Глава шестая. во веки веков

Глава ШЕСТАЯ
1..________________
Расправу ждал с утра, а ее не последовало и на следующий день. Подумал, пронесло… Делал-то все, как бюро докладывал. Уполномоченный не знал про бюро, вот и встрял по наущению Дырехи.
Сеяли день и ночь, с короткими перерывами на сон. И опять, опять… Женщины и девчата под бригадирством Нади Зацепиной готовили семена, мальчишки развозили их к сеялкам. Их прибавилось по личному распоряжению Марысева; дал с тракторами и горючим. Все сделал, как обещал. И это совсем успокоило Гаврилу Матвеевича. Успеть бы побольше посеять!
Агрономша все же приезжала. На третий день появилась. Встречи у них не было. А Надя рассказывала, что расспрашивала она всех как на экзаменах, все записывала и расписаться велела на записанном.
- Зачем?..
- Сказала, чтобы знать, правильно ли записала.
- Ну и ?..
- Расписалась ей. Число поставила, как велела. А что, не надо было? – встревожилась Надя.- А что нам будет?..
Видел Гаврила Матвеевич, и Тонечка Петрушина сомлела, и другие девчатки насторожились. Вот ведь как знают беду. Подбодрить надо. И заулыбался им, веселясь.
- А что будет за большой урожай?.. Давайте вместе считать. Трудодни от колхоза положено вам, и хлебушка за отработанные денечки эти – раз! Премия от райкома может быть – два! Но может и не быть, по военным годам. А грамоту все равно дадут – три! А главное-то, девчонки, благодарность вам будет от воинов наших. Они там сейчас день и ночь в бою, под смертью ходят. А вернутся, и скажут вам спасибо за хлебушек ваш. Это сколько будет?..
- Четыре.
- А пятеркой – похвала вам будет за учебу. Все придут поучиться у вас большой урожай растить. Со всей округи поедут сюда. Тут уж боюсь, чтоб не сманили к себе, не увезли бы невест нашинских ребят.
Заулыбались девчата
- А будет-ли урожай, как обещал?..
- Да куда ж он денется?.. Сыра-земля приняла зерно. Даст корешек и пойдет колосок. А мы ж зерно не только посадили, но и водичкой напоили, чтоб сразу в рост пошел, не дожидался бы дождя. И простор зерну дали, чтоб не в одиночку стебелек рос, а с братьями - веником в раз. А веник какую силу имеет. Кто сказки помнит?
- Отдельно веточку поломаешь, а вместе – нет.
- В-от! И не поляжет у нас пшеничка и рожь ни в дождь, ни в ливень. Опять достаток.
- Яровые с озимыми посеяли, - напомнила Надя.
- Не много, правда. Семян не хватило. Но народ узнает, как можно дешевле растить хлеб, за один посев два урожая снимать. Как же не приедут к вам поучиться?!. Со всей страны станут ездить, на наши поля глядеть. Тогда и Сталин, товарищ Иосиф Вассарионович, поинтересуется, да вызовет в Кремль поглядеть на вас. Стахановками станете.
- Ну, дед-а, наговорил! – зарумянилась Надя. И девчонки заулыбались, захихикали, шепчась.
Кивнул им Гаврила Матвеевич и пошел по другим делам. Радовался, что так вот ободрил девчат. И как же потом раскаивался за эту глупую беседу, как плакал в отчаянии, что нельзя ее было изменить. Одно-то слово бы убрать, и оставались бы они счастливыми, как сейчас…
* * *

Все кончается в жизни… Кончалась и посевная маята. С утреннего темна Гаврила Матвеевич трясся на тарантасе, добираясь до дальнего поля. Обеспокоился, не видя огней трактора. Неужто, встала?.. Что там еще случилось?.. Погнал Воронка.
Трактор с сеялками стоял в углу поля, повернутый для выезда на дорогу. Брошенный… Поднялся на сеялку, заглянул в ящик – пусто. Огляделся сверху и увидел что-то лежащее за трактором. Спрыгнул, подбежал…На каком-то брошенном тряпье спала Наша-Паша. Вздернув носик, приоткрыв рот. Рядом на земле папироска лежит дотлевшая, сохранив столбик пепла. Видно стало, что слезла Пашенька с трактора посидеть на земле, да сон повалил. И вот спит на сырой земле. Не грозная, как всегда – по- домашнему простая, и беззащитная…
- Вставай, Пашенька, - стал теребить ее, расталкивать. – Нельзя на земле-то… Открой глазки… Утро скоро…
- Ты что ли, дед?..
- Я, Пашенька… Поднимайся… Пойдем-ка… На тарантасе ляжешь…
- Горючее кончилось…
- Понял… Отсеялись, Пашенька. Слава Богу, помог нам.., - сказал так и сам почувствовал нарастающее в теле облегчение, переходящее в сонную слабость, да такую, что хоть самому вались с ней рядом на тарантасе и засыпай. Перемог себя и погнал Воронка к полевому стану прямком по полю.
Где-то посредине поля догнал сеяльщиков, работавших с Нашей-Пашей. В длинных, не по росту мальчишек фуфайках, в старых шапках и башмаках, они уныло шагали, держась друг за дружку; остановились, глядя на спящую на тарантасе трактористку. Гаврила Матвеевич слез с тарантаса, кивнув:
- Садитесь.
Ребята расселись на тарантасе, привалясь плечом к плечу, позакрывали глаза.
Повез их, шагая рядом. Поглядывал на утомленные, пропыленные лица. Знал, каждый из них торопится подрасти, чтоб на войну попасть. И не догадывались мальчишечки, что уже победили в своем первом бою.
2._________________
Через неделю после окончания сева пошли по селу слухи, что погубил посевы Валдай, опять упекут куда-подалее, а с ним и кое-кого из пособников… А кого - и гадать не надобно: тех, кто больше всех помогал.
И они прибежали к председателю гурьбой, наперебой пересказывали, кто что слышал. В глазах испуг и близкие слезы.
- И что делать будем? – спросил девчат насмешливо.
- Не знаем, - ответила Надя.- Скажи.
- Верней всего, думаю, песни надо петь.
Шутку не приняли девчата. Тут страхи такие, а он…
- Тогда вот что, девицы-красавицы. Не будем судить-рядить, а поедем в поле, да посмотрим все своими глазами. Понадежнее будет так-то…
Поехали на тарантасе, и на двух телегах, чтобы всех желающих забрать.
Добрались до дальнего поля, граничащего по дороге с соседним колхозом. Здесь остановил Гаврила Матвеевич Воронка. Встал на тарантасе, оглядывая с высоты простор полей…
 По его примеру и девчата поднялись на тарантасе и на телегах. Оглядывали по началу с радостью новизны впечатлений. Но вскоре на лицах появилось удивление… Оно поменялось на опаску и недоумение. Поле соседнего колхоза - сплошной зеленый ковер из слившихся всходов, а свое – чернота голой земли с редкими зелеными рядками.
- Почему у них так… А у нас…
- Мы же раньше посеяли…
- А что у нас? – громко спросил Гаврила Матвеевич, чтоб и на телегах все слышали.- Кто скажет?
- Пусто!.. У них сплошная зелень, а у нас - чернота с зеленью.
- Правильно, Тонечка! Это и есть наш первый успех. Мы что для этого делали?
- Норму высева уменьшали. – сказала Надя, и колко глянув на подруг, добавила. – Чего вы плакали-то?..
- А еще что видите? – допытывался Гаврила Матвеевич.- Какая зелень по цвету у них, и у нас?..
- Светлая у них…
- А у нас – темно зелёная…
- Ой, и правда, девчонки. А почему?..
- Хлорофилла больше, - объяснила Надя, - Забыли, что-ли?…
- А это, что такое? – удивился Гаврила Матвеевич непонятному слову.
- Ну… Это кровь растений, если проще говорить.
- Вон-а что… А по- мужицки – сила это играет. Приметили, когда темней всходы – крепче пшеничка становится.
Девчонки заулыбались, защебетали, а он раздумывал, поглядывая на них: вон ведь как научены, а колхозные поля по-московски засевают. Будто Сталин у них там главный агроном. Тьфу!
- Так чем ещё вас стращали ?.. Смотрели в поле, а видели горе. А вы в слезы, когда радоваться надо и песни петь.
- Едет кто-то, - шепнула Надя, глядевшая ему за голову.
Гаврила Матвеевич повернулся и увидел показавшуюся в конце дороги черную легковую машину. Таких было всего-то две на район: одна у секретаря райкома Марысева, вторая - у военкома. Спрыгнул с тарантаса: ссыпались и девчата.
- А кто это к нам?..
- Может, и не к нам.
- Узнаем сейчас.
Приехала главный агроном района. Вышла из машины, хлопнув за собой дверцей. Гаврила Матвеевич пошел к ней, гостеприимно улыбаясь.
- Здравствуй, Софья Степановна. К нам али проездом?
- Здравствуй, председатель. К вам. А у вас, что за собрание?
- Всходы глядим, да радуемся…
- Даже!.. И я приехала их зафиксировать…Кто у вас тут грамотный, - кивнула девчатам, - Подойдите сюда.
Первой подошла Надя Зацепина с гордо вскинутой головой. Ей агрономша сунула складной метр, карандаш и бумагу.
- Посчитаете всходы на квадратном метре. Объяснять?
- Как в школе учили?..
-Тогда каждой по метру. Вон на том поле…- показала за дорогой.
- А это не наше.
- Вот и подсчитайте мне, сколько будет ростков у соседей… А мы с председателем посчитаем сколько у вас... Понятно?..
Перешептываясь и тревожно оглядываясь, девчата пошли на соседское поле. Агрономша пошла на поле «Рассвета», выбрала нужные места, принялась считать ростки. Пришлось и председателю идти к ней. присесть и отсчитывать пробившиеся из черни земли дрожащие на ветру росточки. И непривычно было, и муторно. Словно бы его тычат носом, как котенка, отучая не гадить в избе.
Разговоров не было. Отмеряли метры тут и там, складывали, делили, перемножали. Скоро освободившиеся девчата хотели уехать, и Гаврила Матвеевич не задерживал их за ненадобностью, но агрономша строго остановила:.
- Задержитесь. Подпишете сейчас, что насчитали, - и принялась писать акт, разложив бумаги на капоте автомашины.
Председателю осталось только руками развести и улыбнуться девчатам: что поделаешь, начальство велит.
* * *

