Волчица

МАРИЯ ГРИНБЕРГ - http://www.proza.ru/author.html?margreen

Опытная разведчица, Инна, по оперативному псевдониму – «Волчица», уже в шестой раз вылетала на территорию, оккупированную врагом. Но такое серьёзное задание она выполняла впервые.

Так об этом рассказывал учебник истории много лет спустя:

«…Ставка Верховного Главнокомандования назначила день и час решающего контрнаступления силами Первого и Второго Западных фронтов. Одновременно рассредоточенные в лесах партизаны должны были нанести удар по тыловым железным дорогам противника, сковав его резервы. Успех операции во многом зависел от внезапности и согласованности действий партизанских отрядов, управляемых с единого командного пункта…»

Туда, на командный пункт, скрытый в гуще лесов, накануне наступления направили Инну – офицера связи, координатора действий отрядов.

Глухой дождливой августовской ночью маленький самолёт пересёк линию фронта. Через двадцать минут Инна шагнула в непроглядную черноту открывшегося люка. Её ждали, на лесной поляне горели три костра. Инна мягко приземлилась точно в центре огненного треугольника. Она едва успела отстегнуть парашют. Несколько тёмных фигур приблизились, Инна шагнула им навстречу, пытаясь разглядеть знакомое лицо. На неё бросились внезапно, выкручивая руки и сжимая горло, с треском вырвали из воротника таблетку с ядом. Инна растерялась лишь на мгновение, натренированное тело действовало само. Она резко отшатнулась назад, ударила коленом в пах одного из нападавших и вырвала из захвата правую руку. Выхватив пистолет из нагрудной кобуры, Инна выстрелила несколько раз, не целясь, в упор. Она услышала стонущие вскрики, и хватка её противников разжалась. Инна повернулась, прыгнула через падающее тело и побежала между двух костров. Пламя ослепляло её. Короткая автоматная очередь разбила лодыжки, земля вывернулась из-под ног и больно ударила в висок…

…Сознание вернулось, но Инна не торопилась открывать глаза. Первое чувство - тошнота и тупая мозжащая боль в раздробленных ногах. Тупая… значит, раны обработали и перевязали, вероятно, вкололи обезболивающее… Не тепло и не холодно, ветра нет… не на открытом воздухе, в помещении… Запах табачного дыма… сигареты… Звук шагов, приглушённое покашливание… она не одна. Медленно напрягая мускулы, Инна прислушивалась к своим ощущениям. Она сидела, в странной напряжённой позе, на чём-то жёстком, всё тело сдавлено твёрдыми острыми гранями, невозможно пошевелиться.

- Ну что с ней? – низкий, с хрипотцой, женский голос, на чужом языке…

Как будто пчела ужалила в шею. Тёплая мягкая рука коснулась лица. Инна открыла глаза. Над ней склонился пожилой мужчина, в пенсне, в белом докторском халате. Он держал шприц в правой руке и левой ощупывал лицо Инны.

- Она в порядке, - произнёс мужчина и отступил.

Инна смотрела вперёд. С неё сняли комбинезон, осталась в нижнем белье. Она сидела в жёстком деревянном кресле, прижатая к его спинке двумя горизонтальными стальными полосами поперёк груди и живота. Стальные зажимы приковали к подлокотникам её кисти и предплечья, к сиденью - колени. Своих раненых ног Инна не видела, но ощутила, что и щиколотки прикованы к ножкам кресла. Горло сдавливал жёсткий ошейник, Инна могла только двигать глазами. Оглядевшись, насколько возможно, она увидела часть маленькой комнаты с низким потолком и окрашенными в тёмно-красный цвет оштукатуренными стенами, окно, закрытое изнутри железными ставнями, в двух шагах слева - маленький низкий столик на колёсиках. На нём лежали портсигар и коробка спичек, стояла жестяная пепельница, в ней – пара сигаретных окурков со следами губной помады.

- Спасибо, доктор, Вы свободны, - всё тот же голос позади. Шаги за спиной, звук захлопнувшейся двери. Невысокая полная женщина в чёрной форме с серебряными погонами и значками медленно подошла сзади и остановилась перед Инной, расставив короткие толстые ноги, туго обтянутые бриджами, заправленными в блестящие чёрные сапожки.

