Vermillion

« Это не я! Это не я! Я не позволю. Я не смогу. Нет…нет…НЕТ!!!»

Она сидела на подоконнике и жадно отковыривала облупленную краску. Мысли, названные неизвестностью, колотились страшным потоком, разрывая ее мозг. Она не просила помощи. Она желала умереть, как это было завещано, желала чего-то, что было недостижимым и невероятным. Она хотела не хотеть, быть, чтобы не быть.
«Я не дам этому разрастись в том куске жалости, который называют сердцем. Это не я…я не могу…я раб себя же. Я не могу…я не смогу…Кто-нибудь! Посмотрите на то, что внутри меня! Мне больно, мне больно. Я чувствую боль. Боль. Почему я одна?... Бежать…в началу…к нулю…Клетка…могила…страх…»

Она была на грани. Подоконник общего коридора был порогом…Судорожными движениями, едва справляясь с собой, она спрыгнула на пол и, обернувшись вокруг себя, дернула за ручку окна. Закрыто. Оно не поддалось. Она дрожащими пальцами отвернула щеколду, еще раз дернула сильным рывком, отшатнувшись от неизвестной силе. Ей стало еще страшнее. Но она подошла, подошла... Лицо обдалось неприятным ветром, дующим откуда-то с помойки. Несмотря на все, она неуверенно подняла одну ногу на выступ батареи. Чуть подтянувшись, она оказалась ногами на подоконнике. Она вновь обернулась. Позади нее оставался сумрачно-серый коридор, заканчивающийся оплеванным тупиком, в углах которого гнездились гниющие окурки. Едва открытой была одна дверь, неприятного болотно-ржавого цвета. Она больше не должна была вернуться туда, где было столько всего, что давно уже потеряло свою значимость. В голове проносились картинки, картинки, как в дешевом фильме. Фонтан в центре города, большой мишка, цветы, вода, море, темное море, бурлящее море…Вздохнув, она на мгновение закрыла глаза…опять…опять…дом в солнечном районе, большая светлая школа, поля, красивые поля, поля, манящие, поля безызвестности, там была топь…

Я сидела, облокотившись на холодную грязную стену, и равнодушно смотрела на нее. Мне было не жаль ее. Это был ее путь, то есть, его конец. Я видела, как она повесила на шею свой скользящий узел. Она могла легко его развязать, но она только затягивала, обвивая вокруг шеи мертвой хваткой. Не знаю, почему она не просила хоть кого-то. Она делала вид, что не замечает меня. Она сама хотела так. Я пыталась, да, я пыталась, но она хотела быть одной, чтобы не разделять лавры победителя с кем-то. Это обычая человеческая тщеславность. Я знаю это. Я все это знаю. Но люди вокруг страдают, умирают, а я опять не могу ничего сделать. Не могу и не хочу. Однажды она сказала, что она птица другого полета, пожелала свободы. Вот и все. Я должна была, просто должна была смотреть за ней. И теперь я с не выражающим ничего лицом смотрела на нее, пытаясь поймать ее взгляд, но она меня не видела…теперь…Мне было неприятно наблюдать за этим, я не слышала привычных звуков: она уже не дышала. Или мне кажется? Ну зачем…Как все это смешно и глупо. Мне оставалось дождаться и уйти. Дальше. Мне не дано так решать свой путь.

Она, преодолевая напряжение мышц, поднялась и выпрямилась, вцепившись в косяки. Я знала, какими тяжелыми ей казались ее конечности. Она не могла взмыть вверх и улететь. Она должна была упасть…никому еще не удавалось победить эти страшные законы. Человек не может понять многих простых вещей. Рай и ад-это всего лишь придуманные абстракции. Нет наказания самоубийцам. Они сами лишают себя возможности бороться. «Там» нет ничего. Плохого и хорошего. «Там», за границей, пустота. Там действительно пустота, настолько огромная, что в ней нет предела мыслям и чувствам…которые больше не нужны…Может, я слишком цинична. Но я не могу сделать того, что не могу. Я все так же безучастно сидела, наблюдая то, что я видела столько раз. С каждым таким человеком мне приходилось видеть одно и то же. Меня уже не трогали эти жалобно-оотчаянные мысли, я не пыталась изменить. В конце концов, такая услуга всегда оказывалась неоплаченной. Именно поэтому я знала, что она чувствовала. Вот она решится, ступит на самый край, обернется, заплачет…в душе…попросит прощения, может, попросит помощи, но не найдет, у кого просить…у нее слишком сильный характер, чтобы так сдаться. Поэтому я не понимала, зачем… я знала, почему…я знала ее насквозь, но не знала зачем.

