Ради тебя глава 3

 * * *
 В понедельник на работе меня ожидало два сюрприза: букет белых хризантем на столе от Максима Павловича и свернутый в четверо листок в клеточку с посланием от Ирины Петровны Щепкиной, которая от лица всего педколлектива обвиняла меня в безнравственном и безрассудном поведении, стыдила и приказывала немедленно прервать все отношения с директором во избежание крупных неприятностей, каких именно, она не указывала.
 Я отнесла и положила это письмо на стол Максиму Павловичу. Он прочел его, порвал и выбросил.
- Не обращайте внимания, душа моя, - сказал он мне.
Я так и сделала.
 Щепкина думала, что я наброшусь на нее с кулаками, а я ходила мимо нее, как ни в чем ни бывало. Ее это злило ужасно. И я еще раз убедилась в том, что привычка не обращать внимание иногда очень помогает!

* * *
 Сама не знаю, как я дожила до завтрашнего дня. После уроков я бросилась в парикмахерскую, где мне красиво уложили волосы.
Едва свернув за угол своего дома, я увидела огромную машину Вадима. Мне хотелось кричать и прыгать от счастья. Открыв дверь, у порога меня встретили уже знакомые белые кроссовки. Из кухни выглянула Валентина Олеговна.
- Что это вы такая счастливая? Пятерку что ли получили?
- Ага! – весело кивнула я.
- Ну, и то радость, коль другой нетути…
- А где Нина? – зачем-то спросила я.
- Да, где ж ей быть-то? В своей комнате ненаглядного мужа облизывает. На один день приехал, завтра уезжает, слава тебе, господи!
 Улыбка тут же исчезла с моего лица, и я, понурив голову, поплелась к себе. «Всего на один день!» - вертелось у меня в голове. Значит, завтра он уезжает и опять неизвестно когда вернется.
 Я долго не раздевалась, боясь испортить прическу. Несколько раз выходила на кухню, в ванную, топталась в коридоре… Мне хотелось, чтобы он увидел меня красивой, но ни Нина, ни Вадим из своей комнаты так и не вышли.
 Злая и обиженная, я переоделась, смыла макияж, проверила стопку тетрадей, пока не начала клевать носом, и легла спать.
 Я увидела его только утром, когда шла вся заспанная, лохматая, с полотенцем на шее в ванную умываться. Закон подлости в действии! – подумала я.
Вадим стоял одетый у дверей, держа в руке нагруженную сумку. Он скупо ответил на мое приветствие, и тут же забыл обо мне.
- Нина! – кричал он в глубь квартиры. – Ну, что ты там возишься? Давай быстрее!
 Я слушала его голос, сидя на краешке стиральной машины в ванной.
- Чего это ты такой злой с утра? – бубнела Нина хриплым спросонья голосом.
- Да, потому, что почти всю ночь не спал. Ты же окно оставила открытым, комары меня заели до смерти!
- Какие комары? Уже холодно!
- Не знаю, всю ночь зудели над ухом, я весь в комариных инъекциях.
- В чем? – не поняла Нина, а я в ванной засмеялась тихонько.
- Искусанный весь, - перевел Вадим Нине непонятное слово. – Ладно, я пошел!
Нина начала хныкать.
- Перестань, зайчонок! Успокойся, слышишь? – утешал ее он.
Я слышала звук поцелуев на прощанье.
- Беги уже! – недовольно подключилась Валентина Олеговна.
- Ну, до свиданья! Не скучайте без меня, скоро приеду на целых две недели! – сказал Вадим громче обычного, и я подумала, что он хотел, чтобы и я это услышала. А может, мне просто так показалось, но, на душе стало легче.

 * * *
 С отъездом Вадима моя жизнь становилась все невыносимее.