- Майор Линн Райхарт, - представилась женщина, коротким движением прикоснувшись к берету. – Рада видеть Вас здесь.

Она говорила на языке Инны, медленно и чётко выговаривая каждое слово. Почти не пришлось поднимать глаза, чтобы встретить взгляд Линн – сидя, Инна была всего на пару сантиметров ниже этой коротышки. Перетянутый ремнями портупеи мундир плотно облегал пухлую фигуру Линн, орденские ленточки лежали почти плашмя на высокой груди. Круглое бледное лицо, длинный, с горбинкой, нос, близко посаженные серо-зелёные глаза – Линн напоминала сову. Трудно было определить её возраст – лицо казалось совсем молодым, но возле уголков накрашенного тонкогубого рта залегли резкие складки, и в жёстких тёмно-рыжих волосах, выбившихся на лоб из-под чёрного берета, блестели седые нити.

- Вам больно? Мои ребята грубо обошлись с Вами.

Инна молчала.

- Впрочем, как я знаю, Вы в совершенстве владеете нашим языком, не так ли? - продолжала Линн. Она помедлила несколько секунд и заговорила на своём языке.

- Да, я знаю о Вас всё, Инна. Как вы понимаете, я знала место и время Вашего приземления. Я знаю, что Вы офицер разведки, Ваш оперативный псевдоним – «Волчица», Ваше задание - подготовка нападения лесных бандитов на железные дороги. Всё что мне нужно узнать ещё - координаты вашего командного пункта. Вас ждут там к шести утра, не так ли? То есть от места Вашего приземления до него не больше семи-восьми километров, мы сейчас прочёсываем этот район, но это двадцать тысяч гектаров леса, ночью… немного помогите нам, всего одна точка на карте - и всё будет в порядке. Мы вылечим Вас, доктор уверяет - Вы ещё не только встанете на ноги, но и снова выйдете на корт, Вы ведь ещё в университете были чемпионкой вашей столицы по теннису? А я гарантирую Вам вполне комфортабельное содержание в плену. Вы даже сможете писать письма Вашей маме и маленькой дочурке… Тане.

Инна вздрогнула и опустила глаза. Таня… кто здесь мог знать имя её дочери? Только…

- Да, - кивнула Линн. Большой рот растянулся в улыбке, но по-прежнему холодно и внимательно смотрели на Инну серо-зелёные немигающие совиные глаза. - Дмитрий… Он передаёт Вам привет и надеется скоро встретиться с Вами. Пару дней назад он сидел в этом кресле, мы хорошо побеседовали. Как он любит Вас…

Инна стиснула зубы. Дмитрий…

…Они встретились чуть больше года назад. Инна обучала группу вчерашних школьников, готовила их к забросу в тыл врага. Она сама не понимала, что произошло тогда, как этот мальчишка – на восемь лет моложе Инны, ему едва исполнилось восемнадцать – смог так околдовать её, заставить забыть всё – гордость, дисциплину, субординацию, превратить холодную и жестокую к себе и другим Волчицу в наивную, безоглядно влюблённую девчонку? Всего две недели продолжалась эта невероятная, неуставная и незаконная любовь. Потом Дмитрия вместе с другими отправили на задание, Инне осталась Таня…

По законам военного времени беременность для разведчицы каралась как дезертирство, но Инна словно потеряла рассудок, пошла бы под расстрел, чтобы сохранить этого ребёнка. Она обманула медкомиссию, скрывала своё состояние до последнего момента, беспощадно стягиваясь ремнями. Уже на девятом месяце всё наконец открылось. Начальник отдела совершил должностное преступление, не отдав её под трибунал, и даже каким-то чудом смог дать ей трёхнедельный отпуск. Инна уехала к матери в деревню, там родила дочку, и уже на пятый день после родов вернулась к своим обязанностям.

