Ради тебя глава 13

* * *
 Я чуть не проспала на работу. Когда я вбежала в офис, Барковский уже стоял возле моего стола и просматривал мой ежедневник.
Увидев меня, он бросил его назад в верхний ящик.
- Доброе утро! – ехидно сказала я. – Что вы ищете в моем блокноте?
- Потерял визитку Ламаускаса из Проминвестбанка. Думал, у тебя его телефон записан, мне нужно ему позвонить…
- Я телефоны в ежедневник не записываю, - огрызнулась я, и покопавшись
в сумочке, достала из визитницы визитку Ламаускаса.
- Вот, возьмите! Хотя, мне кажется, в моем ежедневнике вы не ее искали…
- Не язви. Мне действительно нужно позвонить в Проминвестбанк.
Что вчера вечером делала?
- Гуляла с собакой, купала Вадима, стирала белье…
- Сегодня будешь купать меня, - идиотски улыбнувшись, Барковский ушел в свой кабинет.
 В течение дня три раза звонили из Швеции.
Какой-то Дэвид Хадсон. Говорил на ломанном русском с чудовищным акцентом. Когда я спросила у него, знает ли он английский, тот радостно закричал в трубку:
- Yes! Yes it this!
Мы поговорили с ним, оказалось он давно знает Барковского, несколько раз был в нашем городе вместе со своими коллегами.
К сожалению, Хадсон застал Владимира Сергеевича, лишь позвонив в третий раз около 16.00.
- Привет, Дэвид! – заорал в трубку Барковский и сел на край моего стола.
 В их разговор я не вникала. Я убирала со стола бумаги, складывала папки в шкаф. Мое внимание привлек лишь последний диалог:
- Да я не женат, Дэвид! Зато у меня есть ТАКАЯ секретарша!!
Да-да, та, которая с тобой разговаривала. Ее зовут Любовь. Ах, вы уже познакомились? Ну, еще бы! Она отлично говорит по-английски.
 Барковский обнял меня свободной рукой за талию и притянул к себе.
- На счет твоего предложения, Дэвид, пока ничего сказать не могу.
Надо все обдумать. Да, да, все понял! О’кей, Дэвид! Гуд бай!
 Положив трубку, Барковский обнял меня теперь уже обеими руками.
Затем, зарычав, принялся, дурачась, кусать меня за шею.
- Перестань, - оттолкнула его я.
- Ну, наконец-то, ты меня обратилась ко мне на «ты»!
Чего это ты сегодня такая злая весь день? Обиделась, что я в твой стол залез?
- Да ну, пустяки! Ничего я не злая. Вам показалось…
- Ну вот, опять на «вы»… Когда ты перестань мне выкать?
- Не знаю… привычка.
- Знаешь, кто это звонил? – радостно спросил Барковский.
- Знаю, какой-то Дэвид Хадсон. Он уже три раза звонил.
- Да не какой-то, это мой хороший друг! Приглашает нас с тобой в Стокгольм. Поедем?
- А я-то тут при чем? Он меня совсем не знает.
- Дурёха ты моя! - Барковский нежно поцеловал меня в шею. – Он меня приглашает с женой, а так как жены у меня нет, а есть секретарша, которую
я безумно люблю, значит, мы едем вместе! Отрицательного ответа я не принимаю! Едем на две недели, а там посмотрим.
- Есть шанс уехать туда на ПМЖ. Ты как на это смотришь?
- Отрицательно! – высвободилась я из объятий Барковского.
- Ну, ты не спеши, время еще есть подумать, а вот на две недельки мы с тобой обязательно съездим!
- Две недели - это много, я не смогу оставить Вадима так надолго.
- Ну, ведь, с ним же будет Валентина Олеговна.
- Это некрасиво, я и так почти все на нее взвалила. Она, в конце концов, не обязана мне помогать. Она мне никто.
- Ну, давай наймем сиделку, я заплачу сколько надо?
- Нет. Я смогу поехать только на неделю.
- Это ты сейчас так говоришь! Ты увидишь, какая там красота и возвращаться не захочешь, это я тебе гарантирую. Это тебе не твой Котовск.
- Ладно, я подумаю…
- А что думать? У тебя загранпаспорт есть?
- Есть. Вы же сами заставили меня его сделать, когда на работу принимали.
- Да, я забыл. Ну, значит, все в полном порядке. Я оставляю вместо себя заместителя, заказываю билеты, и на следующей неделе мы улетаем.

 * * *
 Перед отъездом я заскочила в салон к Андриане, сообщила ей о своем отъезде. Она пожелала мне удачи и попросила позвонить, когда вернусь.
Я долго не могла расстаться с Вадимом. Он сидел в инвалидной коляске посреди коридора, а я стояла перед ним на коленях, обняв его ноги, и плакала.
- Да не переживай ты так! – успокаивала меня Валентина Олеговна.
Мы обе слышали, как сигналил за окном Барковский, но она переживала даже больше чем я, беспокоилась, что опоздаю.
- Беги, беги уж… Ничего с нами не станется! Езжай с богом!
 Я обнялась с ней, с Каиром, поцеловала Вадима и умчалась, унося с собой вкус его губ.
 Надо сказать, Барковский оказался прав!
Стокгольм потряс меня! Я была просто в восторге! Мне нравилось здесь все!
Мы действительно пробыли там почти две недели и возвращаться, честно говоря, не хотелось, если бы меня не ждала дома моя любовь.
Все две недели мы жили в двухэтажном особняке Дэвида Хадсона.
Дом у него был потрясающий, с огромным садом и фонтаном.
Мы с ним очень подружились. Он оказался толстым, не высокого роста, но очень приятным человеком. Я ему тоже понравилась.
Я накупила столько подарков Вадиму и Валентине Олеговне!
Я звонила им несколько раз, интересовалась, все ли в порядке.
Везла я сувенир и для Андрианы. Я очень скучала по ней.
Себе я купила кучу всяких безделушек и две пары туфлей.
 Прощаясь, Дэвид приглашал нас приехать еще раз, и действительно уговаривал выехать в Стокгольм на ПМЖ.
 Когда я отдавала подарки Валентине Олеговне, она расплакалась от счастья. Было видно, что и она и Вадим ужасно скучали по мне.
Вадим уже сам поднимался с кровати и с кресла, мог сделать несколько неуверенных шагов, опираясь на чье-нибудь плечо.
 Но, дома меня ждало очень неприятное известие.
Уже поздно вечером, когда я собиралась лечь спать, Валентина Олеговна, ничего не сказав, сунула мне в руки местную газету.
В нашей с Вадимом комнате я присела на кровать и, включив торшер, раскрыла газету. Пробежав глазами по страницам, я долго не могла понять, что же должно было заинтересовать меня, пока не наткнулась на колонку некрологов, обведенных черной рамкой. Прочитав один из них, я опустила руки, и газета упала на пол. Умер доктор Князев.
По всему телу у меня пробежали мурашки. Какой ужас!
Каким бы нагловатым, черствым и принципиальным не казался мне Князев, как врач, он был непревзойденным суперпрофессионалом! Он вернул к жизни моего любимого человека. Такие люди рождаются 1 раз в столетие.
Как обидно и больно, что я никогда больше не увижу его, не смогу посоветоваться с ним, поговорить… Больше не нужно ездить к нему каждый месяц пятнадцатого числа. Его больше нет!!! Я сидела, тупо глядя на лежащую у моих ног газету.