Меня ненавидели почти все учителя, за исключением трех человек, с которыми я общалась. Все старались сделать мне гадость, настраивали против меня учеников, короче говоря, выживали. Щепкина продолжала мне угрожать, делая это при учениках, которые несмотря ни на что уважали меня и ценили. Я старалась делать вид, что мне на всех наплевать, но иногда это было просто невыносимо. Когда ты заходишь в набитую учителями учительскую, и все замолкают, глядя на тебя ненавидящим взглядом, хочется провалиться под землю. Однажды у меня не выдержали нервы и я, прямо на перемене разревелась навзрыд в женском туалете. Я сидела на корточках, спрятав лицо в ладони, и внезапно вошедшая туда Раиса Федоровна Дынник сначала приняла меня за ученицу.
- Да, бог с вами, Любочка, поберегите нервы! – запричитала она, поднимая меня с пола и прижимая к себе. – Вы же сильная, я знаю. Перетерпите…
- Я терпела, нет больше сил! – рыдала я. - Не могу больше! Я уйду!
- Ни в коем случае, Любочка! Послушайте меня. Они ведь только этого и добиваются! Не дайте им отпраздновать победу! Их много, я понимаю, но и вы не одна. Надо бороться!
 Я отрицательно качала головой.
- Надо, Любочка, надо! Это сложно, но надо! Вы всегда сможете найти поддержку у меня, а главное – у того, кого вы любите.
- Кого вы имеете в виду? – я посмотрела на Раису Федоровну ошарашено.
- Редникова, кого же еще?!
- Господь с вами, Раиса Федоровна! Между нами никогда ничего не было, и быть не может, я клянусь вам!
- Я вам верю, Любочка, но им-то этого не докажешь. Вы должны выстоять, во что бы то ни стало! Вы же еще совсем молодая, вам жить да жить, а вы уже на карьере крест ставите! Это же – бабы!!! Вы понимаете о чем я говорю? Им рот не заткнешь. Они все старые девы, или разведенные, а Редников-то холостой. Они друг другу за него глаза выцарапывают, а он вас выбрал, вот они и бесятся.
- Но, как же можно работать в коллективе, где тебя все ненавидят?
 Раиса Федоровна вздохнула тяжело.
- Не отступайте, нужно и через это пройти. Это еще не самое страшное. Терпите…
Общайтесь со мной, с Ларисой Ковалевской. Кстати, и ей поначалу было не сладко, но она же выдержала, и она победила!
- А что, у них с Редниковым что-то было?
- Не знаю, Любочка, я в чужие дела не лезу, так что, собирайтесь с силами, утрите слезы и включайтесь в работу.
- Спасибо вам, Раиса Федоровна!
 Пронзительно прозвенел звонок.
- Пора, - сказала Раиса Федоровна и, оставив меня, ушла.
 Я вытерла глаза и нос, привела себя в порядок и отправилась на урок.
Мои ученики уже сидели в классе, кто на столе, кто за столом. С моим появлением они заняли свои места и прекратили разговаривать.
Этот девятый класс «В» я любила больше всех. Они и учились не плохо и ребятами были хорошими. Лидером и любимцем всех девчонок у них был Олег Баратынский – двухметровый красавец с обворожительной улыбкой. Отец у него был известный в городе травматолог, заведующий травматологическим отделением городской больницы, а мать –
заместитель начальника областного управления здравоохранения. Старшая сестра Олега училась в Америке, и он, уже заранее предвидя свое будущее, с особым энтузиазмом налегал на изучение английского языка.
 У него были свои личные дорогостоящие учебники, разговорники и даже сейчас, учась в девятом классе, он знал английский лучше меня. Поэтому к урокам в их классе я всегда очень тщательно готовилась. Со мной Олег общался только на английском языке.

 Сейчас я задала им письменное задание, а сама, подперев рукой голову, глядела в окно, за которым простирался большой школьный стадион.
