Две четверти мили. роман

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Рождение

I

Отец все не просыпался. Яну ужасно хотелось есть, поэтому он не стал ждать, когда тот откроет глаза, и пополз его будить. Каменный грот, скрывающий их, сужался, образуя подобие узкого лаза с тупиком, где располагалась «спальня», как называл этот закуток отец. Находиться внутри вдвоем было тесно, но им не приходилось выбирать: все осталось прежним за столько лет проживания в скалах, спасающих их от... Ян потрогал отца за плечо. Тот спал, отвернувшись к неровной стене.
– Отец, я хочу есть, – простонал он. Ответа не последовало. – Па-а-п.
Яну показалось, что тот чуть вздрогнул, и снова потеребил его за плечо.
– Отец!
От резких нетерпеливых толчков мужчина стал поворачиваться, но как-то неестественно – просто медленно опускаться на спину. Грязно-белые волосы, неторопливо сползая, открыли лицо: чужой, незнакомый взгляд прошелся по сердцу Яна острием лезвия. Рот отца был слегка приоткрыт, вместо лица – изувеченная страданиями гримаса. Сначала парень немного опешил, потом неуверенно и боязливо прислонился ухом к груди… Сердце не билось.
Ян не побоялся расплаты кацапов, он кричал долго, нудно, как раненый зверь, следом забился в угол рядом с отцом и накрыл себя его безжизненной рукой. Прошло полчаса, час, два. Из состояния прострации его вывела большая тень, проползшая по земле. Семена курантусов уже засохли. Теперь ему не хотелось есть, и он, приподнявшись, наблюдал, как они, превратившись в скрюченные кусочки кожицы, падают на землю и выбрасывают корни, чтобы дать жизнь новым побегам. Ян подумал, что это несправедливо, когда Земля дает одним вечную жизнь, а у других ее отбирает.
Сон пришел только к утру. Проснувшись, Ян почувствовал холодное бездыханное тело мертвеца. В полумраке широко распахнутые глаза отца слегка светились, они выглядели еще живыми, как показалось Яну. «Его надо похоронить», – решил он. Но, оглядев окрестности, Ян понял, что это просто невозможно сделать. Выходить на поляну было не безопасно, по крайней мере, сейчас не безопасно, пока он ни найдет в себе храбрости покинуть их укрытие. Завалить же труп камнями... «Нет, нет, все не то! Наверное, я слишком перепугался».
– Один... в целом мире один, – сказал он, не замечая того, что говорит вслух.
Решено! Труп должен остаться здесь, и тут же в голове прозвучал голос отца: «Закопай и соверши тризну». Он все время повторял эту фразу, кажется, в последний раз Ян слышал ее две недели назад. Говорил, потому что предугадывал смерть?..
Уже вторую ночь Ян не мог заснуть. Все время перед глазами мельтешили какие-то перекошенные ненавистью лица. На душе становилось тяжко от одного взгляда на отца. Ужасно хотелось пить, но вылезать Туда было по-прежнему страшно, а еще невыносимее думать, что ты остался совсем один в этом жестоком мире. «Ну, почему родник не течет прямо здесь? Никаких вам кацапов, шароидов и других тварей! Близится третья ночь, она должна стать решающей, а не то я умру от жажды».



Открыв глаза, он долго пытался понять, где находится. Еще с неосознанным для себя любопытством начал изучать обстановку, пытаясь как будто вспомнить что-то. Отсюда ему казалось, что он видит необычную солнечную картину, вставленную в раму темного грота. Для лучшего обозрения пришлось выползти наружу. Встав в центре небольшой поляны, он медленно поворачивался, оглядывая пейзаж. Если тоскливое серое небо у вершин скал, окруживших его серым кольцом, и вливалось в голубую ленту над самой головой, то трава явно не хотела быть зеленой. Малиновые сгустки известных и в то же время забытых растений закрывали всю землю под ногами. «Я их знаю, – промелькнуло в голове. – Еще вчера...». А что было вчера? И было ли это именно тогда?
