейчас – самое страшное, что можно придумать.
- Ангел, мне жаль… что все так вышло.
- А мне нет, - равнодушно возразил я. - Если бы я не получил в качестве задания Максимилиана, никогда бы не узнал… что меня можно не только хотеть.
- Ты не понял. Я искренне сожалею, что твой Ксавьер в списке смертников. Его ищут уже 2 недели, и сегодня я понял, почему безрезультатно. Однако теперь, когда ты выходишь на работу, все максимально упрощается. Ты найдешь Санктери, точнее, он сам к тебе придет, и отдашь нам. Если не сможешь отдать, мы заберем его сами. Не переживай, помучаешься месяца четыре, пока ЦРУ не перепишет его наследство в госимущество. Потом его убьют, и тебе сразу станет легче. Ну а потом, когда немного оправишься, я подберу тебе нового прелестного бой-френда из числа сыновей моих друзей.
- Шеппард… - мой низкий голос не сулит ничего хорошего.
- А?
- Заткнись.
- Что?..
- Закрой пасть. Чтоб я ее тебе ногой не заткнул.
- Я просто хочу тебе помочь…
- Ты здорово поможешь, если не будешь чесать бред. Ты ведь отлично знаешь, что я не отдам Ксавьера никому. И принимать участие в его травле вы будете без меня.
- Ангел, но ведь…
- Ты отлично знаешь так же и то, - резко перебил я, повышая голос, - что не сможешь меня заставить помогать вам ни просьбами, ни угрозами, ни уговорами, ни побоями. Жены, родителей или детей, которых можно было бы похитить и через которых можно было бы воздействовать на меня, нет. А я сам ни пыток, ни смерти не боюсь…
- Как же с тобой трудно… ты ведь должен понимать, что Кси поймают все равно, с тобой или без тебя, и…
- Я также понимаю, что со мной или без меня он все равно будет еще много раз обесчещен всеми, кому не лень будет вставить в него член, подло лишен наследства и убит.
- Если ты так трезво оцениваешь обстановку, то что же на самом деле собираешься предпринимать?
- А вот это тебя не касается. У офиса мы расстанемся. Ты останешься работать, а я поеду домой – есть, спать и слушать музыку.
- А ночью?
- Ночью… начнется моя новая личная жизнь.
- Ты хоть осознаешь, что рано или поздно, как бы я тебя не покрывал, высшее начальство обо всем узнает, и тебя вздернут за предательство, гнусное запирательство, сотрудничество с врагом и противозаконные действия?
- И убить меня вызовешься, конечно, ты, Шеп. Это, должно быть, неимоверное наслаждение… почти такое же, как и трахать меня, - моя кривая улыбка сделала его в один миг чрезвычайно несчастным. Вся дородная фигура Хардинга как-то сжалась, усохла и уменьшилась в размерах. И его джип, в котором мы ехали из больницы в город, тоже как будто уменьшился. А мне… все фиолетово. Если сейчас на землю падет Апокалипсис, я, пожалуй, его просто не замечу – этот знаменитейший мировой катаклизм не идет ни в какое сравнение с Армагеддоном микрокосма, бесчинствующего в моей порядком затуманенной антидепрессантами башке . Как же ж мне ***во… И абсолютно на всех нассать. Ксавьер… единственный человек, который меня не раздражает… не безразличен… бесконечно любим… предмет отчаянной тоски и беспокойства… вызывающий какое-то странно щекочущее тепло в груди и легкое пересыхание в горле. Да, образ лапочки неотделим от любви. А любовь почти неотделима от похоти... Где ты, лапа? Успею ли я тебя спасти?? Боже… - Или нет?
- Что ж, мучить меня этим до самой моей смерти – это твое законное право, малыш.
- Бллин, да сколько можно ревновать?!! Я никогда никому не буду принадлежать, об этом уже даже не смешно мечтать!! Что касается Ксавьера Санктери… то просто не забудь – моя жизнь угаснет следом за его.
- Попробуешь опять наложить на себя руки?
- О, нет… такого удовольствия тебе и всем нашим с Кси мучителям я не доставлю. Я не буду делать с собой ровным счетом ничего. Подчеркиваю – жизнь угаснет во мне сама, потому что без Кси она мне не нужна. Она мне и так давно осточертела…
- ****ь, ну почему ты такой?!!
- Какой?
- Ну… не знаю… нереальное соединение текучести, податливости и обволакиваемости воды с холодной и абсолютной твердостью и несгибаемостью металла.
- Знаешь, как это называется вместе? Твоя вода с металлом?
- Ну?..
- Ртуть, - я невесело улыбнулся и глянул в окошко. Меня слегка ослепили блики восходящего солнца в зеркальных окнах небоскреба офиса. - Меркурий... Кажется, пора прощаться.
- Ты обещаешь быть осторожным и не делать глупостей?
- Нет, не обещаю. О первом вообще позабудь – какая, бля, осторожность, если я влюбленный по уши?! А по поводу глупостей… смотря что еще называется глупостями. Я обещаю только остаться в живых – мне это совершенно необходимо для того, чтобы уберечь своего лапочку, - я чмокнул его в щеку и вышел из машины.
- Я люблю тебя, - беспомощно сказал Шеп, захлопывая дверцу.
- А я люблю его. Увидимся.
Я проследил за тем, как Хардинг порулил на автостоянку, и пошел в подземную парковку. Там меня уже заждалась алая красавица Ferrari – подруга, никогда мне не изменявшая…
- Мы не виделись 2 недели, - с насмешливой нежностью произнес я и провел рукой по блестящему металлическому боку багажника. - Надеюсь, ты соскучилась не меньше меня.
Машина ответила довольным урчанием и дважды мигнула задними фарами. И, кажется, сделала все это без моей помощи… бред.

