Глава шестнадцатая

Год 708 от Творения Мира. Теперь пускай придёт и возьмёт!
1.
Черепки кружились в воздухе, как осенние листья, оседая на и разбитый и изодранный хлам, бывший не так давно добром Разитты. Один из них задел Лони, черкнув по щеке острым краем, и оставил длинную алую черту. От других он старался уворачиваться, когда успевал заметить.
И лампада и свечи потухли, но было всё равно довольно светло, по крайней мере, чтобы видеть эту пучеглазую нечисть. Она изволила светиться – то ли для их же с Разиттой удобства, то ли просто из желания произвести должное впечатление. Впрочем, для Разитты, похоже, это не имело значения – она молча сидела и вглядывалась в сторону, где, как она полагала, находился Лони. Но Лони отче-го-то вдруг понял, что она ни черта не видит. Взгляд у неё был мутный, рассеянный, зрачки широ-кие, на всю радужку. Хорошо бы, чтоб хоть слышала. Но и в этом он не был уверен до конца, хотя уже успел изучить одну очень нужную черту старушки – помалкивать, когда положено. То бишь – не вмешиваться, когда дело тебя не касается, а все вопросы задавать после.
Лони не мог определённо сказать, что данное дело её не касается, напротив, оно как раз меньше всего касалось именно Лони! В конце концов, чья это забота – разбираться с потусторонним миром? Это именно он – честный придворный учёный, титулованный алхимик, межу прочим, должен сейчас сидеть и помалкивать в уголке. И удивляться странностям местных предрассудков. А после, как-нибудь за чашечкой чая, выдвигать умные теории о влиянии деревенского воздуха на обменные про-цессы мозга, ведущие к приступам весьма необычного характера галлюцинаций. Но вместо этого сейчас в уголке сидела и помалкивала Разитта, а Лони лично эти самые галлюцинации наблюдал.

Во что превратилась хижина Разитты, трудно было вообразить. Если бы кто-нибудь специально задумал истолочь здесь всё в порошок, едва ли у него вышло бы так же живописно. И хорошо ещё, что Разитта этого всего пока не видит. И это уже второй положительный момент из всего того отри-цательного, что нахлынуло вдруг на несчастную голову Лони. А первый момент заключался в том, что уж если на утро всё останется, как есть, – тогда теория о галлюцинациях рухнет точно карточ-ный домик. Но тогда и от Лони, как от алхимика, останутся такие же мелкие черепки, какие кружат-ся сейчас вокруг в воздухе. А это снова плохо, если не сказать – ужасно. Вот тебе и "неколдун"!
Кроме черепков в воздухе кружились тени. Впрочем, тенями их окрестил про себя Лони. Тени – они же тёмные, а эти светились. И моргали большими глазами с тонкой продольной чёрточкой. Со-всем как у кошек. Глаза меняли оттенки и цвета – от жёлтого к алому и наоборот.
У Лони отекли колени, но одна из светящихся тварей железной хваткой держала его за плечи, не позволяя даже шевельнуться. Тоже, видимо, для должного впечатления. Ну, на коленях, так на коле-нях. Не то чтобы Лони был особо против подобной позы – он вообще редко придавал значение та-ким пустякам, просто подошвы на ступнях были гораздо жёстче и больше подходили для такого ма-лоприятного дела, как стояние на осколках и крошеве.
– Ну? – в который раз повторила тень, именующая себя Сэзрик. – Ты надумал?
– А что думать-то? – свалял дурака Лони. – Нет его и всё тут. Провалился сквозь землю. Прямиком в Подземный мир. Может, там кому и пригодится.
– Я не шучу! – Сэзрик нахмурился и его глаза приблизились к Лони вплотную. – Ты хочешь, чтобы с тобой было то же самое, что со всей этой утварью? Тебе мало?
– А ты в меня не пялься, – сделал вид, что рассердился Лони, – я уж и так в тебя довольно напялился, когда ты в этом шаре сидел! – Лони кивнул в сторону пятна серебристой пыли, бывшей когда-то хрустальным шаром. – Сказал же – нет его!
Ещё одна тень приблизилась к Лони и изобразила омерзение на своём призрачном лице.
– Давай покончим с ним, Сэз! – прошипела она. – На одного насекомого станет меньше.
– А он не может! – в лицо ей засмеялся Лони. – Он мой... мой прислужник! "Ангел" – для него слиш-ком благородное слово! Ну-ка, давай, попробуй ты – и он сотрёт тебя в порошок, как этот шар. Для наглядности! Правда же, Сэз, дружок?
Глаза Сэза налились кровью, и он, прошипев что-то нечленораздельное, взмыл под потолок.