Вадим не спал, он смотрел на меня, потом легонько коснулся моего голого колена.
- Вадик, умер доктор, который спас тебе жизнь! – сказала я ему.
Боже мой, как жаль! Скольких людей он мог еще спасти…
 Я уткнулась лицом в грудь Вадиму и заплакала.
Он стоял у меня перед глазами, этот маленький тщедушный человек с ленинской лысиной и бородкой, уверенный в себе, бодрый, нервно расхаживающий взад вперед по своему кабинету…

 Мы с Барковским съездили на Тарасовское кладбище и побывали на могиле Князева. Свежий холм был весь завален венками и цветами.
Он смотрел на нас с большой черно-белой фотографии, перевязанной траурной лентой своим хитроватым взглядом, и мне вдруг показалось, что он сейчас где-то рядом и видит нас. Я присела на корточки перед могилой, положила большой букет красных гвоздик.
- Спасибо вам за все, доктор! – сказала я. – Я никогда вас не забуду!
 Следом за нами к могиле подошли еще три пожилых женщины с цветами.
Я утерла набежавшие слезы и, взяв Барковского под руку, пошла по аллее вниз. Раньше в своем городе я любила бывать на кладбище, бродить вдоль аллей, читать надгробия… Если у меня были какие-то неприятности, что-то не складывалось, я шла туда. Я там почему-то успокаивалась, и все проблемы потом решались сами собой. Там была совершенно другая атмосфера, атмосфера умиротворенности и спокойствия. Но сегодня здесь я долго находиться не могла, было очень тяжело.
 * * *
 Вечером, что бы хоть как-то успокоиться, я позвонила Андриане, сообщила, что я уже вернулась из Стокгольма и предложила ей встретиться где-нибудь подальше от центра города. Она без лишних слов согласилась.
Через час мы уже сидели с ней за столиком в маленьком ресторане «Элегия», находившемся на проспекте Кутузова. Это было в часе езды от центра, и я была уверена, что Барковский нас здесь не увидит.
 Андриана была сегодня просто восхитительна.
На ней была белая блузка с распахнутым воротом и черные блестящие брюки в обтяжку, выгодно подчеркивающие ее превосходную фигуру.
Гладко зачесанные черные волосы, как всегда были собраны в высокий хвост и спадали на плечи роскошными волнами.
 Я же сегодня выглядела не лучшим образом, была расстроена и бледна.
- Что будем пить? – спросила Андриана. – Снова текилу?
- Лучше коньяк.
- Какой? Армянский, греческий?
- Мне все равно.
 Пока несли коньяк и закуску, я хотела подарить Андриане сувениры из Стокгольма – фарфоровую статуэтку и подсвечник ручной работы в виде
танцующей женщины.
- Какая прелесть! – изумилась она. - Спасибо, мне так приятно, что ты обо мне не забыла! Ну, как Стокгольм, понравился?
- Очень! Ты знаешь, есть возможность уехать туда на ПМЖ.
 - Это супер! Ну и что же ты решила?
- Пока ничего. Я вряд ли соглашусь, меня здесь слишком многое держит.
- Не буду тебе ничего советовать, только смотри, чтобы потом не жалела.
 Нам принесли коньяк, и Андриана разлила его по рюмкам.
Чокнувшись, я выпила обжигающий напиток и почувствовала приятное тепло внутри.
- Ты сегодня какая-то грустная, что, у тебя неприятности?
- Да, можно так сказать… Просто умер один хороший человек.
 Андриана сочувствуя, покачала головой.
- Ты знаешь, я бы тоже с удовольствием уехала из этого города…
Мне так здесь все надоело: и салон и разные ничтожества, которые меня окружают и эти тупые лица вокруг…
- А почему ты не уедешь в Париж? Я так поняла, у тебя есть такая возможность, или я ошибаюсь? Ты же такой профессионал!
- Там таких, как я – пруд пруди, - вздохнула Андриана. – Это для нашего города я престижный стилист, парикмахер, а там…
 Я вдруг почему-то оглянулась назад и увидела двоих парней, входивших в ресторан. Один из них был в красной футболке и белых джинсах, а второй… Второй был Дима, водитель Барковского.Меня словно током шибануло. Они направлялись в нашу сторону.
Увидев мое перепуганное лицо, Андриана поинтересовалась:
- Ты что, знакомого увидела?
- Водитель Барковского, - уныло ответила я, прикрывая лицо рукой.
- Ну и что? Чего ты прячешься?
- Он может рассказать Владимиру Сергеевичу, что видел нас здесь.
- Барковский запрещает тебе бывать в ресторанах?
- Нет, просто… Ну, в общем, он не хочет, что бы мы общались.
 Андриана взяла длинную сигарету, щелкнула зажигалкой.
- Тогда почему ты попросила меня прийти сюда? Я не понимаю…
И чем он объясняет свое нежелание видеть нас вместе?
- Ничем. Он не хочет говорить на эту тему. Узнал, что мы с тобой были в баре, и был страшно недоволен. Сказал, что я могу общаться с тобой только у тебя в салоне и только по делу. Андриана вдруг странно ухмыльнулась, сбивая пепел с сигареты в хрустальную пепельницу.
- Ну, что же, это твое право – выбирать, с кем общаться. Я тебе свою дружбу не навязывала. Более того, хочу тебе сказать, что с тех пор как мы с тобой начали тесно общаться, у меня пошли сплошные неприятности…
Теперь, как я вижу, они начинаются и у тебя, и что странное – из-за меня!
Может быть, нам стоит прекратить наши встречи?
 Я смотрела на нее глазами полными ужаса.
- Ты хочешь сказать, что мы больше не увидимся?
- Ну, раз нам запрещают общаться, может, в этом есть смысл?
- Что ты! Как ты могла подумать, что я послушаюсь Барковского и откажусь от тебя? Я уже не могу даже себе представить, что раньше тебя не знала!
 Андриана взяла мою руку и стала перебирать пальцы.
Ее теплое прикосновение успокоило меня.
- Что же тебя ТАК привлекает во мне? – спросила она, загадочно глядя в мои глаза.
- Я не знаю… Меня все время тянет к тебе. Я думаю…
 Мне не удалось закончить фразу, так как чья-то рука легла на мое плечо.
Я вздрогнула и обернулась.
- Здравствуйте, Любочка! – Возле нашего стола стоял Дима.
- Здравствуйте! – недовольно ответила я.
- Позволите присесть?
 Не дождавшись ответа, Дима отодвинул стул и сел за наш столик.
- Представьте меня вашей подруге, - ехидно попросил он.
- Знакомьтесь Дима, это Андриана, ведущий стилист салона «Афродита».
- Очень приятно! - поклонился Дима.
- Андриана, это Дима, водитель моего шефа.
 Я чувствовала себя не в своей тарелке. Присутствие Димы тяготило меня.
- Мне кажется, вы пришли с другом? – грубовато спросила я.
- Да, это правда. Но, увидев вас, я не смог не подойти…
- Что вы пьете? Коньяк? Чудесно! Владимир Сергеевич тоже любит коньяк.
Вы угостите меня?
- Вообще-то, угощать должны мужчины, - заметила Андриана, однако же, налила коньяк Диме в свою рюмку.
- Ваше здоровье! – сказал он, подняв рюмку вверх, а затем залпом осушил ее.
