Компас

«Интересно, почему он всегда снимает галстук?» - любопытствовала я, уже несколько месяцев наблюдая за высоким худым стариком, приходящим в одно и то же маленькое и нисколько не фешенебельное кафе, мной нежно любимое с давних времен и регулярно посещаемое. Он приходил сюда почти каждый раз, когда сюда забегала и я. Наверняка нас сюда притягивало одно и то же – дешевый, вкусный и адски крепкий чай.

Итак, пока я наблюдала за метаморфозами его галстука, он садился за стол, брал и тщательно разглядывал меню, отчего создавалось впечатление, что он видит его каждый раз как в первый. Хотя я могла поклясться, что он знает его наизусть. Что-то в нем странно притягивало взгляд. Чувствовалось в нем что-то бездомное, неприкаянное и одновременно горделивое. Наверное, так должны были выглядеть разбитые параличом революции всем известного года аристократы, почему-то думалось мне. Сразу вспоминался рассказ то ли Чехова, то ли чей–то еще, там шла речь о даме, приходившей в одно и то же кафе и кого-то ждавшей там много лет. Со временем у меня есть серьезный шанс стать этой дамой… – невесело думала я, обнимая ладонями теплую чашку. В промозглые весенние вечера мне казалось, что все тепло нашего города сконцентрировано в этой чашке и медленно расползается по рукам и всему разомлевшему телу. Предложи мне променять свой прокуренный маленький теплый угол в полуподвальной забегаловке на любое другое место, какой-нибудь ресторан или бар, я не согласилась бы.
И мой старик, видимо, был со мной в этом вопросе вполне солидарен.

Иногда мы наблюдали друг за другом из разных углов нашей забегаловки. Уж не знаю, что любопытного нашел он во мне, двадцатипятилетней девчонке с весьма средней внешностью, сумрачно курившей в своем углу, и бездумно смотрящей в окно. Но он смотрел. Просто смотрел. Иногда насмешливо, иногда задумчиво, иногда просто сквозь меня. Но чаще всего в нем чувствовалась какая-то пустота, которая меня просто завораживала. Причем не естественная пустота, иногда люди бывают просто от рождения пусты, а искусственная, как будто вынули из него что-то. Моя собственная пустота внутри требовала объяснения и заполнения, и почему-то я была уверена, что именно в нем, в этом старике, есть то, чем можно объяснить многие вещи. Сделать пустое полным.

Помню, шла поздняя весна, он был в кафе меньше чем обычно, посуетился за столом, чувствовалось, что ему не терпится уйти. Он встал, заплатил и вышел. Я опешила. Черт, мой ритуал наблюдений нарушен, досадовала я.
И тут я сделала необъяснимое - я встала и вышла за ним. Я вообще иногда совершаю, как и многие абсолютно необъяснимые поступки, но в отличие от многих, я и не пытаюсь себе их объяснить. Мы долго спокойно шли по улице в паре шагов друг от друга. Курили. Было еще морозно и сигарета в моих пальцах держалась неверно, отчего я постоянно обжигалась. Слегка раздражало незнание как быть дальше – подойти? Уйти вообще? В сквере я сдалась и, догнав его, предложила сесть и передохнуть.
Мы, помнится, разговаривали о самых разных вещах. Почему-то больше всего о собаках. Хотя я лично больше люблю кошек. Страстная кошатница с малых лет, так сказать. Старик, имени его я так и не спросила, как и он моего впрочем, говорил о двух собаках, которых он съел чтобы не умереть с голоду в войну. Я ерзала на скамейке в темноте, и меня не покидало чувство, что мы говорим не о том. Я чего-то ждала от него. Чего? не могу сформулировать. Но была уверенность, что именно этот человек с острыми серыми глазами и насмешливым ртом знает все, что именно он мне поможет, хотя в какой именно помощи я нуждалась? Тоже не скажу. Мне просто нужно было с ним говорить.
Пока я это все обдумывала, он замолчал, и тут произошла одна вещь, заставившая меня забыть о съеденных собаках и своих проблемах. Я увидела, что каким-то неуловимым способом в руке старика оказался предмет – небольшая коробка.
Он хитро спросил – хотите посмотреть? я кивнула – а кто б отказался на моем месте?

Кольцо. Банально? В темноте трудно было различить из какого металла, но это совершенно определенно было женское ювелирное украшение.
Старик: вот. ношу с собой.

я молчу. жду продолжения.

Старик: я, знаете, никогда не любил.
Я: знаете - я тоже.
Помолчали.

