Чем привлекательны поезда дальнего следования

Каждый год его отправляли в деревню. Уезжали ночью. Вокзал представлялся краем опостылевшего за долгую зиму города, а нелепая сутолка обостряла ощущение повального исхода в какую-то прекрасную и неведомую даль. Все вокруг торопились и очень боялись опоздать. Бабушка, во всяком случае. Её успокаивал папа , и это придавало уверенности, но взглянув на её закушенную от волнения губу , он всё-таки невольно ускорял шаг. Порою им приходилось ждать, расплачиваясь за излишнюю расторопность. Отец курил ; бабушка нервно прохаживалась взад-вперёд. Руки её были заложены за спину , а лицо выражало неприятную озабоченность , которой проникался и он . Напряжённо всматривался в темноту , то и дело разрываемую непонятными вспышками и звуками - в его сознании не было чёткого разделения этой цельной, насыщенной нетерпением тьмы. В ней исчезали напряжённо блестящие рельсы и шершавый язык платформы, по которому озабоченно сновали навьюченные люди. Волнующе мерцали во мраке несколько разноцветных огоньков. Порою они менялись местами , а вслед за этим раздавался далёкий утробный рёв, сменяющийся гадким металлическим речитативом громкой связи где-то сзади . Суета мгновенно усиливалась , бабка хваталась за ручку баула , и уже так, не разгибаясь , поджидала подходящий поезд. Он появлялся с уверенной неторопливостью , солидно игнорируя поток встречной суматошной толчеи на перроне , важно гудя своим механическим нутром и распространяя какой-то своеобразный , лишь поездам присущий запах . По мере приближения за стеклом локомотива различались лица , как правило измождённые и равнодушные . Странно , что именно такие люди управляли могучей машиной . Из открытых дверей вагонов снисходительно взирали проводники , всем своим видом демонстрируя вялое превосходство над копошащейся на расстоянии вытянутой руки чемоданно-рюкзачной, ожидающей массой . Ход всё более замедлялся , и , наконец тяжело вздохнув тормозами , локомотив останавливался . По всем вагоном прокатывалась последняя рваная дрожь , сопровождаемая стуком и лязгом , бабуля рвала баул ....

***

Башка раскалывалась. Внутри черепной коробки в такт мерному движению поезда циркулировала злая и бесконечная синусоида. Боль начинала свой рост в левом виске, винтом прорезала мозг до самой маковки, а затем резко падала за ухо справа. Перед глазами расплывалось тошнотворное бурое пятно, напряжённо вибрирующее в ослепительном радужном ореоле. Пятно нехотя растворялось, сопровождаемое желудочными спазмами, а висок уже выдавал очередную порцию муки. Человек осторожно приоткрыл глаза. Зашторенное окно спутало карты. Купе было погружено в невнятную полутьму, не дающую возможности определиться во времени. Утро, день, вечер? Можно было бы взглянуть на часы, но часов у человека не было. Они давно уже перестали быть необходимым предметом в его обиходе. С тех пор, как появились ночные магазины...

От боли темнело в глазах, и полумрак периодически превращался в трепыхающийся сгусток зелёной блевотины, заполнявшей тесное пространство купе. "Воздуху вам надо, Родион Романович, воздуху!", -- пропел мелкий похмельный бес где-то за ухом слева и наддал копытцем в висок. Зелёный ком добавил поддых, сердце вдруг замерло и затаилось, а на лбу выступила предательская испарина. "Нет, так Богу душу отдать можно, надо подниматься". Человек сел рывком, отчего голова сразу поехала куда-то вбок, и пришлось хвататься за стол. Промахнулся и солепу сбил бутылку, глухо чавкнувшую об пол. " Вот сука!", -- выругался человек, пытаясь ободрить себя звуком собственного голоса. Но сдавленная сушняком гортань выдала немощное подобие жизнеутверждающей сентенции. Жалкий, обречённый голос. Наклоняться за бутылкой не было сил, да и смысла, пожалуй что , тоже. Вспомнить бы тот дивный день, когда он ещё был в состоянии не допить ....

