Семь капель счастья

Наталья Баклина
СЕМЬ КАПЕЛЬ СЧАСТЬЯ
Роман

Все события романа вымышлены, совпадения случайны

Глава 1

– Какой мужик! Нет, ты только погляди, какой мужик! Интересно даже, каким ветром его занесло в нашу дыру!
Режиссёр Оксана смотрела на монитор, крупно показывающий мужское холёное лицо, и только что не облизывалась. Впрочем, вполне могла себе позволить. Беседу операторы писали двумя камерами, которые Оксана переключала по хорошо отработанному алгоритму: секунд сорок общего плана, потом секунд двадцать – крупно гостя студии, потом – опять общий. Правда, на ведущую Ирэну камера могла бы и почаще смотреть, ну да не беда. Ведущую можно и отдельно доснять, какая Ирэне разница, когда кивать и улыбаться. Доснимут перебивки, доклеят в монтажной, и получится у Оксаны вполне приличное интервью минут на пятнадцать. Не работа – курорт. Отчего бы и не поглазеть на мужика, раз уж так понравился. Вполне могла себе позволить.
– Какой взгляд! А как говорит! – позволяла себе Оксана. – Инка, ну ты только глянь!
Инка и глядела, и слушала. Глядела за компанию, а слушала по обязанности: сглупила она, решив писать беседу на петличку, надо было объёмный микрофон заводить. Но кто же мог предполагать, что этот Оксанкин красавец начнёт вещать таким зычным голосом! Тихий вроде был, говорил негромко, а тут вдруг начал такие рыки выдавать – только и успевай звук на пульте зажимать, чтобы помехи не лезли.
– Вы только представьте себе! – гость студии выдал очередную зычную модуляцию, – никакой химии, никаких синтезированных соединений. Никаких добавок, чужеродных женскому организму!
– Да зачем же он так голос форсирует! – поморщилась Инка, быстро микшируя звук.
– Ваш рассказ похож на сказку! – щебетнула по второму звуковому каналу Ирэн, и Инка одобрительно кивнула столбику её звука – всё в пределах нормы, молодец.
– Абсолютно с вами согласен, – собеседник, подстроившись под её щебет, заговорил тише, и теперь Инке пришлось добавлять уровень звука. – Преображение, которое происходит с женщиной поле применения этого комплекса, выглядит поистине сказочным. Но сказки тут никакой нет, всего лишь разработки отечественной… я подчёркиваю – отечественной! – косметологии.
Подчёркивая, гость опять разразился зычной модуляцией, но Инка успела зажать звук на полсекунды раньше. Надо же, приноровилась к его ритму! И теперь будто чувствует, когда этот дядечка собирается мурлыкать вкрадчиво, а когда – гудеть иерихонской трубой.
– Нет, точно, решено, после записи иду с ним общаться! – не унималась Оксана. – Позову его на монтаж интервью. Посидим рядком, поклеим ладком, глядишь, чего и склеится. А, как ты думаешь, есть у меня шанс?
Инка подумала. Оксана, сорокалетняя мать-одиночка, была женщиной миловидной: круглое лицо с ямочками на щеках, тёмные пышные волосы, аккуратно заправленные за маленькие розовые ушки, круглый подбородок немного, совсем слегка, оплывший. Чуть полноватая, и от того мягкая, аппетитная, как булочка, она была славной и очень уютной. Инка даже иногда думала, что такой, наверное, была бы её мама, доживи она до Оксаниных сорока лет – мягкой, домашней уютной. Но мама дожила только до тридцати, и поэтому навсегда осталась в Инкиной памяти молодой весёлой круглолицей хохотушкой.
А вот мужчина, так увлёкший Оксану, уютным не был. А был, скорее, обволакивающим. Камера давала крупный план: искренне-обещающий взгляд, открытые жесты, доверительные интонации. А если говорить о красоте, то дядька этот был скорее не красив, а внушителен, что ли. И породист! – обрадовалась Инка, подобрав определение. Эдакая породистая вальяжность была и в том, как он сидел за столом, как держал красиво седеющую у висков голову, как подпускал эти свои бархатно-раскатистые модуляции, как оглаживал аккуратную профессорскую бородку.
– Ну что, иду на приступ?– опять спросила Оксана, покусывая нижнюю губу.
– Иди, – разрешила Инка, – попробуй. Хотя, если честно, я не вижу, чтобы он был таким уж красавцем…
– А енто потому што молодая ты ишшо и глу-пы-яа! – сказала Оксана старушечьим голосом. – Хотя в твоём возрасте ещё простительно шалеть от красивеньких брутальных мачиков.
– По себе, что ли, судишь? – фыркнула, не обижаясь, Инка.
– Ага. Я в твои двадцать пять насмерть втрескалась в одного такого мачу. И в результате – вон, Димка мой, лоботряс-оболтус получился. И вся любовь.
– Ладно тебе, Оксан, хороший у тебя Димка, красивый мальчик.
– Ага, красавец, весь в папу. И та же кобелиная натура прорезается. Девчонки, вон, дома телефон нам оборвали, всё Диму просят позвать. Я ему так и говорю: «Димка, если вырастешь похотливым козлом, как твой папаша – прокляну!»
– Не круто ли берёшь, Оксанка, ему же ещё лет совсем мало. Пятнадцать есть?
– Будет в декабре. И ничего не круто, пора уже для профилактики. А то когда девки от него залетать начнут, поздно уже будет спохватываться!
– Стволовые клетки – это поистине революционные технологии двадцать первого века! – добавил громкости Оксанкин красавец, и Инка метнулась зажимать звук, а Оксана вернулась мыслями к предмету
– Ты только посмотри: холёный, уверенный в себе, состоявшийся. Явно умён, ценит зрелую женскую красоту, умеет делать деньги. Какие там мачо! Вот этот – настоящий мужик!
– Оксанка, ну откуда ты знаешь про его деньги и про зрелую красоту? – удивилась Инка. – Ты ведь его за десять минут до записи впервые в жизни увидела!
– Увидела и сразу всё про него поняла, – Оксана внимательно разглядывала лицо в мониторе. – Если человек имеет дело с косметикой, которая стоит три тысячи за комплекс, то и красоту ценит, и зарабатывать умеет. Ты наши расценки знаешь? Он Петьке за съёмку и эфир не меньше пары штук баксами отвалил.
– А про ум ты откуда узнала?
– Оттуда же. Дурак так говорить и так смотреть не сумеет – видно будет, что индюк-индюком. А этот – сокол!
– Скорее, тетерев: и токует, и токует, – не согласилась Инка, которую уже начал утомлять этот контроль за уровнем звучания непредсказуемого сокола.
– Спасибо вам, Николай Евгеньевич! – словно услышала её Ирэн и улыбнулась в камеру, которую оператор догадливо перевёл на неё. – Думаю, наши телезрительницы получили искреннее удовольствие от беседы с человеком, который умеет не только ценить зрелую женскую красоту, но и делать её неувядающей!
– Вот, что я тебе говорила? – обрадовалась Оксана, как будто Ирэн добавила аргументов в споре, хотя Инка спорить и не думала.
– Стоп, снято! – крикнула Оксана в микрофон. – Всем спасибо! Всё Инка, я пошла завязывать отношения!
Она сорвалась с места и вышла из аппаратной, отделённой от студии стеклянной стеной. И вскоре Инка наблюдала беззвучную пантомиму. Вот гость студии целует ручку Ирэн, и та благосклонно смущается. Вот Оксана что-то втолковывает этому Николаю Евгеньевичу, и он смотрит внимательно, кивает, поднимается с места, оказавшись невысоким, с Оксану ростом, вытаскивает из пиджака что-то, похоже, визитку. Протягивает её Оксане, говорит что-то, и теперь та кивает, поворачивается, идёт. И этот дядька идёт следом.
– Вот, пожалуйста, – гостеприимно распахнула двери аппаратной Оксана, и пантомима тут же превратилась в спектакль. – Здесь мы завтра с одиннадцати будем монтировать сегодняшний материал.
– Очень интересно! – огляделся гость и задержал взгляд на Инке. – Позвольте представиться, Николай Мелихов, разработчик косметической линии «Фемина».
– Да, я знаю, косметика для пожилых, – кивнула Инка. – Я вашу беседу записывала.
– Это Инна, наш звукорежиссёр, – сверкнула на неё очами Оксана, и в воздухе словно повис её немой вопль «Ну что ты несёшь!»
– Очень приятно, Инна! – вдруг протянул руку Николай Евгеньевич, и Инка от неожиданности подала свою. Где-то задворками сознания пронеслись мысли, что мужчине вроде бы невежливо первому подавать руку. И что не менее невежливо игнорировать жест пожилого человека. А он уже пожилой, седой вон, старше её лет на двадцать…
– Очень приятно, – повторил Николай Евгеньевич, пожимая ей пальцы и задерживая их в ладони. – Скажите, Инна, а вы свободны сегодня вечером?
– Что? – оторопела Инка, краем глаза замечая, как вытягивается лицо у Оксаны. Он что, дядечка этот, на свидание её хочет пригласить? – Вы знаете, нет, не свободна. Мы с бабушкой вечером моем окна, и я буду занята.
 – Очень жаль, – бархатно сказал Николай Евгеньевич и опять пожал Инкины пальцы. Та спохватилась и отняла руку. – А я уже начал надеяться, что вы покажете мне ваш чудный город…
– А вы Оксану пригласите, и она вам всё покажет! – окончательно пришла в себя Инка. – А из меня плохой экскурсовод, извините.
И она поднялась из-за пульта и быстро вышла из аппаратной.
Запись беседы с этим косметологом-производителем была последним делом на сегодня, и Инка с чистой совестью засобиралась домой. Впрочем, чистота эта слегка замутнилась – неожиданные заигрывания предмета Оксаниного интереса на глазах у самой Оксаны оставили лёгкий привкус вины. «Вот ещё! – фыркнула Инка, поймав себя на этом привкусе. – Это я, что ли, заигрывала с этим Николаем Евгентевичем? Или повод ему давала? Он сам ко мне пристал. Седой уже, а туда же: «Что вы делаете сегодня вечером?»
Инка оделась, вышла из студии и уже шагала по тротуару, сердито топча жёлтую листву, облетевшую с клёнов, но всё ещё видела изумлённо-растроенный взгляд Оксаны и всё ещё продолжала мысленно твердить, как будто оправдываясь: «Нужен мне этот старик! Седой уже, а туда же!» Она перестала злиться только пройдя почти всю кленовую аллею и почти дотопав до автобусной остановки. Не смотря на середину сентября, день выдался солнечный и тёплый. Небо отдавало такой нежной голубизной, а листья – и те, что послушно шуршали в такт её сердитым шагам, и те, что всё ещё одевали клены багрянцем и золотом – были такими празднично-яркими, что она переключилась на эту красоту и решила прошагать ещё пару остановок. «В конце-концов, нужно же и свежим воздухом иногда дышать и солнышко ловить, хотя бы такое, осеннее на исходе дня, – Инка остановилась и подняла лицо к солнцу, прикрыв глаза. – А то ведь всё лето просидела в монтажной, не заметила, как пролетело».
Всё лето в монтажной она просидела потому, что Петька Дронов, их генеральный директор и владелец телестудии, нашёл заказ – снимать видеоклипы для какого-то продюсера. Работали они так: Петька кидал идеи, Оксана раскладывала их на видеоряд, снимала, затем они с Инкой по очереди всё это монтировали, а затем Инка сводила картинку со звуком. Работа была интересной, но малоденежной – так, пара тысяч рублей премии. Петька считал, что эти вещи они на студии должны делать за зарплату. Инка тогда и не спорила.
Сейчас же, вспомнив, как всё лето просидела в монтажной, она вдруг почувствовала раздражение. И почему это она проковырялась всё лето с этими роликами, практически никуда не выбираясь из города? И вообще, что-то слишком много она должна делать для Петьки за бесплатно. Зарплата – курам на смех, хватит на три банки дорогущего крема этого громогласного косметолога. И бабушкиной пенсии – ещё на банку. Да, доходы у них – не фонтан. Если бы не Инкины шабашки с подработками – сидеть им с бабулей на хлебе и воде. Но студенческие связи выручали: то мальчишки с их бывшего курса, вдруг открывшие свой клуб, на концерт позовут на звуке посидеть, то кэвээнщики из университетской же команды попросят фонограммку к выступлению сделать или съёмки с вечера в божеский вид привести. В итоге к основной Инкиной зарплате набегало примерно ещё столько же. Хотя и со студенческими приятелями не обошлось без благотворительности. В августе, набив за лето руку на роликах, Инка по их просьбе сделала ролик для начинающей певицы. Девчонка обладала потрясающей внешностью – тонкая ломкая фигурка, фарфоровой матовости лицо, точёный нос, глаза миндалевидной формы, прямые густые блестящие волосы, остриженные каре. Голос у девчонки был не менее потрясающим – большого диапазона, с хрипотцой на низких нотах и запредельной чистый на верхнем «до» третьей октавы. Инка придумала снимать её на крыше – песня была про полёт. И ролик получился лёгким, воздушным, а ломкая фигурка – готовой взмыть в небо, вслед за летящим ввысь голосом…
 Девчонка смогла заплатить немного, да то Инка почти всё раздала оператору Васе и Славику, добавившему ролику компьютерной графики. Петке же его заказчик за клипы заплатил щедро. Оксанка, когда разузнала потом, сколько – ахнула. Каждый ролик стоил, как две их зарплаты вместе взятые да на три умноженные! А они за лето их девять штук наваяли! Нажился на них Петька, ох, нажился! А и не скажешь ничего – Оксанке в качестве режиссёра в городе ловить нечего. На государственный телеканал не возьмут, а на других коммерческих такой отстой, что сама туда не захочет. Да и Инке тоже страшновато как-то срываться с насиженного места, два года всё-таки работает уже с Петькой, привыкла. Хотя, если бы подвернулся какой вариант, может быть, и ушла бы. Только ничего не подворачивается, а чтобы самой новое место искать – не настолько ей надоело на студии. В её работе и плюсов достаточно: хотя бы техника вполне новая, да и Петька при всём своём жлобстве не мешает заниматься творчеством.
Вот только творить надо как-то менее интенсивно, – Инка вдохнула полной грудью и наклонилась за красивым разлапистым красно-жёлтым листком. А то если сидеть всё время в студии, то она и в свои двадцать пять рискует приобрести землистый цвет лица, мешки под глазами и все прочие прелести, от которых так замечательно помогают средства этого Николая Евгеньевича. Как там называется его линия? «Фемина»? Она покрутила лист в руке и вдруг как будто снова услышала бархатный голос Мелихова и ощутила покалывание в пальцах, которые он пожимал. Ощутила и нахмурилась, раздражённо отбросив листок. «Блин, да что за наваждение! Этого мне только и не хватало! Я что, запала на этого мужика? Ну, Инка, докатилась. Нет, точно, тебе пора как-то устраивать свою личную жизнь!»
 Пора. Легко сказать. Сделать труднее. Как её устраивать-то, эту жизнь? Так получилось, что за свои двадцать пять лет Инка пережила всего две любовные истории. Хотя первую историей-то можно назвать с натяжкой. Так, девчачья любовь к ботанику Лёше из параллельного класса. К ботанику не в смысле любителя растений, а в смысле тихони и отличника. Впрочем, она сама в школьные годы была такой же тихоней и отличницей. Девочка-ромашка: книжки читает, крестиком вышивает, на флейте играет.
К книжкам Инка пристрастилась вскоре после гибели родителей. Читала толстенные тома Жюля Верна, Луи Буссинара, Фенимора Купера и словно переселялась на время в другой мир, где всё было хорошо, где все потери оборачивались приобретениями. А в её мире потери оставались потерями, и единственное, что она приобрела – привычку читать запоем и любовь к толстым томам. Вышивать крестиком её научила бабушка, и в Инкином гардеробе до сих пор сохранилось несколько собственноручно расшитых блузок. Вышивание завораживало – из-под иголки появлялся ровный и красивый узор, и Инка восторженно млела и чувствовала себя Марьей-искуссницей из сказки, которую ей в детстве читала мама. Так же завораживала и музыка. Причём игру на флейте Инка выбрала сама. Шла девчонкой-семилеткой мимо музыкальной школы, услышала звуки, и: «Мама, я тоже так хочу!» Отвели в школу, там у неё обнаружили идеальный слух и приняли в класс духовых инструментов. И потом, пару лет спустя, когда она приноровилась к инструменту и стала звуки не просто слышать – видеть разноцветными пузырями, Инка млела от узоров, которые плела своей флейтой не меньше, чем от вышивок, появляющихся из-под её иголки. И каждый раз удивлялась, как ей удалось сотворить такую красоту. И даже думала, что не совсем ей. Говорят же, «бог помог». Вот и помогал, наверное. Впрочем, после гибели родителей Инка на бога обиделась. И на флейте играть перестала. Точнее, перестала млеть от тех звуков, которые теперь у неё получались – они уже не сплетались узорами, они вообще перестали быть видимыми, превратившись в механическое сотрясание воздуха. Музыкальную школу Инка окончила больше по бабушкиному настоянию, забросив потом инструмент подальше на шкаф. А вышивать продолжала, и читать толстенные романы тоже – там жить было хорошо, правильно и безопасно.
Так что на момент влюблённости в Лёшу Инка в отличие от своих одноклассниц, которые уже вовсю переживали бурные и недетские романы, была начитана, романтична и непорочна. Впрочем, и Лёша не был крутым перцем. После полугода встреч, прогулок и поцелуев на заднем ряду кинозала он выдал, что их отношения отвлекают его от главной цели жизни. Что сейчас для него на первом месте должна стоять учёба. Что он должен сначала окончить школу, поступить в институт, окончить его и только потом заниматься своей личной жизнью.
Инку тогда царапнуло по самолюбию, что её как бы отодвигают в сторону до лучших времён. Но встречи с Лёшей прекратились без особых страданий. И после школы он поступил в медицинский институт на гинеколога. Они сохранили приятельские отношения, Лёшка позванивал изредка, пару раз в год на праздники, и Инка знала, что парень окончил институт с отличием и теперь стажируется интерном в одной из Нижегородских больниц. В общем, достиг цели своей жизни, изучил женские болезни, может, уже и с личной жизнью разобрался. Не то, что она, никаких целей, плывёт, куда несёт.
После школы Инку занесло в Нижегородский политехнический на радиотехнический факультет. Поступала она туда по нескольким причинам. Во-первых, близко от дома, что с учётом многочасовых нижегородских пробок давало преимущества. Во-вторых, конкурс там был небольшим, а значит, можно было поступить на бюджетное отделение. А для них с бабушкой это было важно. Их семейный бюджет – бабушкина пенсия, Инкина пенсия за родителей и Инкины случайные подработки от доставки телеграмм и летней торговли квасом – вряд ли выдержал бы платную учёбу.
Поступив на радиотехнический, в общем-то, наобум, Инка неожиданно угадала. Ей понравилось учиться. Все эти транзисторы и резисторы оказались вполне понятной и увлекательной штукой. И теперь уже они её завораживали своей возможностью делать чудо: принимать, передавать и усиливать звук. И рисуя схемы и эпюры, Инка переживала чувство, противоположное детскому – она глядела на схему и как будто слышала сам звук. Да и группа у них сложилась дружная и какая-то правильная, что ли. Девчонок было немного, ни одной кривляки, и Инка впервые после школы почувствовала себя комфортно. Никто не выделывался, не «гламурничал», не говорил ехидным тонким голоском: «Одинцова, а где ты эту юбку старушечью отыскала? В бабушкином сундуке, да?» И она спокойно носила эту юбку, действительно, перешитую из старой бабушкиной, но вовсе не старушечью, а очень удобную. И блузки носила, собственноручно расшитые, и жакеты, связанные вместе с бабушкой в четыре руки: одна вяжет полочки, вторая – рукава. Остальные одногруппницы – кроме Инки в группе учились ещё три девчонки – одевались так же неброско, а одногруппникам было всё равно, какие на них наряды. И очень скоро Инка научилась общаться со всеми ровно и свободно, купаясь в атмосфере дружеской приязни.
А к концу второго курса один из их мальчиков начал оказывать Инке особые знаки внимания. Позвал в кино, она пошла, и словно вернулась в школьные годы с поцелуями в последнем ряду. Правда, если с Лёшей-ботаником это были влажные робкие прикосновения к губам, то с Андреем – атаки. Он целовал её, словно территорию завоёвывал, жёстко придерживая за затылок и шаря по груди ладонью. «Не надо! – вырвалась тогда Инка, с трудом переводя дух. – Не надо так целоваться, слишком пошло получается!».
Он вроде бы понял, и они продолжали встречаться, и встречались всю весну и часть лета. Вскоре Инка привыкла к его натиску и прикосновениям, уговорив себя, что в двадцать лет пора бы уже не быть такой недотрогой. Она даже научилась отвечать на поцелуи, разжимая зубы и впуская его язык.
А потом Андрей пригласил её к себе на дачу. Впрочем, не только её – всю группу позвал праздновать день рождения. На даче было здорово. Родиться Андрею посчастливилось в июле, и участок ломился от яблок, груш, смородины и малины. Они с девчонками паслись на этих ягодах, успев между делом настричь тазик салата из розовых мясистых, сахарных на изломе помидоров и крепких оранжево-зелёных перцев, которые росли в тепличке. А мальчишки жарили шашлыки из куриных крылышек и свиных рёбрышек, и дух шёл такой, что, наверное, захлебнулись слюной все окрестные собаки… Андрей выставил к шашлыкам пятилитровую бутыль домашнего смородинового вина прошлогоднего урожая, и это восхитительное тёмное сладкое вино пилось легко, как компот. Однако мальчишки с каждым бокалом «компота» смелели, а девчонки – добрели и позволяли сокращать дистанцию.
Инка тоже расслабилась, и было ей так безопасно и так хорошо! Поэтому когда Андрей утащил её целоваться на летнюю кухню, она не возражала. И когда на стол усадил и отпустил руки шарить по телу – не возражала. Вино плескалось в крови, шумело в ушах, кружило голову. Она спохватилась и попыталась возразить, только когда его прикосновения стали совсем уже стыдными, но было поздно. Он её просто завалил на стол и отымел. Именно так она потом и думала о произошедшем – отымел. Грубо, сильно, напористо, ладонью зажав рот.
– Прости, но я больше не мог сдерживаться, – сказал он, когда всё закончилось. Потом отодвинулся от неё и вскрикнул – Что это? Кровь?
– Кровь, – согласилась Инка, садясь на столе и поправляя безнадёжно перепачканную юбку. Ощущения внизу живота были премерзкими. На душе – тоже. – У девушек так случается при дефлорации. Что ты так на меня смотришь? Считай, что я подарила тебе свою девственность. На день рождения.
– Инка, прости меня, Инка, я не думал… – забормотал Андрей и потянулся к ней обнимать, но Инка вскинула руку, останавливая.
– Не надо. Не тронь меня. Ты – животное.
– Ин, я же не думал… Четыре месяца хотел… Ну что мне теперь, пойти и повеситься из-за твоей непорочности?
– Да нет, зачем же, живи, – пожала Инка плечами, сползая на пол. Мерзость в душе превратилась в тошноту, и она подышала через рот, чтобы отпустило. Посмотрела на юбку – кровь умудрилась как-то так впитаться в цветной узор, что казалась его продолжением. В таком виде вполне можно было доехать до дома. – Я домой поеду. С днём рождения.
Он тогда не отпустил её просто так, вызвал такси, и Инку довезли до дома. Но их отношения всё равно закончились – от одного взгляда на Андрея к горлу подступала та самая тошнота и приходилось делать несколько вдохов, чтобы отпустило. Почти так же Инку мутило от мысли об интимных отношениях с кем-нибудь ещё. Тошнота словно нашёптывала: «К чему с кем бы то ни было гулять-встречаться-целоваться, если потом тебя могут взять и отыметь на каком-нибудь кухонном столе? Или даже пусть не на столе, на диване – какая разница, где чувствовать себя куском мяса, приспособлением для разрядки мужской похоти?» Иногда Инка пыталась понять, неужели все женщины проходят через такую тошноту и как-то с ней справляются? Или это с ней что-то не так? И в конце концов решила, что с ней – судя по книгам, фильмам, по старому снимку с молодыми и счастливыми родителями, люди как-то договариваются и решают эти вопросы. И никого не тошнит.
«Интересно, а этот Николай Евгеньевич тоже в постели превращается в животное?» – вдруг подумалось Инке. Она попыталась себе представить, как бы это было, но представлялось плохо. Однако от мыслей не затошнило, только пальцы отозвались покалыванием. Она удивилась и прислушалась к своим ощущениям. И тут её окликнули
– Инна!
Она оглянулась и оторопела. У обочины остановилась иномарка – Инка машинально отметила тёмно-зелёный, в черноту, цвет – и из неё выглядывал Николай Евгеньевич. «Помяни чёрта»… – мелькнуло в голове, а «чёрт» сказал, выходя из машины
– Инна, я глазам своим не верю! Смотрю, бредёт вдоль дороги эдакая тургеневская барышня, а это – вы! Садитесь, я вас до дома подвезу!
Инка помедлила пару секунд и решилась.
– Ладно, везите. Только мне далеко, через весь город.
– Ничего не имею против! – Он обежал машину, придержал дверцу, дождался, пока Инка сядет, аккуратно прихлопнул и вернулся на водительское место. – Показывайте мне дорогу, я ещё слишком плохо знаю Нижний.
– До перекрёстка прямо, потом налево,– скомандовала Инка. – А вы откуда приехали?
– Я москвич. – Николай Евгеньевич добавил обдув из кондиционера и включил музыку. Что-то приятное, инструментальное. «Не шансон и не попса!» – зачла ему Инка плюс. – Живу здесь вторую неделю, и только увидев вас понял, что слишком закрутился с делами и что так жить нельзя.
– Как нельзя? – глянула на него Инка, удивившись, что и она минут десять назад думала о своей жизни примерно такими же словами.
– А так, что всё время работа и работа, а жизнь пролетает мимо. И ты вдруг понимаешь, что молодость давно позади, когда однажды хорошенькая девушка сообщает тебе, что предпочитает мыть окна, а не провести с тобой вечер!
– Но я действительно обещала бабушке помочь с окнами! – рассмешила Инку его гротесково-скорбная жалоба. – У нас в семье не принято отмахиваться от обещаний. А на свидание вы Оксану позовите. Она весёлая, и вообще…
– Больше подходит мне по возрасту? – угадал Николай Евгеньевич, и Инка неопределённо дёрнула плечом. – Уверен, что Оксана замечательная женщина, только слишком уж яркая и напористая. Мне такие не нравятся. Мне нравятся такие женщины, как вы.
– Молодые, глупые, покорные? – попыталась угадать Инка.
– Глубокие, содержательные, тонко чувствующие, – не согласился Николай Евгеньевич, и Инка подумала, что он начинает ей нравиться. А тот словно почувствовал что-то
– Инна, у меня есть предложение. Только не спешите отказываться! Я довезу вас до дома, договорюсь с вашей бабушкой, чтобы она вас отпустила, и вы всё-таки покажете мне Нижний. Обещаю вести себя прилично и вернуть вас домой точно в срок.
– Срок – к одиннадцати, – решилась Инка. – Только учтите, с моей бабулей не так-то просто договориться, и многого я вам не покажу. Я домоседка и не очень-то знаю здешние весёлые места.
– Значит, будем изучать их вместе!– обрадовался Николай Евгеньевич. – Показывайте, куда ехать дальше.
– Теперь через мост, – скомандовала Инка и стала наблюдать, как на них надвигается панорама кремля.

Глава 2
– Ты что, издеваешься надо мной? Ты бы ещё похоронный марш выбрала!
Оксана сжала губы, приобретая склочно-сварливый вид, и Инка вздохнула. Ну вот, опять началось…
– Оксана, при чём тут похоронный марш? Это же фокстрот, «Маленький цветок», и он очень хорошо ложится в тему. Ролик ведь про ресторан в стиле ретро!
– А от твоей музыки создаётся впечатление, что это не ресторан, а богадельня какая-то! И если что и ложится под этот фокстрот, так это покойники по гробам! И там переворачиваются!
Оксана была не права, и знала, что была не права, и Инка видела, что та знает… Хороший был фокстрот – медленный, тягучий, хит шестидесятых годов. Инка нашла его на старой бабушкиной пластинке, послушала на старом бабушкином проигрывателе и так впечатлилась, что кинула запрос в Интернет. Нашла в поиске сайт, где была эта мелодия, сохранила её в своей фонотеке. И когда Петька, прямой и непосредственный их начальник, попросил Инку «пособить Оксаночке и подобрать стильную музычку для перспективного клиента», и она увидела отснятый материал – бархатные портьеры, скатерти с кистями, стулья с гнутыми ножками, мужчины с проборами и галстуками-бабочками, женщины с голыми плечами, томно сжимающие яркими ртами тонкие и длинные мундштуки с папиросками – «Маленький цветок» сам собой зазвучал в её голове. И скатерти, и кисти, и проборы, и голые плечи, и мундштуки в тонких пальцах замечательно ложились на этот хит времён бабушкиной молодости: та-та… та-та-та та-та… та-та –та та-та-та та-та та-та… Под эту мелодию хотелось искушать, увлекать, соблазнять, ускользать. А вовсе не в гробах переворачиваться.
– Оксан, ну перестань, хорошая ведь мелодия, – Инка сделала ещё одну попытку договориться. Но Оксана только трепетнула ноздрями и отрезала
– Я сказала – не годится, значит – не годится. В конце концов, я тут режиссёр. Или ищи другую музыку, или я скажу Петьке, чтобы отдал мне Славика! – Она имела в виду второго звукорежиссёра, который обычно и занимался рекламными роликами, но в этот раз был жутко занят в каком-то очередном Петькином проекте.
– Оксан, а ты что, на молодых теперь западаешь? – раздался вдруг иронично-ленивый голос. Инка с Оксаной вздрогнули и оглянулись. Ирэна. Они в пылу спора умудрились про неё позабыть. Сидела себе тихо в уголочке, в наушниках, стучала пальцами по клавиатуре – сценарий писала и никого не слышала. И вот услышала, оказывается, подключилась, смотрит на Оксану, насмешливо выгнув бровь.
– В каком смысле – западаю? – растерялась сбитая с толку Оксана. Она разом перестала злиться, её губы перестали подбираться в нитку и распустились пухлым бутоном, а глаза широко открылись, утратив гневный прищур.
– Да слышу, ты тут размечталась, чтобы Славика тебе отдали. А ты у него спроси, захочет ли он тебе отдаться!
– Ирка, ты чего несёшь! Ты что, одурела? – захлопала глазами Оксана. Такого поворота разговора она не ожидала. Да и никаких лирических чувств к Славику, лохматому парню двадцати семи лет, не испытывала.
– Не более, чем ты! – Ирэна откинулась в кресле. – Это ты ошалела, раз так на Инку нападаешь. Хорошую она музыку подобрала. Лично мне очень нравится: и с картинкой, и с текстом совпадает идеально.
– Ну, знаешь, о картинке позволь уж мне судить, – опять подобрала губы Оксана.
– Ой, Оксанка, ну хватит вредничать! Ведь совпадает же! Ну вот давай, я почитаю текст под Инкину музыку, – предложила Ирэна и кивнула Инке, – Ин, включай свой фокстрот.
Инка включила, и та, выждав несколько тактов, начала говорить глубоким грудным голосом:
– Любовь – как хорошо приготовленное блюдо: в меру острое и горячее, в меру сладкое и солёное. Вы знаете толк в любви. Мы знаем толк в еде. Ресторан «Ретро» – для искушённых в любви гурманов…
Инка под конец фразы успела смикшировать звук, но в аппаратной всё равно словно повисла некая низкая и томная нота.
– Ну, что я говорила! – смяла эту ноту Ирэна, – Ведь очень красиво получается! Оксана, объясни, почему ты против? Я уверена – заказчик будет в восторге. А вот Петька, если ты начнёшь Славика дёргать, будет в ярости.
– Ладно, убедили, – дёрнула плечом Оксана. – Пусть будет фокстрот. Хотя ты своим голосом любой полонез Огинского в секс-музыку превратишь! Фиг с вами, пусть будет этот «Аленький цветочек»!
– «Маленький цветок», – поправила Инка, но Оксана уже не слушала – вышла за дверь.
– Ирэна, спасибо тебе за помощь, – повернулась Инка к Ирэне. – Как-то трудно мне стало с Оксаной в последнее время договариваться. Её словно подменили.
– А кому сейчас легко! – хмыкнула Ирэна. – Кстати, это Оксанка на тебя из-за твоего профессора злится.
– Из-за Николая Евгеньевича? – изумилась Инка. – Да брось ты!
– Могу и бросить, – пожала плечами Ирэна, надевая наушники. – Только я же вижу: с тех пор, как у тебя завязался роман с этим Мелиховым, Оксанка просто остервенела.
– Но я ведь не виновата, что он меня предпочёл, – заморгала Инка, но Ирэна её уже не слышала. Покачивая головой в такт музыке из наушников, она опять выстукивала на клавиатуре свой сценарий. А Инка задумалась
Ну да, похоже, так оно и есть. Похоже, Оксана действительно злится на неё из-за Николая Евгеньевича. Похоже, именно после Инкиного рассказа о свидании с Николаем Евгеньевичем она и превратилась из вспыльчивой, но отходчивой хохотушки в зловредную придиру. И вот уже месяц она изводит Инку своими придирками. И вот уже месяц, как у Инки роман с Николаем Евгеньевичем.
Роман… Инка откинулась в кресле, вспоминая. Кто бы мог подумать, что он случится. Ведь ничего, вот абсолютно ничего у неё не ёкнуло в тот первый вечер с Николаем Евгеньевичем. Даже в голову не приходило, что она, обычная серая мышь, не то, что красотка Ирэна или по южному яркая и зажигательная Оксана, может всерьёз привлечь этого холёного, уверенного в себе москвича. А он, покатав в тот день Инку по городу и сводив в пиццерию, где им подавали паппероне с лёгким красным вином, и где они говорили о музыке, телевидении и современных нравах, вернул её домой ровно в одиннадцать вечера, как договаривались. И напросился на чай. Инка пригласила, честно предупредив, что бабуля ещё не спит, что она обожает новые знакомства, и что на этот раз, когда Инка отменила мытьё окон, объяснив, что из-за свидания, Николаю Евгеньевичу нужно подготовиться к викторине «что-где-когда».
Но Инка ошиблась: бабуля устроила не викторину, а допрос с пристрастием. Не «что-где-когда», а «кто такой – откуда взялся – чего хочешь от моей внучки». Николай Евгеньевич, плюс ему, не растерялся и на бабулины вопросы отвечал бархатно, приветливо и обстоятельно. Кто? Учёный-химик, которого жизнь заставила стать предпринимателем. Откуда взялся? Из Москвы, специально приехал в Нижегородскую телекомпанию, которую ему порекомендовали как недорогую и профессиональную. Для него это важно, так как он занимается продвижением новой, лично им разработанной серии косметики для увядающей кожи.
«Вот вам, милейшая Нина Антоновна, для вашей кожи, такая серия будет очень кстати, я на днях предам для вас обязательно. В честь, так сказать, знакомства. А от внучки вашей, Нина Антоновна, мне не надо ничего такого, в чём ей потом пришлось бы раскаиваться. Просто мне, холостяку, уж извините за подробности, уставшему от назойливого и корыстного женского внимания, было очень приятно провести вечер в компании такой чистой и светлой барышни, как Инночка. И если вы, Нина Антоновна, не возражаете, то я бы хотел ангажировать вашу внучку и на завтрашний вечер!»
Так говорил тогда Николай Евгеньевич, и бабуля, ошалев от запредельной галантности и уважительности, конечно же, не возразила. Инка, хотя и отметила в уме, что сначала её надо бы спросить, тоже не возражала – то, что Николай Евгеньевич выбрал её из множества женщин, льстило. Не возразила Инка и к исходу первой недели их встреч, когда Николай Евгеньевич после ужина в ресторане пригласил её в гостиничный номер.
К тому времени Инка не просто была готова к углублению их отношений – она уже ждала, жаждала этого углубления. И не известно, что тут сыграло сильнее: требующее ли своего либидо, разогретое обволакивающим взглядом, бархатистым голосом и легкими прикосновениями его пальцев к её ладони. Задетое ли самолюбие, недоумевающее, почему этот мужчина стремится провести с ней каждый вечер, но при этом максимум, что себе позволяет – сжать пальцы, поцеловать руку, прижать плотнее под локоток, когда они гуляют по городу. А может быть, сказались и бабулины речетативы: «Наконец-то на тебя обратил внимание приличный мужчина! Взрослый, самостоятельный, да ещё и москвич. Держись его, внуча, не упусти! Глядишь, сладится у вас, замуж он тебя позовёт, и я хоть буду за тебя спокойна!» Инка отмахивалась – какой там «замуж», Николай Евгеньевич старше её на двадцать лет, разве такой должен быть муж! Муж – это когда просто, хорошо и радостно вместе, муж – это на всю жизнь. А Николай Евгеньевич – просто знакомый, приятное приключение, красивый роман.
Но зрело, зрело что-то в душе. И это что-то выдало себя решительным кивком на его «Инна, я хотел бы пригласить вас к себе. Как вы к этому отнесётесь?» И учащённым сердцебиением, пока они ехали в его машине до гостиницы. И пылающими щеками, с которыми она прошла мимо администратора, ощутимо глядевшего ей в спину. В номере – небольшой, но чистой комнате, почти полностью занятой бесстыдно стоящей на середине двуспальной кроватью – Николай Евгеньевич впервые её поцеловал, коротко и легко, ничего общего с собственническими и засасывающими поцелуями Андрея. И попросил располагаться.
Инка расположилась на краешке кровати, а Николай Евгеньевич заказал в номер шампанское, шоколад и виноград. И она от неловкости хлопнула пару фужеров кисло-колючего шампанского, и у неё закружилась голова, и потянуло прилечь. Николай Евгеньевич прилёг рядом, и всё у них случилось. И было не так больно и не так противно, как тогда на даче с Андреем. Единственное, что задевало – его повелительно-поощрительные реплики: «Так, девочка, так, двигайся, двигайся, очень хорошо. А теперь ножку вот сюда. И погладь меня пяточкой. Умница!»
Инка за месяц их романа так и не привыкла к этим его поощрениям в постели. Мешали они ей, будто не любовью она занималась, а зачёт сдавала. «Зачёт на сексуальность!» – улыбнулась своим мыслям Инка и потянулась искать зазвонивший мобильник. Наверное, поэтому и думает о нём по имени-отчеству, не как о любовнике, а как о каком-нибудь педагоге. В Николая, а тем более в Коленьку, Николай Евгеньевич никак не переиначивается. Она каждый раз, называя его Николаем, усилие над собой делает. Зато после секса с ним не тошнило. Так, лёгкая опустошённость и звон в ушах. В общем, как у любой нормальной женщины. О, надо же, Николай Евгеньевич и звонит! Как будто почувствовал в своей Москве, что она тут о нём думает.
– Инночка? Здравствуй, милая! – завибрировала трубка от бархата его модуляций. – Как ты там без меня?
– Работаю, – сообщила Инка.
– Умница. А хорошо работаешь?
– Не очень. Оксана мой «Маленький цветок» объявила похоронной музыкой, – не удержалась от жалобы Инка.
– Ну, ну, девочка моя, что за похоронное настроение, – ласково пропела трубка. – Неужели ты так сильно по мне соскучилась?
– А? Ну да, – растерялась Инка, поняв, что за всю неделю, которую Николай Евгеньевич был в Москве, она вспомнила о нём вот только что. Хотя и он мог бы и раньше позвонить, вообще-то. – Ты ведь не звонил.
– Виноват, детка, каюсь, извини. Зато у меня сложилась одна очень славная сделка, и я хочу это отметить. Скажи, зая, а есть ли у тебя загранпаспорт?
– Есть, а что? – замерла Инка. Неужели?..
Паспорт она сделала себе в прошлом году, вдруг размечтавшись, что случится однажды чудо, и она выберется в какую-нибудь Европу: Испанию, там, Италию, в Чехию, в конце-концов. А что, вполне может быть. Вот добавит ей Петька зарплату или халтурка какая подвернётся – так и насобирает денежек! И Петька добавлял, и халтурки подворачивались, Инке даже удалось за год скопить триста долларов. Но для Европы этого было мало, мало! Но деньги слишком стремительно расходились – на новую сумочку, потому что у старой окончательно отвалилась ручка и дальше её пришивать нитками было просто неприлично. На новые туфли, потому что старые, купленные ещё в студенчестве, расклеились от дождей, устав за четыре года службы. На лекарства для бабушки, которая вдруг стала хуже видеть, и врачи, подозревая замутнение хрусталика, выписали ей целую кучу лекарств. Деньги расползались в бесчисленные, возникавшие нежданно-негаданно дыры, и Инкин загранпаспорт так и сиял девственно чистыми страницами, напоминанием о несбывшихся мечтах о чуде. Так неужели?..
– Детка, а как ты смотришь на то, чтобы нам съездить в Египет на недельку? Я тебя приглашаю!
– В Египет? – Инка постаралась скрыть разочарование. Нет, Египет тоже, конечно, заграница. Но не мечта. – А когда?
– Ну, скажем, на ноябрьские праздники. Выберемся?
– Даже не знаю, запарки могут быть, надо с Петькой об отпуске договориться…
– Так ты не сможешь? – холодно изумилась трубка, и Инка решилась
– Смогу. Договорюсь. Я всё лето работала, мне положено отдохнуть, Петька отпустит.
– Вот и умница! Так я вечером за тобой заеду?
– Заедешь? Из Москвы?
– Я уже в Нижнем, детка. Я заеду в шесть, договорились? Целую тебя, зая, до встречи!
Трубка давно уже смолкла, но Инка продолжала держать её в руках, уставившись невидящим взглядом в пространство. Вот так-так, похоже, её отношения с Николаем Евгеньевичем переходят в новую стадию.
– Что там у тебя случилось? Путешествие, что ли, романтическое? – подала голос Ирэна, и Инка опять вздрогнула. Ну надо же, снова она умудрилась забыть про Ирэну! Объясняй вот теперь.
– Вроде того. Николай Евгеньевич в Египет зовёт на ноябрьские.
– А почему в Египет? У него что, денег мало, у твоего Мелихова? Или он у тебя из экономных?
– А причём тут экономия? – не поняла Инка.
– Да потому что поездка в Египет обойдётся максимум в тысячу долларов, раза в два дешевле, чем в Париж.
– Ой, Ирэна, какой Париж в такое время ¬– дождь и слякоть! – отмахнулась Инка, как будто уже бывала в Париже в ноябре. Намёк о прижимистости Николая Евгеньевича как-то задел. – И вообще, зачем сразу всё на деньги переводить!
– А затем, что если делать это не сразу, а постепенно, останешься на бобах. Уж поверь моему опыту.
Инка хмыкнула и неопределённо повела плечами. Верить опыту Ирэны не хотелось, хотя он у неё и в отношении мужчин, и в отношении денег был богатым. Их теледиву вечерами частенько поджидали блестящие иномарки с крепкими мужчинами внутри – Инка видела, как один такой основательный крепыш подсаживал Ирэну в салон. Судя по молве, любовников у неё было много, и все – с деньгами. По крайней мере, и одевалась Ирэна побогаче Инки, отоваривавшейся в стоках по дешёвке. И в последний отпуск ездила с кем-то на Майорку, фотографии потом показывала: она – загорелая секси в бикини, он – очередной крепыш (или тот же самый?) в трусах до колен на фоне синего моря и гофрированных пляжных зонтиков. М-да, Египет не Майорка, но надо же с чего-то начинать!
– Не знаю, Ирэна, что говорит твой опыт, – сказала Инка, – а по мне – не важно, сколько стоит поездка. Важно, стоит ли туда ехать.
– И стоИт ли у того, кто везёт! – захохотала Ирэна. – Так ты поедешь?
– Да. Никогда не была в Египте, – кивнула Инка. И подумала, что вообще нигде не была. И пусть для Ирэны тысяча долларов – слишком дёшево, для неё, Инки, это сумма, которую и за два года не собрать.
Вечером за ней заехал Николай Евгеньевич, и они сразу отправились к Инке домой, где бабуля устроила ужин в честь его приезда, сотворив пирог с грибами.
– Нина Антоновна, я зову Инночку поехать со мной в Хургаду. Вы её отпустите? – спросил Мелихов, когда они уселись за стол и наблюдали, как бабуля разрезает румяную корочку, пластая свой праздничный шедевр на ровные, вкусно пахнущие грибами и луком куски.
– Хургада? – отвлеклась она от пирога. – А где это? В Узбекистане?
– Это в Египте, бабуля! – засмеялась Инка. – Ты что!
– А что я. Я дальше Волги и Оки не ездила никуда. Сначала Зину растила, потом – тебя. Зина – это Инкина мама, – объяснила она Николаю Евгеньевичу. – Вы знаете, наверное.
– Да, Нина Антоновна, знаю, что Инночка осталась сиротой, и вы ей полностью заменили родителей, – скорбно кивнул Николай Евгеньевич.
– Ну да, заменила, – вздохнула Нина Антоновна и придвинула гостю кусок пирога. – Возьмите вот этот, здесь начинки побольше. Это лисички, я сама их летом собирала и на зиму заморозила.
– Спасибо, Ниночка Антоновна, – откусил тот. – Очень, очень вкусно. Я просто поражён вашим мастерством. И когда вы всё успеваете!
– Это мой фирменный рецепт, специальный, на случай внезапных гостей, – засияла хозяйка. – Когда Инна позвонила, что вы в городе и вскоре будете у нас, я сразу этот рецепт и вспомнила!
– Значит, я – внезапный гость! – подначил Николай Евгеньевич. – Но это, согласитесь, лучше, чем гость незваный!
– Ну что вы говорите такое, – перепугалась старушка. – Вы желанный гость! Инночка по вам так скучала! А мне не сложно – грибы есть, мука есть, пара луковиц в доме всегда найдётся. Всех хлопот на сорок минут – и еда на столе!
– И какая еда! – прожевал Николай Евгеньевич. – Вы замечательная кулинарка, Нина Антоновна. Надеюсь, Инна переняла от вас секреты мастерства.
– Перенять-то переняла, да не больно пользует. – Нина Антоновна, наконец, уселась за стол и положила кусок пирога себе. – Всё на работе своей днями пропадает, когда ей пироги печь!
– Бабуль, между прочим, говорить о присутствующих в третьем лице неприлично, – не выдержала, наконец, Инка.
– А сиднем сидеть молодой-красивой в четырёх стенах – прилично? Спасибо, вон, Николай Евгеньевич решил тебя в свет вывезти!
– Ба, я не телега, чтобы меня вывозить. И Египет – это не свет, а страна такая, где море, солнце и рыбки разноцветные.
– Нина Антоновна, – сказал Николай Евгеньевич, аккуратно дожёвывая кусок и салфеткой смахивая крошки с бороды, – мне показалось, или вы чем-то взволнованны?
– Да… боязно мне за Инку… – Бабуля подпёрла щёку рукой и погрустнела.
– Бабуль, да что с тобой сегодня! – не выдержала Инка. А Николай Евгеньевич отодвинул тарелку и приосанился.
 – Нина Антоновна, я вам обещаю… Я вам обещаю, что с Инной ничего плохого не случится. Я принимаю на себя ответственность за вашу внучку.
Он накрыл руку бабули ладонью, и старушка зарделась, согласно кивая. А Инке почудилось, что её только что сосватали замуж. Во всяком случае, что-то такое в комнате повисло. И когда они споро доели пирог, разговаривая сначала о Египте, а потом о всякой всячине, получилось как-то естественно и само собой, что бабуля предложила Николаю Евгеньевичу остаться ночевать и постелила ему в смежной с Инкиной комнате. И, конечно же, ночью он пришёл к Инке, и та опять сдавала зачёт на сексуальность. И, по-видимому, сдала, потому что когда всё закончилось, Николай Евгеньевич отвалился умиротворённо на спину и, немного погодя, сказал
– Знаешь, детка, у меня к тебе есть серьёзный разговор. Только я хочу завести его в другой обстановке, более романтичной. Думаю, в Египте обстановка как раз будет подходящей, чтобы я сказал тебе что-то важное.
– Ты что, замуж меня звать собрался? – повернулась к нему Инка
– Потом, зая, потом, я всё тебе скажу в Египте. Потерпишь пару неделек?
Он уехал в Москву через несколько дней, а она две недели думала, что ответить Николаю Евгеньевичу, если он и в самом деле решил сделать ей предложение. Разум, отчего-то бабулиным голосом, советовал соглашаться и приводил резоны: богатый, образованный, хорошо воспитан, обеспечит будущее, откроет перспективы. А вот сердце молчало, и только сжималось, когда Инка пыталась нарисовать себе картинку, где она – жена Николая Евгеньевича. А он – её муж, и так будет всегда. Это «всегда» застревало холодной льдинкой в середине груди, и Инка надеялась что «девять дней, восемь ночей» по системе «всё включено» позволят ей лучше узнать этого человека. И что египетское солнце растопит дурацкую льдинку возле сердца.

