Золотая девка

 Уральский сказ



 - Деда, деда, смотри, что я нашёл!- с придыхом от восторга, шепчет парнишка. Дед тут же в неглубоком шурфе, отложив короткую старательскую лопатку, повернулся к нему. Отодвинув подальше от своих старческих глаз, детскую грязную ладошку, стал внимательно разглядывать золотой самородок, лежащий на ней. Взял, покатал пальцами, освобождая от лишней грязи. Стал рассматривать, пробовать на зуб. Полез по берёзовой лесенке наверх - на свет.
- Деда, деда, ну что? - вьётся ужом внучок. Дед сидя на травке, молча разглядывает само-родок. Потом внучка к себе притянул, обнял, суёт под нос ему золото, - Это ж Сенькин зуб! Ох, и фартовый ты Ванюша! Сколько люди рассказывали про эти зубы, не верилось. А тут гляди, сподобилось самому зреть.
- Деда, а што за зубы, такие? - Ваня внимательно разглядывал самородок, - И вовсе не походит, на зуб-то. Дед улыбаясь, - Ты не суди по своим молочным зубкам, что мамка в норку мышки ложит. Это взрослый зуб. Вон, глянь, это сам зуб, а это два его корня. Чуешь, какое оно тяжёлое самородное золото. Тут тебя на азбуку хватит, когда учиться пойдёшь.
- Нее, деда учиться не пойду, не хочу, я лучше с ребятами зимой на санках буду кататься.
- А в новой красной рубахе, сапожках новых? – дед хитро улыбаясь спрашивает.
- А где они?
- Тут Ванятка и на одёжку новую тебе хватит, - и уже как бы про себя,- Тут на многое чего хватит.
- А сейчас собирай инструмент, в кустах тех, схорони. На сегодня всё. Домой собираемся.
- Деда, а вдруг там ещё много золота осталось? – Ваня уходить не хочется.
- А куда ж оно от нас денется? Пойдём по пути про Сенькины зубы и расскажу, как от людей слыхивал.


 Золото оно на Урале всегда было. И давалось оно людям, тем кто искал его. А там уж кто как мог, им распоряжался.
 
 В то лето Сеньке пёрло. Что ни день, то песочку золотого, где-то намоет, то глядишь самородок золотой с ноготок где отроет. Видать нашептал ему покойный родитель места заветные перед смертью. Вот и повадился он, по отцовским местам скрести золотишко. Да ладно б впрок оно ему, так нет в кабаке всё на пропой уходило. Там у него друзья закадычные, готовые завсегда попить за его счёт. В уважении он у них, за главного. Тем и тешит себя, командует, прикрикивает, на побегушках они у него. Как в усмерть напьётся зелья пьяного, они его в избу сволокут. Тащат в ночь по улице, песни горланят, от ора такого, кто и проснётся, сплюнет со сна, да чёрта помянет. Избушка его крайней была, за ними уж никто не строился: лесок сосновый, дальше погост деревенский - и всё под гору, а внизу речушка, где сквозь скал петлёй ляжет, где по месту ровному, стрункой вытя-нется. От деревеньки их, по тракту ирбитскому если направо вёрст сто, сам Екатеринбург, налево Ирбит. Кажется так было. А за речушкой лес, урман а что за ним, кто его знает? Так далеко никто не ходил.
 
 Идёт Сенька по лесу, в полдень знойный. Взопрел весь. Мошка тучей, глаза забивает, в рот лезет. На полянку, на ветерок вышел, слепень налетел – ещё не лучше. Вяло от кровососов веткой отмахивается – устал. Рано вставать пришлось, до зори. Отцовы места всё дальше и дальше. Но стоило того. На нынешний золотник и посидеть в кабаке можно, и рубаху ситцу красного купить, глядишь и на сапоги хватит. На ноги свои босы глянул, и вовремя. Чуть дальше на тропинке, гадюка чёрная на солнце грелась. Его шаги давно услыхала, в клубок свилась, голову подняла. Он по голове её, с размаху пнуть и хотел, уж ногу отвёл. Да юркнула змея в кусты, как и не было. От встречи с гадюкой, чуть взбодрился, повеселел. И правильно, а то размечтался, рубаха, сапоги – под ноги надо смотреть. Вот и речушка. С разбегу, как был в штанах, рубахе, в воду. На мелководье плещется. Со спины на живот переворачивается, руками брызги поднимает. Купанием усталость сняло.
 В гору легко поднялся легко, на ходу одёжку сушит. Мимо кладбище - по лево от дороги. Вон отца могилка, с краю. Холмик, с того года осел, крест наклонился. Всё поправить никак не может.
 
