Глава третья

Глава третья

Год 728 от Творения Мира. Церуллеевы Леса. Чудище из Лор-Зара

Между тем, шум дождя стал стихать, но ручейков, стекающих с крыши, не убавилось.
Мысли в голове у Ша всё ещё вертелись с такой скоростью, что он не поспевал за ними и они уносились вихрями далеко в пустоту, оставшись так и не осознанными до конца и основательно не обдуманными. И Ша никак не мог понять, когда именно спокойная, удивительная жизнь, полная све-жести, радости, зелени и цветов, щебетания птиц и мелодичного звона молота о раскалённый металл, вдруг обернулась этим кошмаром?
Наверное, это случилось именно в ту далёкую летнюю ночь, когда Ша так торопился закончить работу в кузнице, желая поспеть в Лор-Зар к ужину.
Небо, безоблачное и чистое, всё в звёздных жемчужинах, осыпающихся блестящей капелью на землю, стало затягивать тучами. Они тянулись тонкой цепочкой, будто подгоняемые какой-то неви-димой силою. Безветрие и духота обещали ливень. Тучи упорно двигались, наползали вереницей прямо к Ойре.
Ша стоял на плато над отвесной стеной хмурого утёса, глядя в небо.
Впереди, у подножья, простирался, покуда хватало взора, бескрайний лес Уф-Фавн, будто без-брежное зелёное море, гаснущее в последних закатных лучах. То тут, то там к небу поднимались тонкие струйки дыма – костры и печи пыхтели, грея котелки с разнообразным варевом, поджаривая грибы и коренья, а кое-где даже рыбу и ящериц. Где-то на северной окраине его поджидала младшая сестрёнка Ая и старый Урх, одинокий больной фавн.
Оставшийся без родни и близких и живущий долгое время отшельником у границы Лор-Зара, Урх был когда-то близким другом их деда Вуфа, а теперь заменял им с сестрой и отца, и мать. И они за-ботились о нём и опекали как могли его квелую старость.
Когда-то давным-давно, так давно, что ни Ша, ни Аи не было ещё на свете, родня Урха пала в жестокой стычке между северными фавнами, обитателями далёкого Лор-Грона, народом Бесконеч-ной Ночи и фавнами Лор-Зара. Чужаки напали внезапно в темноте, вот таким же тихим и спокойным звёздным вечером. Лор-Зар выстоял чудом, сражаясь за себя и свои семьи с неожиданным остерве-нением и яростью. Враг был вооружён и силён. Но северные фавны, хоть и закованные в железные панцири и шлемы, не были привычны к здешней жаре и, будучи ещё и неповоротливыми из-за на-вешанного на них металла, количеством кроме того значительно уступали южанам. Однако с тех са-мых пор кузнецы Лор-Зара куют оружие помимо прочих орудий труда и различной утвари, а для знати еще и доспехи, хоть и гораздо более лёгкие. Мало кто сам, а не по рассказам дедов да родите-лей, помнил это время теперь.
Лорзаряне вырастили вокруг поселения высокую, в целую сажень высотой, живую колючую из-городь из кизила, шиповника и тёрна, а на востоке из барбариса. Каждую ночь, больше по традиции, чем из страха перед нападением, на границах в специально проделанных проходах, выставлялись дозорные. Днём вооружённый дозор заменялся безоружными, но с дозорными рожками, привратни-ками-смотрителями, блюдущими покой на верхушке деревьев у изгороди или в самом проходе. Это всё, чего добился теперь шаман Гро, требуя разоружить ещё и ночную стражу. Оружие, мол, опасная вещь и в руках простых фавнов быть не должно.
С юго-запада же границей Лор-Зара служила горная цепь, что состояла из Сонного Гребня, ухо-дящего далеко на север Тенистой Гривой и возвышающейся на юге белой шапкой вершины Ойры – самой высокой точки хребта Неоса.
Крутые склоны Ойры, где работал и любил проводить свободное время Ша, как и Сонный Гре-бень, являлись частью массивного высокогорья Ди-Гдон, о котором в Лор-Заре слагали сказки и ле-генды, но Ша не припоминал, чтобы кто-то из фавнов бывал за горной чертой, даже в Ревущей До-лине. Да и в Необжитые Земли, простирающиеся на востоке, мало кто хаживал – широкая голая степь не прельщала лесных жителей, привыкших к густой зелени и высоким деревьям, служившим и пропитанием и крышей над головой.
Конечно, в Южном Наделе, за высокогорным хребтом Неосом, тянущемся от Ойры к северо-западу, тоже, если верить легендам, зеленели сказочные дубравы – Церулеевы Леса, но в них обита-ли странные существа, называющие себя – люди. И лишь теперь, бывало, видели их фавны издали за живой изгородью у окраины Уф-Фавна, убеждаясь, что те – не выдумка. Вероятно, люди приходили оттуда, с юго-востока, где Уф-Фавн, отгороженный водами Хаса, плавно переходил в Церрулей, где горный хребет Неос заканчивался Радужным Каскадом, несущимся с рёвом и брызгами с крутых склонов Ойры, и где всё дальше и дальше простиралась зелёная лесная гладь.

Но тогда, в вечерних сумерках, Ша с удовольствием разглядывал сверху свой родной Лор-Зар и заодно следил взглядом за ползущими с запада тучами.
Это место было его любимым, однако обыкновенно он приходил сюда встречать рассвет, погля-деть в даль свысока на зелёные верхушки деревьев. И в первых нежно-золотистых лучах Ша чувст-вовал себя невесомым и лёгким, парящим будто птица над беспредельными лесными просторами.
Сегодняшний закат застал Ша ещё в пути, хотя обычно в это время он был уже дома. Тучи до-ползли, наконец, до вершины Ойры и застыли, переливаясь и тускло мигая как раз в тот момент, ко-гда Ша намеревался спуститься с утёса. Это заинтересовало фавна неимоверно, и он замер, разинув рот в изумлении. Тонкие нити-струи мутно-серебристого дождя пролились косыми вязкими дорож-ками прямо на северо-западные склоны горы и потекли по кулуару в глубокое Ярово Ущелье. Сами же странные облака становились на глазах всё меньше и меньше, пока не вытекли без остатка на землю и над вершиной Ойры снова засияли далёкие звёзды.
Ша бросился к ущелью по вьющейся, узкой, совсем незаметной тропинке меж валунов и чахлых кустарников. Спуск, как он не торопился, оказался длительным и трудным.
Ярово Ущелье, выходившее в Ревущую Долину, что тянулась меж западными склонами Сонного Гребня и Звёздной Цепью – северной ветвью Анаэсской Гряды, было узким тёмным и мрачным, а ночь собиралась быть безлунной. Ступенчатые, местами обрывистые склоны каньона, а кое-где и отвесные, были опасны для прохождения и при дневном свете, но любопытство притупляло чувство опасности.
