Красная сирень

КРАСНАЯ СИРЕНЬ.
Повесть.



Посвящается памяти
Петербургского школьника
Романа Лебедева.

- Андрюха, опять забрался в свой тайник? - кареглазый подросток, в серой, поношенной куртке и тщательно отглаженных черных брюках, наклонив кудрявую черноволосую голову, перешагнул высокий порог. С брезгливой гримасой вдохнул теплый, с запахом гнили и плесени, чердачный воздух.
- Хоть бы предупредил, целый час тебя искал, по всей школе.
Осторожно ступая по пыльным, поскрипывающим половицам узкого прохода, прошел среди обветшавших картонных коробок и деревянных ящиков со старой рухлядью, к свободному «пятачку» перед окном.
 
Белокурый мальчик на узком подоконнике медленно повернул голову. Пухлые губы дрогнули, на бледном овальном личике отразилось раздражение. Явился! Нет ничего лучше одиночества. Погрузиться в воспоминания, помечтать, послушать тишину. Он пригладил непокорный хохолок на макушке.
- Ты, Серега? - и отвернулся к окну.

Сережа, опершись руками, повис на затертой, будто отполированной, доске оконного проема.
- Красотища! Обзор! Город как на ладони.

Купол древней церквушки, с покосившимся золоченым крестом на маковке, голубой изгиб реки, старые и новые пятиэтажки, зеленый парк с каруселью, убегающие вдаль, змейки железнодорожных путей.

Громкий свист оглушил друзей. Будто натянутый парус, белое полотнище птиц высоко зависло среди редких перистых облаков в серо-голубом, знойном, летнем небе. Озорник голубятник заливисто по-разбойничьи свистнул и разлился мелкой короткой трелью. Крылатое покрывало, словно разбитое зеркало, рассыпалось, серебрясь перьями в лучах ласкового солнца.

Серые, лучистые глаза мальчика наполнились восхищением и завистью.
- Смотри, Серега, - восторженно прозвучал его голос. - Высоко забирает, крылья раскинул и парит, парит, как самолет. Сейчас падать будет. Опять взмыл. Это он перед самкой кружит, внимание привлекает, хвастает смелостью и умением. Счастливый Витька, своя голубятня!

Сергей равнодушно проследил за резвящейся стаей, зевнул и спрыгнул с окна. Подвинул ногой пустой ящик, сел, снял куртку, расправил на коленях, исподлобья глянул на друга. Чего хорошего сидеть среди хламья, на голубей любоваться. Вот рыбалка - сила! Сядешь на зорьке у речки, свесишь босые ноги. Прохладная вода не колышется, щекочет ступни, холодок гуляет под одеждой. Тишина! Медленно на горизонте, будто со дна реки, выплывает солнышко. Первые лучи скользнули по воде, пробежав светлыми полосками, высветили дно. Зашныряли фонариками, мальки. Ожили, засверкали радужными разноцветными мазками, камешки. Свистнула первая птичка, откликнулась другая, третья, и лес, на крутом берегу, огласился стройным щебечущим, на высоких нотах, хором пернатых, возвещая о приходе нового дня. Закинешь удочку и не дышишь. Качнулся, заиграл, нырнул поплавок. Не зевай, подсекай. Красавец лещ, блестя чешуей, трепещет в руках, раскрывает немой рот, «ругается». До обеда пол ведра наберешь. Тетка в чугунок сложит и в русскую печку. Уха - вкуснятина, не оторвешься!

 Сергей почесал кончик носа, громко рассмеялся.
- Духотища! Гроза будет! У меня всегда нос чешется к грозе.
Андрей слез с подоконника, отряхнул старенькие темно-синие брюки, пристроился рядом с другом.
- И что сидишь на чердаке? - сплюнул Сережка, - о чем мечтаешь?
Андрюша оправил рукава сине-черной клетчатой рубашки, перешитой с чужого плеча, застегнул пуговицы на манжетах.
- Сегодня мать во сне видел. С тех пор, как померла, часто снится. Гладит по голове, целует, - он вытер рукавом вспотевший лоб.
Сергей понимающе кивнул. - Скучаешь?
- Жаль, совсем молодая была. Папка на машине разбился, она после год прожила. Каждый день на могилку ходила. Домой придет, ляжет в постель, отвернется лицом к стене и лежит не двигаясь: «Голова болит, не тревожьте, отдохну немного». С фабрики начальник приходил: «Хватит, Алена тосковать. У тебя мать старушка, дети подрастают». А она: «Неинтересно жить, каждую ночь Саша зовет», отец значит. Так и померла.

