Дачная мистика

Дачная мистика.

       Степан ловко прошивал финишными гвоздями вагонку, заканчивая отделку предбанника. Строительство дома близилось к завершению, последним предстоящим этапом оставалось сооружение душевой и парилки встроенной бани. У стены уже стояли рулоны утеплителя и фольги, в холле таял штабель сосновой вагонки.
Работа спорилась. Степан вгонял гвозди с удовольствием, для него это не было работой, наоборот, целый год он дожидался законного отпуска, что б посвятить его строительству собственного дачного дома, и не желал другого времяпровождения.

       Участок в Токсово принадлежал матери Степана. Получила она его почти против воли…
       Заявление на участок написала ее подруга, сотрудница по отделу. Мать наотрез отказывалась брать на себя такую дополнительную обузу, вдобавок к пожилой матери и малолетнему Степе.
- Ты что! Участок поднять!
- Нам же не построить ничего, даже и не привезти то!
-Что мы там сможем без мужика!
-У меня-то мама да Степка, - отговаривалась мать.
- Бери, пока дают, - убеждала подруга.
- Это на всю жизнь… а там, как знать, что будет…, мужик не появится, так Степка подрастет!

… Подруга была явно мудрой женщиной, Степан подумывал увековечить ее имя в каком-нибудь дачном монументе.
Конечно, после «дачного детства», проведенного в переполненных автобусах и электричках, корчевке пней и перекопке торфа, отрочество Степана прошло в стороне от дачи.
Затащить сюда сына маме было уже не под силу.
Однако, о столь удобной базе на Карельском перешейке Степан не забывал даже тогда. Три небольших озера, в пешей досягаемости, близость такой роскоши, как большое и малое Кавголовские озера побуждали Степана периодически посещать участок с командами друзей. С женитьбой роль загородного участка для него значительно выросла. За десятилетие освоения участок проделал путь от елового шалаша на болоте до небольшого сарайчика-времянки, туалетом и тепличкой.
       Дача семьи Степана оставалась единственной на улице, сохраняющей почти первозданную чистоту, среди непонятно как выросших зданий.
Мощный толчок развития участок получил после первого посещения его годовалым сынишкой Степы.
       По традиции молодоженам отводился маленький чердачок времянки, где они и разместились с годовалым малышом. Однако ночью… малыш выразил свое резкое неудовольствие этим неосвещаемым помещением. Его рев вынудил переселить его с мамой и папой вниз, а бабушек на чердак…
       Утром семейный совет уже решал вопрос о постройке дома.
Вопрос решался непросто.
Во-первых, строительство требовало не малых и не разовых вложений.
Во-вторых, предварительная оценка необходимых сумм, говорила, что если покупка материалов и возможна… то на рабочих для строительства денег нет.
       А у настоящей хозяйки участка, мамы Степана, не было уверенности, что ее сын, инженер теоретик, справится с столь серьезной практической задачей, не забросив ее.
       На самом деле уверенности в своих силах не было и у Степана. Он никогда не имел дело со строительством, убеждая мать в реальности затеваемого проекта, не представлял, как на практике, в одиночку, осилит постройку дома.
 
       Как бы то ни было, стройка началась.
Степан определил свои планы по минимуму, опасаясь не рассчитать сил.
Фундамент размечался по старому советскому нормативу, шесть на шесть метров.
       
Степан работал инженером на металлоремонтном заводе и считал себя законченным технарем. В любой деятельности на первое место он ставил логику.
Логика и технологически грамотная последовательность действий являлись для него основой разумного труда.
       К новому для себя, строительному делу, он подошел также.
Он с увлечением разрабатывал свою собственную технологию строительства. Выслушав аргументы опытных строителей о преимуществах вставного шипа, не препятствующего осадке сруба, в отличие от гвоздей, он нашел эти преимущества призрачными, так как логика говорила, что сопротивление гвоздей усадке массы сруба не может быть значительной, а трудоемкость снижалась на порядок.
С точки зрения технологичности, он подошел и к выбору угловых замков бруса, решив, что необходим замок, только исключающий проскальзывание торцевых срезов, он исключил всякие «ласточкины хвосты» и «лапы», выбрав соединение в поперечный шип.
Также малопроизводительным ему показалось и использование отвеса для контроля правильности укладки стен, он разработал собственной конструкции «прицел», устроенный им по трем углам сруба и позволяющий укладывать бревна с точностью до миллиметров.
       Строительство дома оказалось делом совсем не сложным, даже увлекательным.
Без особого напряжения, за день, он укладывал по два-три венца.
Сложней было замесить лопатой цемента на ленточный фундамент… Особенно, учитывая, что неопытный Степан поначалу пытался месить его вместе с гравием…. Но и эту задачу он решил, опираясь на логику и здравый смысл, разделив процессы засыпки гравия и заливания в опалубку раствора.