Глава 3
Отель назывался «Ай-Гюль» и встречал гостей белым каменным цветком-фонтаном в маленьком дворике перед зданием ресэпшн. Само здание, где Инку регистрировали и выдавали ключи от номера, напоминало дворец: мраморные пол и колонны, огромный зал с мозаичным полом, с куполом потолка, расписанным сценами из арабских сказок, бронзовые скульптуры и множество дверей с витражами по окружности зала. Русская девушка-администратор выдала Инке ключи, план отеля, ловко закрепила на запястье жёлтый пластмассовый браслетик и показала на самую большую дверь с витражами на другой стороне зала – добро пожаловать!
Инка пересекла роскошный холл, толкнула двери и оказалась в сказке про тысячу и одну ночь: слева и справа возвышались ряды двухэтажных дворцов-коттеджей из красного кирпича, а между ними голубели маленькие озёра со скалистыми островками и гнутыми горбатыми мостиками. Территория, огороженная коттеджами, уходила вдаль, насколько хватало взгляда. Моря отсюда видно не было, зато бассейны ¬были видны далеко впереди, насколько хватало Инкиного взгляда. И всё это – под сенью финиковых пальм, раскинувших высоко в небе султанчики листьев. Правда, кое-где эти султанчики были обмотаны какими-то рогожками, словно пальмы принесли из магазина и не полностью распаковали. Но Инка не стала отвлекаться на эти рогожки, чтобы не портить ощущение сказки, а сверилась со схемой территории – «Так, восемнадцать-А, это левая сторона» – и отправилась искать свой коттедж.
Коттедж стоял по соседству с самым большим бассейном размером с приличный пруд. Загогулистые берега делили бассейн на две части, соединённые узким перешейком. В дальней от Инки части виднелся внушительный остров, увенчанный чем-то вроде каменной арки. Ближнюю часть бассейна украшал горбатый мостик из свётлого дерева. Почти под ним из воды подзатопленным островом торчала стойка бара. За стойкой абсолютно одетый и сухой бармен разливал напитки раздетым и мокрым отдыхающим, сидевшим на чём-то, не видимом из-под воды. Инка перешла по горбатому мостику на нужную сторону и вскоре уже отпирала массивную тёмно-коричневую дверь тяжёлым бороздчатым ключом.
Её сумка оказалась уже у порога номера, и Инка успокоилась, поняв, что напрасно тревожилась, отдав багаж смуглому мальчишке в униформе. Доставил всё в целости и сохранности! Она вошла сначала в маленькую прихожую, а потом шагнула дальше, в большую комнату, как бы разделённую надвое арочной перегородкой. В этом отеле вся архитектура была арочной – полукруги, сходившиеся остриём на вершине, украшали и вход в коттедж, и оконные проёмы, и веранды. Да, веранда! Инка пересекла комнату и открыла балконную дверь. За ней обнаружилась площадка, огороженная невысоким барьерчиком с решёткой в восточном стиле. Справа барьерчик не доходил до стены и оставлял проход к бассейну. Инка бросила взгляд на его манящую голубизну и вернулась в комнату надевать купальник.
Вода была тёплой и едва уловимо пахла хлоркой. Хотя, вполне возможно, ей это мерещилось после бассейна в Нижнем, где она плавала по абонементу и где воду хлорировали на совесть. Здешняя вода при ближайшем рассмотрении оказалась не такой уж и голубой – просто дно и стены бассейна были выкрашены в лазоревый цвет. Инна поплыла аккуратным брассом к островку, который тоже оказался имитацией: был сделан из чего-то вроде цемента и подкрашен серо-голубым. Впрочем, это ничуть не мешало отдыхающим сидеть по краю острова, а их детям – лазать под фальшивыми каменными арками. Глубина возле острова была изрядная – её ноги дна не доставали. Инка прицепилась к островку и огляделась. Какой-то мальчишка лет семи в яркой бейсболке лазал туда-сюда сквозь «каменные» нагромождения и постоянно звал по-русски писклявым голосом: «Пап, смотри, где я!» Папаша не откликался, и Инке представился какой-нибудь тщедушный мужичонка, уткнувшийся в газету и уставший от активности собственного чада.
Она проплыла мимо острова, через перешеек вернулась во вторую часть пруда-бассейна и вскоре причалила к бару.
– Жус, кола, биир, вотэ? – белозубо поинтересовался бармен, стоявший в своей загородке словно Ной в ковчеге, со всех сторон защищённый от воды высокими барьерами.
– Оранж джус, – выбрала Инка, устраиваясь на круглом сидении, почти скрытом водой. И получила пахнущую апельсинами оранжевую жидкость с кубиками льда и соломинкой.
– Эй, бой, а выпить у тебя есть? Ну, там, виски, джин, водка, а? – к бару подплыл бронзовый от загара детина с толстой золотой цепью на могучей шее и мордой тигра, вытатуированной на левом плече.
– Вы-пьить? Ноу, вы-пьить – там! – замотал головой бармен и показал в сторону дворца ресепшн.
– Да я, блин, и без тебя знаю, что там наливают, – ругнулся детина. – Только в лом мне туда шлёпать по жаре. Не, ты прикинь, – вдруг обратился он к Инке и показал на такой же браслетик на запястье, как и у неё, только не жёлтый, а оранжевый, – заплатил за всё по полной, типа, всё включено, а включиться чтобы, нужно в этот их кабак на входе бегать. Выпивку дают только там. И всегда – толпа. Мусульмане, блин, и сами не пьют, и реальным людям гадят!
Детина досадливо покрутил остриженной коротким ёжиком башкой и опять повернулся к бармену.
– Ладно, нету водки – пиво давай. Биир!
Бармен плеснул пива в широкий бокал и ловко придвинул к парню.
– А почему у меня браслет жёлтый, а у вас оранжевый? – потрогала Инка своё запястье. – Это что-нибудь означает?
– То, что хавать ты можешь от пуза, и водичку эту хлебать – тоже. А если чего покрепче захочешь – башлять придётся, – объяснил парень.
– Да ну, спиртное пить в такую жару, – Инка потянула свою водицу через трубочку.
– А что тут ещё делать? Тоска! – Парень отпил пива и поморщился. – И пиво у них – дрянь. Писи сиротки Хаси. Ладно, хоть холодное! Митяй.
– Инна, – ответила Инка после паузы, не сразу сообразив, что ей представились.
– Чё, недавно приехала?
– Да, пару часов назад.
– А я своё отмотал, завтра уезжаю из этой богадельни.
– А вам здесь не понравилось? Красиво ведь!
– Да, и пацан мой прётся до поросячьего визга, а я терпеть не могу курорты эти муторные. Жрачка да пляж – вот и весь отдых. Если бы не Жанка моя – хрен бы я сюда сунулся. Я, реально, лучше бы с мужиками на Селигер рыбачить рванул. Да разве с вами, бабами, договоришься? «Ребёнку море нужно, ребёнку солнце нужно», – пропищал он противным голосом, видимо, подражая жене. – Ну, я и повёлся, тем более путёвки стали предлагать со скидкой, горящие. Ну и погнался поп за дешевизной – по четыреста баков на рыло, пять звёзд, всё включено. А нас развели, как лохов – подсунули этот отстой. Понятно, почему путёвки горящие – сами они тут скоро погорят, на хер, синим пламенем.
– Да почему же погорят? – удивилась Инка. – Здесь классно!
– Ага, классно. Нафигачили этих своих понтов шамаханских, а моря нет!
– Почему – нет? – оторопела Инка. – Отель ведь на Красном море, я читала!
– Ну, на Красном, только хрена ты в том Красном море искупаешься – везде кораллы и глубина по щиколотку. Вот и плещутся все в этих ссаных бассейнах. Так что, подруга, зря ты своему мужику мозг клевала, чтобы он тебя сюда вывез!
– Я не клевала… – начала зачем-то оправдываться Инка, но тут над их головами раздалось грозное
– Ми-и-тя! Митя, ты что там делаешь,а? Ты же обещал больше не пить!
Детина как-то сгорбился, а Инка подняла взгляд. На мостике стояла особа с габаритами под стать Митяю. Её собственные мощные стати были задрапированы полупрозрачным парео, которое не очень-то скрывало выпирающий из купальника пышный бюст и мощные бёдра. От того, что Инка глядела снизу вверх, особа казалась особенно монументальной.
– Митя, а где Андрюша? – продолжала допрос особа
– Там, играет, – Митяй показал на остров
– Где – там?
– Ну, на острове.
– Что? На острове? И ты оставил его одного? – женщина начала срываться на визг.
– Да ладно, Жанка, ну чё ты! Он же плавает, как рыбка!
– Какая рыбка! Изверг, ты что, ребёнка хочешь утопить? А ну, бросай своё пойло и плыви к Андрюшке! Боже ж ты мой, что за наказание такое! У всех мужья, как мужья, а у меня – пивная бочка! Ребёнка готов променять на кружку пива, а родную жену – на первую попавшуюся дрянь!
– Да хорош орать, кому сказал! – гаркнул Митяй и, ухнув в воду тюленем, поплыл к острову. Бармен наблюдал за спектаклем, улыбаясь во весь рот и с восхищением глядя на пышную Жанку, которая уже удалялась, победительно виляя монументальным задом.
«Первая попавшаяся дрянь – это, надо полагать, я, – подумала Инка, крутя в руках пустой бокал. – Хорошенькое начало отдыха!» Плескаться в воде расхотелось, и она поплыла к берегу в сторону своего коттеджа.
В номере сняла мокрый купальник, повесила его в невиданной красоты ванной, облицованной белой плиткой, сверкавшей хромом и большим, в треть стены, зеркалом. Облачилась в висевший тут же махровый халат. Потом вышла в комнату, пощёлкав тумблерами, запустила кондиционер и улеглась на одну из двух кроватей – кровати в номере были почему-то раздвинуты и разделены двумя тумбочками. Восторг от отеля испарился, и Инке стало отчаянно одиноко.
«Первая попавшаяся… Вот приедет завтра Николай Евгеньевич, поглядим, кто тут дрянь, а кто почти невеста!» Инка повернулась на бок и стала вспоминать тот вечер, когда бабуля кормила его пирогом, а он сказал, что отвечает за Инку. А потом спросил, потерпит ли она две недели до серьёзного разговора в Египте. И вот она уже здесь, а он ещё в Москве.
Инке стало тревожно, и она постаралась отогнать дурные мысли. У Николая Евгеньевича внезапные дела. Завтра утром, в крайнем случае – вечером, он обязательно приедет. И всё-таки, что там у него происходит?
Это что-то началось ещё в поезде, когда ей осталось час ехать до Москвы. Они договорились, что Николай Евгеньевич встретит её на вокзале, и они сразу поедут в Домодедово. А он позвонил и сказал
– Детка, извини, но у меня небольшие изменения в программе.
– То есть? Мы никуда не летим?
– Летим, но порознь. Ты сегодня, а я – завтра утром или, на крайний случай, вечером. Ты же проживёшь там без меня одни сутки?
– Николай, ты о чём? Какие сутки? Я без тебя никуда не полечу!
– Зая, ну не сердись! У меня тут некоторые… события, и я должен их разрешить. Ты должна лететь, номер уже забронирован. А я завтра появлюсь, поживёшь всего один день без меня! Ну, не трусь!
– Я не трушу. Я просто не знаю, что мне делать. Я ни разу не была за границей.
– Детка, тут нет ничего сложного. Ты самолётами раньше летала?
– Да, два раза, в Семфирополь к тёте Вере и один раз к папиным дальним родственникам в Иркутск.
– Ну вот и чудненько, ты почти всё уже знаешь. Приедешь в Домодедово, пройдёшь в международный зал, в таможенную зону. Покажешь там загранпаспорт, ваучер, если спросят… Хотя ваучер в Египте спрашивают, там, кстати и визу купишь…
– Какой паспорт, какая виза? Николай, все документы у тебя!
– Детка, тебя встретит на вокзале молодой человек по имени Александр и всё тебе отдаст, и паспорт, и ваучер. И проводит на Павелецкий вокзал, и поможет сесть на экспресс до Домодедово. Лети, и ничего не бойся, никто тебя не остановит. Разве что ты контрабанду везёшь… Ты не везёшь контрабанды?
– Я везу новый купальник-бикини, вечернее платье с голой спиной и босоножки на шпильке. И я боюсь лететь одна!
– Детка, ну перестань, ты же взрослая девочка. И должна понять: у меня случился форс-мажор, непредвиденные обстоятельства. И я должен с ними справиться. Лети, малышка, я задержусь всего на день. И мы с тобой потом всё наверстаем, я обещаю!
«Что же у него могло случиться?» – Инка положила ладонь под щёку и свернулась клубочком: кондиционер наяривал, в комнате ощутимо похолодало, но вставать и разбираться с ним было лень. «Может быть, что-нибудь с бизнесом? Наехали конкуренты, и он задержался на этих, как их, разборках!». Инке представилось, как на Николая Евгеньевича наседают здоровенные мужики, типа Митяя из бассейна. А он, раскрыв баночку с кремом, загребает оттуда и кидается в противников. И они покрываются белыми плюхами. Или даже не так. Николай Евгеньевич выхватывает из кармана тюбик с гелем-лифтингом и, открутив крышечку, точным нажатием пальцев посылает струю геля в глаза врагов! Инка хихикнула получившейся картинке: образ вальяжного Николая Евгеньевича, пуляющего гелем из тюбика, получился прекомический. И тут в дверь постучали.
«Приехал?!» – она кинулась к двери, на ходу поправляя халат, распахнула её… На пороге вежливо улыбался брюнет в малиново-зелёной униформе.
– Hello, room-service. Do you need something?
– Что, простите? – забуксовала Инка, срочно претряхивая в мозгах свой английский, который вылетел оттуда напрочь.
– О, рашн? – с чего-то вдруг замаслился брюнет. – Ты – окей?
– Простите? – опять не поняла Инка.
– Я пройти-смотреть, – сообщил брюнет.
– Пожалуйста, – отступила Инка.
 Он вошёл, заглянул в ванную, покрутил краны, пощёлкал выключателем. В комнате тоже пощёлкал, потом взял пульт с тумбочки
– Так делай, – и понажимал кнопки, отчего кондиционер сбавил обороты.
– Спасибо, – кивнула Инка, вежливо улыбаясь на всякий случай. Чем-то этот служащий был ей неприятен, но раз надо человеку проверить, в порядке ли номер, не выставлять же его за дверь.
– Другой желать? – спросил брюнет и покачал матрас на кровати.
– Спасибо, больше ничего не надо, – отошла к стене Инка. Странный он какой-то, этот слесарь-сантехник. Он что, собрался прямо сейчас кровать починять?
– До свиданя, – наконец сообразил брюнет и вышел, чуть не задев её плечом и оставив в комнате какую-то тягостную недосказанность. «Учи английский, двоечница, – попеняла себе Инка. – Сейчас бы живо объяснилась с этим сантехником, а так только киваешь, да улыбаешься, как дебилка!». Инка глянула на часы – настало время ужина – и принялась переодеваться в платье без рукавов, решив накинуть – вечер всё-таки – свой любимый палантин.
Про план-схему она позабыла, и поэтому ресторан отыскала после некоторых расспросов. Иностранцы, на которых она наткнулась по дороге (вначале – на парочку французов, затем – на пожилого немца) хоть и не говорили по-русски, слово «ресторан» поняли и махнули в нужном направлении. Она прошла мимо ещё одного бассейна, на этот раз – круглого, и вскоре вышла к очередному дворцу.
Внутри ресторан был не менее роскошным и огромным, чем дворец-ресепшн. Потолок высотой в два этажа венчал стеклянный купол. Второй этаж присутствовал частично, в виде круглой галереи по окружности зала. Сам зал казался просторным, не смотря на расставленные столики и сновавших между ними людей. В центре зала возвышалась горка с фруктами и десертами.
«Ого!» – подивилась Инка, обходя по кругу это изобилие: жёлтые и красные яблоки с восковым блеском тугих бочков, крупные персики с розоватыми штрихами на мохнатой шкурке, виноград трёх видов, что-то вроде фиников, но не сморщенных и коричневых, а гладких и тёмно-вишнёвых. Инка взяла диковину, надкусила. Мякоть похожа на помесь яблока и огурца, а косточка – точно как у финика. «Может, это и есть финики в свежем, не завяленном виде? Такими они и растут на своих пальмах?» Потом пошли блюда с грушами и гранатами, за ними – роскошнейшие торты с горами взбитых сливок, уже разрезанные на куски. Здесь же обнаружились и напитки, булькающие в прозрачных квадратных ёмкостях. Нечто оранжевое вроде сегодняшнего «оранж джуса», нечто мутно-желтоватое и тёмная жидкость гранатового цвета, которую Инка и нацедила в стакан. Жидкость оказалась кисло-сладкой, очень приятной на вкус. «Так, с фруктами понятно, а как насчёт еды посущественнее?»
Еда посущественнее нашлась чуть дальше по ходу. Слева у стены тянулся прилавок, уставленный тазами – по крайней мере, Инка так назвала для себя длинную никелированную стойку, уставленную хромированными ёмкостями – с закусками. Глаза разбегались от изобилия, но Инка, будто бы уже глазами и наевшись, взяла пару ломтиков рыбы и тушеных баклажанов.
– Эй, девушка, а почему так скромно? – спросили за спиной, и Инка обернулась. Позади какая-то толстуха в свободном платье венчала маринованным огурчиком курган из еды в своей тарелке. При взгляде на неё Инке вспомнилась миссис Клювдия из диснеевского мультика про Мак Дакка: круглое приплюснутое лицо, круглые слегка на выкате глаза, маленький носик, а под ним – широкий рот с губами, вытянутыми вперёд и сложенными на манер утиного клюва.
– Ой, простите! Обозналась, приняла вас за даму из нашей компании! – сказала толстуха. – Со спины похоже, у неё такой же палантин!
– Вряд ли такой же, – улыбнулась Инка. – Это батик, авторская работа.
– Да, теперь вижу. Но у неё он тоже такой воздушный и розовый с серым, я и попутала. А что вы так мало еды берёте? За всё же уже уплачено, кушайте!
– Спасибо, мне достаточно, – разглядывала «миссис Клювдию» Инка. Причёска у толстухи была странной, не вязавшейся с щекастым лицом: обесцвеченный до белизны ёжик волос, открывающий лоб и сверху увенчаный крупными солнечными очками, сдвинутыми на макушку. Погода тут, что ли, так людей располагает? То Митяй с ней по-свойски заговорил, теперь эта вот чревоугодница.
– А я тоже, вроде, и не очень голодная, – толстуха сделала приглашающий жест, и Инка пошла к столику следом за ней. – Но когда вижу столько классной еды, не могу удержаться, чтобы всё не попробовать. Меня, кстати, Лана зовут.
– А я – Инна.
– Слушай, а ты давно приехала? – спросила Лана, переходя на «ты» и поддевая кусок мяса. Курган на тарелке дрогнул, но устоял.
– Сегодня.
– Ты одна, что ли?
– Пока одна, а завтра мой… жених должен приехать, – споткнулась Инка о непривычное применительно к Николаю Евгеньевичу слово.
– Так ты сюда со своим самоваром! А я вот – в секс-туре.
– В секс-туре? Это как? – заморгала Инка.
– Ну, за сексом приехала. Здесь нас таких уже пятеро. Понятное дело, я про русских баб говорю, англичанок всяких и немок не считаю, как и с кем они кувыркаются, не знаю!
– А про наших знаешь? – разговор был настолько абсурдным, что Инка развеселилась.
– А то! Мы с девчонками впечатлениями обмениваемся, чтобы знать, с кем из местных крутить, а с кем – погодить. Здешние мужики – сказка. Любая баба для них – королева, а не прачка-кухарка, как для наших охломонов. Я уже второе лето сюда приезжаю, сексотерапию себе устраиваю! Ты обратила внимание на парнишку, который сегодня полотенца выдавал? – Лана шумно сглотнула, то ли прожевав, то ли вспомнив. – Это Селим, чудо что за мальчик. Ласковый, как телёнок, кожа просто шёлковая! Фарух ещё хороший мальчик, он бассейны чистит, я тебе его потом покажу.
– Спасибо, Лана, вряд ли мне потребуется, – отказалась Инка. Ей было дико слышать, как эта толстуха перебирает местных мужчин, словно закуски на шведском столе. – И вообще я как-то не очень понимаю, как можно предаваться… э… утехам, когда здесь семьи с детьми отдыхают.
– Да и пусть себе отдыхают! – Лана подцепила очередной кусок с тарелки, превращая курган в руины. – Они мне не мешают, я им – тоже. Мало ли чем я в своём номере занимаюсь, это моё личное дело!
– Слушай, мне сегодня в номер какой-то служащий приходил, – вспомнила Инка. – Вёл себя странно. Свет включал, кровать трогал…
– Среднего роста, плотненький, с усами, в малиново-зелёной униформе? – довольно точно обрисовала давешнего брюнета Лана, Инка кивнула. – Так это Керим, местный секс-гигант. Я с ним ещё не пробовала, а нашим девкам кому нравится, кому – нет. Наглый, говорят, слишком, прям как наши мужики. Да, кстати, ты учти на будущее – персонал при постояльцах в номер не заходит, если сама не вызовешь. Слушай, мне пирожного хочется. Тебе принести?
– Пирожного не надо, грушу принеси, пожалуйста, – попросила Инка, и Лана ушла к горке с десертами. Инка понаблюдала, как та замерла над тортами, выбирая, и вдруг испытала приступ гадливости. «Блин, как-то противно всё это – секс-тур, мальчики по выбору, обмен впечатлениями. Скотство. И обжорство такое – скотство!» Ей захотелось на воздух, подальше от этого скотского пиршества, и она ушла, не дожидаясь возвращения новой знакомой.
На улице совсем стемнело, зажглось освещение, и ночная территория по-прежнему походила на сказку, но уже на другую. Фонари над входами в коттеджи, пунктир круглых лампочек по кромкам бассейнов, веера пальм, перламутровые от подсветки, стволы, похожие на серые колонны – страна чудес, да и только! Сверху что-то упало Инке на голову и отскочило к ногам. Она нагнулась поднять – финик! Настоящий, вяленый, привычный. Инка съела неожиданное угощение и решила сходить к морю.
Территория отеля тянулась долго – она шла минут пятнадцать, прежде чем вышла на пляж, миновав ещё три бассейна, спуск, разделявший территорию на два уровня, рыбный ресторан у самого пляжа. Ресторан, несколько столиков под навесом, плотно занятых людьми, был залит светом. На границе пляжа горели низкие фонарики, а дальше начиналась темнота, после света почти непроглядная.
Инка перешагнула фонарики и пошла подальше от ресторана. Вскоре глаза привыкли и стали различать детали: линию берега, силуэты зонтиков, лежаки, составленные кучей. Добавлял подсветки и месяц, уже выбравшийся на небо и властно умостившийся кверху рогами среди крупных мохнатых звёзд.
– Мамочки мои, как красиво! – пошептала Инка, взяла один из лежаков, и поставила его поудобнее. Села и стала смотреть на звёзды. Они горели золотом на чёрном бархате, слегка мерцая в непривычных глазу созвездиях. Море, хотя и мелкое по щиколотку, шумело волной, как настоящее. И вскоре это всё – шум волн, свет звёзд, чернота неба, диск луны – стало сливаться для неё в красивую и торжественную мелодию, песнь вселенной…
Она даже звуки флейты услышала, и эти звуки даже стали приобретать какую-то форму… Но тут в мелодию диссонансом влился шорох песка под чьими-то ногами, и Инка очнулась. По пляжу шёл мужчина. Увидев её, замедлил шаги и подошёл.
– Бонжюр!
– Добрый вечер.
Мужчина быстро заговорил по-французски, а Инка помотала головой, опять коря себя за незнание языков и на всякий случай улыбаясь
– Я вас не понимаю.
Тот кивнул, сел рядом с ней на лежак и опять заговорил. На этот раз Инка для разнообразия кивнула и повторила
– Простите, но я не говорю по-французски.
Мужчина простил. Он схватил её за руку и крепко стиснул, а потом опять заговорил что-то, прижимая Инкину руку к своей футболке возле сердца. И тут Инка испугалась. Темнота, пустынный пляж и этот не известно кто, который, похоже, распалился не на шутку. Вон как курчавой башкой трясёт, усы топорщит! «Мамочки, – мелькнуло панически, – не хватало ещё, чтобы меня прямо тут изнасиловали!» И она заорала, вырываясь, разом забыв и про деликатность, и про незнание языков
– Да что ты ко мне привязался, козёл паршивый! Русским языком тебе говорю: не понимаю я тебя! Блин, так хорошо сидела, на звёзды смотрела! Явился, звали тебя! Отвали, урод, кому говорю!
Но незваный ловелас от её крика пришёл в такой экстаз, что схватил Инку за плечи с явным намерением целоваться.
Егор наблюдал за этой женщиной с четверть часа. Она вышла на пляж из-за ресторана, вытащила лежак из кучи остальных, села лицом к морю и сидела почти без движения, запрокинув голову к небу. «Ждёт кого-то? Или просто так сидит, смотрит на звёзды?» – подумал он лениво. Сам Егор смотрел на звёзды и усталость, наваливающаяся обычно к концу дня, уходила, утекала куда-то в сторону Млечного пути. Тридцати минут одиночества на ночном пляже ему обычно хватало на передышку, после которой можно было работать дальше и весь оставшийся вечер продолжать тормошить и развлекать постояльцев отеля. Это стало ритуалом, и даже сегодня, в выходной, наплававшись за день с Люсьен, он пришёл сюда за покоем. Разглядеть лица женщины Егор не успел в полумраке, да, в общем-то, не очень и пытался. Осталось ощущение, что не старуха – походка, когда она прошла мимо, не заметив его за баррикадой лежаков, была лёгкой. И теперь дама сидела в двадцати шагах от него, глазела на звёзды, кутаясь в какую-то шаль и абсолютно не нарушая покоя этого места. И Егору вскоре даже почудилось, что в воздухе зарождается торжественная, красивая мелодия.
Когда по пляжу со стороны соседнего отеля к ней подошёл Мишель, Егору стало досадно. «Всё-таки, ждала!» – подумал он, поморщившись от того, что становится невольным свидетелем свидания этого Казановы с женщиной, которой Егор уже успел, оказывается, придумать романтический образ. Незнакомка в ночи под звёздным небом… А всё, как всегда, гораздо прозаичнее: дамочка положила глаз на Мишеля, видимо, днём брала у него уроки дайвинга. Ну и сговорились ребята насчёт других погружений. «Ох, как бы отползти поделикатнее, чтобы не помешать?»
Он стал прикидывать путь отползания из нагромождения лежаков, краем уха слушая, как Мишель тараторит про романтическую встречу и про то, не будет ли мадемуазель возражать, если он присядет рядом. Мадмуазель что-то пробормотала, по-видимому, не возражая, потому что Мишель уселся рядом и затараторил про красоту глаз, сравнимую с красотой звёзд, которые в них отражаются, и про нежность кожи, сравнимой с нежностью ветерка, который их сейчас обвевает. «Вот ведь, поэт! – усмехнулся Егор, – Хоть записывай за ним. Но что-то мадемуазель ведёт себя неадекватно». Мадемуазель же стала вырываться из рук пылкого француза, а затем заорала на чистом русском языке
– Да что ты ко мне привязался, козёл паршивый! Русским языком тебе говорю: не понимаю я тебя! Блин, так хорошо сидела, на звёзды смотрела! Явился, звали тебя! Отвали, урод, кому говорю!
«Вот тебе и глаза-звёзды!» – Егор чуть не заржал в голос. Мишель же, видимо, распалившись не на шутку, её словно и не слышал. Егор понял, что пора вмешаться и встал во весь рост, загремев лежаками
– Мишель, прекрати, – сказал он по-французски. – Ты же видишь, мадемуазель не настроена на романтические отношения
Француз отпрянул от девушки и закрутил головой.
– А, Жорж, это ты. Ты ведёшь себя не по-мужски, подкрадываясь в темноте и срывая мне свидание!
– Прости, что помешал, но я услышал, что мадемуазель тебя прогоняет.
– Мамочки мои, теперь их двое! – воскликнула мадемуазель, вскочила с лежака и отбежала к морю. По голосу в котором звенели панические ноты, Егор понял, что она молодая и явно не искательница пляжных романтических приключений.
– Девушка, не бойтесь, это какое-то недоразумение – сказал Егор по-русски ей, и по-французски – Мишелю. – Извинись немедленно, если не хочешь скандала. Она напугана.
– Пардон, мадемуазель, – француз прижал руки к сердцу, – я не хотел вас пугать. Я всего лишь хотел скрасить ваше одиночество!
– Что он говорит? – спросила девушка у Егора.
– Просит прощения. Не сердитесь на этого дурака. Он решил, что вы ищете романтических приключений. Тем более, вы не возражали, когда он попросил разрешения присесть рядом.
– Да я не говорю по-французски! Как я могу возразить! – вдруг рассвирепела девушка, махнув своей шалью, как птица крыльями. – Боже мой, что за вертеп! Куда я вообще попала! Невозможно к пляжу выйти – тут же какие-то мужики набрасываются! Вы тут что, все поголовно сексуально озабоченные?
– Не все, честное слово, не все, – Егор старался говорить спокойно, по голосу девушки было слышно, что она вот-вот расплачется. – Хотите, я провожу вас в номер? Или на концертную площадку, там шоу начинается.
– Хватит мне на сегодня шоу, – девушка зябко завернулась в свою шаль. – Проводите меня к ресторану, а то я заблужусь с непривычки. А оттуда я дорогу помню.
Она прошла мимо пустого лежака – Мишель уже успел ретироваться – и молча пошла дальше, и Егор пристроился рядом, подлаживая под неё шаг.
– Вы извините, что так вышло, – сказал он, помолчав немного. – Просто здесь одинокая женщина сразу расценивается как искательница романтических приключений.
– Как же я ненавижу этот ваш мужской шовинизм, – его спутница плотнее закуталась в свою тряпку, и Егор при свете фонарей увидел, что это что-то вроде полупрозрачного нежного и красивого широкого шарфа. – Если мужчина один на пляже – это нормально. А если женщина – значит, ищет себе приключений.
– Ну, просто одинокие женщины именно так чаще всего себя и ведут, вот Мишель и попытался… э…предугадать ваше желание.
– Желание у меня было одно – посмотреть на звёзды, – устало сказала девушка. – И я не одинокая. Завтра приезжает мой жених. Понятно?
– Понятно, конечно. Извините ещё раз. И если какие проблемы – обращайтесь. Меня Егор зовут, я старший аниматор. Меня днём можно найти возле круглого бассейна.
– Хорошо, Егор. Спасибо. Дальше я пойду сама.
Девушка ушла, почти сразу скрывшись за светом фонарей. А Егор весь вечер, пока смотрел шоу заезжих гастролёров – у его аниматоров был выходной, и эти ребятки, так себе самодеятельность, заполняли паузу – не мог избавиться от тягучей вины. Как будто он должен был не просто защитить эту девушку от сластолюбца Мишеля, но и не позволить ему спугнуть ту мелодию. Теперь он был уверен, что мелодия, послышавшаяся ему на пляже, действительно почти звучала.

Глава 4
 «Бог ты мой, что за день такой сложился! Спать, скорее спать, чтобы наступило завтра, и приехал Николай Евгеньевич, и я перестала быть одинокой женщиной, добычей для местных секс-гигантов!» – Инка стояла под душем, и хотя распылитель поливал её горячими тугими струйками, тело всё равно сотрясало от озноба. Её тошнило, страх и ужас от только что пережитого на пляже, от ситуации, чем-то схожей с уже бывшим в её жизни – сейчас завалят и отымеют, ничего не слыша и не видя, кроме собственной похоти – выходили мелкой дрожью, от которой даже зубы постукивали. Самым ужасным было, что она очень явственно ощутила желание этого приблудного француза и никак, никак не могла ему растолковать, что он ей неприятен
Инка яростно растиралась поролоновой гостиничной губкой, словно хотела содрать с себя этот странный, невозможный, тяжёлый день: сначала утренний звонок Николая Евгеньевича, потом этот парень, как там его, вручивший ей документы и билеты и посадивший на электричку до аэропорта, потом первый в её жизни таможенный контроль со строгими и неулыбчивыми людьми в форме. Потом перелёт, толкотня в аэропорту Хургады, неразбериха с марками, которые надо было покупать и клеить в паспорт – это и называлось визой. И вот в отеле она вроде бы расслабилась, даже волноваться перестала – и, пожалуйста, рано успокоилась.
От растираний и горячей воды кожа стала красной, и Инка, наконец, перестала трястись. Она вылезла из ванной, ещё раз проверила запоры на балконной и входной дверях и юркнула под одеяло ближайшей кровати. «Николай Евгеньевич приедет, захочет, наверное, их сдвинуть», – подумала она, зевая, и вскоре стала проваливаться в дрёму. И тут почувствовала, что кто-то ползёт по животу. Инка хлопнула по животу рукой, моментально проснувшись, и включила свет – посмотреть. В пальцах скорчился крупный придавленный коричневый муравей. Она вылезла из кровати и откинула одеяло. По простыне путешествовала ещё парочка. «Что за напасть!» – Инка стряхнула муравьёв на пол, перетрясла постель и опять забралась под одеяло. Полежав спокойно с четверть часа она почти уснула, как опять почувствовала, что по ней ползут. На этот раз – по бедру.
Инка вскочила на ноги и вновь подняла одеяло. На этот раз муравей был один, без приятелей. «Да что ж это они меня, на муравейнике поселили?» Инка задрала одеяло на другой кровати – чистая постель, без насекомых. И завалилась спать туда. В третий раз щекотание по голени она почувствовала уже сквозь сон. «Ну что же делать, а? – Инка села на кровати, выкидывая прихлопнутого муравья. – Как спать на муравейнике? Вдруг в ухо ночью залезут? Бывали же случаи… Может, в диване муравьи не живут?» Она перетащила простынь с одеялом на диван, легла – было слишком мягко и не очень удобно.
В четвёртый раз муравьи добрались до неё – и взобрались – уже под утро. Поймав на ноге очередного щекотавшего её коричневого нахала, Инка проснулась и поняла, что больше не уснёт. Часы показывали пять утра, и она решила опять сходить к морю, рассудив, что здесь муравьи спать всё равно не дадут, а там, в такую-то рань, ей вряд ли кто встретится.
Она угадала – в начале шестого утра территория отеля была почти безлюдной. Инке только пару раз попались служащие в оранжевых униформах, наводившие чистоту возле бассейнов. Пляж тоже был чистым и абсолютно пустым, лишь лежаки грудились возле пляжных зонтиков забавного вида. Инка остановилась, разглядывая: соломенные плоские шляпы нахлобучены примерно на четверть высоты палок, отчего середина вспучилась высоким шпилем и зонтики получились устремлёнными к небу, как маленькие ракеты. Вот-вот взлетят!
Инка прошла через этот «космодром» к морю, поближе к воде. Дно, плоское и как будто цементное, действительно, близко просвечивало сквозь прозрачную воду. Инка разулась и осторожно вошла, проверяя глубину. Ну, не по щиколотку, конечно. Чуть выше колена.
Справа от неё слегка покачивался на волнах понтон: сине-белая дорожка, проложенная поверх воды, вела далеко от берега и где-то там, вдалеке, заканчивалась едва видной широкой площадкой. «Наверное, это мост на глубину», – решила Инка и пошла исследовать глубины.
До площадки, держась за верёвочные перильца качающегося понтона, пришлось топать довольно долго, не меньше четверти часа. И всё это время море, всё также показывая близкое ровное «цементное» дно, оставалось мелким. Наконец, Инка ступила на саму площадку, дошла до края, заглянула… Тут дно тоже было видно, правда, на гораздо большей глубине. И теперь оно было не ровным, а в каких-то гребнях, острых даже на вид. «Да, похоже, тут надо купаться в обуви, – хмыкнула Инка и посмотрела на свои сабо. – Нет, не в такой. Тапочки нужно было брать резиновые, вот что! Ладно, хотя бы посижу». Она села на край понтона, опустив босые ноги в тёплую морскую воду. Площадка плавно покачивалась на волнах, с моря тянуло приятным прохладным ветром, и очень скоро Инку охватило такое умиротворение, словно никаких забот в её жизни не было, нет, и не будет. «Хорошо-то как, господи!» – она откинулась на спину и теперь покачивалась вместе с волнами и глядела в небо, пока ещё пепельное. Потом небо стало голубеть, Инка спохватилась, что не знает, сколько прошло времени. И начала собираться обратно.
К берегу она шла навстречу восходу. Ей было немного странно, что солнце встаёт не над морем, как это обычно рисуется на картинах, а над берегом. И небо в той стороне всё ещё сохраняет пепельно-розовый оттенок.
Прогулка получилась довольно долгой. И теперь, возвращаясь в номер, Инка была уже не единственной ранней пташкой: кое-кто из отдыхающих стал попадаться на пляже. Какая-то молодая женщина купала малыша, войдя с ним в море. Ему, голому карапузу в панамке, хватало глубины как раз по грудь. С берега за ними наблюдал мужчина в спортивном костюме: разминался и поглядывал, одновременно делая махи то правой, то левой ногой. Появился первый народ и у бассейнов, которых Инка, решив пересчитать, насчитала аж пять штук. Возле одного из бассейнов она остановилась, заинтересовавшись табличкой. На табличке был нарисован человек в плавках и с бутылкой в руке, перечёркнутый косым крестом. Рядом – надпись на пяти языках. Судя по русскому тексту, – запрещающая купаться в пьяном виде. Рядом, в столбик – ещё куча запрещений: не нырять, быть осторожным на мокром бортике, не мусорить у бассейна, и… она не поверила своим глазам – не мочиться в воду. Инка стала отыскивать то же самое на других языках. По-английски – не нашла, других не знала, но заметила, что английский, итальянский, французский и немецкий тексты были короче ровно на один пункт. Инна заподозрила, что именно на этот. И тут её окликнули
– Инна, с добрым утром!
Она остановилась и оглянулась. У борта в шезлонге возлежало толстое тело в чёрно-желтом, осиной расцветки, купальнике и приветливо махало ей рукой. «Лана, вчерашняя знакомая из столовой» – узнала Инка белёсый ёжик волос. И подошла.
– Привет.
– Что, тоже не спится? – Лана села, сдвинула очки на макушку и показала на место рядом с собой.
– Да вот, захотелось с утра к морю сходить. Только мелкое тут оно, – Инка огляделась, нашла свободный лежак и, подтянув его поближе к Лане, села.
– Да не то слово – лужа! – согласилась Лана и легла обратно. – Только в бассейне и купаюсь.
– Слушай, я тут увидела… Специально к русским туристам просьба не писать в бассейн. По-моему, к нам тут относятся как-то пристрастно!
– Да ладно, нормально относятся. Только если наши мужики, козлы, налакаются и в воду лезут, а потом расслабляются и вылезать не хотят, что с ними делать?
– Ну, зря ты так… Наверное, это больше к детям относится.
– Да хоть к кому – записки эти – фигня, кто их читает. Они, я слышала, в воду какую-то химию добавляют, и если кто напустит – вокруг него вода зелёной становится. Умора, да? Сразу видно, кто нашкодил! Видно, вокруг наших вода то и дело зелёная, раз по-русски про «не ссать» написали!
– Фу, сразу расхотелось в воду лезть, – передёрнула плечами Инка. – Лучше уж в море, на мелководье.
– Ты лучше приходи по отливу рыбок посмотреть. Красивые! Прямо как из аквариума, только большие.
– А когда отлив? – заинтересовалась Инка. Рыбок она пыталась увидеть в это утро, но ни одна не показалась, пока она бродила по понтону от берега и обратно.
– А после трёх и начнётся. Весь отель сбегается. Только ты босиком в воду не лезь – тут кораллы, порежешься. Слушай, а как тебе вчерашнее шоу? Правда, ребята – просто цыпочки!
– Я не была на шоу, спать ушла почти сразу после ужина, – сказала Инка и, подумав, добавила. – Я на пляж ходила вечером, на звёзды поглядеть. И ко мне какой-то хмырь привязался, еле отбилась.
– Да ну, правда что ли? – приподнялась на локте Лана. – Что за хмырь?
– Какой-то француз. Решил, видишь ли, что если я одна «на пляжу сижу», значит, на романтические знакомства напрашиваюсь. Такое настроение испортил, козёл!
– Слушай, Ин, как интересно. Француз… – мечтательно протянула Лана. – Француза у меня ещё не было. Говорят, любовники они – потрясающие. Слушай, а ведь это идея! Сижу, такая, смотрю на звёзды, а он подходит…
«Если решиться после вчерашнего, – хмыкнула Инка. – Впрочем, глядишь, в этот вечер повезёт. Обоим».
– А я так чудно время провела! – продолжала Лана. – Такой мальчик мне вчера попался! Так массаж классно делает! Такой ласковый!
– Лана, ты извини, но мне уже пора, – поднялась Инка, не желая слушать подробности про Ланины сексуальные эксперименты. – Я ещё душ хочу принять до завтрака. И вообще, голова что-то разболелась.
– Это от воздержания, – хмыкнула толстуха, но Инка уже не слушала, – спешила в номер.
Номер выглядел так, словно в нем ночевала развесёлая компания: обе кровати разворошены, ком одеяла на диване. Инка закинула постель обратно на кровать, решив позднее, после завтрака, всё-таки исследовать, откуда берутся муравьи. Может, у них гнездо где-нибудь под матрасом?
Завтрак был чуть менее изобильным, чем ужин, но тоже достаточно роскошным. По крайней мере, фруктов и десертов было не меньше, чем вчера, и Инка с удовольствием присовокупила к омлету апельсин, яблоко и пирожное со взбитыми сливками. Она ела медленно, не торопясь и приглядываясь к публике. Речь со всех сторон доносилась разноязыкая – итальянская, французская, английская, немецкая. Но всё-таки преимущественно – русская. И весь народ держался парами-тройками. А таких, как она, одиночек, что-то не наблюдалось. Инка неторопливо снимала ложечкой взбитые сливки с бисквита, и вдруг очень остро почувствовала своё одиночество. Сидит тут одна, за тридевять земель от дома, в отеле с каким-то странным отношением к одиноким женщинам, пирожное трескает. Скорее бы уже Николай Евгеньевич прилетал, с ним как-то спокойнее. По крайней мере, он таких отелей сотни две на своём веку перебрал, сам рассказывал. И с ним жизнь вернётся в более-менее привычную колею, а желанный отпуск у моря перестанет напоминать какие-то сомнительные похождения.
Из ресторана Инка ушла одна из последних, перед закрытием. Подумала было сбегать на ресепшн, покараулить – а вдруг Николай Евгеньевич вот-вот приедет! Но решила не глупить: даже если он вылетел утренним рейсом, в Хургаду прибудет не раньше двенадцати, да пока таможню пройдёт и до отеля доберётся – час уже будет. Не сидеть же ей, как сироте или собачонке какой, у порога, минуты считать! Лучше найти какое-нибудь занятие, чтобы время быстрее летело.
Занятия предлагались тут же, целым списком на стенде у ресторана: аква-аэробика, танец живота, теннис, водное поло, ручная роспись кружек и тарелок. Последнее её заинтересовало – Инка с весны пристрастилась разрисовывать акриловыми красками литровые банки. Вернее, не совсем банки, а вазы, которые она из них делала. Была у неё своя технология: пластиковая бутылка плавится, тёплая масса быстро, пока не остыла, лепится фигурным краем на горлышко банки. Потом эта конструкция разрисовывается и получается нечто вполне приличное. Инка такими вазами одарила всех и своих подружек, и бабулиных. Те ахали – авторская работа, Инка радостно смущалась, а бабуля оставалась довольной, что «дёшево и сердито». Занятия с красками начинались через двадцать минут, и Инка отправилась искать павильон, отмеченный на стенде крестиком.
Павильон оказался навесом, крышей на нескольких столбах, под которой разместились столы с посудой и баночками с краской. Разрисовывать посуду собрались в основном подростки, хотя было и несколько взрослых женщин. Аниматор, приятная девушка в белой бейсболке с названием отеля и голубой футболке с белым цветком по центру груди, предложила всем выбрать по посудине. Инка облюбовала девственно белую плоскую тарелку из толстого фаянса. Потом девушка показала, где брать кисти, куда их макать и как наносить рисунок. Рисунки она показывала простейшие: волнистые линии, горохи, спирали, четырёхлепесковые цветочки, остренькие листочки. Народ старательно копировал их на свои посудины.
«Нет, цветочки с листочками слишком примитивно, – думала Инка, наблюдая, как пацан лет десяти так старательно выводит синие загогулины по краю своей тарелки, что даже язык вывалил на сторону и прикусил. – Надо что-нибудь поинтереснее!» И она, подумав, взяла кисти, придвинулась поближе к нужным баночкам, и вскоре на её тарелке заплескались волны, завыпрыгивали из воды пока не виданные, но уже воображённые рыбы. А над этим действом весело сияло жёлтое солнце, хитро прищурившее один глаз.
– Ух ты, класс! Тёть, а вы художница, да? – старательный мальчишка уже закончил свои загогулины и теперь восторженно глазел на Инкин экспромт.
– Нет, мальчик, – улыбнулась Инка. – Просто я немножко умею рисовать такими красками.
– Класс! А вы можете на моей тарелке нарисовать дельфина и написать «Привет с Красного моря?»
– Не знаю, я не уверена насчёт дельфина, – рассмеялась Инка. – И потом, разве они живут в Красном море?
– Они в любом живут, – авторитетно заявил мальчишка.
– Да? Но я всё равно вряд ли смогу нарисовать дельфина.
– А написать сможете? – мальчишка показал ей на свою тарелку, на дне которой красовалась синяя надпись: «Превет с Краснова моря». – А то я ошибок наделал…
– Давай сюда твои ошибки, – решилась Инка, явственно увидев, как спасти положение. Она несколькими широкими мазками «утопила» буквы в синих волнах, а оставшуюся торчать на поверхности заглавную «п» превратила в кораблик с парусом. Сверху нарисовала залихватскую спираль солнца. А «Привет с Красного моря» пустила дугой сверху, под ободком.
– Ух ты, здорово! – расцвёл мальчишка. – Спасибо, тётя. Мам, смотри, что мы вместе с тётей нарисовали!
Он кинулся показывать к одной из женщин, вокруг сгрудились ещё зрители, и Инка, чувствуя себя неловко от того, что вот-вот все начнут обращать на неё внимание, потихоньку сбежала из-под навеса.
– Неужели у вас так плохо получилось рисовать, что вы потихоньку сбегаете? – спросили её, и Инка обернулась. Высокий парень в такой же, как у девушки-художницы, синей футболке с цветком и белой бейсболке с названием отеля, смотрел на неё с улыбкой, как на хорошую знакомую. Инка пригляделась…
– Здравствуйте. Это вы меня вчера с пляжа провожали?
– Я. Как спалось на новом месте?
– Знаете, плохо. По мне всю ночь ползали муравьи!
– С ними это случается, особенно если вас на первом этаже поселили. Пойдите на ресепшн, пожалуйтесь, они, пока вы гуляете, обработку в номере проведут.
– Хорошо, – кивнула Инка. – Меня, кстати, Инной зовут. А вы… Егор, да?
– Егор.
На ресепшн было людно – одна партия отдыхающих собиралась уезжать, вторая приехала и собиралась размещаться. Впрочем, просторный дворцовый холл без проблем растворил в себе эту людскую массу, которая лишь у стойки администраторов создавала некоторую толчею. За одним из столиков в холле Инка увидела своих вчерашних случайных знакомых: шкафообразного Митяя, его монументальную жену и странно худенького при таких родителях мальчика. Судя по трём внушительным сумкам у ног, они собирались уезжать. А Инка, поняв, что у ресепшн толкутся вновь прибывшие, и услышав, что говорят они по-русски, прибавила шагу: а вдруг?
Но «вдруг» не случился – Николая Евгеньевича среди этих людей не было.
– Чем могу помочь? – улыбнулась ей девушка-администратор.
– Понимаете, у меня муравьи в комнате, всю ночь по мне ползали, спать мешали…
– Номер? – с пониманием кивнула девушка и приготовилась записывать. Инка назвала, а потом спросила
– А вы не знаете, рейсы из Москвы сегодня будут?
– Вот эта группа с московского чартера, – показала рукой администратор, отвлёкшись от клавиш компьютера.
– Здесь его нет… Понимаете, я…э… жениха жду. Он задержался, должен сегодня прилететь. И я не знаю, когда его встретить.
– Так позвоните!
– У меня мобильный здесь не принимает…
– Позвоните из номера. Правда, это дороговато, пять долларов минута, но если что-то очень срочное, связаться можно. Выход на Россию через плюс семь!
– Спасибо, – понуро кивнула Инка, а девушка, рассмотрев что-то на мониторе, спросила.
– Да, кстати, вы в курсе, что ваш номер без предоплаты идёт?
– Простите? – не поняла Инка.
– Ваш номер должен быть оплачен по убытию. Обычно здесь в отелях другая практика, турагентства всё вносят заранее. А вы, похоже, сами места бронировали, без посредников.
– Я не знаю… Это Николай Евгеньевич всё оформлял… – растерялась Инка.
– Ваш жених? Хорошо, когда он прилетит, я ему напомню, – улыбнулась администратор, но Инке в её голосе послышалось какое-то сомнение, и она сказала, убеждая то ли её, то ли своё сжавшееся в тревоге сердце.
– Конечно-конечно. Он приедет сегодня вечером, и сразу всё решит! Скажите, а сколько стоит наш номер?
– Сто долларов сутки. Сутки считаются от полудня до полудня.
– То есть сейчас, – взглянула Инка на часы, – пошли вторые сутки?
– Совершенно верно. Я оставила вашу заявку, через полчаса к вам придут выводить муравьёв.
Девушка занялась кем-то из прибывших туристов, а Инка отошла к свободному столику и опустилась в кресло на гнутых кованых ножках. Стол тоже стоял на кованых ножках, и в сочетании с подушками кресла, гобеленовыми в бледный цветок, и светлым деревом столешницы чёрный металл выглядел очень стильно. Но Инке было не до стиля. Она справлялась с захлестнувшей её паникой. Дело приобретало препоганый оборот. Если Николай Евгеньевич не прилетит, плату за отель потребуют с неё. А ей платить нечем. Девять дней, восемь ночей, минимум восемьсот долларов. А у неё есть только триста, все её накопления на несостоявшийся Париж, которые она взяла с собой на всякий случай. «Блин, на всякий, но ведь не на такой! И что мне делать, если Николай Евгеньевич не появиться? Ну, за три дня я заплачу. А дальше? Где жить ещё пять дней, без денег? В аэропорту бомжевать, дожидаясь обратного рейса? Или может, прямо сейчас обменять билет и вернуться домой?»
– Девушка, а можно вопрос? – Инка опять подошла к приветливой администраторше. – Скажите, а могу я с вашей помощью обменять обратный билет на более близкую дату?
– В принципе, можете, – кивнула та. – Только если вы летите обычным рейсом. А если чартером, то такие билеты не меняют.
– Спасибо, – помрачнела Инка. Получалось, что если Николай Евгеньевич не приедет, выход у неё один – завтра же выметаться из отеля, отдав двести долларов, а на остальные сто как-то жить неделю до вылета. «Ладно-ладно, не паникуй! – приказала себе Инка. – В конце-концов, ничего ещё не случилось. Он обязательно приедет, и вечером мы вместе посмеёмся над этими страхами».
Она действительно попыталась дозвониться ему из номера, но ничего у неё не получалось – трубка передавала отдалённые шорохи, номер не соединялся. И страх не ушёл, сидел занозой и отравлял отдых, который теперь точно превратился то ли во времяубивание до прибытия Николая Евгеньевича, то ли в медленную дорогу к краху, с которым ей придётся разбираться в случае, если он не приедет.