Сегодня она ждала встречи после долгой разлуки - именно Дмитрию поручили встретить её на месте приземления,… и, значит, он попался и рассказал им всё, предал её, заманил в ловушку. Инна скрипела зубами, чтобы не взвыть от отчаяния, напряглась, подавила боль, вытесняя её холодной яростью.

«…Ну что ж, ты заплатишь за свою слабость,… ты не имела права ни на что человеческое, Волчица. Сопляк, трус… они вывернули его наизнанку, рассказал даже о нашем ребёнке,… но этот ублюдок не знает координат КП, никто их не знает, кроме меня…Это конец, но ещё есть за что побороться… »

Инна взглянула Линн в глаза.

- Ничего ты не знаешь. И не узнаешь.

Линн нахмурилась.

- Я узнаю всё, что мне нужно. У меня нет времени на уговоры,…но найдётся средство развязать тебе язык…

- Попробуй… - презрительно усмехнулась Инна.

Линн шагнула к ней. Маленькая, с коротко остриженными ногтями рука Линн оказалась неожиданно жёсткой - она слегка сдавила горло Инны, потом погладила её по щеке.

- Думаешь, я буду ломать тебе пальцы? Нет… Мне и так уже пришлось нарушить слово, которое я дала Дмитрию – он так умолял не причинять тебе боли. Вздохни посвободнее…

Щёлкнули зажимы, и Инна почувствовала, что стальной ошейник разжался, теперь она могла поворачивать голову. Линн повернула кресло и подкатила его к окну, раздвинула тяжёлые железные ставни. С высоты второго этажа Инна увидела освещённый прожекторами узкий двор, залитый асфальтом и окружённый высокими кирпичными стенами. Напротив окна в ряд у стены стояли женщины, почти все полуодетые и босиком, растрёпанные волосы падали им на плечи. Очевидно, несчастных вытащили прямо из постелей. Солдаты в касках и чёрных шинелях выстроились шеренгой спиной к окну, прижав к бедру автоматы, наведённые на замерших в ужасе женщин. Механически Инна пересчитала пленниц – ровно двадцать, четверо с младенцами на руках, шесть детей постарше прижались к материнским коленям. Инна заметила - кирпичная стена за спинами женщин на высоту человеческого роста закрыта деревянными щитами, не оструганные, серые толстые доски… в коричневых засохших пятнах и пулевых пробоинах… Расстрельная стенка… здесь косили людей автоматными очередями… много пробоин, все щиты, как решето… всё продумано, дерево, чтобы не было рикошетов…

Линн подкатила к окну столик и поставила рядом стул. Она распахнула оконные рамы и придвинула кресло Инны вплотную к окну, щёлкнула выключателем на стене – свет в комнате погас, теперь она освещалась только прожекторами со двора. Испуганные женщины уставились на Инну - высокий подоконник скрывал скованное тело, они видели только её лицо.

- Сегодня ночью убиты двое моих солдат, - сухо произнесла Линн. - Ты знаешь наши военные законы. Я имею право расстрелять двадцать заложников, если убийца не найден. Сейчас я сделаю это.

- Но меня нашли … - прошептала Инна.

- Да, и ты ещё можешь спасти их - если ответишь на мой вопрос. Иначе…

Линн села за столик рядом с Инной, вынула из кобуры парабеллум, вставила обойму и положила пистолет на столик. Машинально Инна отметила на щёчке пистолета маленькую пластинку с гравировкой - именное оружие.

- Я буду стрелять их одну за другой, пока ты не начнёшь говорить. У тебя минута на размышление, Инна.

Линн сняла наручные часы и положила их на столик, вынула из портсигара сигарету, прикурила и несколько раз глубоко затянулась, пристально разглядывая заложниц. Прошла минута.

- Ну что ж, смотри, Волчица. Это ты убиваешь их… Кто будет первой? Смотри-ка, и эта змея, учительница, здесь… Давно я до неё добиралась.