Дома я оказался уже через десять минут. Проезжая ворота, сразу углядел на пороге особняка Франциска – мой славный повар от избытка чувств только открывал и закрывал рот и даже с места сдвинуться не мог, чтобы побежать и встретить меня.
- Привет, папуля, - радостно сказал я ему и слегка приобнял. - Ждал?
Он кивнул, сжал меня покрепче и почему-то расплакался.
- Я так скучал… разучился готовить за столько времени… правда, четыре дня назад… - он выдал мне свою виноватую фирменную улыбочку повара, спалившего ко всем чертям (да, было у нас и такое…) целую сковороду королевской дичи, - тут такие дела случились… в общем… я подкармливаю Фредди, поселившегося в гостевой комнате… ну, той, ближайшей к твоей спальне.
- Что??! Ты пустил этого…
- Хороший мальчик, не понимаю, почему ты плохо к нему относи…
- Значит так. Повтори мне все, что сказал, и поподробнее, а то я что-то не догнал.
- Я… - Франциск запнулся под моим ледяным взглядом и с трудом выдавил, - …ничего не готовил…
- И не ел, - с насмешливой заботливостью подсказал я.
- Да, и не ел… только вот дней четыре-пять назад начал кормить Фредди…
- Че-го?!
- Ну… Руперт тебе не сказал? Впрочем, понимаю, он, скорее всего, вообще ни о чем не знает… Альфред поселился в гостевой комнате, обшитой дубовыми панелями, с потолком, расписанным фресками на сатанинскую тематику, которая находится через дверь от твоей спальни…
- Ладно, достаточно. Как ты мог вообще пустить его в мой дом без разрешения?!!
- Он был такой жалкий, забитый и измученный… а еще, что для меня, как для повара, было куда страшнее, был истощенным… исхудавшим… как скелет. Он приполз ночью, похоже, сразу же после побега из дому. У меня сердце облилось кровью при одном взгляде на него. Я не мог не впустить его в дом, - повар неохотно выпустил меня из объятий. - Я сильно провинился?
- Средне, - я легко взбежал по лестнице наверх и направился прямиком в свою любимую комнату – спальню. Первый взгляд как всегда машинально падает на постель.
- Ангел…
Созерцаю все будто по частям – перепуганные почти что до смерти голубые глаза, помутневшие (от чего??) и сильно заспанные. Встрепанные вихры отросших светло-русых волос, нездорово-бледная кожа... Фредди гробил себя каким-то странным способом… показавшимся мне ужасно знакомым. Решив по старой шпионской привычке узнать все самостоятельно, я бегло и за какие-то секунды осмотрел всю остальную комнату, отметил беспорядок на туалетном столике и его неплотно задвинутые ящички. Ни слова ни говоря я подошел к столу и выдвинул верхний ящик.
- Шприц, закопченная ложечка, пакетик порошка… Альфред, ты стал наркоманом?
- Становлюсь… - глухим и охрипшим, изменившимся до неузнаваемости голосом ответил Ламарк, - …из-за тебя.
- Где ты взял героин? - с нескрываемым омерзением понюхав порошок, я положил пакетик обратно в выдвижной ящик.
- Позавчера… твой шеф достал. Вошел, так сказать, в мое положение… - Фредди криво усмехнулся одним уголком рта. - Папа ни о чем не знает. Ничего кроме того, что я свихнулся… втюрившись в тебя.
- Я надеялся, что это лечится.
- Только не у меня. Точнее, только не по отношению к тебе.
- Ты хочешь сказать…
- Я неизлечим, - спокойно договорил пацан и опять растянулся на постели, как и до моего появления. Судя по его виду, он очень хотел, чтобы я расположился рядом с ним. - Буду страдать психозом, наркоманией и больной влюбленностью, пока не умру.
- А лекарство принять не хочешь? - мне наконец-то надоело стоять и я уселся на стул… задом- наперед, опершись подбородком на спинку.
- Какое лекарство? - он не сводил глаз с ног, которые мне пришлось широко раздвинуть, чтобы сесть к нему лицом.
- Обыкновенное. Которое всегда дают в таких случаях, - сидеть так оказалось неудобно. Кроме того, я устал от х/б одежды. Я поднялся со стула и снял рубашку. Фредди немедленно впился глазами в мои татуировки а ля Вилле Вало (но нет, отнюдь не такие же, как у обожаемого финна…), а точнее в розочки, развратно уходившие в джинсы. Впился так, как будто дырку хотел во мне прожечь. Я вспомнил, что он еще не видел меня даже полуобнаженным, и решил проигнорировать его пожирающий взгляд. Но не удалось… остановившиеся глаза мальца драли меня так нескромно и немилосердно, что я не выдержал и сказал. - Я сейчас надену другую рубашку, домашнюю, шелковую…
- Нет, не надо!! - Фред аж вскочил и подался вперед, умоляюще протягивая ко мне руки. - Не надевай, пожалуйста! И подойди ко мне… прошу тебя…
- Сейчас, - я вытащил из шкафа небезызвестную темно-зеленую рубаху и накинул на плечи, но, сжалившись над беднягой, оставил не застегнутой. Не знаю, со стороны это виднее, самому на себя мне трудно смотреть, но… я осознавал, что всем своим обликом соблазняю Фредди, каждым движением, взглядом и словом. Что мой голос и оголенное тело сводят его с ума еще больше. Что если я не остановлюсь, его остановить не смогу. А остановиться я не могу, потому что вовсе не занимаюсь развращением мальчика, а веду себя как обычно. Я слишком соблазнительный и красивый сам по себе… просто излучаю привлекательность… будь она проклята.
Я присел на кровати напротив него. В комнате полутемно от задернутых черных штор, но я нахожусь на расстоянии метра... и отлично все вижу. У Фреда губы пересохли от похоти... худенькая грудь тяжело вздымалась... глаза еще больше помутнели и выражали только одну мысль... даже написанная на лбу, она не была бы так ясна.
Сердечко, помоги! Как же труден это выбор…
«Ангелок, тебя останавливает лишь принципиальность. А еще, возможно, то, что это настоящая любовь… с его стороны. Ты боишься, что привяжешь его этим к себе еще больше. Боишься, что пробудишь голод, который он потом ничем другим не сможет утолить. Боишься превратить его в наркомана более страшного, чем просто зависимого от героина. Боишься подарить ему смерть… как и боишься подарить жизнь. Решись, наконец, на что-нибудь одно. И будь спокоен – что бы ты ни выбрал, я не стану осуждать. Только решись…»
Хорошо. Я попробую сейчас… но если выберу неправильно и все испорчу, ты вытащишь меня из передряги?
«Я верну тебе долг… да, я помогу. Что бы ты там ни заварил, я обещаю расхлебать кашу. Красавчик мой… ничего не бойся».