На следующий год поднаторевшему Степану сооруженный остов домика показался слишком тесным для его семьи. Первоначальный проект был забыт, Степан подходил к строительству творчески, второй этаж был больше первого, выдвинувшись на полтора метра, внизу теперь планировался только холл с кухней и камином, наверху - три спальни.
       Степан разработал собственную конструкцию межэтажных перекрытий, рассчитанную на строительство в одиночку - через остов перекинулись «легкие» лаги, на которые лег настил потолка, и уже на готовом потолке он смонтировал балки перекрытий. Также с «инженерной фантазией» решил он проблему установки без помощника стропил…
На второй год дом был подведен под крышу, на третий установлен камин с трубой и кирпичными перегородками, постелены полы…

… В три года, верней, в три свои отпуска Степан построил дом.
С усмешкой он прохаживался мимо местных долгостроев, хозяева которых городили годами на своих участках какие-то нелепые конструкции.
Конечно, Степану оставались еще отделочные, облицовочные работы, но дом уже стоял.

       Конечно, вся семья была рада новому дому. Больше всех радовалась бабушка.
Мама Степана не любила выражать эмоции, ее удовлетворение постройкой сменялось рассуждениями о еще предстоящих расходах:
- Мало построить… главное сохранить!
- Стены чем-то зашивать надо, крышу еще нужно хорошую, рассуждала она, прикидывая предстоящие расходы.
- Что ж ты такую здоровую домюгу-то построил!?
- Нам-то маленький домик нужен!
- Сколько сюда еще всего надо! – ворчала бабушка, светясь внутренней радостью.
В свободное от возни на грядках и забот по хозяйству время бабушка с привязанным к поясу полиэтиленовым пакетиком пакли крутилась в доме, уплотняя швы, собирая строительный мусор.

       Тут и случилось с ней несчастье, спускаясь по приставной лестнице со второго этажа, бабушка упала. С небольшой высоты, но не удачно – боком о штабель досок.
Ушиб был сильный, дня два она не вставала с постели, потом потихоньку снова стала ходить и по мере сил участвовать в строительстве.
       
       Тогда же Степан купил и привез новую чугунную печку для планируемой в новом доме бани. Печь собиралась из отдельных блоков, Степан собрал ее во дворе для демонстрации.
       Увидев печь, глаза бабушки загорелись…
Вдруг она стала просить Степана:
- Степ, поставь эту печку во времянку…, ну поставь хоть на время, хочется с нормальной печкой пожить…
       Любовь бабушки к печкам была общеизвестна. То, что у них сейчас стояло во времянке, было подаренное соседями самодельное подобие печи, топить которое умела только бабушка. Печь не растапливалась, дымила, принципиально не желая нормально работать. Позже Степан раскрыл ее секрет – изготавливающие печь мастера попытались сымитировать в ней дымообороты из приваренных в верхней части стальных листов, идея оказалась провальной.
…Несмотря на это, мысль поставить новую печь в старый сарай, показалась Степану дикой. Во-первых, просто «временно поставить» печь, нельзя – нужно разобрать и переделать старый дымоотвод, во вторых, в новом доме под печь нужно было готовить основание и подключать ее к стационарной трубе…

       Но разумные доводы бабушка игнорировала, упрашивая о своем.
Степан любил бабушку. С рожденья она была и его няней, и сиделкой, и другом.
Мать где-то работала, зарабатывала деньги. Получив в городе свою комнату, она забрала к себе сына и маму, которая души во внуке не чаяла. Так и вырос Степан с бабушкой и постоянно работающей мамой.
       Он не мог отказать бабушке.
Без особого энтузиазма он смонтировал во времянке новую печь. Дрелью и зубилом прорубив в старой окно под водогрейный котел, временно пристроил ее в баню нового дома.

