Они - такие...

***
Дмитрий Тюлин
***
ОНИ – ТАКИЕ…
***
Фантастический рассказ
***
Двести тридцать пять миллионов лет назад, в эпоху мезозоя, к деревянной хижине с кособокой соломенной крышей бодро шагал молодой испанец. Справа из-за хижины торчал сарай, а испанца звали Риккардо. Парень мускулистый, подтянутый, ему шли гладко выбритые щеки и стильная стрижка. А еще – камуфляжная форма с сапогами известной фирмы. Спортивная сумка через плечо. И на шее: зеркальный фотоаппарат с телеобъективом. И ружье с аннигилирующим разрядом. Обязательно. За спиной.
Хозяин хижины, шестидесятилетний монгол, притаился на крыльце. Курил трубку. О прибытии пришельца знал, раздражение старался подавить. Раздавить серую медузу. С обжигающими щупальцами. В груди! Недостойная реакция, – считал старик.
А испанец меж тем приблизился почти вплотную…
Бросил в последний раз взгляд на точку материализации… Повернулся к старику!
– Меня зовут Риккардо Лопес! – гордо отрапортовал он. – Специальный корреспондент популярного международного журнала «Вселенная на Ладони»! – и выбросил вперед ладонь для рукопожатия! Отмерил себе похвалу за безупречность!
Немигающим взглядом уставился на Риккардо старик. Цепкие прищуренные глаза испускают лучи морщин. Иссушенная ящерица, хитрая и коварная.
– Меня прислали делать репортаж о динозаврах, – пролепетал Риккардо, и уверенность его безнадежно гаснет в инертности, бесконечной инертности мезозойского мира, в клубах вонючего дыма, что столбится вокруг трубки, которую держит в руках старик…
Гипнотизировал старик… Легкий ветерок колышет его пепельные волосы: волосы седые, но с вкраплением отдельных черных… Волосы до ушей, до бровей…
– А вы – Удэ? – отчаянно пискнул Риккардо, подавленный собственной беспомощностью, крохотностью, обрушивающейся на плечи Вселенной. На темя…
– Да, я – Удэ, – проскрипел старик, выдыхая дым. Переместил трубку в левую руку… Медленно протянул Риккардо широкую желтую ладонь с мозолями… Она впитала последние остатки бравады гостя.
– Пойдем, – сказал старик, поднимаясь. Он горбился; плечи обтягивал халат из темно-синей материи. Риккардо предупреждали, что смотритель станции отличается некоторыми странностями.
Дверь пискнула. На Риккардо пахнуло теплом, бензином, старческим запахом, и еще – что-то острое, специфическое, никогда журналистом ранее не испытанное.
Скудный солнечный свет через квадратные, разбитые на четыре равные части окна делал зримыми потоки пыли. Удэ неспешно затушил трубку, зажег при помощи зажигалки керосиновую лампу на круглом дубовом столе. Пространство комнаты приобрело оранжевый оттенок. Тени громоздились на стены, языками скользили по потолку.
– Где я могу положить сумку? – задал вопрос Риккардо.
Старик указал на место под широкой плоской лавкой, застеленной куском болотного цвета брезента. Очевидно это приспособление в дальнем по отношению к столу углу помещения заменяло Удэ кровать.
Риккардо присел на корточки рядом с лавкой, снял с плеча сумку, с шеи – фотоаппарат, со спины – ружье.
– Есть будешь? – поинтересовался старик.
Риккардо, смущенный и растерянный маленький мальчик, доверчиво заглянул в глаза хозяину хижины и дважды неуверенно кивнул.
По-змеиному шурша, монгол удалился, а Риккардо принялся аккуратно размещать личные вещи под лавкой. Расстегнул молнию бокового кармана сумки, вынул бутылку вина, застегнул. Следом за сумкой – фотоаппарат. За фотоаппаратом – ружье.
Старик вернулся с прокопченным железным чаном, накрытом крышкой. Риккардо толокся у стола. Старик громыхнул чаном о стол, снова скрылся. Риккардо осторожно опустил на стол вино. Созерцал натюрморт несколько секунд, потом переместил бутылку.
На этот раз Удэ держал в руках грязную, а некогда – белую, пластмассовую миску. Риккардо не удалось разглядеть, что покрывали выложенные сверху листья папоротника. Из миски торчали вилки и ложки.
– Будете вино? – осведомился Риккардо.
Старик оставил миску и направился к шкафчику, приделанному к той же стене, к которой была прислонена лавка, только в противоположном углу. Потянул за ручки-конусы (широкий конец – наружу). Скрипнули маленькие дверцы. Удэ извлек на свет божий пару стеклянных стаканов, обтер их полотенцем, висевшем на гвоздике.
Стаканы очутились на столе.
– Вы вино будете? – повторил Риккардо.
Старик придвинул к себе стакан, другой – к гостю.
Окончательно сконфуженный, Риккардо взялся откупоривать вино. Он не стал просить у хозяина штопор, а воспользовался складным туристическим ножичком с набором инструментов, который всегда носил с собой на серебряной цепочке, пристегнутой к штанам.