Я наклонился вперед, опираясь на руки, и сел на четвереньки. По постели я прополз так к Альфреду и небрежным движением плеча сбросил с себя рубашку. Фредди судорожно глотнул ртом воздух, подавился и задышал носом, полной грудью втягивая в себя мой запах… Волосы, кожа… нежно-алые пухлые губы… я знаю, все пахнет сладко и наркотически до умопомрачения… Видел, что эти обонятельные флюиды сделали с моим возлюбленным малышом… и вижу, что они сейчас творят с Фредом.
Заглядываю ему в лицо и чуть-чуть касаюсь ресницами носа. Он вздрогнул, как током ударенный, и невольно подался назад.
- Не нравится?.. я так и думал.
- Ну что ты, нет, я…
- А знаешь, почему я так думаю? Потому что сейчас ты узнаешь, кем я на самом деле являюсь. И тебе точно больше ничего не понравится.
- Ангел, не пугай меня!
- Я только начал. Фредди… - я поднял глаза и обворожительно улыбнулся. - Я киллер. А не так давно ушел с панели. Я был проституткой с детства… ни много, ни мало почти 12 лет… я покорно давал всем, кто хорошо платил… и мои боссы не могли нарадоваться. Потом меня вызволили. Тот человек, что по доброте душевной раздобыл для тебя смерть в образе героина, для меня раздобыл жизнь… не скажу, что нормальную, но все-таки жизнь. У этого человека есть друг… твой отец. А у твоего отца есть ты. И вот так, цепочка людей и событий привела меня к тебе. А тебя – ко мне. Теперь подумай... это тело, на которое ты смотришь с таким вожделением, тискали, лизали, ****и, грызли и мордовали различными способами самые грязные и отвратительные ублюдки рода человеческого. Тысячи мерзких похотливых козлов совали в мой совершенный ротик свои вонючие члены и заставляли меня сосать… швыряли меня куда угодно, начиная с туалетов вшивых забегаловок самого низкого пошиба и заканчивая стенами роскошных пятизвездочных отелей и Пентагона... В меня кончали почти все известные тебе сенаторы, высокопоставленные правительственные чиновники и их важные иностранные гости… все, кто хотел очень дорого и со вкусом развлечься. Меня заставляли делать для них такое, что тебе фантазия не позволит даже смутно представить… Нагишом я прожил больше, чем в одежде. И за всю жизнь днем спал раз в 50 чаще, чем ночью. Пять лет назад, когда все это закончилось, я родился заново… и хоть распорядок дня остался практически прежним, голым я с тех пор предпочитаю оставаться лишь наедине с самим с собой. Я боюсь людей. Я знаю, какие они звери на самом деле. Они… вы все… полностью подчиняетесь низменным животным инстинктам… потакаете им... выращиваете их… они и разрастаются до гигантских размеров… Мой самый первый сексуальный опыт был так горек, что полынь по сравнению с ним мне кажется слаще меда. Меня изнасиловали в 8 лет… и с тех пор насилие не прекращалось. Я разуверился в любви, в возвышенном и оторванном от реальности чувстве в целом еще до того, как смог понять, что это вообще такое. Я поверил в то, что возненавидел абсолютно всех людей, никогда не узнаю, не испробую на себе, что такое любовь. Я был уверен, что люди в принципе, в основе основ, не достойны любви, что они лишили меня способности любить раз и навсегда, что я увечный, духовный калека, нравственный урод и останусь таким до самой смерти. Все эти внутренние установки весьма и весьма помогали работать… то есть убивать. И в один не совсем обычный ночной час… при необычайно двусмысленных и компрометирующих меня обстоятельствах… я нашел свою половинку. Золотоволосый клубочек, состоящий из кожи, костей и пары огромных изумрудных глаз… саму невинность и нравственную чистоту. Никто не спорит, он вовсе не идеален. В музыкальных вкусах мы абсолютно расходимся... и по характеру являемся едва ли не противоположностями. Но я его люблю. Люблю, именно люблю. И как показало все, что между нами происходило, он... тоже... я просто боюсь произнести... в общем, неровно дышит ко мне. Я был бы бесконечно счастлив видеть его рядом с собой… но это невозможно. Мы расстались слишком быстро. Я даже поцеловать его взасос не осмелился… или, может, не успел. Правда, кое-какие лепестки с девственного розового бутона я сорвать умудрился, но… это все. И никогда прежде я не мечтал так сдохнуть, как сейчас. Я не могу без него… моего лапочки, с тонким изящным телом, длинными стройными ножками, капризным пупочком, лебединой шейкой и… попой худенького херувима, случайно свалившегося с небес и при падении потерявшего пару светло-розовых и пару белоснежных крылышек. В отличие от меня, Кси самый настоящий ангелочек… ангел с Девятой Паркой авеню...
Я замолчал, предавшись сладостно-горьким воспоминаниям, в особенности, о своем последнем сне-галлюцинации. И еле расслышал, как Фред процедил сквозь зубы:
- Ненавижу его... И себя заодно.
- За что?
- Мы с твоим благоверным были в одинаковом положении. Одного возраста, одного типа внешности, одной комплекции и с одинаковым видом в твоих глазах. Согласись, для тебя мы просто дети. Но я как был, так и остался несмышленышем. А Санктери… каким-то дьявольским образом доказал, что достоин большего. Насколько я понял из твоего рассказа, он не дал к себе прикоснуться. Зато заставил изнывать от похоти… и до сих пор ты изнываешь. Ты отдал ему свое сердце… хотя первым его просил я. Он что, старше меня??
- Он младше тебя… на год.
- Черт бы его побрал!! Как же я вас обоих убить хочу…
- Не один ты. Короче, ладно, на этом все. Хорошенького понемножку. Я усиленно рекомендую тебе пойти домой, повиниться во всем Руперту и перестать страдать фигней. Жалкая затраханная ****ь, что перед тобой сидит, тебя явно недостойна.
- Вовсе нет… не говори так. Кем бы ты ни был… что бы ты ни делал… я буду любить, обожать и преклоняться перед тобой всегда… ревновать к Кси… и хотеть тебя… отчаянно и безнадежно.
- На счет «безнадежно» могу поспорить, - я плавно изогнулся и удобно лег прямо в его объятья. - Час моего времени стоит ровно один миллион долларов. Но сейчас я готов поработать бесплатно… в качестве актива, а не пассива… впрочем, если ты хотел сам меня потрахать, я тоже не против.
Альфред лишился дара речи на минуту, а может, больше. Потом робко погладил мою грудь и прошептал:
 - Если честно… именно о последнем я и мечтал… только я не умею… плохо представляю, как это делается… как вообще должен происходить этот… ну, этот…
- Трах у гомиков, - невозмутимо подсказал я. - Гомосексуальный половой акт, секс между мужчинами… короче, к делу. Как ты собираешься меня поиметь?
- В… наверное, в самой комфортной для обоих позе… - пробормотал Фредди, густо краснея.
- Тогда рекомендую повернуть и положить меня на живот, свесив с кровати, а самому улечься сверху. Однако перед этим настоятельно советую возбудить меня… иначе не войдешь мне в анус ни под каким соусом.
- Ох… хорошо… а что тебе нравится? Где тебя ласкать? И как?
- А что ты сам первым делом вознамерился помучить?
- Пупок… он притягивает меня как магнит. Ну и пониже… хотел бы взять в рот… а еще посмотреть на твои ножки… погладить их… а еще соски… шея… и, конечно, твои губы…
- Мне нравится все перечисленное. Начинай.
Сначала скромно, а потом все смелее и смелее, мокрый язычок Альфреда танцевал на моем теле, порождая неясное томление и дрожь в ногах. Снимать с меня штаны он не решался долго, предпочитая вылизывать и покусывать за шею и грудь, и я понял почему. Уже полностью раздетый, вызывающе белый и с возбужденно торчащим, вертикально к замученному пупочку, хером, я вызвал в мальчике такой экстаз и прилив адского желания, что он едва не кончил, чуть-чуть потершись об меня своим пенисом. Сдержав каким-то чудом семяизвержение, он утомленно упал на меня и тихо прошептал в ухо:
- Я не знал, что это так ужасно больно… и приятно одновременно… ну, там… между ног…
- Эрекция. Хер болит от слишком сильного прилива крови, - спокойно пояснил я, слегка пошевелившись и впуская его в себя. - Тебе кажется, что он вот-вот лопнет от перенапряжения, но не волнуйся. Сейчас получишь облегчение. Войди в меня… так глубоко, как сможешь достать.
- А дальше?
- Просто делай со мной то, что тебе хочется больше всего на свете. То есть трахай.
- Как??
- Дурачок… твое тело лучше тебя это знает… и поймет, когда ты нормально в меня вонзишься.
- Мне страшно… а если тебе будет больно?
- Я давным-давно привык. Скорее, больно будет тебе. Ну, не дрейфь, малыш! Это ведь такое наслаждение… слиться со мной…

