гуманоид

Синий свет окутывал меня словно тонкое покрывало. Он даровал тепло и всегда оберегал меня. Такое родное и прелестное чувство. И все-таки неясное беспокойство тревожило меня. Там, за голубой пеленой был какой-то странный и далекий мир. Он казался холодным и враждебным. Там вместо физиораствора была пустота. И люди были просто так, сами по себе. Их не оберегал голубой свет. Там, за стеклом, они были такими озабоченными и всегда растерянно суетливыми. А я оставался спокоен. У меня есть все.

И вот сейчас, прямо на меня уставились два глаза. Два сосредоточенно суровых глаза. Эта женщина всегда приходила в мою комнату, чтобы полюбоваться на меня. Иногда она протирала стекло оберегающее мое тело, и снова грустно усаживалась в кресло. Чаще, конечно, она сосредоточенно читала диаграммы, поданные ей компьютером, или делала заметки в толстой тетради.

Она прислонила свою руку к моему стеклу. Бедная. Мне было жалко ее. Ведь она там совсем одна. В этом жестоком мире. Ей приходилось то и дело куда-то уходить. Она не могла, как я, быть спокойной и безмятежной. Она никак не могла найти свое место.

Ее рука на стекле не могла мне причинить ни ласки, ни боли. Но все же, я протянул свою ладонь ей в ответ.

– Не печалься. Я уверен, и ты скоро сможешь присоединиться ко мне. Совсем скоро. Тебе не надо больше будет страдать в этом пустом мире.– Думал я. Естественно, я не мог произнести этих слов. И дело не только в толстом стекле, которое просто не пропустит звук. Дело в той жидкости, которая поддерживает и оберегает меня. В этой жидкости растворен синий свет, она питает и защищает каждую клетку моего организма. Даже легкие наполнены животворящей влагой. Да, я защищен со всех сторон.

Двери в каюту отворились. В проеме желтого цвета появился статный мужчина. Он был уверен как никогда, но при его виде девушка встрепенулась и побледнела. Не знаю, в чем было дело. Может быть в красном свете, который вскоре полился из ламп над дверью. Я ощутил тревожную вибрацию. Динамики надрывались, что было силы, тревожный звук.

Люди за стеклом так уязвимы…

Девушка выбежала из моей комнаты, и мужчина последовал за ней. Но прежде чем выйти моя знакомая успела окинуть меня каким-то странным взглядом. Даже в своем защищенном от всего убежище, я ощутил, как по спине пробежали мурашки. К чему бы это?

Дверь захлопнулась, и потух белый свет. Но красные лампы все так и мигали, освещая кусками мою каюту. Вот в алый луч попало кресло. Синее, теперь оно казалось каменно-черным. В него садились всякие случайные люди, которых я видел раз, а может быть два. Они озабоченно говорили с моей знакомой, которая показывала диаграмму, и бережно гладила стекло моей капсулы.

Вот луч осветил картину в серой толстой рамке. Там была изображена вода. Но совсем не такая, как моя вода. На картине она была черна и над ней нависли тучи. Как же много там воды. Ее так много, что не видно краев. Как бы далеко я ни смотрел – всюду была эта вода. Эта страшная вода. На картине были изображены острые пики из воды, которые рвали ее поверхность. Вода вздымалась и закручивалась поднятая в воздух.

Наверное, это чье-то дурное воображение. Ведь вода не может быть такой страшной. Вода не может нести в себе такую злую силу!

Но красный луч лампы не задерживался на картине, и бежал дальше, погружая изображение в темноту. Красное пятно проскользнуло по столу, выделяя листки бумаги и стержни, прыгнуло на пол, потом резво взобралось к моим ногам и по телу вверх. Этот красный свет с легкостью проникал в мое убежище. Свет не мог мне причинить ущерба, но все равно я мысленно вздрагивал и пытался от него увернуться. Но тщетно: по ноге луч от красной лампы пробегал до живота, прыгал на грудь и резким бликом ослеплял меня, ударив по глазам. Миг слепой темноты. Но уже через этот миг красная лампа начинала заново шарить по комнате своим алым прожектором, выхватывая из тьмы и коверкая по-своему кусочки комнаты.

Человек – это универсальное существо. Мы очень быстро адаптируемся к любым условиям. Через несколько минут красный луч перестал мне мешать, но привычное спокойствие все равно ко мне не вернулось.

– Ничего, сейчас вернется эта милая девушка и все поправит.– Утешал я себя.– Она обязательно выключит этот противный резкий красный свет. Тебе еще будет стыдно…

А чего собственно стыдно?