– А ты не радуйся раньше времени! – скрипнув, будто несмазанная петля, приблизилась поближе ещё одна тень. – Получишь своё сполна рано или поздно! Ему отказаться от тебя – раз плюнуть!
– Так что ж он до сих пор не плюнул?! – хмыкнул Лони.
– Плюнет, будь покоен! – злобно зашипела тень. – А когда плюнет, ты не одного лишнего дня шку-ры своей не сносишь, червь пещерный!
– Это ещё кто из нас пещерный?! – возмутился не на шутку Лони. – Я, в отличие от вас, живу пра-ведно, обязанности свои выполняю исправно и завещания Владыки уважаю и чту. Посему глаза свои мне прятать нечего – я честный человек! А вот вы, горе-праведники, только о своей прозрачной шкуре и думаете. Кто из вас чей хранитель?! Ну, сознавайтесь! Кроме Сэзрика все остальные – ша-лопаи! Чего поналетели сюда, кто вас звал, а? Заняться вам нечем, вот и ищите приключений на свою невидимую задницу!
– Нет, ты только погляди, а он еще и проповедник! – прямо перед Лони возникла голубоватая дымка, оформившаяся в прекрасную голубоглазую девушку. – Вот уж никогда не видела, чтоб, стоя на ко-ленях, отчитывали, да ещё и проповеди читали! Достойно похвалы! Отпустите его!
Лони почувствовал, как хватка на его плечах ослабла, и он, качнувшись, встал и принялся расти-рать затёкшие колени.
– Так что же ты, милый наш друг Лонсез, – пропела девушка, осторожно приподняв согнутого Лони за подбородок, и ласково заглянула ему в лицо, – что же ты упорствуешь? Разве плохо тебя наш до-рогой Сэзрик хранит вот уже целых двадцать лет? Разве много сейчас найдётся людей, кто может похвастаться личным ангелом-хранителем? Так отчего же ты, скажи на милость, не хочешь оплатить ему его такую непосильную, такую трудоёмкую услугу безделушкой, которая для тебя ровно ничего не стоит? Ну, что же ты молчишь?
Лони молча любовался её неземной красотой и думал, что, наверное, подобных ей, не кривя ду-шой, можно назвать ангелами. Как же должен быть велик человек, удостоеный чести быть ею хра-нимым! Как же должна быть прекрасна её душа, как велико её сердце, облаченное в такую ангель-скую оболочку!
Но она здесь и сейчас и требует того же, что и остальные, пусть и опьяняя сладостными речами и нежным голосом. И Лони не собирается верить ей, как не собирается верить никому из этих стран-ных существ, именующих себя ангелами.
– А я уже расплатился сполна за его услугу, – шепнул ей Лони, пристально глядя в васильковые гла-за, – погляди вокруг! Разве мало здесь безделушек, ровно ничего для меня не стоящих, из которых он сделал то, что сам захотел? Разве он спросил у меня – хочу ли я, чтоб он с ними это сделал? Нет? Вот видишь! Он сам взял то, что ему было нужно. Стало быть, мы с ним в расчёте.
Девушка отпрянула и глаза её потемнели. Она гневно огляделась вокруг, полоснула взглядом по замершим в воздухе теням и снова обернулась к Лони.
– Я призываю тебя хорошо подумать! – громогласно изрекла она. – Я предлагаю тебе взамен нашу посильную помощь и опеку до конца дней твоих, а также во всех последующих жизнях. Я обещаю тебе неприкосновенность со стороны кого бы то ни было, а также содействие в любых твоих челове-ческих начинаниях. Я предлагаю тебе нашу помощь и дружбу!
– Ого! – присвистнул Лони. – Не многовато ли для безделушки, что для меня ровно ничего не стоит?
– Я даю тебе срок два дня! – бросила на прощание девушка. – Затем, в случае твоего отказа и даль-нейшего упорствования, я вынуждена буду лишить тебя хранителя – Сэзрик не станет препираться и выполнит мой приказ. Он откажется от тебя – правда ведь, Сэз? Ну а затем – ты сам знаешь, мы при-ложим максимум усилий, чтоб тело твоё упокоилось с миром.
– Ого! – снова присвистнул Лони, – убьёте, значит?
– Ангелы не убивают, – улыбнулась девушка и глаза её снова стали васильковыми, – ангелы содей-ствуют…
И в опустевшей комнате прозвучал колокольчиком, затихая вдали, её мелодичный смех.

– Вот тебе и ангелы... – вздохнул с сожалением Лони, шаркая ногами по полу в попытке добраться до печи и найти там хоть щепку, хоть полено, чтоб зажечь и осветить комнату. Ничего другого оты-скать теперь нечего было и надеяться.
Сейчас будет очередь Разитты ахнуть.
Лони высек огонь и горящая головешка вырвала из темноты жалкие остатки утвари, сваленной повсеместно в груды мусора. На единственном уцелевшем табурете в углу сидела Разитта и усилен-но моргала, привыкая к свету.
– Разитта, – взмолился тут же Лони, завидев её посреди живописной картины, символизирующей уютную домашнюю обстановку, – прошу тебя, скажи, что я сплю! Скажи, в конце концов, что ты подмешала мне в своё варево что-то, как тому мальцу, и я буду самым счастливым человеком на этом свете!
Разитта, взглянув на него пристально, встала со стула и, пробираясь по обломкам, подошла вплотную.
– Я-то скажу, милок, с меня не станет, – сокрушённо покачала она головой, продолжая внимательно разглядывать Лони, – жаль мне, что ли, человека хорошего осчастливить? Да только что же ты о сво-ей седине-то подумаешь, как поутру её увидишь?
– Седине?! – глаза Лони испуганно округлились. – Что ты! Тебе привиделось! Я же белобрысый. Светлый я!
– Будь по-твоему, – быстро согласилась старушка, – утро рассудит. Утро, оно завсегда яснее, – и об-ведя страдальческим взглядом комнату, ещё больше опечалилась, – кто бы и мне такое сказал?! Уж я бы тоже порадовалась.
Вдвоём они кое-как отыскали огарки свечей и решив, что всё равно толку больше здесь не будет и что утро, в самом деле, яснее, отправились в покосившуюся избу, приютившую Лони четыре дня на-зад.
 2.
– Вы едва не погибли, Ваше Высочество? – Ронтрод резко обернулся, не веря собственным ушам.
Не в меру спокойный день, проведённый им в беседке за чтением и размышлениями, похоже, не прошёл для него бесследно и собирался закончиться по-иному.
Но он чувствовал себя слишком хорошо, чтобы думать о болезни. Слишком хорошо. Один шаг – и беседка скрылась бы за поворотом, утонув в вечерних сумерках. Но он не успел сделать этот шаг. В который раз только лишь один шаг отделял его от неприятностей. Но эта неприятность, что улы-балась ему издали, была слишком прекрасна, чтобы на самом деле являться ею. И тем не менее, она ею являлась.
– В который именно раз? – Ронтрод с восхищением глядел на нежно-голубое облако, притягивающее сильней любой пропасти. Это была Она. Наяву или во сне, а может быть, где-то между – как сказал ему нынче белокурый смышлёный ребёнок, явившийся оттуда... Ронтрод невольно улыбнулся и по-спешил ей навстречу. – В который именно из тех множеств раз я едва не погиб?
Она улыбнулась в ответ лучезарной улыбкой и до боли знакомым движением нежно провела по его щеке кончиками тёплых пальцев, легко коснулась губ, и Ронтрод невольно закрыл глаза. Но, бы-стро спохватившись, открыл их снова.
– Здесь нет карнизов, – всё ещё улыбаясь прохрипел он, чувствуя, как знакомая огненная волна под-нимается изнутри, готовая утопить его раньше, чем он успеет совладать с собой. – И балконов тоже нет. Вам не удастся сбросить меня на этот раз.
Она засмеялась в ответ, и глаза её блеснули голубым пламенем. Она не щурилась теперь, и Рон-трод с удивлением заметил тонкую нить, делящую зрачки пополам.
– Но здесь есть Я, – она глядела ему в самую душу и выворачивала её наизнанку.
– Но ангелы не убивают? – отчего-то вспомнилось ему, и губы сам прошептали странные слова.
Она нахмурилась и взгляд её обледенел.
– Верно, не убивают, – наступающие сумерки делали её ещё прекрасней, – значит, Лаол предупре-дил. Он вмешался!
Он не знал, кто такой Лаол, но чувствовал, что она права…
– Вмешался, – ответили за него губы, – и вмешается снова, если понадобится.
Она рассмеялась в ответ ещё звонче, и знакомые колокольчики зазвенели вокруг, утопая в шеле-сте листвы.
– Вмешается?! – насмешливо сощурилась она и затем сочувственно покачала головой. – Не-е-т! Больше Лаол уже ничем вам не сможет помочь, Ваше Высочество. Не тешьте себя напрасно иллю-зиями. Вы крепкий орешек, надо признать. Слишком крепкий. Жаль, что вы не ангел. Ваша красота – не человеческая. Она даже не ангельская. Она достойна Вершителей. Но она не поможет вам вы-стоять против нас, как не помогла выстоять Лаолу – его. Вам остаётся лишь смириться и содейство-вать нам. Или погибнуть.
– Вы угрожаете мне? – он глядел на неё с обожанием и никак не мог поверить её словам. И её ис-кренности. И ей самой. И в неё не мог поверить тоже. – Зачем Вы угрожаете мне? Что Вам от меня нужно?