- Ну что ж, не буду вам мешать.
Дима встал со стула и хотел, было уйти, но я тормознула его, схватив за руку.
- Дима, я прошу тебя, о том, что ты меня здесь видел не сообщать Владимиру Сергеевичу!
- Нет проблем, - огрызнулся он, - ты меня не видела, я тебя тоже.
 Вечер был испорчен. Мы допили коньяк и распрощались.

 * * *
 Дима не сдержал слово. Я поняла это сразу, когда вошла в кабинет Барковского. Он сидел, откинувшись на спинку кресла, левой рукой щелкая авторучкой. На лице недовольная гримаса.
- Я просил тебя зайти пятнадцать минут назад. В чем дело?
- Я разговаривала по телефону.
- Люба, ты начинаешь нервировать меня. Ты не выполняешь то, о чем я тебя прошу.
- Что вы имеете в виду? – спросила я, изобразив недоумение, хотя на самом деле понимала, куда он клонит.
- Ты помнишь, я настоятельно просил тебя не иметь никаких отношений
с Андрианой? Или ты забыла?
- Нет, не забыла.
- Тогда в чем дело? – закричал Барковский, швырнув ручку на стол.
- Вчера вы снова встречались с ней?
- Я предполагаю, кто вас проинформировал…
- Не важно КТО! Важно, что ты не выполняешь моих просьб, ты не уважаешь мое мнение, а значит, и меня ты тоже не уважаешь!
- Это не правда!
- В таком случае, объясни, как я должен реагировать на твое поведение?
Ты все делаешь мне наперекор!
- Не кричите, пожалуйста!
- Не затыкай мне рот! Если я к тебе хорошо отношусь, то ты решила, что тебе все позволено? Зачем ты снова встречалась с Андрианой?
- Просто так, пообщаться…
- Общаться можно в салоне, для этого совсем необязательно идти вечером
в бар! И потом, я не понимаю, что у вас может быть общего?
Что вас может связывать? Объясни мне, черт побери!!
 Барковский был вне себя, я таким его никогда не видела.
- А почему вы решили, что у нас не может быть ничего общего?
- Да потому, что я знаю эту… эту девчонку! Она тебе не пара, поверь мне!
- Но почему? Почему я не могу дружить с тем, с кем хочу?
- ДА ПОТОМУ, ЧТО НЕ МОЖЕШЬ!!! Я ЗАПРЕЩАЮ ТЕБЕ!!!
- Вы не имеете права! – закричала я.
- ИМЕЮ! Ты моя подчиненная!
- Ну и что? Вам никто не давал право вмешиваться в мою личную жизнь!
- Люба, мне надоели твои выкрутасы! Чтобы больше я тебя с этой девчонкой не видел!
- Это не ваше дело! Она моя подруга и мы все равно будем общаться!
 Я встала с кресла и направилась к двери, давая понять, что разговор окончен.
- Тогда я вынужден буду прибегнуть к крайним мерам! – закричал он мне вслед.
- Что вы имеете в виду? – обернулась я.
- А это тебя не касается!
 
 * * *
 Несколько дней я не звонила и не приезжала к Андриане.
А сегодня я все же решила заехать к ней в салон.
Каково же было мое удивление, когда я не нашла Андриану на ее рабочем месте. Я обошла весь салон, ее нигде не было. Тогда я поинтересовалась у
администратора, на что та мне ответила:
- А она у нас больше не работает.
- Как? – удивилась я.
- Так. Она уволилась три дня назад.
- И где же я смогу ее найти?
- Не знаю. Наверное, дома. А вам нужна только Андриана? У нас есть очень много других хороших специалистов…
- Нет, спасибо. Извините.
 Закрывшись в телефонной будке, я достала мобильник и набрала номер Андрианы.
- Алло! – закричала я, едва услышав ее грубый голос. – Здравствуй!
Это Люба звонит. Я заехала к тебе в салон…
- Я там больше не работаю! – перебила она меня.
- Почему, что случилось?
- Меня уволили…благодаря тебе.
- Как? Я ничего не понимаю…
- Спроси об этом у своего шефа.
- Андриана, пойми, я здесь не при чем! Я все выясню и перезвоню тебе.
- Не надо ничего выяснять, и звонить мне больше не надо!
Забудь мой телефон, я не хочу больше с тобой общаться.
 Андриана повесила трубку.
Я вышла из телефонной будки, как оплеванная с ног до головы.
Так стыдно и обидно мне еще никогда не было. Я поняла, что это дело рук моего дорогого шефа. Но, как он мог!!! Зачем было увольнять ее?
Это и есть его «крайние меры»? Меня душили слезы. От мысли, что я больше никогда не увижу Андриану, меня бросало в дрожь. Я готова была броситься в ноги Барковскому, лишь бы он вернул ей работу. Но он и слушать ничего не захочет. Он сделал то, что обещал.
Я позвонила ему из дома вечером.
- Вы довольны? – набросилась на него я.
- Что ты имеешь в виду?
- Увольнение Андрианы с работы.
- Я здесь не при чем.
- Не лгите мне. Так это и есть те «крайние меры», к которым вы собирались прибегнуть, если мы не прекратим общение?
- Люба, я не хочу говорить на эту тему. Думай, что хочешь, но я к этому не имею никакого отношения.
- Я вам не верю. Вы понимаете, что вы натворили? Вы упали в моих глазах.
Я так уважала вас, так ценила… Как вы могли так низко поступить?
- Это не телефонный разговор! – заорал Барковский. – Я сам знаю, как мне поступать, и ты мне, пожалуйста, не указывай! Я проклинаю тот час, когда я сам приволок тебя в эту дурацкую «Афродиту» и познакомил вас!
Я и представить себе не мог, что ты так прилипнешь к этой девчонке!
Слава богу, что она больше там не работает!
- Но вы можете мне объяснить, наконец, ЧТО ПРОИСХОДИТ?!
ПОЧЕМУ вы так настроены против нее? КТО она такая?
- Много будешь знать, плохо будешь спать! – закричал Барковский мне в ухо и повесил трубку.
 Я со злостью швырнула мобильник на диван.
 
 * * *
 Всю неделю я не разговаривала с Барковским, лишь скупо отвечала на его вопросы и выполняла поручения, связанные с работой.
В конце дня в пятницу он закрыл офис и завел меня за руку в свой кабинет.
На столе стояла бутылка шотландского виски, коробка конфет с ликером, разрезанные на дольки апельсины, большая гроздь винограда и какие-то маленькие пирожные с ореховой присыпкой.
- Присаживайтесь, Любовь Александровна! – сказал он со вздохом.
 Я молча села на стул и уставилась на бутылку виски.
Владимир Сергеевич откупорил бутылку, налил немного в хрустальные квадратные стаканчики.
- По какому поводу банкет? – ядовито спросила я.
 Барковский протянул ко мне руку со стаканом. Мы чокнулись.
- Сегодня ровно три месяца, как ты у меня работаешь. – Сообщил он.
- Надо же! – удивилась я. – Вы и помните?!
- Не надо разговаривать со мной в подобном тоне, пожалуйста!
- Другого тона вы не заслуживаете! – ответила я и, скривившись, выпила свой виски. Потом потянулась за виноградиной.
- Люба, ты стала слишком самоуверенной в последнее время… Тебе не кажется, что нужно быть немного повежливей, я все-таки старше тебя и по возрасту и по должности?