Я прокручивала в голове недавний разговор с математичкой Дынник, и мне было немного странно от того, как уверенно убеждала она меня во всем, будто делала это уже не в первый раз. Неужели у Ларисы Ковалевской с Максимом Павловичем было что-то? На душе было немного гадко. Неужели он был с ней так же искренен, так же нежен? Чушь какая! Я вспоминала его робкие прикосновения ко мне, нежные и полные любви взгляды и то, как мы долго целовались с ним в чужом домике под шум дождя, и шашлыки на даче, и наш первый кофе у него в кабинете… Неужели все это – не более чем притворство? Как обидно! Хорошо еще, что меня хоть не угораздило влюбиться в него! Да, хотя, что хорошего? Он-то хоть рядом, а Вадим вообще неизвестно где, да еще и чужой муж.

 В раздумьях я не заметила, как пролетел урок. Мои ребята сложили мне на стол свои тетради и начали выходить из класса.
 К Максиму Павловичу я в тот день не зашла ни разу. Не заходила я к нему и в последующие дни. Я вообще решила порвать с ним все отношения. Во всяком случае, мне так хотелось
 * * *
 Дома творились страшные вещи. Нина гуляла на полную катушку!
Самое поразительное то, что она наплевала на всех – и на меня, и на свою мать. Валентина Олеговна закрывала на все глаза, а я ее просто презирала. Я представляла, как эта тварь, лицемерка и обманщица будет вешаться на шею ни о чем не подозревающему Вадиму, целовать его и визжать от радости.
 Однажды в пятницу Нинин любовник Муха заявился к нам прямо домой.
Я слышала из своей комнаты, как Нина сначала возмутилась его приходу, а потом, провела его в спальню, где он и остался ночевать.
Я столкнулась с его заспанной физиономией утром, когда тот, в одних плавках, шествовал в туалет. Он как-то испуганно поздоровался со мной и поспешил скрыться за дверью. Когда я через некоторое время вошла на кухню, то застала Нину и Муху целующимися. На ней был полупрозрачный пеньюар, надетый на голое тело, на нем – все те же зеленые плавки. Они бы, может быть, и не заметили бы меня, но я нарочно привлекла их внимание, громко сказав «Ох, простите, что помешала!».
Нину словно током шибануло. Она оттолкнула Муху и попыталась что-то сказать мне в свое оправдание, но я уже скрылась за дверью своей комнаты.
 Теперь я твердо решила обо всем рассказать Вадиму. Не знаю, имела ли я на это право, но я очень сильно любила этого человека. Я ощущала это каждый день, каждую минуту. Может быть, я поступила бы подло, но в тот миг я думала не о Нине, а о себе.

 Я сидела на кровати, прижав к груди моего любимого маленького беленького песика, которого купила тогда с Ниной на рынке. Эта игрушка всегда болталась в моей сумке, или висела на трюмо.
 Поздно вечером в мою дверь постучали. Я уже знала, кто это.
Едва Нина вошла в комнату, как тут же разревелась. Очевидно, она выбрала такую тактику, чтобы разжалобить меня. Я смотрела на нее с пренебрежением. Было даже немного смешно.
- Я вас умоляю, Люба, вы же ничего не скажете Вадиму? Мы же с вами женщины!
 Нина присела на край кровати и взяла мою руку.
- Ради всего святого, не говорите ничего моему мужу! Вы разобьете мою жизнь! Он… Он не вынесет этого, вы слышите? Он убьет себя!
 Я молчала. Ах, если бы в тот миг я послушалась ее, поверила ее словам…
Если бы я знала, что все может произойти так, как предостерегала она меня, но я не придала словам Нины особого значения и поступила так, как сочла нужным.
 Нина еще долго умоляла меня молчать, но ее поведение меня не трогало.
- Скажите, Нина, зачем вам все это нужно? – спросила я. – У вас прекрасный, любящий муж. На кого вы готовы его променять?
- Вадима я ни на кого не променяю!
- Тогда к чему все это? – недоумевала я.
- Вам легко рассуждать! – вспыхнула она, поднявшись с кровати. – А вы попробуйте жить так, как я! Его месяцами дома нет, а я же женщина!
- Вы знали за кого выходили замуж!
- Не знала!
- Да, кем бы он ни был, Нина, если вы его любите, то не должны так поступать!