Этими тропами когда-то водил его дед и Ша спустился к узкому горному руслу Коланса почти на ощупь. Коланс шумел и плескался на перекатах, вырываясь из-под земли и чёрной лентой врезался в каменные склоны, неся воды с севера на юг по каньону.
На юго-западе у отвесной стены, над самой водой, Ша заметил лёгкое свеченье, казавшееся осо-бенно ярким в наплывшей с гор тьме. На чёрной осыпи сгрудились вооружённые люди. Их было че-ловек десять, не меньше, насколько можно было разглядеть в тени гор. Свечение, которое заметил Ша сначала, растеклось над их головами, и теперь видны были литые латы и шлемы, мечи в ножнах и копья со щитами. На свой страх и риск Ша подобрался так близко, как только позволила темнота, и его взору открылся незаметный ранее вход – гора точно разверзлась, выпустив ратников в долину. Казалось, воины о чём-то горячо спорят между собой, размахивая и сотрясая копьями. До слуха Ша доносились обрывки странных слов, ранее не слыханных, но очень знакомых Он был уверен, что ес-ли подобраться ещё ближе, речь людей станет для него понятной. И в их словах Ша всё же отчётли-во различил слово фавн.
Наконец, видимо договорившись, ратники нырнули в чёрное отверстие, тотчас исчезнувшее за их спинами, будто и не было. А мутно-серый, сумеречный блеск снова собрался в дождевые струи и, о Владыко, понёсся вверх тем же путём, что и стекал на землю, наполняя такие же серые тучи.
Ша стоял в растерянности, не зная, куда прежде бежать, – искать ли исчезнувший проход или сле-дить за удаляющимися облаками. Однако же он если и не знал наверняка, то уж точно догадывался, куда те понесутся – обратно на запад. Отвесная же скала была гладкой и замшелой. Ша провёл по ней рукой – даже чуть тёплой. И никаких намёков на исчезнувшее отверстие. Ша постучал – никаких признаков пустоты тоже.

Той ночью Ша не спалось. И ещё много ночей кряду его мучила бессонница, заставлявшая задер-живаться дольше прежнего в кузнице. Так думала Ая, так думал Урх и все в Лор-Заре думали – куз-нец не на шутку увлёкся работой. Но Ша, едва смеркалось, неусыпно следил за скалой в Яровом Ущелье. И ничего не происходило до той самой ночи, когда небо снова стало тёмным и безлунным. И всё повторилось так же, как и в прошлый раз, с той лишь разницей, что теперь Ша не мчался по петляющей горной тропе, а терпеливо ждал у насыпи в кустарнике.
И тучи снова пролились мутным, грязно-серым дождём, и скала открыла свои недра, и из них вышли воины. И теперь Ша мог получше разглядеть ратников, расслышать их разговор (речь у них и вправду оказалась очень похожей на речь фавнов, только какой-то слишком уж звонкой и невнят-ной), увидеть тускло светящиеся в темноте силуэты людей, спустившихся из облака на землю в сияющих дождевых струях, и их подгоняли теперь воины к подземному входу, точно пленников. И когда последний из них исчез в горной пасти, она захлопнулась, а струи вернулись в тучу и помча-лись прочь.

И вот – случилось. Этим утром, похоже, таинственные ратники напали на Лор-Зар.
Ша был уверен в этом, хотя и не мог объяснить, как именно они это сделали. Скорее всего, снача-ла подожгли селение, а уж после обрушились под прикрытием темноты. А Ша был за многие мили от Лор-Зара, и все его труды – всё приготовленное оружие, доспехи – оказались бесполезными.
А теперь Ша ещё и подозревал Гро в сговоре с ними и клял себя на чём свет стоит, что предупре-ждал шамана об опасности. Да ещё и об оружии рассказал, болван. Вот шаман, видно, и постарался выпроводить Ша из Лор-Зара, чтобы тот ненароком ему все планы не спутал. И теперь, небось, Гро с удовольствием потешается над ним, втайне творя свои грязные делишки! Только что же шаману от кузнеца-то нужно? Видимо, оружие и нужно, надёжно припрятанное высоко в горах. Ведь выпрово-дить-то выпроводил, а добро зря пропадает! Вот и решил, когда всё как надо провернул, вернуть кузнеца в Лор-Зар. А может быть, к тому же. за одно и проверить – что ещё Ша слышал и видел в Долине.
2.
Но не успел Гро как следует расположиться на корявой табуретке и приступить к допросу, как снаружи раздался сильный грохот, походивший на раскаты грома и прерывающийся тонким сви-стом. Шаман испуганно вскочил и резво метнулся к выходу, опрокинув по пути табурет.
Ша настороженно прислушался. Не походил этот звук на привычные громовые раскаты, хоть на дворе и во всю хлестал ливень, постепенно, к тому же, стихающий.
– Придётся несколько изменить план, – остановившись у двери, небрежно бросил через плечо Гро, виновато улыбаясь и пожимая плечами, – я после с тобой побеседую, друг мой, сейчас у меня появи-лись неотложные дела, извини. Может, так оно и лучше будет. Надеюсь, к моему приходу ты будешь готов выложить мне всё и даже больше. Тогда мы, обещаю, сможем стать друзьями. Я даже подумаю об очень выгодном для тебя предложении. Но только лишь после того, как получу всю информацию. А сейчас тебя хорошенько постараются убедить – не чинить мне отпор.
Гро противно захихикал, подвесил лампадку к потолку и исчез за дверью, мотнув лысым хвостом. Новая череда раскатов сотрясла хижину, лампадка замигала, окроплённая слетевшими с потолка крупными дождевыми каплями.
– А предложеньице-то у него, известно какое, для меня припасено! – ухмыльнулся Ша. – Не иначе – жаждет сманить на свою сторону – кузнечное дело нынче в цене!

Скрипнули ржавые петли, и на месте шамана по очереди возникли Дор, молодой подмастерье кузнеца, с раскалённым добела мечом в правой руке (небось, прямо с наковальни), Лаф, кривой со-сед-лесничий, с пылающим факелом, светящимся каким-то болотным пламенем, а затем совсем ещё юный Тод, один из транов вожака Сая, с длинной толстой плетью.
– Надо бы смазать, – отчего-то подумалось Ша, – совсем заржавели.
Дор приставил меч прямо к горлу Ша, в кривой ухмылке его читались ненависть и злорадство, остриё слегка задело подбородок узника. Но ни боли, ни страха, ни вообще каких бы то ни было ощущений тот, к своему удивлению, не испытал. Возник лишь невольный вопрос: почему же так не-удачно? Отчего Дор не перерезал ему глотку сразу? Однако же вопроса, за что Дору ненавидеть пленника, почему-то не появилось.