Мониторчик компьютера вдруг включился сам по себе. Щелкнул какой-то тумблер. "Откуда в такой современной каюте как моя могут взяться тумблеры?.." По монитору побежала рябь мелких надписей. Я пожалуй, смог только разобрать, что все процессы, кроме одного увенчались успехом. "test of the system sustentation – error of agreement,"– промелькнул на мониторе красным текстом, и скрылся вытесненный новыми записями.

Спустя несколько минут бег букв остановился и квадратный курсор замигал напротив фразы: "Сброс поврежденных образцов. Причина сброса %@@#344Отка((Системы ;9661: сброс произведен в:2094;05;05 среда в 66:66 31".

И снова все стихло. Лишь красное мигание. И тишина. И темнота.

Я уже привык засыпать, только вырубался свет в каюте. Это я раньше начинал беспокоиться, когда рядом никого не оказывалось. Глупо боятся темноты, когда ты укрыт от всех невзгод. Было время, когда я этого не понимал. И в одиночестве начинал бить по стеклу, мысленно молить, выпустить меня. Просто бояться и замирать от ужаса. Какой же я был глупый…

Над моим ухом что-то тихо зажужжало. В трубке, соединенной с моей кровеносной системой что-то хрустнуло. Я почувствовал, как трубка оторвалась от моей шеи, и в голубую жидкость выплеснулось красное облако крови. Кровь мутно колыхалась прямо у моего лица. Нет, ее было совсем мало, но я зажал рот, чтобы не выпить своей собственной крови…

А физиораствор помутнел и потерял свое синее сияние. Я почувствовал, что задыхаюсь. К горлу подступил комок, и в позвонке родилась судорога, ломающая кости. Мышцы – струны.

Снизу пошли пузырьки, и моя дорогая жидкость остывала, а сверху над головой появилось зеркало, скопившихся под крышкой пузырей. Легкие загорелись, словно в них вплеснули уксуса. В глазах потемнело от нехватки кислорода. Меня потянуло ко дну капсулы, и на голову стало надвигаться то самое воздушное зеркало. В поисках кислорода я выпрямился и вынырнул, но в кожу впились миллиарды иголок. Причем одна половина этих иголок была заморожена до треска, а другая словно раскалена. Я увидел кромку жидкости сверху. Она меня всегда защищала, эта жидкость. А воздух теперь мне причинял боль. В последней надежде, или просто от отчаяния, я нырнул обратно, сгорбился на дне и ладонями обнял дно.

Тщетно. Через каких-то несколько секунд последние капли раствора исчезли в решетчатом дне. "Какая это глупость – делать дно из решетки. Разве они не думали, что такое может случиться!!! И еще странно, что этого не случилось раньше. С такой-то организацией!"

От боли мои ладони сковало, и я сжался калачиком, дно капсулы больно давило на плечо, и вся кожа горела от соприкосновения с воздухом. А когда я, наконец, разжал губы, последние сэкономленные мной капли раствора, вырвались упругой струей из моих легких. Спазм во всем теле. Я понимал, что я умираю. Живот скрутило, и я перекатился к стенке капсулы, уперевшись спиной в стекло. Кишечник тоже избавлялся от раствора. Горло болело. Судорога в легких, и кашель. Да, это, наверное, называлось кашель. Тут я впервые услышал сой голос. Он был совсем не такой, каким я его себе представлял. Я думал у меня суровый и грузный голос, но кашель вышел звонким и ломаным.

Совершенно непроизвольно я вдохнул. Никогда я еще не производил этого движения. Воздух ворвался в легкие, сжигая ткани. Боль, она везде, в каждой клеточки. Но я почувствовал, что могу жить. Вдох воздуха насытил меня кислородом. Я захотел дышать еще и еще, не смотря на боль.

Меня вырвало, все тем же физиораствором. Все той же люминесцирующей синей жидкостью. Каждая секунда была сопряжена с болью, но я еще жил.

Я встал на корточки, но меня сразу поволокло вбок. Я валялся распростертый на сетке своей родной капсулы. Беззащитный и замерзающий. Как же холодно и больно…

+++

Наверное, я отрубился от боли. Потому что когда снова открыл глаза, я понял, что прошло уже достаточно времени. Сирена пропала, и лишь красный огонек брезжил в кромешной тьме.

