Игра 20

СЕНТЯБРЬ. ГОСПОДИН БЫКОВАТЕНЬКИЙ. ПИВО.
 
Хачинцы всегда отличались повышенным свободомыслием и свободолюбием. Во время I Шутовского нашествия Треньк-Бренькщина сопротивлялась осаде враге 1 год, 9 месяцев и 28 дней. Только предатель-бузуй Фуфёл Отрыжный, который за три ящика пива открыл ворота оккупантам, чем способствовал сдаче города и падению Треньк-Бренькщины. Но и после гнусного деяния бузуя, проклятого всем, как один, хачинским народом, подпольные организации сопротивления захватчикам организованно сопротивлялись захватчикам в подполье...»
«Пиво в истории Хачины»

Столица Хачины Треньк-Бренькщина – самый маленький город среди четырех центров байканских провинций. Он уютно примостился на почти полуторакилометровой высоте в живописной долине Энциклопического хребта при слиянии двух горных рек, славившихся своими кристалльно чистыми водами. Большая из них имела название Балаба, по имени доисторической покровительницы вод, верность которой хачинцы, в недрах народа сохранявшие приверженность старым культам, свято хранили. Пару веков назад один из императоров (какой-то Федэ – не то III, не то IV) попытался реку переименовать, присвоив баечникоугодное имя Фирса II Водопровида, но нововведение натолкнулось на глухое неприятие со стороны тренькбренькцев, так и не прижившись. Маленькая же речушка забавно именовалась Хердамс.

Со всех сторон городок обступали лесистые хребты, количество грибов и ягод на которых к осени достигало масштабов национального бедствия. В окрестностях города находились также озеро Свинячка и гора Дождевик, а главный въезд в долину охранял скалистый треугольный пик с названием Бузуев Зуб. По легенде, на этой горе основателю города Лавру I Тренькбренькиду было видение. Вот как его впоследствии описал местный поэт господин Рыболовкий в своей "Лыгенде об основании города Треньк-Бренкщина и названии горы Бузуев Зуб":

В день жаркий Лавр пошел на гору,
Прилег на склоне отдохнуть -
Грех не поспать в такую пору!
Вдруг в сне ему не кто-нибудь -

Великий Баечник явился
И ну вопить: "Пора вставать!
Ты, Лавр, на этот свет родился,
Чтоб град великий основать.

Перстом тебе я указую, -
Затыкал в Лавра пальцем он, -
Где первый выбьешь зуб бузую,
Там будет город заложен!"

И так далее и тому подобное. Книгу с этим и подобными ему стихотворениями он патетически назвал "Лыгенды Хачины", ежегодно переиздавал и самолично продавал у городского фонтана, распевая песни под аккомпанемент народного инструмента хаёдочжоу. Бичеватенький, наезжая на родину, частенько порывался набить морду "этому, мамон его за ногу, поету, чобы не шумел в приличном месте", но Рыболовкий откупился от боярина несколькими лыгендами и песнями о славных подвигах рода Бичеватеньких.

Господин Свистоплюшкин тоже не прочь был насладиться красотами хачинской природы, однако нынешнее время мало к этому располагало: autres temps, autres moeurs . В горах Юга во все времена скрывалось немало лихих людей, а теперь там стало и вовсе небезопасно. По правде сказать, в самом городе тоже не стоило особо разгуливать с наступлением темноты. В горах темнеет быстро и столь же быстро холодает, вот почему купец, немного припозднившись с делами, торопился в гостиницу.

Улицы Треньк-Бренькщины отличались от кукуевских далеко не в лучшую сторону. Если на перекрестке висел случайно уцелевший фонарь, то это было большой удачей. Чаще всего в протяжении нескольких кварталом единственным освещением служила полная луна, когда она таковой являлась. Сегодня же было время новолуния, день стоял пасмурный, вдобавок после обеда случился дождь с ветром, поэтому на улицах было полно грязи и луж.