Старый монгол улыбался. Казалось, он радуется любимой музыке, но хижину наполняла бронированная тишина. Ее не мог пробить шум неловко корпящего над бутылкой испанца.
Штопор раскрошил пробку, и ее пришлось продавливать вовнутрь. Наконец пробка с хлопком освободила горлышко. Риккардо разлил рубиновый напиток по стаканам. Журчание жидкости привело гостя в состояние счастливого предвкушения, а хозяин продолжал улыбаться в полной неподвижности.
– Ну? – Риккардо поднял бокал, но, осознав, что старик не собирается реагировать, поспешно кивнул в знак уважения. – За знакомство! – И поднес стакан к губам.
Сладкое терпкое вино. Горячее блаженство уже зреет в теле. Старик внимательно наблюдал за парнем. Риккардо осторожно сделал еще глоток. И снова – смелее. И еще смелее. Внезапно Удэ цапнул стакан и быстрым резким движением опрокинул его содержимое себе в горло. Риккардо сглотнул. Старик вытер губы рукавом.
– Еще? – опасливо спросил Риккардо, протягивая руку к бутылке. Старик остался непроницаемым, и Риккардо поспешил наполнить его бокал.
Удэ скорчил кислую мину и пристально уставился на чан. Затаив дыхание, Риккардо следил за его поведением. Стремительным броском руки старик стащил с чана крышку и громыхнул ею о стол. Запустил внутрь руку и вытащил оранжево-красную маслянистую поджаренную тушку. У Риккардо сперло дыхание. Распластанное обезглавленное тело воскресило наяву детские ночные кошмары. А ведь много лет назад маленький Рикки удивлялся, что, проснувшись, не может даже вообразить демонические проявления…
– У? – спросил старик, протягивая пришельцу тушку, от которой разило мускусом.
Риккардо в ужасе отшатнулся.
– Спасибо, нет!..
Старик хмыкнул; у уголков его губ вспыхнули морщины. Он жадно вцепился зубами в шею дичи. Крупные капли жира упали на стол. Удэ негромко зарычал. Он напоминал кота, поймавшего ворону. Риккардо дрожащими руками вцепился в свой бокал, осушил его залпом, наполнил снова, выпил.
– Что это? – спросил испанец.
– У?
– Что это?!
Старик хихикнул.
– Не знаю.
– А как оно выглядит, когда живое?
Удэ снова хихикнул. И еще раз. И еще. Потом залился леденящим кровь высоким противным хохотом. Риккардо не шелохнулся. Он давно пожалел, что ввязался в эту авантюру.
Монгол стукнул кулаком по столу. Тело его содрогалось, стул раскачивался. Потом старик впился в бок тушки, выдрал клок мяса и заурчал.
– Я не могу тебе объяснить, как оно выглядит, – пробурчал он и вновь захихикал, на этот раз – совсем тихонько, приглушенно.
Удэ вытянул из миски сложный перистый лист папоротника и зажевал, втягивая в рот, словно спагетину. Затем разворошил листья, проткнул что-то вилкой. Риккардо слышал звук, словно лопнул рыбий плавательный пузырь. Вилка отправила в пасть старого монгола нечто белое, жирное и блестящее.
– Попробуй, – продолжая жевать, сказал он. И голос звучал невероятно серьезно.
– Что это?
– Личинки!
– Чьи?
Зрачки старика уменьшились и замерли. Риккардо непроизвольно отвел взгляд. Он не понял, что означает это выражение лица, а спрашивать второй раз не хотелось.
– Вкусно! – сказал старик.
Риккардо подвинул к себе миску. Все-таки в гостях следует блюсти этикет. Да и подкрепиться не помешало бы… Искренне стараясь скрыть омерзение, испанец отодвинул вилкой в сторону папоротник, насадил на металлические зубчики одну личинку. Присмотрелся. Принюхался. Без головы, словно падальный опарыш, но размером вдвое больше личинки майского жука. Вареная. И запах вареного, то ли капусты, то ли яиц. С огромным трудом пересиливая себя, Риккардо поместил личинку между зубов. Надавил резцами. Сок брызнул. Немного на рубашку, но в основном – в ротовую полость. Сладковатый. Странный. Есть можно. Риккардо прожевал личинку. Это оказалось непросто. Тонкая кожица вязла на зубах, а внутренности – слишком склизкие. Обильное слюноотделение. Тошнота, желание вывернуть желудок наизнанку. Риккардо, не дожевав до конца, проглотил пищу. Она застряла в горле комком.
– Папоротник жуй! – посоветовал монгол.
Риккардо поспешно запихал в рот влажный листок. Папоротник напоминал на вкус грибы. У гостя даже пробудился аппетит! Эх, жаль хлеба нет! Только жилки жестковатые попадались, впечатление портили.
– А можно еще папоротника?
– Конечно, – голос монгола показался Риккардо зловещим.
Пришелец только потянулся к миске, как путь ему преградила стремительная рука Удэ. Риккардо отпрянул. Старика интересовало вино. Догадавшись, что старик не против того, чтобы гость угощался, Риккардо снова протянул пальцы к миске. На этот раз совсем осторожно.