Она подошла поближе и нежно обняла его за шею.
– Отдайте нам Карту, Ваше Высочество, – прошептала она ему на ухо, обдавая жаром дыхания, – прошу вас, отдайте. Вы так прекрасны – мне будет очень жаль… убить вас...
– Но… – хрипло прошептал он, чувствуя, что теряет голову.
– Да-да, – шепнула она, ласково приложив палец к его губам, – знаю-знаю, ангелы не убивают… Но они содействуют…

– С кем ты здесь разговариваешь? – на тропинке с фонарём в руке показался король и, завидев Рон-трода, направился к нему.
Ронтрод стоял посреди беседки с закрытыми глазами и старался унять охватившую его дрожь.
– Декламирую сказания, – громко ответил он, живо подхватив с земли вывалившуюся у него из рук книгу и открыл наобум посередине.
– В темноте? – король подошёл поближе и взяв перевёрнутую вверх ногами книгу из рук принца, подсветил её фонарём, – любопытно.
Но заметив такую странность, вернул ему книгу обратно нужной стороной, озабоченно поглядел на Ронтрода и приложил ладонь к его горячему лбу.
– Как ты себя чувствуешь, мальчик мой?
– Как дурак! – Ронтрод, не открывая глаз, откинул голову назад и глубоко вздохнул.
– Правда? – удивился король. – Очень странно. Для столь образованного молодого человека – весьма необычное суждение, – и поднёс фонарь поближе.
– Отец! – Ронтрод в упор поглядел на короля, отстранив фонарь поднесённый к самому его лицу. – Кто был Фоториан?!
– То есть как? – удивленно запнулся Нарнорд и заморгал. – То есть, что значит – кто был?! Рон, мой мальчик, ты пугаешь меня снова.
– Отвечай мне сейчас же! – Ронтрод жёстко одёрнул его и грозно нахмурился, нависнув над королём мрачным исполином, – я хочу знать – кем был Фоториан! Почему о нём почти ничего нет в летопи-сях, почему запрещено входить в склеп, тогда как повсюду принято почитать усопших и ухаживать за их могилами и что такого положено знать королям, чего не могу знать я?!
– Ты задал столько вопросов сразу, что я и не знаю, как и с чего начать, – испуганно попятился Нар-норд, – но, по крайней мере теперь я вижу, что ты здоров.

– Значит, Фоториан был магом! – Ронтрод, изменив беседку шагами вдоль и поперёк, наконец уго-монился и присел рядом с королём.
– Да, и могущественным! – король выглядел уставшим, но на вопросы отвечал с готовностью, – по-жалуй, во всём мире не сыскать подобных ему и доныне.
– Почему я об этом не знал до сих пор?!
– Но ты же не спрашивал! – удивился Нарнорд. – А что это меняет?
– Это меняет всё! – Ронтрод откинулся на спинку скамьи и закрыл глаза. – И поэтому всё так запу-танно…
– Что запутанно? – снова удивился Нарнорд, вглядываясь в полумрак.
– Скажи мне! – снова вскочил Ронтрод, перепугав короля. – Что у Фоториана было такое, что могло бы пригодиться… скажем, другому магу. Ну, или, на худой конец, простому человеку? Что вообще может иметь маг, за чем потом, после его смерти станут охотиться?
– Ну-у-у, – замялся король и хитро улыбнулся, – у магов много чего всякого бывает неизведанного…
– Ты не темни! – оборвал его Ронтрод и остановился посреди беседки. – Я спрашиваю о Фоториане!
– О Фоториане? – непринуждённо переспросил Нарнорд. – Ах, о Фоториане… Фоториан, к примеру, был сказочно красив… и ты на него похож.
– Я видел его портрет, это для меня не новость! – нахмурился Ронтрод, видя, что отец что-то скрыва-ет.
– Да, но видел ли ты себя? – как ни в чём небывало продолжил Нарнорд. – Ты в сравнении с ним просто…
– Отец! – Ронтрод злился, но в данный момент у него не было никакого желания ссориться с коро-лём. По крайней мере, пока не выяснится всё, что ему необходимо.
Нарнорд чувствовал это и нарочно дразнил сына, получив, наконец, долгожданную возможность отыграться.
– А разве я не прав? – удивился король.
– Ты ведёшь себя как девица, желающая что-то получить или выведать! – вспылил Ронтрод и не-вольно вспомнил свою недавнюю гостью. – Я не желаю знать о том, красив я или нет, я хочу знать, что оставил в наследие потомкам Фоториан!