Да, учительницу можно было сразу узнать среди заложниц. Худощавая, узколицая, на вид лет пятидесяти, даже здесь она держалась с привычной осанкой, как перед классом, готовая ответить на любой трудный вопрос, с такой же привычной строгостью смотрела на открытое окно через большие роговые очки. В отличие от других, ей, видимо, дали время одеться – строгий тёмно-синий костюм, белая, застёгнутая на все пуговицы блузка с отложным воротником, белые чулки и туфли. Чёрные с проседью волосы зачёсаны назад, стянуты узлом на затылке…

Линн взяла пистолет, опёршись локтем на столик, небрежно прицелилась. Учительница увидела направленный на неё ствол, коротко вскрикнула, прикрываясь протянутой вперёд ладонью. Сухо щёлкнул выстрел. Очки разлетелись стеклянными брызгами, окровавленное лицо запрокинулось, женщина ударилась затылком о деревянный щит, подломившись в коленях, рухнула ничком, вздрагивая в агонии, царапая асфальт носками туфель. Стоявшие рядом отшатнулись в ужасе, пронзительно взвизгнули.

- Ты видишь, я не шучу… - улыбнулась Линн. - Я даю тебе минуту на размышление перед каждым выстрелом. Думай, Волчица…

Инна дрожала от ужаса. Да, эта убийца не шутила. Что делать? Она судорожно напряглась, рванулась, но стальные тиски держали прочно. Слёзы отчаяния навернулись на глаза.

«…Я не могу ответить… Это невозможно… я должна умереть немедленно… проклятое сердце, почему я не могу остановить его…»

Линн задумчиво поигрывала парабеллумом, следя за движением секундной стрелки. Минута… и негромкий щелчок второго выстрела… Прижимаясь к доскам, рядом стояли две девушки в белых ночных рубашках. Старшая, кареглазая шатенка с перекинутой на грудь короткой полурасплетённой косой, обняла припавшую к её плечу пухлощёкую веснушчатую блондинку, гладила её растрёпанные кудрявые волосы и шептала что-то на ухо. Сама испуганная, побледневшая, она всё ещё пыталась успокоить подругу… или сестру? Пуля ударила старшую в горло, разорвав трахею и сонную артерию. Ярко-красная кровь брызнула на лицо её подруги. Раненую отбросило назад, она медленно сползала по доскам, судорожно хватаясь за разорванное горло. Побелевшие от боли, вывалились из орбит карие глаза, смертная синева залила лицо, кровь хлестала между пальцев, растекаясь на камнях. Блондинка, обезумевшая от ужаса, повернулась, с криком метнулась в сторону, но не успела сделать и двух шагов – громом отдаваясь от сдавивших узкий двор стен, ударила короткая автоматная очередь, и девушка всплеснула руками, упала как подкошенная, уткнувшись лицом в асфальт.

Женщины, парализованные ужасом, ничего не понимая, смотрели на убийцу. Слёзы слепили Инну, но она не могла отвести глаза.

- Как ты, Волчица? – словно сквозь вату, она услышала голос Линн. – Тебе не дует из окна? Или, может, хочешь сказать что-нибудь? Нет? Так смотри дальше…

Линн словно размышляла, подняв ствол пистолета. В жуткой тишине вдруг раздался громкий детский плач. Проснулся младенец на руках одной из заложниц. Совсем юная, похожая на девочку-подростка, тоненькая чернобровая смуглянка в белой блузке и длинной, чуть выше щиколоток, синей юбке,… как и все, она стояла неподвижно, оцепенев от страха, но, услышав крик ребёнка, привычным движением расстегнула блузку и приложила его к левой груди. Младенец умолк, и лицо женщины словно оттаяло, доверчивое прикосновение маленького тёплого тельца прогнало страх, мать ласково улыбнулась, глядя на ребёнка. Таким обычным, домашним движением, правой рукой она откинула назад вьющиеся чёрные локоны, упавшие ей на лоб из-под белой косынки, потрепала младенца по щёчке, негромко говоря с ним, на понятном лишь им двоим языке. Молодая мама не видела, как медленно опускался ствол парабеллума, и как вокруг неё вдруг стало пусто – не смея проронить звука, отступали стоящие рядом…