Со второй попытки, словно бы разозлившись оттого, что Ша отреагировал спокойно, Дор наот-машь полоснул-таки узника по шее, и тот, обрадовавшись, удовлетворённо вздохнул: Дор, конечно, парень что надо, но уж больно неуклюже держал в руке оружие. Сразу видно, делал это в первый раз. Во всяком случае, по прямому его назначению. Как тут не поволнуешься? Но боли опять не бы-ло. И в этот раз тоже, видимо, удар оказался слабоват – Ша всё ещё был жив. Только озноб продол-жал трясти окоченевшее тело. Меч исчез, а с ним и Дор.
Настал черёд Лафа. Факел трещал и коптил, покрывая деревянный потолок чёрными пятнами. Но потолок мстил, обильно обстреливая пламя большими каплями воды и отчаянно шипя. Лаф поджёг шерсть на груди и коленях Ша, она задымилась и заструилась зелёными волнами-огоньками, пре-вращаясь в чёрные барашки, а затем в пепел, обнажая розовую кожу. Запахло палёным. Какой зна-комый запах. За последний, если не ошибиться, день только он и преследует повсюду – весь Лор-Зар пропитался им, будто памятью предков. С него и началось это утро, заставив Ша вернуться в посё-лок. Лаф молча смотрел на Ша и ждал. Ша разглядывал Лафа – как всё же тот постарел и осунулся. Да… сдаёт, видать, старик потихоньку! Но и Лаф, в конце концов, тоже исчез.
Что делал Тод со своей плетью, то и дело накручивая её на мускулистое предплечье, Ша так и не успел увидеть, неторопливо укутавшись мутной кисеёй небытия. Но напоследок всё же заметил, что старенький кожаный панцирь как будто стал маловат парню – тот вырос и окреп.
 
И снова, скрипнув, отворилась дверь и болезненным толчком вернула Ша в прежний враждебный мир.
Глаза узника, несколько мгновений усиленно моргавшие, расширились от удивления и стали по-хожи на два тамтама.
Лампадка догорала, конвульсивно вспыхивая и затухая, из последних сил стараясь сохранить жи-вительный луч тусклого света во мраке промозглой ночи. Её прощальные всполохи яростно рвал оз-лоблённый ветер, ворвавшийся через открытую дверь из ночной темени. На пороге стоял, пошаты-ваясь и придерживаясь за дверной косяк, но всё же стоял, старый больной Урх. Последние лет де-сять, а то и больше, ноги тому служили только лишь в качестве бесполезного продолжения тулови-ща. А теперь он ими передвигал и, надо сказать, весьма успешно.
– Урх, – собравшись с силами, прошептал Ша, – что ты здесь делаешь? Как ты сюда попал? Уходи! Уходи сейчас же!
В глазах Урха, приблизившегося вплотную к Ша, на мгновенье мелькнула искра сожаления. Ноги старика по щиколотки увязли в рыжей глинистой луже, Ша ощутил холод его слабого дыхания. Он, наверное, так продрог, что даже тепло, исходящее от родного фавна, казалось ему жутким и леденя-щим.
Урх бегло окинул взглядом хижину, лишь на миг задержавшись взглядом на измученном узнике, и отошёл обратно к выходу. В его окрепших руках появился откуда-то лук, а за спиной колчан со стрелами. Урх медленно извлёк стрелу из колчана, приладил её и прицелился. Стрела метила точно в сердце узнику.
Пауза затянулась, и Ша, лишённый дара речи, обезумевший от вопиющей абсурдности происхо-дящего, прохрипел, наконец:
– Урх, за что? Что ты делаешь? Это же я, Ша. Ты узнаёшь меня? Урх!
Стрела продолжала смотреть точно в цель, не дрогнув ни на мгновение.
– Урх! – шептал Ша, но потом осёкся и вдруг… обрадовался. – Я понял! – воскликнул он, – ты спа-саешь меня! Спасибо тебе. Лучше умереть сейчас, чем ждать рассвета. Но, ты прав, этот прихвостень не даст мне дождаться его спокойно. Он же станет издеваться...
 Лук, дрогнув, опустился, и стрела со свистом воткнулась в кривую ножку опрокинутого табурета.
– Он держит у себя Аю, – горячо продолжил Ша. – Урх, придумай что-нибудь! Наверное ты не смо-жешь ни развязать эти узлы, ни перерезать, чтобы освободить меня, – упорно успокаивал он себя, не обращая внимания на старика и продолжая разговаривать, словно в бреду, сам с собой. – Ты ведь слаб, очень слаб. Ты сейчас застрели меня, ладно, а завтра найди её. Непременно найди. Только будь осторожен!
Вконец обессилев от захлестнувших его чувств и выплеснув все свои опасения и надежды на ста-рого фавна, Ша обрадовался возможному окончанию этого дня, пускай и таким ужасным способом и почувствовал, что пространство вместе с нереальным теперь Урхом вновь уплывает.
 
Дверь вновь скрипнула, на этот раз Ша не взглянул на вошедшего.
Он опять был на грани меж явью и небытием, и эта грань теперь совсем не казалась такой уж пу-гающей. Да и едва ли он разглядел бы кого-либо в предрассветной темени, даже если бы и хотел.
Грузные шаги эхом отозвались в угасающем сознании, и Ша машинально отметил про себя не-обычную их шумность. Хотя, сознанию-то, в общем, теперь было всё равно. И оно со спокойной со-вестью улеглось на дно желудка, свернувшись крошечным, но тяжёлым камнем до лучших, если та-ковые наступят, времён.
 3.
А таковые, то бишь, лучшие, времена, видимо, всё-таки наступили.
Они, эти времена, выдёргивали у Ша по рогу из каждой половины черепа. Кроме того, они снима-ли шкуру с ноющей груди и заливали спящее на дне желудка сознание горячей гадостью, мерзкой, к тому же, на вкус и страшно зловонной. Но, видимо, этого им показалось мало, и они принялись вы-ковыривать закатившиеся, точно два высушенных яблока в траву, глаза из-под пудовых и непослуш-ных век. Наверное, чтобы взглянуть счастливчику, коему повезло до этих времён таки дожить, в са-мые зрачки, а через них в душу.
И этим счастливчиком, к его глубокому сожалению, являлся Ша, мечтающий только об одном – чтоб его оставили в покое.
Но в покое Ша не оставили, и его всё-таки выковырянные глаза пялились теперь в самое что ни на есть настоящее Пекло.
Пеклом этим являлась иссушенная (будто такое же яблоко, ненароком забытое на жарком солнце и обдуваемое сквозняками) и тщедушная (ещё более тщедушная, чем шаман Гро) старушенция. Ви-димо, из тех не то людей, не то демонов, в тайной связи с которыми шаман подозревал кузнеца. Рыт-вин на её иссохшем и смуглом лице невозможно было сосчитать при всём желании и особом рвении. Равно, как и точно определить её возраст, теряющийся где-то между семидесятью и бесконечностью. И надо было обладать неимоверным воображением, чтобы допустить самую возможность того, что она была когда-то молода.