Не радостно было на душе, и бабу эту противную глаза бы не видели, да приходилось терпеть, поддерживая девчонок улыбками. А то ведь совсем потухли, присмирели, зашептались, боязливо поглядывая на агрономшу, склонившуюся над капотом автомобиля, где разложила свои бумаги.
Гаврила Матвеевич тоже разглядывал её с тыла. Плечи узкие; черная юбка висит, как на вешалке, и зад тощий. Глядел и думал, что же это у партийцев такие бабы поджарые. Секретарша у Марысева, как вяленая вобла; прокурорша, как пустой чулок; и эта - кулек бумажный, да две моталыжки. Жопы-то нормальной нет. Ба!.. Так они ж для женского дела не приспособлены. Как им, с узким крупом ребенка выносить, да родить. Выходит, порода у них такая… В конторах сидеть, да на поля в машинах ездить, ревизии учинять. Таким, что скажут – то и напишут. А что тогда Марысеву надо?.. Если прислал ее на личном автомобиле для быстроты?.. Что хочет, если сам подначивал на «кулацкий» сев?.. Бережется, чтоб в случае неудачи во врага народа определить?.. Ну-да… Если все хорошо будет – на коне он, плохо – под копыта старика.
- Сюда все, - позвала агрономша девчат. – Распишитесь вот здесь…
- А что нам подписывать? – насторожилась Надя, бросая взгляды с агрономши на Гаврилу Матвеевича. Он тоже подошел, отмечая: молодчина девчина, бережется.
- Акт подсчитанных ростков… Вы хорошо считали?.. Вот и подтвердите, что не ошиблась я, переписывая ваши итоги. И мы с председателем подпишемся.
Надя первой прочитала вслух бумагу и, усмехнувшись, взяла карандаш.
- Погоди, девонька!.. – остановил ее Гаврила Матвеевич и обратился к агрономше, - Софья Степановна, скажи-ка, а зачем все это?..
- Расскажу, подписывайтесь…
Надя поняла строгий взгляд Гаврилы Матвеевича, сложила руки на груди и всем видом показывала, что приготовилась слушать объяснения.
- Не понятно, что ли?.. Есть правительственные указания, госты, технологии… Документы, в общем, которые нельзя нарушать. В стране все должны сеять пшеницу так, чтобы на гектаре вырастало по три миллиона стеблей с колосом, триста штук на квадратном метре. А у вас взошло по восемьдесят стебельков. Это во сколько раз меньше?..
- В три с половиной..,- произнесла шепотом Тонечка, но ее услышали в установившейся тишине. Заметались встревоженные взгляды.
- Так у нас колосков будет больше, мы и перекроем недобор.- пояснил Гаврила Матвеевич.
- Откуда они возьмутся? – сказала агрономша, мобилизуя терпение.
- А гляди, зелень какая у нас…
- Какая?..
- С силою! Хларавила больше…
- Хлорофилла, - подсказала Надя.
- Ага!.. А с такой силой будет у нас стеблей из каждого зернышка не один-два, а по дюжине , а то и за два десятка… Это во сколько больше, подсчитай, Танюша.
- Если по двенадцати, то …девятьсот шестьдесят. В три раза больше.
- Во!.. Про это тоже надо написать.
- Про мечтания ваши?..
- Про темную зелень… Так и допиши: цвет всходов – темнозеленый. Это каждый пшеничник знает, поймет… Дописывай, Софья Степановна… И не беспокойся за нас. Начальству доложи – все путем здесь будет.
- А если не будет?
- Да куда ж оно денется, если взошло?.. Через неделю куститься начнет, новые стебли пойдут, чтоб распахнуться во всю ширь. Земли не углядишь потом - снопами пшеница встанет. Вот тогда узнаешь мужицкий спас! Ни в какой книжке такого не прочтешь, а у нас – вот оно!.. Гляди, да помни.
- Вот что, товарищ председатель колхоза. Не вам учить меня, как растет пшеница. И не место… Не трибуна, выкаблучиваться. Вы нарушили агротехнику! И за это придется ответить!.. По законам военного времени!..
Взгляд ее уничтожающий выдержал, не сморгнув. И сам закипел холодным бурлением. Знал, такой нельзя поддаться и уступить.
- А про бюро райкома забыла?. Я докладывал обо всем. Тебя не поддержали, помнится.
- Помнится, и тебя не поддержали. Где решение бюро райкома?.. Дай мне его.., - протянула руку и пошевелила пальцами.
- Дам! Только не бумажку, а урожай. Как товарищу Сталину обещал,.- сказал и увидел открывшийся без слов ее тонкогубый рот. У других тоже видел часто такое же онемение при упоминании Сталина. И взял грех на душу, пошел ва-банк! – Ага!..Послал ему обязательство в Кремль. Чтобы знал, поможем Красной армии. А ты нам помогни, по ученому. Подскажи, что надо, коли не так что… Смычка будет. Вместе и сотворим.
Агрономша загнанно молчала, и только дробинки ее глаз бешено метались, не в силах вылететь для смертельных ударов. Села в машину, громко хлопнув дверцей. Проснувшийся шофер завел мотор, и машина уехала.
- А подписывать? – спохватилась Таня.
- Вернется, если надо.
- Дед-а, не боишься так-то? – спросила Надя.
- Надюша, кто боится, на тех бес садится. А мы подрожим, да сами убежим. Поехали, девчата. И с песней завсегда. Такое задание вам даю от колхоза. Чтоб дух поднимать, не горе. За-а-пе-вай!..
- Синенький скромный платочек, - запела Тонечка, и ее дружно поддержали на других телегах:

Падал с опущенных плеч.
Ты говорила, что не забыла
Синий платочек сберечь.