Инна смотрела в лицо обречённой. Сколько ей - восемнадцать, от силы девятнадцать? Чья-то дочка, чья-то любимая… Для этого крохотного живого комочка – мама, весь его мир. Вот она улыбается первенцу, забыла обо всём, кажется бессмертной, как сама святая материнская любовь,… всемогущая дарительница жизни, и такая беззащитная под этим наведенным на неё стволом, перед тупым обрубком свинца…

Одно только слово, и она спасена,… Инна мучительно стонала, до хруста стискивая зубы. Молчать…

Выстрел…

Тонкая струйка крови брызнула из маленькой круглой ранки в материнской груди на сантиметр выше соска, охваченного ротиком младенца. Короткий, жалобный, почти детский вскрик,…молодая женщина вздрогнула, вскинула голову. Искажённое болью, мгновенно побелевшее как мел лицо – распахнутые, словно в изумлении, огромные чёрные глаза, приоткрытый рот, пухлые вздрагивающие губы… Девочка лет двенадцати, в синей майке и трусиках, с двумя тонкими русыми косичками, перекинутыми на грудь, вскрикнула и бросилась вперёд - успела подхватить падающего ребёнка. Ребёнок снова пронзительно закричал, потянулся к маме, но юная мама не откликнулась – убитая наповал, она мягко осела, повалилась на бок. Вздулась пузырём и расстелилась на асфальте длинная юбка, словно озябшие, медленно поджались, втянулись под неё смуглые ножки. Худенькое тело свернулось калачиком, из расстёгнутой блузки выпала пробитая пулей маленькая тугая грудь, на асфальт текли тонкие струйки крови и молока. Ребёнок кричал и бился в руках девочки. Она опустилась на колени перед упавшей, прикоснулась к её лицу, вскрикнула и громко заплакала. Всё ещё стоя на коленях, неумело прижимая младенца к груди, девочка обернулась к окну. Линн опустила парабеллум на столик и ласково улыбнулась, встретив безумный детский взгляд.

- Мне жаль… я просила Волчицу, но она решила убить его маму, не пожалела её, - вздохнула Линн. - Может, она пожалеет тебя?

Линн взглянула на Инну и медленно подняла пистолет, целясь в плачущих детей.

- Не надо…

Вопль рвался из груди Инны, но вскрикнула не она - девочка, уже падая, подкошенная метким выстрелом – пуля пронзила обоих детей навылет. Плач оборвался. На мгновение взметнулись в воздух и раскинулись на асфальте светлые косички. Девочка не успела вскочить с колен – неудобно подвернув под себя ноги, опрокинулась навзничь возле убитой женщины. Лёжа рядом, щекой к щеке, теперь они казались ровесницами - две босоногие девчушки, и мёртвый младенец между ними, как тряпичная кукла…

- А ведь ты тоже мать, Инна… Готова поспорить, сейчас ты вспоминаешь свою Танюшку… Жалко, что она не здесь, правда?

- Грязная тварь…- прохрипела Инна. – Наслаждаешься, убивая невиновных, нелюдь… Это бесполезно, меня не сломаешь. Я буду молчать…

Усилием воли Инна закрыла глаза – но и сквозь опущенные веки страшнее раскалённого железа жгли умоляющие взгляды обречённых.

«…нет тебе прощения… будь ты проклята, Волчица…»

Как удары молота, стучала кровь в висках, пульс отсчитывал секунды, последние мгновения чьей-то жизни. Минута,… две, но выстрела не было, Инна открыла глаза, оглянулась. Линн стояла у открытой двери, из коридора слышались возбуждённые голоса. Минуту спустя дверь захлопнулась снова. Линн повернулась, подошла к Инне.

- Ну вот… я недооценивала своих ребят. Только что пришла радиограмма, – Линн победно усмехнулась.– Ваш командный пункт обнаружен и уничтожен. Напрасно ты упрямилась.

Линн присела за столик, закурила, жмурясь от удовольствия - казалось, вот-вот замурлыкает, как сытая кошка. Медленно вращая в руке парабеллум, она с улыбкой разглядывала застывших в оцепенении заложниц.

- И что теперь делать с ними? Как ты думаешь, Волчица? Так, по-твоему, я нелюдь, грязная тварь? А кем ты считаешь себя?