Cергей положил руку на плечо товарища.
- Плохо без мамки! Сколько тебе тогда было?
- Восемь, пять лет прошло.
- На кладбище ходите?
- А как же, с бабулей, на Родительское. Они с папкой рядом лежат. Кресты покрасили, сирень посадили. Красиво, когда цветет. Тихо там, спокойно, только бабуля каждый раз плачет, слушать тяжко.
 
Андрей обнял руками колени, положил на них подбородок, закрыл глаза. В памяти прозвучал голос диктора: «Говорит Москва! Московское время семь часов». Невысокая стройная женщина раздвинула тяжелые красные гардины, распахнула оконную раму. Ласковый ветерок впорхнул в комнату, перепутал пряди светлых, струящихся до пояса, волос, раздул полы, незастегнутого японского халата. Огромные лиловые бабочки, разбросанные по его голубому полю, взмахнули крыльями. Трехлетний, светловолосый, розовощекий малыш, с припухшими от сна алыми, как спелые вишни, губами, сел на постели, протер кулачками заспанные глазки. Путаясь в фалдах длинной голубой ночнушки, соскользнул с кровати, коснулся маленькими босыми ножками прохладного дощатого пола. Громко шлепая ступнями, преодолел расстояние до родительского ложа, отогнул край огромного, малинового одеяла в душистом белом пододеяльнике, и юркнул в «норку». Зажмурив глаза, замер, прижавшись к горячему телу отца, с благоговением вдыхая запах пота, табака и лаванды.
 
Сережка поглядел на притихшего товарища, в глазах защипало. Плохо без мамки и папки. Мои, целый день на работе, одному даже есть не хочется. А в выходной, мать блинчиков с творогом напечет, пальчики оближешь. За двойку никогда не ругает и отцу не говорит, пока тот дневник не раскроет. Обнаружит пару, глянет так, под ложечкой заскребет, провалиться со стыда.
- Ишь, ветер разбушевался, - прислушался Сережка, - а только что тихо было, говорю, гроза будет.

Андрейка тяжело вздохнул.
- Хорошо мы жили. Папка шофером работал, начальника фабрики возил. Вечером соберемся за ужином, бабуля пирожков напечет.
- Она вкусно готовит, - сглотнул слюну, Сергей.
- Печет только по праздникам, денег постоянно не хватает. Картошка, суп с потрошками.
- Лешка не подрабатывает?
- Он учится. Ему все равно, что надеть и съесть. К наукам способности, страсть. В позапрошлом году бабка унижалась перед директоршей, чтобы Лешку в десятом оставили, старшие классы платные.
- Ну, ведь оставили.
- В порядке исключения, вот и просиживает дни и ночи над книгами, чтобы не отчислили. В Московский университет на физмат собирается. Лешка - молодец. У него и друзей нет. Мишка из их класса иногда заходит, такой же умный, одни книжки и задачки на уме. А я сяду за уроки, в голове мысли об отце, о мамке.
- А говорил, в космонавты пойдешь? - сощурился Сергей.
- Была такая мечта! - Андрей помял мочку уха. - Да разве возьмут. Десять закончу, пойду работать.

Сергей почесал затылок.
- Цели у тебя нет, оттого и скучаешь.
- Какая цель? - в голосе мальчика прозвучала досада. - Когда постоянно жрать хочется. Хорошо тебе, отец милиционер, мать медсестра, единственный сын. Что ни попросишь, купят.
Сережа обиженно засопел.
- Им месяцами зарплату не выдают.
- Зато у тебя тетка в деревне. Картошку, капусту, огурцы привозит.
Андрей встал, заложив руки за спину, обошел вокруг друга.

Сергей поднял щепку, начертил на пыльном полу замысловатый узор.
- Сам пробовал работать?
- Я маленький, двенадцати нет, не берут. - Андрей подтянул ремень на выцветших брюках. - Да, и кем работать, улицы подметать?
- Хоть бы и улицы.
- Ты бы пошел? - скосил глаза на товарища, Андрейка. - Девчонки засмеют. Верка со мной не разговаривает, в кино с Витькой из десятого «Б» ходит. Он одет хорошо, папа фирмач, на Тойёте разъезжает, а я нищий. - Андрюша с горькой усмешкой взмахнул перед собой рукой с головы до ног, склонился в низком поклоне. - Вот, весь перед вами, гляди, ботинки порвались, - приподнял ногу. - Забил два гвоздя, немного держит, надолго ли?

