нежный возраст

Мы сидели по обе стороны большущего ветвистого дуба, как два странноватых Ньютона. Прислонившись спинами к шершавому стволу, мы крепко держались за руки. В тот день мы просидели под этим чудаковатым деревом в центре города до часу ночи. Шуршали сухими листьями и изредка переговаривались.

 Это было в прошлом году: наше третье лето только-только закончилось. Но мы все еще были сумасшедшее влюблены друг в друга. Тогда мы решили: вот что бы то ни стало, будем встречаться здесь каждое 1 сентября. И устраивать сеанс ностальгии: сидеть спиной друг к другу и вспоминать прошлое. Одно условие: никаких напоминаний. Мы должны были вспомнить об этом, увидев на календаре дату. И прийти к дереву каждый сам по себе, в установленное время. Это был наш личный флеш-моб. Дрим-флеш.

 Я, конечно, волновалась тогда перед заключением такого важного договора. И все уточняла детали.
– Ну, а если мы поссоримся? Как сегодня, вдрызг. Что тогда?
– Тогда придем, и будем молча сидеть.
– А если я ногу сломаю?
– Я тебя принесу.
– А если мы расстанемся?
– Не расстанемся.
– А вдруг?
– Тогда, тем более, нужно прийти. Да что бы не случилось! Мы ни в коем случае не должны потеряться. Это будет преступлением.
 Потом постановили, что если расстанемся, то договор действителен. Но главное — ни слова о жизни после «мы». Ни одного скучного факта из настоящего. Неважно, как там у тебя с учебой, и кому ты желаешь каждого доброго утра. Важно только то, что у нас с тобой было такое. Настоящая любовь.

 Но потом случилось много чего еще. Мы все-таки расстались. Поступили в разные институты. Я переехала. Сначала у нас не было даже номеров друг друга. А потом ничего, нашлись. Но про дрим-флеш напоминать я тебе не стала. Такие правила.
 И сегодня впервые за четыре года я в этот день одна. Что ж, все когда-нибудь бывает в первый раз. Ты, наверное, забыл. Дела-дела-дела, наверное. Да и мало ли что там у тебя может быть. Мы взрослеем – как ни крути. Я и сама еле-еле вырвала себя из любимой новой компании. И все-таки, я пришла. А ты нет.

 А ведь сегодня я хотела предложить тебе целую авантюру: встречаться чаще. Устроить так, чтобы хоть раз или два в месяц ты ждал меня в каком-нибудь полутемном кафе со старой светящейся вывеской. Чтобы в вывеске не хватало букв и чтобы официантка была своя в доску. Чтобы ты, увидев меня, улыбался. А я бы рассказывала тебе обо всем подряд. Как в наши лучшие дни – всякую радостную ерунду. О глупых людях, о смешных детях, которых видела в маршрутке по дороге к тебе. О том, в чем пойду на Хеллоуин. О желтых листьях в прозрачных лужах, наконец.
 И слушала бы тебя, твои выдумки. Про то, как растут дети, и когда у них формируется сознание. На какой фильм ты ходил на позапрошлой неделе и о чем думал прошлой ночью. Про дурацкий троллейбус, который проезжал под твоими окнами с утра. Чтобы ты стал для меня другом-призраком. Появлялся в моих, неизвестных тебе буднях, и уходил в свои, мне неизвестные.
 Конечно, это было бы нарушением правил. Превратить прошлое в настоящее. А я так этого хочу. И, значит, можно?

