1959 г. Вредные привычки

Сразу вспоминается шутливое выражение: «Пить, курить и говорить он начал одновременно!». Да в этот год (в шестом классе) начал приобщаться к дурным привычкам: пить, курить, ходить на городские танцы. Когда я говорю об этом студентам в Мурманске, то вижу некоторое недоверие на их лицах. Но мы были дети Юга, взрослели быстро. «Дырявая» память не дает возможности восстановить все с хронологической точностью, но начиналось все именно в эти годы.

Алкоголь

Алкоголь, кто пораньше, кто позже, начинали употреблять в семьях, где повсеместно готовили наливки, брагу и вино. Где-то в деревнях готовили самогонку, но в моем окружении я не знал такие семьи.

Наливку я попробовал довольно рано. И однажды был случай, который у меня не отложился в памяти, но мама рассказывает, как это было. Как-то на мой день рождения я взял небольшую бутылочку с наливкой, забрался под стол, накрытый скатертью, где были перекладины, соединяющие ножки. Уютно там уселся и выпил потихоньку всю наливку. Мы не были избалованны сладостями, не очень часто нам покупали газированную воду, еще реже мы пили соки, а тут достаточно вкусная фруктовая наливка, алкоголя в которой было очень немного, поэтому пилась с удовольствием. Я, конечно, не был пьяным, но был «навеселе».
С одноклассниками мы (несколько ребят и девчонок из класса) начали собираться по праздникам у кого-то на квартире (чаще у Жоры Болдырева), где пили вино. До окончания школы мы практически не пили ни водку, ни пиво. Обычно мы пили домашнее вино, которое делалось во многих семьях, чем-то закусывали и танцевали. После застолья всегда шли гулять, как правило, на набережную, к морю. Пьяными мы никогда не напивались (мой пик опьянения впереди). Вне праздников выпивали только на семейных празднествах. Никогда не пили вне квартир, на улице: ни вина, ни пива. Это потом появятся на улицах автоматы не только с газированной водой, но и с вином. За 20, 15 и даже 10 копеек можно было получить из автомата вино. Правда, я, если не изменяет память, так ни разу и не попил вино из автомата.

Мой пик потребления алкоголя за один вечер пришелся на осень девятого класса. Мы собрались у девочки из параллельного класса восьмилетней школы. Она жила в двухэтажном многоквартирном доме как мы говорили «на Мойнаках» (мойнакское лечебное озеро и грязелечебница «Мойнаки»). В то время единицы в нашем дачном районе жили в многоквартирных домах. Компания была довольно разношерстной: бывшие ученики восьмилетки, взрослые рабочие парни. Мы были с бывшим одноклассником Эдиком Кроутилом, которому очень нравилась хозяйка квартиры. Однако она уже отдавала предпочтение ухаживаниям более старших ребят и на Эдика перестала обращать внимание. И тут Эдик решил с горя напиться, а я по-дружески его поддержал. Мы пили крепленое вино, пиво, опять вино, опять пиво. Вскоре, как часто бывает на пьянках, кончилась выпивка. Несколько парней, и я в том числе, поехали в магазин на «седьмую» (ул. 7 линия, сейчас ул. Франко). Мы были пьяны: нетвердо держались на ногах и говорили заплетающимися языками. На это обращали внимание пассажиры трамвая и мне до сих пор стыдно, что я был в таком безобразном виде. В результате вечер превратился в тривиальную пьянку. Запомнился один сюжет, В отдельной комнате лежала на кровати невменяемо пьяная девочка Лариса из параллельного класса. Ребята предлагали друг другу пойти с ней поцеловаться. Некоторые подходили и целовали этот «манекен».

С тех пор я пил крайне умеренно и больше никогда не напивался. В какие-то периоды я почти не пил, да и сегодня пью крайне мало. Что касается водки, то за всю жизнь я ее выпил не более 50 грамм. Открытая бутылка коньяка может простоять дома до года. Иногда жене хочется пива. Если мы берем пол-литровую бутылку, то, как правило, недопиваем – остатки до следующего дня доживают в холодильнике. Я не чувствую тяги к алкоголю, и даже более того, не испытываю особого удовольствия от него. Относительно приятно выпить грамм 20 коньяка, грамм 50 хорошего вина или грамм 150 пива – и все. Большее вызывает отторжение. Еще больше вызывают отторжения пьяные, и даже выпившие люди.