Линн раздавила сигарету в пепельнице, бросила пистолет на столик, поднялась и крикнула:

- Внимание!

Полные ужаса глаза пленниц уставились на неё. Линн улыбнулась, положила руку Инне на плечо и продолжала, медленно и чётко выговаривая слова на чужом языке:

- Уважаемые дамы, сегодня ночью мы поймали эту шпионку, её зовут Инна Смирнова, по кличке Волчица. Она упрямилась вначале, но потом согласилась помогать нам, чтобы спасти себе жизнь. Она показала мне своих помощников среди вас. Теперь мы покончили с нашими врагами, и всё в порядке. Вы пойдёте домой через минуту.

Женщины стояли неподвижно, боясь перевести дыхание. Линн наклонилась к Инне.

- Хочешь крикнуть, что я неправа? - шепнула она. – Давай,…доставь мне удовольствие - тогда я перестреляю их всех, а потом зажарю их щенков. Но если ты промолчишь, так и быть, я отпущу их,… и все узнают о твоём предательстве. Ну, решай, Волчица…

Линн взяла пистолет со столика.

- Я согласна, я молчу, - тихо простонала Инна. – Отпусти их…

Инна встретила взгляд одной из заложниц. Почти на голову выше других, белокурая стройная красавица... видимо, женщина сопротивлялась, её били, выкручивали руки – лицо поцарапано, мускулистые загорелые плечи в ссадинах и кровоподтёках, голубая ночная сорочка разорвана в клочья, длинные распущенные волосы едва прикрывали голые груди. Две маленькие девочки в коротких ночных рубашонках прижимались к её коленям, плакали и дрожали. Мать стояла босая, опустив глаза и положив руки на головы малышек, при каждом выстреле она вздрагивала и теснее прижимала детей к себе, инстинктивно пытаясь отодвинуть их назад, прикрыть своим телом. Услышав слова Линн, женщина подняла голову и взглянула в окно. На мгновение её лицо осветилось надеждой на спасение. Потом она посмотрела на Инну. Сильные рабочие руки матери соскользнули с головёнок детей, сжались в кулаки, так что напряглись синие жилы и побелели костяшки пальцев, взгляд её больших тёмно-серых глаз обжёг такой ненавистью и отвращением, что Инна содрогнулась. Линн заметила это, усмехнулась, отступила на шаг назад, в темноту. Выстрел раздался над плечом Инны, и сероглазая красавица-мать коротко вскрикнула, хватаясь за живот:

- Гадина…

Ослеплённые прожекторами заложницы плохо видели тёмную комнату, и всем показалось, что стреляла сама Инна. Раненая женщина ступила вперёд, споткнулась, упала на колени. Её девочки испуганно вскрикнули. Мать резко выгнулась и опрокинулась на спину. Она корчилась в судорогах, задыхаясь, рвала сорочку на груди и с хрипом билась головой об асфальт. Лужа крови быстро растекалась вокруг. Дети стояли, оцепенев, в ужасе глядя на упавшую маму.

- Почему ты убила её, сволочь? - тихо вскрикнула Инна. – Я согласилась…

- Тебе жалко её? А она бы растерзала тебя своими руками. Такие не имеют права жить, - сухо ответила Линн. – Поторопилась я, зря, надо было сначала уложить её сучонок,… хотя нет, пусть остаются, хорошие свидетели - запомнят смерть своей мамы навсегда. И навсегда запомнят тебя, предателя и убийцу…

Вместе с кровью уходили силы, смертельно раненная женщина перестала корчиться, лежала навзничь, бессильно уронив руки, но ещё живая – стонала, вздрагивала, судорожно хватая воздух открытым ртом. Девочки бросились к матери, с громким плачем припали к её груди.

- Мама! - отчаянно вскрикнула одна из них. - Тебе больно? Помогите!

- Убитая я… - в горле женщины булькнуло, голова запрокинулась, кровь брызнула изо рта. – Не надо… не смотрите… - хрипела умирающая.

