На солнечной стороне

Евгения Воробьёва. На Солнечной стороне.
Октябрь 2006
                «Агония» - постоянная борьба с собой.
                Бхагаван Шри Раджниш


Комната оправдала мои самые худшие ожидания.
Я нервно смеюсь, оглядывая грязно-рыжего цвета обои, пыльный дощатый пол, старенький диванчик и шаткого вида столик, занимающий одну четвертую часть малюсенькой комнаты.
Пальцы сами собой разжимаются, и два чемодана с грохотом падают на грязный пол.
Снаружи общежитие имеет очень даже сносный, весьма приветливый вид: розовое двухэтажное здание с балкончиками по верхнему этажу. Но внутри это более походит на  желудок огромного и отвратительного чудища.
Саркастически хмыкнув, я прислоняюсь к дверному косяку и оглядываю комнату, представляющую бескрайнее поле для деятельности. После минутного раздумья, закатываю джинсы и принимаюсь за уборку… Ожесточенно стирая пыль и выметая мелкий мусор, я подсознательно пытаюсь вычистить свою душу и разум, выгнать тоску, медленно разрушающую меня.
Незаметно приходит вечер. Мои окна находятся на солнечной стороне и последние лучи закатного солнца окрашивают стены. Я сижу на диване, положив ноющие руки на колени.
Какие у меня тонкие пальцы… Руки совсем не загорели за лето. Они напоминают мне бледные тонкие ручки маленького ребенка, которого держали взаперти и плохо кормили. А ведь я могла провести лето иначе! Могла завтракать на крыше, ловя солнечные лучи. Могла ездить по городу на велосипеде, ведь ветер так любит мои волосы… А я что делала? Тосковала дома, уткнувшись в слезливую книжку, и жалела, жалела себя. Каждый день я могла провести иначе. Сделать его запоминающимся, счастливым. Это зависело только от меня. Каждый день мой – маленькая моя жизнь, и если я не могу вычеркнуть все то, что делает меня несчастной, то я могу хотя бы относиться к этому иначе. Но я притворялась, что я несчастна. Я прикрывалась бессилием, делая вид, что не существует никакой возможности сделать себя счастливой. Я потеряла лето. Зарыла, промотала, растратила шансы.
Комната приобрела относительно жилой вид. Диван был накрыт моим покрывалом, которое напоминало о доме. Столик я отодвинула в угол, освободив проход к балкону. На чисто вымытом полу постелила любимый домашний коврик, наполовину вытертый ворс которого я так люблю гладить босыми ступнями. Повесила старые, но очень памятные занавески. Настольной лампы здесь нет, а люстру я включать не люблю, потому мой день обещает погаснуть вместе с последними лучами солнца.
Мои картины, освобожденные из чемодана, ворохом лежат на столе, а некоторые, свернувшись в рулоны, скатились на пол, но я равнодушно прохожу мимо, и не хочу, не могу, не в силах смотреть на них...
Все это походит на странный, далекий от привычной реальности, сон. Меня не должно быть здесь, это солнце не должно так неистово светить в эти грязные, заляпанные окна без занавесок. Родители не должны были разводиться.
Изо дня в день мы употребляем это повелительно окрашенное слово «должен». И, тем не менее, многие вещи происходили, и будут происходить независимо от нашего желания. Люди разводятся, женятся, рожают детей, заводят новые семьи, забывают о старых… Все это можно понять, простить и даже одобрить, но лишь когда все это происходит где-то там, «у них», а не в твоей собственной, конкретной семье.
Когда мать вышла замуж и уехала, а отец привел в нашу квартиру незнакомую мне женщину, я думала, что меня предали. Глубокое чувство предательства, обиды, гнева, ярости и отчаяния, нестерпимая боль от ощущения, что меня покинули, бросили, лишили и отторгли. Эта боль была такой ошеломляющей, что я не сразу смогла разобраться в себе.
Я винила и мать, и отца за то, что разрушили нашу семью, за то, что посмели полюбить других. Мой внутренний ребенок пережил страшное разочарование. Мне потребовалось немало времени, чтобы понять родителей. Немало времени, чтобы осознать, что запрещать другим быть счастливыми – это неправильно. Нечестно. Потому что это их право.
  И я подумала, оценила, осознала и пожелала счастья обоим. И уехала, как только появилась возможность.
  Без слез, истерик, доводов, цепляния за мамину юбку и папин ремень. Я взрослая, самодостаточная, сильная девушка. И, тем не менее.. Я больше не могу справляться с этим.
Выходя на балкон, я ежусь от холода и смотрю на серый скучный пейзаж города, зажигающего огни.
В конце концов, этот город не так уж плох. Третий год я учусь в одном из его институтов, а теперь мне даже не придется ежедневно ездить домой, в мой родной город.   
Иногда перемены действуют на нас положительно, помогают нам преобразиться самим и преобразить мир вокруг нас. Ведь все зависит от того, как мы смотрим на мир. И сейчас я надеюсь, что хотя бы перемена места заставит меня взглянуть на всё иначе и почувствовать себя живой.
Либо я покорюсь, и буду строить новый песчаный замок, либо буду рыдать над руинами предыдущего, смытого бесстрастной волной.
Теперь я живу здесь. И буду вынуждена превратить это плачевного вида помещение в свой Дом.
Ибо иного дома у меня больше нет.


***
Я слушаю длинные гудки, водя пальцем по грязному стеклу лоджии. Сердце получается большим и неровным.
- Да? – звучит резкий голос Артура, - Что, Саш? Мне некогда!
- Я приехала. Тут уныло… Очень грустно. Ты..
- А, ну хорошо. Обживайся. Я занят. Давай, пока.
- Пока…
С ненавистью смотрю на нарисованное сердце. Медленно, сжав зубы, стираю одну половинку.

***
Вытянув перед собой испачканную, пыльную ладонь, я быстрым шагом ступаю по мрачному длинному коридору, напоминающему «зеленую милю». С непонятным ужасом смотрю на свою руку, которая кажется мне как минимум рукой убийцы, грязной, неотмываемой, проклятой. Обстановка и энергетика старого общежития так же питает мои страшные мысли. Коридор, по которому приговоренные к смертной казни делают свои последние шаги... Лучшего сравнения, чем с «зеленой милей», и не придумаешь.
А что, если бы я сейчас, действительно, шла к своей смерти? Что если она окажется гораздо ближе, чем все мы привыкли думать? Что если завтра..
Нет, я не могу сейчас умереть. Как бы мне ни было плохо, какой бы безжизненной я себя ни чувствовала, я не могу. Просто не могу позволить себе умереть, так ничего и не изменив в своей жизни. Это равносильно проигрышу. Умереть сейчас – означало бы сдаться.
Я дохожу до ванной комнаты и приоткрываю дверь.
И тут же безмолвно замираю на пороге.
На меня смотрит мужчина. Он обнажен до пояса, бесстрастен и чрезвычайно инороден в этой уютной и маленькой комнатушке с замызганной старой ванной, раковиной и деревянной скамеечкой.
Сердце моё колотится. Он, по-прежнему, смотрит на меня пустым отчужденным взглядом.
Освещение в ванной комнате скудное, так как нижняя часть окна прикрыта фанеркой, а через верхнюю часть пробивается лишь тусклый свет уличного фонаря. Но даже при таком освещении я вижу, что его длинные темные волосы спутаны и взъерошены, а руки вымазаны в чем-то темном.
Я даже не сразу замечаю тряпку, которую он прижимает к своему боку.
Замерев, мы смотрим друг на друга.
Бежать как можно скорее, запереться в комнате, или остаться и спросить в чем дело? Это ли инстинкт самосохранения или я просто всё та же маленькая девочка, которая стесняется произнести слово, боясь, что её не услышат. А если услышат, то рассмеются. Девочка, которая боится остаться незамеченной, непонятой, отвергнутой, осмеянной.
- Уйди, - произносит он тихо, прерывая поток моих беспокойных мыслей.
Его голос выводит меня из ступора, но я все ещё ощущаю, что руки мои не слушаются, а глаза неотрывно следят за ним. Я открываю рот, но не решаюсь произнести ни слова.
- Уйди, - повторяет он сквозь зубы, отнимая от раны тряпку. Струйка крови бежит вниз, к его брюкам. Я завороженно слежу за ней, понимая, что моё неоконченное медицинское сейчас могло бы…
Помочь ему.
Слушая стук своего сердца, я делаю шаг вперед и спрашиваю: "Вам помочь?".
Он поворачивается к зеркалу, вытирает ладонью лицо, размазывая по нему кровь, откидывает слипшиеся волосы и повторяет в третий раз:
- Уходи.
Покачиваясь на дрожащих ногах, я подхожу к нему, боясь, что он ударит меня..
Мужчина, так напоминающий мне маньяка-убийцу, смотрит в самую глубину зазеркалья. Кажется, что его мало волнует происходящее с ним. Будто бы не он сейчас истекает кровью, будто бы не своё бледное лицо он видит в отражении. Он походит на Потерявшего человека. Потерявшего нечто, без чего его жизнь теряет право называться жизнью. Я уже видела такой взгляд. Так на меня смотрела девушка, у которой ничего не осталось, кроме самой себя, а к самой себе она испытывала лишь жалость и пренебрежение. Так на меня смотрела девушка. Девушка из зеркала.
Я хочу спросить у него, не вызвать ли мне скорую, не могу ли я чем-то помочь. Подбирая слова, я подсознательно отмечаю черты его бледного лица, которые теперь чуть более освещены светом фонаря из маленького окошечка: чуть-чуть длинноватый нос, светлые глаза, сильно выделяющиеся скулы. Волосы его длинные, и в полутьме мне сложно точно определить их цвет. Он высок, немного худощав, но в целом прекрасно сложен, если можно применить слово «прекрасен» при описании покрытого испариной окровавленного тела мужчины. На вид ему двадцать семь или больше.
После моего вопроса прошло всего несколько секунд. Эти мысли вспыхивали и затухали в моей голове с невероятной скоростью. На его боку, ближе к спине - резаная рана. Я перевожу на неё взгляд и тут же замечаю на его спине характерные отпечатки ногтей - красные полоски, кое-где отмеченные корочками запекшейся крови. Да, это отпечатки ногтей женщины. Это я могу утверждать без капли сомнения.
Мне вдруг представляется кричащая, вырывающаяся женщина (девочка)...
Маньяк. Возможно, насильник или убийца.
Наши взгляды пересекаются в зеркале. Я вдруг понимаю – надо бежать. Немедленно. Бежать. Но его взгляд (или его напряженное, как пружина, тело, или кровавые разводы на его щеке?) гипнотизирует меня. Мужчина смотрит на меня странно, то ли изучая мое лицо, то ли удивляясь, что я все ещё нахожусь здесь.
- Если ты хочешь помочь, то уйди отсюда, - говорит он спокойно, но в сочетании с его сумасшедшим взглядом это звучит как угроза.
В этой ситуации я вроде бы должна испугаться, но я упираюсь и произношу тихо, но уверенно:
-  Нет, я просто не могу. Нужно обработать рану, - упрямо мычу я, - Я умею делать это, поверь.
Неожиданно для себя соскочив на «ты», я чувствую, как горячеют щеки, а руки начинают нервно теребить край футболки, игнорируя протестующие сигналы мозга.
- Ну хорошо, - он садится на край ванной и раздраженно кивает в ответ на моё предложение принести спирт из комнаты.
Я бегу по коридору  со скоростью, превышающую скорость путаных мыслей, проносящихся в моей голове. Я снова чувствую себя маленькой девочкой. Но эта девчушка совсем не плачет от испуга, а, скорее, заинтересована происходящим. И, пусть, я сильно рискую, доверяясь этому человеку, - необходимо рисковать! Можно ошибиться, можно пострадать, но это ничто по сравнению с тем, что я могу потерять, если сейчас запрусь в комнате и оставлю его там одного.
  Нельзя допустить, чтобы он пропал. Я не могу допустить.
  Он все ещё находится там, сидя на краю ванной, и видно, что он удивлен моему возвращению. Я мою руки и промокаю вату в спирте, а он отнимает тряпку от своей раны, которая находится слишком далеко на границе бока и спины, чтобы он имел полный её обзор.
Я больше не задаю вопросов, но неуверенно приближаюсь к нему и прошу приподнять руку. Он неохотно выполняет мою просьбу.
Нервничая под взглядом его блестящих глаз, я сажусь на колени рядом с ним, чтобы осмотреть и продезинфицировать рану. Обводя рану по её краям, я стараюсь не задеть поврежденные ткани и опасаюсь занесенного надо мной локтя. Мужчина вздрагивает… Видимо, пальцы подвели меня. Его глаза, которые теперь кажутся мне совсем темными, неотрывно следят за мной, а я боюсь их, боюсь этого лица, этого взгляда, накладывающего оттенок сумасшествия на его лицо, и поэтому углубляюсь в напряженное созерцание раны.
- Уверены, что вам не нужна квалифицированная медицинская помощь? - спрашиваю я, не поднимая глаз.
- Уверен.
Он напряжен. И если говорить честно: я просто замираю от ужаса, и только моя рука осторожно водит резко пахнущей ватой, оставляя кроваво-спиртовые разводы на его теле.
Я не спрашиваю, что именно произошло.
Я нахожусь здесь, чтобы помогать, но не осуждать.
Чтобы «заштопать» его тело, мне не обязательно «вспарывать» его душу.
Я беру принесенный мной бинт и стараюсь перебинтовать его так, как меня учили в институте. Я делаю несколько кругов по его груди…
У него красивая фигура.
Перевожу бинт через плечо и делаю ещё пару кругов по грудной клетке, чтобы перетянуть края раны. Кровь выступает на бинте темным пятном.
Он смотрит на меня с некой «снисходительной благодарностью» во взгляде.
Закончив с обработкой резаной раны, я осматриваю царапины на спине.
Неплохо бы продезинфицировать их... Под Её ногтями могла быть грязь.
Остался лишь маленький кусочек чистой ваты, я промокаю её в спирте, прошу его развернуться ко мне спиной, предупредив его так же, что сейчас будет больно.
Он встает на колени, спиной ко мне, и перекидывает волосы на грудь. Я собираюсь с духом и резко провожу ваткой по одной из красных полос. Он выгибается. Я вижу, как его мускулы напрягаются. Я по привычке шепчу что-то успокоительное, гладя его вдоль позвоночника свободной рукой, а пальцы другой руки дрожат и нервно сжимают клочок ваты, из которого льется светло-красная жидкость.
В этот момент я тоже сжала зубы, будто бы почувствовала острую боль.
Я снова ухожу. На этот раз - за новой ватой. Но когда я возвращаюсь, мужчины уже нет. Как нет и кровавых тряпок, которые были разбросаны по полу. Только на краешке ванной, где он сидел, я вижу красные разводы. И только это убеждает меня в том, что это был не сон.
Не знаю, что заставляет меня взять тряпку и отмыть их, убрать все следы его пребывания там.
Возвращаясь к себе, я невольно всматриваюсь в каждую дверь в коридоре, думая, что за какой-то из них находится он, мужчина, по груди и спине которого не так давно порхали мои холодные пальцы.
Я не знаю: живет ли он тут или он случайно оказался в этом общежитии... Но я точно уверена в двух вещах - войти без ключа он не мог, и второе - он не мог выйти отсюда, так как моя дверь самая ближняя к выходу и я была достаточно быстра. Он определенно находится всё ещё в одной из этих 10 комнат.
Я ещё долго не могу уснуть, прислушиваясь к тишине в коридоре, но под утро беспокойный сон спутывает моё сознание.
               
***
Прошла первая, самая мучительная неделя на новом месте. Я освоилась и даже разузнала кое-что о жильцах. В основном это престарелые одинокие женщины. В моём блоке нет ни одной девушки моего возраста. Но.
Он живет здесь.
Я знаю это. Я видела его несколько раз. Встретила на лестнице около полуночи, возвращаясь после продолжительной прогулки по городу с одногруппниками. Видела его так же, открывающего своим ключом 10-ю комнату. Он тогда так странно на меня посмотрел... И благодарность в его взгляде, явно, не сквозила.
Итак, он живет здесь. 10-я комната.
Но живет так тихо, что может показаться, что его и не существует вовсе.
Мысли о нем постоянно посещают меня. Как странно, когда в твою жизнь входит нечто, придающее ей хотя бы малый, хотя бы немного глупый, надуманный, но все же смысл. Я возвращаюсь из института с надеждой, что снова встречу Его. Этого странного человека. И я не отдаю себе отчета, зачем мне это нужно и какую выгоду я с этого получу. Я просто радуюсь этому неожиданному наполнению моей жизни.
На следующую ночь после встречи на лестнице я долго читаю книгу и после полуночи слышу тихие размеренные шаги по коридору и хлопок входной двери. Моя рука, перелистывающая страницу, замирает, и я вслушиваюсь в эти звуки. Не имею понятия, откуда пришло это знание, но я уверена – это он. Этот мужчина становится моей навязчивой идеей. После того как это повторяется ещё две ночи подряд, я решаю проверить обоснованность моих подозрений опытным путем.

***
После полуночи я выскальзываю из своей комнаты и, крадучись, направляюсь к ванной комнате, которая находится как раз напротив его двери. Я посижу там какое-то время, прислушиваясь, а если услышу шаги - выгляну в коридор.
Я иду медленно и очень осторожно, чтобы не производить лишнего шума.
Когда я крадусь мимо его двери, она вдруг открывается, и я вижу высокую мужскую фигуру, появляющуюся из темного проема. Свет в коридоре выключен, но в нескольких шагах находится застекленная дверь на балкон, через которую сюда попадает свет фонаря.
Если честно, я не верила в успех своей вылазки и уж точно не ожидала такого скорого финала.
Мужчина замирает, держа руку на дверной ручке, и смотрит на меня. Я, от страха и этой внезапности его появления, останавливаюсь и не свожу с него глаз. Просто проследовать своим путем после такого тесного соприкосновения взглядами, не сказав ни слова, было бы даже неприлично.
- Как ваша рана? – спрашиваю я, защитно сплетая руки на груди.
Я не успеваю даже уловить перемены в его взгляде, как вдруг его правая рука резко хватает меня за плечо. В пару мгновений я оказываюсь на узкой площадке балкона, в прямом смысле лицом к лицу с мужчиной, за которым вела ненавязчивую (до этого момента) слежку.
- Хватит за мной следить, - тихо и спокойно, совсем без угрозы в голосе произносит он, вглядываясь в мои глаза, как будто бы силясь прочитать там что-то важное.
На балконе достаточно светло и я, наконец, могу рассмотреть мужчину как следует.
Ему не больше двадцати семи. Волосы темно-русые и доходят до середины  лопаток, теперь они собраны в аккуратный хвост. Голубые глаза вовсе не сумасшедшие, сейчас они совершенно спокойны.. и, кажется, аккуратно и безболезненно проникают в самую душу. У меня вдруг возникает глупая мысль, что он читает меня за эти несколько мгновений моего молчания.
- Болит? - спрашиваю я.
Он резко отпускает мою руку и смотрит на меня ещё более странно.
Я чувствую себя беспомощным зверем, загипнотизированным взглядом хищника, перед которым у него нет шансов, и я совсем продрогла, стоя на балконе в одной майке и коротких домашних шортах. Он, наконец, замечает мою дрожь и так же беспрекословно и чуть грубовато выталкивает меня с балкона, распахивает дверь ванной и перемещает поле нашей битвы туда.
Я молчу, слыша щелчок шпингалета. Я молчу, когда его холодные руки усаживают меня на край ванной.
Я молчу и точно не уверена – убьёт он меня  или только изнасилует.
Склоняюсь к последовательности второе-первое.
Я вижу лишь его суровое точеное лицо со странными глазами, чувствую лишь холодные пальцы на своих плечах, и обжигающе ледяной край ванной, на котором сижу. В следующий момент оцепенение и слабость погружают меня в темноту.

