Мишка

ОТРЫВОК ИЗ РОМАНА "ДРАЙВ"

Впервые я столкнулась со смертью, когда мне было лет десять: от чумки околела моя дворняжка. Прожила она у нас месяца два; песик был молодой, шаловливый, я постоянно с ним играла, кормила, водила гулять на улицу; но однажды Мишка поскучнел, стал отказываться от еды, нос у него сделался сухим и горячим — и через несколько дней он умер. В момент его смерти дома не было никого, кроме меня, и я, сидя на корточках возле его подстилки, наблюдала агонию бедной собачки. Помню, как горько я плакала, гладя его по рыжеватой шерстке, как тормошила — но Мишка был без сознания и напоминал безвольную тряпичную куклу. Потом начались судороги — и скоро все было кончено.
Мишкина смерть, случившаяся прямо на моих глазах, страшно на меня подействовала и нанесла мне глубокую душевную рану. Я с детства была человеком скрытным, не любила выставлять напоказ свои истинные чувства, и поэтому переживала смерть своей собачки наедине с собой. Там, в темном коридоре, наедине с мертвым Мишкой я впервые столкнулась с загадкой смерти. Меня переполняли разнообразные и противоречивые чувства: недоумение, страх, отчаяние, неподдельное горе и… удивление. Что-то ужасное произошло сейчас на моих глазах, что-то такое, чего я не могла ни постичь своим умом, ни принять своей душой.
Агония, сам процесс ухода жизни из тела, поразил меня своей обыденностью, и одновременно в нем было нечто непостижимое. Сравнение того, что было до смерти, то есть живого Мишки, с тем, чем он стал после, другими словами неживой материей, пробудило во мне мысли и чувства, которые оказали воздействие на всю мою дальнейшую жизнь. Передо мной вдруг возникла Загадка, на разгадку которой ушли лучшие годы моей жизни. Загадка, над которой лучшие умы человечества бьются на протяжении тысячелетий: Загадка Смерти…
Долго и безутешно плакала я над неподвижным Мишкой. Несколько дней назад мы с ним играли в догоняшки, взапуски носились по этому длинному темному коридору и он громко тявкал от переизбытка своих собачьих чувств — ему было всего восемь месяцев, — а я хохотала и дразнила его. И вот сейчас передо мной лежит нечто, нисколько не напоминающее Мишку; какое-то безвольное его подобие с тусклой шерстью, в котором нет ничего от прежнего живого Мишки. Я взяла его одеяльце, накрыла остывающее тельце и ушла в свою комнату. На меня нашло тупое оцепенение. Умом я сознавала, что Мишки больше нет и не будет уже никогда, что это уже навсегда. Но понять и принять это было выше моих сил. Через час или через два мне вдруг подумалось, что, быть может, еще не все кончено и Мишка оживет? Я вернулась в коридор, подняла одеяльце и стала гладить мертвую собачку, но тотчас отдернула руку: за это время его тельце почти окоченело и уже совершенно не напоминало живое существо. Во всех этих происходивших на моих глазах изменениях крылось что-то, вызвавшее у меня панический животный страх. Я быстро набросила одеяльце на собачку, убежала в свою комнату и просидела там до прихода бабушки.

Мишкину смерть я переживала долго — несколько месяцев, тщательно скрывая свои переживания от взрослых, которых никогда не впускала в свой внутренний мир. Непостижимость происшедшего, когда живое и трепетное существо вдруг превратилось в труп, лишенный всяких признаков живого, невозможно было понять и, главное, — принять. В этом крылась какая-то высшая несправедливость, с которой мне, ребенку, невозможно было примириться. Теоретически я знала, что все живое смертно, но относилась к этому, как к некой абстракции, не касающейся меня лично. Теперь же, соприкоснувшись со смертью, я вдруг словно оказалась перед непроницаемой стеной; перед чем-то жестоким и необъяснимым, на много порядков превосходящим мое детское понимание и неподвластное моему детскому рассудку. Так впервые в жизни я столкнулась со Смертью…