Конечно, из соображений безопасности лучше бы вообще купцу сюда не появляться. С момента исчезновения господина Бичеватенького и воцарения стакашкинской диктатуры Хачина, и раньше-то признававшая центральную власть с неохотой, ныне вообще отбилась от рук. Достаточно сказать, что сабантуйные бригады здесь практически не действовали, Боярская же ассамблея, напротив, сохраняла реальные рычаги управления. Здесь действовали свои законы, главным из которых, особенно в послезакатное время, был закон джунглей. Mais que faire , интересы бизнеса превыше всего, а товар купца в этом регионе Империи всегода пользовался повышенным спросом. Теперь же, после объявления Самогоничем бойкота осоцинской продукции, который в Треньк-Бренькщине, само собой, проигнорировали, Хачина стала самым крупным партнером Свистплюшкина по сделкам.

Гостиница была уже в нескольких кварталах от нашего героя, и тот немного расслабился. Впереди расстилалась большая лужа, около которой стояла ассенизационная арба, а рядом ковырялись двое бузуев, по виду дворники. "Это хорошо, понимаете ли, что улицы убирают, нужно это", – с удовлетворением отметил про себя купец, поравнявшись с ними. И тут он одной ногой зацепился за выбоину в мостовой, потерял равновесие и влетел в лужу, подняв фонтан грязи и облив с головы до ног как себя, так и обоих трудяг.

– Тьфу ты, мамон побери этот паршивый городишко! – в сердцах вырвалось у бедняги.

Бузуи обернулись к нему. Тот, что стоял ближе, крикнул купцу:

– Эй, мужик, ты чо?

Тот опешил:

– Я? Я ничего.

Ассенизатор продолжал наступать:

– Нет, мужик, ты чо нас грязью поливаешь?!

Господин попятился:

– Да я ничего... нечаянно.

Видимо, уловив в его произношении столичный выговор, задний вмешался:

– Слышь, а ему наш город не нравится.

– Мужик, ты чо на наш город тянешь? – передний все наступал.

Свистоплюшкин начал понемногу вскипать и решил приструнить наглецов:

– И вообще, что за фамильярность? Какой я вам мужик?! Никакой я не мужик, а купец Свистоплюшкин. А вот с кем честь имею?

Оба бузуя заржали:

– Купец! Гы-гы-гы! Эй, купец, хошь в попец?

Эта выходка уже не на шутку разозлила кукуевца.

– Позвольте, что за наглость вы себе позволяете! Я представитель знатного многовекового рода и не позволю меня оскор...

Тут первый дворник резко стукнул говорившего кулаком в лицо. В глазах у того вспыхнул фейерверк, и он отключился. Тогда второй ловко накинул на него мешок и моментально завязал. Моментально оба разбойника схватили тару с купцом, бросили его в арбу, вскочили на козлы и умчались.

Эх, зря г-н Свистоплюшкин не ценил творчество г-на Рыболовкого и конкретно ту самую лыгенду о Треньк-Бренькщине. Ведь в ее тексте очень точно описываются нравы хачинцев, за последние две тысячи лет изменившиеся крайне слабо:

...Сидел тихонько человечек,
Сквозь зуб плевавший в глубину.

Тут Лавр спустился богоравный,
Как гром в жестокую грозу.
Один ударом в челюсть справа
Он выбил у бузуя зуб...

Вот за это незнание бедняга торговец и поплатился.

Долго ли, коротко был купец без сознания, он не помнил. В себя пришел от звука голосов. Два из них, говорившие по-хачински, принадлежали тем самым дворникам-разбойникам, третий, спрашивавший на байканице, хотя и с местным акцентом, был незнаком.

– Ну чо, ещё шпиёна спымали?

– А мамон его кимоует, ваше пуорохацзатёинь. Хавацзит, чжюбиса не то.

– Купец? Чо еще за купец?