Вспомнить, ха-ха! Шутка юмора, притом неудачная. Вот пригрезилось в пьяном забытьи под стук колёс что-то из далёкого детства, да и то как-то невнятно. Память - штука избирательная. Порою безжалостна, порою милосердна. В его случае отсутствие воспоминаний являлось даром богов, незаслуженной милостью свыше. Жизнь давно уже стала равномерно противна и безлика. Будь его воля, он бы согласился на эвтаназию. Перед глазами умирающих, говорят, проносится вся жизнь целиком. Не много бы пронеслось перед его взором. Длинная череда пьяных ночей и похмельных дней. Он потерял из-за пьянства четыре работы и две семьи. И даже не помнил, сколько точно лет его ребёнку. Понятия не имел, как живёт его мать, и искренне не интересовался этим вопросом, потому как редко вспоминал о её существовании. Дико и безобразно быть таким человеком? Да, несомненно. Но он давно смирился с тем, что он дик.

А кто его таким сделал, кто виноват, что он моральный урод? Господь Бог дал отмашку добрым ангелам из чисто познавательного интереса: а ну-ка поглядим, чем закончит этот фрукт? Фрукт оказался с гнильцой и, без сомнения, закончил бы овощем. Не боец. А много ли бойцов нынче, если вдуматься? И за что они бьются? За место под солнцем, за жирную унавоженную грядку, за своё право презирать таких, как он. Помыкать такими, как он. Унижать. Использовать. Потрошить, и оставлять подыхать. Интересно, с ними-то как обстоит вопрос, много они успевают просмотреть своих подвигов за то короткое время, пока пуля наёмного киллера разрывает в клочья картину их поганого растительного мира?.

Дрожащей рукой человек двинул оконную штору, и в его затхлый мирок ворвалось солнце. Он заслонил ладонью глаза от нестерпимо жизнерадостного света. "Как упырь", -- глухо прокомментировал он свой жест, неловко оторвался от дивана , опираясь на залитую чем-то липким столешницу, и сделал два неуверенных шага к двери. Зеркало отразило долговязую, угловатую, и малопривлекательную личность. "Его лицо говорило о многом..." Он ткнулся в зеркало носом, пытаясь отследить что-нибудь из этого разговора. Врут все эти писаки, глухо молчала опухшая физия. " Глаза красноречиво свидетельствовали.." Вот это, пожалуй, что верно. Свидетельствовали. Но без всякого красноречия. Констатация факта, не более того. Дал, мол, вчера ты, братец, дрозда...

Ну и дал, а почему бы и не дать, коли счастье привалило? Привалило, как и полагается настоящему счастью, --вдруг и сразу. Господь Бог не глядя ткнул какую-то кнопку в своём заоблачном ЦУПе, и в мгновение ока траектория полёта его жизни изменилась. Равномерно нисходящая кривая внезапно взбрыкнула, сиганула вверх, и со страшной скоростью вынесла за пределы привычной системы координат. Он как Гагарин сказал в пустоту: "Поехали", и уехал, даже не помахав рукою напоследок. Не кому махать, да и пьян был как сапожник. А махать руками, будучи сильно под шафе, в общественных местах не рекомендуется. Особенно если на плече у тебя болтается сумка, в которой кроме бутылки виски лежит сто двадцать тысяч в североамериканском эквиваленте.

Богатые тоже порою чувствуют себя глупо. Внезапно богатые - вдвойне глупо. Деньги есть, а вот зубной щётки нет. Нету бритвы, чистых носков, пива и сигарет. А особенно ощущается недостаток решительности. Всего и делов-то: выйти в коридор, найти проводника, дать денег и спокойно предоставить решать ему свои проблемы. Ан нет! Не привык ещё к великосветским борзостям, как был униженным и оскорблённым, так и остался. Учиться, учиться, и ещё раз... Странное ощущение: считать себя ублюдком привык, а как стал богатым ублюдком, то вдруг застеснялся. Тьфу, пропасть!

Он решительно взялся за ручку, но не успел произвести рывка, как в дверь раздался стук. Человек замер. Стук повторился, деликатный такой, ненавязчивый стук. И в такт ему застучало сердце, трусливо, панически, пораженчески... Проклятая собственность! Вот войдут и отнимут сумку...

-- Кто там? - ох, как позорно дребезжит голос! - Кого?
"Кого?" Великий и могучий русский язык. " Того самого!". Вот рявкнут в ответ.... Но не рявкнули. Напротив, ответили вежливо и корректно:
-- Проводник беспокоит. Не желаете ли чаю, кофе? Иные пожелания?