Так с песнями и вернулись в село. А еще проехали по одной улице, да по второй, показывая всем свое веселье.

3._______________
Ночью, как всегда, застольные разговоры о делах минувшего дня.
- А ты написал Сталину?, - встревожилась Ольга Сергеевна.
- Разве не сказал бы тебе?.. Подальше от царей – голова будет целей.
- Зачем тогда сказал агрономше?
- Не ей сказано… Марысеву передал, чтобы не трогали. Чую, плетут что-то… Если получится все хорошо, то им надо будет меня оттолкнуть, чтобы себя возвысить. А если, не дай Бог, сорвется что-то… Тут им надо будет все грехи на меня свалить, чтоб не замарал их.
- А ты хочешь возвыситься?
- Знаешь, как у нас говорят: Анисим-Анисим, мы тебя возвысим. Посадим в терем, а потом обсерим. Пусть сами так возвышаются.
- Не логично… Чем Сталин тебе поможет, если не написал ему?
- Страхом!.. Боятся его, знаешь как! У царя таких страхов не было, как у него. Вот так рябой! Ловко придумал, подлец. Самого тут нет, а все знает, следит за всем их глазами. Вспомни, как у царя голодали. А у этого и голодные хлеб растят, и отдают весь до зернышка. Вот это настоящий царь. Жандармов.
- Говоришь так, словно доволен?..
- А куда денешься?.. Люби-не-люби, а признавай.
- А если у тебя не получится? И что с нами будет?.. Думал об этом?
- Получится, Олюшка! Я же выращивал так пшеницу. Сеяли на отшибе, подальше от глаз. Да сторожили, чтоб никто не зашел на поле, не выглядел секрет. Для себя берегли. А теперь – открою всем… Должно получиться.
- И посадят в «терем»… В каком был уже…
- За помощь-то?.. Не должны… Помнишь мой сон с медовым озером?.. Не могу после него жадничать. И знаешь, что думаю… Может, Бог через меня народу помогает… Рассуди, кто другой это сделает сейчас, кроме меня?. Кулаков пересажали и расстреляли… Тимофей мой – убит… Зацепин – на фронте… А тут можно понизить расходы на носевы в четыре раза, и в два-три раза повысить урожай!.. Ты подумай, какая помощь державе!..
- И при царе была война. Почему тогда не открывал людям секрет?.
- Тогда жили – каждый за себя. Да и не понимал, как по-новому жить.
- По-советски?
- По- Божески.
- А они – материалисты, атеисты. Безбожники.
- Это – до срока. Как жареный петух клюнет, сразу про Бога вспомнят.
- Почему же тогда Сталину боишься написать? А ведь только он и может помочь твоему делу. Как помогал стахановцам.
Заволновался Гаврила Матвеевич. Встал и заходил по комнате, теребя себя по бокам. Знала Ольга Сергеевна эту высшую степень его возбуждения, улыбнулась и спросила задушевно.
- А подумай по-доброму…
- Не верю ему, Олюшка. Не верю!..
- Может быть, много логики у тебя?.. Давай проверим твои душевные способности. Ты - любишь стихи. А значит, не только разумом, но и чувствами можешь воспринимать людей. Я прочту тебе стихотворение одного человека, а ты скажешь – хороший он или нет. Читать?!.
- Серёгины?.. С ним дружился, хороший мужик. Свой!.
- Не Есенина. Не важно чьи…
С игривой улыбкой Ольга Сергеевна подвинула его к стулу, осадила, и вышла на середину комнаты, устремив задумчивый взгляд в бесконечность. Нахмурилась, погружаясь в скорбь, и принялась читать тихо и сокровенно:
Ходил он от дома к дому,
Стучась у чужих дверей,
Со старым дубовым пандури,
С нехитрою песней своей.
В напеве его и песне,
Как солнечный луч чиста,
Звучала великая правда –
Возвышенная мечта.
Сердца, превращенные в камень,
Заставить биться умел.
У многих будил он разум,
Дремавший в глубокой тьме.
Но люди, забывшие Бога,
Хранящие в сердце тьму,
Полную чашу отравы
Преподнесли ему.
Сказали они: «Будь проклят!
Пей, осуши до дна…
И песня твоя чужда нам,
И правда твоя не нужна!»

Закончив чтение, она вернулась на свое место и молча поглядывала на него. Он тоже молчал, и словно выпрыгивал из своей задумчивости, чтобы глянуть на неё, дожидаясь слов, Пришлось говорить.
- Не русский стих… Но совесть пробуждает. Плохой человек такой не напишет. Да и не каждый хороший про такое думает. Праведник…- признал автора и, поймав высматривающий взгляд жены, догадался. - Сталин, наверное?..
- Молодой Джугашвили…
- Он и есть – Сталин… Вон как ты… Ловко…
- Не обижайся… Просто я знаю, что такие дети не теряют чистоты… Как другие…
- Думаешь, написать надо?.. К этому подвела…
- Надо!
- Тогда помогай… Не скорый я на письма-то. Больше росписи ставил, да печатью бухал…

Неделю писали письмо. Гаврила Матвеевич рассказывал все по порядку, а Ольга Сергеевна записывала и переписывала вновь. Написанное аккуратно сложили, запечатали и написали на конверте: г. Москва, Кремль. Товарищу Сталину И.В.
Отправить письмо решили из районного центра, чтобы здесь никто не узнал. Ольга Сергеевна помнила про вычеркивания в письмах дочери, но решили, что в районе не может быть такой службы, и письмо направлено самому главному человеку страны, и вряд ли кто посмеет читать его письма. Сама отвезла в райцентр, опустила в почтовый ящик…

… Вскоре оно оказался в особом отделе райкома партии. И появилось на столе Марысева…
Степан Егорович читал его долго и внимательно. Перепроверял расчеты. Колхозные цифры помножал на районные, удивлялся итогам и тут же отрицал их. Не может ведь быть такого , чтобы не знали в Политбюро!.. Но вот пишет-то он Сталину! Знает, что головой рискует! А почему самому не рискнуть?.. Да и риска не будет. Из Кремля сюда и вернется письмо для исполнения, а тут все подготовлено… А как без обкома пойти на такое дело?.. Не-ль-зя!… Пустить на самотек?.. Пусть прорывается… Свое всегда возьмем, но контроль – жесткий… Такого кобеля надо держать на коротком поводке. Сталину пишет, дерьмо…
Приказал секретарше дозвониться до орготдела обкома партии, и вскоре услышал голос Матусевича:
- Марысев, ты?..
- Здравствуй, Лев Борисович!
- Что у тебя? Быстрее…
- На счет Валдаева… Почин у него…
- Слышал уже…. И читал. Чего няньчишься с ним?
- Мобилизую на повышенную хлебосдачу.
- Ты используешь его, или он тебя?.. Помню этого сучару… Как додумался утвердить его?
- Теренькова забрали в район, а там – голо… Предлагает по- кулацки посеять хлеб. Кустами будет расти. В полтора-два раза урожай больше…
- И ты губы раскатал… Тут же запишем тебе двойную хлебосдачу, а где возмешь технику, горючее?..
- Так…
- Давай без «так», Марысев!.. Авантюру эту прекрати, если не хочешь приключений на свою задницу. В советском союзе агротехника должна быть советской, а не кулацкой. Понял меня?
- Понял, Лев Борисович!
- Прощай!
- До свидания, - сказал уже на фоне гудков разъединенной связи. Положил трубку и тут только он с ужасом увидел глубину пропости, в которую мог грохнуться, не позвонив Матусевичу. Кадры… Где взять таких дедов, для каждого села?... И где такие звенья подготовить, как он обучил?.. А техника, горючее… Сотни проблем, которые свалятся на голову района, области… За такое не простят, нет… Как и сам не простил бы. А потому… предусмотрим меры партийной безопасности, решил он.

4. ______________
Пшеничка ответила на заботу о себе быстрым ростом. Дружно пошла в трубку – это когда начали формироваться стебельки для будущих колосков. Поднимались не в одиночку, как у всех всегда, а пучками – вначале по пять – семь, а дальше – больше; по двенадцать, шестнадцать стеблей из корневой шейки росло. Девчонки – опытницы, как стали называть Надино звено – находили и поболее…
Весть быстро разнеслась по селу, будоража всех чудом таким, а еще надеждами получить с большого урожая побольше хлеба на трудодни. В прошлом году им давали по пятнадцать граммов мукой, да по тридцать пять отрубями. А тут сказал кто-то, по килограмму отвалят с такого-то богатства. И если в семье наработали триста –четыреста трудодней, то получат по три – четыре центнера муки, которых хватит на хлеб, и оладушки, и затируху, да еще останется на продажу полмешка для покупок спичек-соли…
Дыреха высмеивал мечтателей:
- Дурачье! Не будет зерна столько.
- Почему, Дмитрий Васильевич?.. Я сама с дочкой ездила, и считала. По многу стеблей растет.
- И что с того?.. Они добавляют непосеянные. И многие в догон идут, с малым колоском будут. Ты считаешь такой за колос, а там маленькая фиговинка вырастет вместо колоса. Радуйся, если старое возьмем с вашим Ми-чу-риным!..
А пшеница росла, раскидала листву по сторонам, заполнив пространство, земли больше не видно было, но рост… У соседей выше пояса, а тут – ниже… И опять пошли по селу пугающие разговоры.
 - А я что говорил!? – торжествовал Дыреха.

* * *

От Дырехи народ шел к Гавриле Матвеевичу.
- Ты что скажешь?..
- Тебя спрошу. Что важнее получить: зерна больше или соломы?
- Матвеич, то и другое надо. Зерно-то у нас увезут, а соломой скот кормим, и в хозяйстве без соломы не обойтись…
- А колос без соломы бывает?
- Шутишь, что ли?..
- Пошутишь с вами, когда ходите чумными от страхов!.
- А почему хлеба у них выше наших?
- Потому, что зерна будет меньше. Вся сила в солому ушла, из-за тесноты. Тянутся стебельки, чтоб друг дружку обогнать, к солнышку приблизиться для согрева, вот и дают соломы больше чем зерна. Простор пшеничке нужен, а не теснота.
- А что ж не делают все, как ты говоришь?..
- Будут делать! Когда урожай наш увидят.
- А нам сколько дашь на трудодень?
Вот это был самый трудный вопрос… И главный для них. А что ответишь, когда сам себе не хозяин…
* * *

Такой всеобщий интерес имел и другую сторону – энтузиазм вернул. Древние старухи и немощные старики повылезали из забытья и вышли на людь, чтобы помочь на уборочной, чем можно, да заработать для семьи хоть половинку трудодня, четвертинку… Народ кипел в работе. Получив задание, вскоре бегут – сделано! Что еще делать?..
К уборочной подготовились первыми. И первыми, без команды сверху, вышли в поле косить пшеницу на свал.
О том, кто доложил в район о самоуправстве можно было только догадываться. На следующий день, рано утром приехала верхом на коне агрономша и, без «здравствуй» или других приветствий, без поздравления с началом страды, пошла накатом.
- Кто разрешил косить?
- Я.
- А кто ты такой – «Я»?..
- Председатель, вроде бы…
- Именно – «вроде»!.. Не дожидаясь команды… Еще в области ее нет, а он… Вылез…
- Погоди пылить-то… Зачем мне ваша команда, когда своя голова есть…
- Дурная… Есть сроки!.. Оптимальные для сева и уборки. Зерно должно вызреть. А у вас оно – вот… - сунула ему сорванный колос. – Пожуй…
- Знаю. Мягкая… На стерне полежит – дозреет быстрей.
- Подсохнет, а не нальется дополнительно! Урожай губишь!.. Немедленно останови всех! Не-мед-ленно!..
- Не кипятись так-то… Поясни путем, может, и пойму.
- Это приказ!. А приказы – не понимают, а выполняют! И обсуждать их с тобой не намерена. Я тоже головой отвечаю за это все…
- Ну, давай бумажку тогда…
- Что-о!? - изумилась агрономша..
- Нету, что ли?… Забыла привезти?..
- Не прикидывайся дурачком, Валдаев. Ты всех уже вывел из себя. Слушай и исполняй, что сказано… Здесь - индустрия! И комбайнам не мякоть нужна, а вызревшее сухое зерно. Это понятно вам, товарищ председатель советского колхоза ? Или еще повторить, с учетом возраста?..
- Вот теперь понятно, зачем шумишь… Выжившим из ума считаешь. Тогда и ты послушай, ученая. Пригодится узнать. Тысячи лет мужики сеют пшеничку и рожь. Без комбайнов обходились. А народ кормили.
- Себя не могли прокормить… И голод за голодом шли…
- А это кто как управляет – так и получает.
- В царской России было восемь центнеров с гектара, а в советской сейчас – шестнадцать.
- А у нас, у Валдаевых, завсегда было сам-100. По восемьдесят центнеров с гектара брали. А в районе сейчас, под твоей наукой – по двадцать центнеров урожай. Двести двадцать килограммов на семена – и будет Сам-9. Вот так наурожайничала!.. И чему ты – приказщица - учить меня прискакала?..
Она не знала, что сказать. Конь ее замотал головой, как бы в насмешку. Дернув за узду, вывела его вперед, оградившись им от насмешливых глаз председателя колхоза, вскочила в седло и ускакала.
«Опять беды жди… К чему на этот раз придерутся?.. Что не понравится?., - задавал вопросы, а ответы не приходили на ум.- Боже, помог бы им… Что ж у них все не так, наперекосяк.
* * *

Ждал беды, а на другой день привезли в колхоз два комбайна. На притащившем их тракторе - Наша-Паша. Подошла вольной походкой, улыбка на все лицо, в глазах азарт. Руку подала, как дружку, и тиснула по-мужски.
- Здорово! Опять чудишь, Валдаев. Все МТС только о тебе судачат, как ты грымзу отбрил.
- Вроде и не было никого рядом…
- Голопом, говорят, от тебя полетела…
- Нет, Пашенька… Поняла, да поскакала докладывать. Вот и комбайны пригнали первому…
- Срочно велели, - подтвердила догадку.
- Во-от…
- Закуривай,.,- протянула ему пачку папирос.
- Не курю.
- Че-го?., - изумилась Наша-Паша. И чуть не выронила дымящуюся папироску из губ.
- Дедушка не велел. Говорил, хочешь здоровым быть – не кури. А если умным ещё – не пей!
- Слушаешься?..
- Грешил… Пока не поумнел.
- Вот дед, настырный…- смяла и швырнула под ноги папироску. Уловив его взгляд, придавила ее носком сапога: смотри, мол, погашена. – Ну, что еще придумал для нас?