– А мамон его кимоует, ваше пуорохацзатёинь. Пуокоцз лидорёшмый не то. Мэокфорся как-то шаютмао – Свин... Свис.. Свистулькин не то...

Свистоплюшкин от такого вольного обращения с его благородной фамилией заскрипел зубами. Вроде бы все они были на месте, но сильно болела челюсть. В мешке было очень темно, душно, к тому же жутко воняло гнилой соломой и пометом бдечо.

Незнакомый голос меж тем приказал бузуям:

– А ну-ка, достаньте его. Поглядим, чо там за Свистулькин такой.

По мешку зашарил луч фонарика. Свистоплюшкин почувствовал, как две пары сильных рук выволокли его из арбы и поставили вертикально. Луч фонарика уперся в лицо и, когда мешковину сняли, бедняга был совершенно ослеплен и потому не видел стоявших перед ним, а также совершенно не понимал, почему все они вдруг залились лошадиным смехом. Когда первый приступ прошел, незнакомец из темноты прикрикнул на пленника:

– Эй ты! Как звать?

– Господин Свистоплюшкин из города Кукуево, нахожусь в Треньк-Бренькщине по делам торговли.

Эти слова вновь были встречены диким хохотом. Не понимая, что же он такого сказал смешного, купец огляделся по сторонам. Арба стояла в каком-то сарае или хлеву, но из-за темноты подробностей разглядеть не удалось. Старший толкнул в спину:

– А ну, купец, пошли к начальнику. Он разберется, чо с тобой делать – зарезать, повесить аль утопить.

Пленник поперхнулся, ибо выбор не слишком обнадеживал. Меж тем старший вытолкнул его в боковую дверь и повел длинными узкими коридорами со множеством лестниц и поворотов. Стены были от души побелены известью, о которую купец то и дело терся, вследствие чего очень быстро измазался с ног до головы. Вскоре его привели к высокой дубовой двери. Конвоир открыл ее и все так же грубо впихнул купца внутрь.

В небольшой комнатке за столом сидел чернобородый хачинец в камуфляже и что-то писал. На стене за его спиной висел флаг в виде большого гоойцзодмечжа с надписью "ХРЯК". Почему-то и здесь пахло пометом. Охранник доложил:

– Господин начальник, вот ребята мои лазутчика спымали. Говорит, Свистулькин, купец из Кукуева. Чо с ним делать прикажете?

Купец же, пропустив такое издевательство над своей фамилией, уставился на сидящего и удивленный возглас вырвался из его груди:

– Господин Бичеватенький!?

Начальник поднял на него удивленный взгляд темных глаз, но тут же расхохотался во все горло. Охранник подхватил. Насмеявшись вдоволь, хозяин комнаты бросил подчиненному "Свободен!" и, все еще хихикая, подошел к пленному.

Увы, Свистоплюшкин обознался. Человек, к которому он попал, хотя и был похож на боярина и, вполне возможно, тоже носил этот титул, но Бичеватеньким никак не являлся. Ростом он был поменьше, в плечах поуже, борода тоже несколько короче. А самое главное – его возраст: лет, пожалуй, на десять моложе знаменитого хачинца и лишь немного постарше самого купца. Свистоплюшкин, рассмотрев это, сник и прикидывал, какую же из предложенных вариантов расправы предпочтет этот тип.

– Фамилия! – вдруг гаркнул хозяин.

Пленник инстинктивно вытянулся во фрунт:

– Свистоплюшкин.

– Где живешь? – продолжал допрос хачинец.

– Байковая Империя, Великая Очень, провинция Главбайкания, Кукуевский уезд, Столичный округ страны, город Кукуево, улица Адлявасовская, в собственном доме, – изложил купец свой подробный адрес.

– Чем занимаешься?

– Производство и поставка сырья и товаров собственного производства из Нюсиса-Угау, переработка и продажа готовой продукции.

– Чо в Треньк-Бренькщине делаешь?

– Проверяю отчетность у своих приказчиков, а также новые контракты, понимаете ли, заключаю.