- Нет, не кажется! – продолжала дерзить я. – Я не собираюсь делать реверансы перед человеком, который не знает предела своей вседозволенности.
 Я медленно жевала виноград, сплевывая косточки в хрустальную пепельницу. Я знала, что Барковский терпеть этого не мог, и делала это нарочно. Мне нравилось выводить его из себя, от злости он бледнел и становился еще привлекательнее. Сейчас он сидел напротив и следил за моими движениями, нервно играя желваками на скулах.
Отправив в рот очередную крупную виноградину, я сплюнула косточки в кулак, затем струсила их в пепельницу и потянулась к бутылке с виски.
Налила немного себе и Владимиру Сергеевичу.
- Хороший виски. Подарок благодарных клиентов? – идиотски усмехнувшись, спросила я, подавая ему стакан.
- Я взяток не беру.
- Уже ль?
- Прекрати паясничать! Тебе доставляет удовольствие издеваться надо мной?
- И как вы угадали?
- Я тебя уволю завтра, тогда поулыбаешься…
- Не уволите! Кто будет работать у такого заевшегося бюрократа?
- Ну, ты же работаешь…
- Мне деваться некуда.
- Почему же некуда? Возвращайся в свою больницу, швабра твоя еще целая?
 Мне вдруг стало ужасно смешно, и я прыснула, прикрывшись ладонью.
Барковский тоже слегка повеселел, складки на лбу распрямились, губы расплылись в легкой улыбке.
- Ну, ладно, это все шутки… Теперь перейдем к более серьезной теме.
 Я насторожилась и перестала жевать, выплюнув мешанину из пережеванных виноградных шкурок и косточек в пепельницу.
- Прекрати плеваться, в конце концов! – раздраженно заметил Барковский.
- Больше не буду.
 Владимир Сергеевич слегка отодвинулся вместе со стулом и положил ноги на край своего стола, чисто по-английски. На нем были безупречно чистые и очень дорогие туфли.
- Люба, я начал оформление документов на выезд в Швецию.
Думаю, через два – три месяца мы с тобой уедем. На свое место я уже нашел замену, это Григорий Александрович, мой заместитель.
- А я никуда не собираюсь уезжать.
- Это пустые разговоры, я не хочу ничего слышать! Тебя здесь ничего не держит, понимаешь? Такой шанс предоставляется один раз в жизни!
Ты потом будешь локти кусать, что не уехала!
- Мне и здесь не плохо живется.
- О чем ты говоришь! Ты видела, как живут шведы, разве можно их жизнь сравнить с нашей? Тебе же понравился Стокгольм, я же видел, ты уезжать
не хотела! Первое время поживем у Дэвида, потом купим дом.
- Владимир Сергеевич, вы прекрасно знаете, что я живу не одна, на моих
плечах больной человек и пожилая женщина, которой помочь некому.
- Тебя никто не заставляет отказываться от них. Будешь ежемесячно высылать им деньги. Люба, они для тебя чужие люди!
- Это не правда. Они мне как родные! Вадима я никогда не оставлю!
- Ну, ты же видишь, что с него толку нет. Он калека! Калека, понимаешь?
Ты молодая, красивая, умная женщина, не можешь же ты всю жизнь за ним ухаживать! Ты и так сделала для него все, что могла и даже больше.
Пора и о себе подумать, ты так не считаешь?
 Я молчала. В принципе, Барковский был прав. Он почти всегда был прав.
Шанс уехать в Стокгольм не упустил бы никто из моих подруг, тем более
с таким человеком, как Владимир Сергеевич.
- Я не смогу его бросить. Валентина Олеговна пожилой человек, она не сможет за ним ухаживать… А если вдруг с ней что-нибудь случится?
- Вадима можно определить в специальное учреждение для инвалидов.
У нас два хосписа за городом. Будешь его навещать.
 Барковский поднялся, подошел ко мне и положил свои руки мне на плечи.
- Я должна подумать, - ответила я.
- Думай, только не долго. Наши документы уже в ОВИРе.
 Барковский налил еще виски. Я выпила, и почувствовала, что пьянею.
- А теперь скажите мне честно и откровенно: это вы поспособствовали увольнению Андрианы?
- Опять двадцать пять! Я же говорил тебе, что не имею к этому отношения!
- Я вам не верю. Я знаю, что без вашего участия там не обошлось! Теперь
она не хочет меня видеть, потому что думает, что это я во всем виновата.
- Ну и прекрасно! Зачем она тебе нужна? Тем более, мы скоро уезжаем…
- Вы коварный человек, Владимир Сергеевич!
- Успокойся, не думай о плохом. У нас все будет хорошо!
 Барковский наклонился и поцеловал меня в шею.
- А если я соглашусь с вами уехать, если я соглашусь на все, вы, наконец, раскроете мне тайну?
- Какую тайну?
- Тайну Андрианы. Кто она такая? Что за человек? Почему вы не хотите ничего мне о ней рассказать?
- Есть вещи, о которых тебе не нужно знать.
- Но, почему?
- Потому, что услышанное тебя вряд ли обрадует! Могу сказать лишь одно:
она не тот человек, за которого себя выдает. Неужели ты сама, с твоим проницательным умом, ничего не замечала и не видела? Разве ничего не показалось тебе странным в ее поведении, взглядах?
Вы же близко общались с ней…
- Ну, не настолько близко…
- Вот и, слава богу! Все! Больше на эту тему я разговаривать не собираюсь!

 * * *
 Сама принять какое-либо решение я не могла, мне необходимо было поговорить с Валентиной Олеговной. Но я никак не могла набраться смелости и рассказать ей обо всем. Поймет ли она меня? Поддержит ли?
Уехать в Стокгольм, конечно же, хотелось, но как быть с Вадимом?
Как отдать его в чужие руки? Будет ли он согласен жить в хосписе без меня?
А как Я буду жить без него?
 Я видела, как он изо всех сил выкарабкивается из своей болезни, как старается быстрее вернуться к нормальной жизни. Превозмогая боль, он, опираясь на мое плечо, делал свои нелегкие первые шаги. Сначала они давались ему с большим трудом, а сейчас он уже мог передвигаться по квартире без посторонней помощи, медленно, но самостоятельно.
Вадим стал лучше разговаривать. Раньше его речь составляли только гласные звуки, а теперь он произносил некоторые слоги, и понимать его стало легче.
 Вечером, за чаем, я изложила Валентине Олеговне все, как есть.
Она выслушала меня молча, потом тяжело вздохнула.
- Не знаю, что тебе и сказать, Любаша… Я тебя прекрасно понимаю, но ты сама должна для себя решить, что тебе дороже.
- А я не могу решить, не получается… Ну, как я вас брошу?
- Да не меня ты бросить не можешь, а Вадима. Любишь ты его! Да только, что с той любви-то? Ты молодая, тебе детей рожать надо, жизнь свою устраивать… Все, что могла для него, ты уже сделала. А он все равно прежним уж не станет.
- Не могу я, Валентина Олеговна… Как я скажу ему, что навсегда уезжаю?
Он не выдержит.
- А ты не говори, что навсегда, скажи, что уезжаешь в командировку.
- Но потом-то, он все равно поймет. Он никогда не простит меня.
 Валентина Олеговна снова тяжело вздохнула.