***
Я распахиваю глаза и усиленно моргаю, стараясь сфокусировать изображение. Перед глазами плывут скупо освещенные простенькие, незамысловатые зеленые обои в мелкий голубенький цветочек. Некоторое время я соображаю, вглядываясь в темные завитки и прислушиваясь к тихому гулу и неровным, быстрым щелчкам. Потихоньку приходит осознание того, что я лежу на боку. И смотрю в стену.
Переворачиваюсь на спину, с трудом сдерживая стон. Уставившись в потолок, я ощущаю свою голову кафедральным собором, в котором разом начали бить во все колокола. Боль в затылке, как звонарь-самоучка руководит всей этой «мелодией». В унисон гудят поясница, локоть и бедро.
«Человек-оркестр» - думаю я, но улыбнуться не могу.    
Внезапно меня пробивает холодный пот – память возвращается. Я резко переворачиваюсь на бок и вижу спину мужчины, сидящего за столом, на котором располагается компьютер и ещё много техники, названия которой я сейчас даже знать не хочу.
На столе стоит  маленькая лампа в зеленом абажуре. Он не перестает печатать, и по частоте щелчков я могу предположить, что печатает он быстро, но одной рукой, хотя с моего местоположения мне не видно, что он там делает. И действительно, в следующий момент он подносит вторую руку (с зажатой в ней кружкой) ко рту, делает глоток, на несколько секунд задерживая её возле лица, будто задумываясь над чем-то.
Память накатывает на меня, страх парализует. Я, стараясь не шуметь, оглядываю себя. По внутренним ощущениям, изнасилования не произошло… Неужели я потеряла сознание? Что произошло? И что ещё произойдет, когда он увидит, что я очнулась?
Вперяюсь взглядом в затылок мужчины. Он совсем не выглядит враждебным. И даже наоборот, я чувствую в нем внутреннее спокойствие и уверенность. Его волосы распущены и спускаются до середины лопаток мягкой волной. Со спины он бы напоминал девушку, если не принимать во внимание ширину плеч. И хотя с виду он совершенно не опасен, я все же решаю подстраховаться, припоминая его окровавленные руки. 
Я оглядываю комнату, в которой помимо полутороспальной кровати, на которой я лежу, и большого стола с техникой, находятся ещё шкаф, холодильник и прикроватная тумбочка. На тумбочке стоят старинные часы, тяжелые, с металлическим корпусом. Они показывают 5 часов утра.
Я бесшумно поднимаю их и взвешиваю в руке.
- Примерно полтора килограмма, - от его голоса я вздрагиваю и снова покрываюсь холодным потом, - Я вижу твое отражение на поверхности монитора.
- Давно? – тупо интересуюсь я.
- Все время, - он ухмыляется, я слышу это по его тону, хотя он все ещё сидит ко мне спиной, - Положи их, а то уронишь и поранишь себя.
Меня коробит его насмешливый тон. Страх сдает позиции, уступая место ущемленной гордости.
- Нет уж.
Он одним движением разворачивается на крутящемся стуле. Брови его приподняты, голубые глаза опять ввергают меня в оцепенение. Я так и застываю, держа в руке часы. Он показывает взглядом на тумбочку и кивает.
Я мотаю головой и только сильнее сжимаю тяжеленный элемент интерьера. «Я сошла с ума» - думаю я с непонятным спокойствием и поеживаюсь.
Он неспешно встает и в два шага оказывается возле меня.
Я то ли вскрикиваю, то ли всхлипываю и поднимаю свободную руку в защитном жесте, думая, что он ударит меня, и вся сжимаюсь на краю дивана.
Он крепко сдавливает моё запястье, отводит дрожащую от страха и напряжения руку в сторону, отнимает у меня часы и спокойно ставит их на место. Я решаюсь поднять на него глаза. Ни злости, ни даже раздражения - мужчина абсолютно хладнокровен. Он отпускает мое запястье и садится на кровать рядом со мной.
- Как ты?
Этот вопрос я никак не ожидала услышать.
- Нормально. Почти…
- Первый раз вижу, как кто-то падает в обморок, - он невесело усмехается, - Как тебя зовут?
- Марина, - вру я, не задумываясь.
- Я бы хотел сказать тебе, Марина, что второй раз – это уже слишком. Уходи, и передай им, чтобы катились к чертям, - его голос упал до шепота, от которого у меня пробежали мурашки.
- Кому?
- Ну да, конечно! Сейчас я должен сказать: ох, извини, я ошибся? Смешно. Знаешь, ты помогла мне, поэтому я тебя не трону, - произнес он как-то особенно грустно, - Иди, и больше не появляйся.
В первый момент по мне разливается непередаваемое облегчение, но еще через мгновение я начинаю испытывать неясные сомнения в правильности своих мыслей и действий. Вместо того чтобы вскочить и убежать, запереться в своей комнате, поддаться страху, я очень хочу расспросить его, узнать – о чем он говорит, за кого он меня принял?
Медленно и неуверенно я приближаюсь к двери, берусь за ручку, поворачиваю её... и тихий щелчок возвещает о том, что я свободна.
Я, правда, не верила, что дверь открыта. Ну ни капельки.
Изумленная, я оборачиваюсь и не могу сдержать вопросительный взгляд, совершенно неуместный в этой ситуации.
Но мужчина больше не смотрит на меня.
Я так хочу задать свои вопросы, но не решаюсь. Мой страх оказаться не услышанной, неуместной, снова сковывает меня, он говорит мне «ты пожалеешь», и уже в следующее мгновение я закрываю за собой дверь и бегу в свою комнату, презирая себя за трусость.

***
- Тебе все равно? – холодно осведомляюсь я, шагая по мокрому асфальту и с какой-то странной жестокостью наступая на опавшие желтые листья, кое-где покрывающие дорогу.
- Ну, мне не все равно, - неуверенно говорит Артур, - Просто я, действительно, был очень занят.
Эти его неуверенный тон, отрешенность и несколько секунд молчания перед ответом всегда выводили меня из себя. Вот и сейчас мне так и хочется крикнуть: «Научись, хотя бы, правильно врать!»
- Просто я больше не могу так, - произношу я вместо этого, обводя холодным взглядом красочные деревья и голубое небо, проглядывающее сквозь тяжелые облака.
Все это слишком прекрасно. И невообразимо не состыковывается со всей той гадостью, которая скопилась в моей душе.
- Я же не специально, Сань, - он опять все делает неправильно, и вместо того, чтобы принять виноватый вид, не скрывает раздражения.
- Извини, специально или нет, урон это приносит одинаковый, - вспыхиваю я, - Ты не маленький, ты сам все прекрасно понимаешь!
- Все будет хорошо, я обещаю. Все будет лучше, чем в лучшие наши времена! Теперь все будет..
- Не будет! – обрываю его я, - Ты уже тысячу раз обещал, что все будет хорошо!
- Все можно вернуть, мы уже это проходили! Пожалуйста…
Он унижает не только себя, но и сам того не замечая, он унижает меня своей слабостью, своими просьбами, своей упрямой слепотой.
- Нельзя вернуть, Артур.. Понимаешь, нельзя! Я давно не получаю радости, мне больно каждый раз когда я вижу тебя, потому что я каждый раз жду удара. Это даже не любовь! Её нет.
- Она есть, просто ты зла, расстроена, апатично настроена или ещё что…
Боже мой, неужели я его любила? Любила. Но кого? Прекрасного, доброго, нежного, понимающего..идеального Артура. Его имя – это молитва. Ни одного Артура в мире я больше не желала знать, просто потому что этот – единственный. Иных и быть не может. Единственный в мире. Мой Артур.
О, Господи, кто этот человек с невидящими глазами, идущий рядом со мной?!
- Я тебя очень прошу, дай мне еще один шанс!
- Я не хочу, чтобы тебе было плохо, но я больше не могу гробить свою жизнь на бесчисленные шансы! Сколько их уже было?
Действительно, сколько раз я уходила, и он уходил? Сколько раз?! Каждый раз, уходя, я страдала, но клялась не возвращаться, не поддаваться ему, не прощать ему его невыносимой жестокости. И нарушала клятву. А, будучи брошенной им, я молила, чтобы он никогда не возвращался, и втайне мечтала о его раскаянии.
- Это переходной процесс, он всегда бывает, в любых отношениях! – не переставал убеждать Артур, - Вспомни все хорошее, что у нас было! Мы вернем все.
- Пути назад нет. Возвращаться незачем. Если уж двигаться, то вперед, а не назад. Иначе просто бессмысленно! Это не настоящая жизнь! Это игра, в которой мы оба, якобы, любим.
- Ты любишь меня, я знаю это точно! Мы друг для друга, Сань, слышишь? – мы остановились возле подъезда. Начал накрапывать дождь. – А ты глупо и трусливо бежишь, когда тебя начинает что-то не устраивать! Ты не пытаешься решить проблемы, изменить что-то!
- Я не пытаюсь? – вою я, размазывая слезы бессильной ярости, - Я два года пытаюсь тебя исправить! И если ты раньше не изменился, то  не изменишься никогда, Артур!! Извини, что я сдаюсь, но я больше не могу! Ты убиваешь меня...
– Я понял, ты опять нарисовала себе несуществующий идеал и решила бросить все ради него? Ты не боишься, что зря потеряешь все? Не боишься, что не добьёшься ничего? Ты максималистка! Хочешь все и сразу, да к тому же ещё идеальное! А Его – нет! Не обманывайся.
Зря Артур сейчас бросает эти бесполезные слова об идеале... Потому что именно он лишил меня всякой веры, заставил перестать стремиться, двигаться, искать. Ему всегда удавалось влиять на меня. А так же на всех тех, кто не находил в себе сил противостоять его особому дару убеждения.
   Видя, что его слова не производят на меня должного эффекта, он вдруг обнимает меня, прижимает к себе, как будто считает, что так может удержать меня, убедить. Я по привычке утыкаюсь в его плечо и вдруг понимаю, что каждый раз, когда он так делает, в моих глазах, уставленных в пространство поверх его плеча, отражается вся горечь мира. Я чувствую себя невыразимо одинокой. Потому что все это игра. Где мы оба врем. И в первую очередь – сами себе. И это - страшно.
   За моей спиной хлопает дверь подъезда, я вздрагиваю. Через несколько секунд я вижу мужчину из десятой, огибающего нас и направляющегося в сквер.

***
В каждом из нас иногда возникают сомнения. Правильно ли я сделал? Не пожалею ли я об этом поступке? Что буду делать, если окажусь не прав? Мне однажды сказали, что лучше ошибиться, но решить самому. Потому что это будут Ваши ошибки. Ваши собственные. Значит, где-то был просчет, и что-то не сошлось. И если вы вынесете опыт, то в следующий раз все сделаете правильно. Я не согласна с утверждением, что любой опыт, полученный задним числом, ничего не стоит. Если вы умеете переосмысливать и делать выводы, то даже чужой опыт будет вам полезен.
Я стою на балконе, поеживаясь от холода, и смотрю на улицу. Желтые деревья, пятиэтажки, старые неприглядные гаражи... Отсюда виден кусочек городского парка. А над всем этим - небо. Если бы я была ребенком, то сказала бы, что голубое-голубое летнее небо разбавлено осенним дождиком, и потому такое светлое, водянистое. Сегодня нет дождя, но и солнышка нет.
Все, в принципе, как всегда. Если отбросить частности, то этот день точно такой же, как и вчерашний. Ничего не произошло. Просто Нас с ним вдруг не стало. Точнее, Нас давно уже не было, но я не заметила, когда это произошло… Когда мы друг друга видели в последний раз любимыми?
А ведь когда моя любовь зажглась, я не допускала и мысли о жизни без него! Я  представляла, что в этот день буду рыдать, кричать в голос и не желать жить больше ни минуты…
Интересно, что он сейчас чувствует? Нет, я знаю, что он не любит, но…
Да и вряд ли он вообще способен любить. Думаю, что с его стороны ко мне всегда имела место совокупность таких позитивных, «удобных» чувств, как симпатия, желание, привязанность. А вот сумасшедшей влюбленности не было. Он не может испытывать подобные безумные чувства, он слишком «нормальный», прагматичный и уравновешенный.
А я любила его. Хотя, возможно, и не его настоящего, а того Артура, которым я бы хотела его видеть, которым он мог бы быть, если бы захотел. И которого нет.   
Просто не существует.
Я привстаю на носочки, перегибаюсь через балконную перегородку и смотрю вниз, чувствуя грудной клеткой холодную деревянную поверхность. Мои волосы перевешиваются через край и полощутся по ветру. Я смотрю на землю. Она сейчас, наверное, очень промерзшая и твердая…
Улица абсолютно безлюдна. Отрываю взгляд от земли и опускаю лицо в ладони.
«А Его нет! Не обманывайся» - вспыхивают слова Артура.
- Не обманывайся.
Первые слезы идут очень трудно, накатывают вместе с горячей удушливой волной, заставляют зажать рот ладонью, сдерживая стон. Я мысленно повторяю «Его больше не будет, да, больше не будет. Это ничего, ты ведь больше не любишь. Ты ведь можешь без него. Время любви, как и время жалости, давно прошло. А его больше не будет, прими».
Я поворачиваю голову и смотрю на свое отражение в тусклом стекле ставни. Вглядываюсь в бледное лицо, странно контрастирующее с темными волосами. Я выгляжу такой измученной, такой слабой, такой... одинокой. 
Я резко отталкиваю от себя ставню, успевая увидеть напоследок лишь перекошенные губы отражения в дрожащем стекле.
Я не слаба! Хватит бояться, дрожать от дикого страха перед лицом одиночества. Я сделала выбор. Это мой личный выбор. И я говорю – хватит.
Перед тем, как уйти с лоджии, я обвожу взглядом улицу, небо, окружающие дома и только теперь замечаю, что слева, на третьем от меня балконе, кто-то есть. Этот человек опирается на поручень локтями и смотрит на меня.
Мужчина из 10й.
Я не могу разглядеть выражение его глаз. Но мне кажется, что его взгляд будто скальпелем вскрывает меня и изучает. И от этого я смущаюсь, злюсь и немедленно ухожу с лоджии. 

***
Следующим вечером Артур позвонил мне и попросил прогуляться с ним. Я очень боялась этого. Я боялась, что уступлю, снова солгав себе, что чувствую к нему что-то, снова уступив своему страху перед одиночеством.
Но я все же согласилась, успокаивая себя тем, что это будет мне хорошей проверкой.
И он вел себя как искренне кающийся грешник, как сумасшедший влюбленный. И я закрыла глаза. И я поверила, что он действительно чувствует все это.
И не выдержала.
И дала ему ещё один шанс.

***
Прикрываясь сумкой, я влетаю в подъезд, дрожа от холода. Мокрая одежда мерзко прилипает к телу, когда я быстро взбегаю по лестнице, попутно шаря по сумке в поисках ключей. На улице громыхает. В кармане для ключей таковых не оказывается, обыск тоже не дает результатов. Я ставлю на пол бутылку с красным вином, которая доселе торчала из сумки, и провожу обыск вторично. Ничего нового. Я забыла ключи. Или, что ещё хуже – они могли выпасть из кармана, пока я, резво перескакивая через лужи, бежала с остановки…
Идти искать нет смысла – уже совсем стемнело, да и выходить под проливной дождь нет никакого желания…
Я обреченно плетусь на кухню. Снимаю куртку, вешаю её на батарею. Зажигаю 2 конфорки, встаю на табуретку возле газовой плиты и начинаю заниматься чрезвычайно опасным делом: пытаюсь высушить волосы в волне теплого воздуха над газовой плитой.
В момент выполнения этого опасного трюка я слышу шаги в коридоре, и через несколько секунд, в кухню входит мужчина из десятой комнаты. Он замирает на пороге и смотрит на меня так, как смотрят на белокаменную колонну, которая вдруг оказалась посреди овощного магазина. Я краснею.
Он молча ставит чайник на одну из горящих конфорок и смотрит на меня снизу вверх.
- Ты что делаешь? – спрашивает он совершенно ровно, без выражения.
- Сушу волосы.
- Ты сумасшедшая?
- Я сумасшедшая, которая потеряла ключ от комнаты.
Он скептически оглядывает мои мокрые джинсы и блузку, а потом его взгляд устремляется на батарею, туда, где сушатся куртка и сапоги.
Мужчина улыбается одним уголком губ. Я отвожу от него взгляд и продолжаю сушить длинные непослушные волосы, приподнимая их высоко над газовой плитой и перебирая руками.
Он не уходит, видимо ждет, когда закипит чайник, или желает узнать, чем это все закончится. Мы молчим. Я ожесточенно расчесываю волосы пальцами.
Находясь с ним в одной комнате, я снова ощущаю нечто необычное: не смотря на то, что я не доверяю ему, боюсь его, мой внутренний ребенок замирает от восхищения, ловит каждое его движение, чувствует энергетику этого странного человека.
Чайник тихонько свистит, мы с мужчиной переглядываемся. Он снимает его с плиты и направляется к двери.
Уже на выходе он вдруг оглядывается и говорит:
- Пошли.
- Куда? - удивляюсь я, поправляя влажную блузку, прилипшую к коже.
- Согреешься у меня.
Я спрыгиваю с табуретки, быстро собираю все свои вещи, и доверчиво плетусь за ним, ощущая необъяснимое спокойствие и защищенность, и лишь смутно сомневаясь в правильном понимании мною слова «согреешься».