Командир, похоже, был удовлетворен ответами пленника, ибо спросил уже менее жестко:

– А господина Бичеватенького откуда знаешь?

Внутренний голос подсказал купцу: знакомство с боярином может сыграть в его судьбе решающую роль.

– Да как же мне не знать многоуважаемого боярина Бичеватенького? Не раз мы с ним пиво пивали, об этих, понимаете ли, о политиках да о поетах все рассуждали. Да и в последнюю нашу встречу он мне жизнь, можно сказать, спас. Из самых лап, знаете ли, сабантуйных бригад вырвал, до сих пор благодарю, – полным любви тоном проворковал наш герой, умолчав, правда, о некоторых имевших место разногласиях с боярином.

– Да, пиво он любит... – протянул хачинец, глянул на купца и вдруг снова расхохотался.

– Купец, да ты по уши в дерьме! – наконец сквозь смех проговорил он и подтолкнул пленника к грязноватому зеркалу на противоположной стене комнаты.

Только теперь господин Свистоплюшкин понял, что источником отвратительного запаха в здании является он сам. Арба, которой его доставили, несомненно, служила для перевозки мусора, а в мешках хранили навоз, и купец оказался целиком измазанным пометом бдечо. Зрелище наш герой представлял из себя довольно жалкое, поэтому не удивительно, что его похитители были столь веселы. Однако хачинский темперамент был таков, что его обладатель мог мгновенно переходить в серьезное состояние. Это и продемонстрировал хозяин кабинета. Он вновь рявкнул:

– В Сабантуйных Бригадах состоишь?

Купец, не задумываясь, выпалил:

– Никак нет! Нешто я бузуй какой, чтобы с ними якшаться? Да вы же знаете, как их господин боярин не любит. Стал бы он меня, понимаете ли, от них спасать...

Все тот же внутренний голос внушил ему, что сабантуйщики в этом здании авторитетом, мягко говоря, не пользуются.

Хачинец меж тем подошел к телеграфному аппарату, стоявшему в углу, и принялся выбивать на нем точки-тире. Через некоторое время из механизма поползла лента с ответом. Бородач внимательно ее изучил, хмыкнул и обратился к Свистоплюшкину:

– Когда последний раз видел господина Бичеватенького?

– На День Великого Сошествия, в кабачке мадам Глуперьиной. Мы с ним еще водку осоцинскую пили...

Хачинец еще раз заглянул в бумагу и удовлетворено проговорил:

– Смотри-ка купец, а ты не соврал! Все сходится. И впрямь господин боярин тебя знает. Повезло тебе, Свистулькин, а то ведь и вправду мои ребятушки порешить могли...

– Господин боярин?! – у купца дыханье сперло. – Так он же вроде... того... не то исчез, не то пропал...

– Пропал? – ухмыльнулся собеседник. – Кому пропал, а кому и не пропал. Ничо, купец, Самогонич еще об него не раз обожжется... Ну, Свистулькин, давай знакомиться.

– Свистоплюшкин, – поправил купец.

– Я подполковник Хачинской республиканской яростной команды господин Быковатенький. Ты уж нас извини, да сам понимаешь – время такое. Кругом стакашкинские шакалы шастают, вот ребята и перестраховались. А что помяли тебя немножко да в помете изваляли – уж не обессудь. Могло быть и хуже. Ничо, сейчас исправим. У меня там банька раскочегарена. Сейчас пойдем, попаримся, всю грязь с тебя смоем. Пошли, Свистулькин, пошли,...

Подполковник схватил купца за руку и потащил в соседнюю комнату. Там оказался со вкусом отделанный предбанник. "Однако странный, знаете ли, способ у этих господ попариться приглашать, – Свистоплюшкин несколько растерялся в таком калейдоскопе событий. – Сперва кулаком по башке, затем мордой в помет, а потом уже в баню пожалуйте". Да ко всему еще и Бичеватенький восстал из небытия, чтобы удостоверить его личность! Embarras de richesses , не преминул бы выразиться покойный г-н Хрючатников.