Глава 5
– Эй, подруга, привет! Приехал твой самовар?
Инка открыла глаза – возле её шезлонга стояла Лана всё в том же жёлто-чёрном полосатом купальнике и солцезащитных очках поперёк белёсого ёжика волос.
– Нет ещё, вечером приедет. – Инка села, огляделась и удивилась: ещё совсем недавно у бассейна было втрое больше народу. А теперь почти все лежаки пустуют. – Слушай, а куда все подевались? На тихий час разошлись?
– Так ведь три часа уже, на море отлив! Народ на рыбок смотрит.
– Ой, а я и забыла! – подскочила Инка, обрадовавшись, что нашлось занятие. Лежать вот так в полудрёме и подгонять минуты до вечера, до приезда Николая Евгеньевича, было уже невмоготу. – Я тоже пойду смотреть!
– Тапочки надень резиновые, или кеды какие-нибудь, – напомнила Лана. – И фотик возьми.
– А у меня нет… – растерялась Инка.
– Чего нет? Тапок или фотика?
– Ничего…
– Тапки на берегу можно купить, за двадцать долларов, – сообщила Лана, улеглась на освобождённый Инкой шезлонг и переместила очки с макушки на нос. И сразу стала похожа – чёрно-жёлтые полоски на тугом теле, круглые чёрные глаза – на гигантскую осу. – Только баловство это, доллары тратить на хрень, которая у нас в Воронеже на рынке сто рублей стоит, – прожужжала «оса».
– Ну, а что делать? – Инка прикинула в уме, что двадцать долларов за тапки на резиновом ходу, действительно, слишком много. Тем более, вдруг ей всё-таки придётся на эти двадцать долларов жить…
– А, вон, хочешь, мои сланцы возьми, – Лана показала на свои резиновые жёлтые шлёпанцы на платформе. – У тебя какой размер?
– Тридцать шестой…
– А у меня тридцать седьмой. Нормально, не слетят.
Инка подумала немного и обменяла свои сабо на её шлёпанцы.
– Спасибо. Я быстро! Туда и обратно, ладно?
– Иди, иди. Я пока позагораю, – отпустила её Лана, переворачиваясь на живот и показывая рыхловатую бронзовую спину в мясистых родинках.
Пока Инка спешила к морю, ей почему-то представлялось, что выйдет она на пляж, а там толпятся отдыхающие и глазеют на рыб, которые приплыли к ним на мелководье. На берегу моря, действительно, было людно. Но в воду не глазел никто. Люди загорали на пляже под зонтиками-«ракетами», сидел за столиками пляжного кафе, потягивая напитки через соломинки. Малыши возились в песке, лепили замки и кулички. И лишь немногие шли по понтонному настилу в море, туда, где Инка была утром. Она тоже пошла, и уже через несколько шагов увидела первых рыбок. Узкие, жёлтые, с тёмной полоской вдоль спинки они мелкой стайкой в три особи плавали справа от понтона, удивительно синхронно разворачиваясь то в одну строну, то в другую. Инка понаблюдала пару минут, потом пошла дальше, и вскоре увидела других рыбок: тоже жёлтых, но поярче, с белым пятном и чёрными полосками возле глаз. Эти рыбки были чуть крупнее и плавали парой. Она пошла дальше, всматриваясь в прозрачную воду, но больше никого не увидела до самой площадки в конце понтона.
И тут оказалось, что она почти правильно представляла глазеющую толпу. Примерно такую картину она и застала: народ стоял в море, доходившем до колен, и таращился в воду. Инка тоже спустилась в воду, и побрела, придерживая полы сарафана. Идти было трудно – дно ощущалось под ногами острыми гребнями, идти было твёрдо и неудобно, да ещё и Ланины тапочки, намокнув, начали елозить, и стопа то и дело норовила выскользнуть. Но тут к её ногам подошли такие рыбы, что Инка тут же забыла про неудобства и пригнулась к воде, чтобы рассмотреть их поближе. Рыбы были крупными, размером с карасей, иссиня-чёрными, с яркими голубыми точками на голове.
– Ой, Миш, глянь, какие! – вскрикнула женщина справа от Инки. Чёрные рыбки уплыли, Инка повернулась на голос и увидела других рыб. Тоже крупных, но желтовато-крапчатых. Она медленно шагнула в ту сторону, стараясь не оступиться на гребёнчатом дне и не растерять скользких тапок. Рыбы покрутились, показывая спины, а потом исчезли. Инка так и брела по морю, почти не отвлекаясь на ставшие настоящим мучением Ланины шлёпанцы и вперив взгляд в тёплую прозрачную воду. К её ногам то и дело подплывали разноцветные рыбки: мелкие и крупные, круглые и узкие, оранжевые, жёлтые, голубые, красные. С такого ракурса, сверху, смотреть на рыб было непривычно. И в то же время то, что они вот так, запросто, плавали возле ног и не боялись, и шевелили плавниками, показывая пёстрые спины, а иногда – и бока, удивляло, восхищало и придавало происходящему лёгкий привкус сновидения. Люди рядом, стоящие и бредущие по неглубокому морю в доброй паре километров от берега (кое-кто из мужчин – в масках для подводного плавания) – только добавляли нереальности происходящему.
Когда неожиданно юркая волна ударила её под коленки, Инка очнулась от этого наваждения и замахала руками, удерживая равновесие и выпуская полы сарафана, которые радостно окунулись в тёплую воду и заколыхались на поверхности. А Инка почувствовала, что устала. Что ступни, измученные борьбой с неровным дном и вёрткими тапками, просто горят. И повернула обратно к понтону.
Идти обратно на берег пришлось босиком – тапки, утыканные массажными пупырышками, превратились в пыточный инструмент для натёртых мокрой резиной ступней. Она шла, стараясь не наступать на особенно чувствительные места. И всё равно ощущала ими и нагретую пластмассу понтона, и обжигающий жар пляжного песка, и раскалённый асфальт дорожки. Последнюю часть пути она прошла почти на цыпочках – так было не больно. И мечтала, как обуется в свои родные сабо – мягкие, кожаные, удобные. Но, доковыляв до бассейна, где её должна была ждать Лана, Инка не увидела ни сабо, ни своей новой знакомой. «Не дождалась. Наверное, я слишком долго ходила. Или, может быть, она отошла на минутку и сейчас придёт?» Инка бросила злополучные шлёпанцы под лежак, сняла сарафан, нырнула в бассейн, и, остужая натруженные ноги, поплыла.
Плавала она с полчаса – Лана не появилась. И Инке пришлось смириться с неизбежным. Она обула обратно жёлтые шлёпанцы на отдохнувшие ноги и поковыляла в номер готовиться к ужину, убеждая себя, что Лана, наверное, найдёт её в ресторане.
Обуться Инке пришлось в босоножки на шпильке. Выбирать не приходилось: ещё из обуви остались только кроссовки и ботинки, в которых она прилетела из осенней Москвы. Впрочем, к вечерней форме одежды – юбке в пол, однотонному топу и вчерашнему палантину – босоножки подошли преотлично. И ноги в них почти не болели. Инка прогуливалась на этих шпильках по столовой, выглядывая Лану. И даже на галерею второго этажа поднялась. Но толстухи нигде не было. «Ладно, завтра у бассейна встретимся, разберёмся!» – решила Инка, наскоро поела и поспешила на ресепшн. Почему-то ей показалось, что Николай Евгеньевич уже там. Она даже почти увидела, как он сидит у столика с коваными гнутыми ножками и заполняет анкету постояльца.
За столиком, действительно, кто-то сидел. Но этот крупный краснолицый блондин с белёсыми ресницами Николая Евгеньевича не напоминал даже издали. Инка понуро пересекла холл и вышла в двери с другой стороны здания. У цветка-фонтана, красиво подсвеченного фонарями в ранних египетских сумерках, стоял автобус, в который грузились последние пассажиры. Водитель закрывал багажный отсек. «В аэропорт повезёт», – поняла Инка, и вдруг в одном из освещённых окон увидела Лану. И замахала руками
– Эй, Лана! Ты куда? А сабо? Где мои сабо?
Та заулыбалась в ответ и тоже помахала – мол, всего хорошего. Инка оторопела, а водитель уже закрывал двери салона, и автобус, медленно развернувшись, повёз толстуху в аэропорт. В Инкиных сабо.
– Господи, да что же всё так гадко складывается, а? – прошептала Инка, чувствуя, как на глаза наворачиваются слёзы. То, что толстуха стянула её обувь, удобную, мягкую, любимую, прикупленную по случаю на распродаже в фирменном бутике, стало последней каплей. И напряжение, которое накапливалось в Инке весь день и с которым онка как-то до сих пор справлялась, вдруг лопнуло, как созревший фурункул. Она взобралась на бортик дурацкого каменного цветка-фонтана, уселась и зарыдала, чуть ли ни в голос, уткнувшись носом в колени, подтянутые к лицу. Всё, всё было против неё! И угораздило же её оказаться в чужой стране одной, без денег, без знакомых, а теперь вот ещё и без обуви!
– Miss, are you o;key? – негромко спросили за спиной, и до Инки дошло, что она сидит и ревёт у всех на виду. Вот стыдобище!
– Да, я в порядке. Ай эм о кей, – пробормотала она, быстро спустив ноги с бортика. Она встала, стараясь не поднимать зарёванного лица и прикидывая, как бы ей в обход, минуя здание ресепшн, пробраться в свой – пока ещё свой! – номер. Для неё стало вдруг совершенно очевидно, что Николай Евгеньевич не приедет. И ей срочно нужно придумать, что же теперь делать.
– Инна? Инна, это вы?
Ей всё-таки пришлось поднять взгляд. Егор.
– Инна, что случилось, почему вы плачете? – он смотрел на неё с серьёзным сочувствием.
– Сабо… – она перевела дыхание, шумно, как обиженный ребёнок. – У меня сабо украли. Поменялась я тут с одной обувью на время. А она, вот, решила, что насовсем. И увезла мои сабо в свой Воронеж!
– Фу, ты, бог ты мой! – облегчённо рассмеялся Егор. – А я подумал, что на вас опять напал какой-нибудь Ромео из местных!
– Да, если бы, – горько сказала Инка, поняв, что вчерашний эпизод был сущим пустяком по сравнению с тем, что ей теперь предстоит пережить. А главное, где пережить эту неделю до обратного рейса. – Всё гораздо серьёзнее. У меня Николай Евгеньевич не приехал.
– А кто это?
– Мой друг. Он пригласил меня сюда, а сам не смог и пообещал позже приехать. А сам не приехал, и за номер не заплатил. А у меня денег нет. И билет не поменять. А обратный рейс в Москву – через неделю-у-у!
Слёзы опять полились ручьём, и Инка уселась обратно на бортик фонтана, пряча лицо в ладонях.
– Та-а-ак, – присвистнул Егор и присел возле неё на корточки. – А вот это серьёзно. Что, у вас совсем денег нет? Ни цента? А на кредитной карте?
– У меня нет кредитной карты, – всхлипнула Инка. – У меня есть триста долларов, хватит, чтобы заплатить за вчера и за сегодня. И ещё сто долларов останется, буду на них жить неделю в аэропорту, дожидаться самолёта.
– Жить неделю в аэропорту вряд ли получится, вас заберёт полиция, – Егор почесал в затылке. – Слушайте, а может быть, вы зря расстраиваетесь? Может быть, он скоро приедет, этот ваш Николя?
– Кто? А, Николай Евгеньевич! Вообще-то он обещал быть здесь не позднее сегодняшнего вечера…
– Вы ему уже звонили?
– Нет, если честно, у меня не получилось. Я, наверное, с кодами не разобралась.
– Тогда пойдёмте к вам в номер, я позвоню. У меня должно получиться.
У Егора, действительно, получилось. Он послушал несколько секунд и положил трубку.
– Там сказали, что номер отключен или находится вне зоны действия сети.
– Это значит… Это значит, что он летит, да? – воспряла Инка. – В самолётах ведь всегда просят телефоны отключить, правда же? Он ночью прилетит, я поняла! Ой, Егор, мне так стыдно, что я разревелась на виду у всех! Спасибо вам за помощь, и вчера, и сегодня. Вы просто как ангел-хранитель!
– Я просто как служащий этого отеля. Да, Инна, а вы на шоу идёте? Сегодня наши ребята новую программу подготовили, будет интересно. Через час начинается.
– Да, спасибо. Но я, наверное, в номере посижу, – отказалась Инка, которой было стыдно выходить на люди с зарёванным лицом.
– Дело ваше, – улыбнулся глазами Егор, – только когда среди людей находишься, время идёт быстрее.
– Да, я знаю, спасибо, я подумаю.
«Смешная девчонка. И симпатичная. Как же ей помочь?» Егор наблюдал, как его команда отрабатывала программу – нормально идёт, молодцы, отдохнули за вчерашний день, – и перебирал в голове варианты. «Жалование ей своё, что ли, отдать? Так ведь не хватит. После затеи Люсьен нанять яхту и уплыть на остров деньги выбраны вперёд за две недели, выплаты будут как раз после того, как этой Инне улетать. Мустафа зачтёт, конечно, если очень попросить. Хотя проценты за аванс снимет, жадная морда». «Жадная морда» управляющего отелем маячила неподалёку – толстые губы, мясистый нос, чёрные, маслинами, глаза. Мустафа сидел среди зрителей и смотрел шоу. Егор покосился на начальство и вспомнил лицо этой русской дурёхи: круглое, с припухшими от слёз губами и носом, с серыми глазами в коротких густых ресницах. Егор рассматривал это лицо, и вдруг понял, что его зацепило в девчонке: она чем-то напоминала бабусю на её молодых фотографиях. Правда, на фотографиях волосы у юной бабуси не обрамляли круглого лица, а были заплетены в толстую косу. И всё равно губы, форма носа, а, главное, ожидающе-доверчивый взгляд распахнутых глаз были такими же, как у этой Инны. И надо быть совершеннейшим фриком, чтобы обмануть такие глаза. То, что этот её жених с двойным именем ночью не прилетит, Егору было ясно – русские туристы по ночам в этот отель не поселялись. И если он не явится завтра до двенадцати, до часа отсчёта новых суток, девчонка, действительно, попала в переделку и придётся как-то действовать.
– Браво! Молодец! Ещё давай! – заорал какой то мужчина со зрительского места, и до Егора дошло, что последние минут пять он настолько погрузился в себя, что ничего не видел. А не видел он, как Люся танцевала билиданс. Судя по восторженному рёву зрителей и оживлению на обычно лениво-равнодушном лице Мустафы, как всегда, зажигательно. На склоне-спуске между уровнями территории отеля скамейки располагались, словно на трибуне, и Люсьен была видна всем и отовсюду. И явно наслаждалась этим вниманием, улыбаясь победно в своём красном с золотом наряде на фоне серого задника. Хороша, чертовка! И знает, что хороша.
– Егор, я решила последовать вашему совету и посмотреть шоу, – тронули его за локоть. Он отвлёкся от зрелища ослепительной Люсьен и увидел Инну. – В номере действительно сидеть тяжело, мысли всякие лезут в голову. Лучше отвлечься.
– Садитесь, – встал Егор, освобождая ей место на скамье.
– Спасибо. Здесь так красиво! – села Инна, и Егор вдруг, словно впервые, посмотрел на всё её глазами. А ведь действительно, очень красиво. А он за два года так привык, что уже и не замечает этой красоты: сцена с раковиной задника на фоне ночного звёздного неба. По бокам – подсвеченные фонариками пальмы. И действо – Люсьен уже ушла и теперь на сцене танцевали лирический дуэт Гришан с Кристиной – очень уместно дополняло эту картину.
– Как красиво танцуют, – сказала Инна. – Это артисты гастролируют? Откуда?
– Нет, это наши аниматоры.
– Они все профессиональные танцоры? И вы тоже? – повернулась к Егору Инна, и он опять чуть не вздрогнул от похожести её глаз на бабусины.
– Нет. Я, скорее, музыкант, – улыбнулся Егор.
– А на чём вы играете?
– На гитаре.
– А на танцах играть вы сейчас будете?
– На чём? А, дансинг. Нет, дансинг у нас без музыкантов, музыка в записи.
– Знаете, Егор, я слушаю и никак не пойму, что у вас за говор. Вы из какого города?
– Я родился и вырос в Лиле.
– Лиля? А это где? Где-то на западе Украины, да?
– Лиль. Это во Франции.
– Где? – её глаза округлились, и Егору стало смешно. – Так вы что, француз?
– Я гражданин Франции. Но отец у меня русский. И бабуся русская, они с дедом уехали во Францию в пятидесятые годы.
– Ой, ну надо же! Впервые в жизни вижу человека из Франции, и он – русский! – покрутила головой Инка и рассмеялась. – Хотя нет, вру, во второй. Первым был этот пляжный приставала. Слушайте, Егор, а почему вы бабушку бабусей называете?
– Не знаю. Как-то с детства так повелось, – пожал плечами Егор. Инка хотела ещё о чём-то спросить, но тут шоу закончилось, народ повскакивал с мест, и ей пришлось тоже встать и выйти, освобождая проход между скамеек.
– Жорж, Жорж, можно тебя на минутку! – к Егору подошла невысокая девушка в полосатых брючках.
– Да, Соня, сейчас. Инна, вы извините, я на пару минут.
– Жорж, кажется, у нас ЧП! – зашептала Соня, поднявшись чуть повыше по ступеням «зрительного зала», где их не могли бы услышать отдыхающие. – Кажется, у Евы приступ аппендицита!
– С чего ты взяла?
– А у моего брата так было, очень похоже! Боли в левом боку, она лежит, разогнуться не может. Требует обезболивающих и говорит, что к утру всё пройдёт. По-моему, надо её в больницу везти, пока до перитонита не дошло.
– Где она? В вашей комнате? Пойду, у Мустафы машину возьму. А ты беги к Еве и найди её документы и страховку.
Егор поискал глазами управляющего отелем, но тот, как назло, куда-то исчез. Егор достал мобильный и, набирая номер, спустился к Инке
– Инна, вы извините, я вас оставлю. У нас, кажется, одна из аниматоров заболела. Вы идите к ресторану, там сейчас музыка будет. Извините.
С Евой, тридцатилетней полькой, отвечавшей за арт-мастерскую, всё оказалось достаточно серьёзно. Когда Егор привёз её в ближайшую больницу для европейцев, девушку тут же положили на операцию. Соня не ошиблась насчёт аппендицита. Обошлось без перитонита, но общее состояние пациентки неважное. Мадмуазель потребуется минимум неделя постельного режима. А то и две
Про режим Егору сообщила молодая арабка-медсестра, чисто, почти без акцента говорившая по-французски. «Наверняка получала образование в Париже», – мелькнуло у Егора, но он не стал уточнять и заспешил обратно в отель. Так, Ева выбыла из строя минимум на неделю, а то и на две. Плохо. Её анимация самая популярная, всегда полно желающих разрисовывать посуду.
Егор вспомнил, как сегодня днём заглянул к ней под навес, и сколько там было народу, и как Инна что-то такое нарисовала к восторгу какого-то мальчишки… И тут его осенило.
– Мустафа, у нас проблемы, – сказал Егор в мобильник, набрав номер управляющего. – Евы пробудет в больнице не меньше недели.
– У меня нет проблем, у тебя есть проблем, – засопел в трубку египтянин. В отличие от арабки-медсестры, тот говорил по-английски и с изрядным акцентом. – Ты старший, ты думай, я тебе в неделю двести евро плачу. Кого поставишь – твой проблем! Не поставишь – буду штраф на всех!
«Вот жмотина», – мелькнуло у Егора, а вслух он сказал
– Так я и звоню тебе, чтобы решить проблему. Одна из наших гостей – художница. Она попала в неприятную ситуацию – не прилетел её жених, а у неё не хватает денег, чтобы оплатить номер. Обратно она сможет улететь только через неделю. Что, если ты разрешишь художнице пожить в отеле, а она поработает вместо Евы?
– Жить неделя в отеле стоит семьсот долларов, работа аниматора – сто двадцать. Ты хочешь меня разорять? – сварливо сказал Мустафа, но Егор понял, что тот задумался. –Сколько она уже в отеле?
– Два дня.
– Пусть не платит, но утром пусть сразу переезжает, где аниматоры. Скажи на ресепшн, чтобы отметили. Всё, хоп.
– Спасибо, Мустафа, душа-человек – пропел Егор в отключившуюся трубку и прибавил газу, увернувшись от какого-то араба-лихача на раздолбанном «Форде». До утра надо было придумать, куда поселить Инну.
А Инка, которой на этот раз не мешали никакие муравьи, уже спала в своём номере и видела сон. В этом сне она почему-то была рыбой – большой и яркой. И ей удивительно радостно и легко плавалось в тёплой прозрачной воде. Вода была подсвечена солнцем, которое разбивалось бликами над головой. Инка-рыбка купалась в этих лучах и испытывала такое счастье, что даже проснулась на несколько секунд и подумала, что напрасно волнуется, что всё в её жизни будет хорошо. Подумала, и нырнула обратно в глубины сна. Только на этот раз она уже была не рыбкой, а танцовщицей. Она танцевала медленный танец с мужчиной и долго не могла разглядеть его лица, зато руки на талии и спине чувствовала отчётливо: крепкие, уверенные, горячие. Потом ей всё-таки удалось заглянуть в лицо партнёра, она его узнала и не удивилась. Это был русский француз Егор.
Утром Инка проснулась в замечательном настроении и опять собралась идти к морю. Она взглянула на часы – семь тридцать, долгой прогулка не получится. В восемь начинается завтрак, а потом приедет Николай Евгеньевич. Ну не может он не приехать. Не может он её тут бросить. Если бы что случилось, обязательно позвонил бы! И пусть не на её телефон, который здесь не работает – и что бы ей, дурёхе, роуминг не включить! В отель-то точно позвонил бы, он же знает куда, ведь сам номер заказывал! «А что же тогда до сих пор не позвонил?» – мелькнула ехидная мысль, но Инка на неё цыкнула. Потому и не позвонил, что в дороге. Всё. Хватит. Сейчас она идёт к морю, потом завтракает, потом встречает Николая Евгеньевича. И тут в двери постучали.
«Приехал»! – заколотилось сердце, и Инка, накинув халат, бросилась открывать.
– Доброе утро, надеюсь, не разбудил? – с порога ей улыбался Егор.
– Нет, я уже встала, – ответила Инка, не понимая, чего в ней сейчас больше: разочарования, что это не Николай Евгеньевич, или отклика на радость, которую излучала улыбка парня.
– Инна, у меня к вам деловое предложение. Вы позволите мне войти?
– Входите… – растерялась Инка. – Только у меня не убрано…
– Пустяки.
Егор вошёл в номер и прошёл к дивану. Инка, наскоро накинув покрывало на разобранную постель, двинулась туда же.
– Инна, у меня к вам деловое предложение, – повторил Егор. – Вы не согласились бы поработать неделю аниматором в арт-мастерской?
– Кем? Где? – заморгала Инка.
– Аниматором. В арт-мастерской. Помните, вы там вчера тарелки разрисовывали?
– А, там… Да, помню. А зачем мне там работать? – опустилась Инка на диван и Егор сел рядом.
– По нескольким причинам. Во-первых, вчера прооперировали Еву, которая отвечает за эту анимацию.
– Что с ней? Что-то серьёзное?
– У неё удалили аппендицит, и теперь Ева минимум неделю будет выздоравливать. А эта анимация самая популярная у отдыхающих, и если я не найду Еве замену, всю нашу команду аниматоров оштрафуют.
– Что за чушь! – возмутилась Инка. – Вы же не виноваты, что девушка заболела!
– Мы не виноваты, но у нас такой договор с отелем: мы своими силами должны закрывать все позиции по анимации. А этих позиций и так на три больше, чем у нас людей. Пока мы справлялись и распределяли лишние деньги на всех. Но вместо Евы мне ставить некого. Разве что сам встану, но я, во-первых, делю с Базилем тренировки по теннису. А во-вторых, не умею рисовать.
– Но ведь и я не художник! – у Инки никак не укладывалось в голове, что они тут такое обсуждают.
– Инна, вы очень прилично рисуете. И хорошо общаетесь, я вчера это заметил, – продолжал Егор. – И, кроме того, работая неделю аниматором, вы решаете свою проблему с деньгами и с местом, где вам жить до отъезда.
– Постойте… То есть, если я соглашаюсь, меня не выселяют из отеля?
– Нет, но вам придётся переехать в коттедж к аниматорам. Но, согласитесь, это лучше ночёвки на вокзале. Да, и ещё Мустафа, это управляющий, разрешил вам не платить за прошедшие два дня. Можете это считать авансом или бонусом за решительность. Ну, Инна, как вы? Решаетесь поработать аниматором?
– Я даже не знаю… Это так неожиданно… А вдруг сейчас прилетит Николай Евгеньевич? Что я ему скажу?
– А давайте позвоним ему ещё раз? – предложил Егор, поднялся и взял телефонную трубку. – Диктуйте номер.
Инка продиктовала, Егор набрал, и тут в трубке пошли гудки – соединилось.
– Инна, подойдите, – протянул он трубку Инке. – Кажется, сейчас ответят.
– Алло, алло, Николай, алло! – закричала она, когда гудки прекратились. – Это я, Инна! Ты где, когда ты прилетаешь?
– Девушка, у Николая Евгеньевича неприятности. Не звоните сюда больше, – ответила ей трубка раздражённым женским голосом и отключилась.
– Инна, что случилось? – всполошился Егор, увидев, что Инка таращит глаза и беззвучно хлопает губами. – Кто-то умер?
– Нет. Все живы. – Она, наконец, справилась с собой, осторожно вернула трубку на рычаг телефона и села на край кровати. – Он не приедет. Егор, вы мне поможете перенести вещи?

Глава 6
Коттедж для персонала особыми изысками не выделялся. Никаких тебе арабских мотивов на тему «тысячи и одной ночи», никаких декоративных излишеств. Так, незатейливый прямоугольник в три этажа. Двери да окна, ни балконов, ни крыши. И стены не краснеют плиткой под кирпич, как гостевые коттеджи, а скромно сереют светлой штукатуркою.
Располагалось общежитие на внешней стороне дороги, окружавшей территорию отеля по периметру, на задах основной территории и гостевых корпусов, где-то на полпути к морю и поблизости от ресторана – купол его крыши виднелся поверх коттеджей.
– Проходи! – Егор открыл дверь, и Инка вошла в маленький холл, который направо и налево разбегался коридорами, а вверх взбегал нешироким лестничным пролётом. К лестнице Егор и отправился.
– Нам туда, – на втором этаже он повернул направо, прошёл мимо нескольких дверей и, остановившись у очередной, постучал. – Соня, ты там? Можно войти?
– Заходи, – звонко разрешили из-за двери. Егор толкнул дверь и пригласил Инку
– Заходи.
Комната, куда Инка вошла, оказалась небольшой, втрое меньше того номера, что она занимала каких-то полчаса назад. Впрочем, для двух кроватей с тумбочками, стенного шкафа и небольшого столика у окна места хватало. Из-за столика навстречу Инке поднялась невысокая чернявая девушка с весёлыми глазами, та самая, что вчера подходила к Егору после концерта.
– Привет! А ты кто?
– Я Инна, – растерялась Инка и оглянулась на Егора.
– Соня, это Инна, она на замену Еве, – Егор занёс в комнату Инкину сумку и огляделся. – Где Евина кровать? Эта? Проходи, Инна, располагайся.
– Жорж, а с Евой что, всё? Её уволили? – веселье в глазах Сони погасло, и Инке на какой-то миг показалось, что в них появилась неприязнь.
– Нет, Еву не уволили, – Егор поставил Инкину сумку возле кровати, сел и покачался, проверяя матрас. – Но неделю кто-то должен вести анимацию. Инна согласилась быть этим человеком, и она пока здесь поживёт. Соня, пожалуйста, помоги Инне разобраться с местом и с вещами. Инна, запоминай свой режим: завтрак с десяти до половины одиннадцатого, в одиннадцать первая группа на анимацию, каждая новая группа начинается каждый час. С двух до двух тридцати мы обедаем, до шестнадцати в анимации перерыв, потом работаешь ещё две группы. Закрываешь анимацию в восемнадцать, ужин у нас в двадцать, в двадцать два ты должна быть на дансинге и участвовать в разогреве. Вопросы есть?
– А… – Инка забуксовала от такого наплыва информации. Вопросы были, и много. Как набирать группы, как вести анимацию, где брать все эти краски-чашки-плошки, что означает разогрев? Но вопросы возникли все сразу, и от этого в голове образовалась толчея, как в узком дверном проходе, куда стремится пролезть толпа народу одновременно. И в этом заторе ни один из вопросов не смог выскочить наружу.
– Нет вопросов? – не дождался Егор. – Ну и ладно. Если что, Соня, подскажешь Инне, хорошо? Поможешь?
Соня молча кивнула, разглядывая Инку всё ещё с некоторым недоверием.
– Спасибо. Всё, мадемуазели, я должен вас оставить, у меня занятия по теннису через четверть часа. – Егор махнул им рукой и исчез за дверью. Инка села на освободившуюся кровать и, наконец, смогла задать первый вопрос.
– Соня, а куда можно положить вещи?
– А много их у тебя?
– Не очень. Я же на девять дней ехала. И восемь ночей, – вздохнула Инка.
– Не поняла, – уставилась на неё Соня. – Специально в гости к Жоржу, что ли? Тогда почему он тебя у себя не поселил? Один ведь в комнате живёт!
– Я ехала не в гости к Егору. Я ехала в романтическое путешествие со своим женихом.
Инка раскрыла сумку и начала выкладывать вещи на кровать: длинную, в пол, штапельную юбку в бледных разводах цвета осени; синий сарафан в белых ромашках, на толстых бретелях и с подолом, после вчерашнего купания в морской воде, покрывшимся соляными разводами; «голоспинное» шёлковое плате пыльно-розового цвета на тонких бретелях – её любимое, купленное к прошлому новому году; пара топиков, серые льняные брюки, и набор тёплой одежды для возвращения в холодную Москву.
– А где он, жених твой? – Соня с любопытством разглядывала Инкино барахлишко.
– Жених? А не прилетел жених, – Инка вытащила из кучи сарафан и решила, что в нём и пойдет рисовать на тарелках. Нужно только подол застирать, а то он белёсый от вчерашней соли. Здесь жарко, быстро высохнет. – И за номер не заплатил. А у меня денег нет, и обратный чартер только через неделю. Вот и согласилась отработать… натурой. Сонь, а где тут можно сарафан застирать? А то вчера подол в солёную воду попал, теперь весь в разводах.
– А там, в душевой, в конце коридора, – показала та подбородком на дверь.
– Как ты думаешь, до одиннадцати высохнет?
– Должен, здесь через полчаса такое пекло начнётся. Эти козлы нам кондиционеры не ставят, чтобы мы в номерах зря не сидели. И электричество по ходу экономят. А зачем тебе сарафан к одиннадцати?
– На работу идти. Или в джинсах пойти? А, как ты думаешь?
– Какой сарафан! Тебя Жорж что, не предупредил?
– Не предупредил о чём?
– В рабочее время – никаких личных вещей, только униформа. Вот, смотри!
Соня открыла шкаф и достала тёмно-голубую футболку с белым цветком на груди. Инка вспомнила, что вчера что-то такое она уже видела…
– А где её берут, вашу униформу?
– Внизу, у Алимджана-завхоза. Потом покажу, где. У тебя какой размер, сорок восьмой?
– Сорок шестой…
– А, не важно, всё равно майки свободные. На пока Евкину футболку, она чистая, Ева не успела надеть.
Инка взяла из рук Сони голубую футболку, приложила к себе и посмотрелась в зеркало, вделанное в створку шкафа.
– И вот это надень, – Соня нахлобучила ей на голову белую бейсболку с синим цветком. – Так и ходи до вечера. А на дискотеку можешь надеть свой сарафан.
– Спасибо, – сказала Инка, вглядываясь в своё отражение в зеркале. Бледное лицо, перепуганные глаза. И она в таком состоянии собирается работать с людьми? Рассказывать им, как мазать краской по чистой посуде? Да, кстати, а где брать эту краску и посуду?
– Сонь, а где брать краски и тарелки?
– Жоржу напомни за завтраком, он распорядится, мальчишки принесут. Ты только, слышь, не увлекайся там сильно всякими художествами. Народ сюда простой приезжает, отдохнуть, расслабиться, а не повышать художественное мастерство!
– Да я и не собиралась… – растерялась Инка от такого напора. До неё вдруг дошло, что она знать не знает, как нужно организовывать занятия. «Так, надо вспомнить, как это вчера делала Ева. Предложила взять кружку или тарелку и нарисовать на них горохи, линии, цветочки и спиральки»… Инка стала прокручивать в памяти всё, что говорила Ева, и вспомнила, что та говорила и по-русски, и по-английски.
– И правильно, и не собирайся, – продолжала Соня. – Я вот, к примеру, веду две анимации. До обеда – аква-аэробику, после обеда – шейпинг. И если каждый раз буду выкладываться на всю катушку, надолго меня не хватит! Я этим коровам, которые ко мне приходят, самые элементарные движения даю, два притопа, три прихлопа. Чтобы пирожные, которые они за обедом сжирают подчистую, в пузе улеглись, того, что я даю, как раз достаточно!
– А ты с ними по-русски разговариваешь, или на английском? – спросила Инка, отметив краем сознания, что Соня, похоже, не очень-то симпатизирует своим подопечным.
– На русском, конечно, на каком же ещё? – удивилась та.
– Ну, здесь же иностранцы тоже есть…
– Я тебя умоляю! Все иностранки ходят на теннис или дайвингом развлекаются. Ну, к Люське на билиданс ещё иногда приходят. А со мной только наши коровушки скачут. А если вдруг забредёт какая-нибудь немка, ей и четырёх слов хватает: ап, даун, лефт, райт. А, ещё джамп – типа, прыгай.
– Хорошо тебе, показываешь, и всё понятно, – вздохнула Инка. – А мне, наверное, придётся по-английски разговаривать. А я язык не очень хорошо знаю.
– А чего тут знать? Хочешь, помогу словарь составить? – Соня достала из тумбочки блокнот и ручку с символикой отеля и раскрыла перед Инкой. – На, пиши. Как по-английски будет «рисовать», знаешь?
– Ту дроу
– Это если карандашами. А у тебя краски, значит, «колэ». Сказать сможешь «Возьмите чашку или тарелку и разрисуйте её»?
– Возьмите…
– По-английски!
– Э… Тэйк а кап ор а плайт анд колэ самсинг ю лайк! – выпалила Инка и удивилась. «Ну надо же, откуда что взялось!»
– О, молодец, – похвалила Соня. – Что они там у тебя рисовать будут?
– Линии…
– Пиши: «Ю кэн мэйк лайнс»… Что ещё?
– Горохи…
– Поинтс… Ещё что?
– Э… цветы, это слово я знаю, и как «солнце» сказать, тоже знаю. Ещё цвета надо вспомнить…
Английские слова, словно прорвавшись, всплывали в памяти сами собой, и Инка записывала их в аккуратный столбик. Страх перед предстоящей анимацией прошёл, и ей даже захотелось поскорее попробовать сказать всё это по-английски. Надо же, после института три года уже, как не вспоминала язык. И вот – вспомнила.
– Молодец, умничка, – похвалила её Соня. Слушай, Ин, а можно я тебя спрошу? А то ведь лопну от любопытства!
– Не надо, не лопайся, – улыбнулась Инка. – Спрашивай.
– А как ты с Жоржем пересеклась? Где он тебя откопал, да ещё так вовремя?
– Слушай, Сонь, а почему ты Егора Жоржем называешь?
– А так прикольнее звучит. Так где пересеклась?
– Да так, познакомились случайно. Позавчера на пляже он помог мне избавиться от какого-то сексуально озабоченного француза. Представляешь, я сидела, никого не трогала, на звёзды смотрела, а он пристал…
– Кто пристал? Мишель, что ли? – заинтересовалась Соня.
– Да, кажется Егор его так называл, – кивнула Инка.
– К тебе клеился Мишель, и ты ему не дала? – весело изумилась Соня. – Ну, ты даёшь! Ему тут иностранки за интим валютой платят, а ты такой случай упустила!
– Сонь, ты о чём? – нахмурилась Инка.
– Ой, извини, – спохватилась та, – это я так шучу. Мишель у нас дамский угодник с репутацией, иностранки его наперебой на случку приглашают. Он у нас единственный француз и среди наших мальчиков первый по рейтингам.
– Соня, ты о чём? Ты хочешь сказать, что аниматоры обязаны оказывать отдыхающим сексуальные услуги? – у Инки перехватило горло от ужаса.
– Скажешь тоже! – расхохоталась Соня. – Что тебе здесь, бордель, что ли? Обязаны! Никто никого не заставляет. И вообще-то, если по правилам, неформальные контакты персонала с гостями возбраняются. Но все ведь взрослые. И если что-то такое случается между мужчиной и женщиной… Ну, искра там пробегает и вообще, кто же им помешает уединиться? И кто запретит дарить друг другу подарки, а? Никто. В общем, тут каждый сам решает для себя, быть или не дать.
– И ты… решаешь? – осторожно поинтересовалась Инка.
– А я уже всё решила, у меня Базиль есть. Ох, и парень! Он серб. Горячий, ревнивый, – счастливо засмеялась Соня. – Между прочим, я очень рассчитывала, что поживу в этой комнате одна…
– Ну, извини…
– Да это я так, не парься.
– А твой парень тоже ходит к туристкам… за подарками?
– Базиль-то? Не, он брезгует. Тут его несколько вечеров одна фрау пышнотелая уж так на дискотеке зажимала! Так телесами своими притискивалась! А он – кремень, нихт ферштейн, и точка!
– Дискотека… Егор что-то говорил про разогрев, – вспомнила Инка.
– Так а я про что? Когда танцы начинаются, мы должны гостей растанцовывать. Мы – мужчин, а ребята – женщин. Ну, чтобы люди не стеснялись и не отсиживались за столиками, понимаешь?
– Понимаю, – опять вздохнула Инка, подумав, что ей предстоит та ещё неделя. Весёлая. Может, было бы спокойнее побомжевать в аэропорту?
– А если понимаешь, надевай футболку и айда завтракать. А то после этих туристов и так мало еды остаётся, а если прокопаемся, и вовсе только мюсли нам и достанутся.
Они не опоздали. Ресторан, покормив гостей завтраком, только-только закрыл парадные двери и отворил служебный вход для персонала. Соня с Инкой в числе первых вошли в неприметную дверь, прошли по служебному коридору и вышли в хорошо знакомый Инке обеденный зал с незнакомой стороны, по соседству со стойкой с закусками. На этот раз стойка не поражала изобилием еды: многих лотков не было, а те, что остались, демонстрировали остатки колбасы, сыра и бекона.
– Так, Инка, хватай тарелку, пошли загружаться! – скомандовала Соня, взяла посудину и заспешила к колбасе. – Давай, давай, а то сейчас мужики набегут, ничего мясного не достанется.
– Сонь, я не хочу мясного. – Инка посмотрела на колбасу, подумала, и взяла несколько кусочков сыра. Пошла дальше, прихватила варёное яйцо и булочку с кунжутом.
– Чего-то ты совсем немного взяла, – оценила её добычу Соня и пошла к столику. – До обеда ведь далеко, оголодаешь.
– Ну, я подумаю и потом ещё что-нибудь съем, – пожала плечами Инка и пошла следом.
– Потом поздно будет, – хмыкнула Соня, мотнув головой в сторону группы парней, вошедших в зал и с шумом расхватывающих закуски. Следом за ними появилось несколько человек в строгих жакетах, и Инка поняла, что это администраторы с ресепшн. – Видишь, народ подтягивается, всё сейчас разберут подчистую.
– Ну и на здоровье. Я пойду чаю налью.
Возле чайного столика Инка обнаружила три вазочки с остатками джема, взяла немного. И завтрак получался вполне приличным: сыр, яйцо, булка с джемом. Фруктов бы ещё… Она оглянулась на стойку с фруктами, увидела, что там ещё остались апельсины, сбегала и принесла парочку.
– На, Соня, один для тебя.
– Спасибо, только у меня от них уже оскомина, сама ешь, – отказалась та. – Слушай, попить не взяли! Тебе принести каркаде?
– А что это? – не поняла Инка, решив, что Соня спрашивает про экзотический фрукт.
– Ну каркаде, напиток местный! Принести?
– Принеси.
Инка была заинтригована необычным названием напитка. Воображение рисовало нечто терпко-цитрусовое в высоком запотевшем бокале… Соня принесла два фужера с тёмно-красным кисло-сладким напитком. Тем самым, который Инка распробовала в первый же день и с удовольствием смаковала всё то время, пока жила тут туристкой.
– Это – каркаде? – изумилась она. – А я-то думала!
– Тебе не нравится? – села за стол Соня.
– Нравится. Только я не знала, что этот компот называется каркаде.
– Это не компот, это отвар из лепестков суданской розы. Ну что, примем по семь капель за знакомство?
– А он что, с алкоголем? – Инка понюхала свой бокал.
– Скажешь тоже! – засмеялась Соня. – С алкоголем тут строго – вылетишь без выходного пособия. Мусульманская страна всё-таки, тут бухать – аллаха гневить!
– А почему тогда «по семь капель»? Так обычно про алкоголь говорят.
– Инка, ну ты чего такая скучная, а? Говорят про алкоголь, а мы с тобой выпьем каркаде. Какая разница, что пить, если человек хороший!
– Это точно, – улыбнулась Инка. – Ну, давай, по семь капель за знакомство.
Девушки стукнулись бокалами и дружно выпили.
– Эй, Софи, ты нарушаешь правила? – к их столику подошёл красивый черноволосый парень в форме аниматора и с интересом уставился на Инку.
– Базиль! Привет! – поднялась ему навстречу Соня и подставила парню щёку для поцелуя. – Знакомься, это Инна, она будет заменять Еву, пока та болеет. Мы с ней пьём каркаде за знакомство. Инка, это Базиль.
– Привет, Инна! – сказал Базиль, делая ударение на последнем слоге её имени, и протянул Инке руку.
– Привет, Базиль, – Инка осторожно пожала сухие прохладные пальцы. – Выпьете с нами по семь капель?
– Не выпьете, а выпьешь, мы тут все на ты, – поправила её Соня. – Базиль, сердце моё, сядешь с нами?
– Сяду. Пойду, возьму еды, и вернусь.
– Ох, как бы голодным не остался, – озабоченно посмотрела ему в спину Соня.
– Сонь, что-то я в толк не возьму, – сказала Инка, обстукивая яйцо о край тарелки. – Что за напряжёнка с едой? Вас тут что, впроголодь держат?
– Нас тут по-всякому держат. – Соня перестала наблюдать за Базилем и принялась сооружать бутерброд из сыра, булки и колбасы. – У нас по контракту питание и проживание за счёт отеля, а управляющий, гад, всё экономию разводит. Живём, сама видела где, едим то, что на шведском столе после туристов останется. А они, туристы эти, жрут, как слоны. Мясного чтобы вдоволь осталось или десертов – шиш. Хотя, может быть, ту ещё и повара химичат… Они ведь египтяне.
– Ну и что? – не поняла логики Инка.
– Так и остальной персонал – египтяне. Их кормят отдельно от нас, европейцев. Может, все закуски им туда и относят.
– Так сходи и посмотри…
– Нельзя, неприлично.
– Слушай, а долго ты тут в таких условиях уже работаешь? – Инка перестала очищать яйцо и подняла глаза на Соню.
– В каких таких?
– Ну, на жаре, впроголодь разминаешь толстых обожравшихся туристок…
– Что? Кто тебе про меня сказал такую гадость? – вытаращилась на неё Соня.
– Ты… В смысле, ты всё утро мне про это рассказываешь, и у меня сложилась такая картина…
– Кошмар! – захохотала Соня. – Пока ты вот так не сказала, я даже не догадывалась, насколько всё ужасно! Не, нас самом деле всё не так! Здесь клёво и весело, хотя и утомительно иногда. Правда ведь, Базиль?
– Правда, – кивнул вернувшийся серб, ставя на стол свою тарелку, вопреки опасениям Сони, полную всякой снеди. – А что правда?
– Что здесь весело и клёво!
– Весело, – согласился Базиль. – А ты откуда, Инна?
– Из Нижнего Новгорода, это на Волге.
– А, из Руссии! А я из Воеводины.
– А где это? – удивилась Инка.
– Это в Сербии, я же тебе рассказывала, – вмешалась Соня. – А я, кстати, из Одессы. Слушай, Инка, а до меня дошло – теперь, с тобой у нас опять полный интернационал! У нас работали две девчонки из России, из Ростова, кажется, уехали в сентябре. А теперь, с тобой, опять комплект!
– А остальные ребята откуда? – заинтересовалась Инка.
– Люська из Кишенёва, Эмма из Азербайджана, Ева у нас полька, Кристина румынка, про меня и Базиля ты знаешь, Гришан из Болгарии, Мишель алжирец…
– Ты же говорила, что он француз! – удивилась Инка.
– Француз, а живёт в Алжире, из Франции у нас Жорж.
– Слушайте, как же вы тут все собрались? – покачала головой Инка.
– А, через Интернет и собрались, через аниматорский сайт. Там отели вакансии вывешивают, кидаешь резюме, получаешь приглашение, едешь и работаешь.
– И всё? Так просто?
– Ну, не совсем просто… Нужно ещё разрешение на работу получить и всё такое… Но это уже мелочи, – махнула рукой Соня и посмотрела на часы. – Ой, Инка, слушай, у тебя полчаса осталось до анимации, а нужно ещё всё приготовить и принести. И Жоржа что-то не видно!
– У него фрау на индивидуальном занятии, – флегматично отметил Базиль, отправляя в рот кусок бекона. – Я попросил повара отложить ему еды, он должен прийти через четверть часа.
– Ё-к-л-м-н! Какая ещё фрау! – всполошилась Соня. – У Инки первая анимация через полчаса, а он с фрау развлекается! Бросил девку на амбразуру, не сказал, где что брать, и заниматься затеял! Индивидуально!
– Я знаю, где брать, – серб оставался невозмутимым. – Он мне поручил проследить, чтобы подготовили Евину анимацию. Я сделаю.
– Ну и чего же ты тогда молчишь? – Соня, как видно, не могла успокоиться столь же быстро, как завелась. – Сидит, жуёт, а мы тут переживай!
– Софи, не надо переживай, – сказал, продолжая жевать, Базиль. – Сейчас мы закончим, и я всё сделаю.
«Горячий серб, – хмыкнула про себя Инка. – Если он горячий, то кто тогда флегматичный? Вот Сонька – да, тот ещё темперамент. Вон как всполошилась, а этому всё ничего – сидит, жуёт». Настроение её как-то враз испортилось, и она доела свой завтрак, почти не почувствовав вкуса джема. Опять вернулось волнение по поводу предстоящих занятий. И ещё какая-то тоска поселилась в сердце, сжимая его томительными тисками. Инка прислушалась.
Тоску звали Егор. Ну да, она-то думала, что он поможет ей подготовиться, скажет что-нибудь, ободрит как-нибудь. В конце-концов, это же он втянул её в эту историю. Втянул и бросил. И занимается какой-то фрау. Индивидуально. И тут сердце сжалось сильнее, и Инка поняла, что у её тоски есть второй слой. И что ей, Инке, после утренних Сонькиных рассказов о простоте здешних нравов невыносимо думать, какого рода занятия задержали Егора. Слишком уж гадкими получались мысли, совсем не вязавшиеся с образом, который она уже успела себе составить.
Эти мысли не отставали от Инки и тогда, когда поевший Базиль подозвал невысокого, по-обезьяньи подвижного паренька, оказавшегося болгарином Гришаном. И тогда, когда Соня отвела её к навесу со столами, куда парни следом принесли посуду и краски. И тогда, когда она раскладывала то и другое, поглядывая на часы и на потихоньку собиравшихся желающих рисовать: несколько женщин с детьми разного возраста, трое подростков лет четырнадцати, толстяк в рубашке-гавайке и светлых шортах, пара девушек-подружек.
– Скажите, девушка, а мы скоро начнём? – обратилась к ней одна из подружек, и Инка словно очнулась.
– Да, конечно, через пару минут начинаем, – улыбнулась она, а себе мысленно приказала: «Пре-кра-ти. Он взрослый человек. Он сам знает, что ему делать. Он пришёл к тебе на помощь, только и всего. И это вовсе не означает, что он должен соответствовать каким-то твоим фантазиям и ожиданиям. Как говорит бабуля: «Позволь себе быть собой, а другому – другим». Всё, я ему позволяю заниматься тем, что он считает для себя нужным. А себе я позволяю собраться и начать. Блин, и всё-таки мог бы прийти ко мне на первое занятие! Мамочки, как же я волнуюсь!»
Инка сделала глубокий вдох, приготовила блокнот со шпаргалкой на английском языке, выдохнула и сказала:
– Доброе утро, дорогие друзья! Могу ли я говорить только по-русски, или кто-то не понимает? Кэн ай спик ин рашн? А энибоди хеа доунт андестенд ми?