Вино сделало свое доброе дело. Риккардо наконец захмелел, расслабился, язык его развязался.
– Слушай, старик! – доброжелательно заговорил он. – А какие они, динозавры?
Старик нахмурился, и в очередной раз его лицо приобрело выражение ящерицы, выслеживающей добычу.
– Только не говори, что не знаешь, или не можешь объяснить.
Глазки монгола превратились в щелочки. Риккардо не растерялся. Он выжидал, высоко запрокинув голову, почти с наглостью. Дерзко выдерживал взгляд старика.
– Я ничего такого не собирался говорить, – наконец ответил старик.
– Так какие они? – голос испанца звучал требовательно и нетерпеливо. В то же время в нем слышались истерические нотки напуганной бабы.
– Они – такие!
– Что?
– Они – такие!
– Как так?
– Они – такие! – повторил старик, и в это время откуда-то снаружи донесся пронзительный крик. Одновременно вой и стрекотание. Высокий, протяжный, вибрирующий.
– Что это?!
Старик расхохотался. Его смех был похож на кашель. А может это и был смех, смешанный с кашлем?
Риккардо стало не по себе. Он быстро налил себе еще стакан вина, и когда тот оказался пуст, сказал:
– Может, мне поспать?
Старик задумчиво рассматривал бревенчатую стену.
– А то день сегодня тяжелый был…
Старик повернулся к Риккардо с той скоростью, с какой работает мимика мартышки.
– Может быть… – словно к гостю обращался вредный гном, или маленький злой тролль.
– А… А… Вы мне покажете, где можно прилечь?
Помолчав немного, Удэ, так и не нарушив тишину, указал Риккардо на лавку, под которой пришелец ранее разместил свою сумку. Риккардо кивнул и заковылял к койке. Он не рискнул требовать ни простынь, ни одеяло, ни подушку. Только расшнуровал высокие походные ботинки, освободил ноги, аккуратно поставил обувь рядом с сумкой. Потом лег на спину, голову – под руки, скрестил ноги, прикрыл глаза. Экран век – с оранжеватым оттенком, вместо привычного кромешного мрака. «Интересно, где собирается спать старик», – подумал корреспондент.
Несколько минут спустя по едва слышному шуршанию Риккардо определил, что хозяин дома поднялся с места. Затем оранжевый свет померк. Риккардо открыл глаза.
Удэ вернулся на свое место за столом. Видимо, за окном светила луна, потому что для Риккардо оказалось возможным разглядеть сгорбленный силуэт старика. Хозяин хижины сидел неподвижно, положив руки на колени, смотрел строго впереди себя. На фоне окна, за которым – темно-синяя ночь, четко прорисовывался профиль его лица.
Риккардо долго пытался дождаться, когда старик отправится спать, но его надежды не оправдались. Удэ так и не шелохнулся. А может он уже спал? Осознав бесполезность своего ожидания, Риккардо наконец позволил себе расслабиться. По-настоящему – впервые за сутки. Даже ночью накануне он страшно волновался из-за предстоящего события. Правда, тогда это было приятное трепетное волнение…
Внезапно Риккардо понял, что ему тяжело вспомнить жизнь в цивилизованном мире. Он памятует о ней в словах, вызубренных намертво логических формулах, но никак не в живых образах. Раньше было по-другому. Это Риккардо знал точно. Иначе он бы ничего не заметил. Ведь именно резкая смена ощущений заставила его насторожиться!