Бред какой-то. Разве можно забыть, что было вчера?
– Но я не помню... я ничего не помню, – застонал он.
Существо схватилось за голову – резкая пронзительная боль застучала в висках. Взгляд без его ведома продолжал настойчиво изучать каждую мелочь этого мира. Все казалось знакомым, и в то же время каждая деталь ландшафта была словно пустой бутылкой, которую закинули в океан и забыли вставить что-то важное.
Океан? Что это такое?
Напрягая память, он пытался проникнуться в смысл как будто новых и в тоже время известных ему слов. Разгадка была рядом, вот-вот ему откроется какая-то тайна. Впрочем, чем дольше он занимался непосильным для него занятием, тем отчетливее пробивалась мысль: «Что-то важное удаляется от меня со стремительной скоростью, а сил угнаться за ним не хватает».
Снова эта невыносимая боль в висках. Она, словно преступник, пытается нарушить привычное ему представление о мире – вот какая-то трава ярко-малинового цвета, вот глыба серого бесформенного камня. А вот... Искатель оглянулся. Рядом лежал ОНО – другое существо, очень похожее на него. Он понял это, изучив себя по крупицам. Поднимал и разглядывал конечности, трогал спутанные темные волосы на голове, даже обнюхивал себя. Он сравнивал. Понимал интуитивно, что прежде что-то связывало его с тем существом. «Кто это? И почему оно оказалось рядом со мной?» То, что лежащий в гроте «некто» был безобидным, он понял сразу. Значит, пугаться не стоит. Опять же, почему это создание могло вселить в его душу страх? Разве тот выглядит таким угрожающим?
Грязно-серые длинные лохмотья волос незнакомца свалялись на самой макушке, черты лица заострились, впалость щек создавала впечатление, что это существо долгое время не питалось. Тело было обмотано странными тряпками. Он взглянул на собственное одеяние – ничего общего. Какой-то грязный балахон с покромсанными и, вероятно, сгнившими от старости краями. Это же создание одето в двуногие одежды, а грудь стягивала блестящая материя, повторяя все изгибы острых ребер. Казалось, что незнакомец спал. Значит, надо его разбудить, чтобы узнать, откуда он пришел и кто он, вообще. Вернувшись в грот, Искатель склонился над созданием, прислушиваясь к его дыханию. Нет, не дышит.
Оно, наверное, недавно умерло... от голода. В животе заурчало, сразу захотелось есть. Снова взглянув на поляну, он поискал глазами то, что должно быть пищей. Эти ярко-малиновые растения да угнетающее окружение гигантских скал – вот, что ему сегодня полагалось на обед. Вновь взглянув на мертвеца, он решил, что теперь ничем не может ему помочь. Надо было обезопасить собственное существование, ведь он-то живой и явно хочет есть. Более того, теперь ничто не держало его в кольце скал, а наоборот, подталкивало вперед, чтобы сберечь ему жизнь и вернуть воспоминания о прошлом. В том, что день вчерашний был намного ярче, чем день сегодняшний, он убедился основательно.
В очередной раз оказавшись на поляне, он приметил черную дыру в скалах, справа от грота. Отверстие, служившее входом или выходом, слишком узкое для него. Торчащие со всех сторон зубцы, как у акулы («Опять: почему акула и что это такое?»), мешали ползти – если по неосторожности задеть их, то можно пораниться. Слава Богу, что проход не петлял, а тянулся по прямой!
Искатель полз в темноте уже довольно долго, а выход так и не показывался. Ежеминутно ощущал, как капельки пота, зигзагообразно сползая по вискам, падают куда-то в темноту. Действительно было душно или, может быть, он слишком переволновался? Искатель не знал, что откроется перед ним: скалы, спасающие его от чего-то опасного, упирались прямо в небо. Стоило только догадываться, что они скрывают от его глаз. Ему вдруг подумалось о смерти... Он резко остановился и уперся глазами в темноту.