***
Когда дверь его комнаты закрывается за мной, я чувствую себя не совсем уютно. Мужчина направляется к шкафу, вынимает оттуда клетчатую рубашку и бросает её на кровать.
- На, переоденься. И повесь все на батарею.
Понимая, что отступать некуда, я неуверенно подхожу к той самой кровати, на которой не так уж давно лежала без сознания. Кидаю недоверчивый взгляд на спину мужчины, снова севшего за компьютер. Что мне делать?
Да, странно, да, жутковато, – думаю я, не получая от него никаких указаний, - Но отступать некуда.
Убедившись, что мужчина на меня не смотрит, я переодеваюсь в длинную рубашку и сажусь на кровать, взволнованная и заинтригованная происходящим.
Проходит пять, десять беспокойных минут, а он по-прежнему не обращает на меня внимания. Я даже не знаю – радоваться ли мне этому...
Не зная, чем себя занять, я тихонько встаю и подхожу к застекленной двери, ведущей на лоджию, касаюсь холодной поверхности стекла пальцами, лбом... Простояв так несколько секунд, и не слыша никаких возражений с его стороны, я осторожно приоткрываю дверь.
На застекленном балконе темно и прохладно, дождь не только не прекратился, но и стал ещё сильнее. В темноте не видно капли, но слышен шелест. Я выставляю руки под дождь, и капли медленно образуют в моих ладонях маленькие озерца.
Я слышу, как он входит. Встает рядом со мной, с резким неприятным звуком открывает вторую ставню.
- Как тебя зовут? – спрашиваю я, пытаясь сохранить спокойный и безразличный вид, несмотря на бешено колотящееся сердце.
- А ты не знаешь? - он ухмыляется, глядя на мои руки.
- Нет, а я должна знать? – удивляюсь я и, забыв о своем страхе, разворачиваюсь к нему лицом, все ещё держа ладони лодочками.
- Думаю, должна. Ты же не просто так находишься здесь, - мужчина смотрит мне точно в глаза, с таким видом, будто бы боится пропустить мою реакцию на его слова.
Я смотрю на него с непониманием. Мужчина же переводит взгляд за окно, в темноту, и его взгляд суровеет. В этом момент, вкупе со страхом, я начинаю чувствовать слабый, тлеющий в грудной клетке уголек нежности к этому странному человеку. Мне хочется прикоснуться к его плечу, попытаться вылечить то, что делает его таким черствым и недоверчивым.
- Что значит «не просто так»? – интересуюсь я, жадно рассматривая его и чувствуя, как щеки розовеют.
Это происходит так стремительно, что я просто не успеваю никак среагировать.
Он резко разворачивается, подхватывает меня одной рукой за бедро, а другой – под спину и сажает на самый край балконного перила. Я инстинктивно прижимаюсь к нему, обнимаю, вцепляюсь.
- Отпусти меня! - я вскрикиваю, с ужасом осознавая, что слово «отпусти» не совсем подходит к данной ситуации, - Пожалуйста, поставь меня!
- Я говорил тебе больше не появляться здесь. А ты? Ты всегда рядом. Скажи мне, что тебе еще нужно? – тихо говорит он мне на ухо, наклоняя меня так, что я чувствую как капли дождя попадают за шиворот..
Я ещё сильнее прижимаюсь к нему.
- Ничего.. ничего!!! – выкрикиваю я, отчетливо ощущая как спина намокает под косыми струями дождя. Мысли метаются в моей голове, как летучие мыши, напуганные светом штормового фонаря. «Почему? За что? Что я сделала? Что если он отпустит меня? Нет, только не сейчас.. Как холодно..»
- Ты следишь за мной? Ты все это подстроила? – я снова чувствую в его тоне грозовые раскаты.
- Да, слежу! Но я не подстраивала ничего!!! – я впадаю в дикий холодный липкий ужас. У меня с детства боязнь высоты.
«Второй этаж…» - думаю я, - «Второй этаж! Внизу асфальт!»
- Твоя жизнь стоит того, ради чего ты ко мне пришла? – его голос хлещет меня, как  и дождь, уже превратившийся в ливень.
- Я не специально.. я забыла ключи!!!
Я бешено дрожу он страха и холода, обжигающего спину. Его грудь и руки очень горячие.
- Что ты хочешь от меня?! – восклицает мужчина, легко встряхивая меня на самом краю. Я взвизгиваю.
- Ничего! Опусти меня!
- Не ври! – рычит он, встряхивая меня ещё раз.
- Не вру, клянусь! Я не знаю, кто ты, и я не хотела ничего плохого! Я не специально! Прошу, пожалуйста!! – кричу я, дрожа и стуча зубами от страха и холода.
- Посмотри на меня! – он перехватывает меня одной рукой за плечи, а другой продолжает удерживать спину. Я с трудом отклоняюсь назад, вскользь коснувшись щекой его щеки, и смотрю в глаза. Они широко раскрыты и своим цветом почему-то напоминают мне о ветреных, холодных зимних днях. И я шепчу единственное слово, которое у меня осталось:
- Пожалуйста… 
Вдруг он приподнимает меня, и через секунду я чувствую ногами твердую, надежную поверхность. Я дрожу, а пальцы совсем одеревенели, и я все ещё цепляюсь за него, вероятно, причиняя боль. Но он тоже не спешит отпускать меня. 
Несколько секунд я ощущаю лишь бешено колотящееся сердце. Причем не только свое.
- У тебя, кажется, было вино? – спрашивает он, беря меня за руку. Его пальцы очень холодные и немного дрожат.
Оказавшись в комнате, я на некоторое время впадаю в полное оцепенение, отходя от холода и испуга. Пока я нахожусь в невменяемом состоянии, мужчина молча усаживает меня на кровать, выключает компьютер, накрывает меня по пояс покрывалом и вручает мне открытую бутылку.
- А ты? – мычу я, дрожа и стараясь закутаться как можно лучше.
- После тебя, - улыбается он, - Мало ли, что там.
Я, с абсолютно стеклянными глазами, делаю пару глотков и протягиваю бутылку ему. Он садится на кровать рядом со мной.
Я стараюсь не глядеть на него, разглаживая мелко трясущимися пальцами край серо-коричневого покрывала, испещренного крошечными ромбиками и завитушками. Он неожиданно тихо просит:
- Скажи что-нибудь.
Я молчу какое-то время, а потом смущенно произношу:
- Я уже боюсь спрашивать, как тебя зовут. Вдруг ты снова попытаешься меня убить..
- Игорь, - отвечает он, грустно улыбаясь, и делает несколько глотков из бутылки, - Нет, Марина, я не хотел тебя убить. Я хотел тебя напугать.
Я вздрагиваю от непривычного имени и смотрю на него с недоумением, но через секунду справляюсь с собой.
Он молча смотрит в сторону и больше не пытается начать разговор. У меня есть время, чтобы подумать.
Он  сумасшедший, явно ненормальный, и я бы ушла, если бы мне было куда уйти… Хм... Ушла бы? Может быть, и нет. Ведь даже несмотря на произошедшее, он чем-то притягивает меня. Своей красотой? Я бы не назвала его мужчиной мечты… В чертах лица Артура больше стандартной, умеренной красоты мужчины-с-обложки, а Игорь.. больше похож на иллюстрацию к учебнику по истории. Острая, суровая графская красота: тонкий длинный нос, на грани достоинства и недостатка, выделяющиеся скулы, длинные волосы. Не многим мужчинам идут длинные волосы. Кто-то отращивает их из наклонностей юности, другие просто не следят за собой, а некоторые выбирают этот стиль сами. Не из особенностей мировоззрения, а просто потому что им так хорошо. Мне, почему-то, кажется, что он из последних.
- Сколько ты собираешься прожить у меня? – Игорь вклинивается в мои размышления.
- Завтра съезжу к тете, у неё есть запасной ключ.
А глаза у него голубые, льдистые. Светло-голубой лед. С темно-русыми волосами и таким типом лица голубые глаза смотрятся очень странно, инородно. От них веет холодом.
- Откуда ты сама? – Игорь смотрит на меня своими необычными глазами, и я с трудом выдерживаю его взгляд.
- Из другого города. Но учусь здесь. Нужно было снимать комнату..
- Хорошо. На кого учишься?
- Медик.
- Да, точно… я заметил. Ты мастерски перевязала меня.
Щеки мои горячеют.
- Рада, что тебе понравилось.
- Ну не сказать, что мне это понравилось в тот момент, но когда я обдумывал это по прошествии некоторого времени – да, это было хорошо.
Он улыбается, и мелкие морщинки собираются вокруг его глаз. Как удивительно – теперь его лицо такое приятное, такое красивое. Нежный, искрений взгляд.
Я заворожена. Он тоже внимательно смотрит на меня.
- Ты меня напугал, - произношу я, чтобы прервать паузу, в течение которой мы оба рассматривали друг друга. 
- Знаю, - огорченно выдыхает Игорь, отворачиваясь, - Но я не очень-то доверяю тебе, как ты, наверное, заметила.
- Почему? О чем ты говорил? Кто ты? Кто тебя ранил? Чьи ногти оставили на твоей спине царапины? У меня очень много вопросов. Но, думаю, мне лучше не знать ответов, да? – выпаливаю я, с каждым словом все больше жалея о том, что говорю.
- Да, - он не смотрит на меня, и мне так стыдно, так страшно одновременно.
- Ты думаешь обо мне что-то плохое.. Ты говоришь мне странные, неприятные вещи. Хотя бы об этом я имею право знать? – осторожно спрашиваю я, делая еще один глоток из бутылки.
- Пожалуй, - он ненадолго задумывается, поочередно переводя взгляд с моего лица на окно, и обратно, - Я думаю, ты следишь за мной. А может быть, попытаешься меня убить.
- Зачем? – искренне смеюсь я, радуясь, что все оказалось так прозаично. «У человека просто паранойя. Мания преследования. Неприятно, но терпимо» - думаю я, - «Сейчас это не такое уж и редкое явление».
Игорь странно смотрит на меня и, отбирая бутылку, произносит:
- Тебе меня «заказали»?
- Боже мой, нет! Кто? И я похожа на киллера? А ты… богат и знаменит? Ну кому ты нужен? – говорю я так раскованно, что сама себе удивляюсь. Видимо, алкоголь уже начал действовать, - Извини.. 
Он вдруг искренне смеётся и кладет руку на мои колени, накрытые покрывалом… Я вздрагиваю от неожиданности, он резко отдергивает её, вероятно сам удивляясь своему действию.
- Что такого случилось с тобой? Что сделало тебя таким недоверчивым? – спрашиваю я, чтобы скрыть смущение.
Игорь горько усмехается.
- Доверие всегда вслепую, а потому частенько подводит. Вот и я не заслужил того, что случилось со мной.
- Понимаю…
- Нет, ты даже не представляешь, – перебивает Игорь, ничуть не повышая тона. Но в его улыбке сейчас есть нечто неприятное для меня. В ней снисходительность учителя, слушающего наивные ответы первоклашек. Это точный удар по одному из моих давних страхов – оказаться осмеянной. Я отворачиваюсь.
Тишина, лишь приглушенный шорох дождя.
Теперь я молчу, опасаясь, что сказанное мной будет воспринято им как нечто глупое и несвоевременное.
- И что мне теперь с тобой делать? – говорит он, вздыхая, и смотрит в окно, - Оставить у себя? Глупо… ты в любой момент можешь меня пристрелить, перерезать сонную артерию, ну или как тебе больше нравится…
Я смеюсь. Он улыбается и смотрит на меня.
- Ты не можешь хотя бы на минуту допустить, что ошибся насчет меня?
Он вздыхает.
- Могу. Но все равно лучше бы тебя связать.
Я замираю и судорожно соображаю что делать. Телефон – милиция? Кричать?
- Да я шучу, - смеется Игорь.
Улыбка быстро сходит с его губ, и он снова отворачивается к окну.
- Я сам впустил тебя, и, честно говоря, не такая большая разница, убьешь ты меня, или нет... 
- Пожалуйста, не надо так говорить, - шепчу я, и это звучит так грустно, что он с удивлением оборачивается. И снова вздыхает.
Мы оба молчим, но я чувствую, что он подбирает нужные слова… И это дается ему с трудом.
- Эта самая комната в общежитии принадлежит сестре моей матери, она давно пустовала и никому не сдавалась, так как тетя берегла её для меня… - начинает он, - Я ездил сюда иногда, сбегал ото всех, и точно знаю, что раньше тебя здесь не было. Поэтому твое появление показалось мне странным. Теперь я не могу оставаться у себя дома по некоторым причинам…
Я впиваюсь в него глазами и слушаю, замерев, боясь спугнуть момент откровений...
- С работой, которой я обязан отцу, были кое-какие проблемы, но о них я тебе рассказать не могу… В общих чертах – кое-то был недоволен мной… И не в том плане, что я плохо выполняю свою работу…  - он задумывается на какое-то время, - А потом появилась Она. Необыкновенная. Сказочно красивая. При нашей первой встрече я, помнится, подумал, что таких как Роза, Толкиен называл эльфами. Светленькая, с большущими голубыми глазами. Я, идиот, сошел с ума, она просто не выходила из головы… А еще она была такая… таинственная что ли… я так мало знал, и это было необычно и очень завораживающе. Мы начали встречаться, но это было не долго… В один из вечеров, в ресторане, выбранном ею, она предложила мне запереться в женском туалете и занятья с ней сексом…
Я морщусь и чувствую себя гадко. Как же я могла подумать, что он.. что он..
-...Она мотивировала это тем, что будто бы в этом так много адреналина, что это будет незабываемо... Я уже говорил, что я идиот?
- Да, но я готова услышать это ещё пару раз, - острю я, внутренне воя от обиды и разочарования. К счастью, он не смотрит на меня. Кто знает, что он сейчас увидел бы в моих глазах..
- Я согласился. Меня даже не напугала пошлость и отвратительность этой идеи... И все шло нормально, до того момента как она полоснула мне ножом по спине, - Игорь смеется, но это звучит не слишком-то весело, - Если бы я не увидел этот чертов нож в зеркале за туалетным столиком, на котором мы..., - он осекается и резким движением откидывает волосы, - И не смазал её удар в последний момент, я получил бы фирменный нож с аббревиатурой этого ресторанчика в свое глупое, слепое сердце...
- Почему она это...
- Не чувствуя боли от ярости, я выкручивал ей руки на чудном мраморном полу до тех пор, пока она не призналась, что всего лишь делала свою работу. Я раньше не мог и представить, что люди, недовольные мной, пойдут на убийство. Да ещё такое хитрое.. Она сказала, что все это было задумано как изнасилование. Якобы она, слабая наивная девушка, пришла на свидание ко мне, почти незнакомому человеку. А я попытался изнасиловать её, закрыв в женском туалете... и тут же найдутся купленные свидетели, подтверждающие, что я, неадекватный молодой человек, проследовал в туалет за несчастной девушкой. Кто-то обязательно подтвердит, что слышал крики о помощи, а потом все увидят растрепанную испуганную девочку, в испачканной кровью одежде. Суд.мед.эксперты найдут на том самом ноже мои отпечатки и поверх – отпечатки Розы, так как это был нож из столового набора, которым я пользовался в этом самом ресторанчике. Якобы она выхватила его, когда я отвлекся, и нанесла удар в порядке необходимой самообороны... Дело закрыто. Все прочее – литература!
Он выдыхает и проводит рукой по лицу, как бы очищая душу от этой грязи.
Я вижу уместным дотронуться пальцами до его руки. Он мгновенно берет мою руку и начинает греть её ладонями, но все еще смотрит в одну точку.
- Я сбежал из ресторана, истекая кровью, и приехал сюда, так как дома меня могли уже ждать. А здесь.. в самый неожиданный момент снова появляется запредельно нереальное существо, маленькое, испуганное, прелестное. Да ещё плюс  - желающее мне помочь. Первая мысль  - они решили довести свой план до конца. Не вышло с Розой – значит выйдет с Мариной?  - он снова странно смотрит на меня и ухмыляется, - Это уже даже не остроумно.
- Ты до сих пор не доверяешь мне?
- Не знаю. Ты не похожа на Розу. Что за парень обнимал тебя у подъезда? Почему ты плакала? – пальцы Игоря сильнее сжимают мою ладонь, он внимательно смотрит на меня.
- Это мой парень, - отвечаю я и осекаюсь, вспоминая историю нашего расставания. И почему я так ответила? Потому что привыкла считать, что Артур - мой? Или потому что подсознательно захотела отгородиться от Игоря, показать ему, что я счастлива, успешна, защищена?
Он отпускает мою руку. Я понимаю, что он чувствует нечто сродни тому, что и я, когда он упомянул о сексе с этой дрянью...
- Да, ты не похожа...
- Прекрати сравнивать меня!! – вскрикиваю я, отворачиваясь, и чувствуя себя полной идиоткой.
Он молчит. Я ощущаю, что он смотрит на меня.
- Тебе просто не понять меня, - тихо говорит он, - Я влюбился в ту, которая без капли сомнения воткнула бы в меня нож.
- А я любила того, кто со скучающим видом читал бы новости, пока меня в двух метрах от него разделывал на части какой-нибудь маньяк, – перебиваю я грубым тоном. - Посмотри на меня! Я не люблю своего парня, а он – меня! Он обращается со мной, как со своей собственностью, он унижает меня, считая, что я никуда от него не денусь, настраивает меня на то, что мечтать не о чем, что нужно довольствоваться тем, что есть, даже если ты недоволен. А я ненавижу его. Но привыкла... Привыкла получать его удары, зализывать свои раны и ненавидеть!! Я не могу найти в себе силы и признать: "Да, я ошиблась. Да, я говорю, что я люблю его, но я вру. Я с ним, потому что боюсь жить без него, одна. Я просто боюсь остаться одна. А вдруг получится так, что если я его сейчас брошу, то потом не смогу никого найти?". Я уходила, но всегда возвращалась к нему. От страха, боязни остаться одной.
Игорь резко придвигается и кладет руку мне на затылок. Он совсем близко.
- Не надо. Это неправильно, - тихо и очень серьезно говорит он. 
- Да, это – слабость. Но мне кажется, что лучше быть с ним, чем одной, потому что я боюсь одиночества, - со злостью произношу я. Ужасно щиплет глаза.
- А разве так ты не одинока? – спрашивает Игорь, наклоняясь ко мне.
Я приоткрываю рот, чтобы снова бросить сомнительный аргумент, но не могу. Слезы наворачиваются на глаза. Да, я действительно, чудовищно одинока… и труслива. Я чувствую, как по щеке стекает первая и самая горячая слеза. Я кажусь себе такой гадкой, глупой, недостойной даже руки Игоря на моем затылке. Я отодвигаюсь от него и ложусь на бок, к стене, чтобы он не смотрел, не видел меня такую. Закутываюсь в покрывало и стараюсь сдержать подступающие рыдания. Я знаю – если он промолчит и ничего не предпримет - мне это удастся. Но Игорь склоняется надо мной и начинает гладить меня по голове, как ребенка.
- Ну что ты... я не хотел тебя расстроить... прекрати.
- Не надо, а? – мычу я, - Ты прав, я трусливая.
- Но теперь-то ты осознала, - заговорщицки шепчет он, - Теперь-то ты все исправишь. Не плачь! - он делает попытку меня развернуть.
- Уйди, - уперто требую я.
- Молчать, - весело обрывает он и приподнимает меня вместе с покрывалом. Я смеюсь, слезы прекращаются сами собой. Уходят и мысли об Артуре.
Я сажусь на кровати, спиной к нему. Вытираю слезы так, чтобы он не видел.
Вдруг Игорь обнимает меня за плечи и порывисто прижимается губами к моему виску. Возмущение и радость схлестываются во мне, сплетаются в вихрь, который прокатывается по всему телу, оставляет после себя лишь ноющую, тянущую, восхитительную пустоту… Я с восторгом чувствую его тепло, немного шершавый подбородок где-то в районе моего уха, эти сильные, но в тоже время бережные объятия, и боюсь шевельнуться от счастья.
- Успокоилась? – спрашивает он, отпуская меня.
Я оборачиваюсь, наши взгляды встречаются. Эта его полуулыбка – самое прекрасное, что я видела. Я даже забываю о том, что, вероятно, мои глаза еще красные от слез. У меня вдруг возникает ощущение, что сейчас он поцелует меня.
- Да, - отвечаю я, смущенно отводя глаза.
Он придвигается ко мне, и, вопреки моим ожиданиям, трогает мой лоб.
- Какая ты горячая! Давай-ка ложись спать. Так и быть, поверю, что ты не будешь меня убивать.
Я поворачиваюсь и послушно ложусь под одеяло, смущаясь и не понимая, как мне могло показаться, что он поцелует меня. Ведь он всего лишь старался меня успокоить! «Прекрати!» - говорю я себе, закрывая глаза, - «Ты совсем не знаешь его! Он чужой тебе. Чужой, слышишь, идиотка?»
Но верить в это не хочется.
Игорь ложится возле меня, но держит дистанцию. От его присутствия мне так хорошо, что я буквально проваливаюсь в спокойный, легкий сон. В какой-то момент я слышу, как он шепчет мне на ухо «Мне нужно уйти на пару часов, спи». Я морщу нос от его горячего дыхания в ухо и одобрительно мычу.
Сны - легкие, невесомые..
Я то скидываю одеяло, то замерзаю и натягиваю его, обнимая его руками и коленками, сладко улыбаюсь.


