Умирать не страшно - сентиментальная мистика

Никак у меня не доходили руки до расшифровки этой магнитофонной записи! А если говорить честно - я просто боялся.
 Но, как говорится, если в шкафу есть скелет - рано или поздно он вывалится...
 С тех пор, как навсегда уехал Константин, - сын Всеволода Николаевича, - никому больше не нужны старые воспоминания его отца. Костя - неплохой человек. Я не хотел, чтобы жутковатая история причинила ему ненужную боль. Тем более что лицом и характером Константин похож на свою мать, память о которой для него... эх!.. сейчас я употреблю старомодное слово... в общем, память о матери всегда была для него священной. Думаю, ему неприятно было бы услышать о том, что его отец...
 Впрочем, сейчас вы всё узнаете - не буду гнать.
 
 Итак, я рискнул опубликовать свой разговор с Всеволодом Николаевичем, сгорающим от рака почки в Областной больнице N1. Он настаивал на том, чтобы я записал его на магнитофон... похоже, сам не зная, почему. Наверное, ему нужно было просто выговориться. Уходя.
 
 Недавно я побывал на нашем городском кладбище и после долгих поисков нашёл аккуратно прибранную могилу. С овального медальона щурились на меня весёлые девичьи глаза, опушенные чёрными ресницами. Густые волосы были причёсаны так, как это было модно в канун выпускного вечера 20... года. На маленьком столике прыгали воробьи, склёвывая кусочки крекера, раскрошенного мною.
 Я положил цветы на недавно крашенную полоску основания простенького памятника. За оградкой в не прокошенной траве соседней могилы стрекотали весёлые кузнечики.
 
 Её звали Елена.
 
 - Ну, вот, - тихо сказал я. - Вот и познакомились, Лена. А ты красивая...
 Ветер слабо качнул маргаритки на небольшой клумбе.
 - Понимаешь, - сказал я, - я не мог прийти раньше. Ведь, всё-таки...
 Я сам не знал, что именно "всё-таки", поэтому просто коснулся рукой памятника... и тепло нагретой белой краски было похоже на тепло руки.
 Я осторожно присел на скамеечку...
 
 ***
 
 МАГНИТОФОННАЯ ЗАПИСЬ
 (ЦОБ N1, 18 декабря 200... г.)
 
 ... вот, Новый год встречу, а до 23-го февраля уже вряд ли дотяну. Не жилец. Говорят, умирать страшно - а ты не верь. Ты хороший мужик, я знаю. Поэтому и прошу именно тебя, а то Костику ни к чему об этом говорить. Неловко как-то... он ведь Наташку очень любил, а тут узнает, что...
 Это же всё так неожиданно случилось, - я и сам не успел ничего понять...
 
 Машину купил, - помнишь? - через два года после того, как Наташка ушла. Ну, думаю, вдовец в неполных пятьдесят - что уж себя хоронить? Костик учится - тоже деньги нужны. Жить, хоть и тяжело, а надо. И начал я на своей "Маздочке" потихоньку подрабатывать. Смотрю, а за месяц отпуска деньжат срубил - не хуже, чем на заводе! Город я неплохо знаю, - на тестевых "Жигулях" его весь исколесил, - вожу аккуратно, что бы не побомбить?
 Костику компьютер взяли, интернет, понимаешь, через месяц провели... живи, парниша, радуйся! Он тогда гордый ходил - не хуже однокурсников своих из колледжа!.. Даром, что сам три месяца подхалтуривал... переводы, там... немецкий, то да сё...
 
 
 (улыбается, откинувшись на подушку; в уголках глаз блестят капельки слёз)
 
 Расчухались, в общем.... На ноги встали, наконец-то, после похорон. Я думаю - а хрена ли мне с утра до вечера на заводе корячиться, когда я не хуже ребят заколачиваю? Ну, уволился... постоянных клиентов завёл. Да что я говорю? Ты же сам с полгода по утрам на мне ездил, помнишь? Я ещё рядом с твоей конторой с тремя дамочками познакомился - им тиражи надо было от Дома Печати по киоскам развозить. Газеты, журналы. С одной двести, с другой полтораста - глядишь, десяточка за месяц и выходит. А если после обеда на диванчике брюхо не нежить - и все двенадцать-пятнадцать можно наколотить.
 А тут подвернулось моему Косте предложение - полтора месяца на Украине в Крыму пожить. Девчонка там, одна, - Инна, что ли? - у неё родители в Саках жили. Вот их из группы пять человек и поехало. Море рядом... лиманы... Я там проездом в Евпаторию два раза был, ещё при советской власти. С Наташкой ездили, с Костиком... он тогда совсем маленький был, не помнит ни хрена...
 