       Баня была в представлении Степана обязательным атрибутом индивидуального жилища. В детстве на него произвело неизгладимое впечатление посещение бани у каких-то дальних родственников. Магия огня и пара, церемония размешивания воды старым ковшом, выбора веника, традиционное чаепитие - все это в детском сознании оставило след какого-то сакрального, ритуального действа.
 На сетование бабушки на тяжелую жизнь, стесненное жилье, маленький Степа всегда говорил:
- Я когда вырасту, построю тебе дом…
И всегда добавлял:
- С баней.

       И вот этот дом стоял…
Два-три дня укладки утеплителя и фольги, еще пара дней обшивки вагонкой…
Съемный пол, полати - и баня готова…
Жуткой несправедливостью, каким-то роком казалось Степану, что именно в этот год, год переселения в новый дом, с ним больше не было бабушки.

       Казалось, она оправилась от ушиба…. Но к зиме место, где был синяк, покрыл опоясывающий лишай, результаты обследования показали наличие опухоли в области печени. Бабушка угасала быстро. Если сначала еще был разговор об условиях и возможности операции…, к февралю об операции никто уже не говорил. Бабушка трогательно следила за часами, принимая по ним какую-то знахарскую бурду, официальная медицина уже отказывалась ей помочь чем-то, кроме обезболивающих.

…По тому же необъяснимому року у Степана начались проблемы на заводе… Смежники, с которыми выполнялся курируемый им заказ, явно вели его к срыву.
Степан выворачивался на изнанку, пытаясь спасти заказ и заставить выполнить смежников взятые на себя обязательства. Он пошел на удовлетворение всех их требований, включая и незаконные, пошел и на нарушение распоряжений руководства и своих должностных инструкций…
       Однако заниматься заказом смежники, очевидно, и не собирались. А в причинах невыполнения договора указали действия самого Степана. И в качестве доказательств его самоуправства официально выдали перечень всего того, что Степан, в нарушение своих обязанностей, и делал для этих сволочей.
       С точки зрения здравого смысла, заявление смежников выглядело полным идиотизмом и больше походило на чистосердечное признание собственной вины…
Но до юридических разборов руководство решило вопрос по малозначительному заказу не доводить…, пойдя на соглашение со смежниками и сделав крайним Степана.
… Он сильно не пострадал - в суматохе Степану даже выговор забыли объявить.
Но пережитая нервотрепка, чувство несправедливости и обиды было трудно оценить каким-то эквивалентом.

       И это все заполняло его мысли, вытесняя переживания о потере близкого человека. Даже на похоронах он не мог выкинуть из головы этих своих «партнеров», чувствуя, как и за это ненавидит их все больше и больше.
Похороны травмировали его и сами по себе. От рождения не расставаясь с бабушкой, он помнил многие ее заветы.
- Вот здесь будет мое место, здесь я и успокоюсь, – говаривала бабушка на могиле своей матери, показывая место справа от памятника…
- Только памятника мне не надо! Не хочу я этого!
- Поставьте крест деревянный, только хороший! …Как раньше, дубовый!
Кремацию, как вариант, бабушка даже не рассматривала.
- Это что ж такое? – Уже и человека что ли не похоронить?

       Но бабушку кремировали. Этот вопрос прошел мимо Степана, занятого своими проблемами. Он горячо выступал за перевоз праха на могилу ее матери…
…Но вся родня решила, что лучше захоронить прах на городском кладбище, где намного удобней навещать и ухаживать за могилкой…
Готовый крест привез дядька - он был железный.


       Заканчивать внутреннюю отделку дома Степану приходилось одному.
Мама весь свой отпускной лимит потратила на уход за бабушкой. Жена не хотела провести лето «с двумя мужиками на стройке» и поехала с сыном к своей матери.
Обычно шумный и многолюдный участок выглядел печальным и осиротевшим, с неухоженными грядками и заросшими газонами.
       Закончив предбанник, Степан устроился на табурете посреди будущей бани.
Он смотрел на печь и удивлялся сам себе… - Как? Почему? Что такое снизошло в прошлом году на его голову, что он не отказал странной прихоти пожилого человека? То, что он мог так не поступить, казалось теперь ужасным.
Он чувствовал тепло, исходящее от холодной печи и согревающее его душу…
На вопрос – что хорошего он сделал для бабушки при ее жизни?- у него был ответ.