Старушенция, застыв на мгновенье в изучении фавновых зрачков, задёргалась снова в каком-то ей одной понятном ритме, до противного напоминающем все танцевально-ритуальные выкрутасы Гро, успевая, между тем, растирать Ша грудь и бока липкой желтоватой смесью.
Смесь путалась в уцелевших клочьях шерсти и тянулась за пальцами-крючками с таким усердием, что фавн просто задыхался от желания заорать. Правда, больше из чувства омерзения, чем от боли.
Но, хоть его глазницы и могли изучать теперь если не мир в целом, то хотя бы фрагмент его вос-палённого воображения (коим являлась сия очаровательная дама), голос же, между тем, предатель-ски скукожился где-то на задворках прикорнувшей памяти. Поэтому у Ша не получилось даже намё-ка на вопль, как он ни старался.
Но зато откуда-то из глубины души медленно всплывало негодование. И оно-то обещало-таки ра-но или поздно реализоваться во что-то активное. И реализовалось бы.

Но в который раз, скрипнув, отворилась дверь.
Ужаснее и мучительней звука Ша не доволилось слышать за всю свою жизнь. И пока он преда-вался размышлениям о том, что он сделает с этой злополучной дверью, когда сумеет до неё добрать-ся, пауза заполнилась теми же грузными и шумными шагами, что провожали фавна в небытие.
На этот раз шаги приближались увереннее, не хлюпая по лужам и не растворяясь вместе с хижи-ной и пространством. А значит и дверь, может статься, совсем не та, что прежде. Шагам сопутство-вал удивительно знакомый голос.
– Что скажешь, Рази? – громыхнул голос над самым ухом у Ша так, что зазвенели серьги в ушах у старушенции, – хорош молодец?! Крепок?!
И фавн сразу понял – всё обещает быть не так плохо, как ожидалось. Но всё же не так хорошо, как хотелось бы – нависшая прямо над его лицом новая физиономия красноречиво говорила сама за се-бя: лес Уф-Фавн, мелководье Хаса, меткие стрелы из кустов бересклета…
Воспоминание оказалось столь свежо и ярко, что Ша даже стал, наконец, ощущать бесчувствен-ные до того ноги. Причём те же судороги, что и в холодной воде, волнами пробежались по голеням, и исчезли там, откуда появились.
– Хорош! – довольно хмыкнул старый знакомый, явно удовлетворённый увиденным.
– Хорош-то хорош, – отозвалась хриплым, но на удивление бодрым голосом колдунья, – крепок, хоть и рогатого роду. А ты бы, Иоларн, без дела не маялся – помог лучше.
– Да ты сама-то, матушка, дюжины помощников стоишь, – радостно возразил плечистый детина, с ног до головы обтянутый кожаными доспехами, – что уж тебе помогать? Ты, поди, всё что нужно уж сделала! Аль скажешь – нет?
– Так уж и дюжины! – неожиданно добродушная, словно приклеенная, улыбка засветилась на мор-щинистом лице старухи, добавив к прежнему набору морщин ещё несколько складок. – Подхалим ты, государь мой, каким был таким и остался, хоть вот уж почитай с пяток лет как пропадал где-то и в краях наших не показывался. А не изменился ничуть! Вон, чудище притащил какое – мурашки по коже…
– Это у тебя-то мурашки?! – детина затрясся от хохота, – да уж не страшней твоих духов да бесов будет, иль нет? "Чудище!" Ха-ха-ха! "В краях не показывался…" Ха-ха-ха! Да кто, скажи-ка мне, в краях-то твоих показывается, окромя тебя да твоих демонов?
– Ну, милок, не скажи, не скажи, – продолжала улыбаться старуха, тем не менее, колдуя дальше над измученным телом фавна, выплясывая и вращая высохшими ладонями над лохматым лицом, – вот, к примеру, на прошлой неделе был у меня тут один старик…
– Да что ты-ы-ы! – ещё громче зашёлся Иоларн, рухнув на ветхий табурет. Тот истошно заскрипел, но выдержал. – Никак замуж собралась?!
– Тьфу на тебя! – Разитта на мгновенье прекратила размахивать руками над фавном и слегка дунула в сторону детины. – Мальчишка!
Ша, оставленный без присмотра, тотчас провалился обратно в глубь себя, потеряв нить беседы а за одно и собственное сознание.
Иоларн, точно сметённый невидимой мощной волной, с грохотом повалился на пол вместе с та-буретом.
Разитта вернулась к своему прежнему занятию, довольно ухмыляясь, Ша вернулся назад в реаль-ность, Иоларн, всё ещё посмеиваясь, стал, кряхтя, подниматься, почёсывая ушибленный бок.
– Табурет жаль, Рази, – слезливо простонал он, – хоть и старенький был, да всё ж целый. А теперь погляди-ка – одни щепки.
– Вот тебе, милок, и занятие, – обрадовалась Разитта, – ну-ка смастери своей Рази новый табурет, чтоб от скуки-то не маяться. А то, небось, забыл уж, как по дому хозяйничать. Тебе лишь бы шаш-кой махать.
– Ладно уж, смастерю, будь покойна, – заверил её Иоларн. – Так что там со стариком-то твоим?
– Старик-то как старик – ничего особенного, – как ни в чём не бывало продолжила Разитта, – дочке снадобье приходит спрашивать – уж больно болезненная она у него, хиленькая да тонкая, точно тро-стинка. И как жива до сих пор – уж и не знаю. Будто и не от мира сего – задумчивая да печальная, и бледная, как тень. Ну, да это так, к слову. Живёт он далече отсюда, вот бывало её с собою и берёт – на чахлой такой животине привозит, чтоб дома-то саму не оставлять. Дела, говорит, странные в го-роде творятся, напасти, пожары всякие…
– Экая невидаль – пожары, – пожал плечами Иоларн, – иль не было их раньше? Не страшней набегов будут. Из войны уж лет двадцать как не вылезаем, а ты – пожары.
– Пожары-то бывали, – согласилась Разитта, – да жизней столько не уносили. Все, говорит, кто хоть какое увечье претерпел – тотчас к праотцам отправляются. Да и болеть, говорит, народ перестал – чуть какая хворь, сразу на тот свет...
Ша от этих слов весь напрягся, будто тетива. Непослушное доселе тело вдруг налилось жаром и фавн вмиг подскочил как ошпаренный, опрокинув на пол склянки и пузырьки с эликсирами, ровны-ми рядами расставленные на столике у топчана.
Разитта вскрикнула от неожиданности и тут же швырнула ему в лицо незнамо откуда взявшуюся в её руке пригоршню муки или, может, какого-то иного порошка.
Иоларн схватился за рукоять меча, переводя изумлённый взгляд с фавна на старуху и обратно. Мучное облако ослепило Ша, словно яркая вспышка света, и он, в отчаянии замахав руками и по-скользнувшись на пролившейся из разбитых пузырьков зелёной зловонной жиже, растянулся на по-лу у ног колдуньи.