Ближе к вечеру приехали секретарь райкома Марысев и Тереньков. Маневр Валдаева одобрили, но… Оглядев сделанное за день, не порадовались: мало…
- С такими темпами до снега не управишься.
- Комбайнов бы еще три-четыре, - сказал Гаврила Матвеевич, и получил в ответ ухмылку Маресева.
- Помечтай, - предложил Тереньков. – Где их взять-то?…
- У соседей… Хоть на неделю … Пока хлеб дозревает. Они-то ждут срок для прямого обмолота, а я бы за неделю накосил… А потом этими подберу и обмолочу.
- Еще и соседей под удар подставить!..- язвил Марысев. – Пар-ти-зан!…
- И весь район, - подхватил Тереньков. – Ты уяснил, что не было распоряжений начинать уборку?.. А ты начал!.. Да за одно это… полетишь туда, откуда вернулся. Спасибо скажи Степану Егорычу… Он прикрывает тебя!
- Спасибо, Степан Егорович, - пригнул голову Гаврила Матвеевич, неожиданно и сразу признав, что именно он-то и защищает его, что по нынешним временам жизнью платится. Понял, а слов сказать не находил, и только поднял на него благодарный взгляд и развел руки. – Да я же понимаю вас обоих. Добра хочу… Не себе ведь все это…
- Да ладно.., - махнул рукой Марысев. – Ты нас, Гаврила Матвеевич, многому научил в те времена… А сейчас они – другие. Да еще и военные! Сводки идут, как с фронта, кто сколько убрал… Сейчас – с юга, завтра – от нас пойдут… И что будет, если провалим твой почин?..
- Нельзя… Урожай-то, вот он…
- А его не объявят. И тебе запрещаю что-либо называть. Продукт – стратегический. Понял?!.
Видя растерянную задумчивость Валдаева, Тереньков стал объяснять ему.
- Чего тут не понятного? Все равняются на убранные поля. Это сейчас главное для страны. А твой урожай – капля в море. Но в масштабах района – величина крупная. Бросить тебе технику с других хозяйств - не можем: их подорвем. В сводках мы хуже всех будем, приедут комиссии и всех нас…По головке не погладят. Тебя оставить без помощи – тоже не по-партийному. И что делать? Сам ты как понимаешь? Об этом спрашивает Степан Егорович.
- А я понимаю так… Урожай для страны идет, для всех, значит. Вот и давайте сообща его убирать. Кто пришлет свой комбайн али лобогрейку, жатку – тот и получит долю. Нам - сводка по уборке, не отстанем от всех, а им – урожай дополнительный. Я бы так поступил.
- Вот это по-партийному! - заулыбался Марысев и пожал руку Валдаеву, потряс ее для значительности. – Молодец!
- Я говорил, он все понимает, - радовался такой развязке Тереньков. – Тогда, Матвеич, принимай завтра еще три комбайна. На неделю пока… А мы поехали.

5. _____________
Ночью рассказывал все это любушке своей. Волновался даже, вновь переживая тот разговор. А она напряженно молчала, вникая в каждое слово, и требовала повторить в деталях что-то непонятное ей, чем удивляла Гаврилу Матвеевича.
- Ты, вроде, как не веришь им?..
- А ты?..
- А я впервые подумал, трудно им между молотом и наковальней… Прикинь, расклад какой: нам помочь - район подведут, власти лишатся, а то и более… А не помочь нам – что Сталину доложат, когда он спросит по письму? А у Сталина крутой разговор будет – война идет. Каждый кусок хлеба на учете. В Ленинграде, наверное, всех кошек и мышей съели.
- Ответа нет всё ещё… Сколько времени прошло, считал?
- Будет ответ, Олюшка!.. При его власти, наше письмо – бо-ольшой подарок. На наших-то просторах, да колхозами – весь мир можно зерном кормить. А не голодать, как сейчас…
- Ты уверен, что оно дойдет?..
- Уверен! Как прочтут – бегом побегут к нему докладывать.
Ольга Сергеевна разглядывала его с непониманием. Вот ведь такую жизнь прожил, и мудр, и умен, а по-детски наивным остался. Покачала головой, вздохнув.
- А ты что думаешь?
- В больницу ездила… А меня оттуда в прокуратуру попросили зайти…
- Зачем?..
- По поводу беременности моей..,- погладила она отяжелевший живот, горько усмехнувшись.- Заботу проявили…
Гаврила Матвеевич смотрел на нее окаменело, дожидаясь продолжения.
- Долго расспрашивали…Выясняли, кто отец ребенка… Чтобы наказать насильника… Мы, говорят, знаем его… Но требуется подтверждающее заявление. А если не будет его, то…меня освободят от должности директора школы. Потому что советским директорам школ, да еще в моем возрасте - аморально заводить внебрачных детей от таких одиозных личностей.
- Да как же.., - только и выдохнул пересохшим ртом.
- Еще почитали выдержки из разных бумажек, какой ты развратник, бабник, подлец, и прочее в великом количестве. Дали бумагу… Что оставалось делать? Написала…
- Я понимаю.., - уронил голову, боясь глянуть на нее. Опять удар. Да за что же, за что?…
- Написала…что отец ребенка - председатель колхоза Валдаев Гаврила Матвеевич, что я люблю его, и брак наш будет оформлен после окончания уборочной, поскольку он занят с утра до ночи. Подписала. Чем о-очень огорчила радетелей советской нравственности.
Он застонал от пережитой муки, и от охватившего его восторга. Потянулся к ней, обнял так, что она вскрикнула.
- Тише, тише… Про Ириночку забыл папка… Не ходит к нам, а потом буянит...
Отпрянул, убрав руки. И спохватился.
- Да ты же дней пять назад ездила в райцентр?..
- Да.
- Вот оно что…- задумался Гаврила Матвеевич, уставясь в пол.
- А что это меняет?..
- Меняет многое, Олюшка. Ну-да… Ясно стало теперь… Вона что…
- Что тебе ясно?.. Говори…
- Ясно, лебедушка моя светлая, что ты не сдала меня. Как хотели враги…
- Дальше…
- А сдала бы, то дней пять уже везли бы меня туда, откуда приехал… Ты им карты перемешала.
- И что ты думаешь…
- Разгадать надо, что хотеть они могли?.. За строптивость наказали меня: Галину забрали, чтоб знал под кем ходишь… Сейчас за что?.. Урожай… Да плевать им на него, одни заботы… Осталось одно только… Не дошло письмо мое, Олюшка!. Не получил его Сталин. У Марысева застряло...
- Зачем оно ему?
- «Партизан я», сказал. «Не понимаю» ничего по-партийному… Думал я про эти слова, да связи не понимал. А если у него письмо, то все понятным становится… Эх, да и я – дурная голова – не подумал про это загодя. Надо же было Марысеву написать, не Сталину. Чтоб от района шел почин… Вот почему заставляли тебя подписать поклеп. А ты – любишь меня…
- А знаешь, я не стану больше завешивать окно. И оставайся теперь всегда, как муж в семье. Пусть все знают и видят наше счастье.
- Олюшка, они давно все знают и видят… Плохие – докладывают верхам, сама читала. А хорошие – радуются за нас, и берегут…
Он шагнул к окну и снял его завешивающее одеяло. Ольга Сергеевна плавно подступила к нему, обняла осторожно и так, чтобы ощущалось, что они уже втроем. Приклонила голову.
* * *

