Лестница без ступеней

Речка была мелкой и какой-то мутно-желтой. Вода медленно проползала мимо, такая тихая и обычная…
Я сидел у самого края с неким подобием удочки в руках, выуживая из воды крыс. Настоящих домашних черно-белых крыс. Они не давались в руки, кусались и всячески норовили умчаться подальше от меня. А я складывал их себе в штаны, хотя они продолжали кусать меня и там…
Провозившись с этим делом приличное количество времени, я наловил их штук пять и принес домой, чуть было не растеряв по пути. На балконе нашел клетку и посадил всех пятерых внутрь. Однако они умудрялись поочередно выбираться оттуда, не смотря на полное отсутствие щелей и выходов. Я не успевал пихать их обратно, пока не возникла следующая проблема – крысы поочередно стали превращаться в попугаев, жующих какую-то съедобную дрянь и продолжая кусаться при малейшем моем приближении.
Утомившись, я сел в кресло, тут же почувствовав, что сижу на ее коленях. Прижавшись к ней спиной, я расслабился и начал наблюдать за распускающимся из недр дивана прозрачным цветком.
Стебель медленно выпрямлялся, а два бутона становились все больше, превращаясь в нечто совершенно великолепное, сквозь которое я видел и пол, и обои, и угол самого дивана, который невольно оказался родителем этого божественного (или дьявольского) творения.
Я разговаривал с ней, она мне отвечала в полголоса, пока не исчезла, оставив место для него. С ним мы обсуждали разные замысловатые музыкальные стили, тревожно наблюдая за тем, как на нас надвигаются мои собственные тапочки, лежавшие до этого в другом конце комнаты. Испугавшись их дальнейших действий, я вскочил на ноги и помчался прямо на них. Тапочки лежали на своем прежнем месте. Я вернулся в свое кресло, однако тапки вновь зашагали в мою сторону. Я опять подскочил, подбежал и, убедившись в их хитрой неподвижности, оделся и вышел на улицу.
Стал ждать транспорт, разговаривая со стоящей слева девушкой и читая статьи из газет, которые вешают у нас на остановках. Вскоре не стало и девушки, а я сел в троллейбус и укатил прочь, шарахаясь на каждом шагу от черных кошек, мелькающих по флангам моих очков.
Вечером я вернулся домой и сел за книжку, выписывая хорошие мысли в свой дневник, который я, правда, уже давно не веду. Вел пять лет подряд, а теперь не веду из-за того, что в порыве суицидального успокоения собственного бешенства выпалил всю свою агрессию через кулак правой руки прямо в первый попавшийся фонарный столб, оказавшийся гораздо более крепким, чем я мог себе представить. Этот столб до сих пор стоит на своем «рабочем» месте, а моя рука потерпела разлом нескольких костей и не двигалась несколько месяцев. Я все это время писал левой рукой, а дневник вообще вел с помощью диктофона, пока не плюнул на то и другое, решив открывать тетрадь только для записи умных мыслей, своих и чужих.
Так вот, сидя на кухне с книгой, я спокойно читал, пока меня неожиданно не сковал едкий и невообразимый ужас. Помойным потоком в кровь хлынул адреналин, а глаза, звякнув стеклянными шарами, застыли в одном положении. Взгляд был вбит в дверцу стиральной машинки, внутри которой лежал новорожденный ребенок. Страх тут же нашептал мне о нацистских издевательствах над людьми, и я ему поверил.
Я не сводил глаз с малыша и лихорадочно думал, что мне делать, пока вдруг не сорвался со своего места, открыв дверцу настежь и увидев внутри лишь белую тряпку.
Адреналин медленно стекал в свою адреналиновую раковину, и я успокаивался. Дочитал до конца главы и лег в постель.
Всю ночь находился в странном состоянии, не оставляющем возможности понять, когда я окунался в сон, а когда лежал с открытыми глазами и разговаривал с мамой, лежавшей на не застеленном диване.
Я пил чай с друзьями, которые сменяли друг друга и покидали меня так неожиданно, что я стал подозревать во всем этом действии вмешательство внеземных цивилизаций.
Скоро опять лежал в постели. На этот раз меня стал донимать мой телефон. Два раза звонила одна моя знакомая, с которой я долго и увлеченно беседовал, а один раз мне позвонили из столицы, пригласив к себе. Я, конечно, принял предложение с нескрываемой радостью и, по окончанию разговора, нажал на сброс вызова в своей пустой руке.
О чем-то еще поговорил с мамой и, наконец, уснул…

В ту ночь в моем доме не было никого, кроме меня.

Стас Павлюк 16 марта 2006.