«Нет, ТАМ нет ничего страшного. Я это чувствую... или знаю?.. А может быть, этот путь меня ни к чему не приведет и впереди – тупик?» – подумал он. Дыхание участилось, выпуская наружу хриплое отчаяние. Есть уже не хотелось, вперед подталкивало лишь тупое желание глотнуть чистого воздуха. Чистого, живительного воздуха, дарующего жизнь! «И в конце концов, я же не могу вот так умереть, застряв в скорлупе этих проклятых скал».
Яркий белый свет поначалу ослепил его. Он закрыл глаза, а потом снова открыл и стал ждать. Неспешно из белой дымки начали проявляться разноцветные пятна, превращаясь сначала в красно-бурую растительность, которую, как ему показалось, он впервые увидел в своем убежище, а потом – вдалеке – в те же серые рельефы унылого камня. Этот пейзаж ничем не отличался от того, что он увидел раньше. Значит, здесь, как и там?
Он выполз наружу. Разочарование отняло у него еле теплящиеся из-за голода силы, хотелось лечь прямо здесь и заснуть. Придвинувшись к краю адского прохода, Искатель прислонился к выступающему камню и стал думать: «Я знаю, что это существо каким-то образом связано со мной, но не могу вспомнить, что именно произошло между нами. Скорее всего, мое воспаленное сознание решило, что больше не может служить мне, а поэтому перечеркнуло все воспоминания о дне вчерашнем и, вообще, о прошлой моей жизни. Кто я? Да, кто я?.. Я даже не знаю ответа на такой простой вопрос. Но я точно уверен, что у меня есть имя и что я принадлежу к какому-то роду. Именно это движет всеми моими помыслами сейчас. Именно поэтому я должен оставить этот мир и искать другой»...
Ему казалось, что он идет уже целый день. От бесконечной ходьбы ныло все тело. Теперь хотелось не только есть, но и пить. Ужасно хотелось пить! Но за то время, что он шел в неизвестном направлении, не встретилось ничего, похожего на еду и на лужу воды. «А вообще, какой должна быть еда? Чем я раньше питался?» Увы, на эти вопросы он не мог ответить, как и на самый главный.
Безмолвие природы настораживало его. Все здесь было пустое, неправдоподобное. Не слышалось ни одного звука – пения птиц, жужжания насекомых, голосов зверей, легкого подвывания ветерка. Как будто в этом мире все умерли, как то создание.
– Мир ведь не может быть таким однообразным, – прошептал он и тут же подумал: «И если я здесь, то это значит, что где-то там может существовать подобное мне существо».
Зевота, не переставая, мучила его уже на протяжении часа. Нужно было найти убежище для сна. Он еще раз взглянул на серебряный диск на небе, а потом решил свернуть влево, в сторону виднеющейся возвышенности. Возможно, там отыщется еда. В противном случае он возобновит поиски завтра, а пока нужно поспать.
Скала медленно приближалась к нему. Когда отбрасываемая ею тень опустилась на лицо, напряжение вдруг спало. Он решил обойти природное изваяние в поисках входа. Никакой щели, отверстия, выступа, ниши – ничего! Тогда, предусмотрительно оглядевшись и не усмотрев чего-либо опасного для себя, Искатель опустился на землю, стараясь принять удобное для тела положение. Вскоре перед глазами замелькали туманные картинки, кто-то размытый уходил от него, помахивая на прощание рукой с шестью пальцами. Вслед за ним, из валуна, похожего на тот, у которой он уснул, вышло странное существо с короткими зелеными волосами и такого же цвета миндалевидными глазами. Пристально посмотрев на Искателя, неведомое создание встало на корячки и поползло прочь. Он попытался догнать беглеца, но существо угрожающе заверещало, как обезьяна. Ему показалось, что он отчетливо услышал из всего потока незнакомых ему звуков целую фразу: «Ты не тот, кто ты есть».
Оставшись в одиночестве, он закрыл глаза и проснулся.