Сережа провел пальцем по стопке книг, перевязанных бельевым шнуром.
- Пылища здесь у тебя, хоть бы порядок навел.
- К чему мне порядок! - повысил голос мальчик и пнул ногой коробку, доверху наполненную старой обувью.
- У-у-у - обиделся Сергей. - Умный, ты, больно, критикуешь много, раскричался!
- Ладно, не обижайся, извини.- Андрей присел на ящик.- Знаешь, Сережка, мамка рассказывала, они в школу форму надевали. Никто не выпендривался кроссовками, иностранными джинсами. Получали меньше чем сейчас, а хватало и на кино, и на мороженое. Мальчик опустил глаза, пряча злые слезы.
- Только не верится! Я как представлю, стану взрослым, страшно становится. Учиться не хочу. Понимаешь, не потому, что не хочу, а потому, что не знаю, куда устроюсь после учебы. Заводы не работают, на фабриках нет сырья. Официантом в частный ресторан? Думать о будущем неинтересно.
 
Сергей вскочил с ящика, подбежал к окну.
- Глянь, облака скучились, пойдем скорей, гроза идет.
- Пойдем! - Андрей проглотил комок, подкативший к горлу, набросил на плечи старенькую синюю курточку. Обида захлестнула мальчика. Разоткровенничался, а он даже не дослушал, дождя испугался. Конечно, кому интересны мои печали!

Друзья спустились с чердака, и попали под хлынувший дождь.
- Ой, как лупит, - Сережка широко развел руки, подставил лицо под прохладные струи. - Свежими огурцами пахнет, настоящий летний ливень.
Андрей натянул куртку на голову, оглядел ботинки. Пока дойду, промочу ноги.
Перепрыгивая через лужи, мальчики побежали к серым « хрущёвкам».

Из подъезда, чуть не сбив их с ног, с взъерошенной соломенной шевелюрой, выскочил, подтягивая на ходу старые, серые штаны, Ванька.
- Куда? Дождь как из ведра! - поймал его Сережка за выбившуюся сзади из брюк, грязную рубаху.
- Кота моего, рыжего, не видали, только что выбежал? Колбасу, зараза стащил со стола. Я из холодильника достал, а он спер.
- Плакала твоя колбаса, - расхохотался Сергей. - Догонишь ты его, жди. Ничего, переживешь! - хлопнул Ивана по пухлому животу. - Кот тоже жрать хочет, а тебе не грех поголодать, а то скоро Юрку Винни-пуха догонишь, в дверь не пройдешь Хорошо на дармовых харчах, мамка тащит из ресторана, а ты, небось, и рад, ничем не брезгуешь.
- Да, ладно, - обиделся Ванька. - Я и так мало ем, природа у меня такая. Если бы твоя принесла, тоже бы не отказался.
- Не кисни, шутка! «Бамбармбия»!

Сергей снял новенькую бежевую ветровку, стряхнул, подмигнул однокласснику. - Кто вперед, на пятый! И ринулся по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Ванька побежал следом.
- Как всегда, твоя взяла! - тяжело дыша, остановился Иван на площадке, смерив завистливым взглядом усмехающегося Сергея, прижавшегося плечом к обитой коричневым дерматином, двери. - Что попросишь на этот раз?
- Живи, пока! - прикрыл левый глаз, мальчик и пригладил пятерней кудрявую голову.

Вбежав в прихожую, Сергей сбросил ботинки, швырнул на тумбочку куртку, показал язык большому овальному зеркалу, висевшему на стене, и громко фальшиво запел: «А миллион, миллион, миллион алых роз…». Песня эхом отдалась в пустой квартире. Эх, опять обед самому греть! Ополоснул под краном руки, наспех вытер полотенцем. Вышел на кухню, достал из холодильника кастрюлю, поставил не плиту, зажег газ, заглянул под крышку. Борщ на свином сале, не богато! А в воскресенье мать гуляш с гречкой обещала. С мамкой и папкой хорошо! Жаль Андрюху! Зато у меня брата нет, а у него есть.

 Мальчик зачерпнул половником согревшуюся пищу, налил в глубокую белую тарелку, поставил на небольшой пластиковый столик. Достал из хлебницы толстую черную горбушку, не доеденную утром. На горбушки в семье никто не посягал. Подложив под себя ногу, уселся на высокий, деревянный стул. Откусил большой кусок, шумно потянул из ложки горячую жидкость и аппетитно зачавкал.
 + + +
Поднявшись на второй этаж, Андрей старательно вытер ноги о свеженамоченную тряпку, нажал кнопку звонка.
- Касатик, мой, - открыла дверь невысокая, худенькая старушка, ласково погладила внука по волосам. - Промок, где ходил? Мой ручки и садись кушать, Алеша уже пообедал.

Андрюша снял куртку, повесил на вешалку, прошел в ванную. Намыливая руки, оглядел себя в зеркале. Курносый, потому и не нравлюсь. Перед глазами возник обожаемый образ: большие голубые глаза, взмах черных густых ресниц, каштановые локоны, ласкающие нежные девичьи плечи. Ну и не надо, ну и пусть, обиженно произнес он вслух. Дура! Прищурил глаза, высунул язык, скорчил рожу. Глубоко вздохнул, пригладил волосы щеткой, оправил рубашку, подтянул брюки, закрыл воду и прошел в кухню. Подвинув табурет, сел, поставил локти на стол, подпер руками щеки.