Проводник? А почему не проводница? В СВ логичнее бы выглядело присутствие какой-нибудь обольстительной железнодорожной дивы, но это уж в наше время не факт. В принципе с мужиком-то и проще беседовать, мужик - он и в Африке мужик. Пассажир потянул за ручку.

Деньги решают всё. Вот когда вылезла наружу сомнительная истина во всей своей неприглядности. С одной стороны двери, в проходе, стоит отглаженый голубоглазый блондин в белоснежной рубашке и при галстуке. Подтянутый, загорелый, брутальный. А напротив в дверном проёме фигурирует растрёпанное попухшее нечто в дырявых носках, причём и то, и другое порядком пованивает. Блондин повыше и потому смотрит сверху вниз, а остро пахнущий субъект подозрительно таращится исподлобья. Однако хозяином положения является именно неприглядное существо, и быстро усваивает эту невероятную аксиому. Он купил себе право на уважение и почтительность вместе с билетом. Отдельное купе в спальном вагоне стоит дорого, а потому и он стал дорогим гостем. Калифом на час. Корольком.

--Кофе, чаю? - лицо проводника было спокойно и доброжелательно. На бейджике пропечатаны имя и фамилия, трудноусвояемая и нерусская. Имя же хоть и нерусское, но лёгкое - Рашид. Татарин. Значит, вежливый и злой. И чистоту любит. А вот деньги, интересно, он любит?
--Я, Рашид, вчера...э-э-э...вчера усугубил, так сказать, лишку...Бывает, знаешь...Повод приключился: отъезд там, суета, чума всякая...-- хотелось быть уверенным и развязным, но слова нужные подбирались как-то вяло, и всё не те. Трудно найти нужные слова, особенно если их не знаешь. Да и хрен-то с ними, со словами этими! - Мне бы пивка холодненького и пару бутиков. Можно организовать?
--Ресторан через два вагона по ходу поезда. - голос спокойный и по прежнему доверительный. - Но если...?
--Вот , вот! -обрадовано закивал пассажир в ответ на невысказанный вопрос-утверждение. -Сам видишь, на беса похож, страшно людей пугать. Реши проблему, будь человеком, за мною не заржавеет. И знаешь, что...Извини, конечно, брат, но у вас тут нельзя разжиться бритвой, щёткой зубной там...ну и всей этой ботвой? Вчера....
Он уже совсем свободно махнул рукой, изображая нарочитое раскаяние во вчерашней невоздержанности.

Спокойная вежливость оппонента приободрила, напомнила о новом статусе. Галантный проводник подтвердил, что всё в его замкнутом мирке решаемо, уточнил некоторые детали и отправился восвояси. Пассажир с облегчением закрыл дверь и бодро хлопнул себя по ляжкам. Начиналась новая жизнь.


От него исходили флюиды. И не только лосьона, щедро выплеснутого на тщательно выбритую физиономию. Он источал спокойное довольство жизнью. Состояние, которого у него не было никогда. Чего-то всегда не хватало, что-то подтачивало изнутри, заставляя смотреть вбок и говорить вполголоса. В лучшие моменты своей жизни он оставался полупустым и полусогнутым. В ресторане всегда не хватало на то, что повкуснее; одежда чуть длиннее, а не тик в тик; жена старше и холодней, чем хотелось бы. Пива приходилось брать поменьше и покрепче, нежели просто побольше вкусного. И автобус вместо такси. Со временем он перестал завидовать, но и жить тоже перестал.
Мимо окна лупила необъятная Русь. Нахлобученная тяжёлым осенним небом беспредельность. Она, именно она, бежала вдоль поезда, а он со снисходительным равнодушием взирал на опухшую от тысячелетней тоски русскую равнину, однообразно убогую и малодушную. Он сидел, курил "Голуаз", время от времени прихлёбывая аперитив, а ОНА, Святая Русь, -- только успевала отскакивать. Официантка принесла заказ и почтительно отгрузила на столик. Он удостоил её вежливой, поощерительной улыбкой, и она с готовностью улыбнулась в ответ. У этих сучек глаз намётанный: сразу просекла, что клиент при бабле, будет теперь улыбаться до самого Владика. Когда побритый,), подлеченный парой "Будвайзера", он появился в кабаке на колёсах, народу было немного. Женщин, правда, не было совсем. Пара узкоглазых (японцев? корейцев? сейчас уже и китайцы-то не бедные) с хищным умилением в глазах считали миллионы гектаров нереализованных возможностей за окном. Тройка одутловатых мужчин пила пиво с раками. Ночь они, судя по всему, провели в столь же активной борьбе со здоровьем, как и он сам. Это хорошо, будет время познакомиться, пивка попить, побазланить. А впрочем -- там посмотрим. 16 вагонов всякого разного люда. Когда он прочухался, и пробирался через плацкартный, прицепной вагон, то в тамбуре встретился глазами с девушкой. Скорее молодой женщиной, лет 25-ти навскидку. Татаркой или башкиркой. В сердце что-то ойкнуло. Всю жизнь питал слабость к чуть раскосым глазам и слегка заострившимся скулам. Влияние Грэм Грина. "Тихий американец". Фуонг. Секс с аннамиткой. Мечты...А может и не совсем мечты. Даже совсем не мечты. Он выпил рюмку и вгрызся в ростбиф.

Поля, леса, речки, кочки -- вся эта отмокшая за короткий осенний день родина потихоньку отвалилась в темноту. В ресторан набирался народ. Наш герой набирался в одиночестве, и уже порядком приблизился к опасной черте. Не в хлам, конечно, но...От этой черты до беспредела была уже прямая, как взгляд коммуниста, дорога. К нему за столик пока никто не присоседился, народ всё как-то прибывал скопом, всякой твари по паре. Или могучей кучкой. Хотелось поболтать о какой-нибудь чепухе, угостить...Лучше, конечно, женщину. Не очень молодую, но красивую, одинокую и несчастливую. Давненько не было в его жизни таких женщин. Если честно, то никогда. Их вообще давно не было. Но и джекпота в 5 000 000. 00 никогда не было. Ох, как хотелось забрать сумку в ресторан! Как болела душа, етит её в корень! Но ничего, Рашид заверил, что за его вагон можно быть спокойным, а сумку он заныкал не хуже пресловутого 007. Етишкина жизнь! Весь мир к услугам, всё доступно. Прёт насквозь всю страну до охуения полноценная личность, только собеседника нету. Опять чего-то нету! Он досадливо лязгнул графином о край рюмки, поднёс к губам, и уже...Но тут увидел ЕЁ.

Индокитайская грингрёза из тамбура. Татаробащкирский вариант с обалденными внешними данными. Вон, мужики из угла жалом водят, присматриваются. Господи, как ни к месту она смотрелась в вонючем тамбуре! Боже, до чего хорошо она будет выглядеть за его столиком! Каждую из мыслей он запил хорошим глотком, махнул в рот оливку, выплюнул косточку, приподнялся и, улыбаясь, сделал приглашающий жест.
На её лице выразилось сомнение. Не отторжение, не досада, а что-то вроде смущения. "Разве мы знакомы?" "Ещё нет, но это совершенно не важно" "Но будет-ли это удобно?" "Только так и будет удобно" "Надеюсь вы не решили, что я..." "Ни слова больше, это не я решил, а судьба". Вот как это должно было бы звучать по уму.

Получилось попроще. Пришлось подойти:
--Здравствуйте, барышня. Извините за то, что нагличаю, но у меня за столиком совершенно свободно, так я подумал ...
--Спасибо, но я просто зашла взять чего-нибудь поесть, так что...
--Поешьте здесь, составьте компанию, вы не думайте, что я пьян, или чего-нибудь того...
--Я ничего не думаю, просто я не собираюсь сидеть в ресторане.
--А вы передумайте, правда! Я не агрессор какой-то, скучно очень одному. Знаете, как оно бывает, когда дорога длинная, деньги есть, а вокруг китайцы одни. Ужас нашего городка! Кошмар на улице Вязов!
--Но я ..
--Девушка, вы мне очень поможете, а то народ подтягивается, ко мне подсядут какие-нибудь колдыри с золотых приисков, и я с ними сопьюсь, нафиг. Или оленеводы, будут про оленей рассказывать. Ещё самоеды бывают, от них чего ждать, а? Решайтесь!
Она слушала его с серьёзным лицом, но по мере развития диалога в уголках глаз начали собираться приветливые морщинки:
--А со мной не сопьётесь?
--Обещаю! - он театрально, но так искренне прижал руку к сердцу, что морщинки разродились полноценной улыбкой:
--Ну чтож, спасибо, только я хочу посмотреть меню. Я чуть-чуть посижу, и...
--Садитесь, прошу вас, сейчас я всё организую одним моментом.
"Вот так, мать-перемать!!!" -- ликующе пронеслось у него в голове, когда усадив гостью он резко крутнулся на каблуках, орлиным взором вычисляя официантку.