 В деревню вошёл не торопясь, мимо покосившейся, своей избы, по улице одной единственной - прямой, степенно к кабаку у тракта. Спиной, глаза дружков чувствует, поди ломают головы, как он с добычей или нет? Пусть поломают.
 К кабаку подошёл, огляделся, лошади, какие в телеги впряжены то купчишки мелкие, местные. А вон и карета стоит, лошади выпряжены, отдыхают. Ну эти может даже и из столицы, или бери выше, заморский люд, с демидовских заводов.
- Эх, сейчас я им покажу, как гуляет человек русский.
В трактире чадно, за столами народ разный сидит, водку пьют, от голосов гул стоит. Он меж столов к стойке, к трактирщику.
- Ну-ка Прохор, оцени!- чуть громче всех говорит Сенька, и кидает ему на оловянную тарелку самородок.
Спиной к нему повернулся, локти на стойке, живот вперёд, зал оглядывает. От слов его, звона металла, в зале тихо, все головы к ним повёрнуты. Сзади в ухо трактирщик шипит, - Ты, что ирод, сгубить меня хочешь? При всех золотом бросаешься.
- Нее, то твои дела,- Сенька вальяжен.
Вон немец из-за стола поднялся, к стойке направился. Трактирщика с золотом остановил,
- Эй, ну-ка, ну-ка,- машет тому рукой. Через стёклышки в железках самородок рассматривает. Второй подошёл, лопочут, что-то по-своему - заморскому, с париков пудру трясут. Потом по плечу Сеньку, - Гуд, Гуд! Сенька доволен, его прямо рвёт от счастья. Трактирщик вздохнув свободно, скрывается за занавеской с самородком. В трактир друзья его вваливаются. К нему сразу же, в глаза заглядывают, - Ну, чё, Сень, с удачей?
- Да есть немного, - Сенька тянет слова. Тут трактирщик с деньгами появился. На стойку высыпал медяков, кучка приличная.
- А чё так мало?- Сенька притворно возмущается. Дружки ему вторят, - Да, в прошлый раз больше было. У трактирщика деланно честные глаза, - Как больше, столько же. Считайте. Да и золото нынче не в цене. Знаете почём оно? Те рады сосчитать, дак не умеют.
- Ну, чё, мы стол очистим, посидим немного,- заискивающе спрашивают приятели.
- Ну немного посидим, - Сенька снисходителен,- Нам на всех, водки и поесть, - велит трактирщику.
Тот отсчитав медяков, остатки кучки пододвигает Сеньки. Сенька к столу. Там ребята, уже выгнали из-за стола, какого-то старика. Старик нраву покойного, в углу пристроился, доедает свою похлёбку.
- Сеня, ну и везуч, ты, - льётся водка,- Да, старатель каких поискать нужно, - ещё по одной чарке выпито, - Ты Сень не обижай, но отцу твоему, царство ему небесное, далеко до тебя будет.
- Ни чё, ни чё, - кивает головой пьяный Сенька.
 