Уборочная прошла как на взлете. На готовенькое всегда много гостей. Приехали с жатками, с комбайнами – отделяй скорей поле, председатель. Кое-кому отпор пришлось дать – так опять жалобы: «сам не хам – и людям не дам!». А что дашь лишнего чужим, когда его не осталось, и свои стали смотреть по-волчьи. Тут и Дыреха поднял свой «партийный контроль», получил на то поручение от райкома во все вникать и проводить линию партии. Оделся во все чистое. Лошадь под себя потребовал, чтоб повсюду поспевать за председателем, и манеру заимел говорить с ним при людях запанибратски:
- Матвеич, нам-то останется что-нибудь от нашего?..- спросил так нарочно на току при женщинах.
А они рады услышать про заработки. Побросали лопаты и совки, оставили веялки и, обступив начальство, загалдели, зашумели…
- Скажи, Гаврила Матвеевич…
- За что пупки рвем?.. По скольку будет на трудодень?..
- Отвечу, что знать дано. А чего не знаю – его пытайте, - показал пальцем на Дыреху. – Дмитрий Васильевич – партийный, весь контроль теперь возглавляет. А партия у нас – самая главная руководящая сила. Что нам скажет товарищ Сталин Иосиф Вассарионович, то и будет. А говорит он нам сейчас – «Все для фронта, все для победы!». Чтоб мужья ваши и отцы поскорей вернулись, кому посчастливится… Не я распоряжаюсь хлебушком нашим. И не к соседям уходит он, а отсюда – прямком на государственный элеватор. Соседи помогли нам скосить, подобрать валки, обмолотить… Хорошо помогли. Спасибо им. За труды эти – урожай им зачтется. Для сводки… Чего ж искать дыру в чужом кармане?.. Все зерно государству уйдет, как снаряды, которые в городах делают, пушки и винтовки… Разве не видите сами, что делаете?
- Видим, Матвеич… Мы про то, что нам останется на трудодень?
- А что останется, то и достанется. Делить буду не я один, а члены правления. Да вот и Дмитрий Васильевич. Так что, бабоньки- девоньки, поспешайте, пока дождь не ливанул. Осень пришла.
- Керосину бы побольше, Гаврила Матвеевич, - попросила Надя Зацепина. - Ночью совсем темно…
- Поеду сейчас за керосином, девоньки. Ночные – не отменяются. Как и в бою. Парни ваши сейчас так же… И вам достается.
- Да нам что… Привычно!- усмехнулась Надежда и первой пошла к веялке.
Разошлись и другие женщины. Дыреха стоял и, не сводя глаз, ждал, что ему скажет председатель. А тому и смотреть-то на него было тошно. Пошел от него…
-


6 ._________________

По показателям хлебоуборки район вышел на первое место, и счастливый Марысев отличил Валдаева особым вниманием: прощаясь с председателями колхозов, руку Гаврилы Матвеевича задержал в своей, и отвел его к своему столу для отдельного разговора.
- Задержись, дело есть.., - сел он за стол и задумался, разглядывая старика. Во время заседания к нему пришла мысль, что за такой почин Валдаева можно бы и в партию принять. Решил проверить.
- Доволен?.. И район поднял, и сам поднялся. Пригодился кулацкий секрет?!.
- Да какой он кулацкий…Народ применял, когда из беды выходил. У нас-то как было… После голодного года осталось два мешка семян перемешанных – озимых с яровыми. Их и посеяли весной. Как стали урожай собирать, режем серпами и чудо какое-то… Наверху колосья готовые, а с низу - зеленя идут… Тут и вспомнил своего деда; он мне рассказывал про этот секрет, да я забыл его. Народный секрет, не кулацкий.
- Ладно, будет советский. Главное, что сейчас пригодился. Удачно использовали.
- Ты хорошо повернул-то их всех…Без твоей помощи, что б я сделал… Один в поле не воин.
- Получай!.., - передал газету с заметкой об успехах района. - На память тебе! А упирался –то как, а?.. Упирался… Не верил…А теперь – передовик района! Вот так, когда по-партийному-то.., Читай, читай.., - Марысев занялся вроде бы бумагами, а сам перебирал варианты дальнейшего использования старика. Бодрый еще. И умен. Выбил для себя все, что требовал. У-ме-ет…Если в партию его принять, то… Судимость?…Хотя это и повернуть можно в нашу пользу. Осознал!.. Доказал!.. Откажется если?.. Норовистый был всегда, и сейчас упертый.
- Прочитал про себя?.. Там и твоя фамилия…
- Разглядел.
- Разглядел он, - усмехнулся Марысев, забрал газету и прочитал с выражением чувств: - «Большой вклад в обеспечение урожая внес председатель колхоза «Рассвет» Г.М.Валдаев.» Вот как!.. В областной газете… И в накладе не остался…Озимые-то, посеянные с яровыми – растут…
- Хорошо растут. Выше стерни яровых вдвое. Подкашивали.
- Зачем?
- Больше закустятся. И в снегу им крепче будет стоять. А срезанные вершки – на корм скоту пойдут.
- Да ты у нас, дед, прямо клад.
- Может не клад, да удачлив, - форсисто поддержал дед веселость секретаря. - А удача не сплеча, приходит от ума.
- Умный, значит… Ну,да… Сейчас все пашут, сеют, а ты у секретаря райкома газетку читаешь!.. А в сводки идет, сколько вспахал да посеял, которое уже растет. Молодец! Поддержим!!.
Поговорили еще про то, да сё, и как бы между прочим спросил Марысев.
- Пасека-то у вас сохранилась?
- Был урон… Но Васёна восстановила. Ты же знаешь ее…
- Медосбор был хороший, говорят, - с хитрой задушевностью продолжал Марысев, ожидая понимания. Ну же… Что предложить надо?..
- Поддержал нас крепко… Раздал на трудодни. Хоть понемногу досталось всем, зато радости было, скажу тебе…
- Как это … раздал?!. – напрягся, покраснел и вскочил Марысев. – Еще не было разрешения… Кто позволил тебе?!. Продовольствие – стратегический продукт. Все на учете! А ты…
- Так… Такой урожай собрали!.. А коль зерном нельзя дать, решил медком поблагодарить за труд… Ничего ведь не платим людям… На работу за так ходят.
- А солдаты?.. Там… За что в атаки ходят?.. Это посчитал своей дурной головой?!.
Разнос был не долгий, но яростный. Марысев клеймил его, и словно себя казнил за допущенную слабость к этому дураку старому. Разочарованно и презрительно морщясь, махнул ладошкой.
- Уходи.
* * *
Вспоминая этот разговор, Гаврила Матвеевич пошевеливал вожжами, особо не торопя Воронка, и представлял другой поворот разговора, если бы ответил, что будет медок. Наскребем, побаловать хороших людей… Ты же колхоз зачинал. Положено, и не спорь! А свой своего не съест всего. Разве лишь на крючок подвесит… И Дыреха всегда тут: проконтролирует…Хлебнув разок грязи – грязью и станешь! Вот чего надо ему, а не медку. А коли не сдался – стал враг народа! Уничтожит, не церемонясь. Жди беды, Гаврила.
- Н-но!.. Быстрей, Воронок. Застоялся под райкомовской привязью, забыл, что домой пора. Пошел, пошел..., - подстегнул его и покатился, трясясь на тарантасе по подмерзающей дороге.
* * *