В принципе, мне понравилось. Только имел он меня недолго, всего пару минут – был так возбужден, что кончил очень быстро. Постанывал от удовольствия… чуть ли не повизгивал… исступленно покрывал поцелуями спину и шею сзади… а потом, по-моему, часа два в себя прийти не мог. Лежал, не выходя из меня, шептал сладкий любовный бред и двигался время от времени...
Затем я заснул (!!). Пожалуй, сработал рефлекс – я ведь днем всегда заваливаюсь баиньки. Что дальше делал Фредди, я знать не могу в принципе, но когда проснулся, обнаружил себя одетым в распущенные женские шортики и заботливо укрытым одеялом. Пацана давно след простыл. А на подушку была аккуратно приколота лаконичная записка:
«Прости меня…»
5. Гонка с временем
Смутно, точнее, почти совсем не помню, во что оделся, когда еще раз проснулся вечером – кажется, в спортивные кожаные штанишки, довольно свободные, с 4 огромными кармашками (на левом бедре, обеих коленях и правой голени…). А еще обнаружил прикольную женскую блузку с дырчатыми рукавами, из-за которой у меня плечи были голые... Хорошенько причесавшись и с трудом найдя пробор (нашел, правда, не на своем месте), я привел себя в нормальный вид – ну, то есть, в обычный вид красивой узкобедрой и плоскогрудой девушки... после чего осмелился выползти из спальни и отправился на ловлю завтрака (который у нормальных людей называется ужином).
- Когда ушел Фред? - довольно равнодушно поинтересовался я, устраиваясь на своем обычном месте в столовой.
- Еще до полудня. Поблагодарил меня за все и сказал на прощание, чтобы я ни в коем случае не будил тебя. Сказал, что идет домой… и что ты вдохновил его на свидание с Анной.
- С кем?!
- С его бывшей девушкой. Альфред расстался с ней как раз перед тем, как ты попал в больницу.
- Я рад просто безмерно за них обоих. Положи мне еще моркови со сливками…

Мне никогда не нравился перекресток 73-й и 18-й улиц. Место ничем не примечательное казалось бы на первый взгляд, но стоит тут походить и подышать… специфическая атмосфера, совсем как на базе в Аризоне. Но если там воздух жесткий, напрочь лишенный влаги и лишающий человека воли, то здесь он на вкус как чистейшей воды разложившаяся мерзость, пропитан какой-то противоестественной гнилью… очень старым злом, успевшим несколько раз умереть и все равно остаться здесь, отравляя живых. Не знаю, как Ламарка угораздило купить тут квартиру… может, это идеальная атмосфера для писания картин?
Швейцар меня узнал. Еще бы не узнать…
- Добрый вечер, сэр. Мистера Ламарка нет дома, уехал в галерею. Просил передать, что вернется поздно, что-то вроде полуночи.
- Спасибо. У тебя есть ручка?
Я на всякий случай набросал Руперту записку на фирменном бланке своей корпорации, сел обратно в феррари и покатил в Silver Circus – выставочный арт-центр. Как я и предполагал, художника там не оказалось.
Уже через минуту после неприятного открытия я обозвал себя для приличия последними словами (за непроходимую тупость) и позвонил Ламарку на мобильный.
- Руп, ты где? Что?.. А в своей галерее ты был? Просто ради новой стенки? А-а, понятно… так где ты сейчас? В “Compare to state”?! Какого хера Хардинг так на работе засиделся?!! Че, серьезно?.. Вот ведь бллин, я и не знал… большой прием? Гостей много? Ох, все ясно, увидимся в другой раз… как это? Не, не горю желанием… Он? Он сам, лично?! Ну, просто скажи, у меня настроение не для званных вечеров. Это приказ, видите ли?.. Он сам так сказал? С чего бы это вдруг… о’кей, о’кей, дай ему трубку, - я нервозно прижал мобильник к другому уху, порывисто вздохнул, заставив себя улыбнуться, и открыл рот. - Привет, шеф. И слышать не хочу… не трудись уговаривать, Меркурий непреклонен. О, решил надавить на слабое место? Да ну?! А он-то что там забыл? Ага, специально пригласил для того, чтобы заманить меня, ведь так? Конечно, конечно… А сильно старые?.. Старше??! Нимфетка, трахнутая тобой, все равно не сможет отказаться… И вовсе я не издеваюсь. Если в перерывах между танцами нагишом и сидением все так же нагишом в твоих объятьях смогу поговорить с Ламарком, тогда да. М-м, неужели?.. посмотрим. Тогда я погнал.