 Но я сижу здесь одна, и, наверное, все это только мой романтичный бред. Наверное, каждой истории, какой бы красивой она не была, когда-нибудь приходит конец. Бесповоротный. Как детский крем в тюбике: можно долго пытаться выдавливать последнее, но однажды туба становится пустой. Совсем.
 Сначала я хотела так и оставить. Положить бриллиантовую историю нашей первой любви на дальнюю полочку памяти. И нарочно забывать смахивать пыль. Оставить все в прошлом, сделать яркий маникюр и пойти на свидание с соседом.
 Я уже поднялась, стряхнула древесную труху с коленок. Я подула на ладошки, чтобы согреться, и собиралась уйти. Но в последнюю секунду заметила на коре коричнево-белые зарубки с нашими именами.
И я решила остаться. Провести дрим-флеш за нас обоих. Ведь моей огромной нежности всегда хватало на двоих.
 Я опустилась на корточки, облокотившись на дерево. И начала извлекать из памяти картинки к нашей с тобой истории. Одну за одной, как сливы из банки с компотом.

 Мы – это немобильная романтика. Сотовых ведь тогда почти не было. Я так и вижу себя сидящей под дверью в спальне: дальше кабель не дотягивался. Я облокачивалась на спинку кровати и в таком положении — ночи напролет — слушала твой голос в трубке. По телефону ты почему-то звучал взрослей. И по каким-то неуловимым интонациям я слышала, что ты улыбаешься.
 Иногда я на цыпочках пробиралась на кухню за стаканом молока. А папа каждую ночь ровно в два заходил в комнату и просил «шуршать там потише». И я послушно переходила на шепот. Наматывая на палец кудрявый телефонный шнур, потихоньку улыбалась в трубку твоим рассказам. И иногда так и засыпала – полусидя. С трубкой в руке.

 А еще, мы – это биение в голове прочитанной где-то фразы. О том, что нет звука громче, чем молчание телефона. Это когда поссоримся и надуемся друг на друга. И настырно гипнотизируем на разных концах провода безмолвные телефонные аппараты.

 Мы – это наши бесконечные записочки. Бывает, весь урок рисуешь тебе сердечки, неизменно подписывая нашим латинским заклинанием – Amata Nobis quantum Amabitur Nulla! Потом встречаешь тебя на перемене в коридоре, и записочку в ладошку так – раз! А ты обнимаешь, суешь руку в задний карман моих джинсов, и шепчешь на ушко про sun is shining. И я прихожу на урок, и вместо лежавшего в кармане дынного леденца нахожу рисунок. Твой рисунок. В центре улыбающееся солнышко, вокруг — тучки. И тоже улыбаются.
 На следующей перемене я ловлю тебя у класса и долго пытаю на предмет того, кто украл мой леденец. А ты наклоняешься, и над самым моим ушком громко разгрызаешь его пополам. И я улавливаю дынный запах. Злюсь, конечно. И демонстративно ухожу. А когда возвращаюсь в класс, нахожу в сумке целую пачку леденцов. Дынных. И выбегаю на радости из кабинета, а в дверном проеме уже стоишь улыбающийся ты. Нежно сгребаешь меня в охапку и не отпускаешь до самого звонка.

 Мы — это и наши дни рождения. Когда тебе исполнялось семнадцать, я завязала тебе глаза и привела в старый парк аттракционов. Посадила на лавочку в кабинку колеса обозрения и села напротив. Когда мы поднялись достаточно высоко от земли, я сняла с твоих глаз повязку и поцеловала тебя. С собой у меня был подарок — 17 пребольших пачек твоих любимых чипсов.
 А на мой день рождения ты принес в школу связку из 15 разноцветных воздушных шаров, и я ходила с ними на все уроки. Все смеялись, что я вот-вот улечу, и на каждой перемене приносили мне еще и еще. Представляешь, какой была комната на следующее утро?

 А еще, мы – это твоя забота. Вот я не переношу жару. А ты всегда меня от нее спасал. Заманивал к себе домой в полдень, полуживую от уличного пекла. Отправлял в теплый душ, укутывал в тонкое полотенце и укладывал под вентилятор. И, конечно, было мороженое. Я обожаю чуть подтаявшее. И оно каким-то удивительным образом никогда не заканчивалось у тебя в морозилке.
 Иногда в такие моменты у меня так сильно разыгрывалось чувство благодарности, что я шла на кухню мыть недомытую тобой посуду. Или обещанные маме полы. Ты старался не трогать меня в это время, потому что бесполезно. Только, проходя мимо, невозмутимо констатировал: «Синдромом Золушки». Неизлечимо».