- Гляжу я на тебя и думаю: глупая ты дурочка! Прости меня за откровенность, но я не устаю тебе поражаться! Всех любишь, всех жалеешь, а о себе ты не думаешь? Кто тебя-то пожалеет? Нинка-то, поди, и думать
о нем забыла, а ты собралась всю жизнь его на своем горбу тащить!
- Говорите потише, а то вдруг он услышит!
- Не услышит, он спит.
 В кухню вошел Каир и потянулся носом к своей миске.
- А собаку-то куда денешь? – кивнула в его сторону Валентина Олеговна.
- Его я с собой заберу.
- Так ты все-таки надумала ехать?
- Ой, не терзайте меня, Валентина Олеговна, не знаю я… Не смогу я без Вадима жить, не смогу!!
 Я закрыла ладонями лицо и заплакала.
Каир подошел ко мне и стал лизать мой подбородок и щеки.
Я обняла его за шею и заплакала еще больше.

 * * *
 Время бежало неумолимо быстро, безжалостно подгоняя меня сделать окончательное решение. Хотя, я его, наверное, уже сделала, вернее его сделали за меня мои близкие люди.
 Мы с Барковским съездили в Котовск навестить мою маму.
Ей безоговорочно понравился Владимир Сергеевич, и она со спокойным сердцем отдала ему меня. У нее я оставила своего Каира.
Барковский посчитал, что лететь в самолете с собакой верх безумия.
Наше расставание было тяжелым, даже мама не выдержала, ушла вниз на улицу, встречать наше такси.
 Обнимая маму, я попыталась шепнуть ей на ухо, что еще многое хотела бы ей рассказать, но не успеваю…
- Мама, я обязательно напишу тебе, как приеду! А вообще, я не знаю, правильно ли я поступаю? Я так не хочу уезжать! У меня сердце обливается кровью, как подумаю, что здесь остаются самые дорогие мне люди!
- Ну, что ты, доченька, как будто на век прощаешься!
- Не знаю, мама! Так тяжело расставаться…
 Барковский подошел к нам, взял меня за плечи.
- Пойдем, Любушка, пора ехать.
 Я напоследок поцеловала маму и пошла к машине.
 
 За три дня до отъезда Владимир Сергеевич свозил меня в загородный хоспис. Он изо всех сил старался мне доказать, что Вадиму будет здесь хорошо и уютно. Здесь действительно были хорошие условия, милые добрые сестры, небольшой зеленый сад с деревянными беседками…
Мы побеседовали с главным врачом, худощавым высоким человеком среднего возраста Николаем Афанасьевичем Бубенцовым.
Все документы были уже оформлены, и Вадима можно было привозить уже сегодня, но я сознательно оттягивала этот момент.
Видя мои дрожащие губы и слезящиеся глаза, Бубенцов пытался меня успокоить, заверяя, что Вадиму здесь будет хорошо, как дома.
- Ему нигде не будет лучше, чем со мной! Господи, и зачем только я согласилась на это?!
- Да не переживайте вы так, Любочка! – доброжелательно говорил доктор.
- Вы всегда, в любое время сможете навестить его.
- Я уезжаю за границу, вы не забыли? И не смогу навешать его когда заблагорассудится.
 Бубенцов беспомощно развел руками, дескать, решайте сами, мое дело маленькое и я никому свое мнение не навязываю.
 Вадиму же я до сих пор ничего не рассказывала, ни о своем отъезде, ни
о хосписе, где он будет отныне жить. Я боялась травмировать его. Боялась, что его несчастные глаза заставят меня изменить решение и, послав все к чертовой матери, остаться. Валентина Олеговна тоже от этой миссии отказалась.
 * * *
 Оставалась неразгаданной и нераскрытой для меня еще одна тема.
Я не могла уехать из этого города, не повидавшись с Андрианой.
Ее загадка мучила меня, и я решила, во что бы то ни стало разгадать ее.
Поскольку разговаривать со мной по телефону она отказывалась, я поехала
к ней домой, чем напомнила себе старого еврея из анекдота, который отправлялся в гости к родственникам не предупредив, желая застать их дома.
 Я приехала на бульвар Толстого в шесть часов вечера.
Мысленно я старалась представить себе старый трехэтажный дом с двумя подъездами, о котором рассказывала мне Андриана.
Когда я все же нашла его, он оказался именно таким, каким я его себе и представляла. Дом был огражден высоким железным резным забором, ворота закрывались на кодовый замок. Проникнуть туда постороннему было довольно не просто. Но я увидела у ворот такси, и подумала, что сейчас непременно кто-то должен выйти из дома, и тогда я смогу войти во двор.
Около получаса я слонялась по противоположной стороне улицы, наблюдая за домом. Наконец-то дверь первого подъезда открылась, и оттуда вышел пожилой мужчина в сером костюме с маленьким чемоданчиком в руке.
Я поспешила к нему на встречу. Он уже хотел садиться в машину, но я успела окликнуть его.
- Простите, пожалуйста!
 Мужчина подозрительно посмотрел на меня.
- Вы меня? – спросил он.
- Да. Вы не сможете мне помочь? Вы же в этом доме живете?
- Нет, я нотариус, приезжал к клиентке оформлять бумаги. А что, у вас
какие-нибудь проблемы?
- Нет, просто мне необходимо срочно увидеть одного человека, а я не знаю,
номера квартиры.
- А вы войдите, спросите у дежурной.
- Но, я не знаю код.
- 527, - равнодушно ответил мне нотариус и сел в машину.
 Набрав код, я вошла во двор дома.
В подъезде на первом этаже за письменным столом сидела консъержка.
Я вежливо поздоровалась.
- Вы к кому? – недоверчиво спросила она меня.
- Я ищу Андриану Вердье, она раньше работала в салоне красоты.
- На второй этаж поднимитесь, квартира номер шесть.
- Большое спасибо!
 Стук моих каблуков гулким эхом разносился по подъезду.
Я поднялась на второй этаж и замерла у деревянной двери с номером шесть.
Переборов страх, я нажала дрожащей рукой на кнопку звонка.
Раздалась птичья трель, потом, через какое-то время, послышался звук открывающегося замка. Я замерла. Дверь распахнулась, и я увидела Андриану. Сначала я не узнала ее. Она была совсем другой.
 На лице ни грамма косметики, хотя глаза по-прежнему красивые,
в обворожительном обрамлении густых черных ресниц.
Волосы гладко зачесаны назад и собраны сзади в хвост, но не высоко на затылке как раньше, а низко, у самой шеи. На ней была легкая белая мужская рубашка с распахнутым воротом, расстегнутая на груди, которую она тут же поспешила запахнуть и вытертые до бела узкие джинсы.
Она смотрела на меня чуть исподлобья и молчала. Я чувствовала неловкость.
- Привет, - робко сказала я, еле шевеля пересохшим языком.
- Зачем ты пришла? – ответила она вопросом на вопрос.
- Хотела повидаться с тобой… Я послезавтра уезжаю, по-видимому, надолго.
- Как ты меня нашла?
- Ну, нашла же… Ты позволишь мне войти, или мы так и будем разговаривать на лестнице?
 После некоторого замешательства, Андриана отступила в глубь квартиры, давая тем самым мне понять, что я могу войти.
Квартира у нее была огромная, с высокими потолками и паркетным полом.
- Вообще-то я к себе никогда никого не приглашаю… - как бы, между прочим, заметила Андриана, застыв в прихожей и, видимо, не собираясь вести меня дальше.