***
Вздрагиваю и просыпаюсь от громкого хлопка: ветер распахнул балконную дверь, и теперь холодный воздух проникает в комнату. Я закутываюсь сильнее и стараюсь вернуться в тот мир, где есть Игорь, там тепло и..
- Черт... – рычу я и сажусь на кровати, потому что зверский холод абсолютно не сопоставим с моими яркими, теплыми снами.
В этот момент я слышу тихие шаги и звон ключей. Я мгновенно откидываюсь обратно на подушку, немного сдвигаю одеяло, в художественном беспорядке раскидываю волосы, прикрываю глаза и делаю блаженно-отрешенное выражение лица. 
Он входит и замирает на пороге. Я вижу его застывшую фигуру из-под опущенных век. Видимо, я добилась своего этой небольшой театральной постановкой. Он подходит ближе, я вынуждена плотно прикрыть глаза и дышать ровнее, чтобы он не заметил обмана. Далее я слышу, как он закрывает балкон, раздевается, приближается ко мне, аккуратно накрывает одеялом по самую шею и ложится рядом.
Я нестерпимо хочу коснуться его. Чувствую, что он ещё не заснул, и, скорее всего, думает о чем-то, смотря в потолок или на меня. Но я не могу даже шелохнуться, боясь выдать себя. И я так же боюсь заснуть, пропустив эти нереально восхитительные минуты, когда я могу чувствовать его вот так, на ментальном уровне.
Он не предпринимает никаких попыток нарушить проклятые десять сантиметров между нами. Я схожу с ума, боясь упустить возможность прикоснуться к нему. Я понимаю, что это становится навязчивой идеей, я осознаю это совершенно отчетливо, но не могу пересилить себя. Ночь всегда снимает с меня все те рамки и запреты, которые  накладывают на нас воспитание, общественное мнение и приобретенное с годами представление о правильном поведении.
Итак, я, «благородная девица», как можно убедительнее переворачиваюсь на бок, лицом к нему, подтягиваю коленки повыше и трогательно прислоняюсь лбом к его плечу, всем своим видом пытаясь сказать «я маленькая и беззащитная, обними меня!».
Именно в этот момент я чувствую в гортани нечто соленое и горячее и с ужасом осознаю, что струйка крови стекает из моего носа ему на плечо.
Я резко вскакиваю и сажусь на кровати, спиной к Игорю. Вся моя игра проиграна. Я пытаюсь остановить кровь, зажимаю нос пальцами и чуть-чуть запрокидываю голову.
- Что с тобой? – Игорь садится на кровати и берет меня за плечо.
- Ничего страшного, - кровь просачивается через пальцы и капает на рубашку. Я вскакиваю с кровати и стою, как идиотка, посреди комнаты, - Гипотония.
- Кровь? – спрашивает Игорь, уставившись на темные пятна.
Я утвердительно мычу, радуясь, что в комнате полутьма, и он не видит моего позора во всех красках.
- Пойдем в ванную, - он встает, быстро надевает брюки и ведет меня в ванную, поддерживая за талию, чтобы я ни на что не налетела.
Благо, ванная комната пуста. Я склоняюсь над раковиной, Игорь собирает в хвост мои непослушные волосы  и держит их в кулаке на манер заколки, чтобы они не лезли в воду, пока я держу нос под струей холодной воды. Красные капли мерно разбиваются о белую эмаль раковины. Я прищуриваюсь от брызг и фырчу, когда вода заливается в нос, проклиная свою гипотонию и внутренне оплакивая порушенную романтику.
- Я уже не чувствую носа! – мычу я, хмуро стирая ладонью красные разводы с подбородка.
- Совсем слабенькая ты, моя убийца, – он разрешает мне вынуть лицо из раковины, - Дай-ка!
Игорь сжимает мой подбородок пальцами и принимается стирать кровь.
- Куда ы хоил? – спрашиваю я приглушенно, потому что именно в этот момент он вытирает мои губы двумя пальцами, как будто крестит меня по старому образцу.
- По делам, - кратко и лаконично отвечает он, внимательно и настороженно глядя мне в глаза.
- Ты кого-то убил? – мычу я.
Он улыбается ласково и отрицательно качает головой. Уточняю:
- А собираешься?
- Может быть, - уклончиво отвечает он, убирая прядку волос, прилипшую к моей мокрой щеке.
Игорь все еще носит бинты. Наложены они немного иначе и не совсем правильно, видимо делал сам. «Мог бы и меня попросить» - обижаюсь я про себя и замечаю на его плече, там, где я лежала, засохший бардовый развод. Не задумываясь, я слюнявлю два пальца и стираю его. Игорь смеется.
Яркий свет в ванной все ещё режет мне глаза, я устаю щуриться и наклоняю голову.
- Ничего, Марин, ведь вся наша история завязана на истекании кровью в ванной, - улыбается он.
Я смотрю в пол. Игорь наклоняется к моему лицу и касается губами щеки, кладет одну ладонь на мой затылок, а вторую на спину. Привлекает к себе. Немыслимо хочу прижаться к нему, но сейчас, когда он назвал меня Мариной, я чувствую себя гадко. Поэтому складываю руки на груди буквой W, чтобы оставить между нами хоть какое-то расстояние.    
- Я Александра, - шепчу я.
Ничего не меняется. Он не отталкивает меня, не переспрашивает, не требует объяснить. Просто я вдруг понимаю, какая здесь тишина.
- Ясно, - он отпускает меня и выходит из ванной. Я бросаюсь за ним. Но вот он уже захлопывает перед моим носом потрепанную дверь комнаты с номером десять...
- Игорь! Я тебя не обманывала больше ни в чем, это правда! – кричу я, не заботясь о том, что за окном глубокая ночь. Верхней губой снова чувствую теплую струйку. Стучу в дверь. Он там, за дверью. Я знаю, он злится, ему горько, он думает, что его снова обманули, - Игорь, открой!
Как полная идиотка, я стою перед закрытой дверью, на холодном полу, в чужой рубашке, закапанной кровью, и реву.
Оценить это весьма специфическое зрелище вышла соседка из девятой.
Я давно заметила, что большинство одиноких женщин, чей возраст колеблется возле половины века, смотрят на мир подобно полевой мыши из Дюймовочки: они, в сущности, добрые женщины, но обо всем имеют свое устоявшееся мнение и при попытке объяснить им что-то, идущее вразрез с их убеждениями, могут, подобно той же самой мыши, огрызнуться: «не упрямься, а не то попробуешь моих зубов».
- Девушка, вы мешаете спать, идите домой! – грозно восклицает тетушка мышь, надевая очки и не узнавая меня, - Господи, вся в крови! Иди отсюда!
- Я не могу уйти, я ключ потеряла, - мычу я, вытирая лицо рукавом и даже не надеясь оправдать себя в её глазах. Грязные девицы, создающие шум на чужой территории в ночное время, не имеют оправдания. 
- Я сейчас милицию вызову! – грозится женщина в халате, сверля меня глазками, - Оборванка!
- Не нужно! Я сейчас сама уйду.
Я затравленно оглядываюсь в поисках пути отступления. Рядом открывается дверь, и Игорь за руку втаскивает меня к себе.
Я оказываюсь по другою сторону двери, и теперь меня сверлят другие глаза. И я даже не знаю, по какую сторону двери находиться страшнее.
Я чувствую его злость, хотя внешне Игорь абсолютно спокоен. Может быть, я чувствую это интуитивно, а может быть, это физически ощущает моё ноющее запястье, которое он безжалостно сжал, втаскивая меня в комнату.
- Ты напугал меня тогда, я защищалась, потому и назвала не своё имя. Я боялась тебя. Извини. Я больше ни в чем не соврала тебе. Игорь…
Наверное, я выгляжу такой жалкой, размазывая слезы и кровь по лицу. Хорошо, что в комнате темно. Игорь кладет одну руку на мой затылок, а другой зажимает мне рот, и приближает своё лицо к моему.
- Таких как ты – не существует.
Я испуганно мычу в его ладонь. Он сжимает мои губы ещё сильнее. Испуганно смотрю на него снизу вверх. Он резко отпускает меня, я выдыхаю.
- Игорь.. – произношу я, чувствуя себя такой жалкой, что хочется застонать и закрыть лицо руками.
- Значит, ты Сашка, – он начинает расстегивать мою рубашку. Я недоуменно округляю глаза, хватаю его за запястье и пытаюсь удержать. Он смотрит мне в глаза, серьёзно и убедительно.
- Не бойся, - хмурясь, он расстегивает последнюю пуговицу, стягивает рубашку с моих плеч и отходит с ней к столу.
  Я ошарашено смотрю на него.
  - Надень мою черную футболку. Там, на стуле... - Игорь оборачивается. В одной его руке чайник, а в другой – рубашка. Игорь льет на неё воду, не обращая внимания на лужицу, образовывающуюся на полу.
 Я переодеваюсь и присаживаюсь на кровать. Он садится радом и начинает вытирать мокрой холодной тканью моё испачканное лицо, кровь на котором уже успела засохнуть.
  Я закрываю глаза, чтобы не видеть его так близко. Прислушиваюсь к ощущениям. Не смотря на глубокую ночь, не снятую сном усталость, нервную дрожь по телу и зашкаливающий уровень безумно неуместной влюбленности, я чувствую себя очень живой. Я есть. И Он есть рядом со мной.
  Мои глаза закрыты, но я могу коснуться его кончиками пальцев. Еще накануне мир был исполнен смысла и без его присутствия. А теперь мне необходимо, чтобы он сидел рядом.
  Преисполняясь нежности, я на миг открываю глаза, чтобы увидеть его лицо. Он смотрит на свою руку, заботливо водящую влажной тканью по моим щекам и шее, уголки его рта опущены, а в глазах сквозит такая горечь, что я обреченно зажмуриваюсь. Моё хрупкое равновесие брызжет мелкими осколками.
Если бы у Нас была надежда, сейчас все было бы иначе.
Как бы я хотела, чтобы мне хватило свободы целовать его, шептать и слушать слова, «принадлежащие только влюбленным».
Но я не могу завязывать глаза своему сердцу и спрашивать себя:
Кто ты такой, целующий меня?
Кто ты такой?
Будешь ли ты помнить?
Я сделала один шаг по направлению к тебе. Один шаг – и вот я уже по горлышко. Пара неловких движений, и любовь накроет меня с головой. Тонет не тот, кто погрузился и захлебывается, а тот, кто не вынырнет.
Так вот, я – не вынырну.
А значит, мне нужно отойти в сторону, на безопасное расстояние от этой пучины. Все пройдет. Может быть, я даже вынесу урок. А может быть, я так и не смогу поднять голову. Так или иначе, меня ждут занятия, ждет работа, ждет город, в который я, может быть, и не вернусь. Но все это будет по собственной воле, это будет Мой выбор. Меня ждет жизнь. Обыкновенная, стандартная, со своими маленькими бурями и радугами. О, господи, как это, оказывается, горько.
- Ты будешь меня вспоминать, когда уйдешь? – вслух спрашиваю я, не смея открыть глаза.
Его рука замирает.
Неужели я угадываю его мысли, его страхи? Нет, я ничего не ведаю о его страхах, но отлично знаю свои собственные. Из-за страха я могу любить только в полсердца, колеблясь и сомневаясь, не переступая определенных границ.
Игорь внезапно приподнимает меня и кладет на кровать, головой на подушку. Я только обнимаю его за плечи, но так и не открываю глаза. 
Он ложится на меня сверху, упираясь локтями в кровать, и я чувствую его превосходство надо мной в той степени, в какой ещё никогда не ощущала. Лежу молча, а он неуверенно и осторожно целует меня в уголок губ, в щеку, в лоб. Я отворачиваюсь.
Я хочу, чтобы он ответил.
Этот необыкновенный человек, говоривший мне те вещи, которые я сама боялась себе сказать, находится сейчас рядом со мной - и все делает не так, как надо: он и неуместно напорист, и вместе с тем недостаточно уверен в себе.
- Прости, - произнес Игорь, переворачиваясь на спину. Я облегченно выдохнула, но тут же снова почувствовала горечь, представив, как он, униженный, лежит рядом.
Мука. Какая же это мука! Да, я была сурова с ним, но что еще мне оставалось? Я, как и многие, считаю, что любить нужно того, кого сможешь удержать. Кроме того, я совсем не знаю его! Я бы хотела, чтобы рядом со мной был человек, с которым мне было бы спокойно и надежно, потому что я не боялась бы на следующий день потерять его. Потому что я не вынесла бы этой боли. А я, как и многие, никогда не давала себе забыть, что люди могут причинить боль.
Я привыкла всю жизнь защищать себя, боясь позволить кому-либо к себе приближаться. Но есть ли смысл жить так, словно меня и нет?
Говорят, если позволить людям к себе приблизиться, впустить их в себя, то они впустят вас? Так ли это?
Размышлять поздно…
Я уже впустила его в свою душу.
Его грустный голос рвет паутину моих мыслей:
- Я хотел показать тебе, что я с тобой, что я не уйду.
Я пытаюсь взять себя в руки, но голос все равно дрожит.
- Знаешь, мне вовсе не хочется тебя связывать. Я буду радоваться тебе, пока ты здесь, со мной, а когда ты уйдешь – я тебя отпущу. Я благодарна, что ты вообще появился, и я не жалуюсь. Если ты исчезнешь - ничего нельзя будет с этим сделать.
- Можно, я тебя поцелую?
- Нет, - отвечаю я, приподнимаясь на локтях и отодвигаясь от него.
Нет, не так мне это представлялось. Он не должен спрашивать меня о такой вещи, я и так уже принадлежу ему. Я погрузилась, я утонула, я принадлежу этой реке. «Добро пожаловать… Пойми это!»
Он смотрит на меня, и в полутьме я не могу разобрать выражение его глаз.
- Ну что ж, тогда спокойной ночи? – он откидывает одеяло, накрывает меня и ложится рядом.
- Хорошо, - холодно говорю я, поворачиваясь к нему спиной.
Внутренне я просто вою от недосказанности. Жестокие слова накопились во мне и терзают душу.
Он придвигается и обнимает меня за талию. Мне в мгновение становится так тепло, так счастливо…
- Извини, - шепчу я.
- За что? – шепчет он в ответ, передразнивая меня.
- Я, может быть, не оправдала твоих надежд.
- Ты, как раз, оправдала… - я просто слышу, как Игорь улыбается, и удивленно поднимаю брови.
- И вообще, о чем речь? – продолжает он, - Мы занимаемся любовью.
- Что? – переспрашиваю я ошарашено.
- Я о том духовном слиянии, которое происходит с влюбленными, когда они просто лежат рядом…
«Влюбленными?» - хочу переспросить я, но молчу, глубже зарываясь щекой в подушку и улыбаясь.
- Я все же спрошу ещё раз? - шепчет он очень тихо и очень серьёзно.
- Нельзя, - смеюсь я, - Спи уж.
- Закрой глазки, мышка-Сашка.
Я чувствую, как волна любви захлестывает меня, я погружаюсь в неё с блаженной улыбкой и безвольно тону, кладя голову ему на плечо и прижимаясь к нему носом.
- Сашка… Ты спишь? А я думал, таких как ты не существует.
- Ммм…
- Спи…


***
Утром я съездила к тете и взяла у неё запасные ключи. Она была так рада моему приходу, что я невольно почувствовала вину за своё недавнее разочарование в людях.
Я вдруг очнулась. Как глупо было думать, что я осталась одна, что никто не рад видеть меня. «Пожалуйста, не бросай меня!» - эти слова, которые ребенок, с расширенными от ужаса глазами, шепчет своей матери, отпечатались глубоко во мне. И мне было стыдно за этот сильнейший из моих страхов. Но я знаю, что он вернется.
«Зачем бояться одиночества, если мы одиноки по своей природе?» – сказал мне Игорь этим утром, с такой хитринкой в глазах, с какой говорят «Ты сомневаешься в том, что трава - зеленая?».
«А как же отношения?» - спросила я, скорее для того, чтобы полнее узнать его мнение, а не опровергнуть.
«Тот, кто чувствовал когда-нибудь глубочайшее одиночество - сможет глубоко погрузиться в себя, и в силу этого сможет гораздо глубже любить других. В отношениях людей, живущих на поверхности, не может быть глубины. Если глубина есть в человеке, будет глубина и в отношениях».
У меня часто возникает такое ощущение, будто Игорь цитирует книги. А он только хитро улыбается и отмахивается.
Господи, я ведь знаю его всего один день!