На стене предбанника тоже висело знамя с непонятным ХРЯКом и в изобилии – фотографии обнаженных красоток. Одна из них напомнила кукуевцу его незабвенную мадам Перепилкину в молодости. Поглядывая туда, он начал остервенело раздеваться, с ненавистью скидывая опомёченную одежду, и вскоре остался в одних красно-синих плавках с золотым якорьком на причинном месте.

Быковатенький нажал на кнопку, хитро спрятанную в стене. Купец внутренне съежился. Он еще не совсем отошел от мешкового приключения, посему этот звонок вызвал в нем вполне оправданную тревогу.

Но, вопреки ожиданиям, на банном пороге появились не вечерние головорезы-мусорщики, а симпатичная девушка типично хачинской внешности – невысокая черноглазая брюнеточка пышных форм.

– Нона, возьмешь одежду этого господина, – подполковник кивнул на костюм, пованиваший на диване, – постираешь, и чтобы часа через пол была готова. Да, вот еще что, – добавил он, когда Нона, взяв купцовые одежки, собралась уходить. – Пива нам принеси, бутылочек этак несколько, да похолоднее. Пиво очень кстати в баньке. Ведь так, Свистулькин?

– Свистоплюшкин, – напомнил Свистоплюшкин, но подполковник уже решительно тащил гостя в парилку.

Там было воистину здорово. Хачинская баня, как бы ни старались недоброжелатели принизить ее значение, была превосходна и для мытья, и для здоровья, и просто для подъема настроения. Не случайно изобретателем сего полезного процесса считался житель этих мест, Фрол II Баниид, первым среди хачинцев додумавшийся поставить в фанзу чан с водой и кидать туда раскаленные в горевшем неподалеку костре камни, похлестывая себя по чреслам и иным обнаженностям пуком свежесрезанных прутьев. Во время посещения Великим Баечником, Оявриком дворца Лавра Тренькбренькида царь пригласил их испробовать инвенцию своего вассала. Как гласит "Жид ВелБа", "и парилися они тама три дни и три нощи, и поглотили они пива, и водки, и вина, и иного, количества несметные, и покинув фанзу Фролову, Великий Баечник провозгласил: "Банька жарка, пар хорош, убивает насмерть вошь", и все вокруг преклонили главы пред мудростию сего пророчества..."

Еще один южанин закрепился в истории под именем Лавр III Парилкид. Сообразительный мужик усовершенствовал конструкцию бани и расширил самое жаркое ее помещение так, чтобы оно вмещало пару человек, "зело пользительнее для здравия, мужа и жену, дабы спаривались", что и было занесено летописцем на скрижали. Посему помещение назвали "парной", а затем, поняв прелесть процесса парения, и просто "парилкой". Своим изобретением Лавр поднял рождаемость Империи на новую высоту. За полвека после введения в обиход парилки население Бивня, подкошенное его лютым предшественником Лавром Галихчидом, возросло до прежней численности. Кстати, он же и обогатил байканскую речь словом "парень", которое первоначально означало "любитель посещать парилку". Званием парня настоящие байканские мужчины очень гордились.

Жара в парилке стояла немалая. Видно было, что господин Быковатенький дока в тонком процессе. Ароматно пахло сосновыми досками и свежим угольком. Хозяин то и дело плескал на камни воды из ковшика, и взрывы пара обжигали легкие купца. Поддав пару, Быковатенький разлегся на полке и протянул веник:

– Ну-ка, Свистулькин, давай, пощекочи!

Купцу ничего не оставалось делать, как приняться охаживать подполковника по спине. Тот лишь покряхтывал и приговаривал: "Сильнее! Сильнее! Ох, мамон, хорошо!" Устав, Свистоплюшкин занял его место, и теперь уже хачинец изо всех сил хлестал купеческое тело.