- У тебя хорошая квартира! – одобрила я и сделала пару шагов по направлению к раскрытой двери зала. Заглянув внутрь, я увидела полукруглый диван, огромный белый ковер с пушистым ворсом на полу с разбросанными на нем красочными журналами и пальму у окна.
- У меня не убрано, так что, поговорим в коридоре! – Андриана вдруг испуганно схватила меня за руку и потянула назад, но я успела поднять глаза на стену над диваном и увидела три больших портрета в красивых рамках.
Я оттолкнула ее, и смело прошла в зал. Вытаращив глаза, я застыла перед этими портретами как вкопанная и не могла оторвать взгляд.
Андриана ворвалась за мной следом и стала отворачивать меня от них, пытаясь вытолкнуть в коридор.
- Тебе не надо сюда заходить, выйди, пожалуйста! – нервно говорила она, но я вырывалась из ее цепких рук и продолжала смотреть на фотографии, совершенно ошалев от увиденного. Осознав бесполезность своих действий, Андриана оставила меня в покое и, равнодушно опустив руки, села на пол у моих ног.
 На всех трех фотографиях был снят в полных рост удивительно красивый
парень с фигурой профессионального стриптизера. На одной фотографии
он был обнаженный до пояса с длинными, падающими на плечи, черными волосами, на второй на нем была белая рубашка, распахнутая на груди и собранные в хвост волосы, на третьей он сидел на полу, согнув одну ногу в колене и положив на него руку. Фотографии были черно-белые, и
выполнены профессионально. Но главное, что меня потрясло, это то, что со всех этих фотографий на меня смотрела… Андриана.
- Но…кто это? – указав на портреты рукой, спросила я.
- Это я, - тихо ответила мне Андриана, не поднимая головы.
- Я ничего не понимаю! – возмутилась я, глядя на нее обезумевшими глазами. – Ты можешь мне что-нибудь объяснить?
 Вместо ответа, Андриана поднялась с пола, сняла резинку с волос и рывком сбросила рубашку. Я видела то же гладкое мускулистое, загорелое мужское тело, что и на фотографиях, те же длинные черные волосы спадали
с плеч. Я смотрела на него, словно завороженная, и только теперь я начала понимать, откуда этот пронизывающий и возбуждающий взгляд, нежность прикосновений, заставляющих меня трепетать от желания…
Так вот почему Барковский запрещал нам общаться! Он все знал и просто ревновал меня. Какой кошмар, господи!!
- Да, я мужчина, и зовут меня Андрей… Андрей Вердин.
Андриана Вердье – это моя сестра. Она гражданка Франции, живет в Париже.
Мы очень похожи с ней, она почти такая же, как я, в женском обличие…
У нее есть все: деньги, драгоценности, шикарный автомобиль, вилла на берегу моря, любящий муж-миллионер… А у меня нет ничего, кроме
моего тела. Я успешно работал в Париже и моделью и стриптизером, пока
в мой бизнес не влезла моя сестра. После того, как в их доме исчезли драгоценности, все подозрения упали на меня, хотя я ни в чем не виноват.
Меня выгнали из дома, лишив всего, что у меня было. Я вернулся назад
в этот дурацкий город, где не было ни работы, ни друзей, ни денег…
Вот, только эта квартира, которую оставила нам с сестрой наша бабушка.
И тогда я решил стать своей сестрой, взяв ее фамилию, ее образ, манеры.
Мой безупречный французский, плюс, полученное в Париже образование, помогли мне без труда устроиться в самый престижный салон города.
Конечно, не без помощи одного влиятельного человека, перед которым мне пришлось раскрыть все карты. Он единственный, кто знал обо мне все.
- Это Барковский? – спросила я.
- Да, – ответил Андрей.
- Теперь я понимаю, почему он запрещал мне общаться с тобой.
- Теперь ты все знаешь, - грустно вздохнул Андрей.
- Да. Но, ты не бойся, я даю слово, что никогда никому ничего не расскажу!
Я никогда не предам тебя! Никогда!
 Андрей обнял меня, и мы сели на диван. Я сложила свою голову ему
на колени, а он стал нежно и ласково гладить меня по волосам.
Мы еще очень долго разговаривали, пока за окном не начало темнеть.
Мы сидели в темноте, освещаемые только неярким светом телевизора.
- Мы послезавтра уезжаем, - грустно сказала я. И, наверное, больше никогда не увидимся. Ты будешь помнить меня?
- Конечно. Разве я смогу забыть свое творение? Я же тебя создал!
Я создал тебя такой, как хотелось мне! Только мне!
- А почему же ты все время отталкивал меня от себя?
- Я боялся в тебе увязнуть! Тем более, мне не хотелось связываться с Барковским. Он запретил мне видеться с тобой. Он следил за мной.
- Однажды явившись ко мне домой, он пригрозил уволить меня с работы, если я хотя бы еще раз увижусь с тобой. Это было перед нашей последней встречей.
- Но ты все-таки пришел!
- Да. А что было потом, тебе известно…
- Прости меня, пожалуйста! Если можешь, прости! Но я так привязалась к тебе, так хотела тебя увидеть… Твои глаза… губы.
- Скажи, неужели ты никогда ничего не чувствовала, когда я смотрел на тебя, прикасался, обнимал?
- Я чувствовала, но понять ничего не могла! Меня так тянуло к тебе, я просто передать не могу! Разве такое может быть в общении с женщиной?
Ты была такая красивая! Мне так хотелось стать похожей на тебя!
 Андрей взял мое лицо в свои ладони.
- Я тоже очень привязался к тебе. Думаешь, мне было легко общаться с тобой, изображать невинную дружбу? Люба, я…
 Он вдруг замолчал. Мы смотрели друг на друга до тех пор, пока наши губы не слились в поцелуе.
- Не уезжай, прошу тебя! – шептал он мне на ухо в перерывах между поцелуем. – Я буду любить тебя, так как ты хочешь!
- Я не могу, уже все решено, уже куплены билеты… Но, дело не только в этом, пойми меня, пожалуйста. У меня есть еще много причин, по которым
я просто не смогу быть с тобой рядом.
- Ты любишь его?
- Кого? – не поняла я.
- Барковского.
- Нет, конечно же… Я очень люблю другого человека, которого, к сожаленью, вынуждена оставить здесь. Он очень болен, и кроме меня у него никого нет на этом свете.
- Тогда, зачем ты уезжаешь? Кто же будет за ним ухаживать?
- Барковский уговорил меня отправить его в хоспис, завтра мы отвозим его, а я все не могу набраться сил, сказать ему об этом. Для него это будет ударом.
И свою любимую собаку я отвезла к маме в Котовск… Господи, сколько же
я дорогих мне людей оставляю, ради этой поездки!
 Я плакала, уткнувшись в плечо Андрея, он ласково обнимал меня.
- Мне пора! – опомнилась я, когда в комнате стало совсем темно, и мы перестали видеть друг друга.
 У порога Андрей еще раз поцеловал меня. Я видела его слезящиеся глаза,
мне было больно расставаться с ним, но, так было нужно.
- Я обязательно напишу тебе, или позвоню…
- Я буду ждать.
- А у тебя все еще будет хорошо, я в этом уверена. Ты же такой талантливый!
 Мы еще раз обнялись на прощанье, и я ушла.