 Все, как при мамке: аккуратно расставленные на полках жестяные, красные в белый горошек, банки с крупой, чаем, солью. Кастрюльки, сковородки спрятаны в шкаф. Папку каждое лето заставляла белить стены, красить белой краской полки, шкафы, табуретки. Мамка любила порядок, хотя редко готовила, чаще, бабулька. А нынче стенки потемнели, краска облезла. Денег нет ни на краску, ни на побелку. У окна раньше стоял маленький столик. Тихонько стрекочет швейная машинка. Из-под лапки движется красная в белый горох, ткань, любимый мамкин цвет. Светлые волосы высоко сколоты на затылке. У корней на шее кудрявятся мелкие завитки. Он подкрался к матери и поцеловал. Женщина вздрогнула, рассмеялась. Притянула голову сына, коснулась губами лба.

Андрей провел ладонью по глазам, прогоняя видение. С нежностью поглядел на сморщенные, неухоженные руки бабки, собирающие нехитрый обед: картошка, хлеб, чай с бубликом. Опять картошка, или суп без мяса. Каждый день одно и то же, если скажу, заплачет.
- Проголодался, касатик? Сядь, как следует!
Мальчик покорно снял со стола локти, склонился над горячей, политой подсолнечным маслом, картошкой.

Афанасьевна присела на краешек старенькой табуретки, расправила на коленях ситцевый выцветший, лиловый фартук, с умилением поглядела на внука. На Леночку похож, прямо копия, и ложку держит, отставив мизинчик.
- Как дела в школе? Двоек не нахватал? Учительница довольна?

Андрюша медленно проглотил еду.
- Бабуль, деньги на ремонт собирают, - провел пальцем по обветшалой бежевой клеенке, скатал хлебный шарик.
Старушка шлепнула ребенка по руке.
- Сколько раз говорила, не играй с хлебом, грех! - поджав губы, покачала головой.
- Господи! Где ж взять? Неужто не дают городские власти? На ремонт! Мне накормить вас надо, одеть, обуть. Может к сентябрю, соберу. Отложу немного с пенсии, пока в лагере будешь. Алешка в колхоз на подсобку поедет. А сейчас нету, так и скажи.
Андрей отодвинул тарелку.

- Говорил, все сдали.
- Так нету, касатик. Пусть подождет до сентября.
Мальчик встал из-за стола, поцеловал старушку в морщинистую щеку.
- Спасибо, бабуль! Ладно, скажу, не расстраивайся, давай, помогу, - собрал на поднос грязную посуду, поставил в мойку.

Афанасьевна стерла влажной тряпкой крошки с клеенки.
- Садись здесь уроки учить, в комнате Алеша занимается.
Затянув на макушке, концы белого в синюю клетку, платка, загремела посудой в раковине. Слава Богу, накормила! Кто-то и дома не имеет, голодный, холодный. Раньше тоже всякое бывало. То густо, то пусто, муж не придирался, что приготовлю, то и съест. Вот при Саше пожили, стол к ужину накроешь, сердце радуется.

- Бабуль, а, правда, раньше в школу форму надевали? - прервал размышления старушки мальчик, подняв на бабку ясные глаза.
Женщина повернула к внуку, раскрасневшееся лицо.
- Правда, милок.
- И не было бедных и богатых?
- Да, как сказать, одни получше жили, другие похуже, но такой разницы, как нынче не было.
- Отчего теперь по другому?
- Так получилось, вырастешь, поймешь.

Привычным жестом, повернула тарелку под струёй, стряхнула, поставила на сушилку, вторую, третью.
- А я не хочу расти! - голос ребенка перекрыл звук шумящей воды. - Лучше остаться таким как сейчас.
Афанасьевна вздрогнула, вытерла руки о фартук, подошла к Андрею.
- Да, что ж, ты, такое говоришь!? - перекрестилась женщина. - Грех так говорить! Как это, не хочу? Андрюшенька, сынок, что с тобой? Что случилось?
Мальчик провел рукой по лбу.
- Страшно, бабуль. Как подумаю о будущем, сердце заходится. Лучше не жить. Богатым не стану, а как сейчас, не хочу.

Старушка вытерла концом платка прослезившиеся глаза, притянула к груди голову мальчика, поцеловала в макушку.
- Господь, с тобой, Андрюшенька, маленький! Даст Бог, все изменится, и вырастешь, и богатым станешь, и детишек своих поставишь на ноги. Жизнь сложная штука, заранее не предугадаешь.