Тут дверь в парилку приоткрылась и, подобно нимфе, вся в клубах пара, появилась Нона с запотевшими бутылками пива. Обнаженный купец вжался в доски, а Быковатенький, нимало не смутившись, взял пиво и сказал девушке:

– Придешь минут через попозже. И двери плотнее закрывай.

Откупорил бутылку, с размаху плеснул пиво на камни. Жаркий аромат хмеля и солода паром затянул комнатенку. У Свистоплюшкина закружилось в голове. А Быковатенький знай себе наяривал, пока дышать в парилке стало совершенно невозможно и купец, не на шутку очумевший, испугался, что сердце не ведержит. Заметив это, хачинец махнул ему веником:

– Давай, вылезай, купчина, хватит тебе, а то красный уже, как рак. Пивка хлебни глоточек и в бассейн.

Исполнив все в точности, купец выскочил из парной и с размаху кинулся в находившийся за дверью небольшой бассейн с солоноватой странно пахнущей водой. Погрузившись в неё и попробовав на вкус, он убедился, что вода эта минеральная. "А говорят еще, что в Хачине плохо живут", – удивленно отметил он и, схватив лежащее неподалеку мыло, принялся истово тереть себя, желая как можно скорее смыть с себя ненавистные бдечовые испражнения.

Природные условия Бивня таковы, что нарзанные ключи – обычное явление для гористого острова Энциклопии – на острове Баечника встречаются лишь на самом юге, в свиньянской деревне Квакушкино. Вблизи же Кукуева же такого природного дива днем с огнем было не сыскать. Этим и можно было оправдать неграмотность столичного жителя, который не знал, что такой воде мыло мылилось не очень мило, и все попытки отскоблить грязь, присохшую к волосам, ни к чему не приводили. Разъярившись, тот уцепил ближайший колтун и, морщась от жестокой боли, дернул его. Слипшийся клок волос вырвался и купец с ненавистью отшвырнул поганый помет в воду.

Вода в бассейне благодаря своей повышенной солености непринужденно выталкивала свистоплюшкинские телеса на поверхность, и он совсем разнежился, почти позабыв о странном происшествии, когда в воду с грохотом бухнулся Быковатенький, подняв тучи брызг и пара.

– Э, да ты чо, Свистулькин, совсем в мешке сбрендил? – с удивлением воскликнул он, увидев, как тот обдирает гуано с волос. – Иди под душем мойся!

Душ был в соседнем углу и совсем не минеральный. После соленой воды бассейна он приятной прохладой обволакивал кожу. Мыло под ним вздымалось пышной пеной, соль, помет и мешочные воспоминания смывались без остатка, и купец совсем думать позабыл о нелепом инциденте с арбой. Хотелось думать о чем-то возвышенном: о Кукуеве, о доме, о жене, о мадам Перепилкиной, о Ноне...

"Тьфу, мамон, что за мысли в голову-то лезут", – досадливо одернул себя купец, ощутив некоторое вздутие в золотоякорных плавках. Тут очень кстати вылез из бассейна подполковник.

– Хорош, Свистулькин, хорош полоскаться. Скоро синий станешь. Пойдем лучше пива попьем.

Вытащив купца из-под душа, хозяин вывел его в предбанник, где уже ждали свежие простыни и холодные бутылки "Однопалкодваструнова темного". Завернувшись в первые и откупорив вторые, парильщики откинулись на диван.

– А скажите, уважаемый господин Быковатенький, почему это у вас на стенах везде "ХРЯК" понаписано? – поинтересовался купец, глядя на стену.

– А потому же, Свистулькин, почему у вас в столице везде половники намалеваны, – глотнув пива, сказал подполковник. – "ХРЯК" – это "Хачинская республиканская яростная команда", которую я возглавляю. Нам северные парашливцы здесь не нужны. У нас своя власть, республиканская. Мы тут вроде санитаров, волков, чо ли. Тем и занимаемся, чо ловим сабантуйных шпионов, доносчиков и прочих засланцев.