Теперь мне предстояло еще одно нелегкое дело: объясниться с Вадимом.
Я даже не представляла, что скажу ему, и как он к этому отнесется.
 * * *
 Домой я вернулась поздно, но Валентина Олеговна не спала, она ждала меня, сидя на кухне рядом с чашкой остывшего чая.
- Что это вы не спите? – шепотом спросила я.
- Уснешь тут! - недовольно ответила Валентина Олеговна.
- А что такое? – насторожилась я.
- Ой, Люба, может, не надо его в этот госпиталь отправлять, а? Боюсь я.
Не выдержит он там!
Но, как же? Мы же уже договорились...
 Валентина Олеговна вздохнула, хлебнула глоток чая.
- Он сегодня как сумки твои увидал, я думала, его удар хватит. Господи!
На пол упал, сидит, мычит, пальцем в сторону сумок тычет, глаза сумасшедшие какие-то, меня за рукав хватает... Я еле разобрала, что он лопочет. Оказалось: «Люба уезжает». Я его поднять не смогла. По полу ползает, плачет, обмочился два раза, я убрала. Потом, все же, поднялся он
с моей помощью, есть отказался, кофейник разбил... Еле уложила его.
- Господи, что же делать? – взмолилась я.
- Не знаю, Люба. Погибнет, ведь, он там, в госпитале этом. Пускай лучше дома остается, я еще в полном здравии, как-нибудь проживем.
- Вы же одна не справитесь, а я часто приезжать не смогу. И потом, мы же
с Владимиром Сергеевичем ездили в этот хоспис, там довольно приличный медперсонал, хорошие условия... Да и вам легче будет.
 Валентина Олеговна снова тяжело вздохнула.
- А как ты ему обо все скажешь?
- Ой, не знаю, не знаю... Мне даже подумать страшно!
- Ладно, иди спать, как говорится, утро вечера мудренее.
 Валентина Олеговна, кряхтя, поднялась, и ушла к себе.
Я на цыпочках пробралась в нашу с Вадимом комнату. Он спал.
Я включила торшер, потихоньку разделась и легла на маленький диванчик, стоявший у окна. Мысли долго не давали мне уснуть, я вертелась с боку
на бок, и уснула лишь под утро. В десять часов меня разбудил Вадим.
Он стоял рядом с диваном, на котором я спала, и гладил мое лицо.
- До рае уро! – сказал он с улыбкой.
- Доброе утро, солнышко мое! – ответила я, и поднялась.
 Он потянулся ко мне, поцеловал в губы, потом взял за руку и потащил
в зал. Шел он плохо, шатаясь и держась за меня.
- То это? – он тыкал пальцем в стоящие на полу сумки. – То это?
- Вадик, я тебе все сейчас расскажу, не нервничай, пожалуйста.
 Я пыталась его успокоить, гладила по щеке, обнимала.
- Ты ужа ешь? Уда ты ужа ешь? Ты еня расаешь?
 На шум из кухни вышла Валентина Олеговна.
- Люба, идите завтракать. В одиннадцать Владимир Сергеевич приедет.
Он звонил, когда ты спала.
 Я вела Вадима в кухню, а он все лепетал: «Ты еня расаешь?»
 Вадим ковырялся вилкой в гречневой каше, исподлобья поглядывая
на меня. Я еле заставила его немного поесть. Ну, как я могла объяснить ему, что он завтракает здесь, в этой квартире в последний раз в жизни.
После завтрака, я собрала вещи Вадима в большую кожаную сумку, с которой он когда-то ездил в рейсы. Он сидел на кровати и подозрительно смотрел на меня.
- А еду мете с обой? – спросил он вдруг, и в его глазах засветилась надежда.
- Нет, милый, ты едешь один.
 Я почувствовала, что настал момент объяснить ему все.
Сев с ним рядом, я взяла его безжизненную правую руку.
- Солнышко мое, ты должен понять меня, так сложились обстоятельства, что я должна уехать. Мне необходимо уехать далеко и надолго, но я буду приезжать к тебе, правда, ты мне веришь?
 Вадим смотрел на меня, как ребенок, родители которого уезжают, а он остается совсем один.
- А не очу! А очу ыть с обой ядом! А ем ты ужа ешь?
- Так надо, Вадим, послушай меня! Ты теперь будешь жить в другом месте.
Там хорошо, там о тебе будут заботиться! Мы будем проведывать тебя, и я,
и Валентина Олеговна. Ты только не нервничай, пожалуйста!
- А не очу! – закричал Вадим, пытаясь встать с кровати.
 В прихожей раздался звонок. Затем я услышала голос Барковского:
- Вы готовы? Нужно ехать.
 Владимир Сергеевич вошел в нашу с Вадимом комнату.
- Люба, давай быстрее! Времени нет, мне еще надо в одно место заехать...
- Мне надо переодеть его, а он брыкается, не дается. Он не хочет ехать.
- Давай, я подержу его.
 Барковский схватил Вадима за руки.
- Тише, пожалуйста! У него правая рука парализованная.
 Я присела на корточки, с трудом стащила с Вадима спортивные брюки и хотела надеть джинсы. Он мычал, вырывался, бил меня ногами. Падая, я поднималась и вновь пыталась всунуть его ноги в штанины.
- Да сиди же ты спокойно! – нервно закричал Барковский на Вадима, который бился в его объятьях, как птица в силках.
 Наконец-то джинсы были надеты, оставалась рубашка.
Я чувствовала, что вот-вот упаду в обморок, лоб покрылся испариной, сердце колотилось, как бешенное. Его безжизненная правая рука выскальзывала из рукава, падала плетью, я снова совала ее в рукав... Вадим вертел головой, кричал какие-то непонятные слоги, брыкался... У меня не было сил, чтобы успокаивать его, я сама едва держалась на ногах.
- Валентина Олеговна! – истошно завопила я, и она тут же прибежала на подмогу.
- Да что ж вы его так зажали-то, господи! – взмолилась она, высвобождая Вадима из сильных рук Барковского. – Он же слабый совсем!
- Ничего себе, слабый! Любу всю исколотил!
- Ничего страшного, - ответила я, вытирая лоб. - Валентина Олеговна, помогите застегнуть рубашку, я уже просто не могу.
 Причитая что-то успокаивающее, она сумела застегнуть и вправить в джинсы рубашку Вадима.
- А не очу! Не очу! Не очу! – кричал Вадим. Его крик переворачивал мне душу. Что же я делаю? Зачем отдаю свое счастье?
 Упав на колени, я обхватила ноги Вадима и заплакала.
- Люба успокойся! – дергал меня за плечо Барковский. – Слышишь?
- Оставьте меня, я никуда не поеду! – рыдала я.
- У тебя истерика, Люба. Я сам его отвезу.
 Схватив Вадима в охапку, Барковский направился к выходу.
Валентина Олеговна открыла дверь, на глазах у нее были слезы.
Через минуту я услышала крик Барковского на лестничной площадке.
Я выскочила из квартиры. Владимир Сергеевич, нецензурно ругаясь, опустил Вадима на холодные ступеньки. Его брюки были в темных пятнах.
- Люба, он меня обоссал, будь он неладен!
 Мы с Валентиной Олеговной вдвоем затащили Вадима обратно в квартиру. Барковский стоял в дверях злой, пытаясь платком очистить брюки.
В этот раз Валентина Олеговна сама ловко и быстро раздела Вадима.