Она смеялась. Боже, как она волновала его этим чуть глуховатым, грудным смехом! Как давно никто не смеялся над его шутками! Когда в последний раз он столько шутил, да ещё так непринуждённо! Он даже не пьянел, хотя и щедро освежал бокалы какой-то испанской лозой к мясу, и французской под разговор. Поверх всего, да на старые дрожжи. Не было бы её - давно убился насмерть, а так только несло вперёд поезда. Банзай! Ремиз! ****ец!
--Так а куда вы едете?
--До самого упора. Искупаюсь в Охотском море, набью морду какому -нибудь японцу, спою арию Мефистофеля на маньчжурской сопке...И поеду назад. Куда-нибудь в Сочи. На оленях.
--А морду за что?
--Ответят за Порт-Артур, Сергея Лазо и Виталия Бонивура.
--А это кто?
--Алина, я чувствую, что я уже не просто стар, я раритет, атавизм. Даже рудимент, как это не прискорбно. Сколько вам лет? Только не говорите о том, что женщине столько, на сколько она...и тра-та-та..В этом случае вы только что закончили школу, и за вами сейчас придёт позеленевшая от ярости и поседевшая от горя мать. Не дай бог! Просто забавно, что новое поколение так быстро забыло своих героев.
--Уже 26, честно! Правда, правда! - она чуть сконфуженно засмеялась, в ответ на закаченные в притворном ужасе глаза. - Я уже почти вышла в тираж. Вот.
--Эх, Алина! Милая вы моя! Вы так красивы, что над моей могилой давно будут разливать на троих неизвестные бомжи, а вы ещё не выйдете ни в какой тираж! Вы молоды и красивы до безобразия. Вот сказал-то, а? Для писателя такой оборот просто нонсенс...Давайте-ка спрыснем вашу молодость и моё надвигающееся, судя по речевым оборотам, старческое слабоумие.
--Вы писатель?! Правда?! А...
--Правда. Только я вам ничего не напишу и не дам почитать, пока мы не выпьем за вашу молодость и красоту. Прозит!
Пока пили, он с удовольствием думал, какой он ловкий сукин сын, выдумав себе этакое пикантное занятие. Ври, что хочешь, всё с гуся вода. И романтики можно напустить, и любая хрень будет выглядеть драмой. "Эх, охмурить бы её. -- стучало в башке.--Только не упиться в дым, только не нахрюкаться."
--Ну, теперь расскажете? - глаза у женщины уже порядком поблёскивали, и в них легко прочитывалась заинтересованность в продолжении банкета. К себе, в вонючий плацкарт, она более не торопилась.
--А что тут расскажешь? Пописываю...Покакивать ещё рановато, вроде. Вот решил прокатиться по стране, засиделся в каменных джунглях. Да и нечего мне там делать-то, если по совести. Одинокий волк.--он невзначай подкинул интимную ноту, вполне разумно рассчитываю на неистребимый ничем женский интерес к сплетням. Лицо его при этом приобрело несколько неопределённое выражение. Томная грусть.
--А что вы пишете? - если его парфянская стрела и достигла цели, то пока ещё это было незаметно. - Как ваша фамилия?
-- Хемингуэй. - на лице девушки отразилось некое недоумённое воспоминание, и он засмеялся. - шучу, шучу! Набоков. Естественно, это псевдоним.

На сей раз на лице ничего не отразилось, и он со злорадным удовлетворением подумал, что в случае пристрастного допроса, он может со спокойным сердцем пересказать этой периферийной жемчужине пару сюжетов знаменитого прозаика. Но красавица предпочла особенно не афишировать пробелы в своём образовании, и перевела разговор в более приземлённое русло.

--Вам, видно, неплохо платят за книжки?
-- Да не жалуюсь, но издатели, милая Алина, порядочные суки. - он перестал разыгрывать из себя рафинированную личность, догадываясь, что пара идиом, воткнутых в изысканную речь не оскорбят её слуха. - Думаю, что пора вырываться на европейские просторы. Там рынок, а у нас пока так, базар местечковый...Да ну её, эту работу. Давайте о чём-нибудь земном, животрепщущем. Вот вы, Алина, о себе вообще ничего не рассказываете. А вдруг я сделаю вас героиней большого романа, а? Поделюсь гонораром, обещаю. Расскажите о себе. Откуда вы, чем живёте?