«Ох уж мне этот Шеппард... Ангелок, ты правда собрался туда ехать??»
А что еще остается делать? Там Руперт и Энди – Шеп нарочно всех собрал под одной крышей...
«Вот гад… а что там за прием?»
Русские понаезжали. Заказ на убийство президента… или премьер-министра… что-то в этом роде. Да мне, собственно говоря, пофиг. Мне главное вытрясти из хорька МакЛахлена новости о Кси. И посоветоваться с Ламарком о дальнейшей стратегии.
«Какой такой стратегии?!»
Я не имею ни малейшего представления о том, как дальше мне вести себя рядом с Кси. Мне нужна помощь кого-нибудь из старших. Босс в этом деле не товарищ, а соперник лапочки. И все, как всегда, сводится к моему единственному другу Руперту. Дай Боже или Люцифер, чтобы он меня правильно понял…
«А со мной ты посоветоваться не хочешь??!»
А чего с тобой советоваться? Затащишь Ксавьера в постель и все испортишь. Заставишь меня его трахнуть, а потом будешь причитать, почему лапа опять от меня сбежал... а я вовсе не такой сексуальный маньяк, каким ты меня все время пытаешься выставить.
«Что?!! Маньяк??? Ха-ха, насмешил… да ты даже не мужчина!! О каком маньяке говоришь, не чухаю… я постоянно пытаюсь сделать из тебя хотя бы отдаленное подобие мужчины, но ты и такому мягкому давлению противишься. Ртуть чертова… Меркурий недоделанный…»
Молчало бы уже, ободранный кус мяса! Ты по форме даже приблизительно сердце не напоминаешь!!
«Подумаешь… зато работаю получше твоих рисованных бумажных сердечек. Вот перестану сокращаться на хрен, что ты будешь делать, милок? Загнешься без меня!»
Напугало… а без меня ты будешь сокращаться еще секунды три, не больше. Потом остановишься помимо собственного желания, и закопают тебя глубоко-глубоко в сырую землю...
«Как только закончим дела, позабочусь, чтобы тебя инсульт прихватил».
Убивая меня, убиваешь себя.
«Я пока без атеросклероза, помню, бля! Умник нашелся… может, тогда прекратим ссору??»
Прекратим… ну нет. Мне надоело откладывать ее на потом. Пора с ней кончать. Когда мы, наконец, помиримся?
«Э-э… а напомни, из-за чего поссорились?»
Спросило у больного о здоровье… без малейшего понятия. Это было так давно…
«Тогда, может, я повспоминаю, а ты выгружайся у офиса, мы ведь уже приехали, и занимайся своими делами…»
Хорошо. Но учти – если не вспомнишь, вспомню я и всю вину свалю на тебя.

- Почему так долго?! - недовольно прошипел Шеппард, срывая с меня одежду и хватая на руки. - Гости заждались обещанного лакомства!
- Три или четыре? - я картинно вытянул ножки и застыл в напряженной позе.
- Чего «три или четыре»? - он немедленно сунул мне в пупочек язык.
- Три или четыре десятка стариков сегодня выебут меня?
- Ты просто невозможен… - Шеп укусил меня за животик и легонько шлепнул по заднице. - Малышня, за такие разговорчики тебя убить мало. По-твоему, я избавил тебя от позорной службы, что опять возобновить, но уже по своей указке, а не указке правительства?
- Почем я знаю, чего ты там надумал делать со мной!.. Сейчас, может, пристроишь к стеночке, за бедра поднимешь в воздух и воткнешь в меня свой мощный ударный инструмент...
Я тут же получил пощечину и крайне жалобный шепот в ухо:
- Пожалуйста… ну, пожалуйста… милый, нежный и сладкий, циничный, бесчувственный и жестокий взрослый ребенок-киллер… доверяй мне как прежде. Неужели я не заслужил?! Доверяй мне, умоляю… В больнице я сорвался… ты открыто соблазнял меня, а против такого невозможно устоять… любимый мой… крестник… твоя красота зашкаливает за все известные измерители… она чудовищна по своей силе и не поддается никакому оцениванию вообще. Я подозреваю… точнее, уверен на все сто, ты единственный в мире человек… такой человек… эх, ****ь… язык коснеет называть тебя человеком. Люди такими не бывают. Поставить рядом с тобой любого человека, любого пола, тех же кинозвезд или детей… тех, кто официально признан красивыми, сексуальными и т.д., или просто юными и привлекательными в силу своей свежести и невинности... и понять, что красота или искусственна, или преходяща… и все время словно чего-то не хватает. Что так или иначе дети вырастут и потеряют львиную долю привлекательности, что звезды, проснувшись поутру после дикой попойки, глянут на себя в зеркало, ужаснутся и поймут, что они и красота – вещи несовместимые, не имеющие друг с другом вообще ничего общего. А ты… сколько себя, в смысле тебя помню…
- У меня щека болит, сволочь, - проворчал я, прерывая его дифирамбический монолог. - Будет синяк, скорее всего. Свои кулачищи, бллин, ты вообще должен сдавать в гардероб перед тем, как лапать людей весом до 50 кг.
- Я едва коснулся тебя, малышня, так что не придуривайся… - тем не менее, он очень нежно исцеловал мне щеку и вынес в зал.
Нас встретили почему-то аплодисменты и восторженные возгласы. Из-за банкетного стола Хардинга, который я обычно лицезрел пустовавшим и который сейчас был щедро накрыт по старым добрым русским традициям
(«насколько я поняло из количества бутылок коскенкорвы…»),
поднялся какой-то седобородый (и лысый) хрен и радостно залепетал на исковерканном английском:
- Бриллиант!! Жемчужина Америки! Чтоб мне сдохнуть, Шеппард, где вы взяли это чудо??!
- Оно сошло ко мне с небес, - небрежно ответил Хардинг и с легкостью подбросил меня в воздух. Не успел вздох ужаса прокатиться по залу, как он меня уже поймал и бережно поставил на пол, быстро шепнув на ухо. - Танцуй, мой Ангел. Музыка – твоя любимая…
Ну, само собой… Poison girl в исполнение Вилле с альбома 2000 года. Под этот шедевр я забываю, что стою вообще-то голышом, что на меня все смотрят, и что на меня смотрит Руперт… а самое главное, на меня смотрит паскуда Энди, никакого понятия не имеющий о том, насколько привычно для меня это дело. Он уже, небось, в отупляющем травматическом шоке…
Изящно пролетая мимо Шепа, я взял у него из рук пару салфеток, и, присаживаясь по очереди на колени всем делегатам, аккуратно вытирал слюни, заливавшие им подбородки. Их голодные зенки жгли мне тело довольно приятным согревающим образом, поэтому, добравшись до МакЛахлена, я находился в прекрасном состоянии духа, дразнясь, повилял перед ним задницей и с нескрываемым облегчением оплел ногами тощие ляжки Ламарка.
- Рад тебя видеть, - доверительным голосом сообщил я художнику, бессовестно целуя его в губы и ярко блестя чуть обезумевшими синими глазами. - Как дела?
- Не знаю… - честно ответил Руперт, сосредоточенно рассматривая шрамы на моих запястьях. - Ты здоров?
- Физически – да. Психически… ты же видишь, в каком я состоянии.
- Вижу.
- И понимаешь?
- Понимаю.
- В таком случае без всяких предисловий к делу. Через сутки, максимум, я найду своего малыша и…