Курение

Потихоньку мы начали курить. Обычно это происходило во время прогулок по нашей части города, которая называлась «дачей». На самом деле никаких дач здесь не было – было множество санаториев, на территориях которых, как правило, мы и жили. Дома наши были простые, одноэтажные, часто самострой, с удобствами во дворе. Поэтому «плотность» населения нашей части города вне сезона была крайне низкой, а транспорта, практически, не было. Мы ходили с поднятыми воротниками плащей или пальто без головных уборов (всю зиму – была такая мода) по полупустым улицам, набережной, часто бродили по пустынному берегу моря. А иногда уходили в степь, которая начиналась сразу за Мойнаками. Погода в Евпатории теплая круглый год, около 270 солнечных дней в году. Правда, зимой часто дует пронизывающий ветер – из-за чего приходилось потеплее одеваться.
К устным урокам мы (я имею в виду наш круг) вообще не готовились, быстро сделав кое-как письменные задания, мы шли гулять, если не занимались радиотехникой.

 В седьмом-восьмом классах мы стали курить на переменах между уроками, убегая на территорию санатория «Октябрь». Нашими сигаретами были «Крымские» за 12 копеек. Они были ароматизированными, поэтому курились легко. Кое-кто курил и папиросы: «Беломор», «Курортные».

Однажды в восьмом классе мы курили во время перерыва между танцами в полутьме деревьев у танцплощадки «Радуга» в Курзале, где нас увидел молодой (лет 25) преподаватель физики. Он был явно смущен, так как пришел «как молодой» на танцы, а еще был удивлен тем, что мы спокойно стоим у танцплощадки и открыто курим. Мы немного засмущались тоже, но не от того, что восьмиклассниками пришли на городские танцы, а из-за курения – все же мы старались курить не демонстративно.

 После восьмого класса была моя грандиозная самостоятельная поездка Евпатория–Москва–Челябинск–Симферополь, где я открыто курил. За несколько месяцев до поездки я принял решение бросить курить сразу после возвращения. Что я и сделал. После этого еще по инерции на празднествах иногда выкуривал 1–2 сигареты. А поле вуза не курил больше никогда.
 
«Стиляги»

Потихоньку, с большим запозданием, к нам стала проникать «стиляжная» мода. Эта мода проявлялась в следующих вещах: прическе, брюках, туфлях, цвете рубашек, музыке. В нашей восьмилетке, пожалуй, мы были первыми стилягами (насколько это позволяла наша бедность).
 Мы зачесывали волосы назад, смазав их бриллиантином, чтобы они выше и стройнее лежали. Однако некоторые, как Валера Гарбузов, у которого была густая жесткая шевелюра, стриг ее под «ёжика».

Брюки надо было носить узкие, и мы в меру возможностей садились за швейные машинки и зауживали их до 20–22 см. В начале восьмого класса мама купила мне дорогой черный шерстяной костюм за 80 рублей. Это был классический двубортный костюм, с «классической» шириной брюк. Я вначале не решался его трогать, да и мама не очень это приветствовала. Но в то время я уже сам принимал решения – взял и сам заузил брюки. Переделывать самому пиджак из двубортного в однобортный я не решался – отдали портному на соседней улице. Мама немного расстраивалась: «Как теперь мы продадим костюм, когда ты из него вырастишь?». Мама зря переживала: я в этом костюме отгулял выпускные вечера в восьмилетке и средней школе, ходил в нем в институте, в нем женился, а пиджак продал в комиссионном магазине в Туле уже после окончания вуза за 18 р. (это через девять лет после покупки, да еще и перешитый!). Брюки просто износились – все же это была шерсть (если бы была синтетика, то можно было бы продать и брюки :)).

Мода на туфли на «манной каше» уже проходила, да и вряд ли бы могли их купить (дорого), да и где их взять в небольшом городке. Но в это время входила мода на туфли с узкими носами и при очередной смене обуви (а росли мы быстро) старались купить туфли, как мы их называли «мокасины», с предельно узкими носами. Но туфли стоили дорого (я купил себе за 36 р. – в студенческие годы покупал рублей за 11–13), поэтому из нашей компании не все могли себе такое позволить.

Рубашки мы носили китайские по 6 р. (тогда все китайское почему-то стоило 6 р.: брюки, рубашки, авторучки с золотым пером и пр.). Рубашки были белого и голубого цвета из добротного поплина – хороши были рубашки! Но мода была на цветные. И вот мы стали осваивать технологию перекраски рубашек анилиновыми красителями. Ребята красили в красный и черный цвета, я же ограничился черным – красный мне не нравился. Ту перекрашенную рубашку я еще долго носил.

За все наши покупки хочется поблагодарить курортников, снимавших у нас жилье, благодаря которым мы могли что-то интересное себе покупать!

Танцы

Танцевать мы начинали тоже в шестом классе. У нас в школе построили новое здание, и там было что-то типа актового зала (классная комната, на время очищенная от столов и стульев), где мы начинали танцевать. Танцам нас никто не обучал (после восьмого класса я немного походил на танцплощадку «Радуга», где обучали новому тогда танцу липси). Мы пытались танцевать что-то типа танго и фокстрота. А вальс я так и не научился танцевать. До сих пор в памяти звучит прекрасное танго «Маленький цветок».