Она не дышала, она только поднимала и опускала грудь. Она была готова физически. Воздух был непереносимо сухим и противным. Она долго смотрела в открытое окно, в небо, на землю. Вокруг были слепяще серые оттенки, возможно, она никогда не видела этого. Я же не различала цветов. Все для меня было одинаковым. Мне еще предстояло увидеть сотни таких же покалеченных чьей-то ошибкой душ, одна из них была всего лишь ничтожеством среди всех. Кажется, скоро должен был пойти дождь. «небо плачет»…Она не любила этих набитых поэтических сравнений. Она вообще не любила. От этого ей было еще сложнее. Я знала уже много лет назад, что не будет того, кто сможет вытащить ее. Она хотела этого так же, как хотела того, к чему шла теперь. По ее телу пробежала дрожь от внезапного потока ветра. Напряжение мышц отдалось пронзительной болью, она тяжело вздохнула, набирая, наверно, в последний раз, этот воздух, живой воздух, напинающий нежизнь. Она обернулась. Коридор был погружен в темноту по сравнению с серым светом с улицы. Она прищурилась, стараясь запомнить все это, чтобы потом забыть. Всматриваясь, ее лицо было напряжено, но постепенно появились какие-то краски, едва просматривающиеся через бледноту ее лица. Она застыла, стоя вполоборота, ее зрачки начали расширяться. Она вскрикнула, когда начала более отчетливо рассматривать своими остекленевшими зрачками то, что ее напугало. Из невидения проявился чей-то темный силуэт. Силуэт мужчины, который медленными шагами приближался. Он выглядел слишком странно. Она по инерции вжалась в косяк, испугавшись его. Она видела лишь очертания, скрытые под широким одеянием, длинные волосы, неаккуратно лежащие по плечам и немного подрагивающие от его движений. У него было лицо...оно показалось ей знакомым, оно было откуда-то «оттуда». У него были правильные черты, выражавшие абсолютное спокойствие, размеренность во всем, мужественность. Он подходил, гипнотизируя взглядом пространство. Его глаза были затуманены, скрываясь за дымкой. Он оказался еще ближе, когда она закричала. Его лицо было покрыто железом. Оно не передавало никаких эмоций, оставаясь страшно спокойным. Она отшатнулась от ужаса.

«Не так быстро! Не надо. Пожалуйста! Я не. .еще мгновение…еще миг…ангел…как …сложно…миг…мне надо запомнить…все…»

Это было только смешным подобием на молитву. Она вдруг стала бояться того, чего так хотела. Теперь она точно знала, как выглядят те, кто приходят за людьми, за теми, кто поражен вирусом жизни... Кто однажды был обязан это понять… Они застыли друг перед другом, растворяясь в неестественном смешении. Они разговаривали о чем-то, чего я не слышала, не могла слышать. Я знала, что он видел меня, скорее даже чувствовал, отчего мне стало невозможно противно. Я тихо сглотнула непонятную боль. Что-то ворошилось. Это был участок разума, который когда-то так жестоко был назван моим. Я могла думать, как я этого хочу, а не как этого от меня требуют. С тех пор, не слыша того, что я должна говорить, я потеряла все…Это опасность, от которой надо беречь других. Пусть так…эта болезнь смертельна, но…она лучше, чем вечность и пустота…пустота-объект, который наполняешь сам…в силу возможностей…желаний…она засоряется под влиянием витаемого в воздухе…да, это так…но зачем? Зачем ей то же? Столь неожиданное появление этого…человека…существа…фантома…стало для меня шоком. Я знала, что он есть, но не знала, что это так страшно…для меня…Как я ни старалась, я не могла понять их разговора.
Она кивала головой, соглашаясь с ним, кажется, во всем...или же это была ее согласность на все ради… Ее глаза были готовы пролиться слезами, но она давно разучилась. Она разучилась чувствовать что-то кроме внутренних потоков. Что-то случилось, она закрыла лицо руками, подталкиваемая сделать шаг. Она окончательно смирилась, чего бы это не стоило. Подарок судьбы? Где она, судьба? Ее нет. Судьбой называют то, что предрешено. Но не у всех все решено. Некоторым дают возможность. Она опустила руки, как будто бы и не должна была их поднимать. В голове закружились слова. Слова…Слова…Она закрыла глаза, ослепленная внезапной вспышкой и шагнула… Сильный толчок заставил ее покачнуться в поисках опоры. Она отлетела, падая спиной вперед. Сердце зашлось в неизвестности, оно давно перестало работать. Неожиданно она почувствовала гулкий звон, холод по спине, как будто провели ножом…она неуверенно заложила руки за спину…холод…холод…она поняла, что это стекло…спустя пару мгновений, определивших неизвестность времени, она вдруг отпрянула, задыхаясь. Окно позади нее было закрыто, наглухо заперто. Она приложила пальцы. Оно казалось необычно ледяным. Она сползла по стеклу и опустилась на корточки. Шло время, время, которое не было ее палачом…Оно перестало существовать, утекая как-то мимо. Я поднялась и попыталась подойти к ней, но человек, по-прежнему стоявший с ней рядом, знаком остановил меня, заставив замереть на месте.
-Зачем так? –спросила я.
-Я должен был.