- Вот и все, - взгляд Ламарка внезапно стал очень печальным. - Надеюсь, у тебя получится. Пугливую лань приручить легче, чем в данных обстоятельствах твоего возлюбленного, но ты ведь тоже не лыком шит, дорогой мой. Справишься…
- Спасибо, Руп. Ты не очень зол на меня за это развратное представление и посиделки нагишом у тебя на коленях?
- Злиться бесполезно. Кроме того, это ведь невинная забава, вроде сегодняшнего утра, когда Фредди занимался с тобой любовью…
Сердце упало с обрыва и осталось там лежать без движения. Я поднял голову художника за подбородок и осторожно заглянул в глаза – они были сухими и холодными. Но лучше бы Руперт заплакал – от его взгляда мне стало страшно.
- Он сам тебе рассказал?
- Нет. Уверен, так же как и ты, он предпочел хранить эту тайну до самой смерти, но я же его отец. Я видел, в каком состоянии он сбегал из дому, а в каком вернулся. Его сияющие удовлетворением виноватые глаза… его оживление и ни намека на прежнее суицидное настроение… его старательное принужденное молчание и, как снег на голову, заявление вернуться к Анне. Могла быть лишь одна причина всех этих аномалий.
- А ты говорил Альфреду, что обо всем догадался?
- Нет, само собой. Пусть думает, что перехитрил меня. Подержу в неведении еще пару дней, пока буря чувств в нем не уляжется. Подожду, пока со лба у него не исчезнет надпись: «я трахался с Ангелом, и это было огромное-преогромное наслаждение!!!»
- Осуждаешь меня, да?
- Ну куда мне… да еще и тебя. Я старый человек, сильно отставший от жизни, я утратил понимание с сыном когда ему только-только стукнуло тринадцать, но теперь, благодаря тебе, я хоть немного начинаю вникать в его беспокойную тинэйджерскую жизнь. Возможно, после того, как я объясню Фреду, что все знаю и не считаю страшным преступлением против морали, этики и тому подобное, сын перестанет воображать меня дегенератом, трухлявым пнем и «мать твою, какой древний отстой мой вонючий старый хрыч втыкает по вечерам в моем бум-боксе!! На мыло его, кореша!», - последние предложения он сказал таким механическим голосом, что…
Мне пришлось ухватиться за шею Ламарка, чтобы не сверзиться со стула в приступе смеха.
- Ты долго учил эту фразу, Руп? - я смотрел на его спокойную, грустную улыбку и просто подыхал от ржачки.
- Часа два, если честно. Видно, да, что я не понимаю, что сказал?
- Да уж, заметить можно, - я вытер слезы, невольно выступившие в порыве веселья. - А он правда зовет тебя трухлявым пеньком?
- И не только. Я остальные выражения не помню. И вообще, я должен благодарить тебя за то, что ты сделал. Просто, как ни крути, но… для меня это дико. Я могу вольно рассуждать о взаимоотношениях людей, давать дельные и крайне необходимые советы, как сегодня в случае с тобой, но… как только я вспоминаю, что это голубые, я впадаю в столбняк.
- Ты такой правильный, что застрелиться можно. Ладно, Руп, я пополз к объекту №2.

- Смотри-ка, из тебя же вышла потрясающая ****ь! - голос Энди «слегка» не гармонировал со словами, поэтому я их пропустил мимо ушей, соблазнительно улыбнувшись.
- И тебе доброго вечера, мудак, - сладко промурлыкал я так, как некоторые не смогли бы произнести заветное «я люблю тебя», и поцеловал его в лоб. МакЛахлен офигел и тупо уставился в мои прелестные невинно-распутные глаза. - Присесть можно?
Не дожидаясь приглашения, я лег на стол и по-кошачьи извернулся на бок, скрестив ножки. Энди затравленно огляделся по сторонам и придвинул свой стул поближе:
- Что все это означает?
- Что именно?
- Все – твое внезапное появление, танцы и… вот это, - его дрожащая рука прошлась по моей талии и застыла на пресловутой и всеми обожаемой тазовой косточке.
- Поговорить надо, - я стал серьезным и частично прикрыл тело длинными волосами, убрав его руку. - Ты в состоянии или уже надрался в дребодан?
- В дребодан… но уже трезвею, - Энди нахально отбросил несколько прядей с моих бедер и опять вцепился в тазовую косточку. - Что интересует?
- Последнее задание. Как продвигаешься?
- А какое твое дело?
- А вот такое… - я очень нежно подтянул его к себе и еще нежнее обнял за горло. - Будешь говорить или предпочитаешь быть задушенным в кратчайший срок – менее минуты?
- Ты… ты… Шеппард!.. - вскрик заглох мгновенно, не успев набрать силы. На нас никто не обращал внимания, а ревнивые глаза Хардинга, по всей видимости, воображали, что я деловито ласкаю несчастного придурка МакЛахлена.
«Если это действительно так, я не премину чуть погодя поделиться с Шепом гениальной догадкой о том, что он тоже придурок, причем безнадежный…»
Да, а я помогу. Ну а пока я слегка придушил Энди, с удовольствием послушав его хрипы, и отпустил. Сладко шепчу на ухо:
- Созрел для серьезного разговора? Или еще пообнимать?
- Нет… я ничего не скажу… - вместе с этим чуть живым шепотом у него изо рта потекла кровь.
- Ну и зря, - мягко заметил я, вытирая его губы оставшейся салфеткой, и ударил по яйцам. Сложившись пополам, Энди свалился под стол, а я, недолго думая, полез за ним следом. - Как самочувствие?
МакЛахлен почему-то не ответил. Я пожал хрупкими плечиками
(«И как таких слюнтяев еще Земля носит?! Фу, он позорит славное племя киллеров…»)
и вывернул его карманы. Нашел электронную записную книжку, а в ней – ответы на все вопросы.