Глава 7
На Инкину удачу английский язык не потребовался, расписывать посуду собрались в основном соотечественники. Часть волнения сразу же ушла, и теперь, когда не надо было подбирать слова на чужом языке, родной выручал, как никогда. Говорилось легко, просто, естественно.
– Вот, посмотрите на эту тарелку, на эту кружку, – она показала на посуду, – посмотрите, какие они чистые и белые! Вы сюда приехали отдыхать точно такими же. Нет, я не хочу сказать, что вы здесь перепачкались, – тут же улыбнулась она, спохватившись. Люди заулыбались в ответ, а один из подростков крикнул
– Мы раньше были белыми, а стали загорелыми!
– Да, и это тоже, – согласилась Инка. – Но я о другом. Когда вы сюда ехали, вы ведь не знали, как проживёте эти дни, с каким настроением, с какими впечатлениями. В этом смысле вы были белыми, как чистый лист бумаги. Так ведь? А теперь у вас есть и загар, и впечатления. И я предлагаю вам отразить ваше сегодняшнее летнее солнечное настроение в вашей росписи. И тогда вы сможете увезти его с собой из Египта.
– У, скажете тоже! – отозвался тот же подросток. – Мы ведь не художники!
– А я и не призываю вас рисовать картины. Я предлагаю вам вспомнить самое яркое и радостное впечатление от вашего отдыха, выбрать краски и нарисовать его в виде символа. Такого, какой подскажет ваша душа.
Инка обмакнула толстую кисточку в оранжевую краску и на чистой тарелке нарисовала кружок, похожий на апельсин.
– Это могут быть вот такие кружки, или вот такие спиральки, – она взяла кисть потоньше, и синей краской нарисовал сходящуюся спираль. – Можно нарисовать цветок, или волны, или любые линии. – Она показывала, меняя кисти и краски, и вскоре её тарелка пестрела всеми возможными примерами. – Видите, как просто. Вам всего лишь нужно вспомнить и позволить своим рукам действовать. Ну, попробуем? Начинайте, пожалуйста, если что-то потребуется, я подойду.
Народ задвигался, разбирая чашки-плошки, примеряясь к кисточкам и краскам. А Инка перевела дух и поняла, насколько же сильно она переволновалась. Как на экзамене, такие же ощущения: мандраж, потом словно прыжок в холодную воду. Голова переключается в какой-то особый режим, когда конспекты встают перед глазами, а формулы и определения всплывают в памяти сами собой. На этом нерве она обычно и сдавала экзамены, начисто забывая все формулы и определения после того, как в зачётке появлялось заветное «хорошо».
– Девушка, можно вас на минутэчку? – толстая дама в розовой панаме призывно махала рукой, и Инка вновь собралась.
– Да, конечно. Чем могу помочь?
– Да от Галечка хочет рыбку намалевать, а як – не догадается.
Дама произносила «г» как «х», с придыханием, по-украински. «Халечка», серьёзная девочка лет восьми, возила кисточкой в баночке с розовой краской.
– Очень просто! Можно мне кисточку?
Инка прямо на картонке, покрывавшей стол, за которым рисовала Галечка, двумя плавными линиями изобразила рыбку. – Видишь, тут кругло, тут пересекается и получается хвостик.
– От, Галэчка, як у тёти гарно вышло! – восхитилась дама. – Галечка, ты синим рыбку малюй. Или жёвтеньким, бо розовых рыб нэ бываэ!
Галечка зыркнула на даму исподлобья и упрямо сжала губы, продолжая возить кисточкой в розовой краске.
– Ну почему же не бывает! – пришла к ней на выручку Инка. – В здешнем море, по-моему, рыбы любого цвета бывают. И потом, мы же договорились, что рисуем символы, а они такого цвета, какого нам хочется. Галя, ты поняла, как рыбку рисовать?
Девочка кивнула, и нарисовала на боку своей чашки две розовые загогулины. Получилось кривовато, но симпатично.
– Очень красиво, молодец! – восхитилась Инка. – Что ещё нарисуешь?
– Вовны и совнышко, – ответила не выговаривавшая «л» Галечк неожиданно низким голосом.
– Тебе показать, как? Или ты знаешь?
– Разумею! – сказала девочка и решительно мазнула по кружке синей краской.
– Девушка, девушка, подойдите, пожалуйста! – теперь Инку звала молодая женщина в сарафане в клетку. Она расписывала тарелку: синее море, остров. – Покажите, пожалуйста, как пальму нарисовать!
– Пальму? – призадумалась Инка и вспомнила, как рисовала в детстве. – Ствол – вот так…
Она нарисовала тонкой кисточкой на поверхности острова нечто вроде трёхрогой царской короны. Сверху ещё одну, потом ещё – «короны» выстроились в колонну, одна над другой.
– Дорисуете до нужной высоты, примерно вот так, а потом широкой кистью, – Инка показала в воздухе, как, – зелёные мазки вниз, будут листья.
– А краски не смешаются? – забеспокоилась женщина
– Не должны, они акриловые, сохнут быстро, – успокоила её Инка.
Больше её никто не подзывал. Инка ходила между столами, поглядывала, иногда подсказывала поменять кисточку. А тарелки и чашки расцветали горохами всевозможных расцветок, волнистыми и ломаными линиями, спиралями, лохматыми солнцами и пятилепестковыми цветами. А один из подростков, тот, самый речистый, раскрасил и чашку, и тарелку. Изрисовал их кислотно-яркими полосами, а поверх написал тёмно-синим: «РЭГГИ – forever!»
– Инна, объявляй финиш, – легла ей на плечо чья-то рука. – Пора заканчивать. Десять минут на подготовку к новой группе, в двенадцать часов следующий старт.
– Да, конечно! – кивнула Инка и объявила ликующим (Егор. Он здесь! Он пришёл!) голосом. – Дорогие друзья! Наше занятие заканчивается. Кто хочет, может остаться на следующий час, но мне нужен перерыв, чтобы подготовиться к следующей группе.
Народ, переговариваясь, начал расходиться, а Инка принялась менять перемазанные картонки на столах.
– Знаешь, а ты молодец, – сказал Егор, помогая. – Я послушал, как ты вступительное слово говорила. Очень проникновенно!
– Ты был? Ты слышал? – обрадовалась Инка. – А я думала, что ты меня кинул как щенка в воду…
– В воду? – не понял Егор.
– Ну, так говорят. Бросают щенка в воду, чтобы поплыл. Выплывет – хорошо, потонет – его проблемы.
– Ты хорошо поплыла. И я не дал бы тебе потонуть, я бы тебя спас.
– Спасибо. А вообще я справилась? У меня получилось не хуже, чем у Евы?
– У тебя получилось лучше. Так и держись до двух, потом – обед.
– Да, я помню, спасибо.
Время до двух часов пролетело стремительно. Уже после второй группы Инка поняла, что лучше не объявлять ни старта, ни финиша. Многие не успевали дорисовать за пятьдесят минут урока, и прерывать людей было неправильно. Поэтому кто-то приходил, и включался в процесс, кто-то уходил, унося с собой расписанную посудину, а Инка только меняла слишком уж перепачканные картонки и каждый час повторяла про впечатления и символы. Один раз, когда пришла пожилая чета иностранцев, которые по-русски не понимали, ей всё же пришлось перейти на английский. Но ничего, объяснилась. Судя по тому, как улыбались и кивали старики – вполне внятно. Она показывала, как рисовать круги, линии и спирали, подходила, помогала, советовала заменить кисточку и из этого круговорота красок и лиц вынырнула только, когда все её «художники» разошлись. Вынырнула, и даже растерялась на минутку, но тут появилась Соня.
– Эй, подруга, как начёт пообедать? – позвала она.
– Что, уже два? А я-то удивляюсь, почему люди разбежались! – откликнулась Инка. – А куда мне всё убрать на время перерыва?
– А вон, в тумбочку складывай, – Соня похлопала по тумбе, за которой работала Инка. – Давай, скидай скорее, время без десяти два. В столовку пора, я голодная!
– Слушай, Соня, у тебя аппетит явно не по росту! – засмеялась Инка, составляя в тумбу краски и посуду.
– По росту, по росту, – не согласилась Соня, помогая собирать перепачканный красками картон. – Целыми днями аэробика, знаешь, как калории сгорают! Так, давай, затворяй эту халабудину. Всё, помчались!
В обеденный зал девушки попали не самыми первыми. И выбор закусок опять был далеко не таким роскошным, как Инка это наблюдала раньше. Впрочем, ей опять хватило и того, что было: помидоров, огурцов, цветной капусты, куска курицы.
Они сели за угловой столик – Соня, добывшая кусок торта, бурчала, что туристки опять сожрали все десерты – и только усевшись Инка поняла, в каком же напряжении, оказывается, она находилась всё это время.
– Мадмуазели, можно к вам присесть? – к их столику подошёл Егор. Инка кивнула, а Соня приглашающе похлопала по свободному стулу
– Прошу, босс. А где Базиль?
– Скоро подойдёт. Инна, как у тебя дела? Как ты себя чувствуешь?
– Ты знаешь, странно я себя чувствую, – опять прислушалась к себе Инка. – Как-то опустошённо…
– Это с непривычки, – кивнула Соня. – Ты, небось, на нерве свою анимацию вела, на кураже? – Инка кивнула. – Вот, а теперь расслабилась, и сил нет. Я знаю, у меня тоже так бывало по первости.
– Ин, до вечера продержишься? – посмотрел на неё Егор.
– Не знаю… Я постараюсь…
– Эх, тебе бы в море сейчас окунуться и поплавать! – махнула вилкой Соня и мечтательно откинулась на спинку стула. – Знаешь, как море силы восстанавливает! Я когда летом в Анталии работала, в перерыв всегда купаться бегала. Самый лучший релакс. А здесь не море, а сплошное недоразумение. А ты плавать умеешь?
– Да, – кивнула Инка. – Я ведь на Волге выросла. А в море ещё ни разу не плавала. Конечно, если не считать мой вчерашний поход к рыбкам.
Инка задумалась, вспоминая толстуху Лану и злополучные шлёпанцы. Воспоминания были бледными, словно случилось всё это с ней не вчера, а когда-то очень давно.
– Да ерунда это всё, в отлив бродить по мелководью! – отмахнулась Соня. – Правда же, Жорж? На рыбок нужно в воде смотреть, вот тогда это кра-со-ти-ща!
– Да, наверное, если судить по подводным съёмкам, – вздохнула Инка. – Только я сроду с аквалангом не плавала, и вряд ли решусь.
– А в маске решишься? – подал голос Егор.
– Да, я плавала в маске, только в реке вода мутная и очень плохо видно.
– А плаваешь хорошо?
– Ну, до почти середины реки и обратно доплывала.
– А хочешь прямо сейчас рыб посмотреть? С маской, на глубине?
– Хочу, – растерялась от неожиданности Инка. – А мы успеем за перерыв?
– Успеем, – успокоил её Егор и сказал Соне, уже собравшейся проситься с ними. – Соня, я забыл передать: Базиль просил обязательно его дождаться, у него какие-то насчёт вас двоих планы.
Соня зарделась, кивнула и принялась за десерт.
Забежать за купальником и переодеться в неформенную футболку было минутным делом. И вскоре Инка уже спешила на пляж, где возле понтона её ждал Егор. Начался отлив, и море стояло у берегов неподвижной гладью, показывая близкое серое дно. По понтону шли люди поглядеть на рыбок.
– Быстро ты, молодец, – кивнул Егор и махнул рукой в строну соседнего отеля, – нам туда. – Этому отелю больше повело с пляжем, чем нам, – объяснял он на ходу. Инка спешила следом. – У них коралловый риф тянется не так далеко в море. И проход есть, можно на лодке отплыть.
Примерно через четверть часа они дошли до следующего понтона. Этот был ярко-оранжевым и его финишная площадка покачивалась гораздо ближе к берегу, чем на понтоне возле их отеля. По оранжевой дорожке шли люди, и Егор с Инкой пошли за ними. Вдалеке Инка увидела белую лодку.
– Пошли скорее, Абдух уже ждёт! – поторопил её Егор, и укорил шаг. Инка поспешила за ним, обгоняя людей и чувствуя, как покачивается под ногами оранжевая дорожка. Они вышли на площадку, возле которой плавало несколько человек, Егор помахал рукой, и вскоре лодка аккуратно причалила к понтону.
– Салям! – сверкнул им белозубо то ли загоревший, то ли смуглый до черноты лодочник: молодой египтянин, одетый в форменную футболку и бейсболку со стилизованным изображениями пирамиды и верблюда.
– Салям, – поздоровался Егор и сказал Инке, придерживая лодку, – забирайся.
Инка перешагнула через борт и поспешно уселась у кормы: от того, как лодку качало, закружилась голова. Егор забрался следом, перекинулся с парнем несколькими словами, тот отдал ключи и выпрыгнул на площадку. Потом постучал по часам на запястье и показал Егору вскинутую пятерню.
– Окей, я понял, – кивнул тот. – Возвращаемся в пять.
Народ, топтавшийся на площадке, наблюдал за ними с любопытством.
– Эй, молодёжь! – наконец, не выдержал и крикнул им с площадки мужчина в цветастых трусах по колено, с ластами под мышкой и маской для подводного плавания, задранной на лоб. – Попутчиков берёте?
– Извините, нет, – улыбнулся ему Егор. – Лодка в аренде, аренда оплачена, все вопросы можно решить с Абдухом.
И он аккуратно начал грести, и лодка осторожно отплыла подальше от площадки, маневрируя между пловцами. Выбравшись на чистую воду, Егор положил пластиковые вёсла на дно, включил мотор, и лодка рванула с места так, что Инка покрепче вцепилась в борт, чтобы не выпасть.
– Отплывём подальше, чтобы никто не мешал! – крикнул Егор и поплыл параллельно берегу в ту сторону, откуда он пришли.
Инка подставило лицо приятному свежему ветру. Потом посмотрела за борт, где бурлила вода нереального голубого оттенка. «Аквамарин» – вспомнила Инка его название. Аквамарин бурлил, перекатывался вдоль бортов, завораживал, притягивал взгляд. Инка даже пожалела, когда лодка остановилась, и бурление воды прекратилось. Она огляделась и заметила далеко слева знакомый голубой понтон и мелкие фигурки людей.
– Ой, мы что, обратно к нашему пляжу вернулись?
– Да. Здесь как раз риф заканчивается. Перейди в мою сторону, пожалуйста, мне нужно достать кое-что.
– Слушай, Егор, а почему ты сказал этому парню, что мы в пять вернёмся? – спросила она, пересаживаясь. – У меня ведь в четыре анимация начинается!
– Не начнётся. Я решил, что тебе нужен перерыв до вечера, иначе ты ни сегодня на разогреве, ни завтра на анимации работать не сможешь.
Егор приподнял сиденье на корме, оказавшееся крышкой короба, достал две маски и пару ласт.
– Держи, – протянул он одну маску Инке. – Какой у тебя размер обуви?
– Тридцать шесть…
– Не может быть! – не поверил Егор. – На моих ластах написано «двадцать девять», а у тебя нога гораздо меньше моей!
– Тогда двадцать третий! – расхохоталась Инка. – У нас и так, и так говорят!
– Сейчас поищу… У Абдуха наверняка должны быть в запасе…
Егор порылся в коробе и вскоре вытащил пару ярко-голубых ласт
– Нашёл! Ну что, надевай и ныряем? Только держись подальше от рифа и ничего не трогай.
Инка торопливо стянула джинсы и футболку, влезла в ласты, тесно охватившие стопу, подтянула ремешки на маске, обмакнула её за бортом, примерила – резинка плотно пристала к лицу, маска села идеально. Егор тем временем тоже разделся, натянул свою водную амуницию и нырнул, мелькнув сине-чёрными плавками. Инка нырять не стала – спустилась аккуратно. Море приняло её совсем не так, как река – обволокло и поддержало, мягко покачивая на волнах. Инка покачалась немного, привыкая к новым ощущениям, а потом поплыла, выглядывая Егора. Тот вынырнул метрах в десяти от лодки, сдвинул маску и крикнул
– Ну, ты готова? Тогда погружайся, здесь очень красиво!
Инка поправила маску, захватила загубник, погрузилась в воду с головой. И словно попала на другую планету.
На этой планете было потрясающе красиво. Слева полого уходил вниз риф, эдакая скала с округлыми каменистыми наростами и веточками кораллов, похожими на облетевшие еловые лапы… Местами кораллы росли кучно, и походили уже не на веточки, а на причудливые гребешки. Все эти заросли и камни были самых разных цветов: жёлтые, сиреневые, белые, иногда чёрные. Серого цвета почти не было, на этой планете царил голубой – такой оттенок давала вода. Голубизна была пронизана солнцем, которое добиралось сквозь толщу воды и до наростов, и до кораллов, и до песчаного близкого дна, лишь иногда теряясь в темнеющих впадинах склона. И разноцветные рыбы, во множестве снующие среди кораллов, были аборигенами, жителями этой планеты.
Инка плыла в этом великолепии, затаив дыхание. «Бог ты мой, как же красиво! Наверное, стоит стать рыбой, чтобы жить в этой красоте!» А те, словно чувствуя её восхищение, медленно проплывали внизу: стайка мелких золотисто-оранжевых рыбок с вуалями плавников и тонким длинным «рогом» на голове, одинокая чёрная рыбка, размером с ладонь, которая махала плавниками быстро, как колибри крыльями. Потом появились такой же крупности чёрно-жёлтые полосатики, затем – ещё одна рыбка в полоску, но теперь в бело-серо-жёлтую.
Инка проследила взглядом за полосатой рыбкой, и увидела, что та проплыла над какими-то ярко-жёлтыми цветами, похожими на хризантемы. Они росли внизу на склоне рифа и выглядели настолько нереально, что Инка решила до них донырнуть и пощупать.
Егор держался позади девушки и тоже наслаждался зрелищем. Но не столько подводного мира, сколько видом Инки. Столько восторга и восхищения выражала её фигурка, которая то замирала в воде, то осторожно и плавно продвигалась дальше, что единственное, о чём жалел Егор, это о том, что он не может видеть её лица и слышать её мыслей. А то было бы здорово испытать эти эмоции снова, как в первый раз! Сам он впервые погрузился в Красное море двенадцатилетним мальчишкой, когда отец впервые не отправил его с матерью и бабусей в Ниццу, а взял с собой в Египет. И Егор до сих пор помнил, какой же он тогда пережил восторг! Он и потом его переживал каждый раз при погружении, да и сейчас наслаждался подводной красотой. Но та первая, самая острая радость, радость первооткрывателя, больше никогда не повторялась.
Егор увидел, как Инка замерла на месте, слегка подгребая руками, посмотрел в ту же сторону, что и она. И успел опередить её на несколько секунд, перехватив руку девушки возле анемонов. Он увидел её глаза – удивление было заметно даже сквозь стёкла их масок – и показал: «вверх»!
– Егор, ты чего? – спросила Инка, вынырнув и сдвигая маску.
– Прости, я наверное плохо тебя предупредил. Пожалуйста, держись подальше от рифов и ничего не касайся!
– Ой, ты говорил, а я забыла. Мне так понравились эти жёлтые цветы!
– Это не цветы, это животные. Анемоны. И они оставляют на коже ожог. Пожалуйста, только смотри и ничего не касайся! О кей?
– Хорошо, ладно, больше не буду! – нетерпеливо пообещала Инка и опять ушла под воду.
Теперь она просто плыла и смотрела. И очень скоро почувствовала себя то ли рыбой, то ли птицей. Ощущение было странное – в её мире будто добавилось ещё одно измерение. И она то ли летела, то ли плыла, и словно растворилась и стала частичкой этого подводного царства. Рыбы будто почувствовали это и стали к ней подплывать совсем близко. Стайка оранжевых рыбёшек, окружив, заглядывала в лицо сквозь стекло маски. Парочка жёлтых полосатиков какое-то время плыла рядом. Откуда-то возникла «толпа» узкой серебристой мелочи, окружившая Инку полупрозрачным облачком, словно стайка серебристых мотыльков. Тонким штрихом медленно проплыла мимо лица светлая рыбка. Её чёрные глаза бусинами выделялись на почти белом тельце, голова заканчивалась узким и длинным, в треть от длины тела, рыльцем, а тельце – ещё более длинным и узким хвостом. Рыбки словно знакомились с Инкой, кружа и заглядывая ей в глаза, плыли какое-то время рядом и исчезали по своим рыбьим делам. А одна рыбёха размером с угря задержалась дольше остальных и плыла параллельным курсом. Несмотря на внешность этой попутчицы – голова с зубастой пастью, сероватое тельце, в котором угадывалось нечто змеиное – Инка ничуть её не испугалась. Напротив, она вдруг почувствовала ней приязнь и благодарность: та плыла рядом и словно бы показывала свои владения. «Мы с тобой одной крови, ты и я!» всплыло вдруг в памяти, и Инка мысленно расхохоталась. Хорошенькое дело, одной крови! Рыбьей, что ли? Так ведь это про вялых и бесстрастных людей говорят: «рыбья кровь»! А разве она такая? Да ей сейчас танцевать хочется, петь от восторга!
Рыба-проводник словно почувствовала перемену Инкиного настроения, вильнула хвостом и скрылась в одной из тёмных впадин рифа. Взамен откуда-то сбоку возник Егор и показал пальцем вверх: «всплываем». И Инка с сожалением продавила плёнку воды над головой, словно перешла из одного мира в другой.
– Не устала? Не испугалась? – спросил Егор, задирая маску на лоб.
– Нет! – перевела дух Инка. – Здесь так красиво! Просто потрясающе! И совсем не страшно!
– Молодец. А я думал, тебя мурёна напугает.
– Мурёна?
– Она плыла рядом с тобой.
– Эта зубастая рыбка? А она опасна?
– Да нет, не очень, если её не дразнить и не кормить.
– А если кормить?
– Палец откусит! – пошутил Егор. – А если серьёзно, куснуть может. Она так долго рядом тобой держалась, наверное, подачки ждала. Туристы иногда рыбам хлеб бросают, хотя знают, что кормить их запрещено.
– Слушай, я впервые в жизни вижу такую красоту! Здесь столько всяких рыбок! Настоящее подводное королевство!
– Да, мне тоже нравится. Я иногда выбираюсь сюда в отлив, рыбы как раз к рифам кормиться приходят.
– А кораллы какие красивые! – продолжала Инка. – Я на дне видела окаменевшие веточки. Их можно трогать руками? Я хочу достать одну на память.
– Трогать их можно, – разрешил Егор, – а увезти с собой вряд ли получится. Вывоз запрещён, если на таможне увидят – отберут и оштрафуют долларов на пятьсот.
– Ну вот, всё запрещено: и рыб кормить, и кораллы доставать, – нахмурилась Инка.
– Всё остальное можно! – утешил Егор и показал в сторону довольно далёкой лодки. – Поплыли обратно? Мы уже полтора часа в воде, к пяти обещали вернуться.
Обратно они плыли рядом, бок о бок, Инка то и дело показывала Егору на особенно яркие кораллы или рыбёшек – одна рыбина, отливающая серебристо-розово-голубым неоновым свечением, поразила её сильнее прочих. На борт лодки Инка взобралась абсолютно умиротворённой, и, стягивая ласты с маской, поняла, что от утреннего мандража-куража в ней не осталось ни капли: всё растворилось в пронизанной солнцем голубой воде, уплыло вслед за потрясающе яркими рыбками.
Она сидел блаженно на корме, покачиваясь на волнах и обсыхая под жарким солнцем. Состояние блаженства сохранялось и на обратном пути, когда ветер опять дул в лицо, аквамарин плескался за бортом, и пока они с Егором шли обратно сначала по пляжу, а потом по асфальту «окружной» дороги отеля.

Глава 8
Они поднялись на второй этаж.
– Ну, пока. Встречаемся на ужине, потом жду тебя на вечернем шоу и на дансинге, – кивнул Егор Инке и пошёл к себе в конец коридора.
Инка открыла дверь своей комнаты, вошла в номер и легла на кровать. Та закачалась под ней, как лодка на волнах. Инка закрыла глаза – иллюзия была полной. Кровать медленно колыхалась, потом появились аквамариновые буруны, кораллы, золотистые рыбы… А потом приплыла рыба мурена и сказала, разевая зубастую пасть
– Хорошенькое дело! Кто же спит на закате, да ещё в такой духоте? Голова ведь болеть будет!
Инка открыла глаза. Надо же, задремала! На соседней кровати сидела Соня и стягивала футболку.
– Наплавалась? – спросила она, высвободив из ворота взлохмаченную голову и оголившись до пояса.
– Да! – истомно потянулась Инка. – Это было потрясающе.
– Ты это о чём? – заинтересовалась Соня.
– О рыбах, о море, о рифах. Представляешь, мы подплыли к окончанию рифа напротив нашего пляжа – километрах в пяти от берега, не меньше!
– А, – Соня пригасила блеск в глазах. – А я думала «потрясающе» – это про Жоржа.
– Ну, Егор просто молодец! Я так благодарна, что он организовал для меня эту вылазку!
– Я тоже благодарна. – Соня встала с кровати и пошла к шкафу. – Он освободил нам с Базилем комнату для личной жизни, а то совсем уже было невмоготу. Ох, и на-лю-би-ли-ся!
 Она со вкусом потянулась, вздымая крепкие грудки с затвердевшими кнопками сосков. Затем порылась в шкафу, вытащила халат, накинула на себя. Потом достала два голубых полотенца, какие в отеле выдавали возле бассейнов.
– Я в душевую. Пойдешь?
– Пойду! Надо же соль смыть, – встрепенулась Инка и полезла в сумку за сарафаном, пряча за суетой неловкость от Сониных откровений. «Вё-таки странная она. Бабуля даже сказала бы «распущенная». Ходит практически голышом, на такие темы заговаривает… Впрочем, не судите и так далее»…
Душ оказался очень кстати. Тепловатая вода приятно смывала и пот – Инка действительно взмокла, пока спала в душной комнате, – и морскую соль. Она намочила волосы, вытряхнула шампунь из крошечного пузырька, который Соня сунула ей в руки ещё в коридоре, мол, пригодится. Вспомнила, что такие же пузырьки стояли в ванной её номера, когда она считалась отдыхающей. Потом вспомнился Николай Евгеньевич: «Интересно, что же всё-таки у него приключилось? Наверное, если бы мог дозвониться, обязательно бы объяснил. Сглупила я всё-таки, что роуминг не подключила!»
Инка закрыла глаза, защищаясь от шампуня, и лицо Николая Евгеньевича вдруг встало перед ней во всех подробностях: густые, волнистые, с проседью волосы, зачёсанные наверх и открывающие высокий лоб. Немного лохматые тёмные брови. Глаза неопределяемого жёлтовато-коричневого цвета, слишком светлые, чтобы их назвать карими, глядят уверенно и чуть снисходительно. Аккуратно подстриженные усы и бородка обрамляют мягкогубый – после всех их поцелуев Инка точно знала, что именно такой – рот. Николай Евгеньевич. Красивый, холеный, уверенный в себе… И – абсолютно чужой.
Инка подставила лицо под струйки душа, смывая и пену, и увиденный образ. Чу-жой. Как же так? Почему? Ещё неделю назад она думала, что этот мужчина позовёт её замуж, и была готова туда идти. Да что там, предвкушала, ждала, что здесь у них состоится объяснение с предложением руки и сердца, и была готова к романтическому развитию событий. А теперь… А теперь она, кажется, рада, что Николай Евгеньевич не приехал и ничего не случилось. Сейчас, после потрясающей морской вылазки, которую организовал для неё Егор, после этого парения и растворения в морской стихии, после того, как она почувствовала себя то ли рыбой, то ли птицей, во всяком случае – частичкой этого бескрайнего мира, все эти прежние брачные мысли теперь казались Инке фальшивыми, пошлыми и пустыми. Неправильно она собиралась замуж за Николая Евгеньевича. Чужой человек. Чу-жой.
«А кто родной, а?» – вдруг всплыла мысль. И вслед за ней начало вырисовываться лицо другого мужчины. Но Инка тряхнула головой, отгоняя картину. Всё, хватит, глупости всё это. Расслабилась, разнежилась, только влюбиться и не хватало. Она здесь пробудет всего неделю. А потом уедет. Вот и нечего себе жизнь усложнять всякими романтическими фортелями.
Инка даже холодной воды прибавила и постояла под струями специально подольше, чувствуя, как внимание полностью переключилось на ощущения от холодных струй. Полминуты – и все «глупости» из головы полностью ушли и она, постукивая зубами, выключила воду и принялась растираться полотенцем.
– Ох, хорошо! – вышла из своей кабинки Соня и тоже стала вытираться. – Давай поскорее сушиться, до ужина полчаса осталось!
– Соня, откуда ты знаешь?– высунулась из полотенца Инка. – мы же без часов!
– А я время обеда и ужина нутром чую, – засмеялась та.
Нутро Соню не подвело, но девушки провозились со сборами дольше получаса: сушили волосы, переодевались к ужину. Инка, подумав, надела свою длинную юбку в осенних разводах и чёрный топ. Соня натянула цветастую майку и джинсы. За ужином их ждал сюрприз: сдвинутые вместе столы, за которыми расселась вся их группа аниматоров. Главенствовал за столом нарезанный на куски огромный торт со взбитыми сливками. Вокруг торта сидели люди, кое-кого из которых Инка уже знала, включая Мишеля, приветственно помахавшего девушкам рукой.
– Привет, мадмуазели, вас только и ждём, – кивнул им Егор. – У Люсьен сегодня день рождения, ей исполнилось двадцать лет. Без вас не поздравляем.
– Ой, Люська, с днём рождения! – всплеснула руками Соня. – Что же ты молчала? Я бы тебе подарок приготовила!
– Ну что ты, Сонечка, какие подарки, – пожала плечами та. – Я вообще и не думала отмечать, а Егор вдруг всё организовал, торт заказал.
– Потому что у тебя юбилей! Нельзя такой день оставлять без внимания, – сказал Егор, назидательно подняв указательный палец. – Ну, а теперь все вместе!
– Хэпи бёсдей ту ю-у-у! – радостно заголосили аниматоры, поднявшись с мест, и Инка присоединилась к стихийному хору
– Хепи бёсдей, деа Люси, хэпи бёсдей ту ю!
Народ закончил песню смехом и аплодисментами, а «юбилярша» раскраснелась и сказала
– Спасибо, спасибо! Мне так приятно!
– Ну, а теперь давайте есть торт! – предложила Соня. – За здоровье именинницы! Хотя за здоровье обычно пьют. Ладно, давайте тяпнем за Люськино здоровье по семь капель каркадэ!
Аниматоры не все поняли Сонину речь – тот же Мишель смотрел напряжённо, слушая, как ему переводит Егор. Но когда Соня подняла бокал с красным напитком, все закивали и заулыбались – дошло.
– Друзья, а ещё я хочу вас познакомить с Инной, – сказал Егор и повторил фразу по-английски. – Она будет замещать Еву до конца недели.
– Здорово, – сказала Люсьен, оценивающе разглядывая Инну. – Слушай, а ты танцуешь?
– В смысле? – растерялась Инна.
– Хореографией занималась?
– Нет.
– Жаль. У нас концерт сегодняшний сыпется – нам нужен ещё один человек на подмену, а то мы с ребятами костюмы не успеваем менять, паузы долгими получаются. И вообще, Жорочка, нужно что-то со звуком решать. Найди кого-нибудь за пульт, тогда Мишель хотя бы пел свой французский шансон, пока мы переодеваемся!
– А что с пультом? – заинтересовалась Инка.
– Да аппаратуру Мустафа закупил какую-то заковыристую, – стала объяснять Люся, – никто из наших ребят не разберётся, как звук держать. Микрофоны то фонят, то глохнут.
– А можно я посмотрю? – повернулась Инка к Егору. – Я в этом разбираюсь.
Аппаратура оказалась незнакомой, однако Инка, повозившись, поняла, что к чему. В принципе, этот аппарат не слишком отличался от того, с которым она работала на телевидении. Разве что микрофоны работали без провода, на радиосигнале.
– Егор, всё нормально, я смогу выстраивать звук, – подняла она глаза на Егора, а Люсьен обрадовалась
– Сможешь? Вот молодец! Жорочка, переведи Мишелю, пусть приходит с гитарой, будет ему бенефис! Слушай, Инна, впервые вижу, чтобы девушка с техникой разбиралась!
– А у меня образование радиотехническое. Я звукорежиссёром работаю на телевидении, так что звук – моя специальность.
– Круто, – помотала головой Люсьен, – уважаю. Хотя никогда не понимала девушек, которые берутся за мужские дела. А мне в школе по физике тройку еле натянули!
– Куда натянули? – заинтересовался Егор.
– В аттестат! Жорик, тебе, французу, этого не понять. Жор, скажи Мишелю, чтобы готовился. Нам начинать через полчаса. Инна, не подведи, на тебя вся надежда!
Инка не подвела, хотя и Мишель был хорош со своей гитарой и низкими грассирующими звуками. Он пел три песни: одну из «Шербургских зонтиков» и две из репертуара Джо Доссена. Когда он повышал голос в финале, Инка добавляла мощности на пульте, и голос Мишеля звучал сильно и наполнено. Публика стонала и охала, требовала певца на бис. Танцоры, заведённые таким приёмом, тоже выкладывались по полной. И концу шоу публика просто ревела от восторга и кричала по-русски «мо-лод-цы!!!».
– Инка, ты прелесть! Спасибо тебе! – бросилась к ней с объятиями Люсьен, когда артисты, наконец, откланялись и пригласили всех зрителей перейти на танцпол.
– А мне-то за что? – удивилась Инка, отклоняясь от перьев, щекотавших лицо. Перья были пришиты султанчиком к Люськиной шапочке, обниматься к Инке она кинулась, не сняв костюма – трусики и лифчик в блёстках, между ними расшитая пайотками сетка в цвет тела – в котором в финале танцевала что-то вроде самбы. – Это вы вон как зажигали, просто Мулен-Руж какой-то!
– Ага! После песен Мишеля особенно! Но Мишеля без тебя никто бы не услышал! Инка, ты прелесть! Жора, сколько она будет с нами? Неделю? Жорочка, уговори её остаться до конца сезона!
– Люся, я не могу, – смущённо заулыбалась Инка. Таких похвал в свой адрес она никак не ожидала. Впервые в жизни хорошо сделанная ею работа вызвала такой восторг. – Я не могу остаться, у меня отпуск закончится, мне на работу выходить.
– А где ты работаешь? – заинтересовалась Люся.
– На телевидении, звукорежиссёром.
– А, да, помню, ты говорила уже. Ой, Жорочка, непростую девушку нам бог послал, – покачала головой Люся, прижимаясь к Егору полуобнажённой фигуркой и обхватывая его за талию. – Как же тебя в аниматоры занесло?
– Да так, случилось вот, – не стала по новой рассказывать Инка. – Поработаю, пока Ева выздоравливает, и поеду домой, в Нижний.
– Куда? Ты из Нижнего Новгорода, что ли? Красивый город, я была там один раз, – сказала Люся и отлепилась от Егора. – Ладно, я пошла переодеваться. Ещё раз спасибо.
– Инна, а ты можешь мне показать, как с пультом работать? – спросил Егор, когда они остались вдвоём в павильоне возле сцены. – Я ведь пытался разобраться, но не смог. Вот эта коммутация на микрофоны, эта – на усилитель, так? А колонки куда? Сюда?
– Нет, вот сюда, – показала Инка. – А здесь контроль уровня звука, здесь выравниваешь перепады, здесь контроль сигнала.
– Ага, теперь понял! – обрадовался Егор. – Не возражаешь, если я завтра рядом с тобой посижу за пультом, поучусь?
– Конечно, какой разговор, – улыбнулась Инка. – Буду с тобой делиться опытом.
– Чем делиться? – не понял Егор.
– Ну, опытом! Своими знаниями.
– Да, понял, – кивнул Егор. – Я вспомнил это слово.
– А мне странно, что ты его забыл. Я всё время забываю, что ты вырос во Франции. Ты очень чисто говоришь по-русски. Может быть даже слишком чисто, без слэнга, и это тебя немножечко выдаёт.
– Я знаю русский слэнг! – не согласился Егор. – Послушай: зажигать, кайф, клёво, чувак, ништяк!
– Убедил! – захохотала Инка. – Ты стопроцентный русский парень!
– Тогда пошли на танцпол, – заулыбался Егор. – Слышишь, уже музыку включили?
Танцпол располагался возле ресторана, со стороны неглавного входа: ровная площадка, окружённая столиками. За столиками сидели люди и потягивали коктейли, которые три бармена едва успевали смешивать – к каждому образовалась небольшая очередь. Звучал какой-то фокстрот, но в противовес аншлагу у барной стойки на площадке царила пустота.
– Что-то никто не выходит танцевать, – посмотрел на площадку Егор. – Может быть, мы начнём? Я тебя приглашаю!
– Ой, я не умею, – растерялась Инка, но Егор ужё вёл её между столиками.
– Расслабься и слушай меня, – шепнул он, подхватил Инкину руку, обнял за талию и повёл в танце.
Инка быстро уловила ритм и послушно перебирала ногами: раз-два-три-четыре, раз-два-три-четыре. Потом расслабилась и, действительно, словно услышала Егора, почувствовала его тело и уже на этом чутье шагала за ним, поворачиваясь и двигаясь в нужном ритме.
– Спасибо, – счастливо выдохнула она, когда фокстрот закончился, и огляделась. Площадка уже не пустовала – рядом стояли, ожидая музыки, ещё несколько пар. И музыка зазвучала, на этот раз что-то вроде ча-ча-ча.
– Ну, зажигаем? – подмигнул ей Егор.
– Давай, зажигай! – откликнулась Инка, и он опять повёл, завертел, закружил её в танце, и она опять ничего не видела, кроме его внимательных глаз и ничего не чувствовала, кроме ведущей в танце руки.
– Всё, не могу больше, – выдохнула она, когда музыка закончилась. – Я никогда и ни с кем так не танцевала!
– Ладно, посиди, – кивнул Егор и повёл Инку к одному из свободных стульев. – Когда отдохнёшь, начинай приглашать мужчин из публики, нужно, чтобы пары танцевали, о кей? Позвольте вас пригласить мадам! – это он уже сказал женщине в светлом платье, сидевшей по соседству с Инкиным столиком. Дама, улыбнувшись, что-то ответила по-английски, и Егор перешёл на её язык.
– Ну вы с Жоржем и дали! – на свободный стул плюхнулась Соня и помахала на себя рукой, –– уф, упарилась! Такой дедулька подвернулся – утанцевал! Немец какой-то, видишь, Люська его перехватила?
Инка посмотрела. Люсьен выдавала нечто среднее между лезгинкой и танцем живота. Её партнёр, одетый в чёрные узкие брюки, остроносые туфли, белую тужурку и фуражку, похожую на капитанскую, отплясывал с бешеной энергией.
– Во, это она из-за вас с Жоржем разозлилась! И теперь они с этим дедом главная пара танцпола. А раньше были вы с Жоржем! – продолжала Соня. – Что же ты приврала, что танцевать не умеешь?
– Я вправду не умею. По крайней мере, так я ещё ни разу в жизни не танцевала!
– Что, раскочегарил тебя наш русский француз? – подмигнула Соня. – Давай, давай, не теряйся! Если люди в танце такое выдают, то и в постели им хорошо будет! А Люська пусть подвинется. Эй, а ты чего нахмурилась?
– Потому что ты меня смущаешь своими намёками на постель! У меня не такое воспитание!
– Какое «не такое»? Никому-никому, лишь ему одному, что ли? Да ладно, не обижайся, я не со зла. У меня после пляски с этим старым морским козлом, ой, сорри, волком, голова кругом и язык вперёд мозгов молотит.
Инка пожала плечами, а потом сказала безразличным голосом.
– И вообще, я никогда не вмешиваюсь в чужие отношения.
– Это ты про что? Про Люську с Жоржем, что ли? Да не обращай ты на неё внимания! Она думает, что если спит со старшим аниматором, то может и нос задирать. Но мне сверху видно всё, ты так и знай!
– С какого верху?
– Ну не с верху, со стороны. Люська из тех, кому всё равно с кем хвостом крутить. Подвернулся Жорж – крутит ним. Найдёт кого-нибудь поважнее – сменит хахаля.
– Егор не хахаль!
– А то! Я же вижу, что у вас с Жоржем что-то такое складывается, чего между ним и Люськой нет и быть не может. Напряжение между вами есть, токи. Ты разве не чувствуешь?
– Соня, тебе показалось. Егор очень хороший человек, очень воспитанный. Он меня немножко опекает, как новенькую, только и всего. И не надо из этого раздувать… мыльную оперу.
– Ладно, не буду, – сменила Соня тему. – Ты на пляж ночью пойдёшь?
– На пляж? Зачем? – заморгала Инка.
– Люськин день рождения праздновать. Все наши собираются. Пойдёшь?
– Пойду, конечно, – согласилась Инка.
– Тогда пошли кого-нибудь на танец вытаскивать.
Дискотека продолжалась до полуночи, и Инка, неожиданно для себя, вошла в какой-то танцевальный раж. Она словно захмелела от музыки, движения и калейдоскопа мужских лиц. Вытаскивать мужчин на танец оказалось совсем не страшно: подошла, улыбнулась, протянула руку и – вперёд. И то ли интуиция срабатывала, что она подходила к безотказным мужчинам, то ли драйв её передавался, но никто из приглашаемых не отказывался, а шёл за ней на площадку и отплясывал с разной степенью мастерства. Кто-то двигался хуже, кто-то лучше, кто-то в музыку, кто-то мимо, кто-то водил её в танце, а кого-то приходилось таскать. Но всех Инкиных партнёров объединяло одно: она их не боялась. Не было страха, что откажут, обидят, пренебрегут. А если бы и отказали, то не ей, Инке Одинцовой, а просто девушке-аниматору.
– Ну и как тебе твой первый аниматорский день? – спросила Соня, привалившись спиной к груди Базиля и пересыпая песок из ладони в ладонь. Дискотека уже давно закончилась, они успели сбегать в комнату за тёплыми вёщами – с моря неожиданно задул свежий втер, напоминая, что по календарю, вообще-то, начало декабря. И теперь сидели на пляже среди остальных аниматоров, продолжавших праздновать Люськино двадцатилетие. Все слушали Мишеля, певшего под гитару. Народ расселся парами по лежакам, и только Инка сидела в одиночку на своём лежаке, придвинутом к Соне и Базилю. И чувствовала себя «третьей лишней».
– Ой, Соня, пока не пойму, – Инка прикрыла глаза и откинулась на лежаке. – Столько впечатлений! Если честно, я сама себе удивляюсь. Никогда бы не подумала, что смогу учить людей рисовать. А главное, что буду приглашать мужчин на танец и не бояться, что откажут.
– А что, раньше отказывали? – заинтересовалась Соня, отлепилась от Базиля и пересела на Инкин лежак.
– Да нет… Просто я раньше никого не приглашала.
– А почему?
– Потому что это неправильно, так не принято. Это мужчина должен быть активным. Надо, чтобы он проявил инициативу и пригласил.
– Ну да, от наших туристов дождёшься активности! – перебила Соня. – Так и будут сидеть возле танцпола, пиво дуть!
– А в этот раз, представляешь, мне совсем не было страшно подходить к мужчинам и вытаскивать их танцевать, – продолжала Инка. – Вроде как не я, ну, лично я, их на танец приглашаю, а моя должность. Что обязанность у меня такая, с ними танцевать! А мне, лично мне, абсолютно безразлично их согласие!
– Ну и молодец! Так и продолжай! Оно и по жизни именно так срабатывает – чем больше по фигу, тем больше шансов, что срастётся. Слушай, какие всё-таки звёзды красивые! Офигеть!
Инка открыла глаза и стала смотреть на звёзды.
Мишель допел, что-то сказал по-французски. Ему ответил Егор. После небольшой паузы гитара опять зазвучала. Но запел уже не Мишель.
Полные ладони звёзд
Я своей любимой нёс
Но, случилось так, слегка
Оступился.
И рассыпались они
Разлетелись – догони!
Я пытался их собрать,
Торопился.
На небосводе нашей любви
В созвездие Девы сложились они
И мерцают оттуда далёким
холодным светом.
Я же хотел их в конце-концов
Сложить в созвездие Близнецов
Ведь ближе тебя никого
у меня нету.
Настроение песни настолько совпало с Инкиным состоянием – ощущение полёта среди крупных и ярких звёзд, неясное томление, жажда и ожидание перемен – что она резко открыла глаза и приподнялась посмотреть, кто же поёт. Фонарь, который принёс кто-то из ребят, стоял на песке и хорошо освещал руки и пальцы, перебиравшие струны. На лицо свет попадал совсем чуть-чуть, на излёте, но всё равно было понятно, что пел Егор.
– Хорошо-то как, господи! – выдохнула рядом Соня. – Никогда не слышала, чтобы Жорж так пел! Базик, а ты слышал?
Базиль помотал головой, обняв за плечи пересевшую к нему подругу. Инка закуталась поплотнее в свой жакет и во все глаза смотрела на Егора. Тот пел, склонив голову и полузакрыв глаза. Голос его был не настолько красив, как у Мишеля. Но, негромкий и задушевный, он заставлял себя слушать, не отпускал.
Видишь в небе Млечный путь?
Приведёт куда-нибудь
Ты поверь в свою мечту,
упокойся.
Путеводная звезда,
Видишь, на небе видна!
Выбирай себе звезду,
И не бойся
На небосводе нашей любви
В созвездие Девы сложились они
И мерцают оттуда далёким
холодным светом.
Я же хотел их в конце-концов
Сложить в созвездие Близнецов
Ведь ближе тебя никого
у меня нету.
Последний аккорд звенел в ночном воздухе несколько секунд, прежде чем народ перевёл дух и разом ахнул.
– Жорка, ну ты даёшь! Откуда такая песня красивая?
– Жорж, я даже не предполагала, что ты поёшь!
– Жора, ты готовый артист!
– Браво, брависсимо!
– Се эст магнифик!
– Жорж, кто автор? – спросила Соня.
– Я автор, – улыбнулся Егор и вернул гитару Мишелю.
– Жорочка, милый, спасибо! Это мой самый лучший подарок на день рождения! – потянулась к нему с объятиями Люсьен. – Только почему созвездие Близнецов? Жорочка, я – Скорпион!
– Жорж, спой ещё! – попросила Соня. – Спой ещё что-нибудь своё!
– Всё, Соня, всё. Это был экспромт, вряд ли у меня ещё раз так получится. Пусть лучше Мишель нам ещё споёт.
Мишель пробежался пальцами по струнам и придавил их ладонью – не могу, мол.
– Жорочка, ну что ты наделал? – огорчилась Люся. – Спел, раздразнил, после твоего выступления теперь и Мишель петь не может! Ладно, закончили с концертом! – Она подобрала с песка пустую пластиковую бутылку и поставила её под свет фонаря. – Внимание, внимание, я предлагаю сыграть в бутылочку! Правила все знают? Не все? Тогда рассказываю. Жорочка, переведи Мишелю, пожалуйста. Мы все садимся в кружок, я кручу бутылочку, – она крутанула, бутылка сделала три оборота и застыла. – На кого она покажет горлышком, тот должен будет меня поцеловать. Потом следующий, тот, с кем я целовалась, крутит. Понятно? Играем?
– Уи, уи! – закивал головой Мишель, усвоив перевод Егора. Остальные парни тоже оживились, и парочки стали сбиваться в плотный кружок. Но Инку идея крутить бутылочку не воодушевила.
– Соня, дай ключ от комнаты, я спать пойду.
– Ты что? – удивилась Соня. – Всё только начинается!
– Сонь, устала я. Завтра вставать рано, и вообще день для меня и так слишком богатым на впечатления получился.
– Сбегаешь? Ну ладно, иди, – Соня сунула ключ ей в ладонь и потянула Базиля поближе к фонарю.
А Инка, улизнув потихоньку в темноте, поспешила в комнату, стараясь не расплескать то состояние полёта и радости, которое сложилось у неё после картины звёздного неба и звуков песни Егора. Оно было таким новым для неё, таким ценным, это состояние, что разменивать его на поцелуи по указу бутылочки было бы неправильно. Да и жаль.
Глава 9
– У! Е! – парень в последний раз дёрнул тазом, подражая Майклу Джексону. Зрители засвистели и зааплодировали.
– Эй, пацан, а вприсядку можешь? – выкрикнули из компании шумных мужчин, которых Егор сразу выделил среди зрителей. Здоровые русские мужики с незнакомыми лицами, судя по всему, только сегодня заехали, отдыхали, судя по цвету браслетов, по программе «всё включено ультра», вот и поднабрались спиртным. Они бурно комментировали все выступления. Впрочем, парень-англичанин их не понял, раскланялся и вернулся в зал. Мужики засвистели. Егора они несколько напрягали – вели себя шумновато, хотя и в рамках приличий.
– Ну, кто следующий? Есть ещё кто-нибудь смелый? – задорно спросила Люсьен по-русски и повторила по-английски.
Конкурс караоке близился к финалу. Его устроили, как обычно накануне выходного дня, подуставшие аниматоры – вместо того, чтобы выступать самим, выпускали на сцену отдыхающих. Конкурс шёл по накатанной: одни люди пели, другие – аплодировали. В конце вечера зал должен был определить победителя, а Люсьен с Егором, которые вели конкурс – вручить ему футболку и бейсболку с символикой отеля. Затея, как всегда, шла на ура, хотя без мелких казусов не обходилось: и в этот раз нашлось несколько любителей пения мимо нот. Тот же «Майкл Джексон», к примеру, фальшивил нещадно, хотя задом двигал очень похоже. Но народ всё равно развлекался от души. Кто-то голосил со сцены в своё удовольствие с разной степенью музыкальности, кто-то потешался над самозваными артистами, кто-то искренне радовался, когда к микрофону подходили вполне приличные исполнители.
– Дамы и господа, мы приглашаем на сцену следующего участника! – объявил Егор, теперь – по-немецки, безошибочно определяя национальность пожилого толстяка в голубой рубахе, синем трикотажном жилете и кремовых брюках. И действительно, поднявшись на сцену, тот попросил, чтобы ему поставили какой-нибудь немецкий шлягер. Егор сосредоточился и перестал отвлекаться на публику. Из Люсьен, которая знала только английский, помощница была слабая, а он же говорил по-немецки в достаточной степени бегло, чтобы объясниться с господином и отыскать ему среди русских и английских песен что-нибудь подходящее. В конце-концов нашлась какая-то тирольская песенка. И немец, представившийся Фрицем, запел её удивительно высоким для его комплекции голосом. Запел достаточно верно, с горловыми переливами, вытягивая высокие ноты и отбивая ритм ногой, обутой в сандалию. На каждом притопе в дырочку на носке сандалии выглядывал большой палец ноги с неровным ногтем. Допев, немец получил жидкие хлопки из одной части зала, бурные овации и крики одобрения на немецком – из другой, и дружный свист и крики «Ты нашу, ты «Катюшу» давай» – от шумной подвыпившей компании, которая тревожила Егора.
Фриц благосклонно раскланялся перед публикой, абсолютно проигнорировав свистки, и попросил поставить «Сувениры» Демиса Руссоса. Эту песню он тоже спел по-немецки, и опять – вполне профессионально.
– Слушай, и точно, он как Руссос, – шепнула Егору Люсьен. – Я на в записи видела – такой же толстый и писклявый. Только тот лохматый был, а этот – с лысиной!
Второе выступление немца зал встретил с большим энтузиазмом: «Браво» и «Молодец» кричали и по-немецки, и по-английски, и по-русски. Подвыпившая компания русских тоже прибавила громкости и свисту, и комментариям: Егор расслышал что-то про голубизну исполнителя. Немец расплылся в улыбке и попросил опять подыскать ему что-нибудь из немецкого фольклора. Егор, чувствуя, что компания подвыпивших русских как-то слишком уж возбудилась от его пения, попробовал отправить немца обратно в зал
– Большое спасибо, господин Фриц, что вы порадовали нас своим выступлением. Но по правилам нашего конкурса исполняются только две песни. Пожалуйста, дайте возможность поучаствовать другим конкурсантам!
– Другие конкурсанты – дерьмо! – сверкнул на него глазами немец, опуская микрофон, и хлопнул себя кулаком в грудь. – Я – лучший на сегодняшнем шоу!
– Конечно-конечно, вы очень хорошо пели! – поспешил согласиться Егор, понимая, что этот Фриц тоже не совсем трезв. – Но лучшего выберут зрители.
– Тогда пусть выбирают! – заявил Фриц и крикнул в микрофон. – Друзья! Кто здесь лучший певец, а?
Зрители, кто понял, засвистели, зааплодировали. А потом и вовсе стали скандировать: «Лучший – Фриц»! Люся смотрела на всё это с абсолютно растерянным лицом. Егор и сам на мгновение растерялся, потом заметил, что Инка подаёт ему знаки от пульта, мол, может, выключить микрофон? Кивнул, и тут от группы шумных подвыпивших русских отделился один – высокий, плечистый, в джинсах и джинсовой куртке, со спутанной шапкой светлых волос. Мужик поднялся на сцену и протянул руку Фрицу
– А ну, дай микрофон!
Немец попятился, спрятал микрофон за спину и помотал головой.
– Тогда ты дай, – теперь он протянул руку Люсьен, и та вложила микрофон в его лапищу, глядя на нового певца круглыми от растерянности глазами.
– Ну всё, короче, хенде хох! – сказал мужик в микрофон. Немецкоговорящие зрители переглянулись, но рук никто не поднял. – Гитлер капут, короче. Теперь я, Иван Деревянкин, петь буду! Слышь, друг, – повернулся он к Егору, и тот заметил, что глаза у мужика словно обведены чёрным контуром. – Что там у вас есть из нашего, из русского, а? Чтобы душа развернулась, а?
– Что у нас есть подходящего для господина Деревянкина? – спросил Егор Люсьен, и та вышла из ступора
– Русские народные песни есть, современная российская эстрада есть… Хотите, «Ой мороз» поставим? Или «Ой, то не вечер»?
– О, давай про атамана! – узнал песню Иван. Ему дали, и он запел: «Ой, то не вечер, то не ве-е-чер! Мне малым мало спалось. Мне малым мало спало-о-ось, ой да во сне привиделось».
Иван пел хорошо, не хуже Фрица. А может быть и лучше – низко, раскатисто, очень точно держа мелодию и ритм песни. После второго куплета ему, несколько вразнобой, стали подпевать со своих мест приятели.
– Ой, да во сне привиделось! – пробасил Деревянкин заключительную строчку, и его приятели заорали «Ванюха, браво!». Зал поддержал – песня понравилась.
– Понял, Фриц, как настоящие мужики поют? – добродушно кивнул немцу Иван. Тот заговорил что-то в микрофон, но звука не последовало. Егор понял, что Инка микрофон немцу всё-таки отключила. – Это тебе не сопли твои голубые, хенде хох. Ну, сестрёнка, что там у вас ещё есть, в вашей копилке?
– Есть песни Газманова, Шафутинского… Или, может, Киркорова хотите?
– Кого я хочу?
– Я не в этом смысле, – заморгала Люсьен.
– Володя есть Высоцкий? «Чуть помедленнее кони», а?
– Высоцкого нету… Есть «Батяня комбат»!
– Давай батяню!
«Комбат, ё, комбат» – вместе с Иваном пели уже все русские. И овацию зал ему устроил такую, что понурившийся Фриц сунул Егору в руки свой микрофон и пошёл спускаться со сцены.
– Постойте, погодите! – остановил его Егор. – Мы сейчас будем подводить итоги конкурса!
– Да понятны уже итоги, – немец поднял на Егора полные страдания глаза. – Этот русский поёт лучше.
– Ну почему же! Он поёт по-другому. И вы тоже очень хорошо пели. Позвольте залу выбрать лучшего, – настаивал Егор. Фриц подумал и встал у края сцены.
– Друзья! – объявил Егор в микрофон. Звук не пошёл, он глянул на Инку. Та виновато дёрнула головой и потянулась к пульту. – Друзья, – повторил Егор в заработавший микрофон. – Предлагаю подвести итоги сегодняшнего конкурса. Прошу выйти на сцену всех участников.
Он повторил фразу на трёх языках, и на сцену стали забираться все, кто пробовал петь: и русская девчушка лет десяти, которая уморительно голосила «Арлекино», и девушка с чёрными ногтями, губами и волосами, которая пела под Бритни Спирс, и старик в капитанке, который хрипел что-то из «Биттлз», и «Майкл Джексон», и все остальные, кого за этот вечер набралось больше десятка и которые основательно перемешались у Егора в голове. На особицу стояли только два последних исполнителя, Иван и Фриц. Именно эту парочку зал и отметил самыми продолжительными аплодисментами. Их и оставили на сцене, отпустив всех остальных обратно на свои места. И стали определять победителя.
– Ещё раз, – скомандовала Люсьен, – аплодисменты Фрицу! – зал разразился овацией, немецкая группа поддержки кричала и топала, толстый коротенький немец засиял.
– Аплодисменты Ивану! – опять овация, группа подвыпивших товарищей орёт, свистит и топает, сам Иван, здоровенный и высоченный, чешет в кудлатой башке. А Люсьен шепчет Егору
– Жорочка, что же делать, а? Они же там нетрезвые все! Если мы победу кому-нибудь одному отдадим, немцы же с русскими передерутся! Зачем нам эта битва за Сталинград, а?
– Незачем, – кивнул Егор и объявил. – Друзья, в нашем сегодняшнем конкурсе два победителя: Иван Деревянкин, Россия и Фриц… э…
– Херман, – подсказал немец
– И Фриц Херман, Германия! Ваши аплодисменты!
Зал в очередной раз разразился овацией, орали, топали и свистели уже обе группы поддержки. Русский поднял руки над головой в олимпийском приветствии. Немец, сиявший как медный таз, подошёл к Люсе и что-то сказал ей. Та открыла рот, потом быстро-быстро закивала и объявила
– Господин Херман попросил поставить его любимую русскую песню! Итак, «Катюша»!
– Ра-цвета-льи я-боло-ни-гру-ши, ра-цвели туманы над рье-кой! – завёл своим фальцетом Фриц
– Выходила на берег Катюша, на высокий берег, на крутой! – взревел Иван.
Теперь пели оба победителя и пели так, что один голос не мешал другому, а странным образом, при всей непохожести, дополнял и оттенял.
– А любовь Катьюша сбережёт! – закончили певцы. Закончили на два голоса: баритон Ивана дал основу, а фальцет Фрица забрался выше, и там, на высоте, звенел почти с девичьей, Катюшиной, чистотой.
Зал взревел. Люди повскакивали с мест и хлопали стоя. Немцы обнимались с русскими.
– Ну, Фриц, ты даёшь! – Иван дружески хлопнул немца по плечу. – Хоть и бабий у тебя голос, а за душу берёт! Держи пять!
Фриц, улыбаясь, потёр плечо и пожал Ивану руку. Люся вынесла призы, футболку, явно маловатую Ивану, вручила Фрицу. Ивану вручила бейсболку, которую тот тут же напялил на кудлатую голову. И вслед за Фрицем спрыгнул со сцены в объятия ликующих друзей.
– Ну, Ванюха, молоток!
– Показал им, как наши петь умеют!
– Пошли к фрицам знакомиться, будем победу отмечать!
– Дорогие друзья! – объявила Люсьен звонким голосом, с опаской поглядывая на возню у сцены, – давайте ещё раз поблагодарим наших победителей за этот чудесный вечер! Я приглашаю вас продолжить его на танцполе возле ресторана! Через полчаса мы с вами будем не только петь, но и танцевать.
Народ повалил в сторону ресторана, лавки у сцены опустели.
– Боже, как же я перепугалась, – Люся села на край сцены и устало обмякла. – Такие здоровые парни, и – хенде хох, Гитлер капут. Всё, думаю, сейчас передерутся, и всё. Международный скандал!
– Ну, ну, шери, успокойся, – Егор присел возле неё на корточки, обнял, погладил по голове. Люсьен затрясло. – Всё уже закончилось, всё обошлось.
Инка вышла из будки и топталась рядом, глядя, как Люсьен колотит озноб и чувствуя себя лишней. Потом тоже присела на корточки.
– И я перепугалась! Егор, а в отеле есть какая-нибудь служба безопасности?
– Да есть, только она, как это… неэффектная… неэффективная, – Егор продолжал гладить Люсьен по спине, и та перестала вздрагивать.
– И что бы мы делали в случае потасовки? – не отставала Инка
– Прости, не понял? – теперь он просто обнимал затихшую девушку.
– Что мы делали бы, если бы драка началась?
– Полицию вызвали.
– Толку от неё, пока приехали, тут все бы уже полегли. Вон наши мужики какие здоровые. Да и немцы тоже не пустое место. А часто тут у вас такие ситуации?
– В первый раз, – сказала Люсьен, поднимая голову и выбираясь из объятий Егора. – Спасибо, Жорочка, я уже в порядке. Обычно всё спокойно проходит. Один раз пьяный итальянец стриптиз пытался показать, рубашку снимал, но мы его со сцены выпихнули без последствий. В другой раз какой-то придурок из наших, – помнишь, Жора? – брэйк-данс танцевать пытался, нос себе разбил. Но чтобы вот так, с пьяными толпами и хендехохом…
– Ну, ну, Люсьен, всё обошлось, они спели дуэтом, – похлопал её по плечу Егор.
– В конце-концов, всё превратилось в братание и получилась народная дипломатия, – поддержала его Инка. – Не удивлюсь, если наши с немцами сидят и совместно где-нибудь бухают. Люсь, улыбнись! Совсем чуть-чуть осталось поработать, завтра – выходной!
– Всё-всё, я в порядке, – тряхнула головой Люсьен, улыбнулась и спрыгнула со сцены на землю. – Мы всё пели, как умели, так пойдёмте же плясать!
Инка угадала. Возле танцпола они застали такую картину: русские и немцы сидели вперемешку за тремя сдвинутыми столами, уставленными бокалами с пивом и что-то оживлённо обсуждали, хлопая друг друга по спине и плечам. Люсьен тут же увлёк танцевать кто-то из отдыхающих, а Егора заметил один из русских.
– Слышь, друг! – он посмотрел глазами, так же как у победителя Деревянкина обведёнными чёрной каймой. – Мы тут с Клаусом никак договориться не можем, переведи!
– Да, пожалуйста, – Егор притормозил, Инка тоже остановилась.
– Скажи, что если он приедет ко мне в Кемерово, я приму его по высшему разряду! Шашлычки организую, баньку с веничками, у реки! Такую, знаешь, чтобы из парной – и бултых в прорубь! У-ух!
– Простите, я не очень понял, – удивился Егор. – Прорубь – это когда лёд на речке разбивают, правильно?
– Ну да!
– То есть, вы обещаете господину Клаусу искупать его в мороз в реке?
– Ты что, никогда в русской бане не парился? – уставился на него мужик.
– Он во Франции живёт, – вмешалась Инка. – Егор, это так русская баня устроена. Сначала все парятся в парной, знаешь, это как в финской бане, только ещё горячее, с раскалённым паром и ещё вениками берёзовыми друг друга хлопают, как массаж. Потом разгорячёнными в холодную воду прыгают, потом – обратно в парную, греться. Такая резкая смена жара и холода очень полезна для кожи, для сердца, в общем, для здоровья.
– Похоже на экзекуцию, – поёжился Егор.
– Да ты что, и вправду никогда не парился? – изумился мужик. – Тогда и ты приезжай к нам в Сибирь! Приму тебя по высшему разряду: шашлычки, банька, то да сё! А ты будешь нам с Клаусом переводить! Ты скажи ему, скажи, что Колян Зуев его в гости зовёт!
– Господин Колян Зуев приглашает вас в гости к нему в Сибирь, чтобы накормить вас мясом, приготовленным на углях, разогреть в русской бане и окунуть в прорубь, – добросовестно перевёл Егор и добавил, видя, как вытянулось лицо у немца. – Это их любимый вид отдыха, такие процедуры укрепляют здоровье.
– Наверное, потому, что после них выживают сильнейшие! – заржал Клаус. – Этого не переводи. Спроси, почему у них у всех глаза в гриме!
– Клаус говорит, что при случае обязательно приедет к вам погостить, – приврал Егор. – И спрашивает, для чего вы обводите глаза?
– Что я делаю? – заморгал мужик.
– У вас глаза обведены чёрным, почему?
– А, так это пыль угольная! Вылезешь из забоя – вся морда чёрная, еле отмывается. А глаза не отмываются. Вот и ходим черноокие! – захохотал мужик.
– Так вы шахтёры! – догадалась Инка.
– Ну да. Мы всей бригадой тут. Нам, типа, премия за ударный труд. Неделя у тёплого моря за счёт фирмы!
– Понятно, поздравляю, – кивнул Егор и объяснил Клаусу, что к чему. Когда они с Инкой отходили от стола, вся компания затянула песню про день Победы.
– Ну вот, я же говорила! – Инка пихнула плечом Егора – полное братание и народная дипломатия! Ладно, пойду-ка поищу кого-нибудь посимпатичнее, на танец вытащу.
Танцы в этот вечер складывались как-то вяло. То ли подуставшие за неделю аниматоры плохо тормошили народ, то ли отдыхающие все силы выложили, болея во время конкурса караоке, но на быстрые танцы выходило от силы две-три пары. Медленные мелодии привлекали больше народу, и вскоре на танцполе звучали сплошь «медляки». Устав от очередного партнёра – игривого дядьки, который всё время норовил пристроить свою ладонь на её заднице –Инка решила, что заслужила компенсацию. И подошла к Егору.
– Можно тебя на «белый танец»?
– Кто объявлял? – спросил, поднимаясь, Егор.
– Я, – Инка положила руки ему на плечи и задвигалась в медленном ритме.
– Как тебе эта неделя? – спросил Егор, аккуратно придерживая её за талию.
– Знаешь, даже не верится, что прошло всего шесть дней, как я здесь в аниматорах, – Инка прижалась лбом к своей руке, лежавшей на его плече. – Такое ощущение, что я здесь две недели, не меньше – настолько дни получаются насыщенными!
– Не жалеешь, что согласилась? – спросил Егор, наклоняясь к её уху.
– Нет, что ты! – вскинулась она посмотреть ему в лицо и задела макушкой по подбородку. – Ой, извини! Больно?
– Нет, пустяки, – он прижмурился, пока она ощупывала его подбородок. – Так не жалеешь?
– Нет, не жалею, – Инка опять опустила лицо к плечу, и Егор почувствовал её волосы возле своей щеки. От волос пахло чем-то терпким и сладковатым одновременно. – Хотя выбора у меня и не было, я совсем не жалею, что так получилось. Я за эти дни как будто переродилась. И столько открытий сделала!
– А каких открытий? – заинтересовался Егор.
– Ну, во-первых, что люди в большинстве своём очень доброжелательные. Хотя, может быть, это потому что они на отдыхе.
– Да, на отдыхе люди добрее, – согласился Егор. – Хотя и так не злые, а просто раздражительные иногда бывают, от усталости. А во-вторых что?
– А во-вторых я, оказывается, совсем себя не знала! Оказывается, я не такая, как себе представляла, совсем другая!
– А какая?
– Ну, более свободная, смелая. И ещё, только ты не смейся, более красивая!
– Я не смеюсь, – Егор потянулся к Инкиным волосам и понюхал. – Ты красивая. На бабусю мою похожа. И пахнешь хорошо. Ин, а чем твои волосы пахнут?
– Не знаю. Наверное, шампунем, не знаю, как называется. Соня где-то добывает бутылочки, которые в номера для постояльцев ставят. Слушай, завтра выходной, а я совершенно не представляю, чем заняться. Не сидеть же целый день в нашей комнатке без кондиционера! И на пляже весь день валяться не хочется. Может быть, в город выбраться, посмотреть, а? – Она опять подняла к нему лицо, мазнув по щеке прядями. – Что посоветуешь?
– В Хургаде нечего смотреть, – пожал плечами Егор. – Новый город, выросший на пустынном берегу, ему от силы лет двадцать. Геометрические улицы, современные здания, офисы, кафе да магазины, ничего интересного. Слушай, мы с Люсьен в Луксор собрались. Хочешь с нами?
– Давай, – согласилась Инка. – А потом давайте в море поплаваем, как в тот раз, помнишь?
– Нет, Инна, всё сразу не получится. Поездка в Луксор – это у нас на целый день. Три часа туда, три часа обратно и там время на программу.
– Ой, он что, так далеко? – удивилась Инка. – А зачем тогда туда ехать?
– Потому что это историческое место, древний город на берегу Нила, старые египетские храмы, сфинксы, долина Царей.
– Ух ты, интересно!
– Завтра как раз экскурсия от отеля. Ты с нами?
– Да, поеду, – согласилась Инка.
– Автобус выезжает рано утром, поэтому тебе лучше собраться с вечера. Приготовь удобную обувь и панаму от солнца. И одежду с закрытыми плечами, чтобы не обгореть.
– Хорошо, – кивнула Инка. – Только вы меня разбудите, ладно? А то ведь просплю!
Она бы и проспала. Сначала ей никак не удавалось уснуть – мысль о предстоящей поездке будоражила. Потом почти всю ночь Инке снились голые мужики с чёрной обводкой вокруг глаз. Плохо различимые в банном пару, они пели громким басом, а затем выбегали на снег и прыгали в прорубь, продолжая петь, но уже – фальцетом. В конце концов, Инка и себя увидела в своём сне. Она подошла к мужикам и, совершенно не смущаясь их наготы, раздала всем по кружке и предложила нарисовать на них впечатления от Сибири. Те дружно закивали и ушли в прорубь с головой, утянув её следом. И вот уже Инка плывёт в тёплой воде, а вокруг неё лениво шевелят плавниками большие разноцветные рыбины.
 Автобус с экскурсией выезжал в полвосьмого утра, поэтому вставать нужно было не позднее, чем за час – умыться, собраться, позавтракать. Егор встал за полтора часа и пошёл будить Инку.
– Эй, ну кому там чего приспичило спозаранку? Выходной у нас! – послышался недовольный Сонин голос в ответ на его деликатное постукивание в двери девичьей комнаты.
– Соня, разбуди Инну, пусть встаёт, пора уже!
– Ой, Жорж! Ну чего ты, в самом деле! Дай отоспаться за всю неделю-то! – потребовала Соня, которая легла в два ночи – аниматоры опять устроили ночное гуляние на пляже.
– А что, Инна тоже передумала ехать? – спросил Егор и поймал себя на том, что огорчился. – Ладно, извините, мадмуазель, досыпайте.
– Сонь, ты чего шумишь? – послышался второй голос, Инкин.
– Да Жорж в двери ломится, спать не даёт! Что-то ты там передумала…
– Подожди, Егор, подожди!
Он услышал топоток босых ног, дверь распахнулась, и в проёме показалось Инкина встрёпанная спросонья голова.
– Я еду, я не передумала, я сейчас!
– Ин, не торопись, у тебя есть время на сборы. Встречаемся в ресторане через сорок минут.
Она кивнула и скрылась за дверью, а Егор пошёл в душевую умываться. Вид заспанной и взлохмаченной Инки умилил, и он поймал себя на том, что улыбается, вспоминая припухшие перепуганные глаза. Нет, всё-таки он молодец, что позвал её в эту поездку в Луксор. И, наверное, даже к лучшему, что Люсьен передумала ехать – слишком много она требует к себе внимания. А так он сможет Инне спокойно всё показать. А то девчонка что была в Египте, что не была: просидела неделю в отеле и страны так ещё и не увидела. И он, насвистывая, намазал мыльную пену на щёки и начал бриться, предвкушая долгий интересный день.
 