       На завтра Степан планировал уложить утеплитель по стенам парилки и обшить стены алюминиевой фольгой. Сегодня он стройку закончил – было поздно, да и чувствовал себя Степан неважно. Голова была тяжелой, мутило в животе…
Устроив себе постель, он принес и поставил рядом с матрасом на всякий случай таз.
       С недомоганием он мучался недолго, впав в сонное забытье.


       Вдруг в какой-то большой и очень светлой комнате, кажется, оклеенной какими-то обоями с очень мелким и редким рисунком, он увидел бабушку…
Она стояла и смотрела на него спокойным, отстраненным взглядом.
От неожиданности и радости его как прошило…
Помня, что она умерла, и видя ее, он остолбенел в нерешительности, боясь что-то спугнуть или сделать что-то не то, ему не хотелось расстроить бабушку известием о ее смерти…
 Видя нерешительность внука, бабушка сама обратилась к нему:
- Ну что ты, не смущайся, я знаю, что умерла…
- Расскажи лучше, как прошли похороны?

       Эта просьба рухнула тяжелым камнем на Степана.
Он не считал возможным лукавить и начал свой рассказ во всех подробностях, нарочито пытаясь, сделав упор на мелочах, смягчить главное – как и где ее похоронили.
       Изредка Степан бросал взгляд на бабушку, пытаясь уловить ее отношение к рассказываемому… Но лицо бабушки оставалось абсолютно бесстрастным, она даже смотрела не на него, а чуть в сторону, куда-то в пространство. Она ни разу не перебила, ни разу не проявила интереса или неудовольствия, она просто безучастно слушала.
Эта безучастность больно колола Степана, он помнил бабушку другой – с живой мимикой и бурными эмоциями…
Закончив рассказ, он на какое-то время внимательно вгляделся в ее лицо.
- Какая во всем этом разница? – От избытка чувств чуть не кричал Степан, так и не уловив никакой реакции бабушки на рассказ…
- Ведь ты здесь, ведь я с тобой, ведь я все равно могу тебя видеть!
- Да…, - произнесла бабушка, вновь подняв глаза на Степана…, не то неуверенно, не то вопросительно…, да и во взгляде ее, кроме отстраненности, ему будто почудилось удивление.
Степан бросился к ней, пытаясь обнять, выплеснуть чувства, растопить ее холодность…
       И мгновенно проснулся, подскочив на матрасе…
Он был весь во влажной испарине, постель тоже была влажной.
Было еще очень рано, но чтоб попытаться снова заснуть, не было и речи.
       Он ходил по дому как заведенный, вновь и вновь прокручивая в голове все подробности своего сна.
Степан был убежденным атеистом, считал себя трезвым технократом…
Но в иллюзорность своего сна он тоже не верил… Он мог вспомнит мельчайшие детали, каждое слово, каждую морщинку…, даже обои неизвестной пустой комнаты он, наверняка, опознал бы… - в то же время, не мог вспомнить, во что была одета бабушка…

       Пробродив пол дня по дому и участку, он нашел причину вчерашнего недомогания, а может, и ночного ведения - это был майонез, простоявший уже три дня на подоконнике с солнечной стороны.
Из банки воняло, Степан удивился, как он вчера этого не заметил, заправляя им борщ?
- Ни фига себе галлюциноген! – думал Степан, выбрасывая испортившуюся банку.
Но это вполне разумное объяснение необычности его ночного видения для Степана ничего не меняло. Пару раз он заходил в баню, садился на табурет, пытаясь настроиться на работу, но оба раза ловил себя на том, что просто сидит и разговаривает с печкой.
 

       Он хорошо помнил свою прабабушку, Антонину Григорьевну, как совсем маленького, она убаюкивала его своими странными, какими-то повествовательными песнями-рассказами, как рассказывала стародавние семейные легенды.