Было утро, как ему подумалось. Скучно-белый диск солнца прилип к небосклону на востоке, тени от предметов исчезли, все остальное осталось прежним. Кругом – одни только скалы. Голова уже не болела, исчезла и ломота в суставах. По-прежнему хотелось есть. Чувство голода теперь било обжигающей болью по стенкам желудка. Он уныло посмотрел на ярко-малиновую растительность. К толстому короткому стебельку, по которому располагались сердцевидные листья, прилипло соцветие в виде четырех молочно-малиновых шариков-семян; темные жилы молниями струились по тонкой кожице. А почему бы не попробовать? Искатель лениво положил семя в рот, в тот же миг лицо его просияло. Вскочив на колени, он припал ртом к растениям и в такой позе продолжил свой утренний рацион.
Вкус этой удивительной травы показался ему знакомым. Вроде, курица или кролик. Малиновые шарики, гнездившиеся на стебельках, оказались самыми вкусными, не менее приятным, слегка сладковатым, был жирный сок, которого было так много, что он, стекая по подбородку, капал на землю. Вдоволь утолив голод и немного жажду, Искатель вернулся на прежнее место, лег на спину и уставился в небо.
– У этого растения обязательно должно быть название, иначе оно не будет принадлежать мне, ведь это я первым открыл его вкус, – сказал он.
Ему пришлось поломать голову, придумывая название траве. Из сочетания букв порой получались забавные слова, которые его веселили. Теперь жизнь не казалось ему такой страшной и пустой.
– Пожалуй, «курантусы» неплохо звучит, что значит «открытые мною и мне принадлежащие».
Он довольно обвел глазами бесконечное ярко-малиновое покрывало, упирающееся на горизонте в небосвод. Поднимаясь, чтобы продолжить путь, Искатель кинул взгляд на то место, где ранее он, как корова, пасся на четвереньках, вырывая руками, а порой и действуя ртом, жадно глотал райскую пищу. Земляное пятно, образовавшееся после варварского набега, исчезло. На его месте красовалось новое потомство курантусов.
«Выходит, эта трава еще и быстро растет?» Мысль несказанно обрадовало существо. Теперь поиск пропитания не станет обузой: еда у него прямо под ногами, и, судя по всему, у вкусного поля с растениями нет ни конца, ни края.


ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ГОРОД

XXXI

Настало время поговорить об Ейти, бедняжке Ейти Сноу из городка Денвер и Динозаврового штата.
Теперь Ян мог сказать, что знает о ней практически все, и теперь она не казалась ему обиженной и обозленной на все девочкой. О, он мог бы поставить на кон всю свою жизнь ради того, чтобы увидеть, как она жила в своем приюте и как взрослела, набираясь соков, чтобы распуститься, как цветок, и так же быстро завянуть! Он даже посмеивался, обсасывая свою мысль и глядя, как Ейти переодевается или расчесывает свои длинные сивые волосы. Эта прихоть рождала новые фантазии – то она представлялась ему Лолитой в своем зачаточном развитии, то изнеженной счастливым стечением обстоятельств и домовитой Матильдой и только в самом последнем случае – той девой с картины с маленьким томиком в руках и в изодранной одежде. Но в своем перманентном виде она была только Ейти Сноу, костлявой, стареющей и брюзжащей по всяким пустякам. Это недовольство стало проявляться в последнее время, и Ян расценивал его как явное предчувствие Ейти своей умирающей плоти. Может быть, это счастье, что она приняла свой первоначальный облик: ему не приходилось больше ее успокаивать – еще одна обуза с плеч долой. Может быть, это горе, что она выжила.
Вся ее история могла бы уложиться в одно маленькое досье.

ДОСЬЕ НА МИССИС СНОУ (лежащее в запертом ящике, накарябанное рукой Яна, когда он находился на корабле).