***
Днем того же дня, когда я ездила к тетке, я сходила в институт и бездумно отсидела две пары. Мысли мои вились вокруг событий этой необыкновенно долгой и почти бессонной ночи, изменившей меня.
Когда что-то в нашей жизни меняется, это мучительно. Нам будто приходится осваивать новый навык. Старый мы хорошо знали, и все легко получалось. Когда мы учимся новому, почти всегда бывает трудно.
Теперь в моем мире есть Игорь. И мне придется научиться очень многому. И это будет очень сложно.
Выходя из института, я чувствую себя нашедшей. В какой приятной пустоте и исполненности, оказывается, можно находиться даже среди толпы. Сегодня я не вовлекалась в пустые беседы и стандартные разговоры об учебе. Я не отвечала на дежурные вопросы вроде «Ну как тебе предмет?» или «Как думаешь, будет сложно?» и сама не использовала их. Я абстрагировалась ото всех и чувствую себя чистой.
Каждая моя мысль кажется мне долгожданным откровением. Игорь, будто бы, за одну ночь очистил меня от всего, что годами накапливалось во мне и отравляло мою жизнь. Это шанс заполнить себя чем-то действительно стоящим. Я буквально физически ощущаю, как зарубцовываются мои раны и расправляет крылья душа.
Неужели за одну бессонную ночь и одно незабываемое утро некий малознакомый человек мог стать для меня несравнимо важнее, чем все друзья и собственный парень?! И сделать для меня больше.
Уже из окна я вижу Игоря, ждущего меня около института. Там всегда много людей.  Но Игоря видно сразу. Он стоит в стороне от всех, один, прислонившись к стене и смотря в небо. Как будто бы он вообще один в мире, стоит и слушает биение своего сердца.  У всех этих пестрых людей вокруг - своя жизнь, свои проблемы, свои дела. Они, вроде бы, и живые, но абсолютно чужие, ненастоящие. Игорь же инороден среди этой толпы. Но он единственный - существует. На самом деле, мы здесь одни, среди полусотни людей.
Он здесь. И он ждет меня.
Зная о том, что он не выходит в город днем, я и мечтать не могла об этом. Не знаю, почему он здесь, ведь столько оснований для того, чтобы не делать этого!
И сколько он ждет? Это безрассудно, это опасно и… это необыкновенно!
Сбегая по ступеням, я чувствую себя летящей. Он замечает меня. Я улыбаюсь сначала робко, а потом уже более уверенно, и вот уже просто лучусь счастьем, и ощущаю Бога во всем вокруг и самой себе.
Но на излете мне было суждено потерять крылья.
- Саня! – произносит знакомый голос и сильные руки хватают меня за талию. Все разбивается. Шум оглушает меня, я снова вижу всех этих людей, я снова – одна из.
Я оборачиваюсь.
Артур. 
Улыбается.
Не чувствует, что только что сделал со мной.
- Привет, - раздраженно говорю я, бросая на Игоря взгляды, полные вины.   
Артур не видит, или не хочет видеть, что я не настроена разговаривать с ним. Он задает мне «дежурные вопросы», которые я терпеть не могу. Извиняется, что у него снова не было времени на меня, потому что он был занят туманным, на мой взгляд, проектом. Говорит, что нашел время, и сегодня же сможет зайти ко мне вечером.
Он, по-прежнему, очень красив. У него необыкновенные глаза. Если бы меня попросили указать на самого красивого человека в толпе – я бы, не задумываясь, выбрала его. Волшебные глаза, красивые волосы, идеальные линии скул, аристократические руки, непрошибаемая уверенность в своей собственной значимости. И имя ему  необычайно подходит. Но теперь я смотрю не в его глаза, а на его глаза.
- Эй, все хорошо? Ты уже успокоилась? – спрашивает он в ответ на моё молчание и замутненный взгляд.
- Да, да… Нет.
- Так да или нет?
- Нет. Не хорошо. Я умерла для тебя.
Я произношу эти слова вдумчиво, счастливо. И вдруг чувствую невыразимое облегчение.
- Что значит умерла? – его маска успешного, уверенного, самодостаточного человека мгновенно спадает, лицо перекашивается. Он просто жалок.
- Подумай сам, Артур. Мне пора.
- Хочешь сказать, что ты все же бросаешь меня? Мы же все решили тогда! – он хватает меня за предплечье, больно сжимает. Ненависть в его глазах настолько явственна и не скрываема, что моё сердце замирает от ужаса. Мне кажется, сейчас он наотмашь хлестнет меня по лицу.
- У нас было много хорошего, и спасибо тебе за это. Но Нас давно уже не существует. Я больше не могу цепляться за прошлое из благодарности! – быстро говорю я, боясь передумать, - Все прошло.
- Твой кризис все ещё не прошел? Ты знаешь, что потом будет поздно возвращаться! Мне надоели твои вечные поиски лучшего! Ты понимаешь, что Его нет, ты останешься одна, ясно?! Сколько раз мы с тобой об этом говорили?!!
- Ты все искажаешь!! – вдруг кричу я, - Из-за тебя я потеряла свою веру!
- Да сними ты розовые очки! Ты потеряешь то, что есть, а Его нет, твоего проклятого идеала! ЕГО - НЕТ!
Я перевожу взгляд на Игоря. Точнее, на то место, где он стоял. Я вдруг вижу, что Его нет. А может быть, его и не было, может быть, я выдумала его?
Я непонимающе смотрю на Артура.
Может быть, Артур прав? – думаю я с ужасом.
И тут же сбрасываю с себя его руки и срываюсь с места. Я бегу, как сумасшедшая, не видя дороги, я хочу найти Игоря, убедиться в том, что он – настоящий.
- Ты врешь… ты всегда врешь! – скулю я, обегая институт кругом, добегая до ближайшей остановки и не находя искомого.
Я останавливаюсь на минутку – передохнуть – и снова бегу, но уже по дороге к дому.
Артур даже не пытается догнать меня. Да он никогда и не пытался. Он всегда предпочитал смотреть со стороны на все мои поиски истин, ждать пока моё пламя перегорит во мне само или просто задохнется от недостатка свежего воздуха. А потом он не мог отказать себе в удовольствии подытожить: «Ты делала все неправильно».   
Сейчас я чувствую себя одинокой, как никогда. Я где-то читала, что настоящее одиночество – это когда вокруг тебя сотни людей, а ты бежишь, расталкиваешь их, ищешь некого человека, зовешь, а он не откликается. Все пугающе четко совпадает.
И вдруг я замечаю Его впереди. Он идет медленно, кутаясь в плащ. Я чувствую, как мои крылья снова распускаются за спиной и полощутся на ветру, набираясь силы.
Не чувствуя усталости, я догоняю Игоря и иду рядом с ним так, как будто бы все это время шла рядом. Он смотрит на меня мельком, и мы идем дальше, молча. Только я, почему-то, тяжело дышу…
Я не знаю что сказать, да и нужно ли? Смогут ли помочь слова? Вдруг они только помешают? Поэтому я молчу.
«Я смогла» - изумляюсь я мысленно, - «Игорь хотел, чтобы я прозрела и освободилась, и теперь я поняла, что все, что я до сих пор считала любовью, не было любовью. Раньше это прозрение ввергло бы меня в глубочайшую тоску, полное опустошение, а сейчас я будто бы смотрю со стороны на все, что происходило со мной, как на сон. Я - другой человек!»
Мы идем мимо разных людей, оставляя их позади, как просмотренные кадры кинопленки. Вот парочка красивых девушек, они стоят на обочине. Такие милые, уверенные в своей неотразимости. Смотря на их загорелые, светящиеся от счастья лица, я представляю своё: бледное, с болезненным румянцем от быстрого бега, а так же сумасшедшие сверкающие глаза, нервно сжатые губы. Кто я по сравнению с ними? Сумасшедшая. Только что разрушившая свой песчаный замок, ранее заботливо оберегаемый от всех ветров.
Но Игорь даже не смотрит в их сторону. А что было бы, если б он посмотрел? Увидел бы в них то же, что и я? А если бы он заинтересовался одной из таких: уверенных, ярких, решительных? Я бы не вынесла? Я бы сошла с ума, ревнуя не принадлежащего мне мужчину? Мужчину, которого я все равно не смогу удержать?
Мы подходим к большой дороге и останавливаемся у перекрестка, где нет светофора. Я поднимаю глаза на Игоря, он спокойно и сосредоточенно наблюдает за потоком машин, выгадывая момент. Я осторожно касаюсь пальцами его руки. И он делает то же, что и вчера – уверенно и покровительственно берет мою руку в свою.
Я совсем не смотрела за дорогой и теперь – сознательно закрываю глаза и делаю шаг вслед за Игорем, желая, чтобы этот шаг стал для меня актом доверия. Доверия, которое всегда вслепую. Это маленький, ничтожный, но своеобразный Прыжок Веры.
Если бы я была маленькой девочкой и еще не потеряла навык чувствовать человека сердцем, я бы пошла за ним, вот так же слепо, вложив свою руку в его.
Пугающая, символичная дорога остается позади, и вот мы уже ступаем по широкой аллее, усеянной желтыми листьями.
Мои губы дрожат, я кусаю их, морщусь, возвожу глаза к небу, чтобы не дать слезам пролиться. Я - маленькая девочка, уставшая, потрясенная, отставшая от близких, потерявшаяся в скроенном не по ней мире, которую вдруг нашли. И, наконец, можно позволить себе выплакать накопившееся.
- Хочешь поплакать – плачь… - говорит Игорь, и ему даже не требуется смотреть на меня, чтобы видеть, что со мной происходит.
И я плачу. Надрывно рыдая и всхлипывая. Прямо здесь, посреди аллеи, в минуте ходьбы от дома, я останавливаюсь и реву, как маленькая, закрыв лицо руками… Игорь останавливается и обнимает меня за дрожащие плечи. Я прижимаюсь щекой к его груди и рыдаю, испытывая счастье. Мне не стыдно и я не смущаюсь, потому что я люблю.
Обнимаю его за шею, вцепляюсь, вжимаюсь в него, стараясь слиться с ним, вобрать его всего. Он целует меня в висок. Я рыдаю ещё горше.
Игорь гладит меня по голове, и я постепенно успокаиваюсь. Хотя все ещё задыхаюсь, всхлипывая и хватая ртом воздух.
- Пойдем домой, - шепчу я.
Мы за пару минут добираемся до дома. Как во сне.
- Ты пойдешь ко мне? – спрашивает он.
- Да.
Игорь отпирает дверь, вешает свою верхнюю одежду, усаживает меня на кровать, снимает с меня куртку, обувь, и садится передо мной на корточки.
Я смотрю в его голубые глаза, и губы мои снова дрожат.
- Тебя - нет, - выдавливаю я, сглатывая слезы.
Он нежно гладит меня по волосам:
- Я здесь. И я тоже думал, что тебя нет. Но ты тоже здесь… Прекрати плакать.
По наитию, я наклоняюсь к его лицу и прижимаюсь губами к его губам, зажмурившись, как школьница. Игорь не отвечает на поцелуй, просто смотрит на меня, когда я открываю глаза.
- Извини, - повторяю я то же, что и он тогда, и чувствую ту же страшную, уничтожающую, выжигающую изнутри боль. Игорь встает на колени, обнимает меня и, наконец, целует. Руки, губы, плечи мои дрожат. Я стараюсь удержать эту дрожь, но не могу. Прижимаюсь к нему, перебираю длинные волосы, обнимаю его коленками, скрещиваю лодыжки на его пояснице, когда он ложится на меня.
Он, наконец, здесь, он существует.
     Обнаженной спиной остро ощущаю холодную поверхность покрывала. В комнате прохладно, но его дыхание обжигает мою шею и плечо. Он немножко груб и сильно настойчив, он спешит, но я совсем не осуждаю его за нетерпеливость. Потому что он, так же как и я, сходит с ума от страха потерять меня.
     Страх. Я вдруг вспоминаю, что он может исчезнуть, оставить меня одну. Опустошенную, выжженную любовью…
Тесно-тесно прижимаюсь к нему. Он останавливается, нежно убирает влажные вьющиеся пряди с моего лица, вглядывается в глаза.
- Я не уйду.
Он чувствует. Он знает, потому что моя душа обнажена.
Улыбаюсь, заботливо заправляю непослушные волосы ему за ухо.. Приподнимаюсь на локтях и целую в губы, чувствуя вместе с его вкусом - его страх, его неуверенность.
     Всеми своими действиями я пытаюсь показать, что я принадлежу ему, что он не должен испытывать вину и сомнения.
     Он прикасается ко мне, словно верующий - к Библии. Прижимаясь к нему, я чувствую такое же просветление, будто кладу на грудь книгу откровений.
Чтобы он впитался в меня.
Чтобы я в него впиталась.
И вскоре у меня остаются одни лишь ощущения, никаких слов, никакой памяти, никакого сознания. У меня нет прошлого. Я - здесь и сейчас. Я не знаю, кто я и кто он, у меня нет личности.
В таком молчании, в такой тишине, в таком расслаблении, в такой осуществленности…
Но когда моё «я» возвращается, с ним возвращаются и страхи. Я тяжело вздыхаю. Игорь вдруг кажется мне чужим, неправильным, неискренним. Человеком, который ворвался в меня, нарушил моё спокойствие, принес с собой что-то, к чему я не готова. Я совершила необдуманный, ужасный поступок, сама разрушила свой прекрасный песчаный замок, чудо исчезло. Теперь рядом со мной просто мужчина, абсолютно такой же, как все, несовершенный, земной. И, по сути, я совсем не знаю его, а он – меня. Глупая, глупая маленькая девочка. Я хочу завыть от раскаяния, но лишь закрываю глаза и плотно сжимаю губы. Что же я наделала?
- Пожалуйста, не жалей об этом, - вдруг произносит Игорь так горько, что мои ладони становятся холодными и влажными от волнения, а сердце бьётся, как ослепленный светом мотылек, - Я знаю, ты думаешь, что если откроешься, то тебя обязательно предадут. Ты боишься, что тебя снова бросят, потому что ты пережила подобное и уверена, что ещё раз – не сможешь. Просто не переживешь. Потому ты подсознательно готова найти какие угодно оправдания и доводы в пользу того, что ты не любишь. И не можешь любить меня. Не поддавайся страху. Пожалуйста, Саш, не допускай таких мыслей.
Он снова угадал мои страхи. «Прочитал» меня. И теперь он снова говорит мне то, к чему я боюсь или по каким-то причинам не могу придти сама.
    Нет, он не врывался в меня! Я задыхалась, а он вошел и открыл окна. Я подарила себя – и потому обрела. Это закон.
Это он. Он есть. И он здесь.
Я вдруг чувствую, какой он, оказывается, большой и тяжелый, и с этим ощущением, как ни странно, приходит непостижимое облегчение…