Андрюша отстранился, сердито глянул на старушку.
- С чего богатым стану? По мановению волшебной палочки?
Бабка махнула на внука рукой.
- Не рассуждай много, лучше уроки делай. Что говоришь, слушать страшно. Надо же придумал, расти, не хочу, богатым не стану.
Старушка потянула с головы платок, седые волосы в беспорядке рассыпались по плечам.
- Стараешься для них, стараешься и вот благодарность. Жить ему не хочется!
Афанасьевна закрыла лицо платком и вышла из кухни.

Ну, вот! - вздохнул мальчик. - Опять слезы. А что я сказал? Он разложил на столе книги, тетради. Раскрыл учебник, помял мочку уха, перевернул несколько страниц, но алгебра не заняла мыслей. Подложив под себя ногу, прижался грудью к столу, погрыз кончик ручки. Почему есть бедные и богатые? Одним всё, другим ничего. Кто распределяет блага и за что? Вырастешь, станешь богатым! - тихо повторил он бабушкины слова. С неба, что ли свалится богатство? Вон, Юрка! Дом на пригорке, мать каждый день наряды меняет. У отца лучший ресторан, машина. Родственники денег из Америки прислали. А где я возьму? Одна бабка с мизерной пенсией. Неимущие мы, как теперь говорят. Слово-то, какое гадкое придумали. Неимущие, значит, ничего не имеем, ничего нет, и не будет. Лешка на лето в колхоз поедет. А меня не пускает, в лагерь отправляет. Вот и пойми, вырастешь, разбогатеешь, а работать не дает. Сережка указывает, цель надо иметь, цель нужна. Зачем? У бабули, какая цель? Нас вырастить. Она постоянно приговаривает: выращу, потом и помирать можно. Все равно помирать. И я умру, как мамка. И какая разница, богатый, бедный, все одно, лежи в земле.

- Андрюха! - донеслось со двора. - Выходи!
Мальчик слез со стула, потер под коленкой занемевшую ногу. Прихрамывая, подошел к окну, откинул занавеску. Сладковатый воздух пощекотал ноздри, теплый ветерок погладил щеки, перебрал вихры. После дождя асфальтовые дорожки поблескивают свежими лужами. Песочница заполнилась постоянными посетителями, покачивающими разноцветными панамками, словно цветы на клумбе. Одну из больших луж атаковали воробьи. Растопырив крылышки, весело подпрыгивают, обдавая себя искрящимися, в солнечных лучах, брызгами.

- Андрюх, выходи, в футбол играть!
Сережка в серых шортах и красной майке важно выставил ногу, в новенькой, белой с синей каймой, кроссовке. Высоко над головой поднял мяч.
- Папка принес, не новый, но еще крепкий.
Ванька ковырнул пальцем в носу, прищурил левый глаз.
- Я на ворота, а ты нападающим, вместо меня.

Андрей оглядел площадку с пробивающейся из влажной земли, зеленой травой. Славно пробежаться по лужам, ударить мячом по воротам! Ванька ни за что не поймает. Ботинки не выдержат, а в сандалии пыль набьется, в чем в лагерь поеду. И спортивки вот-вот развалятся. Хорошо, учебный год скоро закончится. А то и на физкультуру не в чем пойти. Им овладело чувство зависти и враждебности. Новые кроссовки, настоящий футбольный мяч. Развлечения не для меня.

- Уроки делаю, не могу! - он вернулся к столу, сел на табурет, закусил ручку.
- Поиграл бы с ребятами! - заглянула в кухню, бабка. - Сидишь и сидишь дома, поди, уже и уроки сделал.
- Еще не сделал, бабуль, - покраснев, пробубнил мальчик, переживая собственную ложь. - Завтра по математике должны вызвать, у меня спорная оценка за четверть.
- Ох, - вздохнула бабушка. - Сам знаешь, совсем скуксился, один и один.
Андрей склонился над тетрадью, потер рукой лоб. Разобью сандалии, будет причитать и плакать, не за что купить.

Афанасьевна прислонилась к притолоке, скрестила на груди руки. Позавидовал. Сережке, кроссовки купили. В комиссионке, Михайловна говорила, она все знает. Может, осенью и ему купим, что ж из-за ботинок детства себя лишать. Другой бы и не задумался, побежал, а он переживает. Как не ребенок, прости, Господи!

Мальчик почувствовал взгляд, повернулся.
- Ты что, бабуль? Мне ничего не нужно, иди, отдыхай, я никуда не пойду.
Женщина покачала головой и вышла.
Андрей отложил книгу. Наверное, что-то сказать хотела и не решилась. Всем не нравлюсь, все мною недовольны. А мне и не нужен никто.
+ + +
Тюлевые занавески качаются на открытых окнах, задевая, расставленные на подоконниках, цветы в глиняных горшках. На полках в шкафу застыли книжки. С портретных рамок приветливо улыбаются известные писатели. И только старенький, голубой глобус грустно повесил голову, предчувствуя тихие, скучные дни долгого, одинокого лета.