Тот мир, в котором молодой испанец привык существовать, мир высоких технологий, космических станций, свободного предпринимательства, казался теперь таким же далеким, как когда-то – эпоха динозавров. Риккардо чувствовал себя на дне глубочайшей океанской впадины, такой бездонной, что пророй планету насквозь – не достигнешь дна! Только вместо соленых вод над ним плескались толщи, пласты времени. Он пытался вспомнить семью, друзей, начальство, дом, вспомнить как живых людей, живые места, но сознание, рвавшееся в путешествие к поверхности, привыкшее, что никаких дистанций преодолевать не надо, удивлялось, когда не достигало цели. Сигнал разума гас, словно радиоволна, солнечный луч, не пройдя и десятой части пути. Запутывался в переплетениях эпох. Далеко-далеко наверху… Риккардо понял, что значит выражение «груз лет». Он ощущал чудовищное, непостижимое даже для самого смелого воображения давление времени. Миллионы лет сжимали тисками плечи, сдавливали голову, грудь. Почти физически. А еще накануне его душа тщетно пыталась спуститься сюда, вниз…
И само время в каждый отдельный момент здесь текло иначе. В основном медленно-медленно, но словно пульсируя, тикая, как часы, как сердце, на мгновение замирая, а в следующую секунду снова включаясь. И снова, и снова. А раз в несколько минут будто ускорялось ненадолго, а затем, точно волна, опадало. И этот ритм подчинял себе жизнь вокруг. Риккардо неосознанно сопротивлялся с самого начала, но причудливая эпоха все больше настраивала его в унисон своему распорядку…
Луна за окном светила все сильнее, и небо приобретало молочно-синий оттенок… Невероятная тишина и спокойствие!.. Все размеренно-размеренно... Веки гостя начали слипаться… Перед внутренним взором возникали листья папоротников самых неожиданных форм и размеров... Они на манер величественных китов выплывали из темно-коричневых недр небытия, а потом таяли, уступая место следующим образам… Риккардо видел маленьких динозавриков – в мельчайших подробностях, совсем как живые… Но он едва ли мог зацепиться за что-нибудь разумом, зафиксировать хоть одну деталь… Риккардо погрузился в глубокий сон, впервые за долгие-долгие годы… Со времен детства…
Он проснулся полным сил, отдохнувшим и счастливым. Он открыл глаза убежденным, что видел самые прекрасные сны в жизни, хотя ни одного не запомнил. Должно быть, тому способствовал факт напрочь отрезанных тревог, оставленная за миллионы лет наверху суета жизни в большом городе двадцать первого века…
***
Риккардо вышел на крыльцо и огляделся. Старик копошился с грудой каких-то щепок у сарая. Хижина расположилась неподалеку от края широкого, свободного от древесной растительности плато. Линия горизонта возникала близко и резко – плоскость плато чуть приподнималась по направлению к краю. Над обрывом – ослепительно-синее небо, пронизанное, насыщенное щедрыми солнечными лучами. Ни единого облачка. Метрах в двуста от хижины, слева, начинался густой высокий мезозойский лес. В воздухе роились мелкие мошки. Или совсем не мошки. Риккардо попробовал поймать одну, чтобы рассмотреть, но ладони настолько размазали насекомое, что определить его таксономическую принадлежность оказалось невозможным. Риккардо зашагал к старику. Под ногами хрустела пышная, но чрезвычайно низкорослая растительность. Стебли и листья преимущественно плотные, жесткие, сочные, темно-зеленые.
Остановившись рядом с сараем, испанец присмотрелся к действиям Удэ. Хозяин вырезал ножом в щепках продольную щель посередине. Концы других деревяшек Удэ уплощал так, чтобы становилось осуществимым вставить их в подготовленный материал с щелями. Так, словно из деталей игрушки «Лего», Удэ собирал сложную конструкцию неправильной формы по всем трем осям геометрических координат.
– Что вы делаете? – осведомился Риккардо.
– Ловушка! – коротко бросил старик, не отрывая внимание от своего творения.
– А-а-а… – протянул корреспондент, хотя совершенно ничего не понял.
Старик сосредоточенно продолжал строгать.
– А можно мне в лесу погулять? – спросил Риккардо.
– Гуляй.
– А не опасно?
– Не знаю.
В состоянии увлеченности трудом старик показался Риккардо гораздо более разговорчивым, чем обычно. Испанец отправился в хижину за снаряжением.
Фотоаппарат – на шею, ружье – за спину. Из сумки Риккардо вынул походную флягу, предусмотрительно наполненную чистой питьевой водой из супермаркета. Риккардо искренне порадовался своей проницательности. Неизвестно, что за вода здесь, в мезозое. К тому же, лишний раз обращаться к Удэ пришельцу не хотелось. Флягу Риккардо повесил у пояса справа. Слева – туристический фонарик.
Перед тем, как сделать первый шаг в неизвестность (а этот шаг предстояло совершить еще в хижине – любой путь, как справедливо прочувствовал Толкиен, начинается с решительного намерения отправиться в дорогу), Риккардо набожно перекрестился. «Имеет ли это смысл, – с горькой иронией подумал он, – когда до рождения Христа еще сотни миллионов лет?!»
***
Древний лес вступал в свои владения внезапно и бесцеремонно. Приземистый травяной покров, напоминающий о тундре будущего, внезапно обрывался, и на пути вставали невероятного роста стволы папоротникообразных деревьев. Воображение, пораженное высотой вязло где-то в поднебесье. Не привыкшее к такому сознание беспомощно силилось охватить явление логикой, поместить в рамки сравнений с привычными объектами, но получалась только нелепая суета разума.
Кору гигантских папоротников покрывали подсохшие, выцветшие на солнце мхи. Их длинные тонкие плети беспорядочно свисали, образуя на стволах клочки, напоминающие подмышечную растительность. Риккардо погладил деревья. Мох оказался мягким, шуршащим. Местами на коре выступали липкие выделения сизого, темно-коричневого, желто-оранжевого цвета.
Риккардо отправился налево вдоль стволов, на поиски входа в лес. Ему пришлось-таки еще раз побеседовать со стариком-монголом перед отправлением, дабы выяснить, как найти тропинку, по которой можно перемещаться среди древовидных папоротников, произрастающих вплотную друг к другу. Это составило гостю большого труда.