Глава 10
Хургада выглядела именно так, как о ней рассказывал Егор: прямоугольники зданий на прямых, лишённых растительности улицах. И если пока они ехали по центру города впечатление как-то исправляли модерновые офисные и торговые центры, шедевры чьей-то архитектурной мысли, то ближе к окраинам за окнами автобуса стали мелькать обыкновенные жилые дома из белого кирпича, в два-три этажа и разной степени недостроенности. Но, судя по обилию одежды, вывешенной сушиться за окнами без рам, занавешенными другим тряпьём, в них жили люди. Эти «недо-дома» вместе с кучами песка и полным отсутствием зелени – даже пальмы, которые на территории отеля торчали в изобилии, здесь попадались изредка – вызвали у Инки тягостное чувство. Они с Егором сели в автобусе на самых первых местах, и вид отсюда открывался обширный: и через лобовое стекло, и в окне. То, что в Луксор они едут вдвоём, для Инки оказалось приятной неожиданностью.
– Странно, столько едем, а ещё ни одного доделанного дома не попалось, – пробормотала она, наблюдая, как на балкон одного из зданий без верхнего этажа вышла женщина в чёрном и начала снимать с верёвки просохшие длинные рубахи.
– А местные специально так делают, – отозвался Егор.
– Зачем? – повернулась к нему Инка.
– Чтобы не платить налог на недвижимость. Пока дом не построен, налога нет. Вот они и живут годами в домах без крыши и с недостроенным последним этажом.
– Но ведь это же неудобно, жить без крыши! И холодно без окон, сквозняки! Вон, сегодня с утра как прохладно, градусов двадцать. И ветер.
– Инна, ты что! – расхохотался Егор. – Здесь таких ночей от силы за всю зиму с десяток наберётся, жара почти круглый год. Им сквозняки – вместо кондиционеров. И крыша не нужна – в Египте никогда не бывает дождей. В нашем отеле, обрати внимание, тоже все коттеджи без крыш – бетонная плита, и всё!
– Да, я всё время забываю, как это удобно, когда жара круглый год, – согласилась Инка и вздохнула, – но всё равно от этих недостроев – ощущение нищеты.
– Ну, вообще-то ты правильно ощущаешь, – кивнул Егор. – Египтяне не только из-за налогов так долго строят. У них нет денег сразу на весь дом, они по частям его возводят, когда деньги появляются. Иногда – всю жизнь.
– Я бы так не смогла, – Инка зацепилась взглядом за очередную постройку: возле двери сидят на корточках двое мужчин, оконные проёмы второго этажа закрыты какими-то картонками.
– А здесь по-другому не получается. У них мужчина может жениться, только если у него есть куда привести жену. С родителями жить не принято, должен быть собственный дом. Вот они и строят. Сделают хотя бы комнату – заводят семью. А потом так и делают всё сразу – и детей, и дом для них. А то если ждать, пока деньги появятся, да пока дом достроится, можно и состариться неженатым.
Инка кивнула, согласившись с таким взглядом на жизнь, и засмотрелась на мужчин в форме. Автобус проезжал перекрёсток, и возле него дежурили двое в белых брюках и белых рубашках с короткими рукавами и погонами. На мужчинах были чёрные береты и чёрные пояса с кобурами. «Полицейские», – догадалась Инка. Чуть погодя автобус добрался до выезда из города, перегороженного шлагбаумом. Шлагбаум для них подняли, и уже трое мужчин, на этот раз – в серой униформе и с автоматами в руках, провожали их автобусы весёлыми взглядами.
– А почему они с оружием? – удивилась Инка, поймав улыбку одного из мужчин.
– А это армейские посты, для безопасности туристов, – объяснил Егор. – Здесь лет десять назад случай был, когда террористы автобус с туристами взорвали. Слышала?
– Нет, – поёжилась Инка и вдвинулась поглубже в сиденье.
– Тогда очень много народу погибло, и теперь через страну автобусы передвигаются только колоннами и в сопровождении полицейских. Мы сейчас как раз к месту подъезжаем, где все экскурсионные автобусы собираются. В Луксор поедем колонной.
Инка успокоилась и опять выглянула в окно. Автобус проезжал мимо солдата в каске. Формой каска была похожа на половинку арбуза и закрывала ему лицо почти до самого носа. Сам солдат был виден по пояс – он выглядывал из бетонного куба с навесом в виде круглого, повторяющего форму его каски, купола, выдавленного в металлическом листе. Купол был ярко-зелёным, каска – серой. Солдат сидел в своём нелепом укреплении, сжимая в руках автомат. Из ворота его белой гимнастёрки (или как они называют солдатскую форму в своём Египте?) торчала по-цыплячьи тонкая мальчишечья шея.
– Что-то он мало похож на защитника, – пробормотала Инка. – Интересно, они тут в армию тоже всех подряд сгребают?
– А вот этого не знаю, – Егор опять принял вопрос на свой счёт. – Сейчас у гида спросим. Сабир, можно тебя на минутку?
Сабир, парнишка лет девятнадцати, сидевший впереди на кресле по соседству с водителем, повернулся в их сторону.
– Скажи, а у вас все мужчины в армии служат?
– Не, кто хотят, – помотал головой гид. – Армия деньги платить, и кто работу нужен искать, сардукар идёт.
– Куда идёт? – переспросила Инка.
– Сардукар… солдер… соулда, – попытался объяснить гид, а Егор помог
– В солдаты, в армию, то есть.
– И что, всех подряд берут? – Инка махнула в сторону окна. Пост они уже проехали, но гид понял, что она имеет в виду.
– Феллах…э… из деревня парень, берут простой соулда, тупой потомучта. Из город парень умный, учился, офисер, деньги прибавлять! – рассказал он.
– Крестьян берут в простые солдаты, образованных горожан – в офицеры и платят больше, – перевёл Инке Егор.
– А сколько платят? – стало интересно Инке. Гид на пару мгновений задумался.
– Триста доллар месяц соулдат, два триста доллар – офисер.
– Две штуки баксов с гаком! Нифига себе! – присвистнул рослый парень, сидевший в кресле через проход от Инки с Егором. – Да за такие бабки и я бы в офицеры пошёл!
– Штука? – заморгал Гид. – Нет два штука – два триста!
– Кажется, он хочет сказать, что шестьсот долларов, – догадалась Инка. Гид обрадовано закивал.
– Да, братан, по-русски ты шпаришь прикольно, – хмыкнул сосед. – Где учился-то?
– Я Москва три года жить! – улыбнулся гид. – Разговаривать.
– Где разговаривал? На Черкизовском рынке, небось: «Майка бери, куртка купи, падхади, недорога!» А?
Гид рассмеялся, Инка с Егором тоже, очень уж забавно получилось у парня изобразить зазывалу, и очень уж точно этот образ подошёл их гиду.
– Товарищи, а почему вы там сами по себе веселитесь? – послышался вдруг раздраженно-начальственный мужской голос. – За экскурсию все платили одинаково. Молодой человек! Гид, я к вам обращаюсь! Вы обязаны общаться с экскурсантами посредством микрофона!
Сабир застыл с судорожной улыбкой на лице. «Не понял», – догадалась Инка и помогла
– Он просит, чтобы ты рассказывал всем в микрофон.
Судорогу отпустило, и гид сказал в микрофон
– Скоро остановка, рассказать потом.
И вернулся на своё место рядом с водителем.
– Во, козлина! – прокомментировал парень. – Свербит у него, что другим весело!
Инку же в раздражённой реплике «козлины» зацепило другое.
– Егор, я как-то не подумала, что ты платил за экскурсию. Сколько я тебе должна?
– Нисколько. Это бонус за счёт фирмы.
– За счёт какой фирмы? Отель заплатил или ты?
– Инна, ну зачем тебе эти финансовые подробности? – заморгал Егор, и Инка поняла – он.
– Значит, ты заплатил. А сколько?
Он жестом показал – пустяки, но Инка продолжала
– Егор, это неправильно, что ты за меня платишь. Я верну тебе деньги. Сколько я тебе должна?
– Инна, может быть, я чего-то не так понял, – он внимательно посмотрел ей в лицо. – У меня есть возможность подарить тебе эту поездку, и я дарю. Я не прав? Я тебя обидел?
– Да нет, что ты! – Инка смутилась и опустила глаза. – Ты не обидел, просто я…
Она хотела продолжить «буду чувствовать себя обязанной тебе», и тут до неё дошло, что происходит. Человек сделал ей подарок. А она сидит и вместо того, чтобы сказать «спасибо», мямлит насчёт «неправильно, неудобно, не хочу быть обязанной».
– Ин, если это для тебя так важно, ты можешь вернуть свою часть, – сказал Егор.
– Я… Да, конечно, – окончательно растерялась Инка и повернулась к окну.
За окном вдоль дороги торчали пальмы разной степени засушенности. За пальмами начиналась каменистая равнина грязно-жёлтого цвета, усеянная камнями и мусором. По обочинам дороги иногда попадались остовы придорожных кафешек, зияющие провалами пустых окон. Инка чувствовала опустошение, подобное пейзажу за окном. «Господи, ну почему же я такая дура? Почему я всегда умудряюсь всё испортить?», – думала она, плотнее кутаясь в жакет, который утром пришлось надеть из-за прохлады.
Постепенно среди развалин начали появляться пятна зелени, и вскоре автобус въехал в небольшой посёлок и остановился на асфальтированной площадке, уже уставленной приличным количеством автобусов.
– Стойка полчаса! Потом три часа едем без туалет! – объявил гид. – Можно кафе кушать!
– По-моему, он нас предупредил, чтобы мы пожрали и пос… Пардон, здесь дамы! И сходили по нужде, – перевёл сосед. Двери автобуса открылись, и Инка, выйдя на улицу, резко попала из прохлады в жару. За время, что они выехали из отеля, солнце успело подняться высоко и вжарить во всю свою силу. Пришлось возвращаться в салон, оставлять жакет.
Их автобус встал очень удачно, с краю площадки, и сразу от него открывался вид на несколько одноэтажных домишек, выстроившихся вокруг площади, на прилавки с сувенирами, на бедуина в долгополой одежде, державшего на верёвке белого одногорбого верблюда. Остальным автобусам повезло меньше – они сгрудились в беспорядке, образовав коридоры, по которым протискивались туристы. Слышалась разноязыкая речь. Кое-кто остановился возле бедуина, и тот махал рукой в сторону верблюда – предлагал покататься.
– Интересно, где тут можно по-нормальному пожрать? – сказал, озираясь, сосед по автобусу. – А то в том бич-наборе, что они нам в отеле выдали, еды нет, одни булки.
– Кажется, вон кафе, – Инка показала на один из домиков, с яркой вывеской и столиками на веранде.
– Это кафе для туристов, – сказал Егор. – Там только чипсы, шоколадки и кофе за четыре цены. А ты хочешь есть?
– Ты знаешь, я бы съела чего-нибудь, – кивнула Инка. – А то в отеле в такую рань мне совсем не завтракалось.
– Тогда пойдём, – потянул он её за руку, и Инка поспешила за ним, обрадовавшись, что возникшая в автобусе неловкость исчезла.
– Эй, а можно мне с вами? – запросился парень из автобуса, и Егор кивнул – можно.
Они прошли между домишек, попали на пыльную улочку, куда-то свернули и вскоре уже заходили в тёмное помещение с пластиковыми столами. В помещении пахло мясом и жареными овощами. Половина мест была занята арабами в европейской одежде.
– Где мы? – заозиралась Инка.
– В кафе, где едят водители наших автобусов. Пойдёмте места занимать.
Они сели за ближайший столик, и вскоре к ним подошёл, улыбаясь, парень, и что-то сказал по-арабски. Егор сделал ему знак подождать и спросил
– Кто что будет заказывать? Рекомендую шаверму, это вкусно и быстро принесут.
– А что это? – спросил парень из автобуса
– Лепёшка, в которую они заворачивают тушёные овощи и баранью котлетку.
– Типа шаурмы, что ли? А чтобы только мясо, и без овощей?
– Тогда возьми кебеб
– А, люля-кебаб, знаю! – обрадовался сосед.
– Кебаб, – закивал официант
– Кебаб, шаверма, кофе, – сделал заказ Егор, показывая количество на пальцах: один, два, три.
Официант кивнул и скрылся, и вскоре принёс три чашки кофе. Чашки были маленькими, кофе, хотя и не сладкий, – ароматным.
– Вот это я понимаю! – обрадовался сосед, когда ему подали две продолговатые котлеты с гарниром из тушёных баклажанов и помидоров. – Это вам не чипсы какие-нибудь! Да, кстати, меня Лёхой зовут.
– Я Инна, а он Егор, – кивнула Инка, принимаясь за свою еду. Большая круглая лепёшка, согнутая посредине и начинённая овощами, выпирающими из краёв, выглядела аппетитно. И на вкус тоже оказалась хороша.
– Слушай, Егор, а откуда ты про это место знаешь, а? – Прожевал первую порцию Лёха.
– Я уже ездил этим маршрутом. В прошлый раз заметил, что водители в эту сторону идут, пошёл за ними и – вот.
– Молоток. Ты прямо как разведчик-следопыт. О, ты случайно в органах не работаешь?
– Нет, я не врач, – мотнул головой Егор. Инка прыснула, но объяснить ему, что Лёха спросил про другое не смогла – рот был полон еды. А Лёха услышал по-своему.
– О, так ты доктор? Клёво. А что лечишь?
– Он сексопатолог, – не смогла удержаться проглотившая свою еду Инка. Егор поперхнулся, но возражать не стал. – Занимается всякими сексуальными расстройствами.
– А, тогда мне без надобности, – успокоился Лёха и занялся кебабом.
– Ребята, советую скорее доедать, – предупредил Егор. – Наш водитель заказал вторую чашку кофе. Сейчас допьёт и пойдёт к автобусу.
– Да ладно, без нас не уедут, – беспечно махнул рукой Лёха.
– Не уедут, но если мы задержимся, автобус окажется в хвосте, и мы будем ехать в пыли, которую поднимают все машины в колонне.
– Ой, а я ещё хотела кой-куда забежать! – всполошилась Инка.
– А вон туалет, – показал Егор. – Тот, что на площади, платный и не очень чистый.
Впрочем, и в кафе туалет оказался не слишком чистым, но Инка утешилась тем, что бесплатному…э…толчку никуда не смотрят. И похуже уборные доводилось видывать. Поэтому из кафе она вышла вполне довольная и жизнью, и едой. Праздник жизни продолжился и когда они с Егором успели купить для Инки большой белый платок из ткани, похожей на марлёвку, и когда их автобус оказался вторым в колонне, ехавшей в Луксор.
Они выехали из посёлка, миновав очередной «блок-пост» – бетонную будку, стоявшую на трубах-сваях. Инка успела заметить лесенку из металлического уголка, прислонённую позади будки. Лесенка была собрана из двух кусков – к нижнему длинному проволокой был примотан второй, покороче. Примотан только за одну «ногу», вторая свободно висела в воздухе. Из будки выглядывал очередной «цыплячьешеий» сардукар в круглой каске.
– У меня такое чувство, словно все эти их солдатские посты – декорация, – сказала Инка.
– Думаю, что так оно и есть, – согласился Егор. – Думаю, все эти солдаты на перекрёстках – специальная демонстрация для европейцев, чтобы мы не боялись приезжать в их страну. Вряд ли кто из этих солдат всерьёз верит в нападение террористов. А если и нападут, то – «иншалла». «На всё воля Аллаха», то есть.
– Поразительная беспечность! – пожала плечами Инка.
– А, по-моему, наоборот – безусловное доверие жизни, – не согласился Егор.
 Автобус тем временем выехал в пустынную местность, и картина за окнами окончательно перестала радовать взгляд. Горы в туманной дымке, серые, обветренные глыбы, выглядевшие старше самой истории, располагались совсем близко, в нескольких сотнях метров, и словно наступали на дорогу. Поверхность их вся была в трещинах и отслаивалась чешуйками. Пыль и камни. Камни и пыль. И ни малейшего следа растительности. Душа тосковала от такой картины и требовала впечатлений.
– Молодой человек, гид, вы обещали, что после остановки что-нибудь нам расскажете, – напомнил склочно-начальственный голос. Инка, когда все рассаживались, разглядела его владельца: невысокий лысоватый мужичонка в светло-серой рубашке, заправленной в тёмно-серые брюки. Судя по осанистости, с которой он держался, не смотря на малый рост, и взгляду, которыми окинул салон при входе – оч-чень важная персона.
– И правда, расскажите нам о стране, – поддержали его женские голоса. – А то скучно ехать!
Гид Сабир с готовностью подскочил, взял микрофон и начал
– Добрадень, друзея. Вы находите Египет, большой страна Африка. Мы живём мал-мала восем-десят миллион жители страны. Столица Каир – двадцать миллион.
– Молодой человек, погодите, я не понял, – вмешался «начальник». – Если в стране живёт то ли восемь, то ли десять миллионов человек, – кстати, удивлён безалаберности вашего правительства, допускающего такие неточности в подсчётах – то каким образом в столице может проживать двадцать миллионов?
– Нет восемь, восем-десят! – замотал головой Сабир.
– Восемьдесят! У них в стране восемьдесят миллионов перцев живёт! – пояснил Лёха. Парень явно веселился от того, как гид изъяснялся по-русски. – Давай, продолжай! Выдай нам что-нибудь из истории!
Сабир, обрадованный, что его понимают, зачастил
– Мы старик-страна, мы четыре тыща лет. Давным-давно египетский люди пришли берег Нил, сделали верхний страна, нижний страна и царь Менес.
– Ничего не понимаю, что он говорит! – возмутился всё тот же начальственный голос. – Молодой человек, с чего вы решили, что вы умеете изъясняться по-русски?
 – Я три года жил Москва, я понимай русский, – закивал Саид, судя по взгляду, не совсем понявший, о чём его спрашивает этот грозный серый человек.
– Нет, это просто возмутительно! – продолжал тот. – Собрать с нас по сто долларов за экскурсию и закрепить за нами гида, которого абсолютно невозможно понять!
«Сто долларов! – мысленно ахнула Инка и покосилась на Егора. – Нет, отдам ему деньги, точно – отдам. Нельзя принимать такие дорогие подарки. Вот получу зарплату за неделю, и отдам!»
– Да чё тут непонятного! – вступился за Сабира Лёха. – Египту ихнему четыре тыщи лет, египтяне жили возле Нила, и царь у них был Менес! Правильно я говорю? – Сабир закивал, что всё правильно. – Валяй дальше!
– Но позвольте, почему вы распоряжаетесь? – не унимался «серый».
– У жены своей будешь позволения спрашивать, понял? – Грозно зыркнул Лёха, высунувшись в проход. Инка тоже оглянулась, но ей с её места от окна «серый» не был виден. – А не нравится – пересаживайся в автобус к каким-нибудь немцам или англичанам. Может, ихние гиды тебе лучше расскажут.
– Я буду жаловаться на хамство, – сказал «серый», но начальственных ноток в его голосе поубавилось.
– Давай, начинай сочинять свою жалобу прямо сейчас, займись делом, – поощрил Лёха. – Давай, Сабирка, расскажи нам про фараонов.
Сабир обрадовано затараторил про Аменемхетома Третьего, построившего на берегах Нила большую оросительную систему, которая используется до сих пор («Делал канал и шлюз, вода лился далеко, был урожай, феллах сейчас тоже вода берать»), про богов Гора, Сета и Озириса, про войны за Египет. Очень скоро Инка перестала пытаться понять смысл рассказа Сабира, и только выхватывала отдельные имена, звучавшие стариной даже в столь комичном контексте: Хатхор, Тийу, Рамзес Второй, Изида, Неффертари. Пантеон древнеегипетских богов, фараонов и цариц, к которым почему-то присоединился президент Мубарек, завертелся перед глазами пёстрым хороводом. И вскоре она уже дремала, положив голову на плечо Егору.
Егор чуть развернулся, чтобы девушке было удобнее, и тоже откинулся на сидении, прикрыв глаза. Ему, довольно прилично усвоившему историю Египта, было забавно угадывать, какие именно факты излагает Сабир. Очень скоро Егор понял, что с историей парень обращается так же вольно, как и с русским языком. Может, и ему в гиды податься? Будет читать русским туристам лекции по истории Египта. А то что-то работа аниматором начала надоедать, через две недели будет ровно два года, как он приехал в отель к Мустафе.
«Я не удивлюсь, если ты станешь жить под мостом, как какой-нибудь клошар!» – голос отца прозвучал так явно, что Егор вздрогнул и открыл глаза. Инка завозилась на его плече, но не проснулась. Он поправил белый платок, которым она накрылась. «Надо же, вспомнился, да так ясно!» – Егор опять закрыл глаза, и его последний разговор с отцом всплыл в памяти в мельчайших подробностях…
– Все мужчины в нашем роду занимаются этим бизнесом! А ты, мой сын, мой единственный сын, заявляешь, что тебя от него тошнит!
– Папа, меня действительно тошнит от всех этих цифр и котировок! Я достаточно долго проторчал в офисе, чтобы понять, что не хочу тратить свою жизнь на то, что мне не по душе! В конце-концов, у тебя есть Мари, и ей нравится возиться с цифрами, почему бы тебё её не поставить на моё место.
– Мари – женщина! И это твоей сестре, а не тебе, пристало сочинять дурацкие песенки и бренчать на гитаре. Выйдет замуж, какой с неё спрос. А ты – мужчина, и ты должен заниматься серьёзным делом, а не этими пустяками.
– Папа, мои пустяки для меня не менее серьёзны, чем для тебя твои финансы. И я хочу, чтобы ты это понял.
– А я хочу, чтобы ты не рассчитывал, что сможешь сидеть на моей шее! И если ты не возьмешься за ум, то я отказываюсь считать тебя своим сыном!!!
– Хорошо, как скажешь. Можешь не считать. Считай свои дивиденды по акциям. Но я буду жить своей жизнью. Своей, не твоей.
– И как ты будешь жить? Бренчать на гитаре на перекрёстке, собирая монеты в шляпу?
– Это моё дело.
– Хорошо. – Отец помолчал, играя скулами, а потом спокойно сказал. – Даю тебе сроку до завтрашнего утра. Ты либо являешься в офис, либо убираешься из моего дома. И тогда я не удивлюсь, если ты станешь жить под мостом, как какой-нибудь клошар!
Но Егор не стал ждать утра. Он понял, что отец прав – живя рядом с ним, он не сможет делать то, что хочет. Не сможет писать песни, не сможет играть в клубах. Скандал с родителем словно встряхнул Егора до основания и заставил признать: раз песни не дают достаточно денег на жизнь и жильё, нужно найти такую работу, чтобы и сочинять позволяла, и крышу давала, и еду. Побродив с час по Интернету, он отыскал вакансию аниматора в египетском отеле. Решив, что это то, что надо – море, солнце, жильё, шведский стол и никаких цифр, – Егор уже через пять часов летел в Африку. Летел, даже бабусе не сказав, куда именно, но пообещав себе обязательно писать ей письма на электронный адрес.
Автобус тряхнуло, Инка завозилась и откинулась на спинку кресла. Егор посмотрел на неё – девушка хмурилась во сне, обиженно сжимая губы. «Интересно, что ей снится? Наверное, жених, который не приехал». За окном стали появляться грядки с какими-то посадками. Между грядок копошились женские и детские фигурки. У съездов с основной трассы к наделам стояли мужчины с ружьями, стерегли. И хотя ружья они держали в опущенных руках, вид их был суровым и внушительным. И абсолютно не декоративным.

Глава 11
Показались пригороды Луксора, и вскоре автобус въехал на пыльную площадь, окружённую кое-какой растительностью. Егор увидел в окне вереницу таких же автобусов, из которых уже выходили туристы, и потрогал Инку, которая опять умостилась на его плече
– Инна, просыпайся, мы приехали.
– Что там? – зевнула она, поднимаясь, и тут же прикрыла рот ладошкой
– Ой, я уснула, да? У тебя на плече? Ой, извини!
– Да ладно, мне было приятно, – улыбнулся Егор, а Инка смутилась, но отшутилась
– А мне – не знаю как, я всё проспала!
Автобус затормозил, раскрыл двери, предлагая выбираться из прохладного нутра на раскалённую площадь. Инка вышла и огляделась, завязывая на голове новый платок на арабский манер. Площадь была запружена автобусами, из которых появлялись потягивающиеся после долгой дороги люди. За площадью возвышались грандиозные развалины с гигантскими колоннами желтоватого цвета. Над всем этим царила африканская жара – солнце раскочегарилось так, что Инке даже не верилось, что утром из-за прохлады пришлось надевать жакет. Между автобусами сновали продавцы воды и торговцы мелкими статуэтками, зазывая взглянуть на товар.
– Иди за меня! – велел гид, поднял над головой табличку с логотипом, повторяющим метку на автобусе, и бросился в это месиво. Егор подхватил Инку под руку и двинул за ним. Чтобы не потерять гида из виду, им почти пришлось бежать. Так они добежали до площадки, с обеих сторон огороженной рядами сфинксов-баранов.
– Во, блин, скотный двор! Сплошные бараны! – послышался голос их соседа Лёхи. Инка оглянулась – он пыхтел чуть позади них.
– Это вы про сфинксов? – уточнила она, показывая на зверей, которые лежали, вытянув лапы и ровно держа круглорогие головы. Кое-где – частично или почти совсем отбитые.
– Ага, и про них тоже. И с краю бараны, и посерёдке тоже, – Лёха показал на толпу, топавшую впереди них к храму.
– Какой-то он грубый, – шепнула Инка Егору.
– В Египте это комплимент, – улыбнулся тот. – В Египте баран – очень хорошее животное, символ главного древнеегипетского бога Ра. В его честь, кстати, и был построен это храм. Кто-нибудь видит нашего гида? Кажется, я его потерял.
Инка стала вглядываться в толпу, пестрящую задранными табличками – похоже, все гиды придерживались одинаковой системы сигналов.
– Вот он! – первым его увидел Лёха, но тут и Инка узнала Сабира в фигуре у стены храма, призывно махавшей табличкой.
Собрав всю группу, Сабир вытащил пачку билетов и начал их раздавать. Потом махнул рукой в сторону прохода
– Встреча там! – и испарился.
– Пятьдесят фунтов, – посмотрела Инка на билет. – Интересно, сколько это будет на рубли? Слушай, Егор, а я ведь даже не знаю, какой тут курс, я ни разу деньги не меняла. Если только в аэропорту, но там всё было так суматошно, что я уже и не помню, как и что мне обменивали.
– Я не знаю про рубли, а в долларе почти шесть фунтов получается, – ответил Егор, рассматривая голограмму на билете. – Пошли на вход?
У входа выстроилась очередь, но двигалась она быстро. Кроме билетёра туристов проверяли сонные сардукары и рамка истошно пищавшего миноискателя. Впрочем, через рамку люди шли беспрепятственно – разморенным стражникам явно было лень в такую жару искать металлические предметы в карманах туристов. И они предпочитали просто не реагировать на писк прибора.
– Иншалла, да? – шепнула Инка, когда рамка запищала и на Егора. Её саму прибор пропустил в молчании – видимо, переводил дух.
Вместе с толпой туристов они вышли на площадку со статуями. Справа стоял ряд фараонов с накрест сложенными на груди руками. Первые два фараона были почти целыми, от трёх последних остались локти и всё, что ниже. Слева стояла громадная статуя ещё одного фараона, с побитым лицом. В ногах у него примостилось изваяние женщины нормального человеческого роста, доходившее до колен статуи.
– Оба-на! – засмотрелся на фараона Лёха. – Чуваку, что, лилипутки нравились?
– Это Рамзес Второй и его жена Хатшепсут, – сказал Егор, подходя к изваянию. – Она была женщиной нормального роста. Да и фараон, насколько мне известно, тоже.
– Ага, у чувака мания величия, – кивнул Лёха. – Типа, я – гигант, а вы все – карлики.
– Можно сказать и так, – не стал спорить Егор. – Но вообще-то фараоны считались земным воплощением богов. То есть, выше обычных людей.
Инка слушала эти разговоры в пол уха – её заинтересовала колоннада позади изваяния. Было в её линиях что-то неправильное, хотя постройка выглядела по-своему изящной.
– Пошли туда? – позвала она Егора. Портик манил, обещая нечто невиданное.
Но ничего невиданного за ним не обнаружилось – несколько пустых ниш в жёлтой стене, от которых веяло древностью.
– Слушай, мне даже жутковато становится, когда я представляю, сколько веков этим постройкам, – потрогала стену Инка. – Подумать только, когда-то, на заре нашей цивилизации здесь ступали ноги жрецов и фараонов. А теперь, – она посмотрела на жёлтые шлёпки, доставшиеся взамен сабо, и, как выяснилось, оказавшиеся довольно удобной сухопутной обувью – теперь по этим плитам бродим мы.
– Вообще-то это самая поздняя часть храма – сказал Егор, – самые первые постройки там, впереди.
– Ты уже был здесь, да?
– Да, в третий раз сюда приезжаю. И опять как будто в другое измерение попал.
– Да, и я тоже, – согласилась Инка, задирая голову и рассматривая верхушки колонн, похожие на бочонки.
– Здесь удивительные пропорции у построек. Древние греки строили абсолютно по-другому, – продолжал Егор.
– А ты знаешь, как строили древние греки? – уважительно посмотрела на него Инка.
– И ты знаешь. Вся европейская архитектура выросла из греческой. А здесь всё по-другому. Обрати внимание, все стены выложены под углом. А там, дальше, пошли, ты увидишь, толщина колонн просто нереальная!
Инка пошла вслед за Егором. Сразу за площадью начинались ряды толстенных и высоченных, с трёх-четырёжэтажный дом, колонн, стоявших на низких, выложенных из блоков, основаниях. Снизу колонны были гладкими, а примерно на половине человеческого роста начиналось неровное покрытие, испещрённое штрихами, знаками и изображениями. Прохода между колоннами было достаточно, но из-за пропорций казалось, что они стоят очень тесно. Инка задрала голову и посмотрела на верхушки – плоские бежевые чаши подпирали небо. Инка вошла в тень от колонны и опять посмотрела вверх. Отсюда силуэт чаши рисовался чёрным, с краю бриллиантом проглядывало солнце.
– Ну, как? – коснулся её руки Егор.
– Потрясающе. Голова кругом. – Она потрясла головой и огляделась. В тенёчке неподалёку Сабир что-то рассказывал их группе, тыча пальцем в колонну. – Пошли, послушаем?
– Когда все муж вернулся война, все жена были с животом, – Сабир излагал в своей манере, пропуская окончания слов и путая ударения. – Муж узнал, кто сделал и отрубил ему один рука, один нога. Потом Сет сказал – боги так хотел, дети рожал ваша жена, люди был египетский. И сделал его бог всё рожать.
Инка ничего не поняла и присмотрелась к месту, куда тыкал Сабир. Там был нарисован кто-то в высоком египетском головном уборе, с длинной тонкой бородкой и столь же тонким и длинным эрегированным доказательством, что этот кто-то – мужчина.
– Кто это? – спросила она.
– Да чувак один, который перетрахал всех баб египетских, пока их мужики с врагами бились, – охотно объяснил Лёха, который, видимо, слушал лекцию с начала, уже привык к русской речи Сабира и понял практически всё. – Те вернулись и отрубили ему одну руку, одну ногу, придурки, как будто он пальцами этих детей делал! А боги сказали, типа, это они велели баб брюхатить, чтобы египтяне плодились. Типа, раз этим некогда, всё на войну шастают, от кого бабам рожать? Ну и сделали этого инвалида с елдой тоже богом, ха, плодородия!
Народ слушал Лёху с интересом. Сабир тоже – видимо, запоминал слова.
– Это бог Амин, – негромко добавил Егор
– Ну да, полный аминь у них в этом древнем Египте. Давай, валяй дальше, – разрешил Лёха, и Сабир опять начал рассказывать что-то, для Инки малопонятное.
– Слушай, может, сами побродим, поглядим? – предложила она Егору.
– Давай, – он взглянул на часы. – Сейчас половина первого, обычно гиды рассказывают с полчаса, потом дают сорок пять минут побродить по храму. У нас есть ещё час. Пошли.
– А ты хорошо знаешь историю Египта? – спросила Инка, опять наткнувшись на изображения бога с фаллосом. Напротив Амина было вырезано изображение египтянина с непокрытой головой, но в набедренной повязке. Одетый египтянин протягивал неодетому богу чашу.
– Знаю немного. Про Карнакский храм прочитал сразу после первой экскурсии. Правда, в тот раз я прибился к французской группе, там гид хорошо говорил.
– Расскажи мне, пожалуйста!
– Этот храм называли Ипет Сут, «Самое совершенное место», – начал Егор почти без паузы, – полторы тысячи лет он был главной святыней Египта. Храм состоит из трёх частей, в честь солнечного Амона-Ра, его жены, покровительницы цариц Мут, и их сына лунного бога Хонса. Храм строили и украшали все поколения царей. Каждый фараон, едва взойдя на престол, обязательно что-нибудь добавлял от себя в честь божественного отца Амона. Вот эти колонны – из тринадцатого века до нашей эры, их построили при Сете Первом и его сыне Рамсесе Втором. Всего построено сто сорок четыре колонны, эти двенадцать, которые посередине, высотой почти в двадцать метров. Капиителии, верхушки то есть, сделаны в виде раскрытых цветов папируса. – Он показал наверх, и Инка опять задрала голову к чашам, подпирающим небо.
– Красиво…
– А представь, как здесь было, когда колонны были отделаны листами золота! А теперь тебе про что рассказывать? Про завершение храма? – Егор показал в сторону, откуда они пришли, а потом кивнул туда, куда они ещё не дошли. – Или про начало?
– Ну, давай с того места, где мы уже были, чтобы не возвращаться!
– Место, где мы уже были, построили в четвёртом веке до нашей эры, во время правления тридцатой династии фараонов. Это был последний период расцвета Карнака. Там, откуда мы заходили, было огромное искусственное озеро, соединённое с Нилом специальным ритуальным каналом. Его прокопал ещё Аменемхетон Третий. Очередной фараон, кажется, его звали Нектанеб, построил новую пристань, а от неё – аллею сфинксов с бараньими головами. На входе он попытался построить большой пилон, помнишь, колонна у входа? Но у фараона не хватило денег.
– Похоже, начинать строительство без денег – древняя местная традиция, – пробормотала Инка, вспомнив про недостроенные дома.
– А в том дворе, где мы уже были, отметились все, кто смог. И Рамсес со своей женой, и нубийский царь, имя опять не помню, со своей колоннадой, и цари династии Птолемеев.
– А эти что построили?
– Статуи. Фигуры в ряд стоят, помнишь?
Инка кивнула, вспомнив нижние половинки фараонов.
– Теперь пошли туда, – она потянула Егора вперёд. Колонны вскоре кончались, и открывшиеся постройки были не столь величественны: нагромождения блоков, сложенных в выгородки и комнаты, между которыми лабиринтами вились переходы. Инка заворожено бродила по ним, заглядывая в каждую и трогая стены, изрисованные иероглифами, сценами и фигурками. Егор смотрел на неё и опять, как тогда в море, словно сам впервые видел эти рисунки и эти развалины. Невольно вспомнилась Люсьен: «Жорочка, милый, ну что может быть хорошего в этих пыльных развалинах в такую жару? Ребята собираются на яхте на остров сплавать, поехали с ними!». Представить Люсьен зачарованной египетской стариной не получилось, а вот обиженной из-за того, что он таскает её по жаре и морочит голову какими-то давно умершими фараонами – вполне. Кажется, она и обиделась, что он всё-таки решил ехать в Луксор. И, кажется, он правильно не сказал, что позвал Инну – пусть Люсьен спокойно катается на яхте и не забивает свою красивую головку всякими фантазиями на их счёт. Впрочем, это единственное, чем она могла бы её забить. Егор опять посмотрел на Инку, которая остановилась в очередном тупичке храмового лабиринта и утёрла краем платка красное лицо
– Фу, как жарко! И пить хочется.
– На, попей, – Егор достал из сумки, которую таскал на плече, бутылку с водой.
– Ты всё предусмотрел! Вот молодец! А я, бестолковая, про воду и не подумала!
Инка сделала несколько глотков, немного пролив воду, и та закапала с подбородка в вырез футболки. «Вот ворона!» мысленно ругнулась она, показала в сторону, отвлекая Егора, и спросила, поспешно вытираясь
– А это кто построил?
В той стороне виднелись высокие каменные «штыри» – узкие, прямоугольные обелиски, сужающиеся к верхушкам. Они не подпирали небо, а вонзались в него.
– Наверное, Тутмос Первый. – Егор взял бутылку и сам сделал несколько глотков. У него вода тоже пролилась, он спокойно размазал её по шее, завинтил бутылку и спрятал обратно в сумку. – Пошли дальше?
– Пошли. И что там этот Тутмос?
– Этот фараон правил Египтом в шестнадцатом веке до нашей эры. По его приказу какой-то знаменитый зодчий, не помню его имени, построил гигантские обелиски и статуи, изображающие Тутмоса в образе бога Осириса.
– Такие? – Инка показала на статую, до которой они как раз добрались. Изваяние шагало с левой ноги.
– Извини, я не помню, какие именно. Помню, что шагать с левой ноги означает, что фараон вечно жив. Но мы можем спросить у Сабира.
– Давай не будем у Сабира спрашивать. Рассказывай дальше.
Они продолжали бродить по комплексу. Сначала углубились в одну сторону, потом вернулись обратно в лес из колонн, потом пошли в другую. Инка узнала, что строительную программу Тутмоса продолжила знаменитая фараон-женщина Хатшепсут. Она затеяла перестройку и расширение Карнака и построила храм с комнатой для священной ладьи бога и два обелиска из красного камня высотой по тридцать метров, покрытые золотом.
– Таких, как этот? – Инка кивнула в сторону очередного обелиска, к которому они как раз подошли. Вблизи стало видно, что жёлтый камень снизу до верху был исписан древними письменами. Возле обелиска фотографировали друг друга худая женщина в светлых шортах и крепкий приземистый мужчина в оранжевой футболке.
– Почти, – кивнул Егор. – Я не уверен, что эти обелиски сохранились. Какие-то из них увезли к себе французы и американцы.
Мужчина в оранжевом, словно среагировав на последнее слово, обратился к Егору на английском. Тот кивнул, взял из рук иностранца фотоаппарат и сфотографировал его вместе с женщиной в шортах.
– Thanks, – благодарно кивнул тот и поманил рукой местного жителя в белой чалме и синей долгополой рубахе, который сидел в тени от постройки и наблюдал за процессом. – You, come here!
Абориген подошёл и послушно попозировал на фоне развалин. «Оранжевый» щёлкнул фотоаппаратом, окейнул и протянул ему блёклую купюру.
– Ноу быр! – замотал головой египтянин. – Он паунд!
– Он хочет десять фунтов, – подсказал по-английски Егор. «Оранжевый» в изумлении вытаращился на «фотомодель», а потом захохотал и сунул аборигену другую бумажку, пятифунтовую. Тот взял, кивнул и вернулся обратно в тень.
– А сколько американец ему предлагал? – негромко спросила Инка, когда они пошли дальше.
– Один фунт, обычно столько и стоит. Но парень решил повысить тариф, – улыбнулся Егор. – И у него почти получилось. Хочешь, пойдём смотреть храмовую часть царицы Мут? Только там мало что осталось, сплошь развалины.
– Нет, не хочу, что-то я устала, – отказалась Инка. – Голова уже болит от впечатлений. Или от жары.
– Да, печёт сильно, – согласился Егор и снова достал бутылку с водой. Они приложились по очереди, – вода опять пролилась, но теперь Инка с удовольствием размазала её по вырезу. А Егор показал на дверной проём очередной постройки, – пошли, посидим?
Они вошли, пригнувшись в низком проходе. Внутри было сумеречно. Свет в комнату проникал из отверстия под потолком. Солнечный луч, попавший в отверстие, перечерчивал комнату по диагонали и упирался в рисунок на стене. Инка подошла посмотреть. На стене были вырезаны двое, мужчина и женщина. Он держал в опущенной руке нечто вроде креста с петлёй. Она протягивала чашу фигуре бога с собачьей головой.
– А это кто? – Инка потрогала рисунок. Камень был прохладным.
– Не знаю. Может быть Гор, бог и первый фараон Египта, и его супруга Хатхор?
– Интересно, а они любили друг друга? – задумчиво сказала Инка, обводя пальцем рисунок, словно пытаясь на ощупь отгадать, что означают кружки и штрихи рядом с фигурами.
– А вот об этом египетская мифология не рассказывает. – Егор встал рядом и тоже потрогал камень. Ему он показался тёплым. – Наверное, любить было не главным для фараонов. Главным было править страной.
– Но ведь это грустно, никого не любить, – сказала Инка. – Может быть, потому они и строили эти храмы, что им чего-то в жизни не хватало? Потому что их никто по настоящему не любил, а?
– Не знаю, я так об этом не думал, – сказал Егор и неожиданно для себя накрыл ладонью Инкину руку, продолжавшую трогать камень. Инка замерла, потом развернулась к Егору и подняла на него свои серые в густых коротких ресницах глаза.
«Как же она всё-таки похожа на бабусю!», – подумал Егор и осторожно поцеловал Инку. Это получилось само собой, естественно, как выдох. Она негромко застонала, приникла к нему всем телом, и он почувствовал, как часто бьётся её сердце.
– Ириш, тут ножку аккуратно ставь! –мужской голос прозвучал совсем рядом, и Инка отпрянула. Егор оглянулся – в дверном проёме показался чья-то фигура. Фигура шагнула в комнату, а потом попятилась, разглядев их с Инкой, и спросила испуганным девичьим голоском
– Ой, кто здесь?
– Что тут, Ириша? – теперь в проём протискивался кто-то массивный.
 – Да ребята какие-то… Извините, я вас не разглядела со свету, испугалась.
– Это вы нас извините, что напугали, – хрипло сказала Инка, к которой уже вернулся голос, хотя сердце продолжало частить.
– Можно мы войдём? Не помешаем?
– Иришь, чего ты спрашиваешь? Это же музей, а не дом отдыха, – массивный спутник Ириши протиснулся в проход и теперь стоял позади неё, с вызовом глядя на Егора.
– Да, конечно, мы уже тут всё осмотрели, – не принял вызов Егор и потянул Инку к выходу. Они, так и держась за руки, прошли какое-то время между постройками, и вышли к сидящему изваянию очередного фараона. Там было безлюдно, и Егор опять притянул к себе Инку, она приникла к нему, и на этот раз они целовались, пока у обоих не зазвенело в ушах, а все века, которыми дышало это место, не схлопнулись в точку между их губ.
– Оказывается, я хотел это сделать с первого вечера! Помнишь, с того вечера на пляже?
– А я чуть позже, когда ты в первый раз пригласил меня танцевать…
– Если бы я знал, что это так хорошо…
– Мы, как дураки, потеряли столько времени…
Они опять потянулись друг к другу, и тут Инка краем глаза заметила движение и ойкнула. Из-за статуи за ними наблюдал усатый сардукар. В отличие от своих коллег на входе в храм, этот вовсе не был сонным – глаза блестели из-под чёрного берета с кокардой, зубы – из-под чёрных усов, раздвинутых улыбкой. Увидев, что его заметили, парень что-то сказал по-арабски и помахал им рукой. Егор улыбнулся и ответил, а потом повлёк Инку дальше.
– Что он сказал? – спросила она.
– Сказал, что у меня красивая жена. А я пожелал ему такую же красивую.
«Жена?» – растерялась Инка и посмотрела на Егора. Тот шёл с невозмутимым лицом. «Это он просто так сказал», – решила она, испытывая странную смесь эмоций. Пройдя через очередной проход в развалинах, они вышли на площадь с несколькими пальмами. Три дерева росли возле прямоугольного пруда с тёмно-зелёной водой. Вдали виднелись какие-то постройки и башенный кран.
– А это уже часть храма в честь лунного Хонса, – сказал Егор, и неожиданное продолжение исторической лекции окончательно сбило Инку с толку. «Ну правильно, всё это было не всерьёз, – решила она. – Так, навеяно древностями. И вообще, у него с Люсьен роман, и он спохватился, опомнился, и вообще…». А Егор продолжал. – Храм построил Аменхотеп Третий. В статье писали, что он ещё укрепил берега огромного священного озера, расположенного на территории комплекса Амона, и водрузил рядом с ним гигантского каменного скарабея. Судя по всему, это они
Егор кивнул в сторону пруда с застоявшейся водой, а потом на фигуру скарабея. Жук величиной с изрядного бульдога стоял на невысоком постаменте. Вокруг него ходило человек пятнадцать туристов.
 – Чего это они круги нарезают? – спросил рядом знакомый голос. Это опять подошёл Лёха.
– Желание загадали, – сказал Егор. – Говорят, что если загадать желание и обойти вокруг скарабея семь раз, то оно обязательно исполнится. Но мне кажется, что это гиды специально выдумали, чтобы отдохнуть в холодке.
Егор показал на гидов, которые, действительно, собрались в группу возле отбрасывающей тень стенки и попивали воду из бутылок.
– Да хоть бы и выдумали, – заинтересовался Лёха. – У меня такое желание есть! Пойду-ка я возле жука побегаю, вдруг срастётся.
– И я пойду, – сказала Инка и посмотрела на Егора. – А ты?
– А я в прошлый раз загадывал, – улыбнулся он. – И оно уже сбылось.
«Интересно, что он загадывал?» – думала Инка, подходя к скарабею. А потом сосредоточилась на своём: «Хочу, чтобы в мою жизнь пришла настоящая любовь!» И принялась отсчитывать круги.
«Интересно, чего хочет она?» – думал Егор, глядя, как Инка целеустремлённо шагает позади не менее целеустремлённого Лёхи. «А чего хочу я?» Ответ, который всплыл из глубин, оказался неожиданным: «помириться с отцом».
Глава 12
Обедать их и народ ещё из двух автобусов повезли в отель на нильской набережной. Отель был похож на декорацию к фильму о Европе тридцатых годов: вишнёвый бархат, золотая бахрома с кистями, тёмное дерево, мраморная отделка стен, зеркала в позолоченных рамах… В зеркальном зале для приёмов их и кормили. Инка ждала, что будут обслуживать официанты – тем более, что гид из соседнего автобуса на вполне внятном русском языке попросил занять места. И официанты внесли бы завершающий штрих в эту атмосферу континентального шика. Но нет. Дождавшись, пока все усядутся, тот же гид попросил запомнить места и потом с тарелками вернуться обратно.
При всей «европейскости» шведский стол предлагал и местную еду. Инка взяла острых баклажанов, какую-то рыбёшку, свежих овощей. Посмотрела на мелко нарезанные и перемешанные фрукты и решила, что за этим коктейлем подойдёт позднее.
После двухчасовой беготни по жаре есть не очень хотелось, хотелось пить. Но напитков на столе не было. Они появились позднее, вместе с официантами, которые стали предлагать кофе, колу, пиво и воду.
– Сколько стоит вода? – нацелилась Инка на запотевшую бутылочку с минералкой.
– Твенти паунд, – с готовностью схватился за горлышко официант.
– Сколько? – переспросил Лёха, который опять пристроился по соседству, за одним столом с Инкой и Егором.
– Двадцать фунтов, – перевёл Егор.
– Это сколько же на наши деньги получается, – прикинул Лёха, подсчитал и возмутился. – Да вы что тут, обурели совсем? Сто рублей за пол литра воды! Да в магазине она три фанта стоит! А пиво у вас тут почём? Егор, как спросить?
– Биир, хау мач.
– Во! Биир у вас хау мач?
– Твенти паунд! – официант с не меньшей готовностью схватился за запотевшую бутылку с пивом.
– Во, блин, гоблины, в ларьке ихнем такое пиво – по пять фантиков. Ладно, давай холодненького, пользуйся моей жаждой.
Официант понял, откупорил бутылку и налил пиво в высокий бокал. Инка с тоской взглянула на воду и решила, что попьёт тёплую из сумки Егора.
– A water, please! – попросил тот, официант с готовностью откупорил и поставил перед ним бутылку с водой.
– Налить? – спросил Егор у Инки, и, не дожидаясь ответа, налил воду в её и свой бокалы.
«Дорого же!» – мысленно ахнула та, но спорить не стала – поздно спорить, купил уже.
– Вы не знаете, что у нас дальше по программе? – спросила их соседка по столику, моложавая дама лет сорока в шляпке из светлой соломки и больших солнцезащитных очках.
– Долина царей, город мёртвых, – ответил Егор. – Это на той стороне реки.
– А что там? Тоже храмы?
– Там гробницы. Захоронения.
– Да? – приподняла брови дама. – Очень интересно!
Инка глотнула приятной прохладной воды и поняла, что не хочет ни в какую долину. И так впечатлений столько, что голова кругом. Да и ощущение счастья, которое, не смотря ни на что, сидело в груди тёплым котёнком, требовало покоя, а не беготни по жаре по чужим могилам.
– Ты знаешь, что-то мне не хочется ехать в город мёртвых, – шепнул ей Егор, и Инка кивнула согласно, почти не удивившись такому унисону
– И мне! И я никуда пока не хочу.
– Тогда подожди, я поговорю с Сабиром.
Егор поднялся из-за стола, подошёл к их гиду, поговорил недолго. Потом вернулся с двумя тарелками фруктового коктейля, поставил одну перед Инкой и сказал
– Мы можем не ехать в Долину царей.
– А как же вы тут одни? – удивилась дама. – А автобус?
– Не беспокойтесь мадам, я всё предусмотрел, – сказал Егор.
– Может, и мне с вами остаться? – почесал в затылке Лёха.
– Молодые люди, неужели вам не жалко денег и времени? – дама сняла очки и посмотрела на Лёху светло-голубыми глазами в чёрной подводке. – Три часа ехать до Луксора, заплатить за экскурсию и – не пойти!
– Да, когда я ещё раз выберусь, – опять почесался Лёха. – Ладно, поеду.
Автобус упылил вдоль набережной, а Инка с Егором остались вдвоём у невысокой ограды. За оградой начинался спуск к Нилу. Инка оперлась ладонями на тёплую железку и стала рассматривать великую реку. Зелёная вода, пальмы на берегах… Не такая уж и великая, Волга пошире будет. Внизу у пристани параллельно выстроились три теплохода странного, на Инкин взгляд, силуэта. Они были похожи на плавучие дома, поставленные на низкие поддоны. Чуть правее них пришвартовался ещё один «дом». По его наружной стене ползало несколько темных человеческих фигурок – видимо, матросы наводили чистоту.
– Какие странные теплоходы, – сказала Инка.
– Круизные, – приобнял её Егор. – Плавучие отели на баржах. Ты бы хотела плыть по Нилу на таком?
– Не знаю… Интересно, а как там внутри?
– Хочешь, поглядим?
Внутри отели – они, войдя по трапу в первый, насквозь беспрепятственно прошли до третьего – были устроены по всем правилам: ресепшн, бар, коридоры с дверями кают-номеров. Они прошли все три уровня последнего отеля и вышли на «крышу» – верхнюю палубу. Палуба была устлана пластиковым зелёным покрытием, имитирующим траву. На этой траве стояли шезлонги, в них лежали люди – загорали. Посреди палубы стояли три бассейна – эдакие чаны трёхметрового диаметра, выкрашенные изнутри синей краской. Примерно треть палубы занимали пустующие столики под полотняным навесом и стойка бара со скучающим барменом.
Они сели за один из столиков, и бармен посмотрел на них с надеждой.
– Тебе взять что-нибудь? – уловил призыв Егор.
– Ох, не знаю, тут всё так дорого…
– Инна, перестань беспокоиться из-за денег! Мы с тобой путешествуем за полцены – я Сабиру напрямую плачу, минуя фирму. И в долину царей мы не поехали, опять экономия. Так что тебе придётся очень многого захотеть, чтобы я разорился. Давай, заказывай! Пить хочешь? Апельсиновый фрэш, а?
– Хочу. А он холодный?
– Попрошу сделать со льдом. Сейчас принесу.
Егор ушёл и вскоре вернулся с двумя бокалами со свежевыжатым соком. На дне бокалов позвякивали кубики льда, и питьё было холодным, душистым, кисло-сладким.
– М-м-м, вот чего мне не хватало для полного счастья! – сказала Инка, сделав глоток через трубочку.
– Как, только этого? – притворно огорчился Егор. – А у меня столько ещё хорошего в программе!
– А что именно? – засмеялась Инка. – Огласите весь список, пожалуйста!
– Ну, например, купание в бассейне, – Егор мотнул головой в сторону одного из чанов, к которому как раз подходил загорелый толстяк в зелёных плавках, едва заметных из-под нависающего живота. Толстяк погрузился в воду, и та выплеснулась через край «бассейна».
– Нет уж, этого счастья мне точно будет через край! – прыснула Инка. – Я в таких лоханях не купаюсь!
– Мадмуазель, да вы привереда! – Егор собрал лоб морщинами.
– Ага, – кивнула Инка, потягивая сок. – Страшная!
– Не страшная, – он провёл пальцами по её щеке. – Красивая. Очень.
Инка напряглась «Что же это? А как же Люсьен? А никак. В конце-концов, я послезавтра уезжаю. И этот парень мне нравится. Очень. И… будь, что будет».
Она закрыла глаза и потёрлась щекой о его ладонь.
– У меня от твоих слов голова начинает кружиться.
– Эй, эй, очнись! – Егор убрал ладонь от щеки и нажал на кончик Инкиного носа, – у нас с тобой ещё экскурсия по городу!
– Какая экскурсия? – она раскрыла глаза, опять не понимая, как ей реагировать на происходящее. Он что, дразнит её?
– Допивай сок и пошли. Увидишь.
Они спустились на нижнюю палубу, вернулись на пристань, поднялись на набережную. На этот раз там оказалось людно – между туристов, видимо, вернувшихся с экскурсии по городу, сновали торговцы сувенирами. Египтяне в длинных, до земли светлых рубахах, а кое-кто – в чалмах из неопрятных тряпок, атаковали Инку с Егором, чуть ли не тыча им в лицо фигурки сфинксов, скарабеев, головы фараонов и фараонш. «Нефертити», – узнала Инка характерный изгиб длинной шеи. Она совсем потерялась бы от этой атаки продавцов, но Егор крепко держал её за локоть и шёл вперёд, не глядя на товар и раздвигая толпу, как ледокол – льдины.
– Уан паунд, адин паунд! – прилипла-таки к ним одна из «льдин». Молодой араб увязался следом и забегал то с одной стороны, то с другой, протягивая пластиковую головку царевны на гибкой шее.
– Слушай, может купим, а? – не выдержала Инка. Они остановились.
– Купи, купи! – обрадовался и перешёл на русский араб, и достал ещё одну скульптурку, глиняную. – Нефертити, антиква, земля нашёл.
– Ох ты! Неужели и вправду – древняя? – Инка взяла в руки вторую скульптурку, с поблекшими, но всё ещё хорошо заметными красками.
– Древний, древний, – закивал торговец. – Антиква. Сто паунд.
– Инна, они эти древности дома сами лепят, – сказал Егор. – Ей цена – доллар. Она тебе нравится?
– Симпатичная. – Инка протянула Нефертити обратно торговцу, но тот энергично замотал головой.
– Купи, купи! Восемьсят паунд!
– Один, – спокойно сказал Егор, забрав скульптурку себе.
Торговец что-то заорал на своём языке, махая перед лицом руками. Потом сказал
– Купи пядесят!
– Два фунта, – сказал Егор и протянул фигурку торговцу. – Или забирай.
Тот опять заголосил, замахал, теперь то указывая на небо, то прижимая ладонь к груди.
– Купи тридцать!
– Так, ладно. – Егор достал бумажку в пять фунтов. – Пять. Видишь? Или это бери или, – он протянул фигурку, – это.
Араб опять забормотал что-то, заведя глаза кверху, потом махнул рукой, типа, «а, ладно», и сгрёб бумажку. Егор вернул Инке голову Нефертити.
– На, пошли.
– Спасибо… Слушай, он так кричал. Они тут все такие нервные?
– Нет, что ты, они совсем не нервные. И этот не нервничал. Это у них так принято торговаться. Вроде игры.
– А… А что он кричал всё время?
– Что-то про детей, которых надо кормить. И что видит Аллах, только поэтому он даром отдаёт такую дорогую вещь. Это тоже часть ритуала.
– А откуда ты так хорошо по-местному понимаешь?
– Выучил кое-что за два года.
Они прошли по неширокой пыльной улочке и вскоре остановились возле нескольких колясок с лошадьми. Коляски были изрисованы красно-жёлто-зелёными узорами и цветами, края поднятых крыш отделаны красной бахромой и бубенцами, лошади украшены красными лентами и опять же бубенцами. Возницы, арабы в длинных рубахах, стояли кучкой в сторонке и разговаривали гортанными голосами.
– Выбирай! – предложил Егор.
– Что?
– Выбирай лошадь, которая нравится.
– Вот эта! – Инке понравилась светлая лошадь с тонкими ногами и серыми пятнами-яблоками на боках. Она была впряжена в коляску, разрисованную розами.
Егор крикнул возницам по-арабски, и от кучки отделился один – крупный, с щекастым лицом, в серой чалме. Он шёл к ним неторопливо, сжимая в руке хлыст, и подол рубахи путался в ногах, облепляя круглое пузцо хозяина.
«Интересно, а они носят нижнее бельё под своими рубахами?» – подумалось Инке, и она закусила губу, чтобы не рассмеяться.
Егор и возница перекинулись несколькими английскими и арабскими словами, кое-что – «хандрид паунд» – Инка поняла. А потом все они полезли в коляску. Араб уселся на переднюю лавку, подол его рубахи задрался, обнажая щиколотки тонких ног, обутых в сандалии. Они с Егором забрались на заднее кресло под крышу коляски, дававшую хорошую тень, и их экипаж тронулся.
Коляска медленно ехала по узким луксорским улочкам, и Инка чувствовала себя словно в машине времени. Город, сквозь который они пробирались, словно всплывал из толщи веков. Очень скоро улицы утратили всякий европейский налёт, дома пошли всё больше низкие и старые, в их тени шла неторопливая, размеренная жизнь. Сидели мужчины в чалмах и длинных рубахах, играли дети, дремали собаки. На них взирали сфинксы-бараны, которые, казалось, были главными хранителями этих улиц. Они держались рядами вдоль улиц и были разной степени разрушенности – у некоторых по полголовы сохранилось, у иных – только безголовая лежащая фигура.
– Почему тут везде сфинксы? – спросила Инка
– Они стояли вдоль канала, который шёл от Нила до Карнакского храма.
– Да, вспомнила, ты рассказывал.
– Египтяне их сейчас откапывают, какие могут, и оставляют на виду.
– Интересно, наверное, жить в таком древнем городе…
Лошадь неторопливо цокала подковами, коляска равномерно позвякивала всеми своими бубенцами, возница, словно убаюканный, сидел, обмякнув всей своей массивной серой фигурой. Инка же зачарованно наблюдала за жизнью чужого города.
Вот прошли две женщины, закутанные в чёрное с ног до головы, оставлены только лица – «Надо же, а говорили, они тут все в парандже ходят. А мужики хитрые – сами в светлое рядятся, а женщин в такую жару заставляют в чёрное кутаться».
Вот идёт навстречу вдоль дороги мужчина. Его серая рубаха льнёт к телу и явственно обрисовывает контуры майки и семейных трусов. «Ага! Значит, остальные ходят голяком! Вентилируются».
Вот стайка чумазых детей возится возле очередного сфинкса. «Совсем маленькие, а играют без присмотра, чумазурики. И оборванные все. Да, такая древняя страна и такая нищая…»
Дети, завидев их коляску, бросились вдогонку, что-то крича. Самый старший «чумазурик», на вид лет семи, догнал и побежал рядом, протягивая чумазую ладонь. Возница обернулся, прикрикнул на него и погрозил хлыстом. Мальчишка отскочил в сторону, но всё равно не отстал, бежал, держась параллельно коляске и что-то крича.
Егор засмеялся, кинул ему монетку, тот сумел поймать и заорал восторженным победным ором.
– Столько детей на улицах, и все такие чумазые, – Инка оглянулась, наблюдая, как остальная малышня собралась вокруг мальчишки, гордого добычей.
– Дети здесь тоже – «иншалла», – сказал Егор. – Рождаются по воле аллаха и растут на том, что аллах пошлёт.
– Не понимаю я такого беспечного отношения к жизни, – Инка откинулась на спинку сиденья.
– А они не понимаю нас, европейцев. Не понимают, как можно заранее беспокоиться о том, что ещё не произошло.
Коляска продолжала неторопливо ехать по Луксору, и вскоре Инке показалось, что они не едут, а словно плывут, подхваченные неспешным течением. И будут так плыть, пока течение не вынесет их к каким-нибудь берегам… И возница следовал этому течению, держал заданный ритм, стараясь его не нарушать. Вот увидел кран, торчавший впереди на обочине – им оканчивалась изогнутая под прямым углом труба, – и крикнул, подзывая подростка-прохожего. Когда тот подошёл, протянул ему кружку, не останавливая движения коляски. Подросток набрал воды из крана, догнал их, вручил вознице воду, получил взамен монету. И всё – на ходу.
– Пить хочешь? – спохватился Егор.
– Нет, пока не хочу. Слушай, а куда мы едем? Обратно в Хургаду?
– Почти, – улыбнулся он. – Едем к музею папируса, он следующий в программе экскурсии, туда наши автобусы прибудут.
Их коляска, продолжая «плыть», выехала на улочку, с обеих сторон стиснутую двух-трёхэтажными домами. Вдоль домов по обочинам отмелями расположился базарчик. Торговцы, кто на коробках, кто на расстеленных прямо на земле тряпицах, разложили свой товар, фрукты и барахло. Финики, гранаты, апельсины, орехи, тапочки, тряпочки, медленно проплывали возле колёс – коляска, не меняя ритма, проезжала мимо. Потом потянулись «прилавки» с халатами, платками и сумками, развешанными над головами торговцев. И всё это теперь проплывало на уровне их голов, так близко – рукой можно потрогать. Один из платков зацепился за край коляски, а одна из торговок бросилась за ними с криками и что-то выговаривала вознице, пока он, не останавливая ход, отцеплял свой невольный трофей.
Примерно через полчаса движение вынесло их на очередную улицу с двухэтажными домами, пальмами, мелколистным кустарником и стайкой чумазой малышни. Эти тоже, увидев притормаживающую коляску, с криками бросились её рассматривать и запрыгали возле колёс, протягивая Инке и Егору смуглые лапки. Возница опять гаркнул, потом неожиданно легко для своей комплекции соскользнул вниз и замахнулся свёрнутым хлыстом, как палкой. Дети с визгом кинулись врассыпную.
– Зачем он их так, – помрачнела Инка, спускаясь вслед за Егором на землю.
– Он не всерьёз, но если бы не отогнал, нам бы с тобой пришлось как-то договариваться с этими детьми, – ответил Егор, отсчитывая вознице плату за проезд. – Кстати, никогда не подавай здешним детям на улице.
– Почему? – Инка оглянулась на ребятню. Они толпились на расстоянии, разглядывали коляску и что-то кричали. Самая маленькая девчушка, лет четырёх-пяти, в вытянутой футболке, цветастых лосинах и волосами, стянутыми за ушами в две коротких толстых косички, аж подпрыгивала на месте, так ей хотелось вернуться.
Возница опять погрозил в их сторону, дети отбежали ещё на несколько шагов, а он взобрался обратно на «водительское» место, причмокнул лошади, и та пошла обратно, позвякивая бубенцами. Ребятня с криками побежала следом.
– Так почему нельзя детям подавать на улице? – переспросила Инка, когда Егор потянул её к одному из домишек, на первом этаже которого расположился какой-то магазинчик.
– Дашь одному, налетят все. Будут дёргать за одежду и кричать, чтобы им тоже дали. Были случаи, когда туристам рвали одежду и воровали у них бумажники.
– Кто? Эти малыши? – изумилась Инка.
– Не обязательно эти, другие, – пожал плечами Егор. – Я же говорю, что у них тут аллах даёт детей, даёт и на детей. И они, кажется, всерьёз думают, что аллах специально посылает им европейцев с деньгами. И они эти деньги берут.
Егор раскрыл дверь магазинчика. За ними оказался большой прохладный зал, разделённый стеной с проходом, увешанный картинами в рамках. У двери стояла коробка с маленькими розочками. Каждая была завёрнута в кулёк из тонкой бумаги.
– Что это? Вернисаж? – удивилась Инка.
– Почти. То, что в программе нашей экскурсии назвали музеем папируса. На самом деле это нечто вроде картинной галереи, можно посмотреть и купить, если понравится.
– Велкам, добропожалуста! – к ним из-за стены вышел озабоченный египтянин в европейской одежде.
– Здравствуйте, – кивнул Егор. – Мы посмотрим папирусы?
– Да, да, – закивал хозяин и выглянул за дверь. – Где автобус?
– Мы без автобуса, они будут позже, – объяснил Егор, и египтянин успокоился. Он скрылся во второй части комнаты, а взамен вышел другой мужчина, помоложе, и встал у двери.
Инка с Егором подошли к первой картине. Там на светло-бежевой основе была нарисована композиция в египетских мотивах: сфинкс, пирамида, знаки, подобные тем, что Инка видела в развалинах храма. На следующей был нарисован закат: тёмные пальмы, речка, красноватая лунная дорожка, которую пересекает чёрная лодка с высоким выгнутым носом. На следующей картине красовалась головка Нефертити. Дальше было примерно то же во всех вариациях: пирамиды, сфинксы, фараоны, пейзажи.
– Красиво, – оценила Инка. – А где папирусы?
– Вот, – показал рукою Егор. – Картины нарисованы на папирусе.
– Правда? – Инка пригляделась и увидела, что «холст» под сюжетами – многослойный и что слои лежат внахлёст, крест-накрест. Внизу на рамках картин белели бумажки с цифрами: шестьсот, девятьсот, тысяча двести.
– Это что, цены? – догадалась Инка и быстро прикинула в уме. – Ой, это по сто-двести долларов за картину получается?
От двери послышался шум, и Инка отвлеклась. В двери входили туристы. Парень, дежуривший у дверей, кинулся им навстречу и начал раздавать розочки в бумажках
– Велкам, добропожалуйста!
На шум из второго отсека зала вышли ещё двое, взяли по охапке букетиков и выскочили на улицу. Инка подошла к окну. На ещё недавно пустынной улочке остановилось несколько автобусов. И парни встречали туристов на подходе, выдавая каждому по цветочку.
– Пошли дальше, а то сейчас тут станет тесно, – шепнул Егор и повёл Инку во вторую часть зала. За перегородкой оказались всё те же папирусы в рамках, развешанные по стенам. И четыре столика с какими-то приспособлениями и узкими зелёными полосками, плавающими в чашках с водой.
Они остановились возле одного такого стола, и вскоре вокруг них собралась толпа туристов с розочками в руках. К столу протиснулся давешний египтянин, тот, что встретил Инку с Егором в дверях, и заговорил.
– Уважаемые друзья, мы вам показать, как делать папирус!
По-русски он говорил вполне сносно, гораздо лучше их гида Сабира.
– Папирус делал специальный тростник, который растёт только в наша страна. Его резать вот такая полоска, – египтянин показал на чашку с зеленью. – Мочил два месяц, потом вот так складывал… – Лектор уложил полоски в рядок, сверху, поперёк, второй слой, затем, опять под углом, третий.
– Потом вот так пресс, – египтянин подложил слои тростниковых полосок под механизм, прикрученный к столу, потянул за ручку, достал и показал. Слои слепились в плоский зелёный коврик.
– Потом это сушил и получал настоящий папирус. Так делал фараоны. Здесь все картина на такой папирус. На улице не покупать, там обман, банановый листья, – закончил лекцию рассказчик. – Пожалуйста, смотреть и выбирать.
Туристы пошли рассматривать картины, толчея в зале стала почти вокзальной.
– Пойдем отсюда, а? Я не люблю тесноту, – попросила Инка, наблюдая, как хозяин «музея» вынимает выбранный кем-то папирус из рамки, сворачивает трубочкой и упаковывает в разрисованный египетскими мотивами футляр. Егор кивнул и повёл её к выходу. Возле дверей очумевший парень-египтянин сунул им с Егором по розочке – видимо, среагировал на пустые руки.
– И куда мне её девать? – Инка покрутила в пальцах стебель ростом с карандаш, завёрнутый в розовую тонкую гофрированную бумагу. Бутон цветка был бледно-жёлтым и уже подсыхал с краёв полураскрытых лепестков. И тут к ним подбежало несколько детей и закричали по-своему, но Инка поняла:
– Дай! Дай!
Инка растерянно сунула цветок в первую попавшуюся ладошку, и её хозяин-мальчишка с радостным воплем отбежал, что-то приговаривая на своём языке. Оставшиеся дети, две девчонки, запрыгали возле Инки с Егором и заверещали ещё громче. Из магазина выскочил служащий и прикрикнул на детей, погрозив им кулаком. Девчушки отбежали на другую сторону улицы. Потом одна из них подошла к мальчишке, возле которого уже сбилась стайка детей. А вторая, та самая малышка с косичками, села на землю у обочины, обхватив руками коленки в цветастых лосинах и всей своей фигуркой выражая полную безнадёжность.
– Егор, тебе нужен твой цветок? – посмотрела на неё Инка.
– На, – понял её Егор.
Инка подошла к девочке и протянула ей розочку
– Вот, возьми.
Та вскинула на неё огромные, почему-то серые, глазищи. Потом, словно не веря, взяла, поднесла к лицу, потрогала розовую бумажку… И вдруг вскочила, запрыгала, издавая восторженные крики, потом стиснула стебель в ладошке и побежала к остальным детям. Инка почувствовала себя волшебницей.
– Ну что, фея-крестница, пошли искать наш автобус? – подошёл к ней Егор. И Инка почти не удивилась, что он опять угадал её мысли.
 