 Вот. И сижу я дома один. Все денежки Костику выгреб... надо как-то выкручиваться. Тётки мои, газетно-журнальные, с утра и до двенадцати меня мурыжат, днём я туда-сюда... а к вечеру - полностью на вольных хлебах. Ну, ты меня знаешь - я не всякого в машину посажу, а уж тем более - ночью. Думаю, Костик приедет, надо же хоть немного денег подзаработать...
 Вот и приноровился потихоньку по ночам бомбить. Сутки, через день, как в заводскую смену выходил! В основном от вокзалов подальше, чтобы тамошние засранцы морду не набили и покрышки не порезали. Город-то большой, всегда есть места, где ловят чаще. Машинка у меня новая, физиономия вполне приличная, можно аккуратненько работать. Вот так и мотался по городу... слава Богу, без приключений на свою задницу...
 Ну, без бабы сам понимаешь, хреново. Познакомился я как-то с одной... помнишь, она ещё в гости ко мне забегала и мы с тобой её коньяком угостили, с твоей премии? Помнишь-помнишь! Худенькая такая... весёлая. Раз в неделю заруливаю... то есть заруливал... к ней. Сто грамм, любовь-морковь... в общем, и ей хорошо, и мне неплохо. Она, правда, подкатывала ко мне с запросами - мол, жениться бы... да я пока на эти разговоры не вёлся. Думаю - Бог даст, перебьёмся как-нибудь без бракосочетаний. Вчера, кстати приходила. Ревёт... но мужичок у неё уже завёлся. Дай Бог бабе, чтобы нормально всё было! Она, ведь, человек хороший...
 
 Этим летом как раз прибыльно было! Народу много, лето-то прохладное. Там подкинешь, здесь подбросишь... в общем, нормально. А тут выезжаю - шаром покати! Покрутился-покрутился по центру... пару раз каких-то мужиков за полтинник довёз - негусто - и вдруг осенило: сегодня же 25 июня, выпускной! Родители на своих тачках у школ маячат, детишки пляшут и потихоньку в туалетах к водке прикладываются, по-взрослому - в общем, всё, как положено. Ну, думаю, дубина, выехал! Ребятки теперь до рассвета гулять будут - какой с них улов? Им эту ночь полностью отгулять надо! А кто нелюдимый или перепил лишку - всё равно родители приберут. Надо, думаю, домой направляться, хватить зря шины протирать.
 А у самого нашего дома, у поворота к школе, смотрю... видение! Стоит такая девчоночка - стройная, волосы на холодном ветру развеваются, ножки точёные в туфельки вбиты, как влитые... рассеянно улыбается и рукой от моих фар глаза прикрывает. Не голосует, нет! Просто стоит у самой дороги... и кажется мне, что раздумывает - куда податься?
 Светлячок... Я её так и прозвал потом - Светлячок...
 Подыхаю, вот... а как вспомню её такую - всю светом облитую... и рука ладошкой наружу, и платье её... веришь ли, просто переворачивается всё во мне... по-доброму, но круто так... словно всего меня наизнанку... беспощадно...
 Виноват я перед нею, слышишь? Так виноват!..
 
 ***
 
 ... включил? Ты не обращай внимания - волнуюсь я. И полгода не прошло, а как вспомню...
 ... да и мы, помирающие, все на слезу скорые...
 Нет-нет, не выключай! Сейчас, подожди... закурю...
 ... и пусть нельзя! Что мне теперь? Для меня понятие "вредно" уже не существует...
 
