Жила-была девочка...

Жила-была девочка Леля. Она не была ни умницей, ни красавицей, зато очень любила носиться с ватагой мальчишек, совершая мини-криминальные набеги на чужие огороды, стрелять из рогатки, играть в «ножички» и копаться с отцом в металлических внутренностях старенького мотоцикла. А еще у нее сильно косил левый глаз, за что девчонки во дворе (а может, и не за это, а за безоблачно дружеские отношения с мальчишками) прилепили ей обидное прозвище «косая».

Но это все было давно.

А сейчас - девочка Леля закончила филологический факультет провинциального пединститута и работала в детской библиотеке. В десять часов она приходила на работу, надевала поверх дешевенького костюма халатик «мышиного» цвета и принималась за свои скучные дела: принять бумажки-требования с коряво написанными названиям книг и фамилиями авторов, отыскать нужное на полках книгохранилища, выдать книжки и закладки с номером заказа, принять уже ненужные фолианты обратно, поставить на место.

Ровно в час дня она вместе с другими библиотекаршами пила чай в «служебке», слушала их пустые разговоры о том, как Мариелена в очередной раз не вышла замуж за Хосе-Альберто, а у Эстер случился выкидыш на почве повышенной желчности характера, и скучала. А в шесть часов, быстренько сняв униформу, выбегала на площадь, к памятнику Пушкину, где ее уже ждала голубая «девятка». Кремовая розочка, коробка любимых «Рафаэлло», тихая музыка и путешествие по городу вдвоем с Андреем до самых сумерек.


* * *

Этот бессмысленный и грустный роман тянулся уже третий год. Они познакомились, когда Андрей привел в библиотеку свою десятилетнюю дочь Альбину. Пока девочка, забавно высунув язык, изучала огромный географический атлас, Леля с Андреем болтали о всякой чепухе: о том, как много кактусов растет на подоконнике, какие забавные слова иногда повторяют волнистые попугайчики, сколько дамских романов прочитала за последний месяц его жена и каким толстым стал Лелин кот Васька, подобранный когда-то на помойке в виде скелетика.

Потом Андрей пару раз приезжал в библиотеку уже без Альбины. Просто поболтать, если у Лели было время. А потом он пригласил ее на дачу... А что, собственно говоря, терять одинокой и уже немолодой (28 - это вам не шутки!) женщине?
Через два года, когда Леля «лопухнулась» и забеременела, состоялся первый, он же последний, серьезный разговор на тему будущего.

- Ты же понимаешь, что я женат. Я никогда и ничего не обещал, ты не можешь возразить. В общем, решай сама. Он Наташи я не уйду, но, если соберешься рожать, помогу, чем могу.

Было обидно и противно. Леля машинально кивала, совсем как китайский болванчик, ковыряла сломавшимся ноготком вышивку на подоле платья и глотала соленые слезы. Да, конечно. Да, не обещал. Да, я понимаю. А в душе зрел отчаянный протест: «Да, да, да, черт возьми! Ничего не обещал, но, тыкаясь теплым носом в плечо, блаженно бормотал в полусне: «Как я жил без тебя на этом свете?» Да, не могу возразить, но так хочется! Да, у вас с Наташей есть Альбина, но зачем тогда все это нужно было начинать?»

Она пыталась себя уговорить, что в такой ситуации ребенок от любимого человека - уже очень много. На втором месяце беременности начала судорожно «копить приданое», покупать славные костюмчики, бутылочки с медвежатами, разглядывать кроватки и коляски в «малышовых» отделах магазинов. Но когда начался токсикоз, бесконечно хотелось есть, а после еды - сунуть два пальца в рот, стало клонить в сон и юбка перестала застегиваться... В общем, Леля смалодушничала...

Именно этот ее глупый и злой поступок, вопреки всем предположениям, стал причиной для продолжения романа и даже каким-то образом укрепил их отношения. Андрей каждый день ездил в больницу, куда ее уложили с осложнением после операции, возил цветы, фрукты и конфеты, покупал нужные лекарства и шприцы, а иногда увозил домой - отдохнуть. После легкого ужина он усаживал ее к себе на колени, гладил по голове, как маленькую, и шептал: «Бедная ты моя, бедная... Глупая ты моя, глупая...». А Леля горько-горько плакала. Расстаться с Андреем не было сил, да, честно говоря, и желания тоже не было.

Наташа, его жена, обо всем знала, но относилась к лелиному существованию абсолютно спокойно. Иногда Леле даже казалось, что Наташе на руку их отношения: судя по рассказам Андрея, она была не слишком умна, зато изрядно избалована и ленива, как многие «девочки из хороших семей». Наташа часто ездила «навестить родителей», которые жили в шикарном коттедже за городом, за Альбиной присматривала няня, а за Андреем, получается, Леля. Она кормила его ужинами, покупала ему пуловеры и туалетную воду, следила, чтобы он регулярно пил свои витамины, и не была слишком привередлива. Золото, а не няня... для взрослого мужчины.

* * *

...Однажды Леля проснулась посреди ночи и поняла, что так жить больше не хочет и не может. Встала. Закурила. Включила на кухне свет и достала из холодильника бутылку коньяка и апельсин. Потом усмехнулась и убрала оранжевый ароматный мячик обратно: вот еще, пижонство, закусывать спиртное перед самоубийством!
Резко выдохнув, она опрокинула в рот рюмку терпкого напитка, в груди все обожгло, даже глаза заслезились. Достала упаковку реланиума из аптечки, немного подумав, добавила к ней пару стандартов димедрола и опять налила себе коньяка. Закурила еще одну сигарету и вышла на балкон. Внизу лежал серый противный снег, изгаженный собаками, в мутных крапинах бумажно-целлофанового мусора. Васька, сонный и ленивый, вышел было следом за ней, но, потершись о ноги, тут же юркнул обратно в комнату - холодно.

Леля села на низенькую табуретку и стала выковыривать таблетки из упаковки. Вниз полетели клочки бумаги, кусочки серой фольги, а на коленях, на полах халата, вырастала кучка белых и розовых шариков. Когда последняя таблетка оказалась голенькой, Леля вздохнула, отхлебнула коньяк и стала поштучно складывать свой «суицид» в рот. И вдруг...

Ей показалось, что голос раздался с самого неба. «И что, это вкусно?» Леля вздрогнула и просыпала таблетки. «Я говорю, кроме того, что это глупо, это хотя бы вкусно?»

Он буквально свисал на руках откуда-то сверху, касаясь ногами ограждения ее балкона. В спортивных брюках и зеленой тенниске. Лохматый и совсем некрасивый. Качнулся, спрыгнул в «ящик» балкона и аккуратно отнял у Лели таблетки. Собрал с полу все, что рассыпалось. И выбросил вниз.

Потом он долго заставлял ее пить теплую противную воду и «тошниться» над унитазом, и успокоился только тогда, когда она проглотила пятый или шестой литр. Потом грел ей молоко и рылся в шкафиках в поисках меда. А когда она, обессилевшая, мокрая, с покрасневшими глазами, лежала под одеялом и отхлебывала теплое молоко из любимой глиняной кружки, он удобно устроился в кресле и сказал: «Теперь спи. Соберешься умирать еще раз - разбудишь. Я тебя сам удавлю в порядке шефской помощи». Сладко зевнул и заснул. Потрясенная и испуганная, Леля дремала и думала, что даже не знает, как его зовут.

* * *

...Жила-была девочка Леля.

Она сидела на подоконнике, ела из огромной тарелки первую черешню и мурлыкала какую-то тихую и добрую песенку. Потом встала, убавила огонь под кастрюлей с супом, поправила крышку на сковороде с котлетами и вернулась в комнату.
В самом светлом уголке в крошечной кроватке спала, сладко посапывая, двухмесячная Леля, любимая папина дочка.