Выросла в самом разгульном месте. Родителей не знает, но уверенно может назвать всех известных правителей того мира – Джорджа Вашингтона, Наполеона Великого, Сталина, Гитлера, Блаженного Ника и, конечно же, Бога и Сатану. Не верит в чудеса, считая их людским обманом. Любовь (три вопросительных знака). Слишком размытое и надуманное понятие для нее. Считает, что любить можно всех и никого разом, кроме самой себя. Тем не менее где-то в глубине души верит в искренние чувства. Больше щепетильна, чем податлива, ненавидит всех, кого видит (не меня ли?). Неуверенность и страх с момента «взращивания» сменились полным самолюбованием и самоудовлетворением. Если и гордится, то только собственными заслугами (опускаю момент с самоубийством). Безусловно, блистательна на сцене собственной души. В такие минуты замирает, словно испуганный кролик, взгляд глубокий и бессмысленный. Неважно, где ее в это время застают навеянные грезы – на кровати, в кресле, на стуле, перед зеркалом, маленький осколок которого, где-то обнаружив, спрятала (смотрится тайком!), – длится «погружение» не больше 10 минут, потом становится прежней.
Довольно интересный случай произошел на днях. Хотела выброситься с лайнера, хотя я могу и ошибаться. Но в тот момент мне показалось, что все могло произойти именно так.
Она стояла, держась за бортик, следом достала что-то вроде завязанного узелком платка (там что-то лежало), некоторое время крутила в руках, а потом выбросила. Долгое время наблюдала, склонившись, как кусок материи движется к воде. Потом задумчиво взглянула вдаль. Грудь некоторое время пульсирующе вздымалась. И вот, казалось, опомнилась, и гримаса сожаления исказила ее лицо. Оглянулась. (Она не заметила меня, так как я прятался за одним из катеров). Убедившись, что ни меня, ни кого другого поблизости нет, она достала из-под кофточки 500-граммовую бутылку виски или коньяка – в общем, чистейший спирт, судя по тому, как она морщилась, когда употребляла его. Скажу прямо: даже я так быстро ни выпивал этой гадости. Пила из горлышка, икая. Прошло не больше десяти минут, когда она прикончила эту бутылку. Снова стала около бортика, крепко держась за него двумя руками. Видел, что чего-то ждет, но не сразу понял, чего именно. Через пятнадцать или двадцать минут подняла руки и раскинула их, как птица. Точно так же, как эта птаха, она начала парить в небе, точнее, качаться из стороны в сторону, но не так сильно. По-видимому, и сама поняла свою ошибку, поэтому отошла на шаг от бортика и снова зарылась под кофточку. Удивительно, как она могла спрятать там сразу две бутылки! Вторая ушла значительно быстрее и пустая полетела в мою сторону... Снова вживается в образ птицы, стоя у края пропасти, как бы я сказал. На этот раз колебания ее тела удвоились. Я приблизительно представляю, как она себя в тот момент чувствовала – абсолютное головокружение всех плоскостей. Свои ощущения не буду описывать: листок бумаги короток да и незачем.
Помню, что через небольшое количество времени ее стан не выдержал и обломился, как деревце. Она тихо вскрикнула и повалилась за бортик, но успела уцепиться за что-то и быстро поползла вверх, кряхтя. Приподнялась на одной руке, а другой схватилась за верхнюю балку да так, что костяшки пальцев стали белыми и вспухли вены. Легко спрыгнула на палубу. Отдышавшись и успокоившись, она, шатаясь, пошла к выходу. Прошла в футе от меня и совершенно не заметила, но зато я увидел, как были сжаты ее и без того тонкие губы.
Мой наблюдательный пост позволил мне открыть еще кое-какие моменты из ее прошлого. Помню: было утро. Она нежилась на узкой кровати, закрыв глаза. «Нужно вставать», – сказала она себе, но не встала. «Миссис Слатан нужно вставать», – произнесла очень жестко и опять не встала. И действительно вскоре заснула, а я все это время думал о том, кем же является для нее этот Слатан. Но так и не пришел к определенному выводу, решил, что все равно она вскоре расскажет мне. Только нужно набраться терпения.
