Сказка-бывальщина

В некотором царстве, в некотором государстве во граде не стольном, не отличаясь жизнью пристойной. Жил да был добрый молодец. Жил себе поживал, мед да пиво попивал, до девиц был жутко охочим, а проблемами не озабочен.
Как-то вздумалось добру молодцу погулять по свету белому мир посмотреть, удаль свою молодецкую показать, и подался он во град во стольный, записался во слуги царские, дабы службу справно нести, интерес государев блюсти. А служба-то не простой была. Легко ли дело, по городам да по весям разъезжать, злато серебро грузить разгружать.
Выдали добру молодцу пищаль, грамоту подорожную да гроши прогонные и покатил он туда, куда царь укажет. Колесил себе по белу свету, службу складно правил, и себя иногда забавил. Попить погулять, коль службе урону нету, был не промах. А ежели случай подвернется молодухе, какой под одеяло влезть, так то только дурак не воспользуется…
Эх, хороша же жизнь, колесики постукивают, рессоры поскрипывают. Лежи себе на полочке, считай за окошком елочки. То, что ушло вспоминай, о новом мечтай да песенку напевай…
…Мы по всей земле кочуем,
На погоду не глядим,
Где придется, заночуем,
С кем придется, переспим…
Мы приедем и уедем,
Где проснулся там и дом,
И расскажут мамы детям
Про госбанковский вагон…
В общем, благодать.
Да вот возьми и приключись тут оказия такая. Занесла как-то службишка молодца нашего на берега Невы реки к заливу Финскому. Приказали ему ассигнации из царева закрома забрать, и куда следует доставить. Ну, так впервой ли службу править. Поехали. А в закроме царевом девок, баб молодых видимо невидимо. И то сказать, не последний в Державе тот град на Неве реке.
И была там девица одна, из себя ладненька, беленька. Хохотушка да затейница. Послюнил, молодец наш, пробор, подтянул опоясок и к ней. И давай-то бисер метать. Речи сладкие, что мед, в уши ей вливает. Глазками поигрывает, ножками приплясывает. И то сказать, большой он дока по этой части был. А девица знай себе хи-хи, да ха-ха: “Ах да бросьте вы этих глупостев, мы вас баловников пуще рентгену насквозь просвечиваем. Проводить желаете(?!), что ж, извольте. Только, чур, мне ни-ни чтоб там ручонки распускать, да губешки тянуть, мы барышня в полном сурьезе”.
Так что пока он со товарищи ассигнации из закрома выгребал, а ведь не день и не два прошло, каждый вечер домой ее провожал, а всего то и добился, что разочек за персты подержал.
А тут и срок подошел далее путь держать сперва к литвинам, а потом и в дикий край к горам кавказским. Кажись, и забыть бы ту егозу. Мало ли их на пути встречалось, мало ли еще встретится. Ан, нет. Не стало молодцу покоя. Уж и красоты диких мест ему не в радость. И вино не пьянит и к юбкам не тянет. Все об ней об одной грезит. С каждой станции ей весточки шлет. Все прогонные на разговоры по телехфон-трубе тратит. В общем, присох.
А она все хи-хи, да ха-ха, ха-ха, да хи-хи: “Ой, да вы затейники, ай да вы ветреники. Знаем мы вас, чай не в первый раз… А будете себя блюсти, можно будет вас и в гости позвать, коли с вашей стороны на то желание будет.” Чуть не помер молодец наш от счастья. Спрятал за щеку грошик последний и бегом к себе фургон. Чтоб коней, стало быть, погонять, дело царское поскорее кончать да оглобли к дому поворочать.
Долго ли, коротко ли, а вернулись они в стольный град. Все честь по чести, сразу рапорт по всей форме, службу ладно, мол, справили, ни гроша на лево не сплавили, порухи казне нет, цел и чист в фургоне клозет, сами здоровые, к подвигам новым готовые. С тем и откланялись. За посул царский крестиком отметились и на побывку.
Приходит молодец, наш, домой, бегут девки к нему толпой. Рады радешеньки, что не будут теперь одинешеньки. Лихо дуют во дуду, поют частушки на ходу:
Наш миленок воротился
Ассигнациев припер
Он совсем не изменился
Только корешок истер…
А добру молодцу и не до них. Руки тычком, мимо бочком, да по краюшку за сараюшку, через заборку да к избе по пригорку. Прибежал, и за телехфон-трубу. “Але. Будьте любезны. Не забыли еще? А я, так и явью и снами, только и грежу Вами. Куда не погляжу, все приметы ваши нахожу. Гляну на речку, вижу ваши плечики, на березку погляжу, вашу ножку нахожу…” Сизым голубем воркует, ручьем серебряным поет. А она все ха-ха да хи-хи, хи-хи да ха-ха. И про то, что в гости сулилась позвать не полсловечечка. В общем, полнейший швах.
А девки и не поймут, подменился их баламут. Мимо проходит так глазоньки отводит. И рученькой не махнет, и за задницу не ущипнет. Да когда же такое было, чтоб от девок его воротило?! А тут хоть голой пляши, не обломятся барыши. Сурьезный стал.
День за деньком бигет, скоро снова в поход, ведь служба царева не ждет. Да и посул уже весь телехфон-труба слопала, новый надо проворить. А она все хи-хи да ха-ха, ха-ха да хи-хи. Хоть плач, хоть убейся.
В обчем, чтобы были мед да печенье, получил молодец наш новое назначенье. Пищаль снарядил и укатил. Заноза любовная сердце гложет, но и удаль молодецкая больше терпеть не может. Тут как не сохни, а соки живые в нутрях бурлят да наружу хотят.
А за окном пейзажи все елки в саже. На кажном полустанке все пивко да таранки. Фургон трясется да вдаль несется. Не лежится парню на полке, будто колют его иголки. Все кряхтит, от еды да питья только нос воротит.
Видят друзья такая беда, да и решили молодца полечить да от грустных дум отучить. Прибыли в город немалый егозятся с гулянкой удалой. Мед да пиво да закусь на диво. Один стакан, за ним второй, потом третий, а дальше уже и не считано… А с двух стаканов сивухи захочется к молодухе. А это и не вопрос, коль под столицей рос. Только скажи: - “Я царев слуга” - сразу врозь от ноги нога. Только леченье не впрок. Еще пуще занемог. Экая прямо сказать беда, вместо лютиков лебеда. Проснулся, отряхнулся и к телехфон-трубе. “Здравствуйте Вам, поздорову ли почивали, вошки блошки Вас не кусали? Как там у Вас погоды, у супризу Вам не угодно ли?”. “Ах, какой там суприз” – она отвечает и вздыхает вроде как привечает. “А скоро ль Вам домой ворочаться, не расхотели еще встречаться. А то ведь я жду.” И опять хи-хи да ха-ха, ха-ха да хи-хи.
Стучат и стучат колесики. За окошком леса да просеки. Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается…

Только Господь Бог не дал этой сказке счастливый финал. А без доброго конца, что и за сказка. Целовалися миловались, да так таки и расстались. Живет девица судьбою своей. Подрастает дочурка у ней. Мужа доброго сыскала девица наша. Терем тесовый полная чаша. Счастья под умет, а нет, нет, да и взгрустнет, вспоминая сладкие ночи, русый чуб, васильковые очи.
Да и молодец не пропал. Не даром ведь был удал. Трахмальна на нем манишка. Не кедрова, а все-таки шишка.
Так что будем и мы прощаться, для того чтобы снова встречаться. На закате аль на рассвете, много вишь ли чудес на свете. Ведь вода в реке вспять не бежит. Будем жить не тужить…