 Народ в кабаке меняется, подъезжает, уезжает. Сколько раз кричали трактирщику, - Подавай!
Чужих, за стол силой тянули, потом кого в лицо били, кого гнали. Тают деньги. Старик в углу дремлет. Глаза открыл, когда уж совсем стало шумно у тех за столом.
- Да любит меня Золотая Девка, вот подарками, меня задабривает,- кричит, и в грудь себя колотит пьяный Сеня, - Только чё мне её мелочь, за любовь мою, мне её всю подавай. Я её тогда на кусочки разрежу, да по кускам и продам,- смехом пьяным давится.
-Гы, гы, гы,- вторят друзья.
- Да, это, она тебя, золотом проверяет, дурья башка,- тут старик с полу говорит, - Как бы, не накликал беды на свой поганый рот.
Чуть не побили старика с друзьями, народ в кабаке не дал – они его с кабака выкинули. Дальше пьют. Сенька уж спит под столом, много ль надо: с работы, да со вчерашнего дня не евши. На Сенькины деньги уж кто не попадя кричит, - Подавай!

 Утро у Сеньки тяжёлое, под столом проснулся, друзья его тут же, кто сидя за столом спит, кто как и он на полу валяется. Памяти провал - ничего не помнит. Слово сказать не может всё пересохло. Кое-как растолкал собутыльников своих, у тех здоровье не лучше. Трактирщица в долг не даёт, а у Сеньки денег не осталось. Говорят все пропили. Друзья в крик, что трактирщика поднимут, тот даст. Помилосердствовала – налила. Но каракуль в бумаге нацарапала, Сеньке крест велела напротив нарисовать. Опохмелились, полегчало. Сенька себе в избу, как зверь в берлогу - отлёживаться.
 
 Дня два никуда не выходил, сухарём чёрствым, да водой колодезной питался. Но идти надо, своего хозяйства нет, ни огородика, ни скотинки. Только надёжа, что золото найдёт, тогда деньга появится.
 На место своё заветное, к полудню пришёл, на удачу надеялся, что золото сразу отыщет. Инструмент припрятанный достал, в шурф спустился. Работать не хотелось. Решил в глубь не копать, а по стенам ямы лопатой скрести. А потом породу из-под ног в ручье промыть. Дело не ладилось, то ли земля тяжёлой была, то ли похмелье силы отняло. Лопа-той по стене – чирк, чирк. Вдруг блеснуло, что-то жёлтым пятнышком. Глазам не веря, лопату бросил и уже руками скрести. Точно оно – золото. Только странный какой-то самородок вытянутый, в землю уходит. Он руками округ огребает, благо земля мягче пошла. Самородок руками ощупывает, тот толще становится. Заглянуть в раскоп пытается, разглядеть самородок, витиеватый он какой-то на ощупь. Солнце мало в яме, да и он ещё спиной свет закрывает. Весь изогнулся, в полумрак заглядывает. Ну как есть, как девичья ручка, толком не разобрать. За самородок ухватился одной рукой, второй в стену ямы упёрся на себя тянет. Не поддаётся. Тогда он ещё и ногой от стены стал отталкиваться. Ну не как, только рука вспотевшая от натуги, стала соскальзывать с золота. Вдруг самородок как будто, стронулся, зашевелился, или только показалось. Но нет, чувствует, что запястье его руки сжали, пальцами железными. Кость вот-вот затрещит. Задёргался, забился, руку вырвать пытается. От боли в руке задохнулся. Тянет на себя, сейчас рука оторвётся. Чувствует подаваться начало. Земля на стене вспучилась, трещинами пошла. Кусками валиться начала. Корни деревьев рвутся, белое своё показывают. Он уж и не тянет, само движется. Пласт отвалился от самого верха, чуть под собой не похоронил. Девка Золотая показалась. Всё в яме золотом заиграла. От свету яркого, от боли в руке у Сеньки слёзы по щекам. А у той всё золотом, только глаза, камня какого-то голубого – холодного. Омертвел Сенька от страха. А та к нему приблизилась, к стене шурфа прижала.
 - Похвалялся, что люблю тебя. Языком своим перед людьми позорил. Будто любовь твою подарками купить хочу, - заговорила девка голоском мелодичным.
Вспомнились тут свои слова, как пьяным похвалялся перед друзьями. А девка продолжает,
 - Что подарки мои мелки. Меня на куски захотел, и продать по кусочкам. Ну что ж одарю я тебя достойным подарком. Раз люблю тебя, дай поцелую. Тот пятиться от неё, да куда - к стене прижат. Свободной рукой креститься пытается. Крестик нательный достать, да в глаза бесовские ей ткнуть. Но где там, она одной рукой за спину, а второй за затылок, и к себе жмёт, давит. Силе её противостоять не может. Грудь его в её грудь упёрлась, губы в губы. А она жмёт. Вот воздух из груди выдавила, кости трещат. Губы в красное раздавились, зубы осколками. Не отпускает. Без воздуха, от боли задохнулся. В голове вспышка яркая, полетел куда-то кувыркаясь, и боль отступила.
 