- Ангелочек, ты что делаешь?? - Шеппард попытался отобрать у меня носки, но получил по рукам и сильно охренел от удивления.
- А что, не видно?! Одеваюсь! - я надел носочки и поправил свою в высшей степени сексапильную блузку. - Мне пора сваливать с вашей вечеринки.
- Куда?!! Гости только проснулись, требуют тебя на танцы, я уже распорядился поставить Wicked game, Razorblade kiss и Sweet Pandemonium, ты не имеешь права уехать и сорвать мою сделку с русскими, ты на меня работаешь, ты…
- Пожелай мне удачи, крестный, - устало сказал я и чмокнул его в щеку.
- Нет, ни за что!! Знаю, знаю, куда ты едешь, так что и не надейся, что я…
- Удачи, лапочка, и будь крайне осторожен, - непреклонно-холодным и благословляющим тоном произнес Руперт Ламарк, художник-сюрреалист из Иллинойса и мой ангел-хранитель, который стоял за Хардингом и крепко приварил по его ошалевшей башке отнятым у официанта подносом с пудингом, сердечно улыбнулся и добавил. - Время по-прежнему работает против тебя, но кое в чем ты уже обогнал даже его. Прежде, чем расстанемся, должен открыть тебе одну вещь. Я буквально только что вытряс из Шеппарда страшную тайну, но говорить тебе не собираюсь – ты узнаешь ее из первых рук. В связи с ней вот тебе мой самый последний совет – отпусти Ксавьера, даже если будешь сто процентов уверен, что он хочет остаться… хоть и не может. Ты властен его удержать, ведь Кси любит тебя, но в итоге ты лишь заставишь мучиться и его, и себя. Сейчас никакой любви у вас не выйдет и выйти не может в принципе. И что куда страшнее – может не выйти никогда. Отпусти его без надежды на то, что он вернется, отпусти в головокружительную даль, где его не достанет правительство Соединенных Штатов, и заставь себя остаться здесь. Спаси его… но не для себя. Сделай это… а потом, если хочешь, пусти себе пулю в лоб от неизбывного горя, но сначала приди ко мне и скажи, что единственный человек, которым ты дорожишь, вне опасности. Иди.
- Господи, Руп… - внезапно совершенный механизм вышел из строя, и я шлепнулся на землю в приступе плача. - Я не смогу!! Не чувствую в себе никаких сил вообще!!! Увидеть малыша и опять его лишиться… мое сердце больше такого не выдержит!! Руперт, Руперт… ну почему я в него влюбился, и почему наша любовь обречена??!
- Может, еще и не обречена, - бесстрастно ответил Ламарк и поднял меня, засовывая в каждый кармашек на штанах по пистолету. - Как известно, сучара и стерва по имени надежда сдыхает последней… когда на хер прикончит всех остальных. Ангел, замочи ее и воскреси этих самых остальных. И тогда Господь Бог смилостивится и вернет на эту зажравшуюся планету затраханную шлюху любовь.
- Ты веришь в это? - я коротко шмыгнул носом и послушно высморкался в подставленный, сильно надушенный платок.
- Верю, - твердым голосом сказал Руперт и опять улыбнулся – самой теплой из своих улыбок. - Пусть пребудет вера, старейшая из всех ****ей, и с тобой.
6. Откровение ада
Если говорить честно, то в записной книжке МакЛахлена ничего не было – именно это меня и успокоило. Он, а также правительственные агенты не только не нашли малого, но даже приблизительно не знают, где он сейчас. А все многочисленные приблизительные места они пытаются охранять, ведут наблюдение за людьми, с которыми он общался (исключая меня, разумеется), держат связь с Белым домом, разослав всем заинтересованным лицам фотографии и необходимую информацию. Каждый полисмен Лос-Анджелеса рыщет по улицам, в жадном поиске длинных золотых волос, сулящих миллионы хрустящих зеленых бумажек. И только я знаю, где прячется Кси. Ну, то есть, не знаю, а догадываюсь.
Как догадался? Сердечко подсказало.
А откуда оно знает? «Затраханная шлюха» подсказала.
А откуда любовь знает?! Вы уж извините, но спросите у нее самой…

Итак, я снова лезу в дом №3 по 9-ой Парковой. Да-да, не надо таких больших удивленных глаз, мой возлюбленный прячется здесь, вне всяких сомнений. Это самое опасное и одновременно самое надежное место. Даже каждый день переворачивая особняк вверх дном, никто не сможет отыскать здесь Ксавьера – это его дом, он лучше всех знает, как тут прятаться. Сволочи, его ищущие, тоже это знают (они все-таки не дураки!!), а потому просто усиленно охраняют дом в ожидании, когда у ребенка сдадут нервы, и он сам себя выдаст. Покамест мой любимый проявил необыкновенную силу духа и стойкость шифера на своей золотистой крыше. Ведь сойти с ума в одиночестве – плевое дело. Особенно когда ты затравленная лиса в норе, которую постоянно пытаются выкурить.
Вот за этими глубокомысленными рассуждениями я сам не заметил, как вывел из строя всех наполовину дрыхнувших охранников особняка и остался на поле боя в гордом одиночестве. Меня окружает сто три комнаты. И я должен с первой попытки определить, в которой из них Кси, пока Белый дом не почуял неладное и не прислал подмогу. Надо сесть и подумать.
«Помочь?»
Валяй.
«Постарайся вспомнить все, что знаешь о лапочке. Вспомни все ваши немногочисленные и недолгие разговоры, вспомни его манеры и хоть что-нибудь, что узнал о его привычках, вкусах и желаниях».
Ну… он любит Бьонси Ноулз.
«Неплохо для начала, но ответ неправильный. Дальше».
Он боится щекотки.
«Ответ неправильный. Думай!»
Он… ему нравятся мои волосы…
«О да, в данной ситуации нам это очень поможет!..»
Ладно, ладно, не возмущайся. Он… Кси чистюля…
«Браво, это точно нам поможет!! Хочешь поискать его в ванной? Там прятаться негде…»
Хватит издеваться! Воображаешь, что думать – это так легко? Не отвлекай… Ксавьер… Ксавьер… о, Ксавьер…
В памяти четко всплыло кровавое пятно на перебинтованной ключице, бледное личико на черной подушке и капризный голосок: «Я больше ничего по утрам не пью…»
Какао!! Лапочка любит какао!!!
«И?.. нам необходимо продолжение».
Заглохни!
Я стремглав помчался на кухню, застыл на секундочку, сканируя всю обстановку, и принялся вытрясать шкафчики. Едва сдержав торжествующий вопль, я сбросил на пол пять пустых пачек из-под растворимого какао-порошка и еще одну, съеденную, то есть выпитую на три четверти. Осталось немного – сообразить, где, собственно, малыш.
«Холодильник отбрасывай сразу. Какие еще есть предложения?..»
Миокард, сделай хоть раз доброе дело – помолчи в тряпочку и постарайся уловить в тишине сердцебиение любимого. Я чувствую, он совсем рядом.