Мой собственный ответ настолько меня же и изумил, что на некоторое время я потеряла нить разговора. Как же это – я никогда не любила, оказывается. Никого. а как же все они, те, ненавидимые и обожаемые, дорогие и ненаглядные? А, оказывается, никак. Не может быть! Ведь столько раз с моих губ слетало это проклятущее слово, я говорила его сердцем. А какой же орган тогда выдал мой нежданный ответ на стариковскую реплику? Так за что я в итоге боролась? За что? неужели все – обман, точнее самообман? надо признать, я застала врасплох, причем саму себя. Очень, знаете, забавно застать саму себя врасплох – как будто в прятки, или в ляпки с собой играешь – выскакиваешь из-за угла на саму себя – бу!
Я достала сигареты и прикурила, уставившись в темноту.

Старик тем временем продолжал: в детстве, я помню, у нас в городе, недалеко от моря, проводился каждый месяц праздник. Чему был посвящен уже и не вспомню. Просто так было заведено. У меня была старшая сестра. Тогда ей было лет двадцать. Она как-то выделялась из нашей семьи, она была молчалива. Понимаете, не просто неразговорчива – а молчалива. Никто ничего про нее, как ни странно, не знал. Хотя семья наша была весьма старомодна, как скажут сейчас. В то утро я помню, как она тщательно куда-то собиралась и я твердо был уверен, что она идет на праздник. Она вышла из дома, а я сиганул в окно за ней. Я тихо шел за ней, как вот Вы за мной час назад… через некоторое время я понял, что она идет совсем в другую от праздничного шумящего побережья сторону. Видимо, у моей сестры был свой, очень свой праздник. Скрываться больше не имело смысла и я догнал ее, опять же как Вы меня.. наверное Вы еще ребенок просто… (Тут старик внимательно и насмешливо посмотрел мне куда-то в переносицу, помолчал и продолжил). Я очень любил сестру. За то, что она – особенная была тогда и останется такой навсегда. Она не стала ничего спрашивать, она пробормотала: ну, пойдем.
Мы долго и неспешно шли. потом свернули на какие-то тропинки, дорожки. Шли долго. это помню точно. Спрашивать мне ничего не хотелось, страшно мне тоже не было. мы подошли к самому обычному дому, где посередине двора вот просто посередине сидела на невысокой табуретке женщина, и чистила рыбу. увидев нас с сестрой, она пристально посмотрела на нее, переведя взгляд на меня, посмотрела на нее уже с явной злостью. Сестра подошла и сказала ей что-то очень тихо. Причем я до сих пор помню то движение рук и ее головы, когда сестра разговаривала с женщиной, ее руки, обычно безразличные и сильные, вся ее натура была в этих ее руках - несгибаемая и упрямая, гордая и скрытная… так вот ее руки во время разговора совсем изменились – они тянулись к женщине сами собой, изгиб запястья, когда она что-то отвечала на вопрос женщины и потерла рукой лоб – в этом изгибе сконцентрировалась такая беззащитность, такая радость, такая покорность, что я больше не обращал внимания ни на что, я ушел в созерцание этого превращения. что это было, я понял много лет спустя. а тогда я всего лишь понимал, что это – красота. и что она предназначается только для глаз этой женщины в красной юбке. в тот момент я не понимал, зачем, а главное – почему. а тем временем перед моими глазами, с детской наглостью проникшими в этот заповедник красоты, играла переливаясь и ластясь любовь… но куда мне было тогда понять это… я видел глубокую складку меж бровей и силу во взгляде женщины. я видел ее руку, скользнувшую по щеке сестры. а из дома доносился запах жареной рыбы и мой детский всегда голодный желудок пересилил понимание чего-то очень важного. я был голоден и забыл о высоком.
Женщина бросила рыбину в корзину, вытерла руку об красную юбку, мне на всю жизнь запомнилась эта красная юбка с полуоторванным карманом и пятном от масла слева чуть пониже линии талии. Она пошла и мы пошли следом за ней. Вошли внутрь, внутри помимо рыбы пахло чем-то странным, так в нашем доме не пахло никогда. пахло незнакомо и настораживающе. Женщина в красной юбке взяла меня за руку, отвела на кухню и налила мне большую кружку воды. я выпил, страшно пить вдруг захотелось. она смотрела на меня с непроницаемым выражением на лице. Про сестру она, как мне показалось, забыла напрочь. женщина смотрела на меня, восьмилетнего и робеющего. я смотрел ей в глаза и хотя до сих пор их помню, а какого цвета они или формы я так и не понял. очень странные глаза очень странной женщины. я даже не смогу сказать какого она была возраста тогда…
Мы пробыли там с полчаса наверное. потом она сказала сестре: уходите. И сестра, моя своевольная сестра, до удивления спокойно молча махнула мне рукой, пошли, мол. а уходить не хотелось – рыба, как я понял по запаху, находилась в сковороде, а мой желудок а это время проникся к данной посудине глубокой симпатией.
перед тем как закрыть дверь перед моим нюхающим носом, женщина присела на корточки, подперла руками щеки, посидела так, смотря на сестру исподлобья и каким-то бесцветным голосом сказала – ты встретишь любовь, ты жди. главное – жди. слушай свой компас, ищи. а теперь уходите. и не вздумай возвращаться.
зачем это было говорить восьмилетнему мальчику – не знаю. какая любовь? какой компас? я не имел ни малейшего представления. а может быть это было сказано не мне, а на самом деле – сестре? я до сих пор думаю об этом.
мы ушли. на обратной дороге я заметил, просто почуял как маленький зверь, что рядом со мной идет не моя сестра. от нее осталась отражение, похожее на тень. она молчала и ее руки, которые я так любил и час назад которыми заворожено любовался – они стали какие-то неживые. чужие мне руки. и даже свихнувшийся от голода человек душивший меня в осадном городе в войну десятки лет спустя не напугал меня так, как ее руки в тот день. от нее осталась тень, понимаете? что-то вертелось в моей голове, но никак не желало обрести форму. если бы я был чуть старше, я думаю что нашел бы что сказать ей в тот момент и наша жизнь возможно потекла бы по другому. но я был мал.
впечатлений за день было столь много, что я уснул дома мгновенно. единственное, что стоит упомянуть еще про тот день – это был последний день когда я жил в том городе. на следующий день моя сестра исчезла навсегда, а моя мать ни с того ни с сего ушла из дома и прихватила из всех детей почему-то именно меня. может быть потому что я был самый младший и меня надо было меньше всех кормить…хм. и я не видел больше ни сестры, ни той женщины. время шло, а я помнил ее слова. я помнил ту женщину. я понимал что она сказала нечто такое, что превратило мою сестру в тень, а меня в одинокого ребенка рядом с безразличной матерью. я вырос, дожил до тридцати, война и так далее. но война не была главным ужасом моей жизни. главным ужасом было то, что я все время помнил ее, ту странную обитательницу дома с запахом жареной рыбы, любви и еще чего-то, запретного, вкусного.
И знаете, а я ведь так никогда и не любил. А что же кольцо, спросите вы? мне его подарил мамин любовник, в порыве доброты после внеочередной рюмки однажды зимой. почему он подарил мне женское кольцо я у него так не спросил, мне было лет пятнадцать. вскоре я ушел от матери и жизнь моя пошла своим путем. а кольцо – вот, со мной. ношу. не смейтесь, но это - мой компас. с ним я иду уже лет шестьдесят. все пытаюсь его услышать, а может жду, что она найдет меня.… а мне ведь уже семьдесят пять….

старик замолчал. я тоже молчала.
он встал со скамейки, крякнул, разминая затекшие старческие ноги, развернулся ко мне. я сидела с незажженной сигаретой в руке и смотрела на него, силясь объять необъятное и очень-очень важное.
Наблюдая за хлопотливым голубем, неизвестно как оказавшимся в ночном сквере, он проговорил: я, знаете, жду… а вы ждете? нет - вот вы похоже не ждете. а мне ведь уже семьдесят, почти восемьдесят… а вам – сколько – двадцать пять наверное? (Хитро улыбнулся). Знаете, я давно за вами наблюдал там, в кафе…вы напомнили мне мою сестру, и я желаю вам ту женщину в красной юбке - я желаю вам красоты. а компас я ношу с собой – вдруг вот завтра, или послезавтра, и вот оно – тут со мной… а у вас кстати, есть компас? как вы ориентируетесь, куда вам идти?...
Сквозь остроту понимания чего-то очень важного, того, что я высматривала в окно кафе, что пыталась вытянуть из каждой выкуренной мной сигареты, я практически не заметила как старик пошагал медленно от меня приговаривая и как-то совсем в миг состарившись: вот… жду… жду…а оно тут со мной… а вдруг… а мне уже семьдесят… а вдруг… вот – жду… а вдруг… я желаю вам красоты…..

Не припомню, чтоб еще хоть раз видела его там, в том кафе, хотя я и не ждала. Я отчего-то знала, что он не придет. Может, его компас сломался, а может быть привел его туда, куда он шел, на пути временно затерявшись, как и я, в нашей полупустой забегаловке, где что и есть особенного – так это вкусный и адски крепкий чай.

11.04.07