"Однопалкодваструново" вкупе с парилкой подействовало на командира расслабляюще. Откинувшись на диван так, что его солидное мужское достоинство, высунувшись из простыни, оказалось на полном виду, он погрузился в воспоминания.

– Был у нас как-то один капрал. Ехидный этакий малый. Так вот, он меня подхряком прозывать повадился. "Вы, – говорит, – господин Быковатенький, подполковник Хачинской республиканской яростной команды, сокращенно, значит, подхряк". Был...

Подхрюк задумчиво протянул последние слова, снабдив их глотком пива.

– И что? – не понял купец.

– А ничо. Как был, так и сплыл.

В недрах штаба внезапно раздался истошный крик, становясь все тоньше и тоньше.

– Ага, вот еще один, – подытожил хозяин. – Нет, везучий ты, купец, чо на меня попал, а то и с тобой то же было бы.

– Что – тоже? – ужаснулся Свистплюшкин.

– Да ничо хорошего. Ты лучше пиво пей, да париться по новой пошли, – лениво отмахнулся Быковатенький. – А вот, к примеру, организация разведчиков у нас "ХРЮК" называется, то есть "Юркая команда". Они ж такие пронырливые, мамон их...

– Господин Быковатенький, – вкрадчивый голос купца обратился к хачинцу. – А все-таки, ответьте мне, неужто господин Бичеватенький действительно жив?

– Слышь, Свистулькин, – подхрюк, похоже, начал серчать, – а чо ты такой любопытный? Жив, не жив – тебе какое, мамон, дело? Когда нужно будет, узнаешь. А так – лучше помалкивай: меньше знаешь – лучше спишь. Или обратно в мешок захотел?!

Обратно в мешок купец не хотел никак.

– Да нет, что вы, уважаемый господин Быковатенький! Я просто так, позаботиться, понимаете ли, решил. Ведь господин боярин мне как друг, знаете ли, почти братом был там, в Кукуеве, а вот сейчас без него так грустно стало, так одиноко, даже вот пиво с тромбоном выпить не с кем...

– С тромбоном? – отреагировал на последние слова подполковник. – С тромбоном, говоришь? Это ты, купец, кстати припомнил. К месту. Щас мы тромбончика-то и попринесем.

Он снова нажал секретную кнопку. Нона не замедлила себя ждать. Начпальник поручил ей принести тромбон ("Да, мамон его, пожирнее, и почищенный!"), и вновь откинулся на диван.

Внезапно дверь предбанника отворилась, но в ней появилась не Нона с рыбой, а один из тех головорезов, что похитили купца.

– Ваше пуорохацзатёинь, там аотмаго буайноли. Киопомдюйчик не то, чжакыри пуютюэ! Чо с ним таиродэрь?

Быковатенький лениво потянулся.

– А чо делать? Да чо обычно, то и делать. Чо, сам не знаешь?

– Буамэл, ваше пуорохацзатёинь! Ща цзокпицзымся, – козырнул дворник и выскочил вон.

– До чего же народ бестолковый, – бросил ему вслед подхряк. – Чо делать, чо делать... В расход его, мамон, и вся песня.

– А вдруг, уважаемый подполковник, – удивился такому минимализму Свистоплюшкин, – вы, понимаете ли, невинного человека заодно в расход пустите? Как меня сегодня чуть, знаете ли, не пустили.

– А тебе чо? Тебя ж не пустили?

– Не пустить-то не пустили, так то потому, что я господина Бичеватенького друг. А ежели бы нет?

– А ежели бы нет, то пустили, – логично завершил спор Быковатенький и, давая понять, что беседа окончена, сказал:

– Так это и сейчас не поздно сделать. Будешь много умничать, и тебя пустим, Свистулькин.

Купец совершенно не жаждал такого разворота событий, а посему принял единственно правильное решение. Он открыл еще одну бутылочку пива и принялся усиленно ее высасывать. Глядя на него, и Быковатенький взялся за то же дело.