 А на мой выпускной, ты всю ночь не спал и присылал мне на пейджер сообщения. Да-да, пейджинговая связь еще была жива, представляешь? Через каждые полчаса пейджер пищал у меня в сумочке и сообщал, что ведро желтой черешни стоит у тебя на кухне и очень скучает по мне. И что не оно одно. :)
 Но мы — это и тот жуткий день, когда «нас», по существу, больше не стало. И долгие месяцы отвыкания друг от друга и свыкания с пустотой — это все-таки тоже мы.
Но, постой, это уже какой-то не «дрим»-флеш. Забудем.

 Мы — это прошлое. Хотя, знаешь, иногда оно нагло пробирается в мое «сегодня». Когда, например, ты кажешься мне весь день. Во всех лицах и где бы я ни была.
 Или когда ты вдруг присылаешь неожиданные, ничего не значащие sms. Хотя, конечно, я очень радуюсь твоим легкомысленным, глупым и трогательным сообщениям. Например, когда ты спрашиваешь, как писать слово «небезызвестный». Или любопытничаешь, “что такое parkour?”. И я отвечаю тогда, что “eto kogda ludi po stenam laziut, kak cheloveki-pauki. pomnish 13 rajon? vot kak tam”.

 Куда реже (но все же бывает) ты пишешь, что скучаешь. Обычно, ближе к утру. Когда возвращаешься из очередного клуба (или где ты там еще свои черничные ночи проводишь). И тут тебя, бывает, клинит. Пишешь на своем ломаном русском, что «пришел домой – а тут тобой пахнет. я очень соскучился. приятных снов =)». И я отвечаю, что тебе не показалось. Потому что “znaesh, ja zhe tut sovsem rjadom, cherez dva doma, u papi”. И потом до первых дворников не могу уснуть. Потому что мне вдруг тоже тобой запахло.

 Мы — это и наши мечты про совместную взрослость. Ты помнишь самую топовую из них? Она о том, что когда мы закончим школу, то переедем жить к твоей бабушке. В большую старую квартиру на девятом этаже. По вечерам будем выходить на балкон, садиться вместе в большое истертое кресло... И в первую секунду даже задерживать дыхание, потому что город отсюда — как на ладони.

 Или гулять допоздна — шумно, весело. А домой возвращаться вдвоем, по тротуарной кромке сверкающего моста. Когда мы придем в квартиру, я буду устало заваривать в огромные кружки свежий чай, с веселым визгом бросать туда замороженные ягоды и выносить на балкон.
 И, не притронувшись к чаю, мгновенно засыпать у тебя на руках.

 Чуть не забыла главное: в той квартире обязательно должно было быть два холодильника. Один, с чипсами и колой – для тебя. Второй — с мороженым в стаканчиках и малиной — для меня.

 Знаешь, мне иногда кажется, что если ты придешь однажды и позовешь меня выбирать холодильники в бабушкину квартиру, я соглашусь. Не раздумывая ни секунды.
Я поднялась с корточек и стряхнула со спины шершавые древесные стружки. Я шла домой, удивляясь рекламным щитам и большим машинам. Я никак не могла вытащить себя из тех радужных параллельных миров, где мы вместе. Я вошла в подъезд, и уловила тонкий запах малины. У самой двери в квартиру аромат стал еще отчетливей. По плечам поскакали мурашки.

Мне пришлось хорошо помучиться с замком, прежде чем ключ сделал свои положенные два оборота. Когда я вошла, в прихожей на полу шелестели сиреневые воздушные шарики. Посреди комнаты высился двухметровый холодильник в картонной коробке. На подоконнике стояла большущая стеклянная чашка со свежей малиной. За окном летал снег.