Наконец Риккардо добрался до цели. Он попытался ощутить значимость, торжественность момента, но ему этого не удалось. Вся торжественность пришлась на прошедшую ночь. Не помогли и щелчки фотоаппаратного затвора, которыми испанец отметил начало большого приключения. Тогда Риккардо смело ступил в лес. Сердце рвалось из груди, и Риккардо сам не заметил, как и когда деревья сомкнулись за его спиной. А когда заметил, не на шутку испугался.
Мезозойский мир окружил Риккардо сразу, навалился со всех сторон. Отовсюду доносились необычные звуки, которые пришелец до этого как-то не замечал. Треск, сверчание, тонкий, пронзительный, но одновременно медленный и равномерный крик: «квар-р-р… квар-р-р…». Приглушенные, быстро гаснущие завывания, метрономический скрип, сложно описуемый низкий звук, как-будто кто-то медленно раскрывает вибрирующую пасть. «Ар-р-р-р-а-а-р-р-р-р»… Множество сухих ритмов, разных темпов… Накладываются один на другой, пересекаются и противоречат друг другу, но также – переплетаются, складываются в единую симфонию, великую и неповторимую песнь мезозоя… «Возможно, что-то отдаленно похожее происходит в современных тропических джунглях», – подумал Риккардо. Сам он в джунглях никогда не был.
Риккардо не видел существ, производящих звуки. Их как-будто не существовало. Ни единого листочка не шелохнулось в лесу. Но в беспроглядных зарослях то и дело раздавался громкий хруст, словно кто-то там бродил. Как – Риккардо представить себе не мог. Казалось, свободного места для хождения за пределами тропинки не существовало. «Может, там имеются полянки?» – предполагал пришелец. Он так надеялся заполучить эффектные снимки…
Под ногами стелились мхи, с оглушительным треском ломались, точно взрывались, щепки, свалившиеся, очевидно, откуда-то сверху. Кроны плотно смыкались над головой, Риккардо двигался в полутьме и вдыхал режущий ноздри запах, похожий на тот, оттенки которого витали в хижине Удэ, и как-будто бы запах хвои… И мускус…
Риккардо то и дело беспокоился, что откуда ни возьмись на полянку вдруг выскочит опасный хищник, а потому его пальцы, словно магниты к металлу, льнули к ружью за спиной. Наконец Риккардо не выдержал и снял оружие. Поводил им из стороны в сторону, хотя никакой опасности вроде не предвещалось. После этого он не отпускал ружье из рук.
Риккардо шагал вперед и вперед. Он решил, что начнет возвращаться, как только встретит развилку. Но тропинка, как назло, не ветвилась, и беспокойство, охватившее испанца, нарастало.
Ни одной живой души не представало взору корреспондента. Однажды мелькнуло что-то в вышине, под самыми кронами. Это случилось так быстро, что Риккардо ничего не успел разглядеть. Только тихий шелест крыльев, работавших, как показалось испанцу, часто-часто. «Наверное, гигантская стрекоза», – решил Риккардо. А потом шел и гадал: было, или не было…
В один из моментов в кронах папоротников возник просвет. На тропинку здесь падали солнечные лучи. В столбах света кружилось что-то почти микроскопическое. В первое мгновение Риккардо определил это как пыль, но в следующее понял, что частицы, сверкающие на солнце – живые, траектории их полета – совершенно произвольные. Когда взгляд Риккардо упал к земле, он увидел, что тропинку пересекает след огромной когтистой лапы. Риккардо инстинктивно отпрянул, навострил оружие.
След на тропинке оказался единственным. Ориентирован перпендикулярно дороге. На этом участке был содран мох, разворошены щепки, обнажался бесплодный песчаный грунт. Словно обладатель чудовищной лапы намеренно протащил стопу по земле, с силой прижимая ее, стараясь протереть подстилку, выдрать из нее мох. Риккардо недоуменно осмотрел стволы вокруг. Они казались непроницаемым препятствием для такого крупного, судя по отпечатку ноги, существа. Но где же тогда остальные следы?! И откуда желтый песок посреди процветающего леса? От этих загадок кожу Риккардо пробрало холодными мурашками, засосало под ложечкой. Сделав несколько снимков, корреспондент продолжил путь, снова погружаясь в полумрак.