И вскоре опять пошли беды...
Арестовали всех девчат Надиного звена, работавших на подработке зерна в ночное время. Оказалось, не просто работали допоздна, но и потихоньку ели зерно вместо хлеба… А может, и в карманах уносили домой, как обьяснял всем уполномоченный партийного контроля. Он с милиционером усатым-носатым выследил их, поймал за ужином сваренной кашей из зерна, приготовленного для отправки на элеватор. Составили протокол. Пристыдив, отпустили домой. А утром вновь собрали, чтобы свозить в район для выяснения обстоятельств… Каких – знал Гаврила Матвеевич, и чем закончится это выяснение догадывался, и потому с ними забрался в кузов грузовика, чтобы быстрей добраться до начальства. Наперво - к Теренькову.
- Петр Степанович. Выручай… Беда.
- А у тебя без них не бывает и дня.
- А ты не знал еще бед?.. – строго присек его барский тон. – Испытать хочешь?!. Устроить?!..
- Ты чего, Матвеич?., - сразу все понял и струсил Теркуньков, - Говори, что случилось…
- Девчат наших забрали… До ночи работают, и каши сварили из зерна… Дыреха их подловил, подлец…
- Из зерна?!… Да что ж они…
- Хлеб не даем, вот что!.. Веди к Марысеву, без тебя он не примет меня.
- Пойдем… Побежали.., - надел шапку и на ходу набросил пальто Тереньков.
Вошли в приемную. И сразу в кабинет.
- А тебя кто впустил? - уставился на Валдаева Марысев.
- Зашел, так не выгонишь…
- Дурака-то не играй. До обкома дошла ваша каша… Скажешь, не знал ничего?.. Не видел?.. А кухню на току оборудовал для кого?…
- Для чая, чтоб погреться… Затируху варили…
- Начали с затирухи и дошли до каши из государственного зерна..
- Ты что говоришь!?. Девчонки такой урожай подняли… С утра до ночи зерно ворошат, чтоб увезти сухим, а ты… За котелок каши …
- И сколько котелков этих…
- Хоть тысяча…Это ж дети наши… Внучки нам…Ты же на свадьбе у Егорыча был…Детишек им кучу пожелал. Вернется, что скажешь ему?.. За котелок каши продал…
- Ты что говоришь?!.
- Ты творишь что, отвечай…
- Я?!.. Я..творю?..
- Да они…
- Снопами воровали … Всей бригадой твоей…
- Какие снопы?… Комбайнами убирали!. Под запись каждый бункер…
- А снопы по домам к ним сами уходили?!.
 Гаврила Матвеевич словно шарахнулся головой об землю. Онемел и застонал от появившейся тошноты. Готовил себя не сорваться… Но кто же это мог, снопами?.. Надежда бойче всех… Неужто она?!.
- Чего замолчал, заступник?!. С поличным их взяли. В домах нашли…
- Нет!.. Нет!!. Нет!!! – схватился за голову, зашатался…
Тереньков подхватил его, не дал упасть.
- Голова у него…
- Знаю. Чего держать такого…- презрительно покривился Марысев.
 Тереньков послушно отпустил руки и тело Гаврилы Матвеевича свалилось им под ноги.

7 .________________
Очнулся он в больнице. Долго приходил в себя, не поддаваясь лечению из-за мыслей, терзавших душу. За это время состоялся суд, и его пять девчонок из девяти получили по десять лет тюрьмы. Как тут лечиться?.. Закроет глаза и видит их танцующими на Сашкиных проводах, или смотрящих на него ясными и все понимающими глазами, когда объяснял им, как надо сеять и растить большой урожай. А отчаивался потому, что знал их судьбу на каторге. Насиловать и подстилать под себя начнут охранники сразу после суда. Искалечат тело, и душу испоганят. И ему достанутся их проклятье за то, что не сберег девчаток для материнского предназначения, как должен был сделать по возрасту и должности…
За это время Ольга Сергеевна успешно родила Ириночку. Тут уже не скрывал слез радости: я – отец вновь!.. Отец!!. Папа…
Тихую радость эту не затмило известие о том, что он перестал быть председателем колхоза: вместо него теперь стала Наша-Паша. Она приезжала после утверждения в райкоме партии, привезла пищевое подкрепление, чтобы быстрее выздоравливал и выходил на работу бригадиром. Так проверяла его, понял он, и сразу отказался.
- Не-т, Пашенька. И бригадиром не смогу… Псих стал. Врачи на совсем запрещают с людьми работать. Говорят, мне только скот можно доверить. И то не бодливый.
Увидел, что ответ понравился Нашей-Паше. Она не настаивала, не убеждала, а потому понятно стало, что его дальнейшая судьба тоже определена была без него. Для приличия Паша посоветовалась, что и как ей делать. И ушла с облегчением.
Утром следующего дня ему сказали, что выписывают из больницы, и он может ехать домой. Задерживаться не стал. Оделся в свое. Привезенное Пашей продовольственное подкрепление оставил в палате для всех. И вышел на улицу.

* * *
 
К ночи только добрался до дома. Поднялся на крыльцо, дверь тут же распахнулась, и Ольга Сергеевна втянула его в сенцы. Прижалась, обдав неожиданным и давно забытым ароматом материнского молока и детскими такими милыми запахами. Ввела на кухню, и опять здесь неожиданное - тепло размягчающее, хоть с ног вались. Пеленки висят…
- А где она? – искал взглядом Ириночку. Жена расстегивала пальто, снимала… И рассказывала, не смолкая:
- А я знала, что ты приедешь… Бегала в школу звонить в больницу. Сказали, с утра ушел. И где же ты пропадал-гулял? Забросил нас с дочкой, папка гулящий-пропащий.
- Покажи…
- Сюда с начала, - подвела к стоящему на полу корыту и стала рубашку расстегивать, пояс… - Дезинфекция… Веника нет, постегать папку, щеткой оттирать будем.
И раздела донага, поставила в корыто и помыла тело до скрипа. Вытерла на сухо, помогла одеться в чистое, и тогда только разрешила на цыпочках с ней пройти в спальню дочери.
Гаврила Матвеевич плыл в блаженстве, переживая каждое мгновение. Хотелось только одного – чтобы не прерывались они, мгновенья эти. И они слушались его, перетекая из одного счастья в другое…
Увидел спящей дочку – удивление… Заплакала – страх с восторгом… Зачмокала, припав к материнской груди – умиление … А когда принял дочь на руки, и держал, боясь шевельнуться, пока меняли ей простынку – тут уже был венец ликования его души. И ничего-то больше не надо!
Однако за поздним и затянувшимся ужином пришлось вернуться к текущим делам.
- Где же ты был, если приехал в обед?
- По-беду ходил, Оленька. По-беду…
- По-беду?.. Что это значит?.. Не слышала таких слов.
- А это - знай, с кем беда случилась… И приди беду пережить. Помоги, чем можешь… Или словом утешь… Дай знать людям, что не останутся с бедой в одиночку. Я то вот счастлив с тобой и дочкой… А их дочки… сейчас…
- Тише, тише, тише…Поняла я…
 
8 .________________
Начальство быстро забыло Валдаева, словно и не было его никогда.
 И в деревне вспоминали разве лишь в связи с посаженными в тюрьму девчатами. Сам он не показывался на люди, не проявлялся ни как, довольствуясь тем, что имел. Долгое время ждал ареста, боясь признаться в этом жене, пока ни понял, - по возрасту не подходит. По бумажкам-то стар и немощен. Будь помоложе - замели бы давно.
 К тому же и время менялось. Войска пошли в наступление, в село стали возвращаться раненые и покалеченные фронтовики, они выходили на передний план. Гаврила Матвеевич, отдаляясь от общих дел, уходил в свои заботы обеспечения семьи и воспитания дочери. И вообще старался жить тихо и незаметно. Старался, а не получалось…
* * *