***
- Это ты рисовала? - Игорь поднимает с пола одну из моих картин и разворачивает её на столе.
Я смущенно киваю и отхожу к окну, где и замираю, терзая пальцами занавеску.
- Акварель. Я рисую по мокрой бумаге, краски расплываются и получаются… как бы… силуэты, образы.
- Ведь это люди… - он начинает разворачивать другие картины, - Влюбленные пары, улыбающиеся девушки, это не похоже на все, что я видел. Ты даешь краскам рисовать самим?
- Да, они перетекают в друг друга, я лишь немного помогаю им принять форму.
Я оборачиваюсь и подхожу к Игорю. Он увлеченно перебирает рисунки, и глаза его блестят так, что мне хочется немедленно написать что-нибудь. Яркое, полное любви, красивое, гениальное. Для него. Я провожу рукой по рисунку, показывая как двигается краска. Он вдруг накрывает мою ладонь своей и смотрит на меня так светло, так глубоко. Каждая мелкая морщинка вокруг его глаз говорит мне, что он счастлив.
- Мышка, ты должна рисовать еще.
- Конечно. Теперь я могу.
Мы выносим на балкон два стула и разговариваем, накрывшись пледом и прижавшись друг к другу. Я рассказываю ему о моих родителях, а в частности об отце, который положил мысли обо мне в дальний ящик, и живет своей жизнью, лишь изредка вспоминая о дочери. Рассказываю об Артуре... Он слушает меня внимательно, лишь изредка задавая вопросы наводящего или уточняющего характера.
- Саш, почему ты ни о чем не спрашиваешь меня? – наконец, произносит Игорь.
- Я  чувствую, что тебе неприятно говорить об этом, а ещё я боюсь, что ты скажешь мне что-то такое… такое…
- Страшное? – улыбается он.
- Наверное, да.
- Возможно, ты права, но разве ты не должна знать обо мне даже самое… тем более самое страшное.
- Должна, - соглашаюсь я, начиная заметно нервничать, - Ты прав. Но Игорь, я не хочу тебя за..
- Ты меня не заставляешь. Я знаю, ты боишься узнать, кто я и почему все это произошло со мной. И я тоже боюсь, - он улыбнулся, - Потому начну издалека...
Он на минуту задумывается.
- Примерно восемь лет назад мой отец принял руководство маленькой компанией по продаже компьютерной техники. Нужно знать отца лично, чтобы поверить, что всего за два года мы совершили огромный рывок. Иногда я был не согласен с его методами, но признаю – если бы не он, мы не выдержали бы конкуренции и быстренько сошли с дистанции. Вначале я работал у него менеджером по продажам в одном из центров, но как только все устаканилось, он поставил меня на должность заместителя генерального директора. Этакий семейный альянс. Полтора года назад отец задумал крупную операцию по присоединению, а точнее поглощению компании-конкурента. Сначала я думал, что это неплохая идея: они испытывали материальные трудности, и отец убедил совет директоров в том, что вот-вот получит согласие нашего конкурента на составление передаточного акта. Если бы это было сделано, то мы присоединили бы их компанию, а соответственно получили бы дополнительное влияние, плюс дополнительные торговые точки, плюс громадный доход.
- Все это звучит вполне законно, - замечаю я.
- Ты права, но подумай: какой нормальный человек, я имею в виду генерального директора компании-конкурента, добровольно вручит свою компанию давнему противнику?
- Ну.. если же выбор обстоит так: либо присоединение, либо банкротство, то, думаю, это здравое решение.
- Тут ты права, но на самом деле все оказалось иначе. Когда та компания, якобы находящаяся на грани банкротства, вдруг открыла крупный офис в центре города, я начал сомневаться. Вскоре отец признался, что ни о каком добровольном присоединении речи не идет. Обладая большими связями, он имел кое-какие веские доводы, против которых нашему конкуренту просто нечего было поставить. Мой отец называл это «убеждение с элементами тяжелой артиллерии». Но я бы сказал проще: «шантаж».    
Я не знаю что сказать, потому что слышала о подобном лишь в многочисленных дневных сериалах. Я бы не поверила, не поверила любому, кроме Игоря.
- Это не мои методы, не мои! Да и не нужна нам была эта реорганизация… Мы и так открыли большой отдел в новом Торговом центре и налаживали по области собственную сетку, не о чем больше было и мечтать. Но отцу этого было недостаточно! Это все его Эго, его дутая гордость… А так же Виктор, наш исполнительный директор, полностью поддерживающий отца. И вот, началось бешеное «перетягивание каната». Я объяснял, я убеждал, я приводил аргументы, я даже раз накричал на отца. Но его Эго оказалось для него гораздо весомее меня, – Игорь сжал зубы, будто от боли, и продолжил гораздо тише, - Только теперь я осознаю, что мы сами сделали его таким... Мы слишком многого от него хотели, слишком большие планы возлагали, клали на него непосильную ответственность. Однажды, на совете директоров, во время очередного нашего спора, у него случился сердечный приступ. Через два дня, в больнице, он угас. Я думаю, он просто не вынес этой своей слабости и беспомощности. Он, всегда бывший самым сильным, самым успешным, «самым» во всем. Это случилось три месяца назад.
- Сожалею, Игорь, - я глажу его по руке, уткнувшись носом в теплую шею.
Он невнимательно целует меня в висок и продолжает:
- Я принял руководство. Виктор хотел завершить дело, начатое моим отцом, но глупо было требовать этого от меня, ведь я все это время был против. Но он настаивал, говорил, что необходимая почва уже подготовлена и глупо сдаваться на финишной прямой. Я не хотел предавать отца, но и совершить то, что идет вразрез с моими убеждениями и уголовным кодексом, я не мог. Потому, я медлил. К тому времени, переговоры с той компанией успели перерасти в настоящую войну, во многом благодаря Виктору, который после смерти отца стал ещё более раздражительным и непримиримым. Но я сделал свой выбор: я сказал Виктору, что отказываюсь участвовать в этой афере и запрещаю ему совершать какие-либо действия в этом направлении. Виктор рвал и метал, но «операция» была заморожена. Правда, конкуренты уже были настроены крайне враждебно и не поверили в то, что мы больше не заявляем никаких требований. А я, очистив свою совесть, успокоился, расслабился, раскрылся и тут же вляпался в историю с Розой, которую ты знаешь. Меня «заказали».
- Странно, - тихо говорю я, глядя на летящий высоко в небе самолет.
- Что странно? – переспрашивает Игорь, плотнее укутывая меня в плед.
- Я бы скорее подумала, что у Виктора было больше оснований тебя «заказать».
- У Виктора? – Игорь внезапно нервно смеется, - Да нет, именно он сейчас помогает мне скрываться, и руководит компанией в моё отсутствие. Он меня здорово прикрывает. Мне нужно было на некоторое время пропасть, отойти от дел. Я стараюсь связываться с ним каждую ночь, чтобы быть в курсе всего. Мы встречаемся где-нибудь в укромном месте и говорим о делах.
- И до какого момента ты рассчитываешь скрываться?
- Пока Виктор не оформит все документы по реорганизации.
- Что? Игорь, ты же не хотел этого делать?! – я отодвигаюсь и внимательно смотрю на него.
Но Игорь почему-то отводит глаза.
- Роза и… все это… Они сами меня вынудили.
И я не берусь его осуждать. Только не его.
- Ладно, поступай так, как считаешь нужным… Мне, почему-то, кажется, что теперь мы со всем справимся. Теперь все будет хорошо…
Я глажу его по голове.
- Да… - шепчет Игорь с легкой грустью.

***
Я боялась умереть, ничего не изменив в своей жизни, умереть несчастной девушкой с несложившейся жизнью. А сейчас я боюсь смерти, потому что не хочу потерять это счастье, которое есть у меня теперь. Я просто не могу умереть!
Я начинаю чувствовать свою необходимость и неслучайность всего происходящего. Этот захолустный райончик и небольшая комнатка стали для меня моим новым миром. И мне не нужно более никакого, потому что я нашла того, кто делает этот мир самым красочным и счастливым, кому я хочу.. кому я могу полностью доверять! Я отбросила прошлое, я все потеряла, и в то же время нашла себя. И начала жить по-настоящему.
А ведь я долгое время не доверяла даже самой себе! Я сомневалась, я боролась с собой, сама осуждала себя и сама казнила. Я слишком часто говорила себе: «ты не сможешь» или «ты снова все испортишь». От страха, от неуверенности, от слабости, от чувства собственной ущербности. Говорят, что если одного из двоих разрушает страх, то второй должен быть силен и уверен за двоих, чтобы смочь вытащить и себя, и своего товарища. Здесь не может быть места для страхов и колебаний. Потому единственным выходом для меня было найти того, кто знает, как бороться с моими страхами, кто возьмет меня за руку и выведет к свету.
Возможно, Игорь сам не осознает, какую важную роль он исполняет. Он просто сказал то, что сказал и сделал то, что сделал, а я изменилась, вся моя жизнь изменилась. Она стала небессмысленной.

***
Выходные мы проводим вместе. Не слушая ничего о своей безопасности, Игорь вытаскивает меня на прогулку. Мы бродим по городу, и говорим, говорим… и не можем наслушаться, насмотреться, насладиться присутствием друг друга. Осень осыпает нас листьями, обдувает холодными ветрами, но это не имеет значения.
Мы катаемся на каруселях, где я смеюсь и вскрикиваю, как девчонка, а он подшучивает и пугает меня, вместе с тем бережно охраняя от малейшей опасности. Мы сидим в парке, рядом с не менее замерзшими пенсионерами, которые кормят взъерошенных голубей. Я яростно упираюсь, но Игорь все-таки заталкивает меня, продрогшую, в ближайшую уютную кофейню, и усаживает за столик, заказывая что-то непонятное с самыми вкусными названиями.
Я выхожу в туалет, причесать непослушные волосы, яро ненавидящие шапку. Из зеркала на меня смотрит румяная от холода девушка с огромными блестящими глазами. Она улыбается мне и нежно касается пальцами зеркальной поверхности.
Возвращаясь к столику, я издалека слышу голос Игоря.
- …делаете её сиротой. Еще немного, и вы потеряете её. Навсегда. Подумайте. Просто подумайте об этом.
Я обхожу стол и сажусь на свое место. Игорь кладет передо мной мой собственный телефон.
- Звонил твой отец. Извини, я не смог не сказать ему.
Я просто закрываю глаза и прижимаю его теплую ладонь к своей щеке.


***
В понедельник, трясясь в забитом студентами автобусе, я вдруг вижу Игоря, быстрым шагом идущего по улице. Лишь несколько счастливых секунд я могу видеть его высокую фигуру в длинном черном пальто, и он остается позади.
Прикрывая шарфом сумасшедшую улыбку, я чувствую себя незаменимой составной частью окружающего мира, невыразимо нужной и важной частицей мировой души. 
Я уже предвкушаю, как он зайдет в мою комнату, раздвинет занавески, в шутку поругает меня за «блуждание во тьме». И, боже мой, как он будет прав! А потом мы ляжем на диван, и будем говорить... И не важно о чем. Важно, что тебя слушают, и ты слушаешь. Что бы он ни сказал - важно, что это он, Игорь. Что он существует.
В этот момент я и не предполагаю, что он не придет.
Я не могу и представить, что будет с моей душой, когда он исчезнет. 

***
О, Господи…
Мой Игорь, мой самый близкий человек…
Я бы хотела надеяться, что ты просто бросил меня. Да, я бы хотела, чтобы это было так. Чтобы ты оставил записку, реквием по моей мечте, что-нибудь наподобие «Прости, Саш, я не люблю тебя», которую я бы читала нараспев перед сном, как мантру, чтобы поверить.
Чтобы я не мучалась этой тяжелой, опустошающей, невыносимой тоской, беспрерывным ужасом. Я только хочу знать, что он ещё жив, что-то чувствует, думает, делает. Я умираю от мысли, что его, возможно, больше нет. Не существует.
Боже мой! Господи…
Я, действительно, думала, что теперь, когда мы нашли друг друга, все наладится. Будто бы все окажется страшным сном и развеется, как по волшебству, лишь от одного прикосновения моей руки к его руке. Дурочка.
Господи…
Много ли я прошу? Всего лишь, чтобы он был жив. Пусть, даже, я никогда его не увижу, никогда не скажу ему то, чего не досказала. Сказать, что я очень его люблю, что я буду помнить о нем всегда…
Сидя на полу возле его двери, я царапаю ногтями грязную, старую обивку. Плачу. Плачу так надрывно, как будто хочу умереть от рыданий.
Но он не услышит, потому что его здесь больше нет. Уже третий день его нет.
«И был вечер, и было утро: день третий. И создал Бог два светила великие: светило большее, для управления днем, и светило меньшее, для управления ночью, и звезды… отделять свет от тьмы. И увидел Бог, что это хорошо».
На третий день моё солнце погасло. Свет и тьма смешались во мне. И осталось Ничто. Пустота. Гулкая, засасывающая… внутри меня.
Я мечтаю выбить эту ненавистную дверь и свернуться калачиком на его холодной постели, чтобы заснуть, исчезнуть и не чувствовать этой муки.

***
Я сижу на лекции, приложив левую руку к тому месту, где находится сердце, и слушаю его стук. Как будто боюсь пропустить тот момент, когда оно вдруг остановится.
Как глупо бояться пропустить свою смерть! Как будто это событие, вообще, может пройти мимо? И даже если я задержусь на пороге смерти, разве мне есть что сказать этим людям, окружающим меня?
Нечего.
Люди, сидящие в аудитории, странно на меня смотрят, а те, кто посмелее, даже шепотом интересуются, в чем дело. Я гляжу на них без выражения и односложно отвечаю «все нормально».
Одна девушка передает мне небольшое зеркало. Я, скорее из вежливости, чем из интереса, заглядываю в него и вдруг смеюсь. На меня смотрят как на сумасшедшую.
Я вижу в зеркале бледное существо с огромными, ненормально блестящими глазами, с торчащими в разные стороны кудрями темно-каштановых волос. Точь-в-точь собирательный образ кровожадных демониц из низкопробных фильмов ужасов.
Я возвращаю зеркало, даже не стараясь пригладить волосы или пощипать себя за щеки, чтобы оживить ненормально-бледный цвет лица. Пусть эти люди думают обо мне, что хотят.
Меня абсолютно не волнует, что я какая-то «не такая».
После института друзья не дают мне побыть одной. Мы едем в парк, я пью какую-то дрянь, от которой приходит какое-то инородное, ненормальное расслабление. Сквозь него проглядывают неровности моего отчаяния, но лишь смутно, и от этой завуалированности мне ещё гаже. Друзья стараются развеселить меня, заставить забыться…
Я чувствую, что они стараются помочь, отвлечь меня, но всем своим существом отвергаю помощь. Потому что я не хочу бежать от своей грусти. Потому что я не должна скрываться от неё, я должна пережить это сама. Я должна справиться сейчас, потому что чем дольше я буду бегать от этого состояния, тем сложнее потом будет встретиться лицом к лицу с правдой.
Один светлый человек говорил, что когда раны, которые мы несем внутри, выйдут наружу, они начнут заживать. А если их скрыть, то они не заживут. Поначалу будет больно, но когда они заживут, мы поймем. Нет другого способа исцеления.
Отец звонит мне несколько раз за день. Слушает, как я плачу, ничего не спрашивает, просто слушает и иногда говорит что-то теплое. Я люблю его, и мне кажется, он знает.

***
Оказавшись, наконец, дома, я начинаю обходить квартиры на нашем этаже в поисках запасного ключа от Его комнаты. Ведь соседи частенько оставляют друг у друга дубликаты ключей на всякий случай. Я знаю, такая система процветает в маленьких «семейных» домишках, подобных этому. 
Эти люди никак не могут понять, что же все-таки нужно от них пьяной девушке с глазами сумасшедшей. Я сбивчиво объясняю, что мой молодой человек (о, какую я чувствую Боль, произнося это!), живущий в десятой квартире, пропал четыре дня назад, и я боюсь, что он умер. Я отчаянно вру, что у него порок сердца, что он мог просто тихо и незаметно умереть, не выходя из комнаты. Чуя «смерть» люди вокруг меня начинают суетиться, искать ключи, звонить старой вахтерше. Странно, что они поверили мне. Наверное, люди, как и звери, чуют эту дикую концентрацию боли и отчаяния, окружающую человека.
Боль и страх парализовали меня, я чувствую себя куклой с негнущимися конечностями, которую обнимают, успокаивают, пытаются напоить чаем какие-то добрые пожилые женщины. А я смотрю на все это своими стеклянными глазами и думаю лишь о том, что будет, если мы найдем его там. Мертвым. 
И когда единственный пожилой мужчина в доме приходит с ключом, я иду за ним на дрожащих, слабых от страха, ногах. В полуобморочном состоянии смотрю, как он открывает дверь. Плача, вхожу в пустую комнату и падаю на холодную, несмятую, заправленную кровать. Не отвечаю на вопросы, плачу, плачу, плачу, пока не остаюсь одна в этой комнате. 
Обнимаю его подушку и вполголоса, шепотом, напеваю:
«…вот поворот какой… делается с рекой… можешь отнять покой, можешь махнуть рукой, можешь отдать долги, можешь… любить других, можешь совсем уйти… только свети, свети…»   

***
Я все еще не знаю жив ли он, но в моё тело и душу пришло необъяснимое  спокойствие, тишина, расслабление...
Просто я вспомнила, что обещала Игорю.
«Я буду радоваться тебе, пока ты здесь, со мной, а когда ты уйдешь – я тебя отпущу. Я благодарна, что ты вообще появился, и я не жалуюсь. Если ты исчезнешь - ничего нельзя будет с этим сделать».
Обещала отпустить, а сама цепляюсь. Он был необыкновенным даром, который преподнесла мне жизнь. И я благодарна. И я отпускаю его.
Действительно, этот человек – это дар, чудо. Он необыкновенно сильный. Если бы меня постигла хотя бы десятая часть его беды, я бы «закрылась» во всех смыслах и умирала от страха. А он другой. Он нашел силы для того, чтобы спасти чужую душу, вдохнуть смысл в чужую жизнь, в то время как его собственная находилась под вопросом.
Наверное, он просто пытался выжать как можно больше пользы из каждого дня, боясь, что он будет последним.

***
- Не путай. Это не любовь. Всего несколько дней. Да вы даже не узнали друг друга! Сашка, да ты же зациклена на мелочах. Какая-то несусветная мелочь может резко отвернуть тебя от человека. Вдруг в нем есть такие мелочи – ты ведь этого не знаешь! Это симпатия, или страсть или что там ещё. Да ведь он то просто время проводил. Он, наверняка, скучал там один в этой своей комнатке! Бац, а тут ты… Вот она, ни к чему не обязывающая, малюсенькая интрижка. И ты сама знала, что он исчезнет. Знала? И сама согласилась быть временной.
Артур говорит, говорит... а я сижу, смотрю на его губы, глаза, ресницы, и представляю, что Игорь стоит позади моего стула и держит ладони на моих плечах, как будто говоря «Держись, пожалуйста, держись!». Все вокруг мне знакомо – это квартира Артура, где все вокруг – он. Здесь пахнет им, здесь его вещи. Его кровать. Все это насквозь пропитано воспоминаниями, я когда-то любила это. И сам Артур сидит передо мной, и старается меня образумить, убедить и… вернуть.
Смотрю на его нервные пальцы, сжимающиеся, переплетающиеся. На его глаза, так неистово убеждающие меня, большие и красивые. Но они больше ничего не смогут изменить во мне. Я смотрю на его волосы… Господи, как я их любила! 
А мне ведь все это больше не нужно.
Совсем не нужно.
Он прекрасен. Прекрасен. Он мог бы быть моим счастьем. Ох, как я могла бы любить его, если…
Да нет никакого если. Мы как две струны, настроенные не в лад: по отдельности мы звучим, а красивой музыки – увы…
Хорошо, что Артур не старается меня обнять, поцеловать. Игорю бы это не понравилось.
Игорю? Его здесь нет. Господи, я схожу с ума…
Это жестоко – согласиться приехать к Артуру, решиться поговорить, а точнее - выслушать. Дать надежду…
Дать надежду ему? Нет-нет.
Себе. Я знаю, почему я согласилась увидеться с ним: я начала чувствовать, что пустота и одиночество поглощают меня. Игорь, появившись, заполнил всю меня, а, исчезнув, – оставил гулкую пустоту. Я, тайно от самой себя, надеялась, что Артур сможет излечить меня. Но это в первую очередь нечестно и несправедливо – использовать его ради заполнения своей пустоты. Я не могу так с ним поступить.
- Саш, мы вместе сможем все вернуть. Останься со мной. Я приготовлю тебе ужин, - он грустно улыбается и резко, порывисто, обнимает меня. Обнимает так, что  мои руки оказываются плотно прижаты к телу, а его руки -  поверх, как цепи.
Я вдруг четко осознаю, что Игоря больше со мной нет. Одно движение, прикосновение, объятие – и я больше не чувствую его теплые руки на своих плечах.    
Воображаемые руки.
Игоря больше нет, а Артур – вот он, близкий, родной. Я вдруг вспомнила все хорошее, что с нами происходило.
- Артур. Я тебя очень люблю… за все, что было, за все, что ты старался для нас сделать. Но я вижу, что ничего не выйдет. Я чувствую, что не нужно начинать снова. Прости меня. Пожалуйста, прости.   
Я освободила руки и обняла его за голову.
И он заплакал. Я почувствовала, как вздрогнули его плечи, и как мой мир вдруг сузился до этих плеч и затылка.
Парень, стоящий на коленях перед девушкой, сидящей на стуле и прижимающей его голову к своей груди…
Рыдающий.
Вытирающая свои слезы об его мягкие волосы.