Солнечный зайчик впорхнул в окно, озорно скакнул по глянцевым листкам герани, скользнул по классной доске, «удивившись» написанному: «До свидания школа! Да здравствуют каникулы!»

Марья Алексеевна подошла к заваленному цветами, столу, поправила шпильку в густых черных волосах, тронула тонкими длинными пальцами, с коротко подстриженными ногтями, хрустальную, брошь на нарядной, обшитой, кружевом белой кофточке. Какие они разные! Рыженькая, упитанная Рая, глаза, - угольки, кудри не знают расчески. Жизнь бурлит, как в гейзере. Строгая, черноволосая, Нина, совершенно не похожая на подругу. Красавица Вера: каштановые локоны, голубые глаза, уже ресницы подводит. Мальчишки из старших классов на нее заглядываются. Рассудительная Люда глядит в окно, скучает. Веснущатый, рыжий Борька. Ребята дразнят, а он не обижается, добрый мальчик. Прагматичный Сережа, единственный, сумевший подобрать ключик доверия к Андрюше Рогову, пережившему семейную трагедию. А тот смотрит на Веру, глаза светятся лаской и нежностью. Девочка не замечает его взгляда. Прикусив кончик языка, карандашом старательно выводит на листке бумаги узоры, наверное, придумала фасон нового платья. Юра Соснов, сын нового «русского». Круглый, надменный, мыльный пузырь. Дети Винни - пухом прозвали. Винни-пух - толстяк и добряк, а он разве, только фигурой схож. Маленькая, худенькая серенькая «мышка», Галя. Не расстается с носовым платком, глаза на мокром месте. В сущности, все еще дети.

- Вот и сдали последний экзамен! Теперь ученики восьмого класса. Поздравляю! Молодцы! Отдыхайте, набирайтесь сил. Девочки, не забудьте взять цветы домой, как договорились, принесете в сентябре. Завтра, кто едет в лагерь, в половине восьмого на площадке у школы с вещами. Сейчас свободны.

Ребята вскочили и с визгом, обгоняя друг друга, побежали к выходу.
- Ой, как хорошо! На горизонте - лето! - крикнула Вера и, подняв руку, подпрыгнула высоко вверх, пытаясь коснуться потолка.
- Позагораем всласть, правда? - догнала подружку, Люда, заплетая на ходу, растрепавшуюся русую косу.

Андрей, не торопясь, сложил тетради в старенький ранец, медленно побрел к двери.
Марья Алексеевна с жалостью посмотрела на худенького подростка в полинявшей курточке, собрала цветы в букет, повесила на руку большую, черную сумку.
- Андрюша, не забудь передать бабушке, чтобы деньги принесла.

Мальчик остановился, сморщил нос, потер мочку уха и ничего не сказав, вышел из класса. Привязалась, принеси, принеси. Вредная баба!

Зря напомнила, посетовала женщина, знаю, нет у них денег. Обидится и в лагерь не поедет, а бабушка просила Анну Леонидовну взять мальчика на отдых.

Андрей, склонив на грудь, голову, медленно бредет по опустевшему коридору. А совсем недавно от шума, закладывало уши, рвались штаны на изгибах, потертых лестничных перил. Раз ступенька, два ступенька. Просторный холл обиженно открыл глазницы высоких окон. Пустые вешалки раздевалки, скамейка вдоль стены. На стене стенд с фотографиями лучших учеников. Светловолосый симпатичный мальчик в белой рубашке, на макушке торчит, непокорный вихор. Мальчик улыбнулся своему изображению, быстро просмотрел ряды фоток. Фотография девочки отсутствует. У нее тройка по химии, вспомнил Андрей. Жаль, унес бы с собой. Распахнув тяжелую стеклянную дверь парадного входа, застыл на крылечке, оглушенный криком.

Мелькая голыми, пухлыми коленками из-под коротенькой черной юбочки, Рая, подняв над головой, портфель с громким хохотом, вприпрыжку несется за убегающим Ванькой.
- За косы дергать девчонок, ну погоди, только догоню!
- Догони, догони! - подстрекает девочку Ваня, развивший небывалую, для него скорость.

Андрюша безучастно посмотрел на одноклассников, наморщил лоб. Чему радуются? Еще один год прошел. Каждый день одно и то же. Учись, работай. Для чего?
За решетчатым забором мелькнула знакомая, изящная фигурка в шелковом, голубом платье. Рядом черноволосый, высокий, широкоплечий юноша в синей спортивке. Сердце учащенно забилось и заныло. С Витькой пошла! Жгучая обида исказила лицо, глаза наполнились злыми слезами, спазмы сдавили горло. Ну и пусть, и не надо! Мне и так хорошо! Он перебежал через двор, перешагнул порог ограды, огляделся. Девочка и ее спутник словно растворились. Перекинув ранец через плечо, Андрей быстро зашагал по улице. Всех ненавижу! Прошептал мальчик, сжав кулаки.