Ребята, как всегда, с трудом шли танцевать – робели. Учителя уставали их призывать приглашать девочек. Когда мы уже стали по мере сил помогали ремонтировать радио и электрические системы, то, используя «служебное положение», перед танцами делали некоторые лампочки в зале неработающими. А однажды после субботних танцев в понедельник нас вызывают с урока и просят срочно помочь: в той, комнате, где мы танцевали, должна быть контрольная по русскому языку, а света мало – горели не все лампочки. Никто не знал о нашем вредительстве (или делали вид). Мы, конечно, быстро находили и исправляли «неисправности». Сейчас, оглядываясь на то время, поражаюсь смелости дирекции школы: разрешать необученным школьникам лезть в «электричество»! К тому же мы не отключали электропитание: работали под напряжением. К счастью, все остались живы.
Потихоньку мы стали приобщаться и к общегородским танцам. Первый наш «выход» был на театральную площадь, где в праздничный вечер устраивались танцы. Там танцевали взрослые ребята, да и просто взрослые люди, а мы, малолетки, только стояли в стороне и иногда пытались пригласить незнакомых девочек из других школ. Наш первый выход закончился тем, что слободские побили некоторых наших ребят, когда те возвращались домой.

Здесь следует сказать, что наш город с давних времен (говорят, еще с довоенных, а может и раньше) разделялся на три района: дача, город и слободка. Между районами всегда была вражда и драки. Самые «отвязанные» были слободские – окраинный рабочий район. За ними шел наш дачный район – здесь жили свободолюбивые, т. е. предоставленные сами себе, дети работников санаториев: врачей, медсестер, санитарок. Самый «интеллигентный» был городской район. Интересно, что до сих пор у нас в районе говорят: «Пойду (поеду) в город», хотя никогда никакой границы не существовало.

На следующий день вечером (а это был второй праздничный день – 8 ноября) у нас на углу улиц Кирова и Московской была назначена, как теперь сказали бы, «стрелка». Мы вооружались самодельными кастетами и свинчатками (некоторые из них выплавлялись у меня дома из свинцовой оболочки от кабеля). С нашей стороны собрались активные ребята – человек 20–30. Ждали приезда на трамвае слободских. Они приехали большой толпой и, увидев, нашу «мощь», не решались сразу начинать драку. Все закончилось как в стародавние времена: драться вышли предводители от нашей и их сторон. Затем все разошлись. Так завершился наш первый выход «в свет».

Мы еще пару раз заглядывали в праздники на танцы на театральной площади, но потом свое внимание перенесли на Курзал, где с мая по октябрь на двух танцплощадках проходили танцы в первую очередь для отдыхающих. Но там было много и школьников как с дачи, так и с города, а иногда и со слободки. Другой танцевальный центр был в Доме офицеров, но там школьники, вроде, не появлялись (по крайне мере такие маленькие, как мы).

Последний мой танцевальный период прошел и июне 1962 г. во время выпускных экзаменов в восьмилетке. Мы умудрялись ходить на танцы даже вечером перед экзаменами. С тех пор я на городские танцы не ходил, если не считать 2–3-х выходов с приехавшими родственниками.
А в школе и на сборищах мы продолжали танцевать. На городских танцах нельзя было танцевать ничего быстрее и динамичнее быстрого фокстрота, а мы уже начали танцевать чарльстон, буги-вуги и рокэндрол, а позднее и твист.

Сейчас часто вспоминают о музыке на «костях». Были и у нас две такие самодельные пластинки: «Буги-вуги» и «Рок вокруг часов». Мы их иногда ставили в школе на танцах, но учителя старались это пресекать, хотя танцевать рокэндрол не особо запрещали.
Здесь вспоминается одна история с нашими «крамольными» пластинками. Мы их переписали на школьный магнитофон «МАГ». В выходной день из кабинета физики (это не учебный кабинет, а что-то типа кладовки) провели в соседнюю классную комнату провода к стоящему в углу шкафу. Там внутри смонтировали динамик, который соединили проводами с магнитофоном. И вот в перемену из шкафа раздается музыка «на костях». Дежурившая учительница химии врывается с искаженным от злости лицом к нам в кабинет, а там… из проигрывателя льется классическая музыка – мы поставили соответствующую пластинку. Она, ничего не понимая, заходит в класс, а там… рокэндрол; она к нам, а нас классика…

Вот так я переболел «детскими болезнями».
http://proza.ru/2008/03/16/502
Продолжение: