Буревестнички

 «… Всё мрачней и ниже тучи опускаются над морем…».

 1.
Над гнилой волной эфира гордо реет В.В.Познер,
Либеральных дам любимец, трижды телеакадемик.
То мельком войны касаясь, то о выборах и ценах,
Глаз по-ленински прищурив, он экспертов вопрошает.

А кругом родные лица: буничи и дондуреи,
Их спроси, о чём угодно – растолкуют, не собьются.
Потому, как в этом мире всё открыто дондуреям,
И у буничей на кухне согласовано, конечно.

Тех - своих, бывает много: человек по шесть, по восемь,
А чужие здесь не ходят. Разве что зайдёт для хохмы
Бабкина, а, может, Дуров - типа «белая ворона».
Девушка споёт частушку, Лёва анекдот расскажет;
Посудачат, посмеются – час долой, и с ним неделя.

Да ещё влетит без спроса с гуслями поэт Проханов,
Чёрной молнии подобный, и затянет «Песнь о Власти»,
Громоздя каскад метафор, инвектив и дифирамбов
(Панегириков, филиппик, аллилуй и епитимий).

Но никто не отзовётся, песнь оставят без последствий,
Пальцем у виска покрутят: «Невменяемый, однако!».
И махнёт поэт Проханов в отдалённый город Лондон
Пить громокипящий кубок с неудельным олигархом.

Нет, и всё-таки сачкует наш эфирный академик!
Ведь бывали дни иные: люди, что постарше, помнят,
Как в «телемостах» сходился молодой тогда Володя
С фирменным американом (имя позабыл) в подтяжках.

Был американ матёрым, но и «рашен» не подарок;
Отлетали пух и перья, звонко лопались подтяжки,
За престиж Страны Советов стойко бился Познер Вова.
Шустро бегал с микрофоном, ставил каверзно вопросы,
В пот вгоняя оппонентов. Простофили полагали,
Мол, «какая там свобода, да у них и секса нету!».

Дал отпор: свалилась слава, много женщин и вина.
А потом пришло прозренье в возрасте, не самом юном,
Что убогих с панталыку он сбивал все эти годы:
«Что свободы не видали, секс бывал, но по талонам…»

Не тушуйся, академик, это ж весь народ ошибся.
Весь народ! А ты - с народом.
Как прозрел, опять же, слава, много женщин и вина.

Так стараешься быть чистой гимназисткой в белом платье,
А что пробу ставить негде – уж такие времена!

 2.
Над второй волною кружит хищный Николай Сванидзе.
Только вовсе не орёл он, этот марабу небритый.
Брось негодные повадки: со спины щипнуть да клюнуть!
Ты возьми, сойдись открыто с кровожадным коммунистом,
Вызови на поединок представителя фашизма. Русского.
(Как нам Швыдкой поведал: тот страшнее, чем германский).

Размечтались! Тут пинают, исключительно, лежачих.
Им, сванидзам, недоступно наслажденье буйством жизни,
Гром ударов их пугает. В студии всё те же слизки,
Жирики да хакамады: не перечат, ходят строем,
С визави не расплюются, за чупрын не оттаскают.
Дрессированно кивают – запугал, видать, их чем-то.

Если ты такой противный, от вранья глаза скосились,
Не побрит, слюною брызжешь – не печалься: что ж, бывает.
Ты паши, как папа Карло, пробуй быть добрее к людям,
Меньше ври, тогда, возможно, к пенсии тебя полюбят.

Вот плохой пример ребёнку: будет он курить, положим,
Говорить слова плохие – вырастет, как это дядя.

 3.
Кто продвинутый, в натуре, и не любит манной каши,
Окунись в волну покруче! Там, в районе третьей «кнопки»
Средь аквариумных рыбок и акул из «аппарата»
Водится ба-а-а-льшая птица – «журналюга» Караулов.

Памятуя о "харизме", он себя нечасто кажет:
Словно пингвин, робко прячет тело жирное в кулисах.
Зная истину момента, он Зюганова не любит.
(Правда, на дух не выносит; не подумайте - за деньги!).

Коли, где пожар случится, не всплывёт со дна подлодка,
Стырят сотню миллионов, заморозят целый город,
Дом взорвут иль электричку, расстреляют депутата...
Спешно он пластинку ставит и под музыку Вивальди,
Привлекая Верди, Догу, Герберта фон Караяна,
Космонавтов, Паваротти, Митрофанова с Хинштейном,
Голосом певца за сценой неизменно исполняет
Свой дивертисмент на тему «Знает ли об этом Путин?».

(Если кто из любопытства подытожит все вопросы,
У того созреет мненье: «Путин ни хрена не знает!»).

Так орудует маэстро с видео и фонограммой,
Сочетая воедино "Киев, бузину и дядьку",
Что его назвать бы надо виртуозным диск – жокеем.

Говорят, что в прежней жизни был он театральный критик.
Это вряд ли: по замашкам, был, скорее, он кидалой.
Разводил людей в «напёрстки», ловко «обувал» с валютой,
В общем, стриг лохов ушастых на "бану" у трёх вокзалов.