Отпив еще по нескольку глоточков, пленник из мешка вновь ощутил непреодолимое чувство блаженства. Будь здесь боярин Бичеватенький, он, несомненно, потребовал бы водки, а затем начал приставать к Ноне. Но купец, воспитанный в гордевропских традициях г-ном Дурноплодом, таких вольностей себе не позволял.

– Ну, давай, Свистулькин, колись, как у вас там в столицах жизня происходит? – подполковник лег на диван, подложив руку под голову.

– Да как, понимаете ли, происходит... Неважно, знаете ли. Сабантуйщики эти проходу никому не дают. Как Колпачинского посадили, так Самогоничи вовсе распоясались. Представляете, теперь при встрече с их патрулями каждый честь им отдавать должен! Это я-то, купец, бузуям честь отдавать должен?! Да что я, понимаете ли, проститутка какая, чтобы им честь отдавать?! Да кто они, понимаете ли, такие?! Шваль, понимаете ли, парашливая! А туда же, понимаете ли, из грязи да в князи! И правильно вы, понимаете ли, делаете, что в расход их пускаете! Правильно! Да их не то, что в расход, а вообще в грязь ту самую, из которой вылезли, обратно втоптать! Втоптать и размазать!!!

Неизвестно, то ли пиво подействовало на оратора так возбуждающе (хотя по науке оно должно действовать наоборот), то ли минеральная вода (хотя и она, по идее, успокаивает нервы), но разбушевался он не на шутку. Удивленный Быковатенький глядел на него искоса, тихо голову наклоня.

– Хорошо говоришь, купчина, – наконец, прервал он его излияния, – правильно ты всё говоришь. Только не гоношись и не ори сильно. Веди себя прилично. А насчет того, чов расход, это мы и сами сообразим, без тебя. А ну уж коли совсем невмоготу в Кукуеве твоём станет, переезжай В Треньк-Бренькщину. Мы тебя в ХРЯК примем. Станешь у нас ефрейтором, а там, глядишь, и до подхряка выслужишься...

Хозяин засмеялся сухим кашлеобразным звуком. Скрипнула дверь. На пороге появилась Нона с подносом, на котором лежал очищенный тромбон. Густой аромат его тут же наполнил влажное помещение. Но купца взволновало не то.

В этот раз Нона была в махровом свободно облегающем розовом халате, под которым (Свистоплюшкин сглотнул слюну) явно ничего не было. Насчет трусиков он, поручиться, конечно, не мог, но полные груди настолько неистово рвались наружу, что не заметить это мог разве что слепой. Снова ощутив то, что чуть ранее он ощущал под душем, купец плотнее закутался в простыню и постарался перевести взгляд на что-нибудь более пристойное, типа стен. Но это ему плохо удавалось, а на стенах взгляд цеплялся опять за те же плакатики.

– А, тромбон принесла, – подался вперед Быковатенький и простыня почти совсем спала с него, оголив все, что можно оголить. Однако ни он, ни вошедшая никакого значения этому не придали. – Ну, давай, Нона, пошли париться. А ты, Свистулькин, нас здесь подожди минут несколько. А может, к нам присоединишься. Нона у меня работящая...

Он обнял хачинку за талию. Та надменно улыбнулась, давая понять своё отношение и к хозяину, и к гостю, и к его словам.

– Нет-нет, уважаемый, – Свистоплюшкин завертел головой, – я лучше тут посижу, пивка попью, тромбончика покушаю. Вон ведь какой жирный...

Говоря это, купец лихорадочно вспоминал жену, неизменным которой оставался с самой свадьбы. Хоть мамон искушения неоднократно лягал его, но ни разу Свистоплюшкин не сорвался. Но тут...

Быковатенький с Ноной ушли в парилку. Купец остался пить пиво и врукопашную бороться с искусом.

Продолжение: http://proza.ru/2007/11/24/252