Глава 13
Обратно они возвращались в темноте. Пока дождались всех автобусов на месте встречи на окраине Луксора, уже начало смеркаться – в ноябре, что в Египте, что в России, сумерки ранние. А пока автобусы выстроились в колонну и выбрались на дорогу, сумерки окончательно сменились потёмками. «Вот ты какая, тьма египетская!» Инка смотрелась в окно, как в зеркало, видя в тёмном стекле собственное отражение. Когда дорожные знаки на обочине вспыхивали в отражённом свете фар автобуса, зеркало вновь становилось окном, но вот уже довольно долго за стеклом расстилалась абсолютно тёмная ночь, и Инка без помех разглядывала собственное лицо.
Лицо было странным и непривычным. Стекло ли автобуса в союзе с темнотой давало такой эффект, но Инка впервые в жизни казалась себе красивой. Из домашнего бабушкиного чуть мутноватого трельяжа на неё никогда не глядели такие глаза. И губы никогда не складывались в такую полуулыбку. И волосы так не пушились на висках. «Какой долгий и необыкновенный день!» – Инка потрогала своё отражение, вспоминая пережитое. Странный город, странные люди, странный поворот в их с Егором отношениях. Она потрогала губы, сначала отражению, потом себе. И как же с ним теперь держаться? Там, в развалинах, когда он поцеловал её, Инка на минутку ощутила нечто такое, что до сих пор не смогла толком осмыслить. Если бы он целовал её чуть подольше, или повторил бы поцелуй, наверное, она бы разобралась, что это было. Но потом он просто держался рядом, и не то чтобы отстранился – вёл себя как близкий и хороший друг, а не как пылкий любовник. И ей весь день было хорошо, спокойно и надёжно. А теперь день закончился.
В салоне было тихо и темно. Фонарик подсветки горел только над Инкиным креслом. Народ, утомлённый впечатлениями и жарой, поголовно дрых на своих местах. Кроме неё и водителя спали все. Даже Сабир, свернувшийся клубком впереди в кресле. Даже неугомонный Лёха, который в начале пути почти час громко хвалился своим «банановым» папирусом, – «Инка, ты глянь! В натуре, никакой разницы! А стоит не двести баков, а шесть сотен деревянными!» – и опять поцапался из-за этого с «товарищем начальником», который купил подлинный папирус – «Молодой человек, не могли бы вы потише рекламировать свой дурной вкус? От вашего крика голова разболелась!» «Что, папаша, жаба душит? Жалеешь, что за свою картинку лишнего забашлял? А понтов надо поменьше разводить, дешевле получается!» – даже неугомонный Лёха угомонился и похрапывал на своём сидении.
Егор тоже спал, откинув голову. Инка повернулась и стала рассматривать его лицо. Прямой нос, рот, обычно твёрдый, а сейчас чуть распустившийся во сне. Волосы на висках выгорели до пепельного цвета, а возле высокого гладкого лба – тёмные. Егор вздохнул и повернул голову, а Инка вдруг испытала к нему такой прилив нежности и любви, что аж дух захватило.
«Что это? Зачем?» – она откинулась на спинку своего кресла, справляясь с желанием потрогать и погладить его лицо. «Я что, влюбилась? Я влюбилась, да? Мамочки, что же делать?» Она закрыла, глаза, пытаясь сравнить обуревавшие её чувства со всем своим прежним опытом. Ничего даже слегка похожего она не испытывала ни с Лёшей-«ботаником»-гинекологом, ни с Андреем-дефлоратором, ни с Николаем Евгеньевичем. С ними она оставалась собою и как будто смотрела на происходящее со стороны. Сейчас же она из последних сил держалась, чтобы не сорваться, не раствориться, не потеряться во внезапном потоке чувства. Теряться было боязно – при всей безбрежности того, что её захлестнуло, где-то всё же были берега, и там маячили и Люсьен, и Инкино уже послезавтрашнее возвращение домой. «Возьми себя в руки, не делай из маленького приключения большую историю!» – она мысленно топнула ногой. И у неё почти получилось себя уговорить, когда у Егора зазвонил мобильник.
– Халло! – его голос спросонья звучал с хрипотцой. – Да, Соня. Все нормально, я выключал телефон. С кем она осталась? Когда возвращается? Вернулась уже? Да, я понял. Спасибо, я что-нибудь придумаю.
– Что там? – повернулась к Егору Инка и опять поймала себя на желании потрогать его лицо. Не успела – он сам крепко растёрся ладонями, зевая.
– Там без нас события разные произошли. Ева вернулась в отель.
– На моё… ой, то есть, на своё место? – дошло до Инки. – А как же я? Мне ещё полтора дня и две ночи осталось…
– Сейчас подумаю, где тебя разместить…
– Может, с Кристиной? – стала соображать Инка. – Ты с Люсьен, а я – с ней.
– Нет, Инна, это меня не устраивает, – помотал головой Егор. – Я не хочу, чтобы в моей комнате спала Люсьен. Я хочу, чтобы в моей комнате спала ты.
– Я? С тобой?
– Ты не хочешь? Я могу уйти в комнату Базиля и Гришана, могу поспать две ночи на полу…
– Не надо на полу, – сказала Инка, наконец-то позволяя себе сделать, что хотела и медленно провела пальцами по его щеке. Ощущение мякгости его кожи ошеломило.
 – Я хочу, чтобы ты спал со мной.
– Ну, тогда иди сюда.
Он притянул Инку к себе, потом приподнялся, отключая фонарик – она почувствовала, как под щекой двигаются его мышцы – сел на место и поцеловал её. На этот раз поцелуй был достаточно долгим, чтобы Инка полностью в нём растворилась и забыла про берега и маяки, и, наконец, поняла, что с ней происходит. Она любит этого человека, во что. И любит давно, целую неделю.
Как ни странно, после поцелуя она заснула, умостившись на его груди. Егор же обнимал эту невероятную девчонку и думал, что теперь ему со всем этим делать. Инка – не Люсьен. Люсьен была конфеткой к чаю – зашла к нему однажды в номер, и он не стал отказываться от лёгкого секса. «Конфеточные» отношения его не сильно обременяли, и он был уверен, что и Люсьен тоже. А то, что она иногда играла в фаворитку, его веселило – так это было глупо и по-девчоночьи. И её жеманство забавляло, и легкомысленность и даже иногда проглядывавшая хищность. Ему с самого начала было понятны их отношения, здоровые отношения двух здоровых молодых людей, гормональная взаимопомощь без лишних иллюзий. Что и подтвердилось после Сониного звонка. Надо же, не зря Мустафа захаживал на их шоу, слюни на Люсьен распускал. Что ж, он мусульманин, глядишь, возьмёт её второй женой.
А вот Инка… Инка свалилась на него, как снег на голову, как неотвратимость судьбы… Эта девушка, простая, искренняя и глубокая – не конфетка. Она… он поискал слово… она – стакан воды жарким летом. Нет, не стакан – родник, источник, из которого хочется пить. И ему очень страшно наделать в нём мути. А муть может подняться. В Инке чувствуется какое-то напряжение, какой-то надлом. Похоже, с сексом у неё связаны какие-то неприятные переживания. И если невзначай он что-то такое заденет… Уже засыпая, Егор решил, что не заденет. Что будет последней свиньёй, если сделает Инке больно.
Они проснулись только, когда автобус остановился, и водитель включил общий свет. Впрочем, Инка вышла из сна не полностью и сомнамбулой шла по дорожке за руку с Егором, переставляя ноги почти автоматически. Она пыталась вспомнить, что же ей приснилось. Что-то хорошее про них двоих… Так она дошла до коттеджа, поднялась по лестнице и только у двери в комнату Егора окончательно встряхнулась и поняла: это был не сон.
Его комната была копией той, где Инка жила с Соней: такой же шкаф, две кровати, столик у окна. Разве что вид у этой комнаты был более обжитой – на столике ноутбук, ночник, рамка с фотографией, на стене – картина с изображением древней египтянки.
– Располагайся, – Егор снял с плеча сумку, бросил её у двери и пошёл к шкафу.
– Я первый в душ, ладно? – попросил он, доставая из шкафа два голубых полотенца, и бросая одно из них на кровать.
– Да, конечно, – растерянно кивнула Инка, прошла и села рядом с полотенцем. Она опять ничего не понимала. Они что, врозь будут спать, по разным кроватям? Она на той, а он на этой? А что тогда делать с тем ощущением близости, которое она испытала в автобусе? Оно ей померещилось? И Егор всё тот же преданный друг, и не более?
Когда Егор вернулся из душа – голый торс, влажные волосы, на плечах влажное полотенце – Инка так и сидела на кровати с безучастным видом.
– Эй, ты всё ещё спишь? – он повесил полотенце на дверку шкафа. – Просыпайся, я там для тебя шампунь оставил. Иди, а я пока с местом для ночлега разберусь.
«Место для ночлега… А я-то себе нафантазировала! Дура недотраханная. Как же две ночи проспать рядом с ним и не с ним, если увидела его полуголого, и аж ноги отнялись? Мамочка-мама, что же делать? Самой к нему в постель полезть? Стыд-то какой! Нет уж, потерплю. Перетерплю. Если он меня не хочет, что же мне навязываться. А то ведь уступит… из вежливости». Инку аж перекосило от такой перспективы. Нет, напрасно она согласилась спать с ним в одной комнате. Чем так изводиться, лучше на полу у девчонок спать. Точно, так она и сделает. Сейчас заберёт у Егора второй матрас и отнесёт к девчонкам. Ничего, как-нибудь перекантуется две ночи, собиралась же неделю в аэропорту жить.
Инка вышла из-под душа, решительно растёрлась полотенцем и замерла возле своей одежды. Одеваться обратно в потное-несвежее не хотелось. «А, добегу до комнаты, тут рядышком!» – она завернулась в полотенце, засунула подмышку комок грязной одежды, и придерживая края полотенца, заспешила к дверям Сониной комнаты.
– Соня, Ева, откройте!
– О, ты откуда такая? – распахнувшая двери Соня шагнула вглубь комнаты.
– Из душа. Мне в чистое нужно одеться, – поспешила Инка к шкафу. – Не разбудила?
– Какой разбудила, время пол-одиннадцатого всего. Как съездили?
– Хорошо, мне понравилось. – Она сняла с плечиков свой сарафан и натянула на голое тело. – А где Ева?
– К морю пошла. Бледная после больницы, просто жуть. Слушай, ты завтра сможешь ещё денёк за неё поработать?
– Конечно, смогу. Слушай, Сонь, а ничего, если я две ночи на полу посплю?
– Спи, – пожала плечами Соня.
– Сейчас тогда матрас заберу у Егора…
– А ты знаешь, что эта паскуда Люська вытворила? – вспомнила вдруг Соня. – Мы сегодня на остров плавали. Мустафа, хозяин, свою яхту дал и с нами поехал. И эта дура с ним закувыркалась! Представляешь?
– А она же с Егором… – остановилась Инка.
– Теперь она с Мустафой.
– Да, неожиданный поворот… Ладно, я за матрасом!
Инка выскользнула за дверь и поспешила к комнате Егора. Вошла, приготовившись сказать про матрас, и остановилась. В комнате царил полумрак. Обе кровати были сдвинуты вместе и освещены ночником и двумя плоскими свечками. В комнате пахло чем-то хвойно-сладковатым.
– Чем пахнет? – наконец, смогла она заговорить. Егор вышел из полумрака и встал рядом, приобняв.
– Я палочку поджог, сандал и ливанский кедр. Тебе нравится?
– Очень! – выдохнула она, потянулась к нему, они опять начали целоваться. И Инка окончательно выкинула из головы все свои страхи и сомнения. Всё, что с ними сейчас происходило, было правильным, естественным, верным. И то, как он снимал с неё сарафан, как тянул к постели, как трогал, гладил, целовал. И то как она его трогала, гладила, целовала, вся уйдя в ощущения и закрыв глаза, чтобы не отвлекаться. И как нечто, что она ощутила ещё при их первом поцелуе в развалинах храма, а потом носила в себе весь день, слегка выплеснула в автобусе и попыталась унять только что под душем, опять начало подниматься по телу, с самого низу. Это нечто заполнило её всю, от пяток до макушки, отдаваясь пульсацией внизу живота. Егор почувствовал, откликнулся, стал двигаться, и дальше поток захлестнул уже их обоих и потянул вверх, вверх. И там наверху были лохматые и крупные, с ладонь, звёзды и мелодия, которую Инка слышала в тот вечер на пляже, когда они впервые встретились. И они сами стали этими звёздами и этой мелодией. И пели её оба.
– Что это было? – она не знала, сколько прошло времени. Там, где они летали, времени не было. И говорить она смогла спустя целую вечность.
– Не знаю, – его голос звучал глухо. – Предполагаю, что оргазм.
– У меня никогда такого не было.
– У меня тоже.
Егор повернулся на бок и провёл ладонью по её телу – шея, грудь, живот, бедро.
– Инка, я тебя люблю.
– И я тебя, – она тоже повернулась на бок и прижалась к его влажноватой коже. – И что нам теперь делать? Мне послезавтра уезжать.
– Оставайся. Оставайся аниматором до января. А потом у меня отпуск, мы поедем в Лиль. Я познакомлю тебя с бабусей, она тебе понравится.
– Бабуся! Ты так смешно её называешь, – хихикнула Инка в шею Егора. Мысль остаться здесь до января и потом уехать с Егором понравилась. Вся прежняя жизнь – Нижний, телестудия, Петька, Оксана, Николай Евгеньевич – отвалились шелухой, старым коконом, из которого она только что вылупилась. Единственно, кто не отвалился – бабуля. Ей она напишет, бабуля поймёт.
– Так с детства повелось. Она же меня растила лет до восьми. Матери сначала было некогда, она отцу в работе помогала, делопроизводство, бухгалтерия и всё такое. Потом родилась Мари, моя сестра. Ею маман занималась сама. Бабуся у меня русская, маман – француженка, и я получился русским, а Мари – француженкой. Она по-русски почти не говорит.
– Это твоя семья? – Инка дотянулась до столика и взяла рамку с фотографией. Со снимка улыбались две миловидные очень похожие друг на друга женщины, постарше и помоложе, и строго глядел мужчина. Мужчина был похож на Егора, только рот у него был гораздо твёрже, а общее выражение лица – решительным и бескомпромиссным.
– Красивая у тебя мама… А отец – с характером.
– Да, характер у него – как скала. Если что не по его – сломает.
– А мой папа добрый был… Сказки мне рассказывал на ночь, мультики со мной смотрел, в театр водил, на утренники в дом культуры. И мама добрая была, весёлая. И красивая, как твоя… Когда они на машине разбились, мне десять лет было. Меня бабуля вырастила.
– Бедная моя. – Егор мягко отнял фотографию и обнял Инку, прижимая к груди.
– Бабуля у меня хорошая, очень хорошая. – Инка говорила возле его груди и оттого звучала чуть глуховато. – Она очень старается, и любит меня. Но я только сейчас, представляешь, только сейчас поняла, как мне было одиноко.
– А у меня все живы, но я тоже один. – Егор поглаживал Инку по спине и словно заново просматривал свою жизнь. – Мне иногда кажется, что только бабуся меня и любила. Матери всегда было некогда, отец меня не замечал лет до десяти… Знаешь, я маленьким его боялся. Как глянет на меня – спрятаться хотелось.
– Почему? Ты ведь его сын!
– Наверное потому, что я ему мешал. Он как раз поднимал свой бизнес, маман у него в помощницах, и вдруг – сюрприз. Подозреваю, что если бы не бабуся, она бы просто избавилась от нежелательной беременности.
– Егор, что ты такое говоришь! – вскинулась Инка и заглянула ему в лицо. Потом провела по щеке. – Ты же всё-таки родился.
– Родился. И всю жизнь старался понравиться своим родителям. Особенно отцу. Пошёл в колледж, учился управлению бизнесом, потом работал у него на фирме финансовым консультантом. Деньги научился считать и чувствовать – как ты краски, наверное. Работал-работал-работал, пока однажды не почувствовал себя пожарной лошадью.
– Кем? – удивилась Инка.
– Лошадью, которая воду возит…
– Ты хотел сказать «водовозной клячей»?
– Да, клячей. Я в колледже выучился на гитаре играть. Стихи мне ещё раньше приходили, а тут и музыка пошла. И я бы, наверное, эти пять лет в финансистах не продержался, если бы не мои песни. Я иногда в клубах пел, люди приходили меня послушать, и я даже деньги какие-то зарабатывал. Гроши по сравнению с заработками на фирме отца, но для меня – самые лучшие гроши.
– Ты хорошо поёшь, душевно. – Инка опять положила голову ему на грудь. – Тогда для Люсьен такую песню в день рождения сочинил!
– Это не для Люсьен. Я тебе пел.
– Мне? – она опять приподнялась на локте. – Спасибо. Мне очень понравилось. Только я не Дева, я – Стрелец. И ещё знаешь что…
– Что?
– Я никогда в жизни и ни за что не стану делать аборт!
Они проговорили и пролюбились полночи, и всё же Инка проснулась рано, раньше Егора. Проснулась и тут же принялась его разглядывать. В комнате было душно, и парень, скинув с себя простыню, спал на животе, сунув руки под подушку. Отросшие тёмные волосы со светлыми концами слегка вились возле мощной шеи и почти завешивали половинку обращённого в Инкину сторону лица. Загорелый, широкие плечи с развитыми мускулами, гладкая спина, переходящая в крепкие округлые ягодицы, чуть-чуть, самую малость кривоватые ноги с волосатыми икрами…
– Доброе утро!
Инка виновато вернула взгляд к его лицу. Из-под волос улыбался абсолютно не сонный глаз.
– Чем занимаешься?
– Ты не поверишь! Впервые в жизни разглядываю голого мужика!
– Ну и как?
– Ну… как бы тебе сказать… – Инка притворно скорчила кислую рожицу
– А так лучше? – он перевернулся на спину.
– Бесстыдник! Эксгибиционист! Совратитель! – она бросилась его щекотать, Егор перехватил её руки, и вскоре их возня превратилась в прелюдию.
На этот раз обошлось без полётов, хватило и чистой радости, с которой они одновременно пришли к финалу и затихли, переплетясь и восстанавливая дыхание.
– Знал бы я тогда, на пляже, что ты горячая штучка, – Егор легонько куснул Инку за ухо. – Соблазнил бы тебя прямо там.
– Ничего бы у тебя не получилось, – счастливо выдохнула Инка. – Я тогда была холодной штучкой. И перепуганной этим недотёпой Мишелем.
– И что же тебя разогрело? Неужели жаркое африканское солнышко?
– Ага. Солнышко и один бесстыжий француз, который прикинулся русским и втёрся в доверие к бедной девушке, которая совсем уже смирилась с собственной фригидностью.
– Обожаю спасать женщин и бездомных животных, – он опять куснул её за мочку уха.
– Слушай, спаситель, а ты помнишь, о чём говорил мне ночью? Я про то, чтобы мне остаться аниматором до конца сезона.
– Помню. Останешься?
– А что я буду делать? Ева же вернулась.
– Зато Люсьен выбыла. Будешь вместо неё танец живота танцевать.
– Ты что, я же не умею!
– Соня тебе покажет. Уверен, у тебя получится.
– Издеваешься, да? А с визой как быть?
– Я попрошу Мустафу, он сделает для тебя разрешение на работу.
– Слушай, у меня просто голова кругом. Это всё равно как ехать-ехать на поезде, а потом взять и выйти на приглянувшейся станции… А куда обратный билет деть? Попробовать всё-таки сдать, или выкинуть?
– Сохрани на память. Слушай, а сколько времени?
– Понятия не имею!
Егор дотянулся до мобильника, посмотрел время и подскочил.
– Да мы проспали! Наши уже завтракают!
Они мигом оделись – Егор в униформу, а Инка во вчерашний сарафан, так как вся её одежда осталась в запертой девичьей комнате. По-быстрому умылись и заспешили в ресторан. Там уже почти всё убрали, но Егор сумел уговорить поваров, и им выдали по порции омлета, по булочке с джемом и апельсины. Всё показалось Инке необыкновенно вкусным, и они проглотили эту еду, переглядываясь и улыбаясь, а потом разошлись: Егор – проверять, не записан ли кто на теннис, а Инка – переодеваться в униформу и готовиться к последней анимации на месте Евы.
– Привет, пропажа! – встретила её Соня. – «Можно, я на полу посплю! За матрасом вот только сбегаю», – и пропала. Ева уже хотела розыск объявлять, Егора по тревоге поднимать, да я отговорила. Что-то мне подсказывало, что он и так знает, куда ты пропала. А? Чего молчишь?
– А чего тут говорить? – Инка расплылась в счастливой улыбке и кивнула Еве, глядевшей на неё с интересом.
– Действительно, говорить нечего, достаточно на тебя посмотреть, – согласилась Соня. – Светишься вся. Ещё бы для очистки совести посмотреть на Жоржа. Ты что в шкафу ищешь? Футболку? Я их в прачку отдала, возьми чистую у завхоза. А вещи твои я потеснила немного, чтобы Еве полку освободить. Тебе же всё равно вечером собираться.
– Я вещи после обеда заберу. Но я никуда не еду. Я остаюсь, – сообщила Инка. – Остаюсь с Егором.
– Всё гораздо серьёзнее, чем я думала, – протянула Соня. – А что делать будешь?
– Танец живота танцевать. Научишь?
– Вместо Люськи, что ли? Ха, а что, сделай ей полную замену! Тогда приходи в час на мою площадку… Ева, подменишь? Вместе с тётками основные движения выучишь, я покажу. А завтра Ева выйдет на свою анимацию, а ты будешь со мной в очередь танец живота вести, заодно и научишься. Идёт?
– Идёт! – засмеялась Инка, понимая, что её опять швыряют, как щенка в воду. Ничего, выплывет! Будет им танец живота! И жизнь у неё будет теперь совсем другая. Настоящая, солнечная, вместе с Егором.