Звуки со всех сторон давили на психику, постепенно складывались в мистическую симфонию, и вот уже Риккардо почти слышит таинственную музыку, исполняемую на инструментах, которые не могут существовать на планете Земля в материальном мире… Заунывная, но в то же время так подходящая этим местам, этому времени, мелодия… Отражающая подчиняющий все вокруг ритм жизни, пульс времени… Вдруг Риккардо осознал, что слышит сонату, которую не поймет ни один композитор, и даже шаманам, объевшимся пейотом, не снилось такое… А музыка звучала громче и громче, набирала – нет, не темп – давление, силу! Оглушительный шум в сознании! А барабанные перепонки колеблются совсем слегка…
Риккардо продолжал упорно уходить дальше и дальше от хижины старика Удэ, глубже и глубже в лес…
Внезапно что-что выскочило из леса справа, пересекло дорогу Риккардо. Это что-то было длиной в полметра, с панцирем, совсем плоское. Риккардо успел разглядеть, что панцирь поделен на сегменты, но не многогранниками, как у черепахи, а скорее меридианами и параллелями, как на карте Земли. И щели между сегментами очень глубокие, а сами они почти на одной плоскости. И что лап у существа больше четырех минимум раза в два – тоже успел отметить Риккардо. И еще – голова мезозойского создания не похожа ни на что на свете. И больше ничего. Мезозойское существо оказалось настолько непривычным обывательскому сознанию журналиста двадцать первого века, что мозг отказался, не успел зарегистрировать более мелкие, слишком необычные детали. Даже в палеонтологических справочниках корреспондент не встречал ничего подобного. А он их в течение двух недель перед экспедицией проштудировал почти добрые две дюжины…
В момент, когда существо выскочило из леса, Риккардо собрался быстренько настроить фотоаппарат. Но почему-то выхватил ружье, пожелав привезти с собой в будущее охотничий трофей. Потом вспомнил, что оружие следует перевести с аннигилирующего режима на лазерный, иначе от добычи и горстки золы не останется. Разумеется, пока Риккардо метался, животное скрылось в лесу, слева от корреспондента. И снова пришелец в недоумении осматривал сплошную стену стволов…
Тяжело вздохнув, Риккардо возобновил ходьбу. А развилок, казалось, в мезозое не может существовать в принципе, как невозможно превысить скорость света согласно теории Эйнштейна…
…Небо померкло столь же внезапно, как происходило все в этом мире. А несколькими секундами позже на голову Риккардо обрушился страшный ливень. Вот тогда Риккардо повернул назад, со всех ног бросился прочь. Не прошло и минуты, а он промок до нитки. Вода струями стекала с одежды. Хлюпали ботинки. Капли оглушительно и резко барабанили по листьям, но обитатели леса как-будто совсем не испугались воды. Наоборот, они подогревали дьявольскую какофонию, взялись за дело с новым жаром, одержимые бесноватой страстью музыканты…
Неожиданно Риккардо напоролся лодыжкой на что-то острое. Ногу пронзила острая боль. Гость из будущего остановился, глянул под ноги. По щиколотку в журчащем ручье. Странно, ручей звучал умиротворяющее... Из воды торчал белый шип, очень острый, высотой сантиметров двадцать. Его видимое основание – сантиметров пятнадцать в диаметре. Невероятно поспешное сужение… Шип симметрично обрамляли семь узких багровых листочков, отделенные друг от друга заметным расстоянием, мутной водой. Волнообразно скрученные края заворачивались к продольной жилке. Растение возвышалось посреди тропинки. Когда журналист проходил здесь в первый раз, он его почему-то не заметил. Но самое обидное – штанина, окрашенная в хаки – разодрана и окровавлена. Много алой жидкости. Рану саднило. Риккардо со злостью и досадой сплюнул, побежал дальше. Благодаря беспредельному желанию вернуться на базу боль испанца практически не беспокоила.
Ливень прекратился, стало светлее, и Риккардо перешел от бега к пешему ходу. Ему удалось отдышаться, зато на фоне более спокойной обстановки заявила о себе ноющая боль в лодыжке.
Вскоре Риккардо заметил, что снова темнеет. Он опять пустился бегом, в страхе, что вновь зарядит дождь. Каково небо на данный момент, пришелец определить не мог. Слишком высоко и слишком густо переплетались кроны.
Предположения Риккардо не оправдались. Ливень не возобновился. Зато тьма сгущалась все более и более. Риккардо догадался, что солнце клонится к закату. Время сыграло с испанцем злую шутку. Он настолько погрузился в приключение, ушел в процесс с головой, что даже ни разу не вспомнил о фляге с водой. Хотя, судя по всему, бродил уже много часов подряд, жажде давно полагалось заявить о себе. На всякий случай Риккардо остановился и сделал несколько глотков, испугавшись обезвоживания, о котором не так давно читал в Интернете. «Не так давно, – усмехнулся про себя Риккардо, – смешно так думать о будущем!..».
Потом он шагал в кромешной тьме, освещая путь фонариком. Круг тусклого белесого света скупо выхватывал из темноты очертания смыкающихся древесных стволов. Мхи, местами шапкой возвышающиеся над плоскостью тропы отбрасывали резкие тени. Некоторые звуки прекратились, на смену им пришли другие. То где-то позади, то далеко справа, то совсем близко слева, заставляли они вздрагивать усталого путника. Низкое кряхтящее рычание, рычание-вой, истошный визг… Но в целом Риккардо уже давно наплевал на страх. Он был слишком вымотан, истощен… Боль с ноги перекидывалась на голову, заставляла раскалываться последнюю… Усталость, ноги волочатся из последних сил… В глазах то и дело мутнеет…
Как только Риккардо выбрался из леса, он заметил багровые всполохи со стороны, где располагалась хижина Удэ, смотрителя мезозойской исследовательской базы. Риккардо догадался, что старик жжет костер. Собрав остатки сил, сконцентрировавшись, Риккардо со всей мочи припустил в сторону базы. Даже на бегу Риккардо успел удивиться мезозойскому небу. Испанец никогда не изучал астрономию, знал максимум три-четыре созвездия, но ему сразу стало очевидно: эти звезды совсем не похожи на те, к которым он привык. Чужие звезды под чужим бархатно-черным небом…
***
Удэ поджаривал на вертеле крупную, полутора метров длиной, ободранную тушу. Жилистые, покрытые растопившимся жиром мускулы тусклого темно-красного цвета отбрасывали в свете костра пронзительные желто-оранжевые блики. Когтистые лапы скрючились. Шкуры поблизости Риккардо не заметил.