- Я не просила вас давать мне советы, я лишь прошу ничего не говорить Вадиму. Как женщина женщину прошу!
- Я вас не понимаю! – открестилась я, чувствуя, что наш разговор перерастает в ссору, а этого мне меньше всего хотелось.
- Хотите, я заплачу вам за то, что бы молчали? – грубо крикнула Нина.
- Боюсь, у вас не хватит денег! – ответила я.
- Сколько же вы хотите? – удивилась Нина, подперев кулаками бока, как заправский торгаш.
Я, улыбнувшись, тяжело вздохнула.
- Ну, что же вы молчите?
 Глядя на Нину, я не понимала: правду она говорит, или смеется?
- Нина, пожалуйста, уйдите! Я прошу вас!
- Я не уйду, пока вы не пообещаете мне, что будете молчать.
- Ничего я вам обещать не буду! Да и вам самой, не стыдно ли будет смотреть ему в глаза?
 Нине не понравились мои слова. Она опустила голову и покраснела, но потом, вдруг снова, воззрившись на меня взглядом волчонка, сказала слова, которые всю жизнь не будут мне покоя.
- Тогда учтите, если с ним что-то случится, виноваты будете ВЫ! – и Нина ткнула в меня своим маленьким наманикюренным пальцем.
- Изменяете ему вы, а не я! – грубо ответила я и, открыв дверь, заставила ее выйти.
 Я знала, что теперь она будет смотреть на меня другими глазами. Теперь она будет бояться меня по настоящему.

 * * *
 Максим Павлович вызвал меня к себе через секретаршу.
У меня не было урока, и я просто сидела на подоконнике в классе и жевала кукурузные палочки. Едва я вошла к Максиму Павловичу, как тот поднялся из-за стола и поспешил ко мне, что бы поцеловать мою руку.
- Ну, зачем же? Не стоит, - слегка равнодушно пресекла его я.
- Почему не заходите ко мне, Любочка? Что-нибудь случилось?
- Нет, просто много работы. Да и, честно говоря, надоело быть притчей во языцех.
- Я вас не понимаю? – удивился Редников.
- Ну, что же здесь непонятного? Наши с вами косточки перемывает весь педколлектив.
Со мной, кроме Дынник, Ромы Ласточкина и Ларисы Ковалевской, никто не разговаривает. Едва я появляюсь в учительской, как все сразу замолкают. Щепкина каждый день пишет мне угрожающие письма, вы же их читали… Настраивает против меня детей, оскорбляет в их присутствии. Да, я сильный человек, но, скажите, ради чего я должна все это терпеть?
- Подождите, душа моя…
- А чего ждать-то? Пока мне на спину незаметно прицепят вывеску «Директорская шлюха»? Именно так именует меня в своих письмах Щепкина. Я – молодой, грамотный специалист, и хочу спокойно работать, а не выслушивать гадости за спиной от ваших поклонниц.
 Редников смотрел на меня какими-то удивленными и одновременно несчастными глазами. Он не ожидал от меня такого.
- Тем более, - продолжала добивать его я, - вы всегда сможете переключиться на кого-нибудь другого, на Ларису Ковалевскую к примеру… Тоже молодая. Да, ну что вам говорить, вы же ее знаете гораздо лучше меня, не так ли?
- Господи! Люба, о чем вы говорите? Да, как вы вообще могли подумать такое?! Лариса – моя соседка, я знаю ее очень давно. И вы могли подумать, что между нами что-то было? Какая глупость!
- А откуда вы знаете, что я подумала? – хитро сощурившись, спросила я, чем, видимо, немного рассмешила и одновременно успокоила его.
- Это написано на вашем лице, Люба! Так вот, чтобы между нами больше не было никаких недомолвок и подозрений, я вам скажу вот, что: никогда и ни с кем из нашего педколлектива у меня ничего не было! Верите мне?
 Я, глядя в его глаза, кивнула. Максим Павлович подошел к своему столу, достал что-то из ящика, и продолжил:
- А сегодня я собирался поговорить с вами серьезно!