***
Бреду, кутаясь в тонкое осеннее пальтишко. Благо, свитер сохраняет тепло. Ветер, темно, редкие машины. Поздно, автобусы уже не ходят, я иду пешком. 
Артур не провожает меня. Да он и не выпустил бы меня, если бы знал, что я собираюсь идти домой посреди ночи. Когда я уходила, он спал.
Все кончено.
Земля под ногами такая странная. Жидкая грязь, характерная для начала октября, застыла, схваченная ночными заморозками, весьма странным образом. Кое-где отчетливо видны глубокие следы подошв, и это так странно выглядит… Человек, оставивший его… куда он шел и о чем думал? Счастлив ли он был или нес такую же пустоту, как я? Каждый день, идя по улице, встречаешь людей, у которых душа в клочьях. И иногда даже чувствуешь это, но все равно проходишь, отворачиваешься с мыслью «Нет в этом никакой трагедии, со всеми случается», а сам тайно, с опаской, проверяешь свои свежие швы, не разошлись ли. И тихо вздыхаешь…
Мы все такие. Латаные-перелатаные.

***
Как бабочка в банке, моё сердце бешено бьётся в грудной клетке, когда я переступаю порог компьютерного отдела в новом Торговом центре. 
Я понимаю, зачем я пришла сюда, но не знаю, как сформулировать вопрос, а тем более – какой я хочу услышать ответ. Даже если окажется, что простой работник знает некого Игоря, своего бывшего/настоящего/не существующего генерального директора, то разве он даст мне какую-либо информацию? И какие именно сведения мне нужны? Где он, как он, кто он? Нет, мне этого не нужно. Жив ли он – вот о чем я хочу узнать.
Я на дрожащих ногах подхожу к консультанту, он вежливо улыбается, и это напрочь спутывает все мои мысли. Я начинаю что-то сбивчиво ему объяснять, стараясь не выглядеть полной идиоткой. На лице мужчины появляется недоумение и растерянность, вкупе с недоверием. В его глазах – ступор человека, который, варя щи себе на обед, открыл крышку и обнаружил там борщ. 
- Да, Игорь Владимирович точно в городе. Я могу дать вам телефон менеджера.
- Спасибо.   
Я чувствую, будто бы мои ребра разворачиваются, раскрываются, как руки, размыкающие объятья, и выпускают из своих темных сырых глубин мотылек-сердце.   

***
Итак, теперь я знаю, что ты жив. Теперь я выздоровею, потому что уверилась в том, что это был твой собственный выбор. Это больно, но это исцеляющая боль.
Теперь Игорь перестанет быть моей навязчивой идеей, а станет просто мужчиной, который выбрал жизнь без меня. Да, это огромная потеря. Да, это – душа, разорванная в клочья. Да, - это слезы, которые я сейчас роняю в чашку с остывшим чаем. Да, да, да. Но я знаю, что смогу жить без него.
Хочется ли мне встретить его снова? Встретить, чтобы досказать то, что не было досказано, пока мы имели счастье находиться вместе? «Я люблю тебя, и каждую ночь прислушиваюсь я к тишине, мечтая услышать твои шаги в коридоре». Да, хочется. И если я встречу его, если это произойдет, и в этот момент я увижу в его глазах растерянность, вину, раздражение или неудобство, то я ни о чем его не спрошу, только скажу «Мир тебе», и уйду, не оборачиваясь, свободная, очищенная, живая, словно всего этого кошмара никогда не было.
Я сижу в маленьком кафе, и смотрю в окно. Там, на улице, идет снег. Застенчиво и неуверенно ложится он на дорожки парка, голубые ели, скамейки. Взрослые, солидные мужчины и женщины, направляющиеся в соседний деловой центр, ведут себя необычно: эти дяди и тети поднимают головы, прищуриваясь, глядят в небо и улыбаются первому снегу.
Я тешу себя мечтой о том, что Игорь сейчас появится в дверях, молча сядет рядом, устремит взгляд за окно, сожмет мою руку. Проходит полчаса, и полчаса я верю в только что выдуманную мной историю, а потом понимаю, что это – очередная игра воображения.
И в тот момент, когда я собираюсь встать из-за столика и уйти, я вдруг вижу за окном странную картину: эвакуатор, который везут на тросе. И я замираю, провожая его взглядом.
Даже спасателей иногда нужно спасать.
Игорь вытащил меня из темноты, в которой я заблудилась. Он не привел меня к свету, но показал мне направление. Он больше не ведет меня за руку, но я уже не сойду с пути. Благодаря ему, я вырвалась из душивших меня отношений, перестала считать себя ограниченной, обреченной на несчастье, вынесла для себя главное, очистила себя, отбросила прошлое и простила. Он спас меня, но что теперь стало с ним? Вдруг он сам заблудился в темноте, из которой меня вытащил? Что если он нуждается, но по каким-то причинам не может обратиться ко мне? Даже спасателей нужно иногда спасать.
Должна ли я найти его? Я не знаю ответа.
Но знаю место, где находятся многие ответы. На дружеских кухнях.

*** 
«Вот слушайте, что мне сегодня приснилось, – сказал Заяц. – Будто я остался совсем один в лесу. Будто никого-никого нет – ни птиц, ни белок, ни зайцев, – никого. «Что же я теперь буду делать?» – подумал я во сне. И пошел по лесу. А лес – весь в снегу и – никого-никого. Я туда, я сюда, три раза весь лес обежал, ну, ни души, представляете?
– Страшно, – сказал Ежик.
– Ага, – сказал Медвежонок.
– И даже следов нет, – сказал Заяц. – А на небе – вата.
– Как – вата? – спросил Ежик.
– А так – ватное, толстое небо. И глухо. Будто под одеялом.
– Откуда ты знаешь, что глухо? – спросил Медвежонок.
– А я кричал. Крикну и прислушаюсь… Глухо.
– Ну! Ну! – сказал Ежик.
– И тут… И тут…
– Что?
– И тут… Представляете? Из-под старого пня, что на опушке…
– За холмом?
– Нет, у реки. Из-под старого пня, что на опушке у реки, вылез…
– Ну же! – сказал Медвежонок.
– Ты, – сказал Заяц. – Медвежонок!
– Что ж я там делал, под пнем?
– Ты лучше спроси, что ты сделал, когда вылез?
– А что я сделал?
– Ты вылез и так тихонько-тихонько сказал «Не горюй, Заяц, все мы – одни». Подошел ко мне, обнял и ткнулся лбом в мой лоб… И так мне сделалось хорошо, что я – заплакал».
Ольга закрывает книгу и смотрит на меня. Я сижу, держа чашку с горячим чаем обеими ладонями и уткнувшись подбородком в её ободок.
- «Ежик в тумане», - добавляет она, чтобы нарушить тишину.
- Игорь так же говорил, - выдыхаю я, - Он сказал, что мы и так одиноки по своей природе…
- Саш, ты снова говоришь о нем…
- Я люблю его.
- Зная тебя, я до сих пор не могу понять, как это произошло.
- Что?
- Я твоя подруга, и потому я имею право сказать тебе... Извини меня, Саш, но ты не умеешь любить. Я давно заметила некоторую закономерность в твоих отношениях... Думаю, ты сама знаешь, о чем я хочу сказать.
- О проблемах?
- Об ошибках. Ты каждый раз совершаешь одни и те же ошибки, которые разрушают все. Эти несчастные парни, которых ты обидела. Не смотри на меня так, я знаю, что ты не специально. Но согласись, они не могли понять, почему ты остываешь на самом излете. Сколько человек, Саш?
- Не знаю, - вздыхаю я.
- Вот видишь, ты сама понимаешь, о чем я. Знаешь, что было не так? Только не говори, что это были «не те люди».
- Может быть, и не те. А может быть, это я – не такая. Может, я вела себя неправильно. Не считая Артура, мои отношения были очень кратковременными и болезненными. По прошествии долгого времени, я понимаю, что именно делала неправильно: я старалась показаться с лучшей стороны, выставляла напоказ свои лучшие качества, убеждала человека, что именно я ему нужна, и ждала от него того же: что он будет соответствовать моим представлениям. Эта театральность, эта игра не может продолжаться долго. Я не отдавала себе отчета в том, что играю. Это просто заложено во мне. И потому, я не замечала, в какой именно момент я отбрасывала надоевшую игру и начинала требовать, чтобы человек любил меня настоящую. А он то и не знал меня настоящую! Правда накрывала меня жестоко. Метаясь, воя от разочарования, я бесчувственно отбрасывала от себя человека, с которым так старалась ускоренно свить фиктивное «гнездо». Я просто смотрела по сторонам, на своих «парных» подруг, и завидовала, а потому смотрела на парней неправильно, задавая себе вопросы: «а он войдет в нашу компанию?», «а мне не стыдно будет появиться с ним?». Но все было гораздо сложнее. Мне мало было симпатии, я хотела получить любовь. Ту, о которой говорят, которую воспевают, оплакивают и которой живут. Получить её в очень короткий срок в дополнение к «удобному» мужчине – вот что мне хотелось. 
- Так нельзя.
- Знаю, потому у меня ничего не получалось. Отсюда и разочарования.
- Тем не менее, Артур выдержал долго.
Я улыбаюсь и делаю большой глоток ароматного ромашкового чая.
- Просто с Артуром сценарий был иным. Мы давно знакомы, мы узнали друг друга прежде, чем в моем подсознании выработалась стратегия игры, «модели» отношений. Говоря литературно, он пустил корни в те слои моей души, которые не были отравлены, засорены правилами множества игр. И я всегда возвращалась к нему. Возвращалась вовсе не потому, что люблю его больше всего на свете. А потому, что считала, что только он меня понимает, знает мои вкусы, привычки, мои взгляды и убеждения. 
- Саш, Артур мне никогда не нравился..
- Знаю, но я – любила. И люблю такой любовью, ради которой избавляю его от дальнейшей необходимости обоюдной лжи.
- ..Никогда не нравился, потому что он подсадил тебя на отношения, основанные на борьбе. Вы сцеплялись, как звери! Он доводил тебя, ты истерила, ненавидела его и сходила с ума от этой ненависти, которая была так похожа на любовь. Да, ты страдала от этого, хотела переделать его, но лишь он давал тебе эти дикие эмоциональные встряски. Не потому ли ты возвращалась к нему? Другие заботились о тебе, укрывали ото всех ветров, и тебе становилось скучно. Прости меня, но если бы Игорь остался с тобой, возможно, он бы наскучил тебе так же, как остальные.
У меня задрожали губы.
- А так – он стал навязчивой идеей, неисполненным желанием, несчастной любовью, которой тебе так давно не хватало. Ведь те, кто нравились тебе, в конце концов оказывались перед твоей дверью, влюбленные и готовые исполнять твои желания.
- А после они оказывались за моей дверью! – огрызнулась я, резко вытирая рукавом слезы.
- С разбитым сердцем, Саш! С разбитым..
- Да знаю я, знаю, что я чудовище! – я, наконец, разрыдалась.
- Прекрати ненавидеть себя! – Оля пододвинула мне конфетку, - И жалеть себя – это последнее дело! И мы не будем им заниматься, ладно?
- Ладно, - пробурчала я.
- Ты молодец, знаешь почему? – Олька хитро улыбнулась.
- Это еще почему?
- Ты чувствовала, когда возникала необходимость все закончить.
- Жестоко и бессердечно оборвать?
- Подвести черту. Будем дипломатичны, - она снова улыбнулась, - Очень важно увидеть момент окончания, когда дальше уже просто нельзя без лжи. Когда нужно сказать «спасибо за то, что был рядом» и «извини, я могла бы соврать тебе, что все хорошо и остаться, но я не хочу портить тебе жизнь». Ведь было бы гораздо хуже, если бы ты осталась с кем-нибудь из тех, прошлых? Если бы лгала, что любишь, боясь разбить сердце человеку, который тебе дорог.
- Если человек мне дорог, то как я могу обидеть его?
- Не путай «дорог» и «любим»! Это разное. И не считай, что большое количество попыток вырастить любовь из симпатии научило тебя любви! Ты, конечно, очень много знаешь о ней. Слишком много, для того, чтобы испытать. Потому что сразу же начинаешь спрашивать себя: «Она уже появилась? А это точно она? Такая, какую я представляла?». И вот - она погибает на стекле твоего микроскопа. А все оттого, что ты стремишься поймать момент для любви, оттого, что устанавливаешь для неё правила.
- Я понимаю это! Я видела, как своими руками убивала любовь. Но, почему-то, не выходило иначе! И сейчас я ни о чем не жалею! Мне не стыдно! Я пробовала, ошибалась, накапливала опыт.
- Повторяю – не считай, что твой опыт научил тебя любить!
- Ты считаешь, что я нелюбящая, думаешь, я не люблю Игоря?
- Милая, вспомни, с чего этот разговор начался. Я сказала «не понимаю, как это произошло»! Я имела в виду, что то, что я вижу в тебе сейчас совсем не похоже на твои прошлые влюбленности. Да, ты влюблялась, ты играла в увлекательнейшую игру под названием «обольщение». Когда я тебя спрашивала «что такого в этом парне?», ты говорила о внешности, о привычках, о полезных и положительных качествах очередного избранника, и все твои описания походили на рекламу некоего товара. А теперь ты отвечаешь мне «Я люблю его»! И у меня опускаются руки. Просто потому что я тут ничем не могу помочь. Раньше я могла что-то посоветовать, но теперь боюсь неосторожным словом разрушить в тебе это чувство. Я счастлива видеть такую тебя, любящую тебя.
- Теперь это не имеет значения, - я решительно оставила чашку в сторону и прислонилась спиной к батарее, - Он оставил меня.
- Не так уж и важно, что ты упала и больно ушиблась, катаясь на коньках. Ведь ты испытала волшебное ощущение полета и скольжения. Ты боялась до дрожи, кричала, что не сможешь, но сделала это и теперь никогда не забудешь свои ощущения! Любовь похожа на катание на коньках.
- Да, - грустно выдыхаю я, прижимаясь спиной к батарее.
Мне так тепло, что совсем не хочется двигаться.
- Вполне может быть, что он любит тебя.
- Думаешь?
- Угу.
- И почему же тогда, почему все именно так?
- Может быть, стоит спросить у него?
- Но Оль, вдруг он скажет мне, что я ничего не значу для него?
- По-моему глупо поворачивать назад, если ты еще не уверена, что впереди нет моста.

***
В моем кулаке мятый листок бумаги. Он - самое ценное, самое важное, самое дорогое, хотя на нем всего пара строчек моим неровным от волнения почерком.
Улица, дом, квартира, телефонный номер. Его.
Это было очень сложно и крайне волнительно. Я снова ходила в торговый центр, я нашла менеджера, выпросила номер некоего секретаря, правдами и неправдами достала адрес и номер телефона Игоря. Игоря Владимировича. Как же странно называть его так.
И теперь я стою на автобусной остановке, и меня заметает большими хлопьями декабрьского снега.
Позвонить ему я не могу. Просто не в силах. Не могу придумать слова и вопросы, потому что наперед представляю ответы, которые разорвут мою душу в клочья.
Захожу в автобус, сажусь и смотрю в окно, стараясь дышать ровнее и успокоить бешено колотящееся сердце. Куда я еду? Зачем я это делаю? Да, и с чего я вообще решила, что все мои усилия и страдания должны быть вознаграждены человеком, которого я люблю? Я совсем не знаю его, но хочу узнать. Спросить, чем же он руководствовался, когда оставил меня? Бросил! Я скажу ему, что люблю его, не смотря на то, что он сделал со мной и независимо от наличия/отсутствия его любви ко мне. Потому что она, любовь, это не договор, где должно быть две стороны и наличие обязательных условий. И я хочу видеть его глаза, когда в ответ на это он попросит меня уйти. Да. Пусть скажет мне это в глаза. Ведь я его уже потеряла. И терять его во второй раз будет намного проще.
Я выпрыгиваю на нужной остановке и снова заглядываю в свой листочек, хотя помню адрес наизусть. Изредка останавливая прохожих, бреду по путаным аллеям, мосту, мимо больших домов. Останавливаюсь, считаю этажи. Дома такие высокие и громадные, что, смотря на них, невольно чувствуешь огромное пространство, заполненное холодным свежим воздухом и снегом, остро ощущаешь наличие неба, вот там, над головой. А такое не часто случается в городах. И оно, небо, даже не выше домов, а начинается этажа так с шестого. На тех балконах, наверное, чувствуешь себя в небе. Хотя, вряд ли это чувство знают живущие там... Это я, девушка из маленького городка, где больше пяти этажей не бывает, вижу на шестом этаже небо. А они – нет. И жаль.   
Эта улица знает его шаги, а взгляд Игоря множество раз скользил по этим стенам... Дом, в котором живет Игорь, совсем новый, элитный, многоэтажный. Улица чистая, по двум сторонам дорожки красиво огорожены клумбы, невдалеке находится удобная охраняемая стоянка... Все такое красивое и чужое. Когда я вижу такие дома, мне кажется, что там живут сплошь успешные и счастливые люди. Я понимаю, что это иллюзия, но...
Неужели Игорь привык к такому? Неужели, он может жить здесь?
Я останавливаюсь возле подъезда и стою в нерешительности, у меня просто не хватает духа набрать его номер, или нажать пару кнопок домофона. Наверное, я не очень смелая.
Он бы не стал мной гордиться.
Я перехожу дорогу, присаживаюсь на кованую ограду парка и замираю, опустив голову. Руки почти не отогреваются в карманах легкого осеннего пальтишка, и я начинаю греть их дыханием. Сердце не перестает бешено колотиться, как будто я немедленно должна сделать что-то, принять какое-то решение, а я не вижу его. Не чувствую ни малейшего просвета. Никакого выхода.
Позвонить? Но что я могу сказать ему? Или набрать номер его квартиры на домофоне и ждать, когда ответит его голос и мое сердце остановится?
Отпусти его, пожалуйста, опусти…
Ты пришла сюда, ты увидела мир, к которому он привык. Ты чужая. Вернись в свою общагу, вымой окна на лоджии, выпей липового чаю и отревись.
Я поднимаюсь, шагаю к остановке и слезы стоят у меня в глазах. Пока я иду, мимо меня проезжает одна из тех шикарных машин, которые я видела на стоянке перед домом. Большая, черная, красивая. Сердце снова заходится, и я напряженно вглядываюсь в тонированные стекла, но вижу только очертания двух людей на передних сиденьях. Усмехаюсь. Да, Игорь чудится мне везде, но это пройдет. Если мы должны встретиться – мы встретимся. Я верю в это. Или мне проще в это верить... Я качаю головой, улыбаюсь широко и счастливо, вдыхая морозный воздух глубоко-глубоко. Я есть понимание. Я понимаю тебя. Я есть любовь. Я люблю. И все. Заткнись и пошли отсюда.