– А ты говоришь – не чудище! – нарушила возникшую вслед за звоном и грохотом тишину раздоса-дованная Разитта, качая головой. – Чудище, оно чудище и есть! Бешеное! Ишь, что натворило, не-годное! Это тебе не табурет – так просто не починишь. Склянок-то сколько поразбило, а снадобий-то, снадобий пропало даром!
Иоларн между тем уже тащил брыкающегося, но крепко связанного по рукам и ногам фавна об-ратно на лежанку.
– Ладно тебе, матушка, – успокаивающе ворчал он, привязывая верёвкой к топчану ноги Ша, – всяко бывает, мы-то, небось, для него тоже чудища...
– Да что ты с ним маешься? – вздохнула старуха. – Отойди-ка, милок.
Разитта отстранила твердым и уверенным движением Иоларна и положила ладонь фавну на лоб. Тот сразу затих и присмирел.
– Развязывай! – уверенно изрекла она. – Нет, пожалуй, не развязывай, – добавила, поразмыслив ещё немного.
– А что же он, Рази, ни слова не говорит-то? – вдруг полюбопытствовал Иоларн. – Он что, немой те-перь?
– Не говорит? – больше него изумилась Разитта. – Теперь? Что значит – теперь? Он что, ещё и разго-варивать должон?
– Ну, ты, мать, даёшь! – Иоларн ошеломленно развёл руками. – А на что ж ему, по-твоему, пасть-то? Я жду, жду вот уж вторые сутки, когда этот молодец объяснит мне (и для его же блага – так, чтоб я всё понял) кое-что из того, что мне довелось повидать в его лесу! А лучше – всё сразу. А за одно и спасибо скажет – что шкуру его рогатую спас, а ты спрашиваешь – должон ли он говорить! Да мне только того и нужно – чтоб голос его услыхать!
– Что ж ты, шалопай эдакий, сразу не сказал! – Разитта возмущённо уставилась на Иоларна, всплес-нув в ладоши. – Вот недотёпа! Да он бы затрещал у меня, как сорока, без умолку, ещё на рассвете, так нет, я силы зря трачу – мускулы ему укрепляю! Я ж думала – он тебе как животина какая нужен – ну или народ потешать, иль поклажу переносить!
– Мускулы-то, может, тоже пригодятся, – успокоил старуху Иоларн, – это уж как мы с ним догово-римся. Только разговор отлагательств не терпит.
"И этот туда же, – зароились в гудящей, налитой свинцовой тяжестью голове Ша едкие мысли, – Го-ворить! Шкуру он мне спас, медведь неуклюжий! Променял шило на мыло! Сговорились все что ли? Всю жизнь молчанье моё благодатью считалось – никто правды не любит, так теперь безотлагатель-но вдруг всем понадобилась моя исповедь! Будто сам я что-либо во всём этом смыслю! Пусть я только отсюда выберусь – уж тогда-то докопаюсь до истины, чего бы мне это не стоило!"
4.
Голос возник как-то сам собой.
Будто его вынули и включили. Отдельно Ша и отдельно голос.
Где он был до сих пор – оставалось загадкой. Но лучше бы его не было. Потому что он нес какой-то вздор, совершенно не учитывая пожелания и мысли своего владельца, то есть Ша.
Но складно, надо сказать, нёс. Заслушаешься. Ша сам и не подозревал у себя такой ораторский талант. И, видимо, не только он.
Этот неуклюжий недоумок Иоларн, по всей вероятности, тоже был изумлён не меньше и сидел, не дыша, с отвисшей челюстью. Жаль, не слушались руки, не то вставили бы в эту самую челюсть за здорово живёшь. Ещё и добавили бы для пущей верности куда-нибудь под дых. Но, увы, чесаться – это одно, а вот дотянуться – совсем другое.
Судя по всему, шаман Гро в сравнении с этой ходячей мумией Разиттой – просто беспомощный кутёнок. Чтоб вот так существовать порознь – тело отдельно, голос отдельно, а сам Ша – так вообще где-то в стороне, вроде как и не причём вовсе – это, надо сказать, уровень! Ша даже невольно про-никся к старой ведьме уважением: тут тебе ни угрозы, ни шантаж не нужны. Знай, слушай, как всё само собою выкладывается, и мотай себе на ус.
Но уважение уважением, а насилие – оно и есть насилие. И не важно где – в шалаше ли у Гро, иль на этой деревянной лежанке, невесть где и как далеко от Лор-Зара.
Разитта глуповато улыбнулась и погладила Ша по голове, посыпав, как бы между прочим, фавна сухими листьями и чем-то ещё мелко истолченным.
И Ша, мужественно и упорно сражавшийся доселе и с собой и с собственным голосом, выложил всё, что только знал и даже то, о чём не знал наверняка, но догадывался. Всё, что мог видеть и слы-шать сам и что видели и слышали поведавшие ему когда-либо что-либо другие фавны, хотя об этом он уже давно позабыл. Всё, что скрывал от других и от самого себя. И даже местонахождение его бесценного сокровища, результата его долгих бессонных ночей – склада тайно выкованного им ору-жия и доспехов – путано, сбивчиво, сопротивляясь изо всех сил, но всё же выдал.
 
 – Так я всё же не пойму, – после длительного молчания произнёс, наконец, Иоларн, опомнившись от изумления. Он неподвижно сидел на полу у окна и не сводил оторопелого взгляда с фавна, – эти твои дружки, что в шалаш-то к тебе заходили пугать всяческими дурацкими штучками, они что, с неба, что ли, свалились? Я битый час в кустах у твоей хибары просидел, поджидая удобного момен-та, промок весь, – что твоя душа в кадушке, – а чтобы кто кроме Хвостатого да Вожака к тебе входил – не видывал!
– Вот те на! – теперь уже изумилась Разитта. – Что значит – не входил?! А кто ж его пытал-то? Ты погляди – всё тело изувечено! Глотка – ещё чуть-чуть – и была б перерезана вовсе. А ожоги-то! Я весь пузырь мази истратила, что на год вперёд припасён был, да и того не хватило! Пришлось по-следнего петуха загубить, чтоб этот демон очухался! А следы от плети? Места ведь живого нету!
– Хороши дружки! – воскликнул Иоларн и злобно сплюнул. – Душевные!
– Погоди плеваться-то, – возмутилась Разитта и ласково обратилась к Ша, – ты, сердечный, когда дружков-то своих в последний раз видал?
Ша до боли сцепил зубы от кипящей злобы.
– Отпусти меня! – сипло выдавил он.
– Как же, отпусти! – вспылил Иоларн. – Ты же бешеный. Разнесёшь тут всё и поминай как звали. Уж единожды разнёс – с тебя не станется. Хорошо ещё, если нас целыми оставишь, – он улыбнулся уголками глаз и подмигнул Разите.