 Очнулся он вскоре, нет Девки Золотой. Только тело всё ломит, как будто нет целой косточки, да губы разбитые саднят. Еле из ямы выбрался, и как мог быстро домой заковылял.
 По лесу чуть не бегом, на ходу оглядывается. Быстрее не может, нутро раздавленное болит. На зубах хрустит что-то. Языком по зубам, все целы. А в яме казалось, что выдавила передние. Кровью сплёвывает.
 В деревню, по другой дороге. Страшно показалось через кладбище. Сразу в кабак водкой отпаиваться. В кабак влетел, к стойке, трактирщику, - Водки.
А тот попятился, закрестился,- Свят, свят. Руками на Сеньку машет.
 - Ты, что Прохор, меня не узнаёшь. Или я на человека не похож?- Сеньку трясучка от страха не отпускает, всего издёргала. А трактирщик, - Зубы, зубы.
 - Что, зубы,- лезет он в рот грязными руками.
 -Зубы золотые, - тычет в него руками трактирщик.
Тут все кто был в трактире, набежали. Сеньку крутят, в рот заглядывают. Диво, где видано, чтоб у человека зубы золотые. Давай его расспрашивать, что мол и как. А он сказать ничего не может, от новости такой, совсем плох стал. Глаза бешено крутит, башкой трясёт. Ну тот трактирщик водки принёс. Сеньку на лавку посадили, голову задрали, и давай водку в рот лить. Что внутрь провалилось, больше по губам разбитым пролилось. Но видят приходить в себя стал. Расслабило, глаза бегать перестали. Отпустили, не торопят, пусть полностью прейдет в себя. За водкой сам потянулся. Плеснули. Губы разбитые жжёт, мочи нет. Выпил, зажевать чем-то дали, зубы новые, еду молотят, не хуже мельничных жерновов.
 - Ну, - трясут, - Рассказывай.
А он, урок впрок ему не пошёл, да и водка подействовала, давай врать – Девку Золотую в лесу выкричал, и велел богатым его сделать, чтоб видели, да завидовали все. Дальше рассказывает, чего только не наплёл – срам. Народ только охает, да крестится беспрестанно.
 Слух-то быстро прошёл, уже с деревни люди бегут Сеньку посмотреть. Вот и друзья его тут. Всех отогнали, за стол отдельно сели. Сенька по-новой им рассказывает, мелочами новыми рассказ обставляет. В трактире каждый рад Сеньки водки поставить, лишь бы на зубы глянуть. Вот и несут им на стол всего. Трактирщик рад, прибыток какой, народу навалило. А к вечеру что будет, когда до деревень соседних слух дойдёт? Сеньку, поят, кормят, друзья его не отстают от него. Не каждого к столу допустят, только с хорошим подношением. Сенька от еды водки, совсем осмелел, небылицы плетёт, как такое в голову прейдет. Народ всё проглотит, только рты раскрытые, да охи с ахами. Вдруг сзади, из толпы голос, - Башка, твоя дурья. Девка Золотая, так просто не целует. Расступился народ, а там старик, что прежде упреждал о Девке Золотой.
 - Завтра к вечеру дёсны у тебя золотыми станут, а к месяцу народившемуся голова озолотится. А там…Но не дали ему договорить, друзья верные вытолкали того взашей.
 - Не слушай, ты его Сеня, на - ко выпей.
 Страх резнул сердце, но водка и люди не дали вслушаться в слова старика. У трактирщика глаз намётанный, друзья Сенькины перемигнулись, пошептались, и пить не стали. А Сеньки льют и льют.
Ночью тёмной, тащат Сеньку от водки полумёртвого, домой отдыхать.
 