Ноги привели к знакомой девятиэтажке. Зайдя в подъезд, Андрей огляделся и бегом поднялся на чердак. Осторожно пройдя по пыльным доскам, выглянул в окно, потянул носом аромат цветущей черемухи. Аж, до верху запах! А в нашем дворе три старых дуба, от них только тень. Мальчик провел рукой по волосам, взъерошил волосы. Какое мне дело до них. Может, и в моей жизни произойдет чудо. Стану богатым, знаменитым. Пожалеет, что не заметила. Скоро сирень зацветет. Мама любила цветы в кистях: белые, сиреневые, со сладким одурманивающим запахом. Папа каждый день приносил. Мать спрячет лицо в лепестки и звонко, как колокольчик рассмеется. Перед мальчиком возник другой образ: бледное лицо, красные, опухшие от слез, глаза, черная, завязанная на затылке, косынка. После смерти отца, у матери сгорбилась спина, охрип голос. Однажды, после уроков, нарвал в школьном саду охапку сиреневых цветов, надеясь обрадовать. Она погладила по голове: «Спасибо, сынок, больше не приноси». После у зеркала долго расчесывала светлые волосы и горько плакала, наверное, отца вспоминала.

Андрюша присел на ящик, снял куртку, расстелил на коленях. Почему разбился отец? Погиб и директор фабрики. Случайность, или подстроили? Надо у бабули расспросить. Хотя, откуда ей знать. Вот тебе и цель! Стать богатым, чтобы погибнуть. Всё равно умирать! Хоть бедным, хоть богатым.

 Из старой коробки послышался легкий шорох. Мыши! Мальчик обвел взглядом помещение. Пыль, склад старых, никому не нужных вещей. Весь дом тащит. Почему не выбрасывают на помойку? Жаль расставаться? Вдруг что-то понадобится? Вещи жаль, а человека сразу закапывают в землю. Уже никому не понадобится. Вот и пойми ценность жизни. Вещи берегут, даже когда износятся, а людей и при жизни мало ценят. Надо бережнее относиться к живым, кому нужна любовь, уважение, поклонение, после смерти. Андрей поставил на колени локти, обнял голову руками. Чтобы открыть свое дело, нужны деньги, уставной капитал. С бабкиной пенсии откладывать? Даже если начать копить уже сейчас, пока школу закончу, наберется немного. По телевизору говорили, кредит дают на малый бизнес под залог, или по поручительству. У меня ни залога, ни поручителя. Все ударились в бизнес, будто только в бизнесе счастье. А кто будет учить, лечить, на заводах работать? Все равно, богатым быть лучше, чем бедным.

 Он закрыл глаза и представил. На черном, «шестисотовом», подъехал к школе. Небрежно хлопнув дверцей, вышел из машины. Серый, с блеском, костюм, белая рубашка с бабочкой, в руках огромная охапка белой сирени. Подошел к девочке, бросил цветы. Лепестки, как снег, покрыли каштановые локоны. - Ты любишь сирень?Девочка скептически улыбнулась. - Обожаю красные розы!

Андрюша вытер рукавом рубахи, выступившие на глаза, слезы. Красивая сказка! Она меня никогда не полюбит! Вздохнул, сжал виски руками. Завтра в лагерь! Что интересного, и дома скукотища. Уехать в путешествие? Стучат колеса, мелькают в окне деревья, леса, станции. Едешь долго, долго. Или на корабле плывешь. Выйдешь на палубу, кругом вода. Чуть колышутся, вздыхают волны, дельфин высунул из воды длинную морду. У темнеющего горизонта красное солнышко плывет над волнами. Лучи, как стрелы. Спрячется, все погрузится во мрак, и не понять, где вода, а где небо. И засверкают холодным светом, звезды, охраняя только им известную, тайну жизни и смерти.

Прогудел поезд. Андрей очнулся от грез, посмотрел на светлеющий глазок окна. Стемнело, и не заметил. Поднялся с ящика, медленно натянул куртку, и, волоча за ремень сумку по полу, осторожно пошел к видневшемуся в сумерках, дверному проему.

- Где ходишь, вся изнервничалась! - бабка вышла из ванной, вытерла руки о клеенчатый передник. - Сережа спрашивал.
- Завтра в лагерь уезжаю. Марья Алексеевна просила, деньги принести. Один не сдал, стыдно. Он снял ботинки, повесил куртку на крючок старой деревянной вешалки, прошел в кухню.