– Не разнесу, коль по добру по здорову отпустишь, – прохрипел в ответ Ша, – а не отпустишь – так точно разнесу, будь покоен.
Иоларн уже в открытую рассмеялся, прожигаемый изумлённым взглядом Разитты:
– А ты мне нравишься, парень! Наш, хоть и не человек! Отпусти его Рази!
– Ты в своём уме ль, касатик?! – Разитта всё ещё продолжала измерять взглядом хохочущего Иолар-на. – Ты что надумал?! Это же зверь! Он опасен!
– Ну какой он тебе зверь?! Не видишь – человек он, хоть и рогатый. Мало, что ли, люду по свету ро-гатого ходит? – снова прыснул со смеху Иоларн, сам потешаясь над собственной шуткой. – И гово-рит он, как человек, и думает. Отпусти его, Рази.
Разитта подозрительно осмотрела всё израненное тело Ша, остановившись в конце концов на его зрачках. Тот выдержал взгляд, молчаливо ожидая приговора немощной старушенции.
– Отпусти, говоришь? – обратилась она к Иоларну, словно бы Ша не существовало. – А тебе его не жаль? Погляди – он ещё совсем слаб. Сейчас ломанёт через леса да к своим сородичам, а что если там и добьют его успешно? Нет, не отпущу. Не готов он. К чему зря столько трудов – тащить сюда, врачевать его, чтоб вот так по-глупому всё и завершилось? Вот оклемается – тогда пожалуйста. То-гда и отпущу. Пусть идёт на все четыре стороны. А сейчас – нет.
– Не убегу я, – взмолился вдруг Ша, неожиданно сменив гнев на милость. Он отчего-то почувство-вал, что эта хилая на вид старушка вовсе не желает ему зла. Напротив, в её словах сквозила какая-то необъяснимая, почти материнская нежность, какой Ша давно не ощущал с тех самых пор, как они с сестрёнкой остались сиротами. И что-то ёкнуло у него в груди от её нехитрых слов.
– Не убегу! Клянусь, не убегу! – сбивчиво заговорил он в надежде, что его поймут люди. – Пока не излечусь. Сестра моя там. Ая. Я должен! Я вернусь, если хотите. Если велите вернуться – вернусь. Клянусь! Но я должен её найти! Должен!
Иоларн и Разитта молча слушали, не ожидав таких слов от дикого чудища, разворотившего нака-нуне половину целительных сбережений знахарки.
– Так всё же, – хмыкнул наконец Иоларн, – не убежишь, или удерёшь и вернёшься? А?
Разитта молча, глубоко вздохнув, шаркая лаптями по деревянному полу, поплелась к печке. Вы-нула котелок с горячей водой, развела в нём что-то, тихо бормоча себе под нос не то напев, не то за-говор и поднесла к губам фавна.
Тот жадно выпил и закрыл глаза, ощутив на лбу мягкое прикосновение тёплой сухой ладони.
По телу стремительно разлилась волна тепла, охватила каждую клеточку, каждый изгиб, каждую ямку, захлестнула, утопила в тлеющей бездне, стало легко дышать, налились свинцом руки и ноги, но вдруг нестерпимо заныли раны на груди, бёдрах, шее, и Ша невольно застонал.
 
– Ну, – прошептала Разитта, низко склонившись над фавном, – теперь ты свободен. Что думаешь де-лать дальше?
Но разум Ша теперь неистово метался в агонии, отчаянно стараясь одолеть несущуюся на него горячую лавину невыносимой боли. Никак не находилось ни передышки, ни тонкой ниточки просве-та, и вопрос Разитты потонул в топкой огненной стене, так и не долетев до его сознания.
– Что это с ним? – удивился Иоларн, испуганно глядя на мечущегося Ша.
– Он ожил, – грустно ответила Разитта и с нежностью взглянула на фавна.
– Рази, ты это брось! – в панике воскликнул Иоларн. – Он же сейчас помрёт! Сделай что-нибудь!
Разитта в ответ только пожала плечами:
– Это его выбор, тут я не при чём и ничего уже поделать не могу. Разве только верну всё как было.
– Чёрт с ним, с выбором! – взревел Иоларн. – Сейчас же верни! Верни всё обратно!
Но Ша вдруг затих и, казалось, вовсе перестал дышать.
– Опоздали?! – бросился к нему Иоларн и прижал ухо к обожжённой израненной груди фавна, испу-ганно прислушиваясь дышит ли он.
Ша снова застонал и медленно открыл глаза.
– Ну, хвала Владыке, живой! – облегчённо выдохнул Иоларн, выпрямился и довольно скрестил руки на груди.
Разитта радостно усмехнулась и снова низко склонилась над Ша.
– Ну, касатик, тебе, видать, точно долгий век на роду написан, – жарко дыша ему прямо в лицо и глядя каким-то невидящим, словно остекленевшим взглядом, вкрадчиво зашептала она. – Ты себе, сколь хош в путь собирайся, а пока мне снова всё о тех, что изранили тебя, не поведаешь – никуда я тебя не пущу, так и знай. А сам не захочешь поведать – так я заставлю. Сестрёнку твою отыщем, не тревожься. Сперва карты бросим – поглядим, где искать-то, а там и в путь. Поможем. И я помогу и Иоларн тоже. Да, может, ещё кого на подмогу кликнем – за нами не станет!
– А кого ты-то на подмогу звать собралась? – заслышав последние слова Разитты, вмешался Иоларн. – Ты же тут одна, как перст!
– А ты знай – слушай, да не перебивай! – разозлилась Разитта. – И я позову, и ты кликнешь! А уж кого мне звать – мне же и видней будет! Не ладно, чую, пахнет из северных лесов, ой не ладно! Как бы и до нас не добралось! Если уже не добралось… Это ж теперь не только его касается. Ещё покуда он рассказ свой сказывал – вроде бы всё складно было, хотя и в диковинку. А как ты про кусты про свои проболтался – что, мол, не приметил, чтобы входил кто в хижину к узнику – тут у меня подоз-рения-то и закрались. И уж как забился он в агонии, так и вовсе тревога в душу клином вошла. Тут что-то не так! Проверить надобно. Не так с людьми-то бывает. Разве, может, с ними, с этими рога-тыми – по-иному?
Ша, совладав, наконец, с болью и огромным усилием воли загнав её куда-то глубоко внутрь себя, попытался встать.
Разитта тут же поддержала его за плечи. Фавн повернулся и, откинувшись на предусмотрительно подсунутую Разиттой к стене подушку, свесил ноги с топчана. Кружилась голова и мелькали цвет-ные круги перед глазами. И теперь до Ша, наконец, дошёл смысл слов старухи о том, что он ещё не готов уйти. Он и в самом деле был не готов, как бы ему того не хотелось.