Она задумалась, отчего лицо стало старше. Глядя как-то мимо него, она пригубила из бокала, безотчётно мазнула языком по губам.
--Да что мне рассказывать...Живу в пригороде Екатеринбурга. Заводы, бандиты. Тоска зелёная, беспросвет..
Красочное описание переросло в затяжную паузу.
--Ну а работа, личная жизнь?
--Да какая там работа. Мыкаюсь туда-сюда, да бестолку...У мужиков-то работы нет, всё приватизировали. Вот к подруге к вам в Москву ездила, думала зацеплюсь где-нибудь. Да и у вас зацепиться только за Тверскую, --она невесело усмехнулась, -- и то уже годы не те.
--А муж, родители? Дети?
-- Нету никого. Муж был, крутым хотел быть. Вписался в блуду, так и завалили его в каких-то тёрках. Слава Богу, детей не наделали, не успели...А так, -- как обычно, как у всех. Маша с Уралмаша.

Он слушал эту невзрачную сибирскую сагу о смешанным чувством. Хамская реальность жизни печалила, но в то же время будоражили открывающиеся возможности для манёвров. "Одинокая, запаренная жизнью баба. Время ещё есть, этот её заводской мегагадюшник ещё не скоро, в лучшем случае завтра к вечеру Устроить ей маленький Кувейт...А себе египетские ночи. Ох, и жлоб я, если так-то...А что делать? Что, ей хуже будет?" Пока он пребывал в этих стратегических измышлениях, в ресторане начались проблемы. Народ прибывал, и народ разный. К их столу подошёл некий индивид, смесь братка с Ротшильдом.

--Шеф, извини, дело такое есть. Места заняты, не возразишь, я к вам приземлюсь? Не помешаю, всё путём. Лаве имеется, посидим, как люди...
Ну а что ты ему, быку откормленному, возразишь, тем более он уже сел? Напротив, рядом с Алиной. Внутри начало что-то сворачиваться.
--Владимиром меня зовут. Можно Вован. Бизнес делаю между Москвой и Сибирью.--через стол протянулась рука бизнесмена, чем-то напоминающая мороженный кусок мяса. Он назвался в ответ, пожимая это окорок и испытывая дискомфорт от пожатия. А тот уже тянул руку к пачке "Голуаза".
--Угощусь, если позволишь?
Он кивнул, чувствуя, как начинает набирать обороты ненависть. Смирный в трезвом виде, он бывал очень нехорош пьяным. Было время, когда его даже побаивались. Правда давно это было... Да и нельзя было ему в его ситуации быковать, никак нельзя. В этом поезде ноги не сделаешь, хоть поутру, да найдут. И его, и сумку. Бизнесмен, бля! Бизнесмену тем временем принесли жратву и бутылку "Стандарта". Он свернул ей башку и не спрашивая разлил по бокалам. Алина пристально смотрела ему в лицо, как бы что-то решая в уме. Вот поганка-то завернулась, а?
--Ну, за знакомство? Женщину-то как твою величают?
--Алиной величают. И она мне не просто женщина, а жена. - он произнёс это спокойно, с удивлением ощущая, что в голосе появились незнакомые ему самому жёсткие нотки. Он вдруг понял, что даже завали он этого быка, денег ему хватит на любого адвоката, если уж до того дойдёт. А уж раздавить это чудо - плюнуть и растереть.
--Ну и классно, -- жизнерадостно отреагировал тот. -Вперёд!
Они выпили. Алина не притронулась. Она смотрела на него с каким-то новым выражением, словно что-то вдруг поняла. Браток тем временем, посопев над котлетой, разлил по новой, остановившись над Алининой нетронутой ёмкостью.
--Алина, а ты чего?
--Водку не пью. И вообще, благоверному пора завязывать, а, солнце моё? - голос её звучал сильно и естественно.
--Да ну вы чё?! - изумился любитель крепких напитков. -Не родные что ли?!
Тут его внимание привлекла одна деталь:
--А чего без колец, супруги, а?
Наблюдательный сукин сын, отметил наш герой про себя, одновременно излагая следующее:
--Извини, дорогой, но пить мы с тобой больше не будем. Накушались достаточно. Это ты, дорогая, верно заметила, пора и честь знать. Будешь в Москве, -- заходи, Вова, будь другом, в "Телиани", к Ревазу. Спроси Сашу Слонова, проще,-- "Слона". Я подъеду, посидим конкретно, я тебя угощу по уму, а сейчас, извини, нас ждут великие дела. Да, о кольцах! Извини, промашка вышла. Но знаешь, у меня и мобилы нет. Не всегда хорошо иметь мобилу, понимаешь?
Тот сидел, а на ряхе по кругу циркулировала напряжённая мысль. Чувак потерялся в непонятках, и решал, как ему себя надо вести по принятым в его нелёгком бизнесе понятиям.
--Слушай брат, я чего-то не...
--Твой брат, Вован, за Уралом бамбук грызёт. В овраге лошадь подъедает. Спасибо за угощение, но я устал, понимаешь?! Дело у меня здесь, дело. Заходи в Москве, когда буду посвободнее - поговорим по людски.
Обиженный в лучших чувствах сибирский парень стал было открывать рот, но внезапно к нему обратилась Алина:
--Володя, а в Уралмаше вы тоже бываете по делам?
Тот тупо кивнул, но слушал серьёзно, это точно.
--Если увидишь Гарика, Мусу или Клеща, передавай им привет от вдовы Гены Резникова, "Резца". Очень буду тебе обязана.
С этими словами она поднялась с места, и кивнула головой:
--Милый, разрули с буфетом, а я выйду подышу в тамбур.
Нахлобученный Вован пропустил её, и тупо уставился на появившуюся в руках его несостояшегося знакомца пачку "зелени"
--Извини, Владимир, с удовольствием бы посидел с тобой, да у нас в семье не очень то поймёшь кто в "хате" хозяин. Может ещё и здесь пересечёмся поутру, пивком побалуемся?--Голос был вежливый и добрый, и Вовику было не к чему придраться. С тем они и расстались.