 ***
 
 Так я и затормозил, обомлев. А она удивилась...
 Открываю дверцу и говорю - садись, мол, красавица!
 А она улыбается и бесстрашно впархивает в машину, угнёздывается поудобнее и смотрит на меня сияющими глазами. Я даже с места не тронулся, просто смотрю на неё и рот до ушей.
 - Надеюсь, вы не маньяк! - весело говорит она мне. - А то у меня сегодня выпускной вечер и я поругалась с одним противным одноклассником. И вдобавок у меня с собой денег нет - он мою куртку утащил.
 И смело смотрит мне в лицо.
 - Как утащил? - говорю я.
 - А так, - беспечно машет она рукой. - Там и было-то двести рублей и телефон. Вот телефон жалко, а двести рублей - нет. Если вы захотите меня из машины выкинуть - то подождите минутку, я хоть немного согреюсь, ладно?
 
 И, ведь, сияет вся! Просто светится! Помню, Наташка так же светилась, когда мы с ней в восьмидесятом в её родной Карпинск приехали и она меня с подружками знакомила... Знаешь, когда протянута между людьми струнка - чувствуют вместе; одному и тому же улыбаются, каждое движение друг друга чувствуют?
 А здесь - девчоночка, которую я всего-то три минуты вижу!..
 
 - Ладно, - говорю, и понимаю, что у меня у самого улыбка с лица не сходит, - если ты не против, то попробуем твоего парнишку отыскать, хорошо? И если не побрезгуешь, то на заднем сиденье моя куртка лежит, накинь.
 - Спасибо, таинственный добрый мужчина! - весело говорит она мне и тянется за курткой.
 Знаешь ведь: у девчонок в семнадцать лет всё при всём и всё на месте. Одним движением перегнулась она через сиденье... и меня аж в жар кинуло! Даже кошки не бывают такими... такими... грациозными, говоришь? Пожалуй, да... но всё-таки этого слова мало... понимаешь? Она вся была, какой может быть только девушка её лет - ураган и роза в одном флаконе!
 
 Ну, решили мы её парня не искать, потому что он "сам придёт завтра и всё принесёт, как миленький". Такое, понимаешь, девчачье тщеславие...
 - Тогда, - говорю, - будем зарабатывать на жизнь. Не против? Поездим, авось пассажиров найдём. А что заработаем - пополам!
 Она только смеётся и сияет глазами поверх воротника моей кожаной куртки - закуталась с носом и греется.
 Какие там заработки! С ней ехать по ночному городу, с ней разговаривать, с ней смеяться, её слушать, на неё в зеркало поглядывать - вот чего я только и хотел...
 
 
 (откидывается на подушку, закрывает глаза и долго молчит. Я на цыпочках подхожу к окну и закуриваю, выпуская дым в форточку, вглядываюсь в темень прибольничной сосновой рощицы. Я знаю то, о чём сейчас расскажет мне этот измождённый, изглоданный болезнью, но по-прежнему любимый мною человек, - когда-то весёлый и шумный... приглашавший меня "на посиделки" вместе с Наташей... перерывший всю мою библиотеку... и всё прочитанное оценивающий и понимавший по-своему - крепко и правильно... Он скажет мне: "Так и началась эта сумасшедшая любовь!")
 
 ***
 ***
 
 Каждый вечер он брился и принимал душ. Одевал купленную Наташей замшевую куртку и долго крутился перед зеркалом. Купил французскую туалетную воду и не брал с собой сигарет.
 А потом...
 Потом были короткие летние ночи, когда они колесили по городу, ловя пассажиров. В основном они подбирали редкие влюблённые парочки, шушукавшие на заднем сиденье, и иногда замиравшие в томительном поцелуе... и он поглядывал в зеркало на сияющие ласковые глаза закутанной в его куртку девчонки и удивлялся тому, как ровно и мощно бьётся его сердце.
 Он уже всё знал о ней: и то, что она живёт с молодой бабушкой; и то, что её мама давно затерялась где-то в Норильске; и то, что она мечтает на будущий год поступать в театральный институт здесь же в городе, "а пока не готова, да и заработать надо хоть немного"; и то, что "Копыч, хоть и красивый, но - дурак-дураком" и подкатывается к ней с 9-го класса.
 Каждый вечер она влетала к нему в машину, как счастливая, томительно красивая бабочка, всё в том же выпускном платье, - "ох и дорого же оно нам с бабушкой обошлось!" - всегда на одном и том же перекрёстке. Вот только волосы она скалывала на затылке - причёска выпускная, - увы! - "приказала долго жить"... но это ей шло не меньше...
 Никогда он не видел её дома, - знал лишь, что это одна из хрущёвок, где-то там, в глубине микрорайона, трогавшего своей скромной бедностью. И каждое утро высаживал Светлячка именно на этом месте - она не хотела, чтобы он въезжал в путаницу дворов - и улыбалась, когда он пугался за её безопасность.
 - Все уже давно спят! - говорила она, посылала воздушный поцелуй и, смеясь, исчезала за углом старенького магазина.
 
 ***
 ***
 
 ... нет никого. Час простоял, два...
 Думаю - ну, мало ли что! Я ведь, ни телефона её не знал, ни адреса. Поехал, было, пассажиров ловить, но что-то не могу. Тяжесть давит на плечи. Кажется, что сквозь густой сироп двигаюсь - через силу. Я уж и так, и этак... снова на перекрёсток тот приехал - никого. И всё мне кажется, что вот-вот, и она снова в лучах моих фар на обочине возникнет...
 Веришь ли, до школы доехал, где её в первый раз встретил... Никого! Только окна слепые в потёмках отблескивают...
 В общем, еле-еле до двора доехал, машину оставил и приплёлся домой.
 А дома достал из холодильника водку, - с Наташиных поминок осталась ещё, - выпил стакан, не чувствуя вкуса, и рухнул на диван.
 И весь следующий день дома просидел. Всё из рук валится. Не могу себя заставить выйти и в машину сесть. Всё только о вечере думаю. Как приеду на перекрёсток, как она ко мне в машину запрыгнет. И как она спросит: "А дальше что было?" - и я начну ей рассказывать, как в 1984-м мы прилаживали ТЛД-дозиметры к манекенам, изображавшим людей, попавших в радиационный поток, и какие смешные штуки при этом приключались...
 
 Да только вечером, сам не заметил, как заснул мёртвым сном. Переволновался...
 
 Знаешь, в романах пишут, что, мол, "в первый момент главный герой подумал, что всё это сон". А я, вот, как от толчка проснулся - и сразу же понял, что это она сидит в углу на кресле и в мою куртку кутается. Темень - только с улицы от фонаря слабый свет...
 - Привет! - говорит... и слышу, что смеётся
 - Привет, - отвечаю, не вставая, а только облокотившись рукой. Улыбаюсь и вглядываюсь в темноту. - А я тебя хотел на перекрёстке встретить.
 И не вижу её толком! Коленка смутно видна... локоть... щека левая...
 - Я не смогла, - говорит она. И я в первый раз услышал в её голосе печаль. - Бабушка тоже расстроилась... если можно так выразиться. Я ведь ей всё про тебя рассказала.
 - Порадовала бабулю, - говорю. - Почти её ровесник к внучке дышит неровно. Здорово, да? Романтично!
 - Ну и что! - засмеялась она. - Зато ты хороший. Спи, давай... завтра забегу к тебе и поговорим, хорошо?
 
 Знаешь, я не знаю, как это словами сказать...
 Я просто потянулся к ней... всем телом. Как ребёнок к матери - так хотелось её за руку взять... в первый раз...
 А проснулся уже, когда солнце в окно светило. Затёк, спину разогнуть не могу. Только в кресле моя куртка аккуратно сложенная лежит... хотя я сам её в машине оставил - вдруг моему Светлячку снова холодно станет...
 
 И три дня вот так и прошли. Наверное, самых счастливых дня... ночи... в моей жизни. Днём сплю, вечером квартиру прибираю и драю, чтобы перед ней стыдно не было. Потом ложусь и засыпаю...
 Понимаешь? В общем, весь день я только и делаю, что жду её. И даже вопросов себе никаких не задаю - просто жду и всё. Вроде, как в тумане... или под гипнозом.
 А ночью она приходит и мы с ней болтаем о том, о сём... она смеётся...
 Всё, как прежде, только не в машине...
 И единственное, что меня мучает - не вижу я её! Раньше в зеркале глаза сияли... улыбка. А сейчас - густая темень. Нет-нет, рука в слабом пятне света мелькнёт - она волосы поправляет - или, вдруг, слабый отсвет от серёжки в ухе...
 И куртка... слабо-слабо... пахнет какими-то её девчачьими духами...
 
 
 (закрывает глаза и замолкает; я собираюсь закурить, но он внезапно кладёт горячую ладонь на магнитофон)
 
 ... не выключил? Подожди... ещё немного... скоро уже...
 
 ... она кутается в куртку. Я хочу подойти к ней, а она вжимается в спинку кресла и испуганно говорит, мол, не надо... зачем? Всё было так хорошо!
 И вот тут-то разница в возрасте и сказывается, понимаешь? Я, старый дурак, помню, КАК это бывает... встаю на колени перед креслом и за руку её беру...
 
 
 (плачет; я пытаюсь что-то сказать... позвать дежурную медсестру, что ли?)
 
 ... холодная у неё рука. Холодная! Я эту руку поцеловать пытаюсь... а она холодная и скользкая...
 
 И словно просыпаюсь я - впервые за последние дни!
 
 Умерла моя девочка! Умер мой Светлячок - награда моя и счастье на старости лет!
 
 ... и я реву, и она плачет....
 - Не страшно мне, - говорю, - Светлячок ты мой! Почему ты думаешь, что я испугаюсь? - и в колени холодные лицом горячим зарылся...
 А она гладит меня по голове:
 - Уходить мне надо, слышишь?
 - Не пущу! - зубами скриплю я, а самого дрожь бьёт. - Не отдам тебя, малыш, пусть и меня забирают!
 
 И я, впервые за эти ночи, вижу её лицо...
 Ох, милый, что же с нами смерть делает! Ударило мою девочку проклятое железо... правую половину скулы напрочь стесало.
 Видать, в закрытом гробу хоронили, потому что не дай Бог родным и бабушке такое видеть!
 - Ну, теперь видишь? - говорит она, а по левой щеке слёзы так и катятся!
 И я реву...
 Ты же знаешь, я на Наташкиных похоронах держался... а здесь - не могу! Это что же такое делается, Господи, что такую красоту и любовь погубило?! Ей же жить и жить, милый свет собою радовать... да только не судьба, слышишь? Не судьба ей, девчонке моей, красавице...
 
 А она мне - раз - и рот холодной рукой закрыла.
 - Обними меня, - говорит. - Не страшно?
 Какое там, страшно! Обнял я её и к левой стороне шеи губами прижался.
 
 Холодно... скользко... и жилка не бьётся...
 
 - Пойдём! - говорит... как умоляет. - Пойдём вместе, ладно?
 
 
 (Всеволод Николаевич плачет; я тоже вытираю слёзы; в коридоре слышно, как дежурная медсестра распекает больного, пойманного с бутылкой переданной ему друзьями водки)
 
 ***
 
 Когда маленькому Севе было три года, мама взяла его на взрослый бал в Дом культуры Ленинского Комсомола - огромное здание, в фойе которого уходила куда-то в облака нестерпимо красивая ёлка. Сева даже заплакал, глядя на неё - такая она была таинственная и прекрасная - покрытая сказочным льдом и переливающаяся волшебными огнями!
 Вокруг кружились весёлые взрослые люди. Они были одеты какими-то Лисичками, Снежинками и Пиратами... совсем, как в детском саду! И гремела музыка... и край гигантского зала тонул в тумане конфетти и серпантина!
 
 Где-то наверху сиял бесконечно большой плакат со Спутником и Лениным. Сева очень любил Спутник, Ленина и Гагарина. И даже стеснялся того, что Гагарина он любил больше, чем дедушку Ленина. И он стал смотреть на плакат, потому что смотреть по сторонам было так страшно и сладко, что сердце, казалось, не выдержит!..
 
 А музыка всё гремела и из сверкающего тумана вылетали какие-то люди и поздравляли маму с Новым годом, и чмокали Севу в щёчки... и хвалили его военный комбинезон, - совсем, как у кубинских "барбудос", - и его автомат, и смеялись, и совали ему в карман на животе какие-то мандаринки и конфеты...
 - С Новым годом, Сева! - кричали они ему, а он, плотно сжав губы, чтобы снова не разреветься, только кивал головой, и люди, смеясь, исчезали в урагане музыки, блёсток и света.
 - Вива, Куба! - не в силах больше сдерживать слёзы, закричал он и поднял вверх деревянный автомат.
 - Ура! Вива, Куба! Вива, Фидель!- закричали и засмеялись вокруг люди, и какой-то дяденька подхватил его подмышки и поднял высоко-высоко - туда, где гордо смотрел в сторону Ленин и летел среди звёзд маленький храбрый Спутник...
 