- Нет, ты не права, – Линн сочувственно улыбалась, глядя, как бьётся в муках сражённая пулей мать, как рыдают дети на её груди. - Пусть они смотрят, пусть запомнят всё,… у них была хорошая мама, красивая и смелая, но непослушная, вот Волчица и решила наказать её, и дать урок детям. Но, может, хватит, Волчица, давай пожалеем её?

- Вальтер! – один из солдат обернулся и, щёлкнув каблуками, вытянулся перед Линн. - Помоги ей! Аккуратно, не задень детишек.

Снимая с плеча автомат, солдат подошёл к лежащей. Он шагнул в кровавую лужу, пинком отшвырнул детей и наступил матери на грудь – хрустнули рёбра, женщина хрипела и извивалась, придавленная кованым сапогом. Солдат выстрелил в упор короткой очередью в её открытый в муке, жарко дышащий окровавленный рот. Повернувшись, солдат шёл назад, его сапоги оставляли на асфальте кровавые следы, к голенищам прилипли серые комочки разбрызганного мозга. За спиной солдата лежала расстрелянная мать - босая, в растерзанной сорочке, с разбитой головой и залитым кровью изуродованным лицом. Отпечаток сапога остался на её раздавленной левой груди. Втоптанная в кровь, расстелилась по асфальту волна светлых волос. Отходила по земле… раскинулись в предсмертной судороге сильные ноги молодой крестьянки, молочно-белые выше колен, ниже - дочерна загорелые, с грубой, как наждак, кожей. Босые ступни - две сплошные мозоли, наверное, с самой весны женщина не носила обуви. В белую кожу на бедре глубоко врезались багрово-синие рубцы – давние, уже зажившие следы от хлыста. Рабыня двадцатого века… сколько за этот год оккупации на её долю выпало непосильного труда, сколько побоев, насилия, издевательств? Всё превозмогла, не сломалась, сохранила гордость, сберегла детей. И всего за несколько часов до освобождения…

- Готова, гадюка, - ухмыльнулась Линн. – Ну что, запомнили урок, змеёныши?

Рядом с мамой в луже крови неподвижно вытянулась одна из девочек. Вторая сестрёнка каталась по асфальту, билась, как в припадке падучей, её глаза остекленели, пена показалась на губах, девочка судорожно открывала рот, пыталась кричать, но только хриплые каркающие звуки вырывались из её горла.

Линн обвела взглядом заложниц и положила парабеллум на столик.

- Ну что ж, вот и всё, - улыбнулась она. - Я благодарю Вас за помощь, Волчица. Уважаемые дамы, приношу вам извинения за причинённые неудобства. Вы свободны. Пожалуйста, идите домой!

Женщины бросились к воротам, но две из них остановились на мгновение, подхватили и унесли детей расстрелянной. Минуту спустя двор опустел. Только мёртвые тела остались лежать на влажном асфальте. Лужи крови отблёскивали в лучах прожекторов.

Линн откатила кресло Инны от окна, включила свет и аккуратно закрыла оконные рамы и ставни. Инна невидяще смотрела вниз. Ничего больше не осталось, только жуткий холод и пустота.

«…Да, это всё… Задание сорвано, отряды ждут моей команды… Рокада не выведена из строя, перебросят резервы, наступление захлебнётся… Сколько сегодня будет напрасных потерь… И за это ты тоже ответишь, Волчица… Ты уже больше чем мертва… Мама, Танюшка… члены семьи изменницы Родины…»

Инна ощутила прикосновение. Линн воткнула ей в губы сигарету и чиркнула спичкой.

- Традиция, - улыбнулась Линн.

Инна содрогнулась от омерзения, запрокинула голову и плюнула убийце в лицо, но промахнулась – плевок растёкся по орденским ленточкам на груди Линн. Она отступила, прикурила от той же спички, села за столик, сквозь дым задумчиво глядя на Инну.