Наверное, и не стоит упоминать о том, что вся комната тошнотворно вертелась. Тошнило. Вся кожа горела, а мышцы застыли в моменте взрыва. И любые попытки пошевелиться приводили лишь к неловким тычкам то в стекло, то в сетку, то в себя. Проклятое головокружение лишило меня всякой координации. Тошнило. И когда я повернул голову, я уткнулся в вонючие следы предыдущих приступов тошноты. Меня моментально вырвало, напоминая о боли в животе и кишечнике.

Я смотрел на свою ладонь, покоящуюся возле лица. Такая уродливая тонкая, синяя. С кривыми вереницами вен, артерий. Я смотрел, изучая ее формы. Потом решил поэкспериментировать. Попытался пошевелить пальцем. Правда, увидел лишь легкую судорогу в конечности. Дернулась сразу вся ладонь. И не мудрено. Эта боль.

Уже через некоторое время я смог различать указательный палец и большой. Я медленно елозил ими, ощупывая решетку. Несмотря на боль, ощущение было довольно-таки занятное.

Повернувшись, я принялся ощупывать себя. Я коснулся ноги, и почувствовал это прикосновение не только в пальцах, как раньше, когда я трогал дно капсулы, но еще сразу и в ноге. Ступня дернулась сама собой.

Эти полчаса оказались для меня перенасыщены событиями. Я еле поднялся, опираясь за прозрачную стенку капсулы. Комната, оказывается, выглядела совсем иначе, чем сквозь физиораствор. Ее очертания сильно изменились. Монитор стал мерцать более резко. И красный маяк над ламой больше не казался красно-черным. Он стал просто светло-красным. Обычным красным светом наполнилась комната.

Но я по-прежнему находился в капсуле. Сплошная стеклянная стена. Сверху органический щит-мембрана, через которую, раньше, обогащался кислородом физиораствор. Через эту мембрану, если не считать непосредственного обогащения крови, я получал и всю пищу, также растворенную в голубой жидкости. Она была глуха, и также как и сетка под ногами не открывалась.

Я подумал, что когда придет моя старая знакомая девушка, я похвалюсь ей, что теперь могу сам дышать. И что я могу чувствовать, когда касаюсь своей ноги не только пальцами, но и еще самой ногой. Для подтверждения этого я машинально ущипнул себя за ляжку, и скривился от приступа боли. Из меня вырвался стон. Опять такой же писклявый. Точно! Ведь теперь я смогу с ней поговорить. Я смогу услышать ее голос. Вот это да! Радостно я огляделся по сторонам – надо найти способ выти из капсулы. В самом деле, не ждать же, когда кто-нибудь придет ко мне. Да и это не вежливо… наверное…

Еще смеяться станут, мол, не могу я из капсулы выбраться.

Ударив несколько раз в стекло, я отчаялся его разбить. Все-таки прочный барьер. Он рассчитан на всевозможные воздействия. До крышки капсулы я даже не дотягивался. Подпрыгнув несколько раз, я и здесь отчаялся. Для дальнейших поисков у меня осталось только дно.

+++

– Этот крейсер потерпел крушение, – заговорил очкастый мужичок в сером костюме,– пятого мая. Точного времени неизвестно, поскольку, большинство техники вышло из строя. Здесь у нас лаборатории. Двести шестьдесят экспериментальных образцов. И все погибли. Мы потеряли уникальный материал.

Постучав по стеклу цилиндрической камеры, он опустил глаза. На ее дне лежало маленькое тело. Генетически созданное тело ребенка. Он никогда не был живым. Он развивался и рос в этой капсуле. А когда был слит физиораствор, это тело просто умерло от голода и кислородного голодания. Это был просто кусок генетического искусственно выращенного мяса. Но почему-то сознание воспринимало это как смерть. Глядя на маленький истлевшей труп внутри капсулы, странный человек думал, о том, что этот ребенок не заслужил такой смерти. Пусть даже если он никогда не был живым.

– Мы очень много здесь потеряли,– прочистив горло, продолжил мужчина,– какой материал. Один из наиболее масштабных проектов. Нам остались только их записи. Программисты работают над спасением информации с винчестеров крейсера. Но нам уже никогда не вырастить такой обильной "плантации". Государство, так сказать, исчерпало лимит доверия в глазах народа. Хе-х. Ох не скоро мы сможем добиться таких же результатов.

– Не беспокойтесь, Владимир Нитеч. Прогресс не стоит на месте. В конце концов, можно работать и на другое государство. Если вы считаете Россию не перспективной страной… в этом плане.

– Я патриот… увы.