Озарение пришло, как и полагается, неожиданно. Я потрогал плиту – еще теплая – наклонился и открыл духовку.
На противне, накрытом, как мне показалось, сложенной в несколько раз скатертью, спал, свернувшись в крошечный клубочек, не кто иной, как Санктери-младший собственной персоной, завернутый в золотистые волосики как в одеяло.
Умиляться этой феноменальной картиной было некогда (хоть и очень хотелось!!), поэтому я осторожно вытянул противень из духовки и положил на стол.
- Ох, тебя даже майонезом натирать не надо… - прошептал я бездумно, собирая «одеяло» в хвостик и завязывая припасенной резинкой. - Сразу съел бы, аппетитное чудо природы…
Чудо шевельнулось, открыло абсентовые глазки, похлопало ресничками, не понимая, о чем базар, сладко зевнуло, а потом, кажется, проснулось.
- Ты… - противень внезапно стал мал для его разогнувшегося тельца, и я подхватил его на руки. В наступившей вечности мы стояли, тесно обнявшись, и его ножки обвивали мои, а вселенная исчезала, чтобы не возродиться более… и в вакууме я прислушивался к пульсу лапочки, ловя ртом его дыхание – единственный воздух, который остался. В нем было мало кислорода, но много сладости... дуновение ветра чужого мира… в который мне лишь предстоит войти. Глаза помимо воли закрылись, и губы сами нашли его губки и впились в них… Умирающая вселенная последним водоворотом засосала нас обоих.
Я влетаю в черную дыру, дыру перехода между прошлым, которое выбрало меня, и будущим, которое выберу себе сам… если смогу. Смогу ли?
«Лапочка, мы сможем??»

- Нет, - коралловые губки сильно покраснели, но выглядели непреклонно. - Ничего у нас не получится, Ангел. Все, что я у тебя осмелюсь попросить, так это билет в Хельсинки и беспрепятственную посадку в самолет авиакомпании Finnair.
- Почему?
- Почему Финляндия? Там живет Шейла Суораан, моя кузина.
- Нет, я спрашиваю, почему не получится?
- Потому что… подожди меня минутку, - Кси сбегал в свою комнату и принес мне обтрепанный деловой ежедневник со сломанным замочком. - Это дневник моего отца. Где-то в середине – я нарочно не оставлял закладку, чтобы ты сейчас не прочитал – находится откровение, которое разделит нас навсегда. Ты думал, я возненавижу тебя за то, что ты убил папу, но поверь… то, что в дневнике, хуже, гораздо хуже…
- Что может быть так страшно, лапа?? - я обнял его подрагивающие узкие плечики и покрыл страстными поцелуями несчастное личико. Он не отвечал, принимая поцелуи и, кажется, заставляя себя ничего кроме них не чувствовать. Мой нежный котеночек… мне остается лишь догадываться, как тебе больно в эти минуты…
Как всегда молчание… безмолвие, намертво застрявшее между нами. Ни жалостливых просьб остаться, ни угрозы суицида, ни упреков в бесчувствии, ни его признания в любви… теперь-то понимаю, как глупо его ожидать… Я веду машину, Кси держит меня за свободную от руля руку, на коленях у меня лежит наследие Максимилиана Санктери, сумевшего достать меня из ада (грустная перефразировка слов Шеппарда), а впереди виднеются огни аэропорта. Отпусти, велел Руперт… и убей надежду… Я хочу любить, Господи, я хочу любить человека и его тело, а не абстрактный образ в душе!! Бля, у меня ведь даже нет ни единой фотки Кси!! Ладно, стырю у него в доме…
Новая мысля, подкинутая растерзанным куском мяса в груди – а есть ли вообще из Лос-Анджелеса рейс в Хельсинки, и, при наличии, по каким дням?..
Выяснилось, что есть… причем, Ксавьер по всем признакам родился в распашонке – самолет летает 2 раза в неделю, и один из этих рейсов именно сегодня и именно через три часа, за которые я спокойно
(«Спокойно?! А что это такое?..»)
куплю билет лапочке и провожу его. Потом я, пожалуй, наплюю на Руперта, и покончу с собой еще до того, как лайнер вырулит на взлетную полосу. Кто меня остановит? Вот именно, что никто!!

Полчаса назад я благополучно без телесных повреждений приехал домой, сделал контрольный звонок в художественный штаб, затем зарылся с головой в постель и взял дневник Макса. Лапочка наврал – закладка была, просто тонюсенькая и незаметная… она и раскрыла мне книгу на нужной странице, где оранжевым маркером Ксавьер обвел для меня 2 абзаца:

И последнее, самое главное, что мой новорожденный ребенок никогда не должен узнать – это то, что я сделал не в пору необузданной юности, когда ушел из школы и подался в банду одноглазого Арни… а в зрелом возрасте… всего два года назад. В ту безумную ночь я поссорился с женой и подался в паб, где страшно надрался и решил оттянуться, как в молодости, то есть взломать чьи-то богатые хоромы и изнасиловать что-нибудь вкусненькое. Я обожаю сладкое… За два квартала от заведения стоял приличный такой, опрятный дом, я подумал, что там наверняка есть кто-нибудь, с кем можно будет славно развлечься. И, правда, я нашел супружескую пару, довольно свежую, симпатичную цыпу и ее пожилого муженька. Последнего я прикончил сразу, выбросив из окна, и хотел выебать его женушку, но по ее сильно-сильно перепуганному виду и покорности догадался, что она пытается ценой себя уберечь какое-то сокровище. А какое сокровище может быть у замужней женщины? Только ребенок.
Я пресек все причитания выстрелом в голову и пошел на поиски. Они были недолгими… и вознаградили меня так, как… нет, это неописуемо. Сначала у меня даже возникла мысль не трогать этот шедевр природы, а потом я поднял его из кроватки, и алкогольные пары ударили в мозг окончательно и бесповоротно. Наслаждение от секса равнялось его кошмарности и противоестественности. Я насиловал малого целую ночь… в тщетной попытке насытиться. Я кончал, и кончал, и кончал… а потом хотелось еще. С виду пацану не было и десяти лет… и я жалел, что он еще в самом начале потерял сознание, закрыв и скрыв от меня свои драгоценные сапфировые глаза...

«НЕ-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-ЕТ!!!!!!..»