- Как ты прекрасна в ярости… да, я понимаю Дмитрия, но вот что ты нашла в этом ощипанном цыплёнке? А ты стала седая за эту четверть часа - такая же, как я. Ты проиграла не потому, что я сильнее, просто тебе не повезло, вопреки пословице – и в любви, и на войне. Но ты стойко держалась, как настоящий солдат. Увы, это последнее хорошее слово, сказанное о тебе в этом мире…

Линн потушила в пепельнице окурок, достав платок, аккуратно вытерла свои орденские ленточки, бросила платок на пол, надела часы, рассовала по карманам портсигар и спички. Она встала, привычным жестом одёрнув мундир и поправив портупею.

- Прощай, Волчица.

Линн взяла парабеллум со столика и, тщательно прицелившись, выстрелила Инне в лоб. Засовывая в кобуру дымящийся пистолет, Линн подошла к двери и распахнула её.

- Убрать, - коротко приказала она. – И чтобы никаких следов. Приберитесь на дворе, выкиньте падаль за ворота.

Час спустя тело Инны бросили в топку локомотива на запасном пути.

Управление перешло к запасному командному пункту. С запозданием на сутки началась рельсовая война. Противник отразил несколько атак, но к утру следующего дня партизанам удалось захватить узловую станцию. Забаррикадировавшись в штабе, Линн сожгла все документы, отстреливалась до конца, последнюю пулю, которая могла бы избавить её от мучений, в упор выпустила по врагу. Ни слова от неё не добились, молчала, только презрительно улыбалась, стерва, пока не вырвали ей глаза.

Дмитрия нашли в подвале вместе с другими пленными. Как он утверждал, его даже не успели допросить. Нелегко пришлось парню – узнать об измене той, кого он так любил…

Но сомнений не было. Пятнадцать выживших свидетелей видели невинных женщин и детей, расстрелянных по доносу перешедшей на сторону врага шпионки, проклятой Волчицы.

«…Двадцать лет мама учительницей работала, все её знали… Получил я письмо от сестрёнки, как освободили посёлок наш. Донесла какая-то сволочь, расстреляли маму…»

«…В ночную смену я пошла, девочек дома оставила. Утром вернулась – дверь сломана, всё перевёрнуто… Не помню, кто мне сказал… Прибежала - там, у ворот лежали, доченьки мои…»

«…Сами знаете, не было здесь никаких помощников её, в первый раз мы эту чернявую видели. Шкуру свою спасала, наугад метила, ну и выбрала бы меня, старую, так нет… На Марийку показала, с дитём грудным не пожалела…»

«…Рядом я с Марусей стояла. Вскрикнула она только, и мёртвая уже… сыночка выронила… Мне б его схватить… не смогла, струсила вот, будто к месту меня приковало. А Соня успела… Как она просила, не надо, не стреляйте…»

«…Уж иноземка, видать, поняла, что зря, отпустить нас велела, а эта зверюга всё кровью не сытая… Ольгу ведь совсем ни за что… бах, и упала,… а она глядит, ноздри раздулись, муками наслаждается, волчица и есть… Иноземка и то сжалилась, приказала Олю добить…»

«…Девчушку Ольгину я со двора несла, чую, уже не дышит,… думали, тоже убитая, под пулю подвернулась, – нет, сердечко не выдержало. А старшенькая так до сих пор слова вымолвить не может, да и умом, видно, тронулась, не узнаёт никого…»

«…Иноземка та в мусорной куче лежала, собаки её рвали… Ух, как её,… и поделом. Откуда только такие берутся? Тоже ведь мать где-то, поди, у неё есть… Оно, конечно, вроде и грех землю нашу нехристью этой поганить, а всё ж таки закопали мы её…»

«…А эту курву, Волчицу… Просим мы вас, товарищ командир, как поймаете – дайте её нам, уж мы с ней по-нашему, по-бабьи, поговорим…»

Трибунал приговорил Инну заочно к повешению за измену и военные преступления.

За матерью Инны в деревне пришли пару дней спустя, увезли её куда-то вместе с шестимесячной Таней. Больше о них ничего не известно.

Инна в розыске по сей день – для такого приговора нет срока давности.

Ветеран войны, герой партизанского движения, Дмитрий Сергеевич часто приводит этот пример, встречаясь со школьниками. Они слушают его с интересом – мало кто умеет так рассказать правду о войне.