Time to say good-bye

Я знала его совсем недолго. Он носил просторные футболки, заикался и компенсировал зависшие в разговоре паузы яркой нецензурщиной. Его лицо всегда было спокойным, хитрые глаза скользили по барной стойке и неловко, по-детски, задевали порой мою грудь.
Он много шутил, перекрикивая пьяный гул толпы и заезженную пластинку обдолбанного ди-джея.
Женя. Именно он, со спокойным лицом пришел в тот ноябрьский вечер, чтобы ровным тоном, и даже не заикаясь, сообщить мне, накрашенной дуре, что ЕГО больше нет... несчастный случай. Таксист сломал руку. А ОН... Через лобовое стекло и в бесконечность... ЕГО тело выдержало с десяток проехавших по инерции автомобилей. Но ЕМУ уже было все равно. Впрочем, ЕМУ всегда было все-равно...
Я стою на киевском вокзале и курю, как всегда, уже третью. Поезд Киев-Москва, знакомый проводник, двое роботяг делят нехитрую снедь. Красивая полная женщина с губами Моники Белуччи и в дурацкой шляпке по очереди покрикивает на двоих малышей. Те заняты игрой и валяются на земле, исследуя детскими штанишками и рученками заплеванный перрон.
- Саша! Роберт! Прекратите! Немедленно встали и подошли к маме!
Улыбаюсь.
Женщина поправляет черные пряди и деловито достает банку с едой. По ложке картошки - и зверьки-дети снова в объятиях игры. Мать. Полная и красивая. Рядом - гора сумок и клеенчатый зонтик.
И вдруг...
- Женя, ну скажи им что-нибудь! Господи, да что же это за дети такие..!
Он. В просторной футболке. Похудел и постарел. К уху - мобильный, Роберта - на плечи.
Осколки воспоминаний дробью поднимаются по моему позвоночнику. Горячая волна, спазм на вдохе, в глазах черно-белые слайды из прошлой жизни...

***

- Ну... Т-т-т-т-ы т-только н-не п-п-плачь... Д-д-дыши! Д-дыши, я тебе сказал! Умер он, все! Финита ля комедия, ****ь... Погиб, твою мать... Дыши, я сказал!
Я помню, как поначалу поплыл пол. Превратился в кисель и резко увел в сторону деревянной стойки с кучерявым барменом и обдолбанным ди-джеем. Я попыталась открыть глаза пошире и почему-то расправила руки в стороны, как-будто собираясь взлететь. В ушах пульсировали отдельные звуки, а растянутый словно в замедленной перемотке баритон клеймил сознание: "Больше нет, и никогда не будет! Не будет! Не будет! Не будет!"
Когда я пришла в себя от резкого вкуса водки, Женя тряс меня за плечо и нервно стучал маленькой бархатной коробочкой с кровавыми пятнами.
- Это... Эт-то о-он тебе... Для тебя...
Внутри колечко. Черт! В мозгах назойливая меллодия: не будет, не будет, не будет, не будет... И эхо, самое жестокое эхо в мире.
- Т-тебе не стоит его видеть. Живи... И заб-будь. Бля...
Тогда впервые в своей жизни я поняла, в какие игры играет Господь. Тетрис человеческих судеб. Один кубик - вписался, другой - o-o-oops! Sorry, game over.
Я не поехала на похороны. Я не поехала никуда и долго еще писала письма в никуда, подписываясь всегда одинаково: "Скоро увидимся. Целую. Я". И даже свыклась с мыслью, что мы НИКОГДА не плюнем в Гудзон, как обещали друг другу и не займемся любовью в туалете Starbucks с приторно-сладким вкусом мокаччино на губах... Через неделю Его самолет, разумеется, улетел без... Я привыкла жить БЕЗ...

***
Часы на вокзальной башне толкают стрелки вперед. До отправления 5 минут. Я не могу пошевельнуться. Сигарета тлеет в пальцах.
Женя.
Роберт укусил Сашу за ухо. (или Саша Роберта?). Детский плач. Женя разнимает четырехлетних драчунов, мать театрально вздыхает и хватается за пышную грудь.
Он прошел мимо меня. Совсем близко, с двумя детьми за руку. Спокойное лицо. Взгляд. Молчание.
"Я не подойду. Ты поймешь. Все в прошлом. У меня дети. Ты - в поиске. Его нет. Прошло 2 года. У тебя все будет хорошо..."

***
В вагоне душно. Протягиваю билет проводнику, прилипаю лбом к окну...
- Роберт! Саша! Ну сколько можно!
Сумки. Мать. Шляпка. Женя. Карусель из пассажиров...
Я медленно отдаляюсь. Поезд плавно рассекает перрон. Женя. Женя! Знаешь, все ДЕЙСТВИТЕЛЬНО будет хорошо!
Рисую на стекле восклицательный знак...