Алло!

Она сидела в инвалидном кресле и рыдала, растирая опухшие глаза сухонькими кулачками.
- Бабушка, Вас кто-то обидел?
Я на корточках у неходящих ног.
Платок сбился, седые паклеподобные пряди выбились непослушными, слипшимися клочками.
- Деньги украли, дочечка, все до копейки! Пробегал парень, схватил коробку... А я... Я газет взяла в киоске немного, чтобы продать, чтобы не просить все время...
На подножке кресла надкушенное яблоко. Потрескавшиеся руки цвета овсяного печенья.
Я выгребаю карманы. Выворачиваю внутренности своей необъятной сумки.
- Не плачьте, не надо...
Сижу и смотрю в выцветшие голубые глаза. Добрые глаза. Мне становится стыдно за свое платье из Naf Naf и накрашеные ****ским красным лаком ногти... Хочется спрятать руки за спину. И опустить голову на колени в цветастой юбке.
- Бабушка, а родные у Вас есть?
- Сын был, спился...
Звонит мама.
- Мама, родная, извини, я не могу сейчас говорить...
 Мое горло сжал стальной кулак.
Слезы брызгают в стороны, как у старого доброго Асисяя.
- Ну что же Вы на самом солнцепеке... Ну что же Вы...
Я толкаю кресло впереди себя. Поправляю ситцевый платок, вытираю слезы салфеткой.
Центр города. Каждый занят своими проблемами. Старушка успокоилась. Ее молчание стоит всех горестей на этой равнодушной планете.
Иду и толкаю инвалидное кресло. Как-будто коляску с младенцем. Только этот младенец уже не верит людям и не улыбается навстречу лицам беззубым ртом.
Толкаю и плачу. Мне необходимо выплакать из себя равнодушие и черствость. Свою. И за всех.
Прохладный двор. Топчу ногами шелковицу, оставляя позади кроваво-фиолетовые пятна. Одуревший майский жук, перепутав календарные месяцы, с разгону разбивается о мою голую спину. С недовольством жужжит и меняет траекторию полета.
- Куда Вас, бабушка?...
- Да брось здесь, деточка, возле скамейки, меня подберут...
"Меня подберут"...
Дайте мне надувной телефон. Огромный надувной телефон с вертящимся диском. Асисяй позвонит Ему...
- Алло, Господи? Господи, ты не справедлив!
На том конце занято...