Что самое поразительное – бедняжка Ейти Сноу неистовствовала каждый раз, когда я пытался выведать у нее отрывки из ее жизни в приюте. Только с помощью старания и особого подхода (хотя на счет последнего скажу, что мне просто повезло), я узнал, что ее подобрали на улице и поместили в центр Аладины при Пресвитерианской церкви, который располагался в Небраске. Промучившись там два года, Ейти сбежала, тогда ей было девять лет. Бродяжничала по городам и наконец-то добралась до родины. Впрочем, и на месте не пресекла привычку к воровству и скитанию по улицам с ночевками под мостами. Чему она научилась на перекрестке трех дорог, оставалось только догадываться. Но и теперь наваливалась на еду, словно никогда не видела ее. Про своих родителей она соврала, как сама призналась, чтобы умаслить меня. Относительно другой лжи не получил более существенного ответа, кроме: «Захотелось», из чего сделал собственный вывод: она не хочет, чтобы я знал чуть больше о той жизни, которая была у нее до моего появления на лайнере или, возможно, это укоренившаяся в ней привычка сызмальства.
Улицу она вспоминает как хорошую школу выживания, принципов, любви в переносном смысле этого слова и различия между людьми. «Там каждый друг другу брат», – говорила она. Верит, что лучше бы не стала, да и никогда не стремилась к тому, чтобы покорить весь мир, кроме того клочка, на котором проживала. Отсюда предположу, что пристрастие к деньгам в ней воспитала именно улица. Как-то сказала, что убила бы того, кто не сделал ее такой. На вопрос: «Какой?» – промолчала и закусила губу. Странно, но улица по описаниям из книг, если я выбрал именно нужное издание, должна воспитать в человеке чувство «непомерной борьбы за свою территорию», она же совсем другая. Может быть, поэтому я ее и люблю? За все эти качества. Или нет...
На том заканчиваю происки ее судьбы, да и листок подошел к концу.

О, бедняжка Ейти Сноу из городка золотоискателей, думал теперь Ян, она воистину вобрала все притчи этого населенного пункта, еще с молоком матери впитав Золотоносную Жилу и сны о ней. И если бы Яна кто-нибудь спросил, зачем он соорудил свой наблюдательный пост неподалеку от души Ейти, он бы ответил, что это необходимость. Что-то в ней было схожее с одним из персонажей его жизни, к тому же она была другая, а это вдвойне развивало его интерес к ней. Должно быть, по ней он сличал подзабытое людское поведение. Внутренним циркулем выводил круг, измеряя ее натуру, чертил параллели и радовался тому, что она совершенно не походила на тех, что были обнаружены в журналах. Он мог бы с уверенностью сказать, что она за версту чует золото, нет, даже за милю. Она могла бы сублимировать всю свою жизнь только ради этой цели, иного ей и не нужно было, предполагал он. «Что за золото дороже знания!», хотя нет, лучше так: «Ничего без провидения!»
Легенда гласит, что там покоилось 400-футовая могила динозавров, 450 тонн костей, 30 лет раскопок и большой заповедник Дайносор, где, собственно, и нашли «залежи» доисторической эпохи. Склеенные мумии поместили в резервуар, выставляли напоказ публике в музее, пугая ее, и даже, как Ейти сказала, создали фильм. Возможно, они чуть ошиблись и поспешили с выводами: не в том месте искали. Все это игра слов, но есть же смысл! И Ейти Сноу тому явное подтверждение.
Заповедник Дайносор располагался на Грин-Ривер и Ямпа (довольно смешные названия для нынешнего времени, неправда ли?). Кости динозавров были впервые найдены в 1919 году (этот отрезок времени Яну ни о чем не говорил) в Дайносор-Квори. Холм, где находилось кладбище, достигал примерно сорока футов в высоту и сорока – в ширину – почти что их возвышенность перед закрытым городом. Тела динозавров прибивало к древней речной косе, отсюда такое большое скопление. Следом окаменелые кости засыпал поднятый ветром песок. Прошло много веков, прежде чем палеонтологи открыли этот клад. Самая существенная находка для них – окаменелая лопатка от животного, прозванного «Суперзавром». Этот сверхмощный организм весил 100 тонн – примерно столько же, сколько стадо из 15 слонов или как взрослый горбач, решил Ян. До сих пор не известно, были ли эти рептилии теплокровными или хладнокровными, однако достоверно можно сказать, что они питались мясом, вплоть до человеческого.
Вы спросите, к чему этот рассказ? Все очень просто. В своих нынешних размышлениях Ян вспоминал в первую очередь именно эту историю, рассказанную Ейти. Бедняжка Ейти, ведь нынче она стала для него неким подобием тех доисторических тварей. Он почему-то был уверен, чувствовал всеми фибрами своего подсознания, что она бы не смогла выжить без него в этом мире, так бы и завяла на своем корабле, в своей призрачной каюте, безвольно, безропотно и бесполезно. Но это только с первого взгляда. Внутри же она была тем самым динозавром, который готов полакомиться… нет, не человечиной, а страданиями окружающих ее людей. Здесь она была воистину нечеловечна и даже банальна для своего рода, если верить всем прочитанным книгам в корабельной библиотеке.
Она стала называть его baby-elephant*, он же в последнее время мысленно отвечал ей she-elephant** и внутренне чувствовал свою правоту, видя в своих фантазиях ее разжиревшей, с трясущимися жировыми щечками, икрами и толстой задницей. Мирная или почти мирная жизнь рядом с прослойкой жира ему была бы обеспечена в той жизни. Разве что она еще бы изменяла ему со скоростью сношающихся крысок, а потом пропала, как и ее брат, – спряталась бы под крылом более «золотого» человека. Но это только перспектива, да и то липовая. Более значимым для Яна было другое открытие.
Порой Ейти была слишком занудна и назойлива и в этом слепо полагалась на устои той жизни. Жалуясь, она лишь отрицала свою привязанность к тем законам, как и не хотела замечать, что ее собственная жизнь здесь и сейчас не такая уж плохая, как ей виделось. И здесь она врала, пытаясь запутать и обмануть опять же саму себя. Но он-то знал, что бедная мисс или миссис Сноу, имевшая двух подруг с такими же дикими и первобытными именами – Тиссия Стоун и Амалия Манки, – отдаст все (даже свою корону, выставленную, как на пьедестале, в гостиной), чтобы быть с ним, ибо только с ним она чувствует себя сильной и трогает своими лапками власть, а ведь ей только это и нужно: она так и не сплела свое гнездо. Вроде, говорила, что у нее был жених, но потом сама же и отреклась от него, назвав братом. Но он-то знал, что Слатан ей не брат. Вот это открытие его больше всего потрясло! Она как-то проговорилась, назвав его «любовью» (проще – возлюбленный), ch;ri. О, какой стыд для нее, если она прелюбодействовала со своим настоящим братом!
Ян знал каждую ее уловку вывести его на разговор, но это был не тот случай, а ведь смутилась, лживая потаскушка или лучше – несчастное чудовище! Динозавриха! Маленькая Сноу превратилась в большой Снежный Ком и накатывала со стремительной силой. Та Сноу, которая жила в Денвере, знала лишь безоговорочное исполнение, эта только приказывала; да, она своенравна, но при нынешних обстоятельствах ее замашки выглядят как явный признак мещанства. Ейти хочет чего-то большего, и Ян даже начал представлять, что ни сегодня-завтра она придумает новую игру в замужество. Глупый обряд! Вполне возможно, но ведь он откажется: он был в этом уверен, как и знал, что может лишиться чего-то очень стоящего, что равносильно сравнить разве что с жизнью. А между прочим, мисс Сноу ошиблась на счет приюта, ибо приютом для нее был собственный мир, какой-то чересчур грязноватый для Яна, от которого так морозненько становиться на душе и гаденько – настоящий Человек Холода...
Размышляя об этом, Ян проходил вдоль домов. Жилища выглядели такими же праздничными, правда, снега на крышах, на ступеньках и на перилах стало чуть больше. Теперь он дозировано сыпал каждый день, застилая прореженные от солнца пятна земли. Было в этом каждодневном ливне что-то запланированное, словно у него, как и у других стихий, были свои часы. Так, снежный дождичек шел только полярной ночью, то есть в ночное время суток по прошлым меркам. В то же время, по предположению Яна, мог выбираться из своего укрытия и неизвестный зверь. Он бродил по освещенным небесным светилом «ночам», как и Ян проделывал свой путь. Человек пытался его нагнать, хотя бы поймать один свежий отпечаток ноги или лапы, но большинство следов быстро исчезали, а те, что и виднелись на заснеженной земле, были похожи на поступь ветра. Так что Ян гонялся практически сам за собой, и себя же ловил на мысли, что никакой зверь поблизости не живет и вовсе не прячется от парочки ополоумевших от всевозможных опасностей людей... Но все-таки Преследователь существовал…
 Минуло три месяца, как они здесь поселились. Солнце с тех пор стало как будто значительнее, увеличившись на долю процента. Можно сказать, что эти изменения невозможно было заметить невооруженным взглядом, но Ейти с уверенностью звездочета отмечала рост светила. «Все больше и больше», как она любила напевать, прогуливаясь с ним по лагерю. Она тоже чего-то искала, но не те следы, которые они обнаружили с момента прибытия в селение отшельников. И если он не замечал увеличения диска на небосклоне, то вот от понижения температуры его частенько колотило. Жалко, что ни в одном доме они не обнаружили термометра, приходилось гадать и верить собственным ощущениям. Они-то и подсказывали, что грядет ледниковый период, по крайней мере, на той части материка, где они поселились.
Отодвигалось от них и поле курантусов. Теперь путь к нему становился все длиннее. Как-то Ян решил измерить время замерзания. Нашел в том месте, куда он еженедельно отправлялся за пищей, небольшой валун, который был передвинут ближе к заснеженной полоске земли. Через неделю оледенение достигло этой «отметки», покрыв почву белым пушком, а дальше пятнадцати футов появилась тонкая корочка льда. Ян долго мерил взором увеличившееся расстояние от камня до горизонта, что ему даже показалось, будто белая кромка прямо на его глазах удлиняется, покрывая инеем каждый мельчайший волосок курантусов.
«Черт возьми!» – выругался он, когда переступал границу Теплого и Холодного царств.
«Ах, ты дрянь!» – повторил он свой возглас, когда наклонился и заметил, что за те двадцать минут, что он неподвижно стоял, размышляя, сколько ему потребуется времени, чтобы добраться до курантусов через эдак так три месяца, – ледниковая мерзлота достигла его ботинок.
Под ногами пролегла белая полоса снега, словно отрезала часть ступней. Разительный контраст между черным и белым особенно взволновал Яна. Он отодвинул ноги от белой кромки и стряхнул с ботинок снежную пыль, однако через пятнадцать минут их снова затянуло белой поволокой, словно холод таким образом дал понять, что он решительно наступает. Он завоеватель, а Ян в данном случае лишь покорный раб, которому следует бежать или отдаться во власть этого процесса. Человек выбрал первое и засеменил к селению, сильнее прижав к себе ведро с растениями, чтобы не растрясти их по дороге и ни вернуться сюда уже на следующий день.
Да, планета катастрофически менялась, намного быстрее, чем они предполагали с Ейти. И теперь этих новшеств невозможно было ни заметить человеческим взглядом. А уж тем более становились все длиннее вылазки за курантусовой снедью. Если в первые три недели уходил день, то теперь требовалось полутора суток.
Что самое интересное в этой новой жизни для них в оккупации ветров и ледяного холода – они окончательно уверились, что их больше никто не тронет, конечно, из тех тварей, что расселились по миру. Они не тронут их по очень простой причине – люди пришли к выводу, что кровожадные хищники не могут существовать в холодном континентальном климате. Хладнокровные или теплокровные, они избрали более лакомые жаркие уголки земли, а надвигающуюся Антарктиду или Арктику отдали самым ничтожным для них существам – выжившим людям.