– Кто это? – задал вопрос Риккардо. Голос его был слаб.
– Пеликозавр, – отвечал старик.
– Ловушка?
– Нет.
Риккардо поплелся в хижину… Пеликозавр его не интересовал…
***
На этот раз во время ужина Риккардо ничем не брезговал. Уныло жевал мясо пеликозавра. Оно показалось испанцу очень нежным и вкусным. Деликатес… Закусывал вареным папоротником… Боль в ноге усиливалась, напоминала зубную…
После трапезы Риккардо закатил штанину, чтобы глянуть на рану. И отшатнулся! Плоть вокруг раны вспухла, приобрела мертвецкий цвет – лиловый, синюшный, а местами – темно-зеленый, почти черный. Крови не было. Просто раздавшаяся в размерах кожа закупорила рану. Опухоль источала неприятный запах; так пахнет от людей, страдающих кариесом.
– Что это?! – в ужасе воскликнул Риккардо.
Старик медленно встал из-за стола, подошел к Риккардо вплотную, присел перед ним на корточки. Осмотрел рану.
– Не знаю… – ответил он. – Очень плохо!.. – качая головой. – Откуда у тебя это?
Риккардо рассказал о встречи с необычным растением.
– Никогда такого не встречал, – сказал старик. – Очень плохо… – снова покачал головой. – Болит?
– Болит.
– Сильно?
– Сильно.
Потом старик удалился. Вернулся с бутылем мутной жидкости. Отвернул ребристую пластмассовую крышку, очень грязную. Смесь резких запахов. Среди них Риккардо узнал запах этилового спирта.
– Самогон, – пояснил Удэ. – Сам готовил.
Удэ полил опухоль. Риккардо ничего не почувствовал. Боль истязала его откуда-то изнутри.
Затем старик достал из шкафчика знакомые Риккардо с прошлого вечера стаканы. Налил себе и гостю почти до краев.
– Выпей! Болеть меньше будет.
Риккардо поднес стакан к носу. Поморщился.
– Не нюхай! Выпей сразу!
Старик ловко подскочил к Риккардо. Испанец не успел сообразить, что происходит, а Удэ запрокинул ему глотку, сильными руками раздвинул челюсти и вылил содержимое стакана в пищевод. Риккардо затошнило, он попытался вырвать, но старик закрыл ему рот, резко ткнул в подбородок тыльной стороной ладони, участком рядом с запястьем, заставив проглотить смесь из самогона, желудочного сока и полупереваренной пищи.
Риккардо тяжело дышал. Глотка, пищевод – все сожгла горючая смесь. Горло содрогалось спазмами.
– Будет легче, – сказал Удэ. – Сейчас постелю постель.
Сознание Риккардо меркло. В полубреду он следил за действиями монгола. Старик ушел, вернулся с комплектом постельных принадлежностей. Даже белоснежный пододеяльник на шерстяное покрывало. Это Риккардо немало удивило, он даже оживился. Ненадолго.
Удэ расстилал постель с материнской заботливостью. Руки его порхали, словно у ангела. С каждым мгновением Риккардо становилось хуже и хуже. Он уже не понимал, происходит ли с ним все наяву, или это смурные грезы…
Алкоголь не помог. И свежая душистая постель не сделала сон Риккардо комфортным. Всю ночь бедняга переворачивался с бока на бок, пытался обрести покой на спине и на животе. Боль, в несколько раз сильнее обычной зубной, не отпускала ни на миг. До самого утра Риккардо пытался решить невообразимую математическую задачу. Что-то делал с разноцветными детальками, пытался сложить их вместе так, чтобы решилось какое-то непостижимое уравнение… Ничего не получалось… Риккардо предпринимал бесплодные попытки снова и снова… Изредка он осознавал, что бредит, злился на самого себя. Пытался выбросить чепуху их головы. Но как только рассудок нырял вглубь подсознания, уравнение возвращалось. А ближе к утру Риккардо проснулся от сильных судорог в ноге. Нога во сне пульсировала, бешено и неистово сокращалась, излучала потусторонний, локализованный в лодыжке страх. Наяву боль как-будто ослабла, но как только Риккардо уснул, его ожидал тот же кошмар. Такие циклы продолжались до рассвета, после чего несчастный впал в беспамятство. Старик Удэ, как и накануне, всю ночь просидел на стуле, сложив руки на коленях.