--А если бы он понял, какой ты "Слон", что тогда, а ? Глупый, ты глупый! Одним словом, писатель.
--Тогда.. тогда я бы затеял скандал на весь вагон, наварил бы ему его литровкой по черепу. Да он же никто, плесень. Я таких много видел, а "Слон" это и правда друг мой, законник, я его биографию от и до знаю. А твои Гарики, это что, это...
--Это авторитеты наши местные, муж под ними на жизнь зарабатывал, их каждая собака знает. Надо же было тебя выручать, дурачок, пока ты и впрямь с этим кабаном не сцепился.
--А жалко было бы?
--А то! Не каждый день известные писатели женой называют и в драку за тебя готовы. Будет чего вспомнить.
Они сидели в его купе. Рашид принёс бутылку коньяка и кофе. Они смеялись, правда рюмка Алины оставалась почти полной, а он подливал себе, выпивал, и подливал опять...говорили, смеялись, говорили...
--Слушай меня...А-Алина...а ..а зачем тебе выходить завтра, а? Нет, ты послушай...доедешь со мной до конца, погуляем, и ко мне поедем, в Москву, вот...Или полетим...Хоть в Японию..
--Чудо! Какая Япония! Кто нас туда пустит? Туда одиноких баб вообще не пускают, чтоб ты знал, умный ты мой!
--Я на тебе женюсь. Раз! И распишемся на берегу озера Байкал. Или на Курильской г-г-гряде...Просто, как палец...Р-Р-раз! Нет, правда, -- мы с тобой оба одинокие, культурные люди...Я тебя уже давно люблю, а ты... Ты тоже. Вообще - стерпится, знаешь, слюбится..
Женщина слушала его без улыбки. На последних словах она провела ему рукою по щеке. Жест был непроизвольный, домашний.
--Какой ты дурачок, если бы ты знал...
Он прижал её руку щекою к плечу, склонив голову, и застыл. В глазах читалось невысказанное желание. Она убрала руку и резко встала.
--Ладно, Лев Толстой. Спасибо за угощение. Пора мне в свой вагон, а ты проспись как следует.
--Какой вагон, Алина? Он тоже резко вскочил, загораживая выход. Его здорово качнуло, но в лице чувствовалась решимость.
--Пусти.
---Не пущу. Сядь.-- она покорно села. - Ты думаешь я треплюсь, да? Так вот, -- я не треплюсь. Не нужно нам расставться, понимаешь, не н у ж н о. Ни тебе, ни мне...ты знаешь как я жил последние десять лет? Не знаешь. А я скажу. Как скотина неприкаянная. Один, совсем один. Пил и всё. А тут шанс. Ты. Я же не зря в поезд сел, я чувствовал...меня Бог вёл. Чего тебе там в своём заводе-гиганте ловить, а, ну ты мне ответь?! Чего тебе нужно? Денег? Любви? Я тебе всё дам, обещаю. А что ты меня не любишь, ну и что? Может, полюбишь. Что я, хуже ваших отморозков с заводских окраин? Ты думаешь, я не понимаю, о чём ты думаешь? Что я тебя в постель хочу затащить? ....Да. Хочу! А лучше бы, если не хотел?! Вряд-ли...но знаешь что? Вот сколько тебе надо на жизнь....
До этого момента она слушала с непроницаемым лицом, но тут вспыхнула, и сжав губы рванулась с дивана.
--Пусти!
--Сидеть! Дослушаешь, и можешь убираться...Не хочешь говорить, ну и ладно. Я тебя отпущу, но с одним условием: ты возьмёшь кое-что, и больше сюда не вернёшься. И меня можешь не искать...Я не Набоков, не писатель, а просто хрен со случайным счастьем. Сиди!
Он полез под диван, долго чем-то шуршал, и наконец вылез со спортивной сумкой.
--Подвинься.
Она послушно подвинулась, лицо было напряжённое. Он чиркнул молнией, и на диван посыпались пачки свеженьких зелёных купюр. Лицо Алины изменилось. Против своей воли она впилася глазами в аппетитную кучку. На щеках проступили пятна.
--Вот. Это всё, что у меня есть. Штук сто с копейками... а может и больше, не знаю. Я хотел новую жизнь начать, может и впрямь писакой стать каким...Вот и ты начни. Пачку тебе...пачку мне, пачку тебе,.. пачку мне...
Разделив кучу поровну, он сгрёб половину обратно в сумку, и впихнул ей в руки:
--Держи, и иди с Богом. Только не возвращайся, прошу тебя. Вместо благодарности...э-э-э..приедешь, пойди свечку в храме поставь за здравие, чтоб жизнь срослась.
Он сел, сгрёб со стола бутылку, сделал большой глоток, шумно выдохнул и насупился, хмуря всклокоченные брови.
Она сидела, держа в руках сумку и наклонив голову. Лица видно не было, и что там блуждало, на этом лице - одному Богу ведомо. Затем медленно встала, и наклонилась к нему. Глаза были влажные, но не более. Она коротко поцеловала его в щёку, и повернулась к двери....