Это врезалось в слух. Как такое могло случиться? ОН не должен. ОН не может быть должен. ОН же свободен. Он другой для меня, но иной для людей. Он был совсем чужим.

-Почему?
-я не могу сделать для нее того, что должен был раньше…она ненастоящая…она другая…я не могу изменить…Стоя на лице древности…нельзя переступить порог терпения…даже я не могу терпеть такую боль…-его низкий, невероятный голос действовал на меня, как обезболивающее. Наверняка оно было так необходимо ему.

-Она все равно пропадет!
-Она слишком похожа на…она другая…я не знаю, что заставило меня…смотри…будь…

Я посмотрела на нее. Она была озарена красным заревом. Я услышала, как наливаются полным стуком ее вены, сердце заколотилось, отходя от пережитого. Она уперлась головой в ладони, пытаясь усмирить внезапную головную боль. Она чувствовала эту боль, ровно как и я. Впервые за долгое время.

-Я ухожу, -добавил он.

Я обернулась. Я заглянула ему в глаза, боясь и желая этого. Из-под темной, мутной дымки, которой он был окружен, сверкали своим кровожадным, испытующим блеском его светлые глаза, наполненные чем-то вновь появившимся, что я не могла уловить. Я одним взглядом осмотрела его лицо. Оно поражало своей неживой жизнью, которую я поняла. Должно быть, все его тело такое же холодное. Под кожаными перчатками скрывались тонкие пальцы. Он одним движением накинул капюшон на голову. Я хотела остановить его, он мог сказать мне еще что-то, но…он, бросив мне последний кивок, быстро ушел. Перед моими глазами остался только отпечаток его маски. Мне стало жалко…жалко за все…я все и так понимала…мы его больше не увидим…он расплатился за свой долг. Он принял свою темноту, он принял это таким.

Я повернулась к ней, беспомощно сидевшей рядом с подоконником. Я долго не решалась заговорить с ней, но, наконец, я подала ей руку и завела в комнату, преодолевая вместе с ней тяжесть шагов. Она сбросила с себя одежду и, держась за стены тонкими, как будто сухими пальцами, направилась в ванную. Там было темно, только свет из грязного и узкого промежутка в стене давал возможность видеть отдельные очертания предметов. Она оперлась руками на раковину, включив воду, которая с множеством брызг, исчезала в сливе. Я зашла и встала позади нее. «смотри…будь…»

-Ты?!

Она подняла голову и в маленьком кусочке зеркала стала рассматривать незнакомое ей лицо. Она не видела себя, она видела только меня. Так будет всегда…теперь…
-Запомни…ты должна жить…а остальное уже неважно…Неважно…это твое главное слово.
-Где он? –спросила она, резко обернувшись и глазами ища меня.
-Он ушел.
Она вышла из ванной и прошла в комнату, угрюмо рассматривая всю унылую обстановку. Она словно искала что-то. У нее не было вопросов ни к себе, ни к кому-то другому. Неожиданно для меня, она потянулась куда-то и сняла со стены сувенирную маску…кабуки…и одела на себя…
-Я могу? –спросила она, обращаясь в пустоту и не видя никого.
-Ты должна…не только ради себя…

Я посмотрела на нее…она по-прежнему светилась красным светом, она по-прежнему жила…мне нечего было больше делать там. Я заглянула в ее глаза, в лицо, отныне не выражающее ничего кроме того, что она сама покажет. Любовь, злость, радость, испуг…там было все…
-Мы вернемся, когда тебе это будет необходимо, -сказала я, прекрасно понимая, что ЕГО я уже не верну.
Она повернулась ко мне своим ненастоящим лицом и сказала только тихо: «Вермилион…» Она не могла помнить чего-то, о чем знал и помнил ОН. Но осталось имя, имя как звук, имя как память...