***
Когда Риккардо проснулся утром, его знобило. Потом бросило в жар. Весь день корреспондент журнала «Земля на ладони» промаялся в бреду. Дважды к нему являлся старый монгол, заставлял присесть на кровати. Подносил к губам большую измятую и грязную алюминиевую кружку, до половины наполненную густой маслянистой жидкостью, практически черной, но с красноватым и болотным оттенками. Эти эпизоды Риккардо едва запомнились.
А ближе к вечеру Риккардо внезапно полегчало. Его охватила необычайная бодрость. Риккардо вдруг захотелось покинуть постель, выбежать на улицу, вдохнуть свежего воздуха. Риккардо так и сделал.
Он стремглав выбрался на крыльцо и там встретил старика Удэ. Расположившись на завалинке, монгол неторопливо набивал трубку табаком.
– Смотри! – сказал он заворожено и указал пальцем.
Риккардо поднял глаза и обомлел. Багровый солнечный диск уже прикоснулся к обрыву плато. На его фоне грозно и величественно возвышался силуэт динозавра. Настоящего! Гигантского! Совсем, как на картинках! Огромные задние лапы, крохотные, безвольно повисшие петельки передних, непропорционально огромная голова, зубастая пасть, статное массивное туловище. Динозавр раскрывал рот, запрокидывал голову, двигался плавно и урывками, совсем как персонажи допотопных компьютерных игр. А слева, увенчанный короной фиолетовых облаков, светился мезозойский лес. Риккардо бросился назад, в хижину, за фотоаппаратом.
Несколько секунд спустя он снова выскочил на крыльцо и со всех ног понесся по направлению к обрыву.
– Эй!.. – крикнул старик, тяжело, с клекотом, будто с трудом выдавил. Риккардо его даже не услышал.
Журналист сам не заметил, как подбежал к динозавру почти вплотную. Чудовище десятиметрового роста! Такие великаны не описаны наукой! Риккардо в экстазе задирал голову, ощущал себя ничтожной букашкой рядом с истинным титаном. Сердце его билось с недопустимой, ненормальной частотой. Он стоял прямо подле огромных чешуйчатых лап с пальцами, заканчивающимися исполинскими когтями и чувствовал себя счастливым, словно это корни прекрасного сказочного дерева, свешивающиеся с илистого обрыва, у реки, в которой поют русалки, у леса, где порхают эльфы… А голову-то чудовища не разглядеть!.. Риккардо судорожными движениями рук переключал настройки фотоаппарата…
Никогда он ничего подобного не видел! Ни в одном музее! Ни в одной книге! Ни в одном фильме!..
Внезапно солнечные лучи упали на чешую динозавра, и та заиграла всеми цветами радуги, словно перламутр. И что-то такое еще было в облике этого доисторического создания, чего Риккардо никак не мог ухватить рассудком, опознать…
… Риккардо выпустил фотоаппарат из рук… Крышечка слетела с объектива, звякнула о камешек…
– Они – такие-е-е-е!!! – заорал Риккардо во всю глотку, с мальчишеским задором, исторгая восторг, какого не ощущал никогда в жизни. И никогда он так громко не орал! Потому что люди! Потому что неприлично!
Динозавр услышал Риккардо. Голова зверя опустилась к самой земле. Ах, как изогнулась его шея – сама грациозность, изящество, элегантность! Круглые барабанные перепонки по бокам головы подрагивали. Испанец их потревожил!..
Риккардо заглядывал в ноздри чудовищу и видел в них коридор в другую Вселенную! Динозавр разинул пасть. Какие белоснежные зубы! Ни одна зубная паста, ни один стоматолог, да что там, ни один художник, никогда не достигнут такой белизны!!! Алая пасть – точно пламя дракона!!! А какая желтизна стеклянных глаз!!! Какой инопланетный блеск!!! Взгляд, исполненный вековой мудрости! Лукавый, с хитрецой…
Динозавр совершил резкий стремительный бросок, выпад головой… Повеяло смрадом, точно из кошачьей пасти, когда любимый питомец зевает на коленях… И тут же – целый смерч вони! Засосал Риккардо! Последнее в жизни, что почувствовал корреспондент журнала «Вселенная на ладони» – давление в области спины и хруст ломающегося позвоночника…
Динозавр запрокинул голову, проглотил добычу и издал оглушительный рык, поднимая тучи пыли, покоившейся до того момента на листьях и стеблях приземистых нецветковых растений… Такой громкости испанцу никогда не достичь!..
***
Старый монгол Удэ все это время наблюдал за гостем. Ему было жаль парня, который только начал жить… Сам Удэ чудовища не боялся, он точно знал, как поступать в таких случаях, благо, опыт – не один десяток лет!.. Но как он мог пропустить такое зрелище!.. Столкновение двух властелинов! Один – хозяин мезозойской эпохи, другой – царь природы много миллионов лет спустя! Удэ много раз все взвесил и обдумал, после чего твердо решил: если он сейчас сдвинется с места, то никогда больше не сможет себя уважать…
… Когда динозавр съел Риккардо, старый монгол улыбнулся и любовно проговорил:
– Они – такие!..
И с наслаждением закурил трубку.
***
конец
***
Весна-лето, 2007 г.