Война приближалась к концу. Берлин брали, когда Гаврила Матвеевич ни с того, ни с сего вошел в острую тревогу. Метался с ней в душе неделю и другую, не находя покоя.
- Что с тобой? – допытывалась Ольга Сергеевна.
- Не знаю, Олюшка.
- Убили кого-то?..
- Живы и Костик, и Саша… Теплом их чувствую…
- Писем так и не было…
- Константин-то в разведке может быть. Или у партизан… Немецкий учил для этого. И Саша у партизан мог застрять… А теперь, когда Берлин штурмуют, все партизаны и пленные освобождены. Должны бы написать о себе.
Поговорили о них, повспоминали до темна. Легли спать. А ночью, встававшая к дочери Ольга Сергеевна разбудила его, испуганно шепча:
- Проснись же!.,
- А… Чего?..
- В избе твоей спичкой чиркали… Посветили, и погасло…
Поднялся быстро. Стал одеваться. Ольга Сергеевна зашуршала коробком спичек, готовясь подсветить ему, но он забрал их, положил в карман.
- Не надо света.
- А что ты будешь…
- Погляжу гостей, каких они мастей.
- Ой… А я боюсь…Не надо, может… Там и брать-то нечего…
- Уу, Олюшка… Завсегда меня боялись, а ты за меня боишься. Посиди спокойно, скоро приду.
Расцепил и отвел по сторонам ее руки, и ушел.
Тихо перешел двор. Вошел в сенцы избы. Прислушался…
За время войны народ озверел. Воровство из городов перекинулось и на село. Вскрывали погреба и выгребали запасы, воровали птицу, а то и коров уводили со двора, пока хозяева спали. К Валдаевым не заглядывали, зная буйный нрав Гаврилы Матвеевича. Да и что могли взять в пустой избе, превращенной им в мастерскую и сарай одновременно.
Прислушался… Различил шаги и стук чего-то упавшего. Рванул дверь и рявкнул:
- И кто тут гостить пришел неспросясь?..
- Дед-а.., - донесся с пола слабый голос.
- Са-ашенька!- бросился к силуэту на полу. - Сейчас свечу зажгу…
- Не надо… Беглый я…
- С тобой-то что?.. Упал…
- Ранен… Из плена в Сибирь нас, как предателей…А я воевал, дед-а…Сбежал из товарняка… Пуля тут… Умру сегодня..
- Что ты, Сашенька… Теперь – не умрешь…Где она?.. Давно ранен?..
- Восемь дней…
- .., - онемел Гаврила Матвеевич, и стоном ответил рванувшимся невольно.
- Ты понял… Ирина где?.. Я пришел к ним…Там офицер…
- Новый директор школы.
- Они где?..
- Здесь.., - сказал и спохватился, как объяснить все. – В селе. В другом доме.
- Позови…Умру я сейчас…
 - Подниму тебя, Сашенька, - поднял его, отнес на кровать. И не знал, что дальше делать, что сказать… Пуля в теле восемь дней – это же…
- Маму позови, отца…
- Убили отца…
- Костик?..
- Не писал, как и ты…
- То же… Сдали нас, дед-а… Освободили… И как предателей повезли, под конвоем… Доски вскрыл, - говорил Сашка, а дед словно бы видел образованное в полу товарняка отверстие, и мелькавшие шпалы под грохот вагонных колес.
- Здесь похороните меня… Маму позови. Ма-а-…
Вздохов больше не было.
Упал ему на грудь, зарыдал.
- Внучок мой дорогой… Да как же?… Что же?….- вырвалось со стоном под дрожание плеч.
- Что с ним? – с порога спросила Ольга Сергеевна.
- К Ирине шел… К нам… И не свиделись на свету… Умер Сашенька… Восемь дней пулю носил…Остывает…
Она подошла, положила руку на его вздрагивающее плечо. И тоже заплакала, воссоздавая все происшедшее с ними. Жестокое, липкое и нескончаемое… Молчали, думая каждый о своем.
- Я принесу лампу.
- И что-нибудь занавесить окна.
- Зачем?
- Он в плену был… Освободили их, и на каторгу, как предателей. Сбежал, чтобы сказать как воевал, не предал… Искать его придут, Олюшка. Может, и следят уже. Похоронить надо до утра.
- Где?
- Где, где?... Здесь где-то, во дворе… В курятнике могилу вырою, а потом разбросаю. Сирень посадим… Вот и будет Сашенька с нами… Навсегда!…
Ольга Сергеевна заплакала.
- Поплачь сейчас… А днем нельзя будет на людях показывать слезы. Может, давно уже следят за нами..
Занавесив окна, зажгли лампу и увидели Сашу. Тощего, обросшего и черного от грязи, с открытыми глазами, еще недавно старавшимися увидеть их.. Рассмотрели рану: пуля пробила лопатку и за ней застряла, вызвав гангрену. Последние силы отдал Сашенька, чтобы дойти до дома и умереть. И дошел!..
Сбросили с него немецкое рванье, обмыли, одели в мальчишеское, что оставалось с довоенных лет. Завернули в одеяло, и понес его дед не на кровать, как бывало… Когда-то … После купания… А в последний путь…
* * *
 
Работал в темноте торопливо. Выкопал могилу, из досок - какие нашел - выгородил вроде бы гроб. Туда и поместил внука своего первого, желанного, озорного, отчаянного, любимого… Закопал, и словно часть самого себя оставил в могиле.
* * *

Днем, после короткого сна, Гаврила Матвеевич развалил, разбросал курятник и на месте могилы посадил рядышком дубок и молоденькую рябинку. Ольга Сергеевна поняла его, стала сажать цветы.
Слыша и видя их хлопоты, через убранный курятник пришла соседка. Удивилась.
- Тю!.. Чего это творите с утра?..
- Красоту!
- На кой нужна она?… Такой курятник сломал.
- Без кур-то зачем он? А доски – довоенные, нужны для ремонта.
- А это.., - кивнула на саженцы, - к чему?
- Для красоты. В честь победы над фашистами. Дубок скоро поднимется. И рябинка его обнимет. Вот и будет, как в песне. Заглянешь к нам во двор – и запоешь.
- Яблоньку бы посадил для девчонки, - сказала и пошла разочарованная.
Ольга Сергеевна занималась на корточках с цветами..
- И сад посадим, - кивнул он ей. – Здесь скамейка будет для нас… А тут – песочница для детей. Любят они в песочке возиться…
« Для детей?.. – поднялась она, удивленно глядя на него.
- Роди мне сына,- попросил он. И поглядел на дочку.– Сашина душа еще здесь летает. Пусть поживут, как братик с сестрой…
Она улыбнулась, понимая, что именно так все и будет, как задумал он.
__________//\\__________
Г.Санкт-Петербург,
1986 – 2007 гг.
 
 

СЛАЩИНИН ЮРИЙ ИВАНОВИЧ
Родился 4 июля 1936 года в Оренбургской области, в поселке Кувандык. Рос в деревне, учился в Ленинграде, трудился – в СССР. Работал на Оренбургском телевидении, в Самарской газете «Волжская коммуна», в Ташкентской «Правда Востока». Возглавлял областную газету и республиканский журнал «Экономика и жизнь».
 Писал прозу: «День открытых дверей», повесть - 1976 г. ; «Трудные родители» - 1977г.; «Серебряный колодец» - 1984 г.; романы : «Свое поле» - 1985 г.; «Боги в изгнании», фантастика - 1988 г.: «Во веки веков» ч. первая - 1990 г.; «Золотой шанс» - 1994г.
 Издавал Всероссийскую газету «Разумное Земледелие». На эту тему вышли книги: «Заветные секреты» - 1993г.; «20 мешков картошки с каждой сотки» - 1995г.; «Удобрения делай сам» - 1996г., «Разумное Земледелие» - 2004г., Издательство писателей «Дума», СПб.
За серию научных, философских и публицистических работ по проблемам общественной безопасности России в 1995 году был избран академиком Международной Академией Информатизации.
 Создал и возглавляет Всероссийское неформальное сообщество «Народный опыт» сторонников органической системы земледелия.
Для контактов: 191123. г. С-Петербург, а/я-110.,
Е-mail: YSlashhinin@mail.ru