Глава 14
– Наверняка за те дни, что вы живёте в нашем отеле, у вас были какие-нибудь радостные события! Предлагаю вам нарисовать их в виде символов на вашей посуде. И тогда вы сможете увезти с собой из Египта кусочек радости!
Видимо от того, что сегодня была её последняя анимация, а может быть, от избытка переполнявших чувств, привычное Инкино предисловие сегодня звучало, как песня. И люди будто заражались этим её настроением: коренастый мужичок в очках, похожий на бухгалтера даже в своей невообразимой сине-зелёной рубахе-гавайке улыбался и чуть ли не подмигивал, две голопупые девчонки-подружки лет пятнадцати перешёптывались и прыскали со смеху, толстая дама лет пятидесяти в сарафане в крупных красных маках благосклонно кивала головой, сложив руки на животе, мальчик лет шести, с которым она пришла, уже сосредоточенно возил кистью по тарелке.
Народу собралось человек пятнадцать. Из всех выделялась пожилая дама. По виду – явная иностранка, Инка даже специально для неё начала было говорить по-английски, но дама остановила её «Говорите по-русски, голубушка, я всё понимаю». Дама разительно отличалась от остальных – осанистая, с модной стрижкой, с крупными, но стильными серьгами, одетая в льняное платье, ладно сидевшее на слегка полноватой, но всё ещё изящной фигуре. Вся она, от носков плетёных светло-коричневых туфель до кончиков покрытых светлым лаком ухоженных ногтей была воплощением элегантности. И при этом держалась совершенно естественно и свободно, и слушала Инку с изучающей полуулыбкой, внимательно вглядываясь ей в лицо.
Инка показала, как рисовать линии и спирали, солнце и цветы, какими кистями в каком случае удобнее пользоваться, и дала отмашку. Народ принялся переносить краску на чашки и тарелки, она подходила к столикам и, если нужно было, подсказывала. Может от того, что отдохнула денёк, может, по другой какой причине, но и краски сегодня выглядели по-иному. Они были ярче, сочнее, чем всегда. И рисунки её подопечные сегодня рисовали просто замечательные! Девчонки-подружки изобразили на своих кружках по розовому сердечку и теперь спорили, как писать «Египет», с «д» или «т» на конце. Инка подсказала, и они дописали слово синим цветом справа от сердечка. Слева написали «Я», а потом оранжевым пустили полоски вокруг донышка. Дядька-бухгалтер рисовал на своей тарелке бабочку. Большую, тёмно-синюю, с жёлто-зелёными глазками на крыльях. Получалось очень красиво. «Где же он здесь такую увидал?» – мимолётно удивилась Инка. Малыш, которого привела женщина в маках (мамка, нянька, бабушка?), раскрасил свою тарелку в зелёный цвет, дождался, пока краска высохнет, и теперь рисовал на ней красные горохи. Тарелка напоминала арбуз в дырочку. Сюжет на тарелке его мамки-няньки был неожиданным – она нарисовала русалку. Лица у русалки ещё не было, но грудь девы-рыбы художница в маках уже надёжно прикрыла раковинами.
Элегантная дама рисовала арочную башню. Инка посмотрела – в силуэте рисунка было что-то знакомое…
– Эйфелева башня? – догадалась она.
– Да, голубушка, она самая, – отозвалась дама. – Вы, наверное, удивлены, какое отношение она имеет к Египту?
– Ну, ваше право рисовать всё, что вам захочется, – не стала сознаваться Инка.
– Самое прямое. Я хочу, чтобы человек, которому я подарю эту тарелку, вспоминал не о Египте, а о Франции. Ох, извините, у меня срочное дело! Можно, я дорисую потом?
– Конечно, приходите, – ответила Инка уже в спину даме, которая быстро уходила с площадки. Она пожала плечами и подошла к кому-то ещё, но тут её окликнул Егор. Инка тут же забыла о своих рисовальщиках и вышла к нему за край площадки.
– Привет! Как твой теннис?
– На полпервого записалась пара немцев. А как у тебя дела?
– Нормально. В час придёт Ева, а я к Соне пойду танец живота разучивать.
– Зачем?
– Ты ведь сам сказал, что я буду его танцевать!
– Я пошутил. Я хотел тебя на детскую анимацию перекинуть, на танец живота просится Кристина.
– Ну уж нет! – замотала головой Инка. – Я уже настроилась и с Соней договорилась!
– Ладно, решим вечером, – сдался Егор. – Пойди, попробуй сначала, как его танцуют. На обед за тобой забежать?
– Обязательно, – Инка еле сдержалась, чтобы его не поцеловать – сделать это на виду у отдыхающих было бы слишком. И просто потянулась и погладила его по щеке кончиками пальцев. Егор прижмурился и потёрся щекой.
– М-р-р-р! Я как приблудившийся кот, готов мурчать, урчать и валяться!
– Хорошо, что не блудливый кот! Эй, эй, люди смотрят! Иди-иди, а то я рабочее настроение уже почти потеряла! – засмеялась Инка, ещё раз легко провела пальцами, теперь по вырезу его футболки, и заставила себя вернуться к работе. Егор махнул ей и пошёл в сторону бассейна. По дороге поймал мяч, прилетевший с площадки, где играли дети, подбросил его, поймал и аккуратно забросил обратно.
«Хорош, хорош, просто красавчик», – пожилая дама, так поразившая Инку своей элегантностью, наблюдала за Егором из шезлонга сквозь солнцезащитные очки в пол-лица. «Высокий, загорелый, свободный, просто мужчина моей мечты, вот уж не ожидала. А с этой девочкой-аниматором у него, похоже, что-то есть, какие-то отношения… Впрочем, не удивительно, к такому красивому мужчине и должны льнуть женщины. Так, голубчик мой, мне очень хочется узнать про тебя все подробности. Но не сейчас, не сейчас, пока я просто за тобой понаблюдаю».
Танец живота Инке не давался. Нет, пока Соня объясняла и показывала, всё было понятно. Одну ногу вперёд, бедро вперёд. Потом – вторую. Потом нарисовать «восьмёрку» бёдрами. Потом покачать вправо-влево. И она ставила, покачивала, виляла и даже попадала в музыку. Но выходило это у неё как-то по-деревянному, ненатурально. До Люськи с её зажигательными телодвижениями было так же далеко, как инвалидной коляске до «Лексуса».
– Коленочки мягкие, бедро выносим в сторону, колени не выпрямляем, – командовала Соня. – И – раз, и – раз! Плавно, плавно, молодцы. Теперь под музыку!
Она включила арабские ритмы, и ученицы – пятеро, включая Инку, женщин, вразнобой завиляли задницами. Лучше всех получалось у фигуристой дамы, стоявшей впереди и справа от Инки. Её довольно обширный зад плавно переходил в пропорционально узкую талию и покачивался относительно этой талии эдакой колыбелью. Инка засмотрелась и окончательно сбилась с ритма.
– Ничего у меня не получается, не способна я к этому делу, – сдалась она после получасовой мороки, когда курс закончился и остальные танцорки ушли поплавать в бассейне. – Дрыгаюсь, как Буратино с радикулитом!
– Ерунда, любая тётка способна задницей вилять, – отмахнулась Соня. – Просто ты напряжена очень, а тут нужно расслабиться. Встань вот так.
Инка встала
– А теперь покачайся на мягких ногах и поймай вот здесь, – она показала ниже пупка – такую, типа, пружинку. Есть?
– Есть…, – Инка действительно уловила в этом месте какое-то подрагивание. Соня включила магнитофон. Вместо мелодии послышался барабанный ритм.
– А теперь разгоняй её, разгоняй, рисуй попой восьмёрочку. Так, молодец!
Ритм словно подхватил Инкину пружинку и раскачал её, и вот она уже поводит бёдрами вправо-влево, и вперёд с ногой, и с другой. И всё как бы само собой, без участия головы, голова занята ритмом.
– Молодец! – выключила магнитофон Соня. – А говоришь, не получается.
– Да, интересно, – остановила свою пружинку Инка. – И всё-таки глядя, как танцует Люсьен, я думала, что это гораздо легче делается.
– Ха, сравнила! Люська танцевала – словно с целым миром трахалась, такие энергии! С чего, думаешь, Мустафа на неё запал? Чтобы так, как она, танцевать, нужно в эту минуту чувствовать себя готовой каждому мужику отдаться. Я, например, так танцевать не готова. А ты готова?
– Нет, – замотала головой Инка. – Пусть уж лучше Кристина танцует, а я на детскую анимацию пойду, Егор предлагал.
– Правильно предлагал, с детишками хлопотно, но безопасно, – подмигнула Соня. – Обедать идём?
– Егор обещал за мной зайти, – заозиралась Инка.
– У-у-у, вижу, пропала дивчина. Ладно, это по первости. Мы с Базилем тоже первые две недели всюду за ручку ходили, а потом ничего, поостыли, можем в столовку и порознь прийти. Ладно, жди своего милого, а я побежала.
Егор появился почти сразу после Сониного ухода.
– Инна, я тебя возле анимации искал, забыл, что ты танцуешь. Как успехи?
Инка взяла Егора под руку и потянулась к нему с быстрым поцелуем – возле бассейна было пусто. И ответила уже на ходу
– Так себе успехи. Я согласна, пойду на детскую анимацию.
– Тогда в ресторане сейчас всё обсудим с Кристиной. Она тебе покажет несколько детских программ. Они с детьми вырезают из бумаги индийские перья, складывают оригами , рисуют акварелью. В игры всякие играют, бегают. Думаю, тебе будет интересно. Постой-ка…
Егор резко остановился и посмотрел куда-то вперёд. Инка тоже взглянула – за углом здания ресторана скрылась какая-то женщина.
– Ты что? Кого-то увидел? Кого-то знакомого?
– Да так, показалось, – отмахнулся Егор. Но было видно, что мысли его изменили направление и в обеденный зал они вошли в молчании.
Кристина очень обрадовалась, что Инка примет у неё детскую анимацию и прямо за столом стала рассказывать, в какие игры нужно играть с детьми и на салфетках показывать, как сложить из бумаги лягушку. Инка увлеклась, вспомнила игры из своего детства, те же «кошки-мышки», и решила завтра же устроить ребятне какие-нибудь «весёлые страты».
У неё самой «весёлые старты» продолжались весь день. После перерыва, который они с Егором провели в постели, на анимацию набежало неожиданно много народу, в том числе иностранного, и Инке пришлось давать прощальную гастроль, вспоминая свою речь на английском. Потом ещё некстати закончились тарелки, которые люди разрисовывали охотнее кружек, и ей пришлось убеждать пару недовольных старух, абсолютно не понимающих по-русски, что разрисованная кружка – очень удачный сувенир из Египта, куда там тарелкам! Потом одна девчушка уронила и разбила кружку с почти готовой росписью и подняла такой рёв, что успокоить её удалось только после того, как Инка нарисовала на другой кружке смешную рожицу. («Вот тебе и стажировка для детской анимации!») Для полного аншлага пришла утренняя элегантная дама, на этот раз одетая в льняные брюки и полосатый, пастельных тонов, вязаный хлопковый джемпер. К ней Инка так и не подошла – другие «рисовальщики» требовали уйму внимания, а дама рисовала сама себе потихонечку. Инка, наверное, так и забыла бы о ней. Но вечером, во время танцев, она появилась опять.
Весь вечер Инка и Егор вели себя непрофессионально. Вместо того, чтобы вытаскивать на середину танцпола засидевшихся гостей, они то и дело танцевали друг с другом. Инка так и сказала Егору, когда он потащил её танцевать очередной медленный танец
– Слушай, мы ведём себя непрофессионально. Давай разлепимся хотя бы не надолго. Давай, я приглашу вон того дядечку, – она кивнула на знакомого «бухгалтера», который днём приходил к ней на анимацию, обряженный в сине-зелёную гавайку. Теперь «бухгалтер» был одет в розовую рубашку и серый жилет. Человек явно тяготел к ярким расцветкам.
– А ты пригласишь… Ну хотя бы эту тётечку, – кивнула Инка, увидев ту самую элегантную даму. Дама опять переоделась, на этот раз в тёмные и мягкие брюки, шёлковые на вид, и в свободную блузу-тунику с бантом, завязанным у горла. Егор взглянул на неё и, не возражая, пошёл приглашать. А Инка пошла к своему «бухгалтеру».
Дядька оказался маляром-отделочником из Норильска. В Инку он вцепился, как в последнюю надежду, и весь танец рассказывал, что мечтает стать художником. Что у него в Норильске двухкомнатная квартира, которую он сам отделал и расписал. Что не женат по причине того, что мало кто может понять тонкую душу художника. А вот она, и он это сразу почувствовал, может.
– Мы с вами родственные души, понимаете? – твердил «бухгалтер», оказавшийся маляром, заглядывая в глаза Инке. По причине невысокого роста он был с ней вровень. – Я когда услышал, как вы про впечатления и кусочек счастья рассказываете, сразу это понял! Вас как зовут?
– Инна
– А меня Вольдемар. Инна, а вы замужем?
– А в чём дело?
– Инна, выходите за меня замуж.
– Вольдемар, это исключено, я на работе.
– Выходите после работы. Инна, поехали со мной в Норильск! Я богатый человек, я устрою вашу жизнь, не век же вам вот так, аниматором… Можете не отвечать прямо сейчас. У меня путёвка на десять дней, у вас есть время подумать. Если вы сомневаетесь или вам нужно получше меня узнать, я весь в вашем распоряжении!
– Хорошо, Вольдемар, я подумаю о вашем предложении, – ответила Инка, изо всех сил стараясь не расхохотаться. Было видно, что человек предлагает на полом серьёзе, и не хотелось курочить тонкую душу маляра-художника. Еле отделавшись от партнёра, который не отлеплялся от Инки даже когда музыка сменилась, и начался быстрый танец – выручила Соня, затащившая их в круг и запрыгавшая возле маляра Вольдемара – она ушла к столикам, села и поискала глазами Егора. Ни его, ни элегантной дамы поблизости не было.
– Ты не видела Егора? – спросила Инка у Евы, которая сидела поблизости. Она весь вечер дежурила у танцпола, хотя и не танцевала из-за своего аппендицита.
– Его увела старуха, с которой он танцевал.
– Старуха? – не поняла Инка.
– Ну та, с бантом. Ей полтинник, не меньше. Наверное, он пошёл проводить её до номера.
– Наверное, – огорчённо заморгала Инка. Жаль, что он ушёл, она хотела ещё потанцевать. Ладно, натанцуются ещё…
– Инна, куда вы пропали! Я приглашаю вас на тур вальса! – потянул её за рукав объявившийся некстати Вольдемар. Инка скорчила страдальческую мину, а Ева усмехнулась и показала глазами – иди, надо. Работа такая.
– Вольдемар, это наш последний танец на сегодня, – строго сказала Инка, глядя в раскрасневшееся лицо облапившего её партнёра.
– Почему?
– Потому что я должна приглашать разных мужчин. Вы же не хотите, чтобы меня уволили?
– Инна, я хочу, чтобы вы вышли за меня замуж! И пусть, пусть увольняют. Им ведь не понять тонкой души художника! – запыхтел Вольдемар, и Инка поняла, что тот не совсем трезв. И где успел выпить, в барах ведь только пиво подают? – Пусть увольняют, я увезу вас в Норильск! Ин, пошли ко мне в номер, а?
– Так, художник, иди-ка ты, порисуй. – Инка отлепила от себя руки Вольдемара и ушла, бросив его посреди площадки. Тот оторопел, но тут его подхватила какая-то развесёлая дама и закружила в танце. И он покорился неизбежному, даже не пытаясь протестовать – дама была на полголовы выше Вольдемара и вдвое шире.
– Ева, дай ключи от вашей комнаты, я вещи заберу, – попросила Инка, вернувшись к столикам. Та протянула ключ.
– На. К Егору переезжаешь?
– Да. А танцы я сверну пока, а то этот господин разглядел во мне родственную душу и, боюсь, не отстанет. Егор вернётся, скажешь ему, что я в коттедже, ладно?
Свои вещи она собрала быстро, перетащила сумку в комнату Егора и оставила, как есть. Потом разберёт, завтра. Присела на кровать и поняла, что очень устала. Решила лечь, полежать, дождаться Егора. Выключила свет, оставив ночник, и вскоре уснула, свернувшись калачиком.
Проснулась Инка, когда солнце уже заглядывало в окно, разыскивая щёлочку в неплотно задвинутых жалюзи. Разыскало, запустило лучик и умостило его на пустой подушке. Судя по всему, Егор не возвращался. И не ночевал. «Что случилось?» – тревога подкинула Инку пружиной. «Что с ним случилось?» Она заметалась и, не придумав ничего лучшего, побежала колотить в дверь Сониной комнаты.
– Девочки, откройте, откройте!
– Инка, ты что, ошалела? Шесть утра на дворе, – открывшая заспанная Соня зевала во весь рот. – Заходи. Что случилось?
– Егор пропал.
– В смысле? – уставилась на неё Соня.
– Он дома не ночевал. Девочки, с ним что-нибудь случилось. Девочки, он попал в беду!
– Да никуда он не попал, что ты выдумываешь! – нахмурилась Соня. – Ты ему звонила?
– Нет, я его номера не знаю…
– Сейчас позвоню. – Соня достала трубку, набрала, послушала. – Звонок идёт, а трубку не берёт.
– С ним точно что-то случилось!
– Инка, прекрати истерику! Может, обронил телефон где-нибудь. Или крепко спит.
– Где спит, Соня? Где спит?!
– Да мало ли где может спать молодой здоровый мужик, – подала голос со своей кровати Ева. – Может, в номере у той старухи, которая вчера его с танцев увела. Бабуська-то, судя по всему, с деньгами. Пошёл парень заработать немного, а ты тут бушуешь. И чего такой переполох подняла? Ты ему что, жена?
– Извините, – разом погасла Инка и исчезла за дверью прежде, чем Соня успела хоть что-то сказать.
– Ты дура, да? – Соня повернулась к Еве. – Тебе там, в больнице вместе с аппендицитом ничего лишнего не отрезали?
– А что я такого сказала? – поджала губы Ева. – Наши мальчики спят, с кем хотят!
– И поэтому ты лепишь тут свои дурацкие предположения? Ты что, не видишь, что с Инкой делается? У неё с Егором всё по-серьёзному.
– Ой, какие мы нежные, – фыркнула Ева. – Пусть лучше сразу всю правду узнает, чем потом, когда завязнет по самые уши.
– Да какую, нафиг, правду? Ты что, ему свечку держала?
– Я видела, как его вчерашняя старуха держала. Как своего собственного. И как он бежал за ней, словно пёс на поводке. Могу на что хочешь спорить – он ночевал у неё.
– Да иди ты! – Соня плюхнулась на кровать. – Правда, что ли? Да не может быть! Егор ведь никогда ни с кем из отдыхающих ничего такого!
– Видимо, никто прежде не давал ему хорошую цену, – пожала плечами Ева и отвернулась к стене досыпать.
Егор же действительно провёл ночь в номере пожилой дамы. Его разбудил телефон, который беззвучно вибрировал на тумбочке. Он взглянул на номер, и понял, что его ищут.
– Ты уже уходишь? – дама открыла глаза.
– Прости, не хотел тебя будить. И так полночи не спали…
– Дорогой мой, не извиняйся, всё равно у меня бессонница.
– А я вторую ночь толком не сплю, – зевнул Егор. – У меня там Инка одна, я её не предупредил. Наверное, волнуется.
– Инка? Это твоя девушка? Та, что учит расписывать посуду? Милая девушка. Очень милая. У тебя хороший вкус.
– У тебя тоже. Ты не вставай, поспи, а я пойду. – И он пошёл к террасе, чтобы выйти прямо на улицу.
– Погоди, малыш, я всё-таки встану.
Дама выскользнула из-под одеяла, оказавшись в серебристой атласной пижаме. И вышла вслед за Егором на улицу.
– И всё-таки ты не ответил, уедешь ли ты со мной.
– Пока ничего не могу сказать, – он обернулся, стоя уже на земле возле перил террасы. – Мне нужно всё объяснить Инке.
– Ну иди, объясняй. – Она перегнулась через перила, взяла его голову и поцеловала в лоб. – Иди, мой мальчик. Я подожду.
Инка зажала рот обеими руками, чтобы не закричать. А потом поспешно шагнула за пальму, чтобы эти двое её не заметили. Чтобы развеять тревогу за Егора, она решила дойти до моря. Она даже придумала себе, что найдёт его там, что он уснул на каком-нибудь лежаке. И вот – нашёлся. Значит, Ева была права! И он действительно провёл эту ночь со старухой! Хотя какая она старуха – очень даже хорошо сохранившаяся пожилая дама. «Если двое взрослых людей нравятся друг другу, кто может запретить им спать вместе? И кто может запретить дарить друг другу подарки?» – всплыл Сонин голос. Так значит, Егор тоже играет в эти игры. И принимает подарки за удачно проведённые ночи. Боже мой, какая грязь! Какая мерзость!
Первой мыслью было утопиться. Прямо в бассейне, рядом с которым она стояла. Но потом Инке представилось, как неэстетично выглядел бы её труп. Да и люди здесь купаются, они тут при чём! Инка дождалась, когда Егор и старуха закончат свои мерзкие поцелуи и разойдутся – она пошла обратно в номер, он – в сторону коттеджа. И рванула топиться в море. Теперь ей хотелось спрыгнуть в глубину, чтобы волны унесли её далеко-далеко и никто никогда не нашёл бы её поруганного и обманутого тела. На этом желании она добежала до понтона, потом до площадки в конце понтона и спрыгнула в воду.
Вода, доходившая до подбородка, оказалась неожиданно прохладной, и Инкин пыл разом остыл. Вдруг вспомнилась бабуля, и ей стало невыносимо стыдно. Вот дура-дурища, развела тут мексиканский сериал! Топиться удумала. А бабуле как потом жить? Дочка погибла, внучка утопилась. Съездила на отдых, называется, девять дней, восемь ночей. «Я вам обещаю, что принимаю на себя всю ответственность за вашу внучку!» – теперь вспомнился голос Николая Евгеньевича. И этот тоже наврал. Наобещал, а сам даже не появился. Втянул Инку во всю эту историю…
Несостоявшаяся утопленница вылезла из воды и побрела по понтону обратно к берегу. С моря дуло, и тело в промокшей одежде мёрзло. Этот холод окончательно привёл Инку в разум. Девять дней, восемь ночей. Всё, закончились, прошли. Сегодня последний день, в одиннадцать у неё рейс в Москву. И она просто-напросто вернётся домой. И забудет всё, что здесь произошло. Вычеркнет, вырежет, сотрёт. И будет жить своей прежней жизнью, от которой она так опрометчиво вчера решила отказаться.
Она вошла в номер, заранее делая подходящее лицо, чтобы решить, как будет держаться с Егором и что ему скажет. Говорить ничего не пришлось. Егор спал прямо в одежде, повернувшись на живот и обняв подушку руками. Инка бесшумно подхватила сумку, от двери ещё раз оглянулась на парня и быстро отвернулась, зажимая в сердце тоску: не сбылось. Быстро проскользнула в душевую, переоделась в сухую футболку и джинсы, тёплые вещи положила так, чтобы было удобнее доставать в аэропорту – вторая половина ноября, в Москве уже морозно. Проверила билет и деньги, что взяла из дому – её гонорар за неделю работы пусть берёт себе Егор. Раз уж ему женщины платят, зачем ей делать исключение этому жиголо. И пошла к выходу, моля бога, чтобы никто не попался по дороге.
Из отеля она вышла в обход, минуя здание ресепшн, вышла на дорогу, быстро поймала такси и вскоре уже была в аэропорту. Там и позавтракала безвкусным кофе с какой-то выпечкой, набрала в аэропортовских ларьках сувениров – Петьке и Оксаниному Димке по футболке с верблюдами, самой Оксане и бабушке по фигурному флакончику египетских духов. Она самой первой прошла регистрацию, в дьюти-фри купила для бабушки какую-то диковину, похожую на сложенную вчетверо салфетку – судя по абрикосам, нарисованным на упаковке, съедобную. И только сев в самолёт, поняла, что всё это время она ждала, что появится Егор, и окликнет её, и вернёт, и скажет, что любит, и всё объяснит. И сказка, в которую она поверила, продолжится.
А Егор, решивший, что Инка ушла погулять к морю и задремавший в ожидании, проспал всё утро. Он бы и весь день проспал, если бы его не разбудила Соня, встревоженная их с Инкой отсутствием на завтраке. Он проснулся, и пока разобрался, что нет ни Инки, ни её вещей, пока выяснял на ресепшн, не выходила ли она из отеля, пока ловил такси и ехал в аэропорт… Когда он вбежал в зал регистрации, её самолёт как раз выруливал на взлётную полосу.

Глава 15
Если ещё в полёте её душа сжималась и сердце щемило, то выйдя из самолёта в аэропорту Домодедово историю с Егором Инка оставила окончательно и бесповоротно. Закрыла, забила, забыла. Всё. Словно в компенсацию за пережитое в столице всё сложилось удачно. На вокзале она чудом купила билет на проходящий питерский поезд и уже в десять вечера была в Нижнем Новгороде. Добралась до дома, шагнула через порог, вдохнула запах бабулиного фирменного пирога с курицей – и чуть не расплакалась от избытка нахлынувших чувств. Дома было хорошо. Безопасно. Здесь её любили и были с ней честны.
– Инночка, девочка, с приездом! – бабуля спешила к ней навстречу, вытирая руки подолом фартука. – А я ждать-то жду, а когда точно будете, сегодня ли, завтра ли с утра, не знаю! Решила на всякий случай сегодня пирог испечь. Дай-ка, поцелую тебя, путешественница… А почему ты одна? А где Николай Евгеньевич?
– А? А, Николай Евгеньевич… Он в Москве.
– Вы что, поссорились? – бабушка заглянула ей в лицо и, не смотря на все Инкины старания, что-то там увидела. – Что случилось? У тебя всё в порядке?
– Да, бабуля, у меня всё хорошо. Но с Николаем Евгеньевичем мы расстались.
– А что так? Ох, да что я на тебя прямо на пороге с расспросами накинулась! Разувайся, раздевайся, руки мой и пошли ужинать. Ты ведь голодная?
– Да, как волк и семеро козлят, – слабо улыбнулась Инка. – Вот, я тут тебе какое-то экзотическое лакомство привезла.
Экзотическое лакомство, та самая сложенная «салфетка», оказалось абрикосовой массой, ровно размазанной и высушенной тонкой пластинкой. На вкус – обычная курага, но только есть её, огрызая от пластины, оказалось намного интереснее.
– Ох, это не для моих зубов, – попробовала кусочек бабушка.
– А ты не жуй, ты посасывай, – посоветовала Инка.
– Ладно, в чае потом размочу. Тебе добавить пирога?
Пирог был как всегда вкусным. Родной домашний запах и бабулина привычная хлопотливость потихоньку заполняли темноту и холод в самой Инкиной серёдке, не то чтобы вытесняя забитое-забытое, а словно изолируя его, окутывая мягкой оболочкой. Так моллюск окутывает попавшую в раковину и царапающую нежную плоть песчинку. И превращает её в жемчужину.
Свою жемчужину Инка не показала никому. Бабушке рассказала, что Николай Евгеньевич просто-напросто не приехал в отель, и она жила там всё это время одна. «Но ты не беспокойся, ба, я хорошо провела время. Купалась, загорала, рыбок видела, красивые такие. Даже в Луксор съездила на экскурсию, на развалины древнего храма. И никто меня не обижал». И больше никаких подробностей. «Вот ведь как, а казался приличным человеком! – качала головой бабушка, – обещал о тебе заботится. А сам не явился и тебе ничего не объяснил!»
Подробности про Николая Евгеньевича на следующий день Инке рассказала режиссёр Оксана. Новости, разведанные через Петьку Дронова, их генерального директора, она сообщала, округлив глаза и враз забыв про свою неприязнь к Инке из-за ревности к Мелихову.
– Представляешь, у какой-то бедняжки из-за его лифтинг-маски такая аллергия случилась, что женщину на «скорой» в больницу увезли! Отек лица и горла, она чуть не задохнулась, кошмар! Муж написал в милицию, стали искать производителя и загребли твоего красавца…
– Он не мой!
– Ладно, нашего красавца, со всеми потрохами. Петька сказал, что ему предъявлены обвинения в незаконной предпринимательской деятельности и в причинении вреда чужому здоровью. Представляешь, у этого типуса сертификаты на его кремы поддельными оказались, а продажи он через подставную фирму вёл! Ты молодец, что так во время уехала в свой Египет, а то он, чего доброго, ещё и тебя бы в эту историю впутал!
– Да уж, бог отвёл, – согласно кивнула Инка, мысленно хваля себя, что никому на студии не сказала, что едет отдыхать вместе с Николаем Евгеньевичем. Сейчас бы пересудов было! И Ирэна молодец, не растрепалась.
После возвращения из Египта жизнь вошла обратно в колею на удивление быстро. Работа затянула, Оксана перестала вредничать, став прежней приветливой хохотушкой. И ролики, и сюжеты они вновь делали на одной волне, с полуслова понимая друг друга. А сюжеты и ролики, сейчас, в начале декабря, всё больше шли новогодние. Рестораны зазывали встретить Новый год у них, каждый на свой манер обещая кормить до отвала и веселить до упада. Магазины завлекали предновогодними распродажами, заманчиво скидывая цены. Даже два пригородных дома отдыха набились в клиенты, заказав их студии сюжеты о прелестях русской зимы с баней и катаниями на тройках. Дома отдыха пытались оттянуть на себя часть клиентуры, пресыщенной экзотическими встречами Нового года – реклама многочисленных турфирм с предложениями встретить новый год под пальмами накануне праздника тоже усилилась. И Инка моментально включилась в работу и погрузилась в неё с головой, лишь внутренне застывая при виде кадров с синим морем и пальмами на белом песке.
– Инка, поищи мне что-нибудь весёленькое, с рождественскими бубенцами, ладно? Я под ритм видеоряд и соберу, – Оксана зашла в монтажную, распространяя волны запаха «Розы Каира». С египетскими подарками Инка угадала и угодила, и Димке футболка очень понравилась и пришлась впору, и сама Оксана вот уже третью неделю пахла египетскими духами.
– Оксан, ты бы показала мне отснятый материал, а то я не могу наобум тебе мелодию искать.
– Инка, ну что ты занудничаешь! Охота тебе в чужой трёхчасовой рабочей съёмке копаться! Со своими роликами ещё наковыряешься. А тут ничего особенного – свечки и свечки, сплошь олени, ёлки и Санта-Клаусы парафиновые. Как из этой бодяги сделать красивый рекламный ролик на минуту – ума не приложу!
– А почему ты должна ум прикладывать? Клиент Петькин, пусть Петька концепцию и выдумывает. А наше дело её воплотить.
– А он и придумал, сам ли, или клиент так захотел – выдать весёлые картинки под задорную рождественскую музычку.
– Ну, тогда найду тебе несколько мотивчиков, ваяй, – сдалась Инка и открыла в своём компьютере архив с подборками мелодий. Так, где-то тут у неё папочка «Новый год».
Страна уже за месяц предвкушала большие зимние каникулы. Инка же свои каникулы отгуляла, начавшийся декабрь и посленовогодние недели лично для неё обещали стать горячими. Помимо роликов, которые приходилось в преддверии новогодней горячки выпекать, как блины, у них запускались две коммерческие передачи-путеводителя, поучающие, что покупать и где отдыхать. Неугомонный Петька, их генеральный директор, договорился об эфирах на городском канале, приспособил Ирэну в ведущие передачи и тут же получил первых заказчиков на сюжеты. С одним из них Ирэна как раз сейчас снимала что-то такое про загородную недвижимость. При нормальном развитии событий передачи обещали стать регулярными и еженедельными, первые две должны были выти в эфир на городской телестудии уже в середине января.
Вдобавок к роликам и передачам Инке предстояло пережить новогодние корпоративки, куда её уже звали побыть главной по музыке и аппаратуре. Звали приятели-кэвээнщики, бывшие однокурсники, теперь вошедшие в элиту городского конферанса. Они ещё в прошлом году оценили Инкины преимущества: при прочих равных способностях с другими «звуковиками» она совсем не пила, да и к женщине с дружескими тостами за наступающий гуляки-менеджеры приставали гораздо реже, чем к мужчине. Инка с радостью ухватилась за эти подработки, и теперь ей предстояло обеспечить музыкой с десяток корпоративных встреч нового года, которые начинались с середины декабря. Вся эта работа почти не оставляла времени на мысли и копания в себе. И Инка так и носила под сердцем свою жемчужину, с каждым днём, отделяющим её от Египта, добавляя слой за слоем перламутра повседневности. За всей этой суетой она даже позабыла про свой день рождения. И только сегодня утром, запустив компьютер и увидев дату на мониторе, поняла, что он уже завтра.
Перебрав несколько мелодий, Инка решила остановиться на рождественских гимнах. А что, задорно, пасторально, бубенцы звенят, колокольчики теленькают. И эти вреднюки из местного авторского общества не прицепятся. А то в прошлыйраз озвучили ролик для обувного магазина танцем с саблями Хачатуряна – Славик, умница гениальная, такую анимацию нарисовал, сапоги, туфли, кеды, босоножки вокруг ёлки парами отплясывали. Заказчик чуть сам вприсядку не пошёл. А как стал свой ролик в эфире крутить, явился к нему в офис некий шустрый мальчонка, показал удостоверение представителя Нижегородского отделения авторской организации и потребовал заплатить за использование музыкального произведения. Заказчик, мужик хоть и деловой, но с девятью классами образования, пообещал мальчонке разобраться, а потом позвонил к ним на студию и наорал на Петьку. Мол, мало мне всей этой шушеры инспектирующей, которая возле меня кормится, ты меня своим роликом ещё каким-то проверяльщикам подставил. Петька клиента успокоил: авторская организация – общественная, наезжать права не имеет. Если мальчонке нарушения мерещатся, пусть сначала сам документы покажет, что Хачатурян у них свои авторские права зарегистрировал, и они теперь их защищают. А не регистрировал – значит, мальчонка на испуг берёт и шакалит по-мелкому, гони его в шею. «А если регистрировал?» – не успокаивался обувщик. «Да нет у них ничего! Хачатурян этот танец ещё при советской власти написал, тогда всё было общее», – успокоил клиента Петька, а потом пересказал всё это Инке в лицах и попросил проследить за музыкой, не подставляться.
Ну эти-то рождественские гимны – как музыка народная, никто не придерётся. Инка ещё раз прослушала мелодии – да, годятся.
– Оксан, послушай, эти песенки подойдут? – обернулась она к Оксане, которая просматривала и расписывала по времени отснятый материал.
– Сейчас, подожди, мне десять минут осталось прохронометрировать, – махнула Оксана, чтобы её не отвлекали. И тут же отвлеклась на вошедшую в монтажную Ирэну.
– Девчонки, привет! Ой, и как же за городом хорошо! Здесь снегу совсем чуть-чуть, а там – мно-о-го!
Девушка поставила у двери сумку, сняла отделанную норкой дублёнку и встряхнула, прежде чем повесить на плечики. Сегодня Ирэна выглядела необычно. Как всегда, безукоризненно – дорогие стильные брючки, приталенный короткий пиджачок, в вырезе, у шеи – капля подвески на тонкой цепочке, волосы модно острижены и красиво уложены, матовая кожа светится на скулах персиковым румянцем – не зря она у них лицо студии. Но что-то неуловимо изменилось в её внешности… Инка пригляделась и поняла, что: впервые от Ирэны, их иронично-прогматичной красавицы, веяло теплом.
– Вот, вот и вот! – Повесив дублёнку, Ирэна занялась сумкой и теперь выкладывала на стол пару крупных краснобоко-глянцевых яблок, коробку дорогих шоколадных конфет и бутылку красного вина с примотанным сбоку штопором. – Гуляем, девочки!
– А что, есть повод? – Оксана, мигом позабыв про свой хронометраж, подошла к угощению и взяла в руки вино, рассматривая этикетку. – Что за вино, не пойму?
– Божоле, французское сухое.
– Вот молодцы французы, уважаю! Сразу тебе и штопор в комплект к бутылке! – восхитилась Оксана. – Ир, а что за повод?
– Потом скажу, сначала вино давайте откроем. Ты умеешь?
Инка наблюдала за вознёй с бутылкой с бесстрастным лицом. Божоле, Франция… Жемчужина в груди дала о себе знать и Инка старательно шлифовала её шероховатости. Оксана с Ирэной, наконец, справились с вином, достали дежурные одноразовые фужеры, запас которых остался с июньского Оксаниного дня рождения – тонкий прозрачный пластик, ножка на «пятачке» основания – разлили тёмно-красную влагу. Арбузными ломтями нарезали яблоки, открыли конфеты
– Инка, чего сидишь? Подходи, – махнула ей Оксана и взяла свой фужер. – Ну, Ирэна, колись, по какому поводу банкет?
Ирэна держала паузу, интригуя. Инка взяла фужер с вином. Вино было точно такого же густого цвета, как каркаде в отеле.
– Вот! – выдохнула, наконец, Ирэна, протягивая им левую руку. На безымянном пальце сиял прозрачный камень размером с горошину.
– Красивое кольцо, – оценила Оксана. – Так мы покупку обмываем?
– Это подарок, – Ирэна повертела кистью, камень заиграл гранями. – Мне Павлик подарил кольцо с бриллиантом. Девчонки, я замуж выхожу!
– Офигеть! – поставила свой фужер Оксана, чуть не расплескав вино. – А Павлик, это такой крепыш с бритым затылком, который тебя как-то на чёрной «бээмвухе» поджидал?
– Нет, то был Костик, и он не прошёл по конкурсу! – Засмеялась Ирэна, встряхивая волосами. – А с Павликом мы сейчас на съёмки ездили, в его загородный отель! И он сделал мне предложение! Девчонки, ну давайте же выпьем за моё счастье!
– По семь капель? – неожиданно для себя сказала Инка.
– Что? – не расслышала Ирэна.
– Так, я о своём, – не стала повторять Инка и выпила залпом, не чокаясь, как на поминках.
– Слушай, Ирэнка, поделись опытом, а? – попросила Оксана, чокнувшись, выпив и заедая вино конфетой. – М-м-м, с орешками, вкусная какая! Научи, как за время съёмки превратиться из тележурналиста – ну, в моём случае из режиссера – в невесту?
– Ну почему за время съёмок? – подняла бровь Ирэна, откусывая от яблочной дольки. – Мы с Павликом уже месяц знакомы. Думаешь, захотел бы он в Петькином проекте участвовать, если бы не я?
– Месяц? А, значит Павлик – тот представительный седой дядька на «лексусе», который вчера утром тебя привозил?
– Нет, то был Сергей Иванович, Петькин водитель… Кстати, Оксана! Хочешь, познакомлю? Вдовец, один воспитывает восьмилетнего сына, очень хороший дядечка.
– А ты откуда знаешь? – растерялась Оксана, опять наливая себе вина.
– Инке тоже налей… Будешь, Ин? Я же говорю, месяц с Павликом встречаюсь, всё узнала и про него, и про тех, кто рядом с ним. Ему что-то за сорок, дядька хороший, не пьющий, хозяйственный, одинокий. Оксан, так вас знакомить?
– Ой, нет, наверное… Я так не могу, когда специально… Я все испорчу. Я пыталась и на вечеринки знакомств ходить, и по объявлению встречаться – такая ерунда получается! Сразу дура-дурой делаюсь!
– Ир, а ты своего Павлика любишь? – спросила Инка, вращая в руках фужер и разглядывая тёмное вино, так похожее цветом на каркаде.
– Ха, ещё бы я его не любила! Мужик упакован по самое некуда! Загородный отель – это у него так, вместо хобби. Недвижимостью торгует, пивзавод держит, коттедж здесь, квартира в Москве! Мы с ним на новый год едем на Мальдивы, а свадьбу будем играть в конце января. Кстати, вы приглашены!
– Ир, а не страшно тебе замуж выходить за коттедж с пивзаводом? – опять спросила Инка.
– Одинцова, да ты что? Завидуешь, что ли? – нахмурилась Ирэна.
– Нет, ну что ты, – подняла на неё глаза Инка и заставила себя улыбнуться. – Это я о своём задумалась. А за тебя я рада, будь счастлива!
Они чокнулись, выпили за счастье, и Ирэна сказала
– А счастлива я буду, даже не сомневайтесь. С таким мужиком, да при таких деньгах! Я же не просто так сказала, что он по конкурсу прошёл – мало ли возле меня богатых самцов крутится. Никто из них Павлику в подмётки не годится. Ладно, девчонки, давайте теперь за ваше счастье выпьем. Инка, как ты там говорила про капли?
– По семь капель, – повторила Инка, удивляясь, что Ирэна её, оказывается, услышала.
– Наливайте ещё по семь капель. Ну, за ваше счастье, девочки!
После стихийного фуршета работать Инка больше не смогла. И не потому, что опьянела, хотя божоле и ударило немного в голову. Но вино, своим цветом так напомнившее египетский тёмно-красный напиток, вдруг потащило наружу целых ворох воспоминаний и эмоций, которые Инка так старательно прятала и шлифовала все эти три недели. И после «семи капель» её «жемчужина» завозилась, грозя развернуться в ретроспективу пережитого. А этого нельзя допустить, никак нельзя. Нельзя вспоминать, иначе она захлебнётся, утонет, умрёт. Чувствуя, что так некстати поднятая боль комом стоит в горле, Инка скинула Оксане подобранные мелодии, сослалась на плохое самочувствие и пошла домой.
Хотя осень и была долгой, клёны на аллее возле студии облетели не полностью, и острые листья дотлевали сквозь первый, выпавший ночью, снег, припорошивший и ветви, и дорожку. На улице было зябко, Инка подняла воротник и прихватила его под горлом, мысленно ругая себя, что утром надела не шапку, а вязаный пуховый шарфик. Он, конечно, очень хорошо смотрится с новой дублёнкой, купленной на всю заначку, когда-то отложенную на путешествие в Европу. (Хватит о Европах мечтать, и в обносках ходить хватит!) Но от морозца, да ещё с ветром, ажурный пух не очень-то спасал.
До остановки Инка почти добежала, там, безрезультатно прячась от ветра в продуваемом павильоне, промёрзла окончательно. «Только заболеть мне и не хватало», – подумала она, усевшись в наконец-то подошедший автобус. Нос в тёплом салоне оттаял и потёк, и она зашмыгала, одновременно стараясь избавиться от шершавого кома, так и стоявшего в горле и отдававшего божоле. Совсем скоро Инке стало жарко, пришлось расстёгивать дублёнку. И до дома, благо от остановки три шага, двором пробежать, она так и дошла не застёгиваясь, а лишь придерживая воротник у горла.
– Ты рано сегодня, – встретила её в дверях бабуля. – Случилось чего?
– Нет, всё нормально, – Инка повесила дублёнку и стала разуваться. – Просто у меня голова разболелась.
– Что-то ты раскраснелась… Дай-ка, лоб потрогаю, – потянулась к ней бабуля и сморщилась. – Ф-фу! Ты что, выпила? Уже день рождения праздновать начала?
– Ирэна выходит замуж за миллионера и мы пили божоле, очень дорогое французское вино, – Инка потянулась расстёгивать второй сапожок и схватилась за стенку, чтобы не упасть – вдруг резко закружилась голова.
– И много выпили? – с интересом спросила бабуля, наблюдая, как Инка восстанавливает равновесие.
– По семь капель. Ба, что-то мне нехорошо.
– Дай сюда лоб. Ох, да ты пылаешь вся! А ну, пошли мерить температуру!
Градусник показал тридцать восемь и две, и бабуля уложила Инку в постель, тут же заварив ей чаю с липой. Инка выпила и уснула. Ей снились цветные рыбы в прозрачной воде. Когда вода потемнела до тёмно-гранатовой густоты, Инка проснулась, задыхаясь. Пижама была совершенно влажной, горло – наждачно сухим. Она попыталась встать, чтобы напиться, и тут же плюхнулась обратно – слишком быстро закружилась комната.
– Инночка, девочка, ты чего? – подошла к ней бабуля.
– Пить. Принеси попить.
Бабуля принесла тёплого питья, опять пахнущего липой и мёдом. Инка глотнула – наждачное горло отозвалось болью.
– Горло болит…
– Ну вот, простудилась, – бабуля села на край кровати, подождала, приняла обратно пустую чашку. – Как же ты так?
– Замёрзла… на остановке, – говорить было больно.
– Утром Ирину Николаевну вызовем, – вздохнула Бабуля, трогая Инкин лоб. – А пока спи, тебе сейчас твою простуду нужно потом и сном выгонять.
Ирина Николаевна, участковый терапевт и практически семейный врач, в своё время лечившая ещё Инкину маму, пришла с утра и констатировала сильную ангину – «Всё горло обложено! Инна, детка, одеваться надо теплее! А то вижу, как вы, молодые без шапок по морозу бегаете! Вот и результат». Поворчав, врач открыла больничный лист и велела неделю лежать и отсыпаться. Инка бы и отсыпалась, если б не голова, освободившаяся от ежедневных рабочих забот. Теперь в неё то и дело лезли воспоминания о Египте. Соня, Люсьен, Базиль… Тарелки в цветах и горохах… Полёт над морским дном… Конкурс караоке и братание немцев с сибиряками… Поездка с Егором в Луксор… Дальше она старалась не вспоминать, но и того, что вспомнилось, хватало для уныния. Здесь было стылое начало декабря и муторная возня с дурацкими, никому не нужными рекламными роликами. Там было солнце, море, краски и люди, упоённо рисующие на посуде. Здесь была ежедневная работа и тягостное безденежье. Там – беззаботный мир, в котором она чуть не осталась. Чуть не осталась…
Чтобы вытеснить эти воспоминания, Инка решила перечитать что-нибудь из домашней библиотеки. Что-нибудь потолще… – шарила она глазами по полкам. Похождения графа Монте-Кристо показались достаточно объёмными, и Инка, взяв книгу с полки, залегла обратно в кровать. Время с мистером Дюма, с которым она в последний раз встречалась лет десять назад, летело быстро. Она читала книгу заново, и поступки графа Монте-Кристо теперь открывались совсем в ином свете, чем в её пятнадцать лет. Как же изощрённо, как изобретательно он мстил! И как выжигал при этом собственную душу.
«Интересно, а я бы так смогла?» Инке представилось, что она стала очень богатой. Не важно как! Помер какой-нибудь дальний родственник-миллионер, например. Или клад нашла. Или выиграла миллион долларов в лотерею. И вот она приезжает в отель и нанимает Егора и платит ему, как проститутке… Блин, ну что за чушь! Бред горячечный. И даже в бреду Егор – внимательный взгляд серых глаз, твёрдый рот с притаившейся в углах губ улыбкой – не походил на мужчину, чью любовь можно купить за деньги. Но ведь та женщина его купила!

Глава 16
В квартире тем временем опять пахло пирогом, на этот раз – с яблоками. Бабуля, решив, что ангина не повод отменять праздник, хлопотала на кухне, время от времени заглядывая к Инке с тёплым питьём. Когда в дверь позвонили, она как раз принесла внучке очередную чашку с липовым отваром.
– Кто это к нам? Анюта что ли опять за чем-нибудь? – предположила бабуля, имея в виду соседку снизу, которая то и дело забегала к ним то за солью, то за сахаром. Она пошла открывать, и Инка услышала женский голос, но не высоко-визгливый, как у Анюты, а низкий и глубокий.
– Инна, к тебе гостья! – бабуля заглянула в комнату, и Инка поняла, что смотрит в раскрытую книгу просто так, не читая. «Кто там? Кто-нибудь из наших институтских девчонок, что ли?» Она отложила книгу, поправила подушку и села повыше, пригладив ладонью волосы.
– Привет! – в дверях появилась Ирэна. – Ты чего это в день рождения болеть вздумала?
– Ой, здравствуй. А у меня ангина, – вытаращилась на неё Инка. Уж Ирэну она меньше всего ожидала увидеть у себя в гостях. – Вчера продуло, пока до остановки шла, потом автобуса долго не было. И вот…
– Потому что в такую погоду надо на машине ездить, – сказала Ирэна, придвигая стул поближе к кровати, садясь и расправляя чёрную юбку из жатого шёлка. – Как мы с Оксанкой. Мы вот к тебе – с личным водителем.
– А где Оксана? – Инка попыталась разглядеть в дверях вторую гостью.
– Потом приедет. Я их с Сергеем Ивановичем в супермаркет отправила, за фруктами и соками для больной девушки. Для тебя, то есть.
– А мне глотать больно… Но всё равно спасибо.
– Да не за что. Это Оксанка пусть тебе потом спасибо говорит, – отмахнулась Ирэна, одёргивая край тонкого трикотажного джемпера серо-стального цвета. – Ты очень вовремя заболела.
– ???
– Ой, нет, что я говорю. Твоя болезнь стала хорошим поводом познакомить Оксану с Сергеем Ивановичем. Я попросила Павлика дать мне машину на вечер, чтобы съездить к больной подруге, за компанию взяла вторую подругу, здоровую. А теперь обеспечила им с Сергеем Ивановичем возможность побыть наедине и пообщаться в неофициальной обстановке. А, как тебе комбинация?
– Ты молодец, – кивнула Инка. – Может быть, из этого что-нибудь и получится.
– Получится, получится! Сергей Иванович всю дорогу на Оксанку в зеркальце погладывал! Так, пока не забыла. Вот, тебе подарок – Ирэна протянула раскрытую ладонь. На ней лежала маленькая рыбка из цветного стекла. Тельце у рыбки было голубым, а губы, хвост и плавники – оранжевыми.
– Спасибо. Красивая, – Инка взяла рыбку, повертела в пальцах, посмотрела на просвет. Всё вокруг стало голубым.
– Что читаешь? – Ирэна поглядела на обложку лежащей у кровати книги. – А, эту муть про параноика, которую выдумал Дюма!
– Почему про параноика? – удивилась Инка. – Монте-Кристо боролся с несправедливостью.
– Ага. И профукал всю свою жизнь на дурацкую месть. Ему судьба такие деньги в руки дала – бери, живи, радуйся! А он, как дурак, всю жизнь со своей обидой нянчился.
– Но ведь его предали. И он не смог простить…
– Ну и дурак. Знаешь, что я тебе скажу – предательства не бывает. Бывает просто цепь событий, с которой мы не согласны и поступки людей, которые нас не устраивают. А мы уже сами раздуваем из этого трагедию.
– Ирэна, ты что! Его же в тюрьму бросили! В замок Иф!
– Да. И в итоге он получил все сокровища мира. И мог бы пойти без всяких интриг к своей любимой Мерседес, которая всегда его любила, вырвать из лап урода, который всю эту гнусь устроил, и жить с ней долго и счастливо. А главное – богато. Понимаешь, судьба дала ему шанс быстро разбогатеть, пусть таким экстремальным способом. Он-то собирался ездить по рельсам, как трамвай: «Следующая остановка – капитан корабля!» А его – бах пинком – и в Монте-Кристо. А он, как дурак, ничего не понял. И всю жизнь гонялся за этим трамваем.
– Ты так странно рассуждаешь… Так необычно…
– А ты сама попробуй. Попробуй во всяких событиях, которые тебе кажутся несправедливыми, увидеть второй смысл.
– Да какой тут смысл, когда ты душу открываешь, а тебя – предают! – вырвалось вдруг у Инки, и она испуганно прикрыла рот рукой.
– Ты про своего косметолога? Нет? А про кого? Расскажи, полегчает! Ты же знаешь, я не треплюсь.
– Он… он был аниматором в отеле. Николай Евгеньевич меня отправил в Египет, обещал прилететь позднее. Но не прилетел и за номер не заплатил. И этот человек меня выручил…
Ирэна слушала, не перебивая, лишь кивая и внимательно глядя Инке в лицо. Слова лились сами собой – сил носить это в себе больше не было, и Инка раскрывала створки, вытаскивая свою жемчужину на свет. Та отливала белым перламутром.
– Да, история, – дослушала её Ирэна. – Вот уж не предполагала в тебе такие таланты. Я про анимацию. И в чём тут предательство?
– Ну как же, – оторопела Инка. – Он меня звал остаться, я ради него готова была всю жизнь изменить. А он оказался жиголо…
– Так, подруга, давай-ка мух из котлет выковыривать. Парень вытащил тебя из задницы, куда засунул наш косметолог-аллерголог и устроил тебе неделю сказочной жизни. Потом у вас случилась потрясающая ночь любви… Я ничего не путаю? Потрясающая?
– Да, так хорошо, как с ним, мне ни с кем в жизни не было…
– Предложил тебе продолжение, а ты сбежала из-за того, что он вдруг не ночевал у тебя под боком и целовался с какой-то мымрой. Какой напрашивается вопрос?
– Ну как он мог? – всхлипнула Инка.
– А что мог-то? Ты рядом с ними стояла, свечку держала? Нет? То есть ты что-то там увидела, что-то услышала, сделала какие-то свои выводы, сбежала от самого потрясающего мужика в твоей жизни и теперь страдаешь!
– Но он ночевал у неё! Девчонки видели, как она его вечером с танцев увела!
– А если даже и ночевал. Он что, после ночи с тобой стал твоею собственностью? – наклонилась к Инке Ирэна.
– Нет, но я… Я не могу спать с человеком, который занимается проституцией.
– Не можешь – не спи. Только страдать прекрати по этому поводу. Он волен жить так, как считает правильным он. Ты – так, как считаешь правильным ты. И перестань убиваться, что парень не совпал с придуманным тобою образом. И просто скажи ему спасибо за свою неделю счастья.
– Но как же… – просипела Инка, пытаясь возразить – голос от таких разговоров сел окончательно. Но тут в двери опять позвонили.
– О, вот и витаминчики подоспели! – Ирэна поднялась со стула и поспешила в прихожую. Инка прислушался. Из прихожей доносились голоса: бабулин, Оксанкин и чей-то мужской.
– А я говорю – удобно! – прибавила громкости бабуля, и Инка её расслышала. – У меня пирог готов и чай свежий, только заварила, проходите, чего же вам в машине сидеть!
«На кухню всех повела чай с пирогом пить, – поняла Инка, – а мужчина это, наверное, Ирэнин водитель, как его там». Вдруг захотелось посмотреть на потенциального Оксанкиного жениха, и она полезла в шкаф за халатом.
– Инна, там ещё твои сослуживцы пришли, – заглянула в комнату бабушка. – Так мило с их стороны зайти к тебе! О, а ты почему встала?
– Ба, не могу я лежать, когда у нас полон дом гостей. Да и температура у меня упала. Я тоже чай пойду пить. У меня, между прочим, день рождения!
– Тогда не в халате, – пощупала бабушка Инкин лоб. – Там мужчина, оденься приличнее.
Инка покорно переоделась в трикотажные брюки и водолазку, причесалась и пошла было на кухню. Однако чаепитие проходило в большой комнате, у выдвинутого на середину стола.
– Привет, болящая! – помахала ей Оксана. – А мы тебе апельсинов купили, киви и персиков! И ещё торт. Низкокалорийный!
И показала на стол, где всё купленное, разложенное по вазам и тарелкам перемежалось вазочками с бабулиным вареньем. Низкокалорийный торт красовался рядом с яблочным пирогом
– Спасибо, – Инка села на свободное место и посмотрела на Ирэниного водителя, который сидел рядом с Оксаной. Дядька был действительно симпатичный. От его плотной фигурой веяло спокойной уверенностью. – Здравствуйте.
– Здравствуйте, с днём рождения. Как вы себя чувствуете? – вежливо пророкотал он.
– Спасибо, мне уже лучше. Какой у вас голос глубокий, как у певца. А у меня ангина.
– Ну вот и съешь киви, в ней витамин цэ, – Оксана придвинула к Инке блюдце с нарезанным киви. Мякоть у фрукта была непривычно светлая, желтоватая. – А Сергей Иванович и есть певец. Он раньше в казачьем хоре пел.
Инка кивнула вежливо, приняла от бабушки чашку чая и попробовала киви. Желтоватая мякоть пахла клубникой.
– Какой необычный вкус…
– Вкусно, правда? – Оксана тоже взяла ломтик с тарелки. – Это королевский киви, Сергей Иванович посоветовал купить. Да, угораздило же тебя заболеть в день рождения… И глазки у тебя ввалились… А ты долго вообще-то болеть собираешься? У меня ещё два ролика на очереди, нужно сдать к среде.
– Вообще-то врач велела неделю дома сидеть… Но я постараюсь за три дня отлежаться! – Инка положила себе бабулиного пирога. Начинка пахла корицей.
– Нет уж, – вмешалась Ирэна. – Сколько велено, столько и лечись. А то ангина – зараза коварная, осложнения может дать на сердце. Оксан, а ты насчёт музыки Славика попроси, уж пару мелодий он тебе отыщет.
– Слушай, ты распоряжаешься, как будто директор студии! – поставила чашку на блюдце Оксана.
– Как знать, как знать, – хохотнула Ирэна, отламывая ложечкой кусочек пирога. – Захочу стать директором студии – стану!
Оксана хмыкнула и дёрнула плечом. Сергей Иванович невозмутимо пил чай, поглядывая на женщин с улыбкой в карих глазах.
– Оксаночка, Сергей Иванович, попробуйте пирога, мой фирменный рецепт – захлопотала бабуля, – и варенье берите, сама варила!
– Ваш пирог – просто смерть фигуре, – позволила себя уговорить Оксана, тем более что кусочек ей на тарелку положил Сергей Иванович. Бабулина улыбка застыла.
– Ба, это комплимент, – пришла на помощь Инка. – В смысле, что трудно удержаться, чтобы не съесть лишнего.
– Ой, Оксана, ну что вы! Вашу фигуру трудно испортить! Я имею в виду, что вам не о чем беспокоиться, – забуксовала бабуля, до которой дошла двусмысленность её ответных комплиментов.
– У меня есть тост, – разрядил обстановку Сергей Иванович, подняв чашку с чаем. – Давайте выпьем чаю за здоровье именинницы. Инна, желаю вам скорее поправиться, и чтобы всё у вас было хорошо!
– Спасибо, – улыбнулась Инка и сделала несколько глотков, чувствуя, что горло как-то размякло и болит гораздо меньше.
Они посидели за столом с полчаса, а потом Ирэна засобиралась
– Ладно, ребята, навестили нашу болящую, поздравили, пора и по домам. Нина Антоновна, спасибо за чай. Пирог очень вкусный, и ваше малиновое варенье – просто прелесть. Инка, выздоровеешь, с тебя баночка. Раз уж день рождения замотала, будем не с тортом, так хоть с вареньем чай на работе пить!
– Обязательно принесу, – улыбнулась Инка. – Спасибо вам, что пришли. И за фрукты спасибо. А торт заберите, завтра чай попьёте. Его никто так и не тронул, а мы с бабулей точно не съедим.
Торт упаковали обратно, и бабуля вышла провожать гостей, велев Инке не бегать по квартире. А вернувшись сказала, прибирая со стола
– Какие хорошие люди с тобой работают. Та, что первой пришла, просто красавица. И вторая, Оксана, очень милая женщина. А с этим мужчиной они что, совсем недавно женаты?
– Кто женаты? – заморгала Инка. – Оксана и Сергей Иванович?
– Ну да. Он так трогательно за ней ухаживает, а она так наивно тебя приревновала…
– Ба, ты что! Они только что познакомились! В машине, пока за фруктами ездили!
– Инна, не морочь мне голову! Что я, не вижу что ли – хорошая пара, так и тянутся друг к другу. Иди лучше ляг, поспи.
Инка послушно легла обратно в кровать. Попыталась почитать про Монте-Кристо, но через три страницы уснула.
Ей опять приснилось море. Инка плыла в голубой прозрачной воде, и яркие рыбы заглядывали ей в глаза. Плыть было легко и приятно. Внизу на дне она разглядела белые обломки кораллов, похожие на окостеневшие веточки, и нырнула за ними. Взяв одну веточку, Инка увидела рядом большую раковину. Раковина была наполовину занесена песком, сквозь который угадывался какой-то рисунок. Инка смахнула песок ладонью и присмотрелась. Узор на раковине складывался в два контурных сердечка. Более светлые на тёмном фоне, они цеплялись одно к другому наподобие обручальных колец. Инка обвела пальцем сердечко поменьше, и раковина, словно подчиняясь сигналу, распахнула створки. Внутри пульсировала розовая плоть. В середине лежала ослепительно белая жемчужина. Инка осторожно взяла, и в её пальцах жемчужина вдруг засветилась маленьким светляком, а потом стала разгораться ослепительным золотистым светом. И вот уже свет заструился по Инкиным пальцам, ладони, руке. Миг – и вся она стала золотистым светом, растворившимся в голубом огне. И поняла, что это – счастье.
Инка даже не сразу осознала, что проснулась. Ощущение растворения было настолько полным, что она даже наяву какое-то время не чувствовала ни своего тела, ни кровати. И только когда услышала, как медленно и наполнено бьется сердце, поняла, что она и где она. «Ну и сон! С ума сойти, просто оргазм какой-то! Может, это от температуры?» Она осторожно села в кровати. Голова не кружилась и вообще была лёгкой и ясной, словно наполненной светом из чудесного сна. Инка сходила на кухню, попила, взглянула на часы – два ночи. Вернулась, легла, попыталась опять уснуть. Но сон не шёл. Какая-то энергия переполняла её и требовала выхода. Инка села, прислушалась к себе и пошла искать краски.
Чистая белая тарелка нашлась в сервизе чешского фарфора. Инка достала плоское блюдо, посмотрела – тонкий фарфор светился на просвет – открыла краски и решительно обмакнула кисть. Стрелки часов на кухне успели сделать полтора оборота, когда она закончила рисовать. На недавно чистой тарелке теперь красовалась раковина. Её раскрытые створки напоминали два сердечка. А между ними золотилась похожая на маленькое солнце жемчужина. Инка смотрела на свой рисунок и чувствовала, что это ещё не всё. Возбуждение, заставившее её рисовать, отчасти прошло, а отчасти превратилось во что-то другое. Инка подождала ещё немного и поняла – теперь оно звучало в ней неясной мелодией, которая так и просилась наружу. «Бабушку ведь разбужу!» – мелькнула мысль и тут же пропала, потому что Инка уже лезла на стул, чтобы дотянуться до верхушки шкафа, где лежал футляр с флейтой. «Сколько же я не играла, господи? Как музыкалку окончила, лет десять, не меньше! Наверное, разучилась уже». Она дунула, и флейта ответила нежным звуком. И тогда Инка закрыла глаза и стала выдыхать мелодию, теснившуюся в груди. И почти сразу узнала её – та самая, что звучала под звёздами на пустынном пляже Хургады.
– Инна, девочка, что случилось? Почему ты играешь среди ночи? Соседей перебудишь!
– Прости, ба, – Инка открыла глаза и посмотрела на бабулю, – не смогла удержаться. Правда, красивая мелодия?
– Да, очень. Но ты меня и радуешь и пугаешь.
– Почему?
– Потому что я рада, что ты наконец-то опять взяла в руки инструмент. И потому что я боюсь, что это у тебя из-за высокой температуры. Ну-ка, дай лоб! Хм, холодный…
– И горло не болит… Бабуль, я выздоровела, – засмеялась Инка. – Я завтра на работу пойду!
– Никуда ты не пойдёшь! – запротестовала бабуля. – Ирина Николаевна сказала неделю лечиться! Ты что, осложнений хочешь на сердце?
– Бабуль, осложнений больше не будет, честное слово. Я и вправду выздоровела.
– Это мы утром проверим. Ложись давай, полуношница. Чаю тебе сделать с лимоном?
– Сделай!
Инка вытянулась под одеялом и тихонько засмеялась. До неё вдруг дошло, о чём ей вечером толковала Ирэна. Как бы то ни было, и что бы потом не произошло, у неё были восхитительные часы и минуты. И эти минуты ей подарил Егор. Спасибо ему за это. Спасибо за музыку, которую они вместе услышали. Спасибо за полёт, который они совершили вдвоём. А то, что произошло потом… Что ж, это был его выбор. А её выбор – жить дальше. И когда придёт время – любить. Ведь теперь она точно знает, что такое любовь.
– На, я туда и лимон, и ложечку мёда положила, лишней не будет! – вошла бабуля в комнату. Постояла над кроватью и бесшумно пошла обратно, погасив на ходу свет и бормоча тихим шёпотом – Ну надо же, всех соседей перебудила, а сама спит! И тарелку из сервиза изрисовала. Ох, творится что-то с девчонкой, ох, творится.
Инка оказалась права – она действительно выздоровела. С трудом высидев дома ещё денёк, она потом всё же сбежала на работу к радости Оксаны и ироничному одобрению Ирэны. Впрочем, радостью Оксана лучилась ещё и по другой причине. Как шепнула Инке Ирэна, у них с Сергеем Ивановичем, похоже, завязался роман. По крайней мере, в тот вечер, когда они навещали Инку, первой он домой завёз Ирэну. А Оксанку – потом, и, похоже, они друг с другом договорились.
Декабрь меж тем шёл своим чередом. Инка исправно озвучивала ролики, подбирала музыку к сюжетам для новых передач, изображала диджея на новогодних корпоративках, где с ней стали происходить странные вещи. Все эти менеджеры, расслаблявшиеся по случаю праздника, вдруг стали обращать на неё внимание. Вроде и одевалась она так же, как всегда неброско, в специальную «униформу», свитер да джинсы. И не красилась почти – так, реснички чуть, чтобы не совсем уж без глаз. И женщин на корпоративных праздниках хватало – красотки одна другой эффектнее, с разрезами, декольте и выпуклыми от французской помады губами. Но обязательно на каждом вечере находилась пара-тройка желающих пригласить её потанцевать. Инка не шла, отговаривалась, что она на работе не танцует, и тихо изумлялась «Что это с ними? Или со мной? Неужели пока в аниматорах отплясывала, что-то такое приобрела, что мужики эти чуют и реагируют?»
Ответ она получила на их собственном студийном вечере, который Петька организовал в том самом ресторане «Ретро», рекламный ролик которому Инка когда-то, сто лет назад, ещё в октябре озвучивала «Маленьким цветком». Именно этот фокстрот и звучал, когда к Инке подошёл лысоватый пожилой мужчина.
– Разрешите?
– Да, пожалуйста, – решила не отказывать Инка. Петька был бы не Петькой, если бы не превратил вечеринку в возможность прикормить клиентуру. И в результате больше половины лиц, праздновавших с ними новый год, были Инке незнакомы. Ирэниного Павлика она вычислила – он весь вечер не отходил от Ирэны, задрапированной в дымчатый шифон и от того похожей на богиню. Сергея Ивановича узнала – тот держался возле Оксаны, наряженной в розовый шёлк. Узнала Инка и клиента-обувщика, который пришёл с обесцвеченной до белизны блондинкой в чёрном чешуйчатом платье. А вот кем был этот лысоватый? Кем-то из новых заказчиков? Что-то не помнит она его.
– Вы Инна Одинцова? – лысоватый деликатно прихватил её за талию, скользнув ладонью по шёлку платья. В честь праздника Инка надело своё любимое, цвета пыльной вишни.
– Да. А вы…
– Андрей Рудин, директор городского телеканала.
– Очень приятно.
– И мне. Инна, вам никто не говорил, что вы удивительная женщина?
– А… чем я успела вас удивить?
– При всей вашей на первый взгляд неброскости вы умеете удерживать на себе внимание. Вас хочется разглядывать и открывать, как Америку.
– Спасибо, это самый необычный комплимент, который я слышала, – пожала плечами Инка.
– Это не комплимент, это мысли вслух. Инна, а не хотите ли пойти ко мне работать?
– То есть? – от неожиданности Инка сбилась с ноги. Он что, в Колумбы набивается?
– У меня появилась ставка звукорежиссёра. Я вас приглашаю. Плачу вдвое больше, чем ваш Дронов.
– Вообще-то мне нравится работать с Петром…
– Подождите, не говорите «нет». Я вас зову не из-за каких-то там глупостей. Я наслышан о вас, как о хорошем специалисте и профессионале. – Рудин остановился, достал из нагрудного кармана визитную карточку и протянул ей. – Вот, подумайте над моим предложением. А после праздников позвоните. Хорошо?
– Хорошо, – не стала спорить Инка. Музыка закончилась, и Рудин проводил её обратно к столику. Его Инка делила с курьером Валентиной, её мужем студийным водителем Семён Семёнычем и оператором Васей.
– Что, Инка, сразила мужика? – подмигнул ей пьяноватый Семён Семёныч. – Я бы и сам, лет так с десяток назад, ух бы за тобой приударил!
– Сиди уже, ударяльщик, – пихнула его плечом румяная от вина Валентина. – Куда тебе, вон какие мужчины солидные за нашей Инночкой ухаживают.
– Он не ухаживает, он на работу к себе зовёт, – сказала Инка. – Это Рудин с городского канала.
– И что ты? Идёшь? – спросил Вася, отвлёкаясь от тарелки с салатом.
– Да вряд ли, мне и с Петькой неплохо работается.
– Зря. У них после нового года проект новый начинается. Они пока в секрете держат, но мне ребята-операторы рассказывали – что-то типа кастинга местных талантов на какой-то новый вокальный проект. Типа «Фабрики звёзд», только европейского уровня. Им, наверное, звукорежиссёры теперь будут нужны. Я бы на твоём месте не отказывался, а то на этих роликах засохнуть можно.
– А я и не отказываюсь. Я обещала подумать.