***
- Здравствуйте, это Александра? - незнакомый женский голос вырывает меня из шумной толпы посреди институтского коридора. Я плотнее прижимаю телефон к уху и отхожу в сторону.
- Да. Здравствуйте.
- Меня зовут Валентина. Я – представитель агентства по организации выставок. Если не ошибаюсь, вы художница?
- Да. Чем я могу помочь?
- Может быть, и можете… А может быть, я могу помочь вам?


***
Около получаса назад, в небольшом уютном кафе, Валентина посмотрела несколько моих картин и предложила поучаствовать в областной выставке молодых авторов. Кстати, она оказалась очень приятной женщиной не старше тридцати, яркой и энергичной. Мы договорились встретиться на следующей неделе, чтобы уточнить детали. На мой вопрос – откуда она узнала обо мне, Валентина загадочно улыбнулась и пожала плечами, чем уверила меня окончательно – это был Игорь.
Проходя мимо лотка с цветами, я покупаю оранжевую герберу. Большие хлопья снега ложатся на мои волосы и плечи. В отражении витрин я вижу, что черная шапочка выглядит почти белой от снега. Я бреду по центру города, глядя по сторонам, и из наушников в мой мир льется красивая, жизнеутверждающая музыка. На фоне черного пальто цветок выделяется ярким, нереальным пятном.
Мой взгляд, ласкающий небо, крыши, стены, лица, совершенно случайно выхватывает идиллическую картину: люди, мило болтающие по ту сторону большого окна кафе.
Хм, вот уж странное удовольствие – праздно смотреть на заметенных снегом прохожих и, в свою очередь, выставлять напоказ свою успешность. Посмотрите на нас, вы по ту сторону, а мы по эту. Нам тепло и мы улыбаемся вам, счастливые и идеальные. Нет, мне не понять этого. Мне больше нравится тихо брести среди людей, на чьих ресницах тают хлопья снега…
Я вдруг останавливаюсь, так внезапно, что мне сначала кажется, что я обо что-то споткнулась. Но через секунду приходит осознание, резкое и острое, как боль в сведенных судорогой мышцах, и я оборачиваюсь. По ту сторону стекла. Люди. Столик у стены. Девушка с чудесными светлыми волосами, сидящая боком ко мне. У неё светлая кожа и красивый профиль. Она миленько держит чашку обеими ладонями. Напротив неё мужчина с сосредоточенным взглядом, одетый в черную рубашку и брюки. Я смотрю, как он говорит что-то, спокойно и сдержанно. Девушка игриво качает головой, но в её движениях есть некоторая растерянность. 
Я стою, не слыша и не чувствуя ничего. Секунда, две? Минута? Большие и мягкие хлопья снега ложатся на ресницы, лицо, и тут же тают.  Игорь вдруг смотрит в окно, и его серьезные голубые глаза встречаются с моими. А я стою с оранжевой герберой, и я жива. Жива и завершена, как круг с неразомкнутыми краями. Мне не больно.
Он смотрит на меня изумленно, словно не веря в то, что видит. В то, что это действительно я. Он что-то говорит, но я не понимаю. Роза, по-видимому, переспрашивает и тоже оборачивается ко мне. У неё красивое лицо.
Одними губами я произношу «Мир тебе!», улыбаюсь, отворачиваюсь и ухожу, не видя ничего вокруг.
Шагая, я даже не мечтаю о том, что меня окрикнут, догонят, остановят. 
Он есть, но есть не со мной. Он там, где ему будет лучше, и он сам это выбрал.
Мир тебе, любимый.
Я хочу лишь знать, что он живет счастливой жизнью, своей собственной жизнью. А в моем мире его больше нет. Все, хватит. Я вдруг улыбаюсь проходящему мимо незнакомцу. Он изумленно провожает меня глазами, но не останавливается.


***
Беспрестанно отводя с лица мокрые от снега волосы, предательски лезущие в глаза и рот, я качу большущий снежный ком, оставляя за собой полоску коричневой травы. Такими полосками причудливо изрисована вся полянка во дворе, где вокруг меня бегают трое соседских детишек и пытаются прилепить обратно отвалившиеся от неровной глыбы кусочки снега. Я отправляю их катать комки поменьше, те, что пойдут на голову, руки и ноги нашему снеговику.
Бах! Я снова вся в снегу. Мальчишка все-таки поймал момент, когда я нагнулась за снегом, и разбил комок, размером с небольшую тыкву, об мою бедную голову. Делаю вид, что сержусь и начинаю бегать за ним вокруг недоделанного снеговика. Мальчик тонко визжит и хохочет, носясь и подпрыгивая, как маленький синий медвежонок. 
Мамаша смотрит на наше веселье с балкона и жестами советует мне, куда лучше всего было бы прикрепить морковку.
Кстати о морковке. Я оставляю детей, прилаживающих снеговику огромные и разные по форме уши, и бегом поднимаюсь в свою комнату за вышеуказанной деталью.
В комнате меня застает телефонный звонок. Это Ольга.
- Сашка, привет! - её голос громкий и возбужденный, - Я тут кое-что нашла в газете, тебе зачитать?
Я соглашаюсь выслушать любую чушь, раз уж она так сильно взволновала Ольгу. Подруга прокашливается и зачитывает:
- Прокуратура возбудила уголовное дело в отношении заместителя генерального директора.. ла-ла-ла.. Виктора Краскова по факту мошенничества и принуждения известного конкурирующего предприятия к совершению сделки. И ход следствия, и оформление судебных слушаний вызывают столько вопросов.. ла-ла.. ла-ла-ла.. Дело будет слушаться в закрытом режиме. Как правило, суд идет на это, учитывая особые обстоятельства, например, угрозу для личной жизни участников процесса.. ла-ла-ла.. Представители правоохранительных органов ссылаются на то, что в материалах дела имеются оперативные данные, не подлежащие огласке. Связано ли это с тем, что на свет был так же извлечен еще один эпизод, квалифицированный как покушение на убийство? Покушение на убийство генерального директора Игоря Полянского. Была создана специальная группа, которая занялась проверкой.. бла-бла.. Были ли у Краскова тайные причины «заказывать» директора своей, а не конкурирующей компании? Может быть причина в том, что Полянский представлял угрозу профессиональной карьере Виктора Краскова, а так же препятствовал совершению незаконной сделки? …Хе! Сплошные вопросы. Газета не берется комментировать эти данные: мы надеемся, прокуратура сумеет разобраться бла-бла-бла. Вооот. Что ты думаешь об этом? – спросил её восторженный голос.
Еще в середине Ольгиного монолога я присела на диван и сосредоточенным взглядом изучала свои колени.
- Что думаю? Думаю, что он молодец.
- Молодец? И все? Да теперь ты точно знаешь, что он жив! И снова у руля. И как он это сделал? Даже не знаю, наверное, нужно иметь кое-где хорошего знакомого, чтобы… - в голосе Ольги звучат хитрые и немного завистливые нотки.
- Оля, ты о чем? Успокойся. Я и так знаю, что он жив. Я видела его! – признаюсь я. Ольга ахает, я прищуриваюсь, чувствуя неизбежность извержения этого  неиссякаемого гейзера энергии.
- Что?! Когда?! И молчала!
- Ну, неделю назад, в субботу, после встречи с Валентиной. Была такая метель..
- Вот метель интересует меня меньше всего! – Ольга закипает, как маленький беспокойный чайник.
- Отвечаю разом на все твои вопросы: видела в окно кафе, он меня тоже, на лице удивление, не вышел, не догнал, был с Розой.
- Ну вот, - её тон скорее сердитый, чем грустный, - Только не расстраивайся, вряд ли это было свидание, наверное, он убеждал её дать показания…
Я улыбнулась и постаралась дотянуться до холодильника.
- Даже если и было, нет смысла думать об этом. Я ограждена от него и его жизни толстым стеклом, которое позволяет мне лишь наблюдать. Стекло, которое все ставит на свои места. Тем более, не о чем волноваться - Игорь очень сильный. Он знает что делает. У него все будет хорошо.
- Да, но ответь мне честно: ты рада была его увидеть?
- Ох, в первый момент мне показалось, что старые швы разойдутся и все придется лечить заново. Но я не почувствовала той боли, которую ожидала. Я улыбнулась. Представляешь? Искренне!– я достала морковь и уткнула в неё серьезный сосредоточенный взгляд, - Да, я была рада увидеть его снова. И я сказала «мир тебе» легко и счастливо, как и хотела!
- Сашка, ты чудовищно сильная, просто молодец! - я буквально слышу, что Оля улыбается, - Опиши, как он воспринял твое появление?
- Глаза расширились, думаю, он узнал… и даже что-то сказал, глядя точно на меня. Но сказал, вероятно, вполголоса, потому что Роза переспросила и обернулась. Я, к сожалению, не разобрала, что именно и много думала, что бы это могло быть…
- И что же?
- Мышка – Сашка.


***
Я иду в полутьме, вглядываясь в тканое снежное покрывало, чудесно поблескивающее  под светом редких фонарей. Я допоздна засиделась у Ольги, потому что мы нашли старый альбом любимой зарубежной группы и устроили дикие танцы, подпевая в импровизированные микрофоны, как в детстве.
Я подхожу к подъезду и уже приоткрываю дверь, как сзади хлопает дверь машины.
- Саша!
Я узнаю его голос так запросто, как будто слышала его каждый день все это время, хватаю колючий морозный воздух потрескавшимися губами... и оборачиваюсь.
Знакомый силуэт отделяется от машины, стоящей за границей света фонаря. Он подходит ко мне быстро, почти подбегает, и обнимает порывисто, с налета, немного приподнимая над землей… Тут темно, но я чувствую, чувствую, как он улыбается! Мои ноги снова касаются снега, но Игорь все равно не отпускает меня, все обнимает и обнимает…
Будто боится начать разговор.
Я молчу. Он, наконец, отпускает меня, я поправляю сползшую на лоб шапку, но не нахожу в себе мужества поднять на него глаза. Чувствую, как он смотрит на меня, чувствую, как ему страшно. Но я не помогу. Не помогу…
- Я понимаю, ты не хочешь разговаривать со мной.. – голос Игоря такой грустный, но я все равно не смотрю на него, уставившись в пространство чуть ниже и левее его плеча, туда, где виднеется вход в сквер, - …Пожалуйста, просто послушай. Это, конечно, не то место и не то время, когда нужно было это сделать…
Я улыбаюсь, не поднимая глаз.
Игорь замолкает. Господи, а я уже и забыла, что бывает так больно!
- И… я понимаю, что все то, что я скажу, меня не оправдывает… Саша… Я говорил, что не брошу тебя, просил, чтобы ты поверила мне, а сам ушел, бросил… Наверное, ты думаешь, что я сбежал, потому что лгал, или потому, что усомнился в том, что вообще мог полюбить за такое короткое время. Нет, ничего из этого. Да, я ушел сознательно, ничего не сказав тебе. Да, я хотел, чтобы ты подумала, что я лжец и трус, что я подонок, ничтожество. Да я такой и есть. Такой и есть… Но теперь ты должна знать почему я сделал это. Это не оправдание, тут вообще не может быть оправдания… просто я не хотел втаскивать тебя в это сумасшествие, в этот ад… в мою жизнь. Понимаешь? Я даже не знал, переживу ли я день, и следующую за ним ночь... Я боялся. Как я мог позволить тебе разделить это со мной? Я думал оградить тебя, я все решил за тебя. Ты понимаешь? Я сознательно оставил тебя, зная, что больше никогда не увижу. Это ужасная, уничтожающая боль. Но твоя жизнь лучше моей, и я хотел оставить её тебе. Теперь, когда я больше не должен бояться, ты должна знать все это.
Я молчу. Вижу, как дрожат его руки.
- Я увидел тебя тогда, и все рухнуло. Вся моя уверенность в правильности этого решения. Все.
Я стою, еле дыша, на дрожащих ногах. Поднимаю голову… Печаль в его глазах – такая явная, что я с трудом могу поверить, что вижу это.
- Как бы я хотел все это время быть рядом с тобой, Мышка… Не молчи сейчас… Только не сейчас, пожалуйста, не молчи… – он старается сдержаться, но у него не получается, и слезы стоят в его глазах. Я вытираю их мягким рукавом свитера, и он вдруг улыбается, как ребенок. Что-то во мне дрогнуло, но я уже просто не могу свернуть.
- Полное сердце тебя... – шепчет он, улыбаясь.
- Когда ты исчез, я подумала, что ты умер, но все равно искала тебя, - произношу я дрожащими губами, боясь расплакаться, - Я и сама думала, что умираю, вот какая была боль…
Игорь обнимает меня, сильно прижимая к себе, будто бы стараясь не дать мне сказать.
- И я нашла тебя, живого, я узнала твой адрес и телефон, но... Вместе с этим я поняла, что ты сознательно оставил меня, что ты сделал свой выбор, и не стала вмешиваться. Ведь я сказала тебе: «когда ты уйдешь – я тебя отпущу, и я благодарна, что ты вообще появился». Я хочу сказать тебе спасибо за то, что ты помог мне почувствовать жизнь и научиться радоваться ей всегда, даже в самые сложные времена. Ты спас меня.
- Сашка, не говори так, будто мы..
- Теперь Нас с Артуром больше нет, а ведь когда-то мы целовались и говорили друг другу, что всегда будем вместе. Всегда. Так могло быть и у нас, Игорь. Пришло бы время, когда мы поняли, что ошиблись, что у нас нет шансов, тупик. Прекрасная иллюзия, прекрасные воспоминания, все было бы разрушено! Так пусть то чувство и те дни останутся для нас идеальными, незамутненными. У меня – своя жизнь. У тебя – своя. Я посмотрела на неё со стороны и поняла, что ты из другого мира. Это было бы слишком сложно.. слишком.. нереально.
Игорь берет меня за плечи и заглядывает в лицо, заставляет посмотреть в глаза.
- Не делай этого. Я люблю тебя! Ты нужна мне, как и тогда… Еще больше нужна!
- Я отпускаю тебя... – шепчу я, потому что голос не слушается, - Будь счастлив. И, пожалуйста, если ты любишь меня, не удерживай меня сейчас.
Он изо всех сил сдавливает пальцами переносицу, но слезы все равно наползают и наползают на ресницы, ничего не помогает…
Я ухожу. Он долго стоит один, не отнимая рук от лица.


***
Я должна была сказать ему правду. «Я люблю тебя, и до сих пор я каждую ночь прислушиваюсь к тишине, мечтая услышать твои шаги». Вот в чем правда.
Я совершила ужасную ошибку, решив идти до конца. Если бы он не любил больше – все было бы верно, все правильно. Я бы пережила, успокоилась, потому что ничего нельзя было бы изменить. И это – спокойствие. Это - отсутствие мучений. Но он появился снова. Он хочет быть со мной. Теперь никому не нужна моя жертва, даже мне. Я вставила последний кирпичик в стену, отгораживающую меня от рая.
Господи, как же тяжело дышать!
Я думала, что это освободит меня. Я думала, что так будет легче. Но теперь есть что-то холодное и ужасное здесь, в моей грудной клетке. Это отсутствие надежды. Трудно дышать…
И это никуда не исчезнет, оно будет со мной каждый час, каждый день. Все время со мной. И теперь так будет всегда.


***
Я выхожу из своей комнаты, пересекаю холодный пустой коридор и вхожу в кухню. Ставлю чайник на плиту, зажигаю конфорку и отхожу к окну, зябко поеживаясь. В кухне светло, но это не едкий свет электрических лампочек, а мягкий, рассеянный, самый обыкновенный свет снежного зимнего дня. За стеклом медленно кружатся снежинки. Я представляю, будто они ложатся на землю с тихим шелестом, словно идет дождик. Нет, конечно же, они бесшумны. Просто… просто мне так хочется слышать... Но я слышу только тихое гудение чайника, да чьи-то шаги в коридоре. Обыкновенные звуки. Что-то давит на грудь… Как тяжко дышать…
Кто-то заходит в кухню, гремит чем-то железным. Я смотрю в окно, не утруждая себя поприветствовать вошедшего. Все равно, после случая с ключом от комнаты Игоря, большинство соседей считает меня ненормальной.
- Будешь зеленый чай или черный?
Я вздрагиваю и оборачиваюсь. На нем помятая футболка и старенькие джинсы, в руке - две кружки с торчащими из них ложечками и ярлычками чайных пакетиков.
- Или ты хочешь кофе? – удивленно спрашивает Игорь.
Я вдруг чувствую что-то теплое, горячее… по щекам… Губы, плечи мои дрожат… Я задыхаюсь, с шумом хватаю ртом воздух, но это не помогает.
Он в два шага подходит ко мне, ставит кружки на подоконник и обеими ладонями поворачивает мое лицо к себе.
- Тсссс.. не плачь, мышка, я здесь.
Я плачу, улыбаюсь и плачу, а Игорь так нежно гладит пальцами мое лицо и молчит.
- Я верила, что ты вернешься раньше, чем я задохнусь, - шепчу я, не переставая улыбаться сквозь слезы.
- Я пришел сказать тебе, что не хочу жить идеальными воспоминаниями. Хочу жить неидеальной жизнью. С тобой. И тебе не удастся так просто от меня избавиться!
Игорь смеется и я вместе с ним. И мне так легко, так хорошо… как будто я три месяца жила в душной комнате, и вдруг все окна разом распахнулись сильным и свежим ветром. 
- А я ведь… даже не знаю, кто ты, - смеюсь я, а он вытирает мои слезы.
- Я – тот, кто любит тебя. Этого мало?
Я приподнимаюсь на носочки, обеими руками обнимаю его за шею, и без слов отвечаю, что этого достаточно.


***
Меня зовут Александра. И я люблю. Люблю так сильно, насколько способно любить человеческое существо, чувствующее в себе присутствие Бога. Я - часть сущего, часть вселенной, делаю то, что должна делать, чего не могу не делать – я люблю.

15 августа 2008