 Очнулся Сенька, в темноте, пошевелиться не может. Крикнуть хочет, рот завязан. Никак Девка Золотая, пока спал, утащила к себе. Но, кто-то ходит наверху, как есть половицы скрипят. И голоса послышались, да то ж друзья его верные.
 - Сказал, что вчера его в избе своей спать оставили. А куда он делся, кто его знает. Может к Девке Золотой ушёл. Пусть ищут.
 - А зачем кормить, поить его, когда голова созреет тогда и, - но голоса стихли, видимо вышли из дому.
Понял тогда он что его ожидает. Забился, закатался по полу земляному. Тут сияние откуда-то, смотрит стена золотом озарилась, ярче, ярче. Девка золотая вышла. Осмотрела его увязанного. Говорит,- Не я тебя, люди, твои тебя будут по кусочкам резать, станет ухо золотое, отрежут, потом второе, нос, голову. Так и продадут тебя по кускам. У того мольба в глазах, слёзы текут. А она, не пожалела, - Прощай,- и исчезла.
 От слов её, друзей предательство, ярость звериная в нём проснулась. Катается по полу, путы разорвать пытается. На лице тряпку обо что-то зацепил, рвёт вместе с кожей. Рот свободный. На груди верёвку зубами цепляет, не дотягивается. На плече ухватил. Благо зубы золотые, верёвка перекушенная ослабла. По всему телу расплетаться стала. Тот руки, ноги напрягает. Всё, свободен. Прислушался, наверху тихо. Вылез. Вот куда они его схоронили – к другу в голбец спрятали. Осторожно, огородами и в лес. Мысль на бегу точит, - Что делать? Сколько он пробегает? Хватятся, как зверя лесного травить начнут. Столько желающих до золота. А потом с головой золотой не набегаешься. Мысль мелькнула, - Рвать зубы, пока не поздно, пока золото на дёсны не перешло. Округ деревни обежал, в кузню вломился. Кузнец, с подручным опешили от вида его ненормального. А тот среди инструмента, клещи самые маленькие отыскал и прочь. Сзади слышит крики, погоня за ним, бегом покуда силы есть в лес, следы путать. Бежит, крики людские вокруг, лошадей ржание. Девка Золотая стала козни строить, видимо простить не может, смерти его тоже желает. То корень из-под земли вылезет прямо под ноги на бегу, то нога в пустоту – в яму провалится. Но бежит на ходу зубы с треском выдирает, от боли зверем ревёт. До задних коренных, добраться пытается, щёки себе разрывает. Что б ни одного зуба золотого во рту не осталось, ни одного осколочка. Зубы окровавленные по лесу разбрасывает.
 
 Когда нагнали его, на поляне сидел, смехом дурным смеялся, ртом открытым, дёснами кровоточащими.
 - Деда, а деда, дальше, што с ним случилось, - внучёк у деда спрашивает.
 - Голову, потом говорили, ему местный батюшка поправил. Через какое-то время в Екатеринбурге, сказывали юродивый беззубый появился. Дак у той церкви с золотым украшением никто появиться не мог. От вида золотого в того юродивого бес вселялся, палками от него людей отбивали.
- Ну вот Ванюша за сказкой и до дому дошли, вижу, утомился, сейчас в баньку и спать.

 - Слыхал, Бабкины - старый с малым, вчера самородок золота нашли.
- Да уж все говорят. Дед с утра в город сдавать уехал. Я, своего, к Ваньке со свистулькой направил, чтоб вызнал, где откопали. Да тот дороги не запомнил, ему дед всё дорогу сказку о каких-то зубах плёл.
- Уж, не Сенькины ли зубы?
- Во, во.
- Вот так подфартило им.