– Но ты же знаешь на память все его книги и перечитал все свитки! – продолжал валять дурака Нар-норд. – Разве мало его научных трудов и сказаний тебе известно? Кто ещё из наших пращуров столь-ко вымарал… кхм, столько сочинил произведений? Львиная доля нашей библиотеки – это его тру-ды…
– Хорошо! – Ронтрод глубоко вздохнул и сел рядом. – Хорошо. Я сдаюсь. Ты победил. Я признаю, что часто был не прав и позволял себе излишне дерзкий тон. Прошу у тебя за это прощения.
Нарнорд наклонил голову и тайком улыбнулся. Ему казалось, он никогда не дождётся от Ронтро-да подобных слов и вот сейчас, когда он их, наконец, услышал, ему отчего-то стало не по себе.
– А теперь прошу тебя, – продолжал между тем Ронтрод, – скажи мне, чем владел Фоториан? Если он был магом, стало быть, должны были остаться и иные его рукописи. И может быть, ещё что-нибудь? Я знаю – тебе что-то известно.
– Остались, – утвердительно кивнул Нарнорд и погладил сына по голове, точно маленького мальчи-ка, – остались, малыш. Но я не должен говорить тебе об этом. Это и есть то, что положено знать лишь взошедшему на трон королю. Видишь ли, когда-то давно за эти бумаги вспыхнула целая война. Ты не найдёшь об этом ничего в своих свитках, как не старайся. Это было ещё при жизни Фоториа-на. Брат пошёл с мечом на брата – и всё ради обладания ими. Миглон тогда чуть не лишился наслед-ников, потому что они, точно стая свирепых псов, готовы были перегрызть друг другу глотки. Видя это, разгневанный Фоториан бросил в огонь все свитки до единого, и только пламени ведомо, что там было начертано.
– Но ты же сказал – остались, – возразил Ронтрод, внимательно слушая отца.
– Остались, – снова утвердительно кивнул король, – всего четыре маленьких клочка. Их Фоториан сам вынул из огня, как видно спохватившись. На них какие-то тайные знаки, но никто не знает, что они значат. Поэтому их и не стали прятать и они, если хорошо поискать, обязательно найдутся среди твоих свитков. Говорят, это какая-то карта тех далёких мест, где Фоториан добыл своё могущество.
– И это вся тайна? – удивился Ронтрод, – тайна, преспокойно пылящаяся на доступных каждому книжных полках, о которой положено знать лишь взошедшему на трон королю?
– Нет, что ты, – улыбнулся Нарнорд, – это никакая не тайна. Эту "не тайну" столько умов и столько лет пытались разгадать, а всё зря. Так что твой братец едва ли станет исключением. – Нарнорд рас-смеялся, потешаясь над тщетными попытками Лафиента разыскать свиток.
– Так значит, ты знал! – изумился Ронтрод. – Ты знал – что именно ищет Лафиент?
– Ещё бы мне не знать, – продолжал тихо смеяться король, – я сам ему об этом и рассказал. Хотелось мне, старому дураку, чтоб будущий король в науках поупражнялся… Ну, хотя бы умные книги по-читал, прежде чем на трон взойдёт – неуч ведь совсем! Всё игры да забавы, не в пример тебе… А по-ка поищет да поразгадывает – глядишь, и поумнеет. Но, видно, не поумнел, – король сразу помрач-нел и нахмурился, – это ведь ты их прежде нашёл, правда?
– Я? – Ронтрод растерялся, не зная что ответить на его вопрос.
– Ты, ты! Не отпирайся! – король приблизил лицо и заглянул сыну в глаза. – Думаешь, я не догады-ваюсь, что так яро Лафиент искал в твоей комнате? Откуда мне было знать, что он травить тебя за-хочет?! Как видно, зря Фоториан эти четыре свитка сохранил, зря не сжёг. Дух его всё никак не даёт нам покоя – над Миглоном снова нависла угроза!
– Но Лафиент не травил...
– Знаю, что не травил, – вздохнул король. – Не успел.
– Да нет же, – рассмеялся Ронтрод, отчего-то встав на защиту брата, – завтрак – это не его рук дело, я это чувствую…
– Ты чувствуешь! – хмыкнул Нарнорд и спрятал лицо в ладони. – Хорошо бы, чтоб это чувство тебя не подвело. А я уже не знаю, что я чувствую. С тех пор, как бездыханным тебя увидел, уже ни в чём не уверен. Потому и говорю сейчас с тобой откровенно – оградить тебя хочу. Сберечь хочу от гибе-ли! – Нарнорд покрыл ладонь принца своими сухощавыми морщинистыми ладонями. – Сожги ты их, очень тебя прошу! Знал бы раньше, что так случится, – сам бы нашёл и сжёг! Я умоляю тебя, сынок! Сожги! Пусть Лафиент увидит это! Или отдай ему...
– Погоди-ка, – нахмурился Ронтрод и задумался, – допустим, я сожгу. Но у меня ведь лишь два свит-ка… точнее было два. А теперь один. А остальные и так у него. Да и не об этом сейчас речь! Что ещё ты мне не сказал? Что ещё осталось?
– Поклянись! – Нарнорд снова трогательно заглянул в глаза сыну. – Поклянись, что никогда не пой-дёшь против брата! Что никогда не станешь отбирать у него власть и не посягнёшь на трон!
Ронтрод усмехнулся и кивнул.
– Раньше он сам мне его на блюдце преподнесёт! Но я заставлю его себя уговаривать! Я буду отпи-раться и смущаться. Я стану прятаться в тёмных подземельях и подвалах! А потом, когда он всё же выследит меня и пригрозит, что иначе убьёт себя, я, так и быть, великодушно соглашусь.
– Шут! – Нарнорд рассмеялся и растрепал Ронтроду волосы. – Клоун!
– К вашим услугам, Ваше Величество! – смеясь, игриво поклонился Ронтрод.
– Камень, – сквозь смех промолвил король.
– Камень?! – Ронтрода будто окатило холодной струёй. – Какой камень?!
– Какой именно – не знаю, – успокоившись, стал рассказывать Нарнорд, – и никто не знает. У Фото-риана вообще была необычайная страсть к драгоценным камням. Он их собрал несметное множест-во, и они составили львиную долю теперь уже нашей казны, точно так же, как и рукописи – библио-теки. Но среди них есть один… или быть может, несколько, что он принёс с собой издалека, из иных далёких мест.
Ронтроду вспомнились вдруг заполненные драгоценностями ларцы потайной комнаты. Вот, зна-чит, что это были за камни! Камни Фоториана!
– Но кроме того, – продолжал между тем король, – он сделал себе дивное надгробье. Фоториан укра-сил его опалами всех цветов и оттенков – опал был одним из его излюбленных камней. До сего мо-мента склеп был обычным местом поминания усопших. Там даже сохранился алтарь. Но с тех пор, как там водрузили гроб Фоториана, дверь усыпальницы навсегда закрылась. И только лишь усопший мог войти туда, чтобы стать ещё одним её обитателем.
– Но почему? – с замиранием сердца слушал рассказ отца Ронтрод. – Зачем всё это?
– Затем, что все знали, – продолжил король, – что великой Силой наделен этот камень, но никто не знал – какой именно Силой. И никто не знал и не знает, где этот камень и как он выглядит. Тайну свою Фоториан унёс с собою в могилу. А кто мог быть уверен, что камня нет на надгробье? Посему каждый король Миглона обязан хранить несметные сокровища – драгоценности Фоториана как зе-ницу ока, и ни один камень не должен пропасть – ни из сокровищницы, ни с надгробья, ибо каждый из них может оказаться "тем самым".
– Тем самым… – задумчиво повторил Ронтрод, – тем самым.
Неужто талисман? Принц вспомнил, как в усыпальнице Лафиент и Зувог искали талисман – зна-чит, им был нужен камень.
– А что ещё известно о карте?
– О карте? – король очнулся от раздумий. – Ах, о карте. О свитках, ты хочешь сказать? Известно кроме того, что среди них есть план и есть к нему ключ. Это ещё сам Фоториан говорил. Сказывал, когда беда над Миглоном нависнет немалая, тогда и пригодится, дескать, его находка. Он вроде как, сам там бывал, в том месте, что на карте указано, но мощь эту, что там нашёл, в Миглон не принёс. Пострашился. Пострашился сам к ней прикасаться, несмотря на то, что могучим магом был. Сказа-но, что только чистый сердцем и великий душою может коснуться её и не погибнуть. И этими свит-ками воспользоваться. А иначе никто написанное на ней не разберёт. И правда – ещё никто не разо-брал.
– Ну теперь ясно, – прошептал Ронтрод, – теперь всё ясно. Теперь пускай придёт и возьмёт!
– Что? – удивился король. – Ты о ком это? О брате?
– И о нём тоже. Я сожгу свитки, отец, – уверенно заключил принц, – я обещаю!
3.
– Ну… – протянула задумчиво Разитта, всё ещё не зная, как подступить с расспросами, со свистом отхлебнув из широкой чашки горячего чаю, – ты-то, милок… не в обиде ль на меня?
– С чего бы это? – удивился Лони и откусил ломоть хлеба.
– Ну как? – удивилась Разитта. – Это ж я тебе шар свой подсунула – вон из него сколько всякой не-чисти попёрло!
Лони рассмеялся, жуя и давясь.
– Нечисти?! – отхлебнул он чаю и, прожевав, уставился на старуху. – Ты что! Это ж ангелы – сама ведь говорила! Премилые ребята. Нам бы таких в Миглон – и покоя не видать, как своих ушей!
Разитта кисло улыбнулась и поскребла ложкой по дну чашки.
– А теперь что же? – покосилась она на него. – Теперь о покое, значит, забудешь ты?
– Это ещё почему? – удивился Лони и снова откусил хлеба.
– А что тебе напоследок Дэлана сказала?
– Кто?! – Лони удивлённо поглядел на Разитту. – Кто сказал?
– Сам знаешь, не юли! – старуха нахмурилась и опустила голову. – Как думаешь выкручиваться?
Лони нахмурился и вздохнул.
– Значит, ты всё-таки, слышала, – почесал он затылок, растрепав собранные в неряшливый пучок во-лосы, – а я-то надеялся – нет, раз уж так долго молчишь.
– А ты что, думаешь, я глухая? – ехидно сощурилась Разитта, низко наклонившись над столом и за-глянув Лони в глаза, – может, я и слепа, но не глуха – это уж точно! Пусть я ведьма послабей тебя буду, но что нужно – на ус мотаю не хуже твоего! Не надо было мои методы в твою магию совать! Умные мысли, они всегда опосля приходят. Я-то думала – подсоблю тебе, а вышло что?!
– Что?! – удивился Лони.
– Вышло – только лишь напакостила! – уверенно заключила Разитта.
– Ладно тебе! – засмеялся Лони. – С чего это вдруг ты расхныкалась, будто дитя малое? Напакости-ла! Ничего просто так не бывает, может, это и к лучшему.
– К лучшему?! – возмутилась Разитта и её глаза-щёлочки расширились и стали круглыми. – Его при-грозили стереть с лица земли не далее чем через два дня, а он говорит – к лучшему! Что они у тебя требовали? Пустяковину твою, что ты из Миглона приволок?! Отчего ты им её не отдал?! Фоториан твой хорош, достоин наследничка своего! Сунул тебе её в руки – а ты отдувайся! Пускай бы сам с этой нечистью разбирался, так нет, всё чужими руками…
– Погоди, – расплывшаяся в улыбке физиономия Лони заставила её запнуться на середине фразы с раскрытым ртом, – погоди злиться.
– Ты чего радуешься?! – заморгала старуха и отпрянула. – Что-то не пойму я тебя, милок, чего ты улыбаешься-то?!
– А что же мне не радоваться? – довольно сощурился Лони, откинувшись на спинку стула. – Теперь я и вправду, кое-что знаю, и именно благодаря твоему шарику. А ещё благодаря "моему" Фоториану и его "наследничку". Вот только не знаю, хорошо ли, плохо ли это, но одно скажу наверняка – спа-сибо за это тебе!
– Мне? – изумилась Разитта, совсем ничего не понимая в словах Лони. – Мне-то за что?!
– А за всё, – усмехнулся Лони и принялся дальше уплетать ужин.
– Так! – нахмурилась Разитта и снова наклонилась над столом. – Ты брось темнить! Говори лучше – что делать думаешь?! Отдай им – что просят и пусть убираются восвояси ко всем… убираются, в общем.
– Не могу, – пожал плечами Лони, доливая кипяток в чашку и подкидывая варенья.
– Не можешь?! – Разитта встала, упёрлась кулаками в стол и грозно зашипела. – Тогда я смогу! Ты знаешь, с кем ты связался?! Ты знаешь, на что они способны?! Ты знаешь, что у них за плечами опыт столетий! Ты…
– У меня не меньший, – снова пожал плечами Лони, облизал ложку и вальяжно раскинулся на стуле с чашкой в руках.
– То есть как? – запнулась она. – То есть как – не меньший?
– Определённо – не меньший, – уверено заключил Лони.
– Тебя не поймёшь, – махнула на него рукой Разитта и опять уселась за стол, – то ты на каждом шагу отпираешься и горланишь, что не колдун, то теперь ведёшь себя, будто… будто одно из двух – либо как самонадеянный мальчишка, что не знает, с чем имеет дело, либо уж как маг с по меньшей мере безграничной силой.
– А ты сама-то как думаешь? – улыбнулся Лони и обходительно долил ей чаю.
– Я думаю, что-то здесь не чисто! – вздохнула Разитта, пододвинув ему чашку. – Уж не затуманила ль Она тебе рассудок своими сладкими речами? Против неё ведь не устоит никто! Любой, кто видит её, теряет покой навеки – чары её неодолимы. Говорят, в руках её Печать...
– Печать? – удивился Лони. – Снова печать?
– Ну да, Печать, – утвердительно кивнула Разитта, – Печать, дающая власть над сердцами. Печать Любви.
– Вот ка-а-ак? – задумчиво протянул Лони, глядя сквозь чашку. – Шестая Печать Вершителя, зна-чит…
– Что-о-о? – лицо Разитты вытянулось. – Чья Печать?
– Разитта, – посерьёзнел враз Лони, поставив чашку на стол и встал, – ладно уж, позабавились и бу-дет. Я не стану больше играть с тобою, держа в неведении – не отдам я им лоскут Фоториана и точ-ка. Не отдам, потому что у меня его нет.
– То есть, как это нет? – удивилась Разитта словам, а ещё больше резкой перемене, произошедшей с Лонсезом. – А где же он?
– Вот, – Лони протянул ей свою правую ладонь, на бледной коже которой мрачно чернели, будто выжженные, дивные витые письмена, – вот он. А вернее всё, что от него осталось.
– Магириос… – ошеломлённо прошептала Разитта, коснувшись ладони юноши своим сухощавым пальцем, осторожно провела им по чётким чёрным завиткам, – тайный знак Магириоса. Магия. Знак магической Силы…
– Да, Рази, – утвердительно кивнул Лони, – и Третья Его Печать.
Год 728 от Творения Мира.
Вершина Вивона чернела в темноте мрачным исполином, заслоняя полнеба на севере. Ночь была по-осеннему прохладна, но Гелия, обдуваемая леденящим ветром, беспощадно треплющим тонкое белое платьице и завывающим меж деревьев, не чувствовала холода.
Вокруг шумел лес, гудели зелёные великаны, клонили со скрипом низко-низко к земле толстые ветки. Лес отступил отчего-то лишь здесь, на высоком кургане за хижиной старой колдуньи Разитты, поглотив домишко и оцепив курган плотной зелёной стеной. Курган был совсем лысым, покрытым только густой травой и на нём целый день с удовольствием паслась коза Разитты, греясь и млея на солнышке. Оно почти не пробивалось сквозь густую листву леса, а тут, на вершине холма, светило и жгло в полную силу.
Безоблачное небо, усеянное яркими звездами. Леденящий осенний ветер, холодный и влажный, ничем не сдерживаемый на открытом пространстве кургана. И запах предстоящей грозы. Что-то бы-ло в этом жуткое и загадочное. Взгляд Гелии приковал Вивон, могучий и таинственный. Этой ночью ей не спалось. День был полон впечатлений и эмоций. Странное существо – Ша, с телом буйвола, глазами рыцаря и сердцем ребёнка. Никогда раньше не видала девушка таких созданий. Старая кол-дунья с лицом демона и ангельской душой. Отец, всегда такой сильный и мудрый, обратившийся вдруг маленьким испуганным мальчиком, которого от чего-то захотелось защитить и успокоить. В душе Гелии бушевала буря, и она, не в силах с ней справиться сама, искала покоя в ревущей ночной прохладе. И только по верхушкам бескрайнего зелёного моря, простирающегося на запад и на вос-ток, на юг и на север до самого Вивона, катились огромные чёрные волны. И разбивались о борт ко-рабля-кургана с одним единственным пассажиром. И корабль этот безудержно несло туда, где жадно цепляясь за дальние заоблачные вершины, взгляд Гелии уловил необычное яркое свечение.
– Я бы на твоём месте не искала приключений одна в дремучем лесу, – на вершине кургана откуда ни возьмись, появилась Разитта и, накинув Гелии шерстяной вязаный платок на плечи, проследила за её взглядом, – в лесу всегда было небезопасно, а сейчас и подавно.
– Вершина светится, – задумчиво произнесла Гелия и указала рукой на север, – вершина Вивона го-рит.
– Горит, – охотно согласилась Разитта, щурясь на ветру и кутаясь в шаль. – Сияет! Сегодня особенно ярко!

Послесловие.
 Где истоки той глубинной памяти, что ровными пластами лежит где-то на дне нашего разума и спит под ровное наше дыхание? Где истоки той мудрости, что обрушивается на нас в минуты отчаянья, верша справедливый суд над нашей совестью? Где таится та призрачная надежда, что витает незримою тенью лишь во снах да легендах и является нам в час, когда её совсем не ждёшь и ничто на свете, казалось, уже не заставит наше измученное сердце биться? Но стоит штормам взыграть и волнам взмыть высоко к небесам, как что-то глубоко в нас поднимет на поверхность мутные взлохмаченные хлопья веры и непреклонности, наполняет нашу грудь силой стоять до кон-ца, до последнего вздоха, до последнего луча, коснувшегося наших широко распахнутых бездонных, величественных глаз. И всё, что казалось значимым и важным, вдруг становится пустым и ненуж-ным, и тогда, окунувшись в бескрайний неземной великий океан памяти, мы становимся частью че-го-то большого и прекрасного. И вдруг понимаем – вот оно, именно то, с чем находились рядом всю жизнь, не замечая этого, – и есть то самое важное и значимое.

7.10.2004.