Бунт семейного мужчины

Вот и трудности начинаются: есть нечего, денег нет, детей одевать нужно. Самые великие начинания разбиваются о скалы семейного быта и долга. В этом моя вина, что ничего нет, а есть только перспектива, причем довольно туманная.

Как хорошо идти к своей мечте одному, отрекшись от всех, особенно от близких.
Ничего тебя не связывает, никто не путается у тебя под ногами, никто не тянет тебя за рукав и не заглядывает в твой карман.

Чтобы чего-то достигнуть, нужно отказаться от всего, что тебе дорого, что тебя связывает с прошлой твоей жизнью: от любви и от семьи. Это упыри, они сидят на шее и пьют твою кровь, высасывая твою жизнь по крохам, по минутам и часам. Они питаются твоими мозгами, им нравится копаться в твоей печени, ты принадлежишь им полностью, без остатка, ничего своего у тебя нет, даже самые сокровенные мысли они будут узнавать и выпытывать, чтобы опошлить их, высмеяв на каком-нибудь бабском собрании.

Дети, бегающие кругом, они тоже не на моей стороне. Супруга, утолив свой биологический позыв к размножению, теперь стала втройне неприступна. Она воспитывает моих детей, словно я просил и умолял завести ребенка, словно я уговаривал, что они такие милые и чудесные. Теперь я должен, я обязан.

Закон общества, в котором я живу, не на моей стороне. Общество не хочет меняться, оно стабильно, оно связывает меня по рукам и ногам, ничего не давая ни сделать, ни изменить. Все должно остаться также. Чтобы создать новые правила, я должен сломать старые. Главное из них, что мужчина должен женщине всегда и во всем.

Самое интересное, что это придумали сами мужчины, чтобы остальные шли следом, не задумываясь и не поднимая головы, не загружая себя лишними вопросами. Я же хотел изменить эти правила, найти короткий обходной и запрещенный путь к богатству. Я не хотел копить и зарабатывать, я хотел получить все и сразу…

- Кушать будешь? - прервала мои мысли супруга. Словно она чувствовала, что в моей голове зреет неудовлетворённость этой жизнью, словно она хотела сорвать заговор против себя и своих детей. Хотя аппетит у меня уменьшился, но полностью объявлять голодовку я не собирался.

За ужином супруга взяла инициативу в свои руки, и он проходил под ее монотонное бурчание о том, что в семье финансовый кризис:
-Дома нет денег, закончились продукты, нужно платить за квартиру, за школу, за садик, за свет, покупать теплые вещи детям. Уже стало холодно, а они у нас одеваются по-летнему...

Ей нравилось все это перечислять, я не перебивал ее. Жена тоже имеет право получать удовлетворение от семейной жизни.

Когда же этот монолог закончился, я спросил:
-Сколько нужно денег?
-Хотя бы двадцать тысяч рублей.
Двадцать тысяч рублей - это какая-то астрономическая сумма. Бюджет нашей семьи напоминал, бюджет маленького африканского государства: все надо, все закончилось, и взять неоткуда. Интересно, почему вне зависимости от того есть у нас деньги или их нет, мы тратим одинаковые суммы. Я ответил ей, что подумаю, где можно их достать.

Ночь прошла. Супруга спала на другом конце кровати, словно поделив ее незримой границей. Я не особо и покушался на ее спокойный девственный сон. У меня было занятие и поинтереснее. Я думал о том, что нравиться мне или нет, я должен играть по ее правилам. Нужно достать деньги и вначале накормить семью. Если угроза голода и нищеты еще не маячила перед нами, то безденежье уже чувствовалось во всем.

Еще не было и восьми часов утра, кто-то позвонил в дверь. Только мой отец мог себе это позволить. По вечерам он не ходил в гости принципиально, а днем меня было дома не застать.

Я пошел открывать. Точно, я не ошибся, это был он. Еще даже не поздоровавшись, отец начал извиняться за свой ранний визит:
-Шел мимо. Дай, думаю, зайду в гости, узнаю как дела.
-Проходи, давай кофе попьем с жареными гренками.
Но он встал у двери и проходить не торопился.
-А где дети? – засуетился отец, доставая из кармана целую гору дешевых карамелек.
Я громко позвал детей, и тот час они прибежали. Он сразу оживился, увидев детей. Младший смотрел на эту гору, как на несметное богатство, от волнения он даже не смог сразу все их забрать. Старшая, посмотрев на дешевые фантики, фыркнула, но тоже взяла парочку, сказав: «Спасибо», - убежала.
-Что ты не проходишь, так и будешь в коридоре стоять?
Отец проходить по-прежнему не собирался.
-Я на минуточку зашел. Узнать как у вас дела, как дети?
Мы с ним сейчас общались мало, впрочем, как и раньше. Он жил в своем мирке своими заботами, и я для него был лучиком света. Он гордился мной.