- Жили два брата, и настала война.
- И пришла пора старшему в солдаты идти, - рассказывала прабабушка, сидя в белой рубашке на краю своей пышной перины.
- А он-то и не мог… Жениться думал, дом строил…
- И пошел за старшего младший, можно было тогда брату за брата идти.
- И пошел он на войну, а там в плен попал.
- А в те времена из плена выкупать можно было…
- Но выкупать нужно было золотом.
- Виноватым чувствовал себя старший, стал он выкуп собирать…
- Все продал: и дом, и добро, только по миру идти…
- Но золото собрал, брата выкупил.
- Да не вернулся тот домой, по дороге утонул,
- Люди сказали, под лед провалился.
- А как же они потом, без дома? – жалел братьев маленький Степа.
- Вот так… Видать крест его был такой - с виной жить.
- А война с немцами?
- Да то давно, до немцев было…, - вот что ты не спишь? Ну-ка спи!

Прабабушка Степы в молодости была общепризнанной красавицей. Прямую осанку, и какую-то величавость она сохранила на всю жизнь.

- А какой у нас дом был под Старой Русой! – вспоминала Степина бабушка.
- И сад большой…, а в доме даже танцевальный зал был.
- Все отняли, сначала землю, скот, амбары…
- Твой прапрадед в тот год и умер…
- А мы там чуть пожили еще, до тридцать первого года…
- Папа мой, твой прадед очень тосковал по дому.
- Он начальником лесосплава работал, куда пошлют, там и жили…
- Своего дома больше у нас не было.
- Пока отец был жив, до войны, хорошо жили…
- Потом война тут все сравняла, все разбомбили…
- Когда вернулись, трупы везде лежали, их еще долго не могли захоронить.
- В землянке жили, в Парфино, под Старой Русой, ни еды, ни работы.
- Только и спаслись, что нас под Ленинград вывезли, там работа была… и хлеб.

       Избушку, в которой жило семейство Антонины Григорьевны после войны, маленькому Степе тоже не раз показывали. Она чудом сохранилась как дворницкая, за двором нового универмага. Это был домик полтора на два с половиной метра…
Он больше походил на домик с детской площадки, Степа и тогда не очень-то представлял, как в нем могла разместиться семья из четырех человек.

       Два дня он проходил по дому, ничего не делая, обходя комнату за комнатой. Степан был погружен в воспоминания…, появился страх что-то забыть, пугала непоправимость утраты любого воспоминания...
Ложился спать он с надеждой, снова встретиться во сне с бабушкой…
Но ночь приносила только тяжесть бессонницы и пустого, без всяких сновидений забытья.

- А какие они красавицы были!
- Все сестры как на подбор…
- Наша-то мама с папой здесь в 1910 поселились – рассказывала, разливая чай, миловидная седая женщина.
- Антонину, прабабушку твою, сразу муж к себе увез, а наш папа у купца Крючкова приказчиком служил, и дом этот купцу Крючкову принадлежал…. Как они свадьбу сыграли, …им тут и квартиру определили.
- А вся эта революция началась, он отцу распоряжение дал – «Продавай все что можно». Я совсем маленькая была, а помню, магазин отца тут же, на первом этаже был, так в там мешки с деньгами стояли.
- Потом отца в ЧК взяли, неделю держали…
- Нам мама сказала, что его, как домовладельца взяли… и папе нужно документы собрать, что не он домовладелец…
… Отца и потом еще долго таскали…
-…Сам-то Крючков больше в Петербурге не объявился…
- А с деньгами что? – интересовался рассказом тетушки Степан.
- Ох уж эти деньги… - вздохнула тетушка.
-Папа мешки перетащил в дровяной сарай…
- Там они и пролежали до самой блокады, когда все сараи стали ломать на дрова… - Выглядываю утром… - Господи! Весь двор деньгами завален!
Мы два дня боялись на улицу выходить, все дрожали… - вдруг разбираться начнут, откуда да чье? … Да не до того тогда было…
- А что ж он мешки старых денег четверть века хранил? … Времена-то такие, что, если что и разбираться бы не стали, а тут и Нева рядом, и сжечь можно было… -недоумевал Степан…
- Да мы и сами боялись все время, и мама переживала, но кто ж знает…, может там, кроме денег, что было?
- Сам то отец тогда же умер… не пережил ту зиму.
Остановившийся взгляд старушки стал томным и отрешенным…
- А теперь уж кто узнает..., зачем он их хранил?

