моя война...

Многие знают крылатую фразу Бориса Львовича Васильева «У войны не женское лицо», призванную обозначить ту жестокость и боль, которая заключена в этом коротком страшном слове «война». Но для меня – человека, которого война не коснулась, и хочется надеяться, не коснется никогда, - у нее лицо именно женское. Это лицо пожилой матери. Лицо, изрезанное глубокими морщинами, с добрыми усталыми глазами, полными слез. Это лицо человека, увидевшего войну и почувствовавшего ее.

Я – представитель поколения, рожденного в конце восьмидесятых годов двадцатого столе-тия. Даже наши родители уже не видели Великую Отечественную войну. Она осталась только в памяти наших бабушек и дедушек, для которых все также ярки образы войны. Великой. Отечественной…

Война…Что значит это слово для меня? Я вздрагиваю при одном его упоминании. Почему-то в первую очередь всплывают страшные кадры из новостей. Чечня… Ирак… Палестина… Разорванные взрывами людские тела, разрушенные дома, перевернутые горящие школьные автобусы… Терроризм… Смертники в черных повязках… Смертницы с пустыми глазами…

Чечня… Это страшное слово. Сколько молодых людей, не на много старше меня, погибли там, защищая свою Родину. Как это странно звучит: «Защищая свою Родину». Все-таки эти слова – ошибка, ведь Граждане одной страны воюют с Гражданами этой же страны! Чечня – это же часть нашего общего государства! Зачем?

Там идет война, а здесь – за тысячи километров остаются матери, для которых пропадает смысл жизни, когда гибнут их сыновья. Есть и те, кто просто тихо умирает, получив похо-ронку, ведь все что остается – это только воспоминания о прошлом, прошлом, которое нико-гда не вернется, прошлом, которое уже невозможно повторить. И здесь я вижу лицо войны. Оно для меня как лицо матери, лишившейся сына, из рассказа Б.Л. Васильева: «И даже когда она умерла и перестала ощущать все живое, голос командира, извещающий о смерти ее сы-на, долго, очень долго звучал в ее бездыханном теле, а слезы все медленнее и медленнее тек-ли по щекам. Официальный и холодный голос смерти и беспомощные теплые слезы мате-ри…»

Еще одним страшным днем ударила «моя война» - война в Чечне по беззаботным детским сердцам. Это было 1 сентября две тысячи четвертого. Беслан. Терроризм. Дети. Эти три, ка-залось бы, несовместимых понятия, прочно соединились в одно целое, название которому Боль. Это Боль всего Человечества. Дети бежали от взрывов, а в спины им били автоматные очереди, и вот теперь память разбитых пулями стен не дает спать их матерям. Все оправда-ния войны меркнут перед этим страшным фактом: «Дети в заложниках».

Тогда шестьдесят лет назад фашисты брали в плен, убивали наших детей. Все силы бросили на то, чтобы победить наш народ. Но мы выстояли. Почему же сейчас опускаем глаза и ки-ваем друг на друга? Неужели сегодня нельзя остановить войну?

Тогда в тысяча девятьсот сорок пятом мы победили. Взвился советский флаг над рейхстагом, и закончилась кровавая бойня. А когда же закончится «моя война»? Будет ли день, когда, услышав фразу «У войны не женское лицо» мой сверстник, живущий в будущем, наивно спросит: «А что такое война? И разве у нее есть лицо?»