Капель

Мать пишет, что снова за окном звенят капели,
Грачи домой вернулись в срок,
Весна ковер зеленый стелет:

А я читаю между строк
Дождусь ли я тебя, сынок…

«Мать пишет», Юрий Лоза.

- Раз… Два!.. Три!!!
Две серые от грязи спички летят в проталину во льду. Подхваченные бурлящими потоками талой воды, они несутся вниз по течению туда, где звонкий ручей впадает в мелкий, заросший тиной и камышом, пруд. Чья спичка достигнет озерца первой, тот победитель. С замиранием сердца слежу как тоненькая палочка кувыркается в мутной воде, то появляясь, то исчезая. Бегу за ней, позабыв обо всем. Ручеек извивается среди хаотично расположенных гаражей. Ноги скользят на подтаявшем снегу. По спине бегут струйки пота: мама как всегда перестраховалась и заставила одеться по-зимнему. Ненужные варежки болтаются на резинках, то и дело, попадая в воду. Другие ребята тоже обливаются потом в пальто и шарфах.
Спичка соперника цепляется за кусочек льда. Он тянется к ней палочкой.
- Так нечестно! Помогать нельзя! Считай до десяти и опять запускай! – кричат наперебой ребята, и я громче всех.
Какой-то кусочек мусора толкает застрявшую спичку и освобождает ее. Соперник издает радостный вопль – бежим дальше. Кого-то зовут домой. Он начинает канючить и, несмотря на запреты и угрозы, бежит с нами дальше. Все поглощены гонкой.
Это время капелей. Поздней весной мы бегаем в лес за сиренью и котиками. Летом и осенью ходим за грибами и ягодами. Зимой катаемся с горок. А сейчас ранняя весна – самое время для спичечных гонок в ручьях. Воздух буквально переполнен свежестью. Небо над нашим поселком словно сделало глубокий вдох, наполнившись кислородом. Яркое солнце слепит, но греет слабо. Птицы огромными стаями перелетают с одного «голого» дерева на другое на фоне «пустого», без единого облачка, голубого неба.
Моя спичка, благополучно проскочив несколько камней и льдинок, безнадежно застревает в небольшой кучке листьев…

А на войне - неровен час,
А может - мы, а может - нас…

«Комбат-батяня», Любэ.


В канун Нового Года на город надвигалась армада, громыхая гусеницами, окрашивая воздух копотью дизельных двигателей. Город встречал ее «оскалом» домов без крыш, злобными «взглядами» выгоревших окон. Пустые, покрытые грязью и копотью улицы, напоминали «гостеприимно» открытые мышеловки…

… Слева от застрявшей в листьях палочки виднеется мое отражение. На меня смотрит усталое, покрытое пятидневной щетиной лицо, на щеке запеклась кровь, шея замотана старым шарфом, на голове черная вязаная шапка. Голубое небо за спиной в мутной воде кажется серым, а силуэты гаражей напоминают покрытые копотью стены домов. Ручей выходит из берегов, заполняя мутной водой все вокруг…

…Серое небо Грозного обрезано со всех сторон темными углами зданий. Откуда-то слева периодически приносит удушливую копоть – догорают наши «коробочки»*. Боли уже нет. В ушах до сих пор звенит, будто взрыв был секунду назад. Должно быть сильная контузия. Не знаю, сколько я пробыл без сознания, но крови потерял много. Лежу в большой луже собственной крови. Страха нет. Страх для тех, у кого есть надежда или хотя бы шанс. Холодно. Кровотечение, очевидно, продолжается. Кровь уходит из тела, а вместе с ней жизнь – это моя капель.
Дома Ленка родила месяц назад. Ваня. Мужик. Пишет: «…весь в  тебя пошел, как пристанет к груди – не оторвешь». Сын сейчас, наверное, спит, а Ленка с мамой режут на кухне оливье. Аж слюнки потекли. Потом под бой курантов выпьют, купленного еще в августе, шампанского. На столе будет стоять мое фото – то самое, школьное: светло-русые волосы, карие глаза и узкий подбородок под растянутыми в улыбку тонкими губами.  И будет в жарко натопленной коммуналке только и разговоров, что обо мне. Жаль, дома я для них так и не построил. Но моих «чеченских» денег должно хватить на квартиру в нашем поселке. А дом? Ванька вырастет, за нас двоих построит. Он мужик – весь в меня. Взять бы его годовалого, подбросить, любуясь хохочущим беззубым личиком с блестящими от смеха бусинками глаз…
Мать жалко. Сначала отец, теперь, наверное, я. Бедовые мы у нее. У нас во дворе парня избивали. Все из-за шторок выглядывали. Папа тоже мог, но оттолкнул маму в коридоре и вышел. Парня отбил – все разбежались, а он остался на дороге с ножом в боку. Милиция установила только, что убийцы «лица кавказской национальности», то ли «гастербайтеры», то ли «грабители-гастролеры» – искать никто не стал. Я мог бы смириться и жить дальше, но оттолкнул маму на вокзале и прыгнул в пропахший шинелью и кирзой вагон. Потом покаюсь. Все потом…
Чечены прошли. Мы хорошо засели – им никогда в жизни не пройти мимо. Эх, если бы не этот случайный минометный снаряд… Как там наши? Может, все-таки успеют?.. А то если нет, то я напрасно… А напрасно не хочется… Такая вещь как жизнь на дороге не валяется и отдавать ее даром нельзя.
Интересно, что там дальше. Теперь моя очередь узнать. Может, еще посижу у кроватки  сынишки, маму по голове поглажу, у отца на могилке постою…
Темнеет. Словно грязная вода заливает глаза. Лицо покалывает, как от мороза. О скольких вещах сейчас необходимо вспомнить, а у меня перед глазами грязная спичка застряла в кучке сырой листвы посреди бурлящего ручейка. «Помогать нельзя!» Все ребята убежали дальше за другим кусочком дерева, которому повезло больше. Сижу на корточках, глядя на свой, безнадежно севший на мель, «кораблик». Считаю в уме до десяти. Переживаю.

С 31 декабря 1994 по 5 февраля 1995 года разгорелись ожесточенные бои за столицу Чечни город Грозный. Федеральные силы задействовали около 250 единиц бронетехники.
Общие потери федеральной группировки в ходе «новогоднего штурма» составили более 1,5 тыс. погибших и пропавших без вести. По данным ген. А. Куликова, главкома внутренних войск, Майкопская бригада потеряла 85 человек убитыми и 72 пропавшими без вести, из 26 танков уцелело 6, из 120 БМП (боевая машина пехоты) 18. В плен попали более 100 российских военнослужащих.

* « коробочка» - танк.