Он лежал на кровати, болтая тощими голыми ногами в воздухе.
- Какой ужас! – возмущался Барковский. – И ради него ты хотела от всего отказаться? Ради этого получеловека?
- Замолчите! – закричала я. – Я запрещаю вам так говорить!
 Сгибаясь и кряхтя, я сама на руках вынесла Вадима из квартиры на улицу.
Сидя с ним рядом на заднем сидении машины, я гладила его по голове, успокаивала. Барковский нервно вел машину по направлению к хоспису.
Вот уже показались зеленые ели и кирпичный забор. Мы приехали.
Я помогла Вадиму выбраться из машины.
 Пока Владимир Сергеевич разговаривал с главным врачом, мы с Вадимом стояли в холле и ждали его. Я старалась не смотреть на него, мне было больно, и глаза все время слезились.
- Уба, а не очу! – тронул Вадим меня за плечо. – Не росай еня, оалуста!
 Я лбом уткнулась ему в грудь, он обнял меня левой рукой.
- Я не брошу тебя никогда! Никогда и ни за что, запомни это! Мне просто нужно уехать ненадолго. Я потом тебя заберу, и мы будем опять вместе, слышишь? Я заработаю немного денег и вернусь. Обещаю!
- Равда? Ы не оманваешь еня?
- Нет, мое солнышко, я правда вернусь! Я не смогу жить без тебя.
- А ублю ибя, Уба! Оень ублю!
- И я люблю тебя, очень – очень люблю!
 Его холодные пошерхлые губы коснулись моих.
Дверь кабинета открылась, показался Барковский и Николай Афанасьевич
Бубенцов – главный врач хосписа. Оба неестественно улыбались.
- Ну, пойдемте, покажу вам ваше новое жилище.

 Новое жилище оказалось маленькой одноместной палатой с кроватью, рукомойником и маленьким телевизором на тумбочке. На полу лежал дешевый коврик, на подоконнике цветущая герань в глиняном горшке.
Кровать была застелена белоснежным покрывалом, поверх которого лежало сложенное вдвое махровое полотенце.
- Палата хорошая, светлая, - распинался Бубенцов. – Обслуживающий персонал у нас прекрасный. Я думаю, вам здесь понравится.
- Владимир Сергеевич, пожалуйста, я прошу вас, подождите за дверью, мне нужно поговорить с Николаем Афанасьевичем с глазу на глаз.
 Барковский бросил на меня недовольный взгляд, и вышел из палаты.
Бубенцов увидел мои слезящиеся опухшие глаза и, обняв, сказал:
- Вы очень переживаете, Любочка, но напрасно! Все будет хорошо!
Вы же не в тюрьму его отдаете, сможете навещать в любое время.
- К сожаленью, это будет не просто, я уезжаю за границу.
- Езжайте с богом! Здесь очень хороший уход, питание, лечебный массаж, физкультура, водные процедуры… Дома такого вы ему не обеспечите.
- Почему? Я дома все это ему делала сама. Николай Афанасьевич, вы поймите меня, этот человек мне очень дорог, я его от смерти спасла, он восемь месяцев пролежал в коме, совсем недавно стал ходить и разговаривать. У него дороже и ближе меня никого нет.
- Я все понимаю, Любочка! Не стоит так переживать… Езжайте с богом, спокойно живите, работайте, уверяю вас, все будет хорошо!
 Порывшись в сумке, я достала блокнот и ручку, написала на листочке номер мобильного телефона, который я оставила Валентине Олеговне.
- Если что, звоните домой. Это его… теща. Звоните сразу.
- Хорошо. Ну, что, тогда я ухожу, а вы устраивайтесь.
 Бубенцов пожал мне руку на прощанье, и ушел.
Тут же в палату залетел Барковский.
- Люба, давай быстрее, у меня совсем нет времени.
 Вадим сидел на кровати несчастный и одинокий.
Я повесила в шкаф его вещи, белье разложила по полочкам.
Барковский терпеливо ждал, то и дело недовольно вздыхая.
Я стала рядом с Вадимом, обняла его.
- Прости меня, солнышко, я должна идти. Я очень тебя люблю!
Я вернусь, обязательно вернусь и заберу тебя! Слышишь?
 Вадим кивал головой. Я поцеловала его в губы на прощанье, и ушла.
Все время, пока мы ехали в машине, в ушах у меня стоял его жалобный крик:
«А не очу! Не очу! Не очу!». Я пыталась отвлечься, разглядывая пейзажи за окном, но не получалось. Сердце щемило и болело. Хотелось плакать.
- Ты вещи собрала? – спросил Барковский.
- Собрала.
- Много не набирай, все, что нужно, потом купим. И вообще, не переживай так сильно, ты же видела, какие там хорошие условия, ему там будет хорошо.
- Вам легко говорить.
- Люба, ну, сколько еще ты могла за ним горшки выносить?
- До конца жизни.
- Глупо. Ты же видишь, он нормальным уже не станет. Он калека.
Зачем он тебе? Детей родить от него ты не сможешь…
- Замолчите! Как вам не стыдно так говорить!
- Люба, я хочу тебе только добра, пойми!

 Остановившись у моего подъезда, Барковский сказал:
- Завтра в восемь утра я за тобой заеду, чтоб была, как огурчик!
- Хорошо. – Безразлично ответила я и ушла.
 Дома мне на встречу выбежала из кухни Валентина Олеговна.
- Ну, что? Как дела?
- Нормально. У него там одноместная палата, телевизор… Все будет хорошо, так, по крайней мере, уверял меня главный врач.
 Я совершенно обессилевшая, опустилась на табуретку.
- Сердце болит.
 Валентина Олеговна достала из шкафчика корвалол, накапала несколько капель и подала мне стакан с водой.
- Вот, выпей, легче станет. Я уж выпила. Иди, полежи маленько, отдохни.

 Я прилегла на кровать Вадима, закрыла глаза и уснула.
Как потом выяснилось, я проспала шесть часов.
Валентина Олеговна хлопотала на кухне. Жарила нам какие-то пирожки, тушила мясо, резала салат… А я сидела рядом за столом и наблюдала за ней.
По радио тихонько играла скрипка, ее звуки и монотонные движения Валентины Олеговны успокаивали меня. Время как будто остановилось, оно зависло над нами где-то вверху, словно навес от дождя.
Я понимала, что завтра этого спокойствия и размеренности уже не будет.
Будет беготня, сутолока, волнения, долгая дорога…

 Барковский заехал ровно в восемь, как и обещал.
Я стояла в прихожей уже одетая, причесанная, в окружении двух больших дорожных сумок. Валентина Олеговна подала мне целлофановый пакет с едой, которую вчера весь вечер нам готовила.
- Ну, что, ты готова? – с улыбкой спросил Владимир Сергеевич.
 Я кивнула и с такой тоской посмотрела на Валентину Олеговну.
Мы обнялись с ней, и я снова чуть было не расплакалась.
- Вот опять я остаюсь одна, - грустно сказала она.
- Я буду писать вам, обязательно, буду звонить… Обещаю! А вы, пожалуйста, навещайте Вадима.
- Хорошо, Любочка, хорошо! Ну, идите, идите…
 Валентина Олеговна потом еще долго глядела в окно, провожая нас.
Такси быстро домчало нас до железнодорожного вокзала, и мы, устроились в огромном зале ожидания ждать поезда.