Но отчего же так тяжело? Ведь ещё мгновение назад он был полон решимости и отчаянно рвался в путь? А теперь ему и свет не мил. И вся воля собранная в железный кулак, отчаянно боролась с ли-хорадкой и мучительно ныла вместе с израненным телом. А тело – словно бы чужое, будто и не своё вовсе, подчинялось ей с трудом и не сразу. И в горле пересохло, будто с рождения с самого ни капли во рту не было. И только одна мысль по-прежнему не давала покоя, не смотря ни на какие муки – Ая! Надобно было сразу забрать её с собою, в изгнание – тогда ни к чему было бы мчать обратно в Лор-Зар. Но ведь как заберёшь? Сам пропадёшь и её погубишь. Да и Урх – как он без них? Не смо-жет он сам, один. Немощен ведь и слаб… Да не совсем, видно, немощен, коль сумел до хижины Гро добраться и тетиву натянуть. Что же ты, отец, промахнулся-то?
– Что-то не пойму я тебя, Рази, – хмыкнул Иоларн, помогая Разитте управляться с обмякшим Ша, – то пилишь меня день-деньской, что чудище, мол, притащил, а то – "не пущу", да "поможем"!
– А ты, чем мозги-то почём зря напрягать, лучше бы им должное применение нашёл, – обрушилась на него старуха, – обмозгуй-ка покамест да припомни хорошенько, что ты сам-то у них там, в ихней стороне, видал, пока за демоном этим рогатым гонялся.
– Ша, – прохрипел фавн и закашлялся.
– Чего, милай? – участливо склонилась над ним Разитта.
– Ша! – кисло усмехнувшись, снова повторил он. – Демона зовут Ша.
 5.
Промчался день, пролетела ночь, занялся рассвет, истошно трезвоня птичьими трелями и стреляя по окнам палящими лучами.
Вошла Разитта с корзиной, полной лесных ягод. Ша приветливо улыбнулся ей. Улыбка вышла ка-кой-то перекошенной. Но саму попытку старуха оценила, расплывшись в ответной и защебетав что-то совсем отвлечённое – о лесе, о травах, о своей одинокой жизни, обильно пересыпая рассказ бисе-ром вопросов, на которые, не дожидаясь от Ша ответа, сама же и отвечала.
Ша слушал вполуха, а за смыслом так вовсе не следил, но продолжал глуповато улыбаться, слов-но бы его бесконечно радовала болтовня Разитты.
Единственное, что его на самом деле радовало – это то, что он чувствовал себя гораздо лучше. Его уже не лихорадило, и в тело постепенно возвращались силы, а значит, ещё чуть-чуть, и можно будет вернуться. Снова вернуться.
Нет, на сей раз он не будет так глуп и не попадётся Саевым транам. Он хорошо всё продумает и будет действовать ночью…
– Эй, ты что, уснул, что ли? – Ша вздрогнул, очнувшись, отогнал хмурые мысли и уставился в боль-шой кубок, содержимое которого жарко клубилось под самым его носом, издавая неприятный горь-коватый запах.
Кубок держала в руке Разитта.
– Ну же, выпей вот это! – настойчиво повторила старуха. – Да гляди – не пролей. Всё выпей, до кап-ли!
Ша приподнялся, взял кубок из рук Разитты и честно постарался исполнить её просьбу. Но мерз-кое варево ни за что не хотело в него лезть, застряло в горле и обещало с минуты на минуту вернуть-ся обратно.
Во дворе тем временем залаяли собаки, и в дом ввалился Иоларн со связкой фазанов.
– Рази, к тебе гости! – вместо приветствия выпалил он и бросил добычу на пол у печи.
– Совсем рехнулся? – удивилась старуха, впихивая тем временем сопротивляющемуся фавну приго-товленное снадобье. – Какой из тебя гость? Ты ж только пару часов назад как за дичью ушёл?
– Да не я! – раскатисто рассмеялся Иоларн. – Старик там твой, тот, что с дочерью, на кляче. Я как раз из лесу на дорогу выходил, как приметил их вдали. Сейчас явятся.
И словно в подтверждение его слов в дверь тут же постучали.
– Да пей же, наконец! – прикрикнула Разитта на фавна, устав с ним бороться. – Как дитя малое, че-стное слово!
Дверь отворилась и на пороге возник седовласый старик, высокий и статный.
Ша закашлялся.
Старик вскрикнул и шарахнулся, завидев мохнатое чудище.
Иоларн, продолжая хохотать, жестом пригласил старика войти, указав тому на новенький, смасте-рённый им накануне табурет.
– Чего разошёлся, не пойму! – цыкнула на Иоларна Разитта, одной рукой стуча Ша по спине, другой упорно продолжая подсовывать ему кубок с варевом.
– Я не вовремя, наверное, матушка, – растерянно произнёс старик, не решаясь входить, не смотря на приглашение Иоларна.
– Вовремя, вовремя, заходи, Симон, – кивнула ему Разитта, – а красавица-то твоя где?
У Ша на глазах выступили слёзы, но на дне кубка ещё оставалось добрых глотка три.
– Да в повозке она, – старик сделал несколько робких шагов, не сводя глаз с фавна, но тут же вер-нулся обратно к порогу.
Но за спиной у Симона уже стояла хрупкая бледная девушка, сквозь которую, казалось, если б не её белое льняное платье, туго перетянутое поясом на тонкой талии, просвечивались бы деревья, рас-тущие вокруг дома. Светлые, цвета спелой пшеницы волосы её были заплетены в толстую косу, а большие синие глаза напоминали сполохи васильков в пшеничном поле. В руках девушка держала огромную, размером с неё, корзину, полную грибов.
Она встала на цыпочки и постаралась выглянуть из-за плеча Симона, который топтался на пороге и загородил вход, всё никак не решаясь войти. Наконец, после нескольких неудачных попыток, де-вушка уверенно отстранила старика и протиснулась в дом.
– Доброе утро, – спокойно промолвила она как ни в чём не бывало и поставила свою корзину на стол рядом с корзиной Разитты. – Вот, матушка, тебе гостинец. А у тебя, вижу, гости?
Ша не заметил как Разитта влила в него последних три глотка.
Девушка прошла мимо Иоларна, приблизилась к топчану и с любопытством стала разглядывать фавна.
– Меня зовут Гелия, а тебя?
Иоларн оценивающе смерил взглядом словно по воздуху проплывшую мимо Гелию, отметив про себя её призрачную невесомость и удивительное очарование.
Фавну же показалось, что он сейчас утонет в синеве её глаз. Она словно просматривала его и сна-ружи и изнутри, и он спешно затолкал подальше свои самые сокровенные мысли, опасаясь, как бы она их сейчас же не расслышала.
– Ты не страшишься меня? – вместо ответа полюбопытствовал Ша. – Они называют меня демоном, хотя мне самому бы впору прозвать так людей.
– Демоном? – девушка мелодично рассмеялась. – Так ты – демон?
– Я – фавн. Меня зовут Ша.
– Странное имя, – задумчиво молвила Гелия. – У вас все имена такие странные?
