Виктор коростелев школа

Цикл коротких рассказов о моем деревенском детстве…

 

ШКОЛА

В нашем селе была восьмилетняя школа, поэтому в 9-10-ый классы я ходил в соседнее село Рышково. Школа там была старая и размещалась она в трех деревянных зданиях, окруженных огромными кустами и деревьями. С урока на урок мы иногда переходили из здания в здание. Там было интересно! Тоже стояли печи отопления, но без плит. В Злобинской школе дворничиха натопит печь, насыпишь на раскаленную плиту сахару, а еще лучше – перец, и все – урок отменяется. А здесь сыпать некуда и классов много, некоторые даже были превращены в склады, кладовки.

 

В центре села строили новую школу, а эти здания потихоньку руками учеников ломали. Здесь учились многие Коростелевы, в том числе и одна из моих «учениц» - тетя Зоя, передо мной ее окончил Игорек Коростелев, с «Кубани», из семьи «Балабона». Он учился хорошо. Поэтому меня встретили в школе благосклонно.

 

Нас – учеников из других сел и деревень, поселили на втором этаже новенькой школы в комнатах по 4-5 человек. Новая школа имеет длинное название, которое никто не мог назвать сходу и правильно: РСООПТООППШПО – Рышковская Средняя Обще-Образовательная Трудовая Опытная Образцово-Показательная Политехническая Школа с Производственным Обучением. Круче, чем республика ШКИД. Нас и правда учили ездить на машинах, тракторах и работать тоже.

 

В школе было избрано самоуправление, которое я и возглавил. Мы определяли: кто и сколько должен принести продуктов, каких, сколько денег, что готовить на завтрак, обед, ужин. Нам помогал колхоз. Мы устанавливали дежурства по школе, по кухне, распределяли, кому мыть полы, кому чистить картошку и т.д. Я, конечно, злоупотреблял своим положением диктатора и моя комната была освобождена от дежурств и нарядов. Жило нас там 50 человек. По вечерам мы устраивали танцы на первом этаже, приносили свои пластинки. Вместе с нами в школе на первом этаже жила молоденькая учительница биологии, только что приехавшая в село по распределению.

 

Мы с другом Геной Дмитровым из Карманово любили по вечерам заходить к ней, попить чаю. Оказалось, что она лейтенант. Хвасталась иностранным белым шарфом, который якобы нельзя порвать, но мы с Геной взяли и порвали его. Чего хотели доказать? Не знаю, а у биологички выступили слезы. Ее звали Татьяна Ивановна Коляда. По вечерам на втором этаже было шумно и весело. Иногда так, что приходил кто-нибудь из учителей наводить порядок и всех успокаивать.

 

Однажды меня переодели девочкой, сделали высокую грудь, надрали волосы (я имел большую шевелюру, в отличие от сегодняшнего дня), сделали прическу. Я ходил по девичьим комнатам, смеялись, дурачились, шутили. За мной толпа ребят. И все бы ничего, но пришла проверить порядок старая и подслеповатая учительница. Зайдя в шумную комнату девчонок, где были все и ребята и девчата, она выгнала ребят, а девочек попросила задержаться. Черт меня дернул с ними остаться. Я полулежал на кровати. Учительница начала читать девочкам нотацию, начала рассказывать о том. чего от них добиваются ребята и что с ними, девочками, может произойти при таком легкомысленном поведении. Она не стеснялась в разговоре, сыпала всякими словами. Девчонки хихикали и прыскали в кулаки, оглядываясь на меня. Учительница не понимает такого несерьезного отношения к ее словам. Потом глядит на меня, не узнает, но кто-то выдает меня.

 

 

Меня исключают из школы, потом, правда, в школе восстанавливают, (в советское время все должны были получить среднее образование),но из интерната выселяют.

 

 

Отец снимает мне квартиру рядом со школой. Я живу вместе с двумя стариками. Старички часто выпивают. Однажды они рано легли спать и рано закрыли вьюшку печки-«грубки». К утру все угарели. Очнулся я в чужом доме со шприцем в руке и мокрыми слипшимися волосами. «Скорая» откачивала меня. Потом была Михайловская больница, откуда я на другой день сбежал.

 

Стал ходить в школу 10 км пешком., весной – пересел на велосипед.

Сильнейшие морозы. В школе лопнули батареи. Занятия отменили. Но учеников из школы не отпускают, на улице сильнейшая метель. Нам хочется домой. Пишем расписки и идем домой. Сначала мы шли по тракторному следу сквозь метель, ориентируясь на лесопосадку. Но потом след стал забирать в поле и пришлось с него свернуть. Я и несколько девчонок заблудились.

 

Метель, быстро стемнело. Я предлагаю возвращаться к тракторному следу по своим следам, но девчонки устали, сначала они растягиваются, потом садятся отдыхать. Поднять их и заставить идти трудно, они плачут. Будь я один, я тоже бы сел и с места не двинулся. А перед девчонками было стыдно. Сверхнечеловеческими усилиями я толкаю и тормошу их, кого-то бью по лицу, заставляя встать и идти, идти неважно куда, лишь бы не замерзнуть. Вглядываюсь в кромешную тьму, пытаясь угадать, где нахожусь. Впереди забрезжили, то появляясь, то исчезая, огоньки Еще не веря в удачу, кричу девчонкам, но они утверждают, что ничего не видят, никаких огоньков, от отчаяния они уже не видят ничего. Я пытаюсь кого-то тащить, мы теряем свои сумки. Я злюсь, что мне не хватает сил, я падаю и плачу, от злости на девчонок, на самого себя, на свое бессилие, глядя на манящие и недосягаемые огни. Они рядом. Девчонки больше не встают..

 

Я бросаю их и что есть сил бегу на огни. Только бы добежать, а за девчонками пришлю помощь. Или мне кажется, что я бегу. Там впереди колхозный свинарник и конюшни. Это они светятся и манят. Там мой отец работает на запарнике, варит корм для свиней. А может и не было огней, а только надежда и желание увидеть огни? Я добираюсь до него. Здесь тепло и светло. Но надо идти за девчонками. Отец с большим даймоновским фонарем быстро находит всех, мы с ним таскаем их в запарник. Оказывается мы не дошли всего метров 200-300.. В тепле мы быстро приходим в себя. Смеемся над своими страхами. И вообще в то время мы были оптимистами. Большими оптимистами. Сейчас бы мне тот оптимизм! Хотя дома нас очень сильно ругали.

 

Продолжение следует…