- Не переживай, миленький! - догнала бабуля. - Сама объясню. Кушать будешь?
- А что есть?
- Суп с потрошками.
- Не хочется, пойду, лягу.
- Ну, иди, иди, дорогой, отдыхай. Спокойной ночи!

Ох, Господи! Перекрестилась старушка. Странный мальчик, весь в мать и лицом и характером, постоять за себя не умеет. Всё в себе носит. А что скажет, так и слушать страшно. Не хочу быть взрослым. Ох, тяжко ему будет в жизни.
 
Она сложила в таз чистое белье, вышла на балкон, вдохнула свежий, прохладный воздух. На темном небе рассыпались звездные светлячки. Шепчутся листья под легким ветерком. Освещая, улицу фарами, спешат редкие припозднившиеся машины. Старушка поправила над барьером ветку красных цветов, вьющихся, по натянутой вверх веревке, облокотилась на шершавый выступ барьера. Светятся окна гастронома, люди покупки делают, торопятся домой. Все проходит и плохое и хорошее. Жизнь всегда интересна, в любом возрасте. Хочется подольше пожить.
 
Афанасьевна отошла от барьера, взяла из тазика рубашку, стряхнула, перекинула через одну из веревок, натянутых вдоль балкона для сушки белья, закрепила деревянной прищепкой. Развесив белье, подняла пустой тазик, тяжело перешагнула порог. Опять поясницу крутит, к дождю.

 Часы пробили двенадцать. Припозднилась сегодня. Пора на покой. Устала за день. Гляну, как мои касатики. Вошла в спальню, остановилась посреди комнаты, приложила руки к щекам. Когда-то, в левом углу от окна стояла большая кровать с тумбочками, рядом трюмо. Саша купил. Леночка на нем флакончики с духами, кремы раскладывала. Ваза с живыми цветами. Зайдешь, аромат опьяняет, сирень очень любила. После смерти дочери, продала, и кровать, и трельяж, слишком тягостны воспоминания. Да, и дети подросли. Алешке диван, Андрюшеньке кресло раскладное, соседка отдала по дешевке. Остался шкаф у стены. Огромный, с широкими дверцами и зеркалом.

Старушка тихонько вздохнула, неслышно перевела дыхание, подошла к Алеше. Сладко спит, одеяло натянул до подбородка. Пошли ему, Господи, удачу! Перекрестила юношу и приблизилась к Андрюше. Согнул ноги в коленях, свернулся в клубок, вылитая Леночка. Завтра в лагерь поедет, отдохнет. Осенью в восьмой пойдет. Осенила мальчика крестом. Сняла с головы косынку, вытерла вспотевшее лицо. Постояла несколько секунд и на цыпочках вышла из комнаты, осторожно притворив дверь.

Старенький диван с трудом раздвинулся. Сил не осталось, вздохнула старушка. Достала из тумбочки постель. Расстелила простынь, положила в изголовье подушку, расправила одеяло. Сняла кофту, опустила на пол юбку, перешагнула, тяжело приподнимая ноги. Сложила одежду на покосившийся стул. Натянула на сморщенное с обвисшей кожей, тело, длинную синюю ночнушку. Села поверх постели, положила натруженные руки на колени. Вот и выросли дети! Без отца, без матери. Что могла дать? Дочку растила без мужа, надеялась, Бог счастье пошлет. Александр уж как любил ее, не наглядится. Перед глазами из сумерек возникло улыбающееся лицо дочери. Привела Сашку в дом, знакомить. Высокий парень смущенно переминается с ноги на ногу, за спиной прячет букетик ромашек. - Ну, отдай! - подтолкнула, девушка. Взяв из его рук, цветы, подала матери. - Это тебе, от Александра! - В тот день Лена много смеялась. Афанасьевна любовалась дочерью, будущим зятем, подкладывала на тарелку пареньку большие куски пирога с клубникой. Вот счастье Бог послал, радовалась за молодых. Да, беда случилась. А она не пережила, увяла раньше времени. Афанасьевна сняла с головы платок, вынула шпильку из волос. Будто и не было ничего. Теперь с внуками маюсь. Надо на ноги поставить, пропадут ведь, особенно Андрюшенька. Накормить, одеть - моя забота, а по жизни что посоветовать? Не понимаю современной обстановки. Не разбираюсь ни в бизнесе, ни в экономике, слов чужих повыдумывали. Человек из другого времени, прошлой эпохи.

Старушка расправила непослушными пальцами седые поредевшие пряди, закрутила жгутом на затылке, заколола шпилькой. Слава богу! День прошел! Ох,кости ломят! Тяжело подняла ноги от пола, откинулась на подушку, пошевелила онемевшими конечностями, почмокала губами и погрузилась в тяжелый старческий сон. (Продолжение следует.)