– А у вас? – улыбнулся Ша.
– У тебя на душе тревога, – нахмурилась Гелия, – но ты сильный, ты выстоишь! Если только…
– Если только – что?! – сердце Ша отчего-то вдруг затрепыхалось, как пойманная птица в силках.
– Если только не наделаешь глупостей, – Гелия присела на край лежанки, – да ты и есть – демон, – удивлённо изогнула она дугой тонкие брови, – вокруг тебя день и ночь кипит битва, демоны уж дав-но бьются за право обладать тобой. Скоро придут они за тобою. Не выстоишь – быть и тебе демоном навеки.
– Гели! Что ты такое говоришь?! – испуганно бросился к дочери Симон. – Простите её, Владыки ра-ди, она ещё совсем ребёнок, не ведает – что говорит, простите...
– Нет, нет! Постой! – остановила его Разитта, властно подняв руку, и спешно встала меж стариком и девушкой. – Не вмешивайся, Симон!
Гелия с нежностью взглянула на отца и виновато улыбнулась:
– Прости меня, батюшка, если я огорчила тебя, но у этого фавна раны в душе больше, чем на теле, мази не помогут. Рази исцелит ему плоть, а он уйдёт таким же израненным и пропадёт. Так нехоро-шо! Так нельзя.
– Великий Владыко, – Симон с изумлением смотрел на дочь, – Гели, откуда это тебе известно?!
– Это написано в его сердце, – пожала плечами девушка, – погляди сам.
– Сколько бы он не глядел, дитя моё, – вмешалась Разитта, – он не ничего там увидит. Что ещё ты читаешь в сердце Ша?
– Там только мрак и боль, – вздохнула Гелия, – трудно разглядеть. Но, как будто горит во мраке что-то. Сияет издали, словно звезда, пробивая лучами темень. За звезду эту война грядёт. Уже стоит у порога, занесла кровавую руку, готовая постучаться.
Симон с Иоларном разом взглянули с опаской на дверь.
– Ещё что ль одна война? – буркнул Иоларн. – И так почитай что два десятка лет только и делаем, что воюем.
Ша изумлённо хлопал глазами, боясь шелохнуться.
– Что за звезда такая? – Разитта неспешно прошлась через всю избу, плотно закрыла дверь и в кото-рый раз указала Симону на табурет.
Иоларн уже сидел на другом и уплетал ягоды из кошёлки.
– Звезда – то Дар, Владыкою данный, – пояснила Гелия, – а Ларец для неё пред вами. Оберегает он Дар этот, похоже. Больше ничего сказать не могу. Только то, что ему нужно помочь. Мы все должны сделать это. Этого хочет Небо.
– А это Небо что, никого другого избрать не могло? – жуя ягоду полюбопытствовал Иоларн. – Мало, что ль, людей на свете? А ну, как его прирезали бы его же добрые сородичи – кому помогать-то то-гда?
– А ты на что? – вмешалась Разитта. – Что ты делал там, скажи на милость, цельный день и ночь на-пролёт, таскаясь по кустам да зарослям? В кои-то веки ты добровольно сносил подобные лишения, вымокал под ливнем до нитки, только ради того, чтоб притащить в мой дом невиданного зверя?
– Прости, любезный, – тут же обратилась она к Ша, – но из песни слов не выкинешь, похож ты на зверя, что там говорить.
– Но? – развёл руками Иоларн.
– Так вот, – прервала его Разитта, – к чему тебе было убивать карауливших его стражей и без сна и роздыха два дня и две ночи тащить умирающего на себе через непроходимые чащи? Не догадыва-ешься? Я тоже, признаться, по началу недоумевала. А теперь всё становится ясно, как белый день.
– Уж больно мутным всё сдаётся, – робко возразил Иоларн, – может, ты и нам прояснишь всё же, что тебе ясно, как белый день?
– Простите, – вмешался Ша, – что же, прошло уже целых двое суток?!
– Трое, милый, – ответила Разитта, – трое.
– Он убьёт её! – Ша рванул с места, перепугав сидящую рядом Гелию, но был тут же остановлен властной рукой и суровым взглядом тщедушной Разитты.
– А-а-а! Вот вам, пожалуйста, и Звезда, – мечтательно закатив глаза догадался Иоларн и облегчённо вздохнул, довольный своей сообразительностью, – всего-то – любимая сестрёнка! Действительно, ясно, как белый день.
– Не убьёт! – уверенно изрекла Гелия, снова изумив присутствующих.
– Это ещё почему? – удивился Иоларн.
– Он будет ждать его возвращения. И Он знает – Ша вернётся.
– Кто это – он? – не понял Иоларн.
– Он!
– Стало быть, Ларец пуст? – снова недоумённо развёл руками Иоларн. – Звезда… то есть сестрица – там осталась, а фавн, в смысле Ша, – здесь? К чему ждать-то его? Разделяй и властвуй! Получай, так сказать, сестрёнку в полное и нераздельное пользование…
Гелия закрыла глаза, и её тихий голос заструился хрустальным ручейком, обдавая умы и сердца живительной прохладой:
– Звезда – в Ларце! Но есть привада.
 Вернее способ не сыскать.
 Им ведомо – откуда ждать,
 А Ларь ослеп и жаждет правды.
 Домой вернётся он едва,
 Его всё те же встретят путы,
 И истекут его минуты
 К ногам Неведомого Зла.
– Ого! – удивился Иоларн. – Ты где этому научилась?
– Приманка, - понимающе кивнула Разитта. – Всё верно. Его сестра – хорошая приманка. Ничего они ей не сделают, пока он не вернётся. Вот что любопытно – ради чего всё это…
– Но что же мне делать? – в отчаянии воскликнул Ша.
- В общем так, детка, – тихо промолвила Разитта, пристально глядя на Гелию, – твой отец может, ес-ли захочет, остаться, может вернуться домой, но ты остаёшься здесь наверняка! И возражения не принимаются
– Я всё равно, рано или поздно, должен уйти! – вопил Ша.- Не могу же я оставить её в лапах у Гро?!
– Но ты ведь уже однажды оставил, не так ли? – спокойно осведомилась Гелия.
– Я сейчас сойду сума! – вмешался вдруг доселе молчавший, ничего не смыслящий в происходящем Симон. – Гелия, деточка, что с тобой? Ты же никуда от меня не отлучалась, ты же выросла на моих глазах – откуда всё это в тебе? Да ты ли это?
– Если ты имеешь в виду свою дочь, – криво усмехнулась Разитта, – то да, пока ещё это она. Но очень скоро, чует моё сердце, вы поменяетесь местами.
– Рази, ты в своём уме? – ещё больше вытянул и без того изумленную физиономию Иоларн. – Как это – они поменяются местами? Она что же, превратится в старуху?
– Она превратится в Мудрость, подобно тому, как из гусеницы является на свет бабочка. А Мудрость Веков много древнее самого древнего из живущих.