Глава 17
– Дядь Сергей, а что круче, «Тойтота Кэмри», или «Тойота Королла»? – Димка проводил глазами встречную иномарку
– «Кэмри». Там с безопасностью лучше продумано, и в управлении она поприёмистее, – ответил Серей Иванович. Их машина шла ровно и ходко, на разумной для зимней дороги скорости. – Хотя и «Королла» – хороший автомобиль. Экономичный.
– А чьи иномарки круче, японские или немецкие? – теперь Димка загляделся на обогнавший их «Фольксваген»
– Димка, ты бы уже угомонился, а? – одёрнула сына Оксана. – Перестань дядю Серёжу от дороги отвлекать!
– Ма-ам, ну чё ты! У нас же мужской разговор!
– Вот так, получила? Не встревай в мужскую беседу, – засмеялась Инка, увидев в зеркальце, как Сергей Иванович успокаивающе взглянул на Оксану. И спросила негромко
– Мандражируешь, да?
– Ага, есть немного. Всё думаю: как нас его мать примет, да мальчишки как поладят…
– Да всё будет хорошо, успокойся.
Оксана шумно вздохнула и уставилась в окно. В эту поездку в Гороховец к матери Сергея Ивановича Инку она взяла «в качестве группы поддержки». Объяснила, что одной ехать на смотрины страшно – впервые в жизни знакомится с матерью жениха. А так, с Инкой в комплекте, получались не смотрины, а гостевание. Инка же неожиданное приглашение съездить в Гороховец приняла как продолжение сюрпризов, начавшихся в новогоднюю ночь.
Новый год Инка встречала не с бабулей, как обычно, а в шикарном загородном ресторане. Так случилось, что их штатный диджей умудрился сломать ногу прямо на крыльце заведения. Оступился-упал-гипс, и всё это в три часа дня тридцать первого декабря. Ребята-кэвээнщики, ставшие главным блюдом новогоднего меню и приглашённые на всю ночь веселить небедную публику за оч-чень приличные денежки, опять вспомнили про Инку – «Выручай!». Выручила, конечно. И звук им отстроила, и музыку покрутила, заодно и развлеклась – очень уж смешно острили вошедшие в раж мальчишки, и очень уж забавно резвилась перепившая публика. Опять не обошлось без приглашений на танец, чтобы отвязаться от одного из кавалеров Инке пришлось даже задействовать «тяжёлую артиллерию». Ну не понимал некто Володя, как ему, молодому-богатому, вице-президенту как-там-его-дай-бог-памяти банка, можно отказать. «Хватит работать! Пошли танцевать! Красивым женщинам вредно работать! Хочешь, я тебе просто так денег дам?» Вице-президент унялся только когда Сашурик, главный острослов и звезда новогодней ночи, назвал Инку своей девушкой и попросил к ней не приставать. Некто Володя отстал и утешился душераздирающе фальшивым пением под караоке.
Что же касается денег, то за одну эту ночь Инка получила сумму, сравнимую с окладом, который ей платил Дронов за месяц работы на студии. А все её предновогодние «шабашки» дали в сумме гораздо больше, чем Петька заплатил ей за месяц корпения над роликами и сюжетами. Правда, была надежда, что после праздников Дронов добавит премиальными – на что-то такое он намекал на вечеринке. Добавку Инка с бабулей решили отложить на ремонт, чтобы по весне освежить квартиру. Так что всё складывалось хорошо и удачно, и эту поездку с Оксаной Инка расценивала как маленькое внеплановое приключение. Да и в Гороховце она была всего один раз, сто лет назад, ещё во время школьной экскурсии, и всё, что осталось в памяти – многочисленные церкви и монастыри.
Маковки церквей вскоре и показались далеко впереди, а следом на обочине промелькнул придорожный указатель с надписью «Гороховец». Машина проехала через безликую окраину, утыканную «хрущёбными» пятиэтажками, попетляла по нешироким улочкам центра – здесь город был нереально-лубочным, весь в церквушках, каменных и бревенчатых домах, весь словно из пятнадцатого века – выбралась на переулок, сбегавший к реке, и остановилась возле ряда деревянных домов. Женщины выбрались наружу и огляделись.
– Ох ты, как же здесь красиво! Просто здорово! – не удержалась Инка, показывая на живописные белокаменные церковные постройки другом берегу реки. – Выдайте мне холст и краски, буду рисовать!
– Мам,– выскочил из машины Димка, – дядь Серёж, а что это за речка?
– Это Клязьма, – Сергей Иванович вышел из машины, аккуратно прикрыл дверь и пошёл к багажнику доставать сумки.
– А рыба в ней ловится?
– Ловится. Можем потом на зимнюю рыбалку сходить.
– Ух ты! Здорово! Мам, а ты пойдешь?
– Димка, угомонись ты со своей рыбалкой, – нервно одёрнула сына Оксана, наблюдая, как из калитки ворот, возле которых они остановились, выбегает маленькая женщина в цветной, накинутой на голову и плечи, шали.
– Серёженька, сыночек! – Она потянулась к Сергею Ивановичу, и тот наклонился, чтобы мать смогла поцеловать его в обе щеки.
– А мы с Феденькой ждали, что ты на Новый год приедешь!
Она говорила с удивительно мягкой напевной интонацией, не укоряя, а сообщая.
– Мам, я не смог, меня шеф попросил эти дни с ним побыть, отвезти-привезти, – извинился Сергей Иванович. – Сам-то он не сядет за руль выпивший. Но я же обещал, что приеду и надолго. Теперь он на две недели в тёплые страны улетел, а мы вот – к вам. Знакомься мам, это – Инна, это – Димка. А это – Оксана.
Женщина – вблизи стало понятно, что, скорее, старушка, – озадаченно посмотрела на Инку, потом перевела взгляд на Оксану. И вдруг залучилась всеми своими морщинами.
– Здравствуйте! Вот вы какая! А я сразу к Серёжке целоваться бросилась, вы уж извините! Проходите в дом скорее! Устали, наверное, с дороги!
– Мам, а Федька где? – Спросил Сергей Иванович, захватив сумки и пропуская гостей вперёд.
– Да в комнате сидит. Увидел в окно, что ты не один, и задичился.
– Дядь Серёж, а можно я пока в дом не пойду? – притормозил за воротами Димка, оглядывая занесённый снегом сад. – Можно, я по двору погуляю?
– Иди, если не боишься снега в сапоги набрать!
– Не, не наберу!
Инка вместе со всеми поднялась на три ступеньки крыльца, вошла сначала на стылую веранду, потом в небольшие сенцы. В сенцах уже было тепло, и они разделись и переобулись. Причём тапки пришлось искать только для Инки – обувь для себя и Димки Оксана захватила.
За сенями открывалась большая кухня, служившая одновременно чем-то вроде прихожей – по всем сторонам были видны двери в другие комнаты.
– Федь, ты где? – позвал Сергей Иванович. – Сынок, выйди, покажись гостям!
– Феденька, выходи, папа приехал, – присоединилась хозяйка, а Оксана сказала
– Серёж, ты бы не кричал, а? Пойди, найди его, поговори с мальчиком с глазу на глаз. Он же тебя одного ждал, а тут вдруг приехала целая орава чужих людей.
Сергей Иванович кивнул и пошёл в одну из комнат, а Оксана спросила у хозяйки
– Алевтина Сергеевна, мы тут с гостинцами… Куда можно выложить?
– А вот на стол и выкладывайте, – разрешила та.
Оксана кивнула и начала доставать из сумки гостинцы: коробку шоколадных конфет, пакеты с яблоками и апельсинами, сыр, салями, жестяную банку с печеньем, ещё одну банку, в виде бочонка, с нарисованном на боку Дедом Морозом.
– Это Феде от меня и Димки, – показала на бочонок Оксана. – А Сергей ему свой подарок купил, он сам достанет. И вам купил, тоже пусть сам вручает. А вот это, – Оксана порылась в недрах сумки и вытащила красиво упакованную коробочку – от меня.
– Спасибо, – повертела подарок Алевтина Сергеевна, потом сняла бумагу, и Инка подумала: «Ну, Оксанка, ты даёшь. Ей бы что попроще, платочек там, или кофточку. А ты – французский набор для ванной. И зачем ей в этой избушке гель для душа, бальзам для тела и шампунь с эффектом объёма от самых корней, а?»
– Какая прелесть! – расцвела между тем старушка. – Оксана, вы даже не представляете, как угадали с подарком!
– Это не я, это Сергей, – смутилась Оксана. – Я всю голову изломала, что подарить. Думала, может, платочек какой. Или набор пряжи на кофточку. А Серёжа сказал, что вы рьяная банщица. Вот я и купила…
– Знакомьтесь, это Фёдор, – Сергей Иванович вышел из комнаты, ведя за собой худенького мальчишку. Тот остановился на пороге, а потом прижался к отцу.
– Привет, – кивнула ему Инка, разряжая повисшую в комнате паузу и неожиданно для себя перейдя на тон, которым в Египте разговаривала с детьми, расписывающими посуду, – А мы к тебе в гости! Примешь?
Мальчишка моргнул растерянно, потом посмотрел на отца, на бабку и спросил.
– А как тебя зовут?
– Я Инна. А это – тётя Оксана. А ещё с нами Димка, но он пока на улице гуляет…
– Кстати, что-то долго он гуляет! – спохватилась Оксана, и тут в дверь постучали. Алевтина Сергеевна раскрыла двери, и на пороге возникла долговязая, вывалянная в снегу фигура.
– Ма-ам, дай тапки, я переобуюсь и сапоги вытряхну, – попросил Димка.
– Ну что за наказание! Ну обязательно тебе надо было изваляться в снегу, – всплеснула руками Оксана. – Сейчас растает, все штаны мокрые будут!
– А ничего страшного, мы его сейчас веничком обметём, – запела Алевтина Сергеевна. – Пошли-ка на крыльцо. А штаны потом у батареи посушим. Запасные-то есть? А то могу дать старые Серёженькины рейтузы, – Алевтина Сергеевна вышла с Димкой, а Федя сказал.
– Пап, а что такое рейтузы?
– Штаны такие, вроде спортивных.
– А кто это был? Какой-то Дед Мороз!
– Если бы, – вздохнула Оксана. – Это Димка, мой сын.
– Он такой уже большой…
– А толку-то!
– Федь, что-то мы с тобой плохо гостей встречаем, – вмешался Сергей Иванович. – Давай-ка чайник ставить и на стол собирать. А гостей попросим пройти в зал.
«Зал» оказался комнатой с сервантом, диваном, японским телевизором и стереосистемой. На стене над диваном висела фотография парня с девушкой. В лобастом парне с уверенным взглядом Инка без труда узнала Сергея Ивановича. Девушка, блондинка с очаровательными кудряшками и милой улыбкой, была похожа на молодую актрису Целиковскую со старой бабулиной открытки с актёрами советского кино. Глаза у блондинки были такими же, как у Фёдора.
– На маму мальчик похож, – подошла к снимку Оксана. – Значит, счастливым будет… Примета такая есть. Хотя какое уж тут счастье, без матери.
– Отчего она умерла? – спросила Инка, мысленно согласившись, что без матери счастья мало.
– У неё был порок сердца. Они с Серёжей и Федю поэтому не сразу родили – нельзя ей было, врачи не советовали. А потом она всё же решилась. Сергей говорит – родила на удивление легко. Но умерла всё равно рано, в тридцать семь…
– Трудно тебе, да? – спросила Инка, пытаясь представить, каково это, когда тебя всё время сравнивают с другой женщиной.
– Да нет, тут не то... Серёжа её очень любил. Он говорит, что Вера… Её звали Вера… Что Вера была готова умереть в любую минуту. И заставила его обещать, что когда умрёт, он не станет себя хоронить. А найдёт хорошую женщину, жену себе и маму Феде. И будет с ней счастлив. Инка, я хорошая женщина?
– Лучше не бывает. Оксана, расслабься, ты всем понравилась. И мама Сергея к тебе благосклонно отнеслась, и Федя смотрел с интересом.
– Ох, а насчёт Феди как я боюсь! Хоть бы с Димкой они подружились.
– А нас выгнали, – сообщил Димка, заходя в комнату. – Баба Аля сказал, что нечего мужикам на кухне хозяйничать.
– Правильно сказала! – подхватилась Оксана. – Пойду, помогу. А где Сергей Иванович?
– Машину пошёл ставить и дорожки в саду от снега чистить.
– Дима, Дима, а если Робокоп сражнётся с Терминатором, кто победит? – спросил Федя. Он шёл следом за Димкой, одной рукой прижимая к груди бочонок с Дедом Морозом, а во второй сжимая игрушечного робокопа – робота-монстра с забралом вместо лица.
– Федь, надо говорить «сразится», – поправила Инка. – А кто это у тебя?
– Робокоп, папа мне привёз. Смотри, что у него есть! – Федя нажал на что-то, и монстр заворочал головой, поблескивая из-за забрала зелёным светом.
– А в бочонке что?
– Не знаю. Дим, а там что?
– Конфеты какие-то. Давай посмотрим.
Мальчишки, усевшись на полу, разобрались с открыванием – крышка, плотно подогнанная к стенкам, на первый взгляд была невидна. Бочонок оказался доверху набитым конфетами.
– Ух ты, с орешками! Я люблю такие! – Федя сгрёб сверху горсть конфет. – Дима, а ты будешь?
– Давай одну.
 – Инна, а ты?
– А я хочу вон ту, красненькую, – Инка потянулась к коробке, подозревая в красном пятне фантик конфеты «Красный мак». Но пальцы наткнулись на что-то жёсткое.
– Федь, а тут что у тебя?
Федя с интересом покопался в конфетах и вытащил наружу машину. Красную, по-спортивному низкую, блестящую.
– Ух ты! Дима, что это?
– Феррари, формула один. Нравится?
– Ага. Вжи-у, вжи-у! Дим, а если Робокоп сядет в такую, Терминатор его догонит?
– Не-а. Такую тачку фиг догонишь.
«Кажется, насчёт Димки с Федей Оксанка боялась зря. Общаются, как будто и нет шести лет разницы» – улыбнулась Инка и тоже пошла на кухню помогать – мальчишки хорошо играли одни.
Чаепитие, превратившееся в обед, у них получилось славным. К привезённым гостинцам Алевтина Сергеевна достала из погреба соленья, из духовки – запечённую картошку.
– Картошечка! Класс! – обрадовался Димка, закидывая себе на тарелку сразу три половинки румяных картофелин
– Вот уж картофельная душа! Картошку готов трескать в любом виде, – притворно пожаловалась Оксана. – На картошке таким и вымахал. Дим, ты хоть колбаски возьми.
– Не, не хочу. Я лучше грибов. Баба Аля, можно?
– Да кушай Димочка, зачем спрашиваешь, для того и поставила, чтобы съели!
– Ба, а мне огурчика! – попросил Федя, положивший себе в тарелку две картофелины и потянувшийся за третьей.
– Батюшки, чудеса! – сказала Алевтина Сергеевна, подкладывая внуку солёный огурчик. – У Феденьки аппетит появился.
– А крутому перцу надо хорошо кушать, чтобы силы были слабых защищать! Правда, Дим?
– Димка, ты чему это успел ребёнка научить? – нахмурилась Оксана. – Что ещё за перцы такие?
– Ма-ам, ну чё ты!
– Оксана, не вмешивайся в мужскую дружбу.
– Серёжа, это у вас что, заговор мужиков? Эй, вас трое, а я одна!
– Ребятки, не ссорьтесь! Оксаночка, давай я тебе капустки положу квашенной. С клюковкой, я сама ягоду собирала! Феденька, а ты колбаски возьми. Серёжа, я забыла сразу предложить, может, перцовки выпить хочешь? У меня есть немножко в холодильнике.
– Не, мам, пока не хочу. Я потом, после баньки.
– Дима, а крутые перцы перцовку пьют? Для мускулов?
– Не-а, они по-другому мускулы наращивают.
Инка ела молча и чувствовала себя немного лишней. Уже ясно было, что Оксана зря боялась – и её, и Димку в этой семье приняли. Разрумянившийся Федя уплетал за обе щеки картошку с колбасой, хрустел огурцом, то и дело приставая к Димке с вопросами, и мало походил на бледного скованного ребёнка, каким он вышел к ним полтора часа назад. Довольная Алевтина Сергеевна хлопотала одинаково над всеми четверыми – и над сыном, и над внуком, и над Димкой с Оксаной, то и дело подсовывая то грибочки, то огурчики. Сергей Иванович сидел как-то так, что сразу было понятно, кто во главе стола и поглядывал оттуда с хозяйской обстоятельностью. Оксана успокоилась, расслабилась, и лицо её приняло всегдашнее милое выражение, на щеках появились ямочки, а губы сложились в привычную полуулыбку. Эти пятеро уже были своими друг другу. Наверное, не стоило бы им мешать.
– Алевтина Сергеевна, а до вокзала отсюда далеко? – спросила Инка, решив, что ночь переночует и завтра же уедет.
– Минут сорок ехать, – не сразу переключилась на неё хозяйка.
– А ты что, уже уезжать собралась? – обернулась Оксана.
– Ну, вообще-то я надолго не задержусь…
– Инна, да вы что! – всполошилась Алевтина Сергеевна. – Только в гости приехали, и уже обратно собрались! Вам у нас не понравилось?
– Ну что вы, Алевтина Сергеевна! У вас очень хорошо, и вкусно всё, и город очень красивый.
– Ну и оставайтесь тогда на все праздники, – подал голос Сергей Иванович. – Места в доме хватит. К вечеру баню истопим, мать вам с Оксанкой устроит спа-процедуры. А, мам, устроишь?
– Сделаем, сделаем. Инна, оставайтесь! У нас в городе такие гулянья на праздники делают. Сходите с Оксаной и Феденькой!
– Не, баб, мы с Димкой на зимнюю рыбалку идём! Дима, а что такое спа-цедуры?
– Да это женские дела, не бери в голову.
В общем, Инка передумала, осталась, и не пожалела. Неделя в Гороховце пролетела как один день. Один замечательный день вместил в себя и баню с удивительным душистым от каких-то травок паром, с медовыми растирками и берёзовыми вениками – Алевтина Сергеевна оказалась просто кудесницей и мастерицей по этой части. И поход на городскую площадь, где местные артисты давали скоморошье представление, а златоглавые и белостенные церкви были естественными декорациями к действу. День вместил и катание на санях по заснеженным улицам, при всей своей непохожести на египетское отозвавшееся в Инкиной душе ностальгией. И семейство снеговиков вместил, поселившихся в саду под яблонями – Димка с Федей слепили снегомонстра, и у них получилась угловатая куча с глазами из перегоревших лампочек и пастью, выложенной фольгой от шоколадок – и снежковое сражение возле этого монстра. Инка попала в команду к мальчишкам, и они наголову разбили противника, вываляв в снегу и хохочущую Оксану и потерявшего всю свою серьёзность Сергея Ивановича.
Неделя длиною в день вместила в себя и зимнюю рыбалку, куда они отправились почти всем составом, оставив дома лишь бабушку. Лёд на Клязьме был зеленовато-прозрачным, как толстое бутылочное стекло. Мужчины навертели во льду лунки, две на троих, Сергей Иванович и Димка уселись возле них с короткими удочками. Федя бегал от одного к другому, выясняя, у кого клюёт, пока не клюнуло у обоих, почти одновременно. И тогда Федя начал бегать от одного к другому, чтобы посмотреть на добытых подлещиков. Инка с Оксаной мужественно выдержали час на морозце, время от времени предлагая рыбакам, которые за этот час натаскали штук восемь рыбёшек, чай из термоса. А потом вернулись в дом, еле уведя с собой замёрзшего до красноносости Федю. Тот согласился уйти, только когда Димка поручил ему отнести улов бабе Але, чтобы та нажарила рыбы к ужину.
Инка прожила этот день-неделю в чужой семье и словно напиталась чужим теплом и счастьем. И когда после всего они с Оксаной возвращались в Нижний – возвращались электричкой, уговорив Сергея Ивановича не тратить на них время и бензин, и оставив Димку, которому до школы оставалось четыре дня и он, в один голос с Федей, просился догулять их в Гороховце – она даже чуточку жалела, что эта неделя закончилась.
– Смотри у меня, бабу Алю слушайся и дядю Серёжу тоже, – Оксана давала последние наставления сыну, стараясь ничего не упустить за минуты, оставшиеся до отправления электрички. – И Феденьку не обижай!
– Ну чё ты, мам!
– Тётя Оксана, Дима меня не обижает, – вступился Федя. – Он защищает, все мальчишки на улице уже знают, что он мой брат. И в школе я тоже всем скажу, пусть только сунутся! Узнают, какой Дима сильный!
– Димка, ты что, с кем-то уже подрался?
– Ну ма-ам, ну чё ты! И не дрался я ни с кем, так, кулак показал да щелбана отвесил…
– Димка, не смей! Серёжа, скажи ему!
– Оксана, мы тут сами разберёмся. Всё, девочки, три минуты до отправления, мы пошли.
– Тётя Оксана, до свидания! Инна, пока, приезжай ещё! – помахал им Федя и пошёл отцом.
– Ну вот, а мне не сказал приезжать ещё, – вздохнула Оксана, наблюдая, как здание вокзала проплывает мимо окна и остаётся где-то позади.
– Потому что приглашают чужих. А ты – своя, – успокоила её Инка.
– Думаешь?
– Вижу. А ты разве нет?
– И я вижу. Только поверить боюсь. Как-то слишком быстро всё сложилось и очень уж гладко, – вздохнула Оксана. – И Алевтина Сергеевна приняла нас с Димкой как родных, и Феденька сразу освоился. Неужели они так быстро Веру забыли?
– Слушай, ну чего ты опять дуришь? Наконец-то тебе повезло, всё в твоей жизни хорошо, такого мужчину встретила, а ты опять ищешь повод пострадать. Зачем?
– А хрен его знает, – улыбнулась Оксана. – Наверное, чтобы счастье своё не сглазить.
– Тогда плюём через плечо! – тьфукнула Инка. – А вообще спасибо тебе, что вытащила меня в эту поездку. Знаешь, после гибели родителей я почти забыла, что такое семья. А теперь, глядя на вас, вспомнила – семья, это когда тепло, хорошо, все друг друга любят и поддерживают. И где дети растут, такие как твой Димка и Феденька.
– И-инка-а, – протянула Оксана, посмотрев на неё с интересом, – по-моему, тебе замуж пора. Кажется, ягодка созрела.
– Ну, если созрела, буду ждать, кто соберёт урожай, – отшутилась Инка.
– Нет, правда. Ты очень изменилась за последнее время. После твоего отпуска тебя словно подменили. Ты стала… взрослее, что ли. Раньше я тебя воспринимала как милую девчушку, а теперь порой забываю о разнице в возрасте. Эй, что такое с тобой произошло, что ты стала взрослой, мудрой и красивой?
– Много чего… Знаешь, это долго рассказывать…
– Расскажи, а? Нам всё равно до Нижнего больше часа ехать. Ну расскажи! А то вся моя личная жизнь перед тобой – как на ладони, а я про твою не знаю ничего. Это не справедливо!
– Ну ладно, убедила, – сдалась Инка. – Вообще-то в Египет я должна была ехать с Николаем Евгеньевичем…

Глава 18
– Инна, я всё сказал. Премии не будет – у меня большие расходы по студии, извини.
Петька захлопнул ежедневник и встал из-за стола, показывая, что разговор окончен.
– Петь, ну как же так… Мы весь декабрь пахали, как проклятые, и ты на вечере новогоднем намекал, что денег подкинешь… Я ремонт в квартире запланировала…
– А я до февраля дотянуть запланировал! У нас весь январь – мёртвый, ты это можешь понять? С каких шишей я жить буду, если сейчас всё вам раздам, а? Ремонт у неё… У меня каждый месяц ремонт – то зарплата, то налоги, то расходы непредвиденные. И вообще, те же Ирэна с Оксанкой не меньше твоего работали, а деньги не ходят выклянчивать!
– Я не выклянчиваю, ты сам обещал… И ты не сравнивай – я только на себя и могу рассчитывать, – Инка понимала, что зря затеяла этот разговор, к которому готовилась всю первую половину дня. Ясно было, что Дронов зажилил премию. Но они с бабушкой так рассчитывали на эти деньги, что отказаться от них сразу и без разговоров она не могла.
– А это что, тоже мои проблемы, что ты до сих пор себе мужика с деньгами не нашла? – хамским тоном спросил Дронов.
– Нет, это мои проблемы, что я работаю с таким хамом, как ты, – посмотрела ему в глаза Инка. Глаза были нагло-весёлыми. – Значит, не дашь денег?
– Не-а, всё, что смог, уже выдал в прошлом году.
– Ну ладно, желаю тебе укреплять могучество, – вздохнула Инка и вышла из Петькиного кабинета. Пришла к себе, включила компьютер и только там дала волю чувствам
– Вот скупердяй бессовестный!
– Это у нас кто такой? – повернулась к ней Оксана.
– Дронов. Обещал премию дать и зажилил.
– Ну, нам с тобой зажилил, а Славику с Ирэной выдал.
– Говорит, расходы у него большие в январе.
– Ещё бы не большие! Машинку новую видела, на которой наш Петечка на работу приехал? Подозреваю, что наши премиальные – там.
– Вот поганец! И хамит ещё… – Инка вспомнила, как ответила на Петькино хамство и спросила задумчиво. – И какого я с ним до сих пор работаю?
– А что, есть варианты? – заинтересовалась Оксана.
– Ты знаешь, есть.
Инка покопалась в сумочке и достала визитку. Андрей Рудин, городской телеканал. Как он сказал? Не спешите говорить «нет»?
– Здравствуйте, Андрея Анатольевича, пожалуйста. Скажите, что это звонит Инна Одинцова, звукорежиссёр. Андрей Анатольевич?
– Здравствуйте, Инна. Вы говорите «да»?
– Я пока ничего не говорю. Мне нужно ещё раз обсудить условия работы и посмотреть ваше оборудование.
– Приезжайте.
– Когда?
– Прямо сейчас можете, чтобы не позднее четырёх? А то у меня в пять очень серьёзная встреча.
– Хорошо, я выезжаю.
– Ин, ты куда? – спросила Оксана, которая с интересом прослушала всю беседу, подперев щёку рукой.
– К Рудину. Он меня к себе на работу зовёт. Пойду, посмотрю, подумаю.
Злость на Дронова в ней клокотала недолго. Уже в автобусе она успокоилась, сказав себе, что Петька, конечно, жмотяра, но это давно уже ни для кого не секрет. Вопрос, почему она на него работает, если он её работу так мало ценит?
На входе в студию, занимавшую несколько этажей офисного здания, Инку остановил одетый в камуфляж охранник. Он попросил паспорт, потом перезвонил Рудину. Это ей не понравилось – в их студии, разместившейся в бывшей коммунальной квартире, всё было гораздо проще. Домофон на двери, свои набирают код, чужие говорят по селектору, к кому пришли, и их встречает секретарь Оля. Всё по-простому, по-домашнему. А этот камуфляж и проверка документов отдают какой-то военщиной-казёнщиной.
– До конца коридора по лестнице на второй этаж, потом налево, – объяснил охранник, списав её фамилию в свой журнал. – Найдете?
– Попробую, – пожала плечами Инка.
Проложенный камуфляжным охранником маршрут окончился чёрной дерматиновой двустворчатой дверью с золотистой табличкой «Приёмная».
– Здравствуйте, – вошла в двери Инка. – Я к Андрею Анатольевичу.
– Вы Одинцова? – смерила её взглядом секретарша, и Инка просто физически почувствовала, что её вязаная шапочка абсолютно не подходит к фасонистой дублёнке. Сама же секретарша была расфуфырена на все сто: сребристые веки, алые губы, ресницы, почти касающиеся спадающей до бровей чёлки, прямые тёмные волосы, чёрная водолазка, второй кожей обтягивающая плечи и грудь, на которую свисает витая серебряная цепочка. Женщина-вамп, да и только!
– Здесь можно раздеться – секретарша указала красным острым ноготком на вешалку в углу приёмной возле двери с надписью «Финансовый директор Ангелина Евгения Васильевна».
– Спасибо, – кивнула Инка, расстёгивая дублёнку. Секретарша во второй раз смерила её взглядом, сделав очевидно не утешительные выводы насчёт Инкиного бабушкиной вязки джемпера и фирменных, но вышедших из моды джинсов. И встала со стула, явив себя во всей красе – к чёрной водолазке прилагалась складчатая мини-юбка в клетку, а далее шли стройные ноги, затянутые в плотные колготки и обутые в длинные сапоги на шпильке.
– Андрей Анатольевич, к вам Одинцова. Приглашать? – спросила она, открыв вторую дверь, где красовалась табличка с фамилией Рудина.
– Инна, заходите! – крикнул Рудин из кабинета. – Элла, сделай нам кофе, пожалуйста!
– Кофе почти закончился, – поджала напомаженные губы Элла. – А у вас в пять продюсеры…
– Элла, сделай нам кофе, а потом отправь курьера за новой банкой. Да, и пусть печенья возьмёт приличного!
– Спасибо, я не хочу кофе, – Инка проскользнула мимо Эллы, все спиной чувствуя её испепеляющий взгляд. И с чего ярится девушка? Вроде бы нигде их дорожки не пересекались…
– Ну, Инна, с чего начнём? – спросил Дронов, усадив её в кресло возле гостевого журнального столика, а сам усевшись на низкий диванчик.
– С условий. Меня интересует, что я должна буду делать. У Дронова я занималась и звуком, и монтажом.
– Ну, с монтажкой у нас всё нормально. А вот звукорежиссёры, причём профессиональные, нужны. Открою вам один секрет, только это пока между нами. На меня вышла одна продюсерская компания с предложением провести на базе нашей студии кастинг для междунородного вокального проекта…
– Да, что-то вроде «Фабрики звёзд», я слышала, – кивнула Инка.
– От кого слышали? – уставился на неё Рудин.
– Ну, ребята говорили, – она не стала вдаваться в подробности
– Вот так вот, не студия, а дырявый мешок. И откуда только все узнают? Элла, а ты случайно не в курсе, откуда на студии узнали о предстоящем кастинге, если договор мы только сегодня должны подписать?
– Откуда же мне знать, – отвела глаза Элла, старательно расставляя на столе две чашечки с кофе. – Может, та сторона разболтала.
– Ага, – издевательски кивнул Рудин, бросая в кофе сахар и помешивая ложечкой. – Прямо из Парижа рассылку сделали по адресам, чтобы все в курсе были.
– Вы так говорите, как будто это я разболтала! – атаковала начальника Элла, решив, что нападение – лучшее средство защиты
– Не-не, упаси боже! – отмахнулся ложечкой шеф. – Это я, во сне проговорился! Осталось вспомнить, с кем спал!
Элла дёрнула плечом и ушла за дверь, гордо чеканя шаг и неся прямую спину.
– Ладно, – вздохнул Рудин, – вернёмся к нашим баранам. В смысле, к проекту. Продюсеры платят хорошие деньги, при условии, что мы сможем обеспечить все технические условия. Вот посмотри, тебе это о чём-нибудь говорит?
Инка, приняв внезапный переход на «ты» – Рудин со его чувством юмора начинал ей нравиться – взяла в руки лист с текстом. Это были технические условия к договору, где указывался тип нужного звукового оборудования.
– Да. На таком я у Дронова работаю. А с этим пультом тоже приходилось иметь дело.
– Правда? Слушай, Инна, не зря я на тебя клюнул! Так, ты когда сможешь выйти на работу?
– Андрей Анатольевич, я так сразу не могу!
– Не можешь сразу – давай постепенно. – Он склонился к селектору, – Элла, вызови ко мне Смирнова! Давай так договоримся: ты пойдёшь со Смирновым, посмотришь студию, пощупаешь оборудование, к людям приглядишься, а то, боюсь, после нашей Людоедочки, у тебя сложилось неправильное впечатление. А потом возвращаешься ко мне и называешь зарплату, которая тебе нужна. Только в разумных приделах, больше штуки платить не смогу, сразу говорю.
«Штука… Мне Петька и трети не платит», – думала Инка, идя коридором вслед за Смирновым, долговязым лохматым парнем, чем-то похожим на их гения Славика. В звукорежиссёрской, куда он её привёл, сидело ещё трое парней, на вид тоже вполне адекватных. В отделе новостей по-деловому суетились нормальные молодые ребята, в режиссёрской сидели две женщины примерно Оксаниных лет и рыжий дядька с бородой. Понравились Инке и операторы, сидевшие в операторской, и две улыбчивые девушки, которые представились Инке и тут же ушли из студийного павильона, куда её в конце-концов привёл Смирнов, оказавшийся Вовой и ассистентом режиссёра. Павильон не был переделан из комнаты, как у Петьки, а представлял собой просторное помещение высотой в два этажа. Кроме имени Смирнова Инка сразу же забыла все имена, даже только что ушедших девчонок – от новых имён в голове уже была каша. Да и её внимание тут же было захвачено характеристиками студийных микрофонов и нового микшерного пульта, точно такого же, за каким она сидела в Хургаде.
– Очень милые ребята у вас тут работают. А то я решила уже, что все тут понтовые, как эта ваша вампирша в приёмной, – сказала Инка, усаживаясь за пульт.
– Элка, что ли? – хохотнул Смирнов. – Мы её Людоедочкой называем. Она, типа, блатная. Какая-то там вода на киселе одного из акционеров. Девка безвредная, только с дыркой в башке – как же, личный помощник генерального директора! Ты не обращай на неё внимания.
– А я и не обращаю.
Инка пощёлкала тумблерами пульта, тот загорелся зелёными индикаторами.
– А ты что, умеешь на таком работать? – поинтересовался Смирнов.
– Да, умею.
– Здорово! А наши пока не разобрались. Его вчера только привезли, ну, для кастинга. Подключить подключили, а микрофоны настроить ещё не пробовали.
– Да это не сложно! Хочешь, покажу?
– Да зачем мне, я другим заниматься буду – фильтровать всю эту шоблу, которая петь набежит. Уже девчонки знакомые звонят – типа, правда ли будет отбор и как бы я их провёл без очереди. Ну что, час уже с тобой по студии ходим, дальше пойдём, или хватит уже?
– Пошли в приёмную, я уже всё поняла, – сказала Инка. Решение насчёт новой работы созрело окончательно. Здесь ей было интересно, просторно, комфортно. А главное – здесь занимались масштабным делом, а не мелочными Петькиными проектами.
– Вот, Элка, сдаю под твой присмотр, – сказал Смирнов, заведя Инку в приёмную. – Всё, пока, я побежал. До скорого!
– До свидания, – кивнула Инка и посмотрела на Эллу. – Я могу пройти к Андрею Анатольевичу?
– Он занят, у него встреча, – Элла переплела пальцы, поставив локти на стол. Длинные ногти хищно алели.
– Вообще-то он просил меня зайти ещё раз…
– Не знаю, мне он ничего не сказал, – Эллочка и не думала менять свою людоедскую позу.
– Ну ладно, я подожду, – Инка заозиралась в поисках стула.
– Это на долго, часа на два, не меньше, – теперь секретарша скрестила руки на груди, придав взгляду каменную неприступность.
– Ладно, – сдалась Инка. Не воевать же с этой ведьмой, в конце-то концов. – Передайте Рудину, что мой ответ «да».
– Если Андрей Анатольевич, – она подчеркнула голосом, – спросит, я ему обязательно передам.
«В конце-концов, перезвоню ему завтра, и все дела, – думала Инка, одеваясь. – Заодно ещё с бабулей посоветуюсь». Она почти дошла до двери, когда ожил селектор на столе секретарши
– Элла, когда Инна Одинцова вернётся, проводи её к нам! – сказал механический голос Рудина.
– Ну? – развернулась к ней Инка.
– Она здесь, Андрей Анатольевич, – процедила Элла, испепеляя Инку взглядом. – Сейчас провожу.
Хмыкнув, Инка пошла обратно к вешалке раздеться, но только и успела снять шапку. Дверь Рудинского кабинета распахнулась, и к ней бросился какой-то человек.
– Инка, Инка! Я нашёл тебя, я тебя нашёл!
Она сжимала в руках свою вязаную шапку и не верила глазам. Нет, так не бывает. Этого не может быть.
– Егор…
– Инка…
Он держал её за плечи и вглядывался в лицо, словно пытаясь что-то понять и разглядеть.
– Ты стала ещё красивее…
– Егор…
– Молодые люди, а нельзя ли вас попросить проследовать в кабинет господина Рудина и продолжить там наше общение? – раздался спокойный, чуть насмешливый голос. Инка посмотрела в ту сторону и окончательно потерялась. На пороге кабинета стояла та самая пожилая дама, что увела у неё Егора. Теперь дама была одета в безукоризненный тёмно-синий костюм: из-под приталенного жакета выглядывал ослепительный воротничок блузки и края не менее ослепительных манжет, прямая юбка доходила чуть за колено, далее виднелись стройные икры, затянутые в капрон и простые, но сразу видно, что дорогущие, туфли-лодочки. Из-за плеча дамы выглядывал ошарашенный Рудин.
– Пошли, – потянул её за собой Егор, и Инка пошла, по-прежнему ничего не понимая. На глаза попалась Эллочка. Алый рот девушки был раскрыт, глаза смотрели бессмысленно.
– Садитесь, Инна Одинцова, – дама по-хозяйски кивнула в сторону диванчика, Инка двинулась туда сомнамбулой. – Егор, помоги своей барышне раздеться.
Егор принял Инкину дублёнку и поискал глазами, куда её деть.
– Давайте мне! – подскочил Рудин и распахнул дверцы шкафа, где уже висела его дублёнка и одежда гостей.
Инка с Егором опустились на диван. Инка посмотрела на Рудина, старательно расправляющего на плечиках её дублёнку, на Егора, который держал её за руку, на даму, наблюдавшую за происходящим с невозмутимой весёлостью.
– Что происходит? Я ничего не понимаю…
– Любезный Андрей Анатольевич, не могли бы вы оставить нас одних на четверть часа? – попросила дама. – Контракт мы с вами, считайте, заключили. Работаем у вас.
– Да-да, пожалуйста, – кивнул Рудин. – Сколько угодно! А я пойду насчёт кофе распоряжусь…
Он вышел за дверь и потряс головой, а потом посмотрел на Эллочку. Секретарша сидела, развернувшись к нему спиной, и увлечённо тараторила в трубку.
– Да я же говорю тебе – отстойная тёлка. Фигура так себе, ни кожи, ни рожи. И с чего он так её разыскивал, миллионер этот, ваще не догоняю! Прям так и написал в запросе – контракт возможен, если в штате студии работает Инна Одинцова. Ну, отпад! А что мой? Мой готов хоть чёрта облезлого на работу устроить, если ему за это контракт обломится! Прикинь, этот француз чуть не завалил её прямо тут, в приёмной! Во, темперамент!
– Эллочка, – сладким голосом сказал Рудин. Секретарша ойкнула и положила трубку на рычаг. – Уж не с тобою ли я переспал по пьяной лавочке, что ты теперь всем треплешься и на мой счёт, и по поводу контракта?
– Александр Анатольевич, я… это…
– Пошла отсюда, живо!
– За что?
– За дурь беспросветную! Хотя увольнять тебя тот ещё геморрой… Иди в супермаркет, купи хорошего кофе и пирожных каких-нибудь, только хороших. Быстро, одна нога здесь… Нет, обе ноги там! Давай, давай, дуй.
Секретарша беспрекословно облачилась в короткий норковый полушубок, как раз по край юбки, и заспешила к выходу, заполошно стуча каблуками.
– Лахудра, – пробурчал Рудин, садясь на секретарское место. – Не догоняет она. Это ты – тёлка отстойная, а она – женщина с большой буквы. И я этого Жоржа Трегубова очень даже понимаю.
Впрочем, секретарша его уже не слышала. А Рудин, немного помявшись, отжал кнопку селектора и стал слушать, что происходит в его кабинете.
– Я понимаю, что сглупил, – Егор нервно ходил по комнате, а Инка следила за ним взглядом. – Предложил остаться, и не подумал, что тебе может быть страшно так резко менять свою жизнь. И проворонил тебя, проспал, как последний дурак!
– Это не ты дурак. Я действительно решила остаться с тобой. А потом… Ты не ночевал, утром я видела, как тебя целует Мария Ильинишна… Егор, это я дура. Я тебя приревновала.
– К кому? – запнулся Егор. – К бабусе?
– Инна, это лучший комплимент в моей жизни, – в голос засмеялась дама, запрокидывая голову с идеальной укладкой. – В мои-то семьдесят два года вызвать ревность у молодой красивой барышни!
– Нет, правда. Я думала, вам лет пятьдесят пять, и вы такая элегантная. Я подумала, что Егор вами увлёкся…
– Инка, ты что! – Егор уселся рядом и взял её за обе руки. – Бабуся у нас, конечно, красавица, но я никогда не увлекался постоялицами отеля. Ты – первая!
– Ладно, ладно, остынь, Ромео, – Мария Ильинична смотрела на них с доброй иронией. – Ты и так дров уже наломал. Представляете, Инна, разругался с отцом, уехал в Египет, никому ничего не сказал, только письма мне слал на электронную почту. И не говорил, откуда, такую конспирацию развёл! А про то, что обратный адрес с доменным именем отеля – не подумал.
– Да, представляешь, бабуся меня сразу же вычислила, – кивнул Егор. – Но никому не рассказала. А через два года приехала, сюрпризом.
– Ну, это у нас с тобой семейное, – сказала «бабуся». – Очень хотелось посмотреть, каким ты стал на воле. И ты мне очень понравился!
– Ин, представляешь, как я изумился, когда увидел бабусю на дансинге? Мы проговорили тогда всю ночь, надо было решить очень много важных вопросов…
– Его отец, мой сын, человек с норовом. Но он уже перестал скрежетать зубами из-за Егора, – принялась объяснять Мария Ильинична. – Мари очень удачно вышла замуж за приличного молодого человека. Между нами, ужасного зануду, но зато он стал идеальным финансовым директором.
– То есть занял место, которое отец навязывал мне!
– Егорушка, прекрати перебивать старших! Уважь, наконец, мои седины! И я поняла, что мальчика можно отзывать из изгнания. А когда увидала вас двоих, поняла, что он уже не мальчик, но мужчина.
– Я хотел тебя дождаться и всё рассказать. И уснул. А ты улетела
– Егор, я думала, что всё кончено. Я думала, что… А как ты меня нашёл?
– О, Инночка, эта история достойна пера Шарля Перро! – бабушка Егора положила ногу на ногу и откинулась в кресле, приготовившись к долгому рассказу. – Наш Ромео знал о вас не многим больше, чем пресловутый принц о Золушке: имя, фамилию, город, где вы живёте и аппаратуру, с которой вы умеете работать. И этого ему хватило, чтобы задумать сложнейшую многоходовую комбинацию!
– Да ладно тебе, бабуся, никакой комбинации, – прервал повествование Егор. – Я узнал, что «Янгистар» запускает в Европе проект по поиску талантов, и предложил поддержку российского направления. Им стало интересно.
– Ещё бы не интересно, с твоим-то продюсированием, – хмыкнула Мария Ильинична. – И знаете Инна, что он сделал потом? Нашел ваш город в Интернете, отыскал адреса местных телекомпаний и предложил провести кастинг по отбору талантов с их участием. Условия ставил два: работу на специальном оборудовании, которое он обеспечит. И привлечение к работе суперпрофессионального звукорежиссёра по имени Инна Одинцова. Как видите, план сработал. Кстати, Инна, вы носите известную дворянскую фамилию! Кто ваши родители?
– Родители мои давно погибли, а про дворянство я ничего не знаю. Надо у бабули спросить. И что теперь, когда я нашлась? Кастинг отменяется?
«Да, в самом деле, что теперь?» – подумал Рудин, с интересом слушавший диалоги по селектору.
– Инка, ты что! Всё только начинается! – вскочил Егор. – Мы найдём здесь несколько свежих голосов, я напишу для них песни и мы организуем турне по Европе!
– Егорушка решил, что хочет стать музыкальным продюсером, – объяснила его бабушка. – Не знаю, принесёт ли эта затея прибыль, но, думаю, его финансового и композиторского таланта хватит, чтобы хотя бы возместить вложения в полмиллиона евро.
– У Егора хорошие песни, – задумчиво сказала Инка, пропустив мимо ушей про миллионы и евро и пытаясь уловить смутную мысль. Крыша, полёт, верхнее «до» третьей октавы, миндалевидные глаза… Вспомнила! – Егор, я даже без кастинга могу тебе посоветовать одну девушку. Она поёт три октавы. Я делала для неё ролик, копия осталась у меня на работе, завтра заберу и покажу.
– Почему завтра? Покажи сейчас! Где твой кабинет?
– Кабинет? А, это не здесь. Это на прежней работе. А сюда я ещё не совсем переехала.
«Ф-фу, слава богу, согласилась», – расслабился Рудин.
– Егор, а вы в Нижний надолго?
– Бабуся на пару недель, а я на три месяца. Ты не представляешь, сколько предстоит работы! Всё организовать, жюри расселить, студию оборудовать. Ты берёшь на себя техническую поддержку?
– На время кастинга? Беру.
– Эй, а потом? В Европу со мной поедешь?
– Да, – просто кивнула Инка, и достала из сумочки затрезвонивший мобильник.
– Инна, ты дома когда будешь? – спросила из прошлой жизни бабуля.
– Не знаю… – растерялась Инка. – А что?
– Я пирог решила испечь новый, мне рецепт дали, с сыром и лососем. Приходи пораньше, его нужно есть, пока не остыл.
– Ой, ба, подожди минуточку.
Она убрала от уха трубку и сказала
– Мария Ильинишна, Егор, это бабуля. Она пирог затеяла. Говорит, нужно есть, пока не остыл.
– Вы приглашаете нас в гости? – улыбнулась Мария Ильинична. – Егор, пошли скорее, я хочу горячего пирога!
– Бабуля, я скоро приеду! – сказала Инка в трубку. – Только я не одна, у нас будут гости!
Элла застыла на пороге, уставившись на шефа, склонившегося к селектору.
– Андрей Анатольевич, а что вы здесь делаете?
– Предотвращаю утечку информации, – хмыкнул тот, нажимая на кнопку. – Что-то долго ты ходила!
– Ну вечер же уже, в кассы очередь!
– Ладно, клади покупки и дуй домой.
Эллочка моментально исчезла. А генеральный директор городского нижегородского канала, проводив важных персон, чей проект грозил перевернуть их провинцию, подумал: будь он миллионером, он бы тоже обязательно что-нибудь предпринял, чтобы вернуть такую женщину. А будь он писателем – обязательно написал бы документальный роман об этой истории. Хотя вряд ли бы кто ему поверил.
Или всё-таки написать?

Москва, февраль 2008 года