Вечерняя заря

- Ну, а он что? - Ленка сунула в рот очередной крекер и запила его горячим кофе, поудобнее устраиваясь в мягком кресле.

Это был обыкновенный, абсолютно рядовой кухонный треп двух приятельниц, когда беззлобно моются кости всем знакомым и обсуждается собственная личная жизнь. В тот раз «солировала» я, пересказывая Ленке со всеми подробностями нашу очередную ссору с Максом.

- А он говорит: я свободный человек. Я в поиске. Вот сейчас мне хорошо с тобой, и я с тобой. Но без нее мне очень тоскливо. И потому я еду к ней. А если вдруг что-то изменится, если в моей жизни появится другая женщина, более подходящая, более соответствующая...

- Слушай, но это же свинство! Это же чистой воды потребительство! Вот сейчас мне удобно, так я буду этим пользоваться. А если найдется такое место, где мне будут чаще менять памперсы... Римма, ну как ты его терпишь? Что, любовь зла?

- Это не любовь зла, это просто все козлы... - я затянулась очередной сигаретой и достала кофемолку. - Ну, что, еще по кофейку или покрепче чего-нибудь?

На самом деле то, что происходило между мной и Максом, гораздо больше походило на вирусную инфекцию направленного действия, чем на какие-то романтические отношения. Направленного действия потому, что болела только я, причем в тяжелой форме, осложненной безумной жертвенностью и нечеловеческим желанием получить «это» в качестве спутника жизни.

С Максом все обстояло проще. Он уже несколько лет имел фактически две семьи, причем обе - неофициальные. Полгода он проводил в Новосибирске у своей подруги Анюты, с которой раньше жил постоянно. Отец Анюты, декан одного их факультетов НГУ, не очень приветствовал их «гражданские отношения», но к Максу относился как к зятю. Он помог им купить квартиру, «замолвил словечко» в фирме, что сделало Макса не только руководителем среднего звена, но и самым перспективным аспирантом. Более всего высокопоставленного родителя устраивало в этом мезальянсе то, что Анюта, «паршивая овца» в семейном стаде, под присмотром Макса и от большой к нему любви перестала хипповать, отбилась от всех плохих компаний, в которые так часто попадают академические дети, и вела почти пристойный образ жизни. И все было очень даже хорошо, но...

Надо же было такому случиться, что во время одной из командировок Макс познакомился с «этой стервой».

«Стерва» - это я. Римма Садовская. Мне 29 лет, разведена, сыну четыре года. У меня неплохая квартира в центре города, новая «девятка», масса поклонников и должность шефа рекламного отдела преуспевающей компьютерной фирмы. Отличный натюрморт.

Мы познакомились на выставке-презентации компьютерных технологий. Я весь день провела на ногах, приводила в порядок стенды, давала последние инструкции девочкам и потому к открытию выставки устала и проголодалась как собака. И только потянула со стола бутерброд...

- Знакомьтесь, Римма Игоревна, это наш коллега из Новосибирска. - Шеф подвел ко мне очаровательного «крокодила» в моднющем костюме и затемненных очках. Высокий, стройный, с «американской» квадратной челюстью и крупноватым носом. В общем, крокодил. Но очаровательный. Он галантно раскланялся и протянул руку. И я подала ему свою лапку, ту самую, в которой держала бутерброд... Короче, он в замешательстве попытался эту руку поцеловать, икра посыпалась на пиджак, а в завершении там же оказался и кусок багета. Естественно, маслом вниз.

«Римма! - тут же квакнула внутри Я-вредная. - Вали отсюда ко всем чертям, из этого знакомства ничего хорошего не выйдет!»
«Стой подруга, - чирикнула Я-романтичная, - это знак Божий. Самое интересное впереди».

Впереди, действительно, было самое интересное. Стремительный и безумный служебный роман, срыв важного мероприятия и выговор (по моей части), опоздание из командировки на полтора месяца и строгий выговор (по его части), романтические поездки за город и в дом отдыха, а также регулярные пятничные кутежи во всех известных нам забегаловках. Страстные ночи и сладостное ожидание счастливого финала.

И вот тут оказалось, что «крокодил», мягко говоря, не свободен. Первая же поездка в Новосибирск с целью все объяснить и собрать вещи вылилась в трехмесячное отсутствие с ежевечерними междугородними переговорами. Потом он вернулся, но без вещей и с кривой улыбкой: «Не все сразу. Там тоже не просто. Потерпи еще немного».

Надо ли говорить, что отношения с новосибирским коллегами крепли и ширились, но пара-тройка сделок, которые я упорно продвигала, не принесли нашей фирме никакой выгоды. Зато значительно укрепили его положение, как материальное, так и служебное. На увещевания подруг и родителей насчет «он тебя использует» я старалась не обращать никакого внимания. Отношения между нами развивались строго пропорционально количеству комиссионных, полученных им с очередной продажи или выгодного договора. Новосибирская Анечка, видимо, решила набраться терпения, трезво рассудив, что от папы, квартиры и прочих радостей их совместной жизни он никудашеньки не денется. Тем более - к этой стерве с ее дефективным младенцем...

И вот он уехал в очередной раз. Теперь уж между нами нет никаких неясностей. Я хороша в постели, в моей квартире удобно жить во время длительных командировок, со мной не стыдно показаться ни на презентации, ни в театре. Но... «Когда я с тобой, мне не хватает ее, а когда с ней - остро тоскую по тебе». И все дела.

- В общем, дура ты, Римка! Если уж тебе так приспичило, найди бабку какую-нибудь. Ну, ворожейку или колдунью. Вот Светка Басова у какой-то старушенции взяла травку, напоила своего, так он и пить бросил, и по бабам бегать. Примерный семьянин. Может, и Макса чем-нибудь можно напоить, чтоб сел на одно место ровненько?

А что? Неплохая идея...

Ольга Матвеевна, старая толстая цыганка с бородавкой на носу, жила в новостройках на окраине. В ее квартире густо пахло какой-то приторной гадостью, у образов в углу горели свечи, на столе, застланном жуткой бордовой скатертью, лежал массивный серебряный крест.

- Што, милая, приворожить хочешь? От семьи, от жаны, от детишек малых? Грех это, великий грех. Нету детишек? И жана невенчаная? А ить все одно грех... Ну, смотри, девка, твой ить будет грех, ни с кем не поделишься...

Она долго шептала какие-то наговоры над принесенным мною песком, мешала его с собачьей и кошачьей шерстью, кипятила на плите черную жидкость, добавляя в нее какие-то порошки, а в конце... плюнула туда. Меня чуть не вывернуло наизнанку.

- Вот песочек с шерстью ему в чемодан посыпешь, как к ей поедет. Подарки-то возит ей? Ну, и туда добавь. А это вот - купи хорошего вина, красного штобы, дорогого, и шприцом туда закачай грамм пятьдесят. Пусть увезет и с ей там выпьет. А эту водичку добавишь в воду, когда носки ему будешь стирать. Машинка, говоришь? Ничё, ручками постираешь, коли припекло. А потом высушишь их на вечерней заре и приговоришь над ими: «Вечерняя заря, будь верная слуга...»

Я сделала все, как она говорила.

Очередной отъезд поразил Макса сильнее, чем все мои истерики и выкрутасы, предпринимаемые до этого. Я была спокойна и доброжелательна, сплавила Дениску Ленке, пусть посидит хоть раз с ребенком, коза свободная. Сервировала стол в лучших традициях «Лондона и Парижа». Надела шикарное кружевное белье и свое любимое вечернее платье. Расстелила на софе постельный комплект из натурального алого шелка... Романтика, в общем. Я иду ва-банк.

Две недели прошли в сладкой истоме ожидания. Каждый вечер, ложась спать, я засовывала телефон под подушку, чтобы сразу ответить на его звонок. На службе была рассеянной, чем немало удивила шефа - со мной такого давненько не случалось. Дважды насыпала в Денискину кашу столовую ложку соли и чайную сахару.
На даче у родителей выдрала вместе с сорняками всю мамину цветочную рассаду. Но ни звонка, ни телеграммы не было.

- Алло! Римма Игоревна Садовская? Старший следователь УВД капитан Васильев. Будьте так любезны, помогите нам с одним вопросиком разобраться. Ждем вас сегодня в 16.00. Это удобное время?

Меня? В милицию? С чего бы это? Пьяная за рулем не бывала, алмазных фондов не грабила, налоги плачу вовремя... Хотя причем тут налоги?

- Римма Игоревна, вам что-нибудь говорит имя Максим Брейшт? Знакомы? И как давно? При каких обстоятельствах? Да-да, для нас все существенно. Ситуация, знаете ли, складывается так, что никакие подробности нельзя считать интимными.

- Какая еще ситуация? Что, в конце концов, происходит?

- 12 мая в восемь часов утра ваш знакомый Максим Яковлевич Берштейн, вернувшись из командировки домой, в Новосибирск, по неизвестной причине убил кухонным ножом свою сожительницу Анну Викторовну Новоселову 75-го до рождения. Нанес ей восемьдесят шесть ударов в область шеи, грудной клетки и брюшной полости. В общем, превратил в кровавое месиво. Объяснить свой поступок не может, поскольку находится на излечении в психо-неврологической клинике. Врачи затрудняются с диагнозом. Но он все время повторяет: «Не вино. Не вино! Это не вино - это кровь!!!»

Голос следователя удаляется, удаляется, растворяется в страшном дьявольском хохоте, визге, тонет в каком-то ржавом скрипе, почти не доходит до меня.

- Римма Игоревна! Дайте ей воды! Эй, кто-нибудь, немедленно дайте ей воды!

***

Меня зовут Римма. Мне четыре года. Но почему-то мама и доктор все время повторяют, что мне тридцать. А мне четыре года!

Я люблю «чупа-чупс» и воздушные шарики. У меня в тумбочке живет чертик. Он вылезает по ночам и заставляет меня шалить.

На обед мне дают белый суп, котлеты и яблочный компот. А борщ и морс никогда не дают.

Потому что они похожи на кровь.