 - Пойдём! Пойдём скорее! - Светлячок, смеясь, тянула его за рукав.
 Всеволод Николаевич растерянно оглянулся...
 - Да хватит тебе, - крикнула ему мама из дальнего угла зала, высоко подняв руку. - Иди скорей, а то всё пропустишь!
 Какие-то весёлые люди вокруг неё одновременно бабахнули хлопушками и тотчас танцующая толпа закрыла их...
 
 Светлячок тянула его за руку через весёлую кутерьму, на ходу перебрасываясь шутками и пожеланиями Счастливого Нового Года.
 
 За кулисами сцены, в таинственном полумраке, девчонки торопливо закалывали рукава и воротнички карнавальных костюмов. Красивая женщина помогала худенькой брюнетке затянуть на поясе алый шарф.
 - Девчонки, поторопитесь, - кричала она, - наш выход через пять минут! Господи, Маринка, у тебя юбка перекрутилась! Давай скорее сюда, наказание ты моё!
 
 - Ну, вот, - сияющие глаза были совсем близко, - ты и здесь! По сторонам не смотри и на девочек не заглядывайся! Вот я тебя сейчас поцелую, чтобы все видели, что ты - мой!
 Она приподнялась на цыпочках и, закрыв глаза, едва касаясь, поцеловала его в губы.
 - Я... я хочу быть с тобой, - с трудом вымолвил он. - Как только я проснусь, я...
 
 - Не вздумай! - строго сказала она, прижавшись щекой к его груди.
 
 Девчонки лукаво поглядывали на них, торопясь привести свои костюмы в идеальный порядок. Мягкий свет как-то странно высвечивал то сверкающую корону у одной, то сдвинутую на лоб изящную маску у другой... всё терялось в переливающемся нежном тумане и приглушённой музыке...
 
 - Всеволод, вам пора! - улыбнулась женщина, внезапно возникнув перед ними. - И не надо торопить события, хорошо? Давайте, идите, а то девчонки мои на вас обоих заглазелись, а им ещё танцевать!
 
 - И не вздумай что-нибудь с собой сделать! - шепнула ему Светлячок на ухо. - Я дождусь тебя, обещаю! Слышишь?! Обещаю!
 
 И сияющий ураган завертел его.
 
 ***
 ***
 
 ... Виноват я перед нею...
 ... Я, ведь, должен был почувствовать в этот день... приехать... когда её сбила машина!
 Знаешь, я, ведь, так и не узнал, как её зовут и где она живёт... жила. И на похоронах не был...
 Но я не чувствую, что Светлячок сердится...
 И теперь, рассказав... нет... пережив всё снова... я думаю, что это неважно. Где-то там и сейчас играет музыка... и светится конфетти... и Спутник летит...
 И там меня ждёт моё смешливое счастье.
 И я возьму её за руку... и мы вместе попросим прощения у Наташки - прости, но мы не можем жить друг без друга... и она поймёт и улыбнётся... и мама строго скажет - знаю я тебя, - не обижай девочку, понял?
 
 И будет бал!
 
 
 ***
 ***
 
 
 P.S. Я встаю со скамейки и бережно глажу скос памятника - крашеное железо дешёвенькой стелы, по всему видать - сваренной из листов железа "тройки" бесплатно на бывшей бабушкиной работе.
 Мне хочется что-то сказать... но я не могу найти слов.
 
 Я вспоминаю Любимую Девушку, которую не видел уже много лет, и которая давным-давно вышла замуж. И я поднимаю голову и смотрю в небо сквозь ветви горячих от солнца сосен.
 Я твёрдо знаю - играет музыка. И сияет волшебными огнями новогодняя ёлка! И Светлячок никогда не расстанется со своим любимым...
 
 - Удачи, ребята! - шепчу я и осторожно, стараясь не наступить на цветы, выхожу через маленькую калитку в ограде могилы. - Удачи вам! Навсегда!
 
 
 2006 г.