Редников сунул мне в руку какую-то коробочку. Я открыла ее и увидела золотое колечко
с сердечком из переливающихся камешков.
- Люба, я прошу вас стать моей женой! Тогда все закроют рты, и мы с вами будем жить спокойно и счастливо.
 Я удивленно посмотрела на него.
- А другого выхода из создавшейся ситуации вы не видите?
- Нет, не вижу. Это – все, что я могу и хочу для вас сделать.
- Спасибо, вы очень великодушны!
- Не нужно, Люба, не смейтесь! Я не хотел ничем вас обидеть! Я представляю, с моей стороны все это выглядит, как подаяние, но это не так. Я очень люблю вас! В последнее время в моей жизни появился какой-то стимул. Я иду на работу с радостью, что увижу вас! Не отказывайте мне, я прошу вас! Подумайте…
 Я положила коробочку на стол.
- Спасибо, Максим Павлович, но… Я никогда не смогу выйти за вас замуж! Это невозможно!
- Ну почему? – взмолился он, и мне на минуту показалось, что сейчас он бухнется передо мной на колени.
- Потому, что я люблю другого человека.
 Редников некоторое время молчал, глядя вниз, потом, положив ладонь на мое плечо, грустно сказал: «- Мне очень жаль, Любочка! Простите меня…».
- Перестаньте, мне не за что прощать вас! Вы замечательный человек, Максим Павлович! Я всегда буду вашим хорошим другом.
- Спасибо, Любочка! – ответил он.
 Больше на эту тему мы с ним не разговаривали.

 * * *
 В пятницу, возвращаясь с работы, я увидела у подъезда машину Вадима.
Я почувствовала что-то странное: и радость и страх, и желание и боль…
Я знала, как боится меня Нина, как страшится моего прихода.
С порога я увидела туфли и кожаную куртку Вадима.
- Хозяин приехал! – вместо приветствия встретила меня Валентина Олеговна.
– Вы за ноябрь месяц со мной рассчитаетесь?
- Ой, подождите еще недельку, хорошо? – взмолилась я.
- Да чего ж тут хорошего-то? Может, и подожду, кто его знает?
 Пройдя по коридору к двери своей комнаты, я вдруг ощутила запах каких-то сердечных капель.
- А что, - спросила я Валентину Олеговну, - кому-то плохо?
- Нинке. Что-то с сердцем у нее. Вадим доктора вызвал, сейчас приедет… А может и не приедет, хрен его знает! - ответила она и вздохнула.
 Я вошла к себе и стала раздеваться.
- Ай, да Нина! – думала я. – Небось, нарочно придумала.
 Врач действительно приехал. Я слышала, как он отвечал на вопросы Вадима.
- Это серьезно, доктор?
- Я думаю, нет. Она просто сильно переволновалась, или чего-то напугалась… Дайте ей успокоительного, я там выписал рецепт, побудьте с ней, пусть немного поспит и, даст бог, попустит… Главное для нее – спокойствие!
- Спасибо, доктор!
- Не стоит. Счастливо вам оставаться!
 Потом Вадим бегал в аптеку, докладывал теще, какие купил лекарства…
Я не выходила. Ему было не до меня, он был действительно обеспокоен болезнью Нины.
 Я столкнулась с ней поздно вечером. Она шла, сгорбившись, держась одной рукой за сердце, другой за стенку, тихонько постанывая, искусно изображала из себя тяжело больную. Надо сказать, это получалось у нее неплохо. Бледная, с опухшим не накрашенным лицом, в каком-то длинном махровом халате, она действительно походила на сердечницу.
- Молодец! – подумала я. – Пять баллов!
- Нина, как вы себя чувствуете?
- Плохо! – дерзко ответила она. – У меня был сердечный приступ, вы знаете?
- Да, - кивнула я участливо. – Вы, наверное, переволновались, ожидая мужа?
 Нина со злостью зыркнула на меня, прищурив глаза и поджав губки.
