Потрогайте меня!

"Потрогайте меня, потрогайте!" - хотелось кричать ей, или хотя бы попросить... Но как такое попросишь. Кругом приличные люди, и дистанции, и прочее там...Страх. Ей хотелось знать, что она живая, и, казалось - если кто-то потрогает её, хотя бы коснётся неслучайно - у неё будет какая-то надежда, что она настоящая, и всё, что с нею происходит - оно реальное. А раз реальное - заслуживает внимания, и с ним надо что-то делать. Что не мерещится, не чудится. Она себе и верила и не верила. Как такое может быть? Но вот есть же.
Грань между тем, что она переживала и внешним миром становилась всё плотнее. Но надо было держаться - и она хохотала, не веселилась, слово "смех" даже не пристало произносить, а именно хохотала. Откуда-то вылезало остроумие, и все считали её куда как весёлой девчонкой. К ней тянулись, потому что весёлых любят - это давно замечено. Как только впадёшь в чёрную мерехлюндию - так фиг кому даже дозвонишься - этот закон тоже давно известен.
Итак, она была центром внимания нашей компании: где Маша - там весело, и все с бутылками и надеждами на недаром проведённое время вваливались к ней в гости. В крайнем случае забивали столик в кафешке.
А Маша... Что Маша - веселилась, веселила. А потом позвонила одному мальчику и сказала: "Мне плохо..." - "А как плохо?" - пресыщенно отвечал он. "Плохо мне." - и положила трубку.
Еще недавно он поперхнулся супом, когда она назвала его асексуальным. Обиделся, конечно. Хотя до этого (то есть совсем до этого), веселились как дети, кидали снежки, ходили на выставки и всё там обсмеивали. "Хорошо быть ребёнком, правда?" - спрашивала она. "Да-а-а..." - восторженно отвечал он. Мальчик тоже был непростой - с болячкой, но доверчивый и к теплу очень тянулся. Пил, конечно, сильно. Но и в пьянстве был поначалу мил и забавен - дурачился, расслаблялся, пока не вылезала агрессия, а потом он уже ничего не внимал, и мы везли его домой. Люди широких взглядов.
Маша ему нравилась, а она-то своё ждала - когда потрогает, обнимет. Не секс, нет, ну пусть хотя бы за руку возьмёт. Пальцы переплетутся - и тут Машкина жизнь хоть на минуту обретёт облегчённый вздох. А там видно будет - может и разгребёт внутренние свои сгустки, развесит на прищепочки - они просохнут, и следа от них не останется, потому что ниотчего следа не может быть никакого.
Но у мальчика - другие темпы, к тому же алкоголь и хорошее воспитание. Цели у них были разные - вот что. Ему - раствориться, а ей - стать реальной. Здесь винить некого. Машка даже переживать не стала, когда так жёстко резанула его за тем супом. Хотя девушка была гуманистичная, и в вопросах мужского самолюбия особо бережлива.

 Но здесь про другое всё, другое... Не про любовь это. А про что? Может, про то, как люди сходят с ума, или про человеческое одиночество, или про то, как люди ищут выход и не находят, а если и найдут...А может просто - про страх.

Была подсвеченная Манежная площадь, и редкие снежинки. И спектакль был так себе, антрепризный, но всё-таки... И они там обнимались - Васильева с Гаркалиным... Короче - перебор был для Маши, озлилась она. "Что с тобой?" - спрашивал мальчик - а она всё злилась и злилась, и яд уже потёк с губ, хоть и умеренно. "Да возьми ты меня за руку, жалко тебе что-ли..." - думала она. И с ненавистью посмотрела ему в глаза. Он же всё не понимал, и на следующий день пришёл супчик кушать.
А у него папа-афганец спился и умер на лестничной площадке. И соседи жались к перилам, пробираясь по домам. Пытаясь не задеть, и всё-таки наступая на мёртвые пальцы... И это надо было пережить - ведь за давностью лет боль не растворяется. Милый мальчик, и больной весь - до рук ли, до объятий. Всё понятно.
Только непонятно - как быть. Вот она внешне вся привлекательная, по проявлениям не бедная, студентка хорошего ВУЗа. И нарыв внутри не дошёл ещё до той стадии, когда клиника маячит...

Хотя потом всё было - и клиника, и психиатры с почти доброй улыбкой, и консилиум в поисках источника Машиной маеты. Особенно насмешил один молодой и рьяный - а не разговаривает ли с Машей Бог? "Я бы не отказалась, только молчит ведь." Были и лекарства, от которых тело немело - и уже ничего не было нужно, а только мелкими шажками дойти до ванной. Но она и там была хорошей пациенткой - дисциплинированной, улыбчивой, если не скручивало. Персонал её любил. Привыкла быть хорошей девочкой.

Жаль только, что никто так и не догадался - просто потрогать её. А у неё не хватило смелости - попросить об этом.

 Просто коснуться, потрогать.