Гордость его была странная. Он гордился и любил меня внутренне, но не мог об этом никому сказать, да пожалуй, даже себе не хотел признаться в этом. Он и внуков любил больше тогда, когда они были маленькие, когда их можно было брать на руки и носить, не отпуская. А когда они подросли и стали задавать вопросы, он и с ними не мог объяснить свои чувства.

Он хотел мне счастья, а сам не знал что это такое, откуда оно берется и куда девается. Поэтому его радовали внешние проявления счастья, наши покупки: машина, мебель, одежда. Он оживал, испытывая необычайный подъем. Ему хватало сил обойти своих родственников, поговорить с ними, рассказать какая у меня радость и вернуться обратно ко мне, но набравшись уже информации об их жизни.

Он не мог понять, да и не пытался разобраться, что со мной происходит. Отец лишь видел, что я не работаю и даже не ищу работу. Он каждый раз рассказывал об очередной двоюродной племяннице по материнской линии, которой повезло, т.к. в свое время за нее похлопотали, и она сейчас работает и не плохо живет, и он может поговорить, чтобы меня пристроить к ней в компанию. Делать он это старался корректно, но будучи от природы грубым, предложение получалось аляповатым и смехотворным. Это тоже было проявление его любви. Я обычно ласково хлопал его по плечу, и говорил, что сам разберусь со своими проблемами.

Жил он один. Отсутствие общества и собеседников испортили и без того тяжелый характер. Мало общаясь с людьми, он утратил границы дозволенного, и порой его шутливые замечания глубоко ранили людей, а он этого даже не замечал.
Отец наверняка любил меня.

Как многолико чувство, которое называют этим словом!

Он жил ради меня, ради внуков, жил бесполезной и никчемной жизнью. Он не делал того, в чем мы действительно нуждались, в естественных приятных мелочах жизни: в теплом слове, в ободрении, в радости от наших маленьких достижений. Он был с нами как глухонемой великан, охранявший нашу избушку, не пускал ни хороших, ни плохих.

Он спросил:
-Как у тебя дела?
Я ответил, как обычно отвечал на этот вопрос:
-Нормально!
Эта была та сыновья таблетка, тот волшебный эликсир, что я ему мог дать не боясь, что он его не переварит или ему будет от него плохо.

Хорошо жить - не живя, закрыв глаза и не веря своим глазам и ушам!
Я увидел, как посветлело его лицо, он успокоился, но сегодня наше обычное общение на этом не закончилось, мне нужны были деньги.
-Папа, мне нужны на пару месяцев двадцать тысяч рублей.
Он опустил голову, глаза забегали в разные стороны. Я редко просил денег у него. Стараясь обходиться сам своими силами.
-А когда тебе они нужны? - тихо спросил он.
-Желательно сегодня, получиться у тебя?
-Нужно дома подсчитать, сколько у меня есть.
-Хорошо, я к тебе после обеда зайду.
Он вышел. Я всегда возвращал ему деньги, взятые в долг. Всегда!

Для меня, в былые времена, эта сумма бы вызвала смех, а он собирал деньги по крохам, откладывая каждую копеечку, отказывая себе во всем. Он этого и не осознавал, что можно жить иначе, вечно ходил в одном костюме и в своих рваных ботинках. Отец жил для этих мгновений. Он знал, что когда-то понадобится его помощь, он будет мне нужен и тогда, не раздумывая, броситься мне на выручку, не спрашивая, не осуждая и не уча. Он сделает все, что мне нужно и что в его силах.

Когда дверь за отцом закрылась, на пороге показалась супруга.
-Ну что, дает? - спросила она.
-Да, после обеда можно будет забрать.
Она радостно закричала и захлопала в ладоши.

«Вот, - прочитал я на ее лице. - Стоило тебе только захотеть, и у нас опять появились деньги». Ночная тактика принесла свои плоды. Она уже все простила и хотела меня немножечко наградить лакомым кусочком секса, потащив в кровать. Ей хотелось закрепить рефлекс, как у собаки академика Павлова: еда-слюна, деньги-секс.

Все у нее просто и предсказуемо!
Она смотрела на меня взглядом, каким удав смотрит на кролика, гипнотизируя и подавляя волю. Я уже практически готов был отдаться, но тут младший сын, прыгая, не рассчитал, ударил ножку, громко захныкал. Тотчас удав превратился в нежную кормящую самку, и кролик благополучно выскользнул на свободу, избежав сексуальной экзекуции.

Быстро выпив кофе, я оделся и выскользнул за дверь. Домашний воздух, пропитанный заботой и любовью, отравлял мне сердце, хотелось вдохнуть живительного газа равнодушия и скуки улицы.