Мы вместе с ней зашли на кухню, я – приготовить себе кофе, Нина, корчась, пыталась отрезать себе кусок батона, но нож у нее «от слабости» падал.
- Нина!
 Я вздрогнула, услышав голос Вадима. Он стоял в дверях в белых спортивных брюках, обнаженный по пояс. Я просто обомлела! Я потеряла дар речи! Какое у него было красивое, загорелое, гладкое тело… Таким я себе его и представляла. Меня бросило в жар, щеки и уши запылали огнем. Вадим, казалось, не замечал меня. Он обращался к Нине.
- Зачем ты поднялась? Тебе же плохо! Иди, сейчас же ложись!
- Я хотела сделать себе бутерброд, - по-детски плаксиво сказала Нина.
- Ты хочешь кушать? Иди в комнату, я тебе сейчас все принесу.
 Нина отложила нож, демонстративно поцеловала Вадима и удалилась.
Только после этого, он наконец-то обратил на меня внимание.
- Добрый вечер, Люба! Простите, я, кажется, не заметил вас.
Я тихонько ответила ему, размешивая кофе в турке.
- Надо же, какая неприятность, Нина вдруг заболела! – сокрушался Вадим, намазывая маслом кусочки мягкого батона. – Это все из-за моей дурацкой работы! Я свою жену практически не вижу. Она всегда так переживает, волнуется за меня, бедный мой человечек!
 Слова Вадима действовали на меня убийственно! Как же мне хотелось раскрыть ему глаза на этого «бедного человечка»! Меня буквально распирало!
 Вадим подошел к плите, чтобы вскипятить чайник, и оказался совсем рядом со мной. Боковым зрением я любовалась ним. У него было отличное телосложение: плоский, гладкий живот, крепкие мускулы. Я сгорала от желания поцеловать его, почувствовать вкус его губ, запах кожи. От этого мне становилось дурно. Покончив с приготовлением ужина, Вадим поставил чашку и тарелку с бутербродами на поднос и ушел, оставив меня в одиночестве допивать свой остывший кофе.
 Дверь своей комнаты на ночь я не заперла на замок, но… никто ко мне не стучался. Мне снилась мама, мой дом, моя подруга детства Аленка с двумя смешными косичками, с которой мы перед моим отъездом поссорились. А вышло все, в сущности, из-за пустяка. Я долго выбирала ей ко дню рождения подарок, и наконец-то остановилась на прелестном альбоме для эскизов. Он был в красивом переплете, с прекрасной финской бумагой внутри (Аленка очень хорошо рисовала, ее работы даже выставлялись на городских и областных выставках). Я с любовью купила этот альбом за приличные, кстати, деньги, красиво упаковала его, и подарила ей. Она была безумно рада. Но, каково же было мое удивление и негодование, когда я, придя к ней дня через три, увидела, как ее трехлетний племянник Сашка,
сидя в зале на ковре, жестоко давя фломастером, вырисовывал в этом альбоме каких-то никому не нужных чертиков. Мое сердце обливалось кровью, а Аленка, улыбаясь, сообщила мне, как ни в чем не бывало:
- Ты знаешь, Любаша, твой подарок пришелся как нельзя кстати! Он так понравился Сашеньке, что просто уму не постижимо! Он даже с ним спал! Ты представляешь?
- Представляю, - грустно ответила я. – Я отвалила за него половину материной зарплаты, чтобы в нем рисовал каракули твой любимый племянник.
- Ну, что ты, Люба! Как можно? Это же ребенок! Я пыталась у него забрать, но он так расплакался!
- Да, ладно, - отмахнулась я. – Пусть рисует, может из него вырастет Пикассо…
 Из дома Аленки я вышла с горьким осадком на душе. Настроение было отвратительное. Больше мы с ней не виделись.
 А сегодня ночью она приснилась мне, и я, сидя сейчас на кровати, вспомнила тот случай, и мне снова стало жаль и тех денег и тот альбом. Я тогда еще не знала, что и весь день у меня будет дурацким.