       Вечером второго дня Степан почувствовал, что нервы его расшатаны.
О достройке бани он уже не думал, слишком много эмоций вызывало у него это помещение. Бродя по пустому дому, он будто ощущал чье-то присутствие, ожидал увидеть кого-то за поворотом или дверью то боковым зрением замечал промелькнувшую фигуру или шлейф чьих-то волос…
       С очередными вечерними сумерками сгущалось и чувство тревоги. Безотчетный страх наполнял Степана в стенах собственного дома. Проводки в доме не было, освещение состояло из десятиметровой переноски и настольной лампы, подключаемой через тройник и два удлинителя к единственной розетке.
Озираясь на каждую тень, испытывая тревожное чувство от необычного «напольного света», Степан точно знал, чем займется завтра.

       С утра он расхаживал по дому с карандашом, размечая места установки розеток и распределительных коробок. Степан решил заняться электропроводкой и освещением.
Принцип этого дела был ему знаком, хоть практически, в таких объемах, заниматься проводкой не доводилось. Однако, сосредоточиться не получалось. Мысли трепало туда-сюда. Степан старался быстрей покончить с теоретическим планированием, чтоб отвлечься чисто механическим трудом.
       Трудней всего было подсчитать необходимое количество кабеля. Лазить по всему дому с рулеткой было глупо и практически трудноосуществимо. Прикинуть все это в уме Степану мешала путаность мыслей, наконец, он плюнул, прикинув длину по принципу – метров десять в тот конец, метров десять в этот… и того двадцать на этаж… - сорок на два. Подсчитав в тетради нужное количество прочей фурнитуры и достав отложенные на покупку осиновой вагонки для потолка бани, деньги, он поехал на строительную базу. Здесь купил сорок метров провода, коробки, розетки, выключатели - остатков денег хватило только на три упаковки крепежных скоб с гвоздиками.

       Работа действительно отвлекла Степана.
Закрепив коробки и розетки, он потянул провода, фиксируя их скобами. Одно его расстраивало – денег оказалось впритык, а провода уходило явно больше, чем он рассчитывал, к тому же он совершенно не учел необходимость тянуть проводку еще и к выключателям, от каждого патрона…. Но особого выбора не было, нужно было укладывать то, что есть, и будь, что будет.
       Прибивая скобы, связывая провода в скрутки, он совершенно отвлекся от гнетущих его уже двое суток мыслей.
Он всегда считал, что хандра – диагноз безделья.
А теперь, работой он избавлял себя и от сумасшествия.

Протягивая провод через спальни второго этажа, он думал уже о чем-то отвлеченном…
Как вдруг в последней спальне его пронзило острое предчувствие…
Чувствуя легкую дрожь он тянул к коробке последний отрезок провода от патрона, рефлекторно крепя его скобами.
… Провод точно лег в коробку…
- Механически Степан щелкнул бокорезами, откусив лишних четыре сантиметра…
Держа в руке четырехсантиметровый обрезок, Он почти сполз на пол.
- Так не бывает!!!
Крутилось в его технократическом мозге…
Долгое время он сидел на полу, не выпуская из рук обрезок провода, тупо глядя в последний пакет с крепежом…, он был пуст!

       Степан переживал шок.
Привыкший опираться на логику и здравый смысл, он осознавал, что используй он не то что рулетку, а самые что ни на есть точные измерительные приборы, погрешность на скрутки сорока метров кабеля… не дали бы такой точности, какую он имел…
 Рассчитай он положение каждой скобы калькулятором, изгибы и углы не позволили бы закончить работу с таким запасом…
       Профессионально знакомый с понятием допусков и припусков, Степан держал в руке настоящее, необъяснимое чудо.
В случайность таких, тем более, двойных совпадений, он не верил.
       Поднявшись с пола, Степан направился к шкафу с одеждой.
Он уезжал в город.
Он чувствовал смятение и усталость, нужно было где-то пережить произошедшее, отдохнуть от дома, от мыслей…
Он не знал, чем займется в городе. Одно знал точно –
- первым делом пойдет в храм, поставит свечу за упокой бабушки.