Затащить Рашида к себе оказалось делом не простым. Аккуратный татарин отпирался всеми конечностями, но в результате сдался. Московская Русь очередной раз одолела непокорное ханство. Теперь представители братских народов уминали некое загадочное национальное блюдо, которым снабдила Рашида в дорогу любящая бабушка, и пили водку, развеивая миф о твёрдости последователей пророка антиалкогольной политике. Наш герой в муках за широту души, благополучно передал всё съеденное и выпитое за день фаянсовому другу, и теперь пил и закусывал с большим энтузиазмом.

--Может мне, Рашид, тоже в проводники податься, я вот подумал?
--Да зачем тебе этот геморрой, Саша? Ты же умный, сразу видно...
--Да уж, и не говори! Знал бы ты , что я тут отчудил, ты бы меня с поезда скинул за дурость, клянусь.
--Это с женщиной? Э! Забудь! Не первая, не последняя. Пока доедем - ещё найдёшь.
Саша поперхнулся:
--Аллах с тобой, дорогой! Ещё одна такая женщина, и я у тебя в долг стрелять начну.
Он разлил. Без лишних слов они синхронно подняли рюмки, кивнули друг другу, и...

Она стояла на пороге, на плече висела Сашина сумка, а руку оттягивал средних размеров, но явно увесистый, чемодан. Пауза затянулась, она поставила его на пол, и укоризненно обратилась к полуночным пьяницам:
--Приятного аппетита, мальчики! Рашид, может хоть ты поможешь внести этот чёртов баул?! А тебе, милый мой, пора всё-таки баиньки.