Про жадность папины сказки

…Жадность – это хорошо. Жадность делает человека хозяйственным. Однако, если при этом человек из жадности засовывает себе в рот кусок хлеба размером с собственную голову, то это плохо. А если вдобавок человеку всего восемь месяцев, это вообще ужас. Родители ходят издерганные и живут за счет валерьянки.
…Сидит как-то Олежка с нами за обеденным столом и грызет горбушку хлеба от безделья. Чего-то более серьезного, чем кашка или перетертые овощи ему пока что нельзя, вот и балуется хлебушком, чтобы появившиеся недавно зубы чем-то занять.
Сидим с Иринкой и разговариваем между делом, вдруг у Иры делаются круглые глаза, она с удивлением и даже ужасом смотрит на отпрыска. Отпрыск сидит довольный, только какой-то странный. Взгляд у него загадочный, а щеки раздуты, как у хомячка. Ира отважно протягивает руку и без лишних церемоний запускает пальцы ребятенку в ротик. Тот что-то вякает и рефлекторно сжимает челюсти, как аллигатор. Зубы у Олежки – как у анаконды. Стоит чего-то прикусить, и уже не выпустит. А давление челюстей – как у немецкой овчарки. Так что мамины пальцы можно спасти лишь одним способом – рассмешить сынишку, чтобы он открыл рот. Ну, или разжимать челюсти монтировкой. Монтировки в доме, к счастью не оказалось (не хватало нам еще инструмент попортить).
После недолгой, но энергичной борьбы мама извлекает изо рта наследника приличный мякиш. Прожевать его Олежка не смог, и проглотить тоже не получилось, вот и сидел с набитым ртом. В итоге хлеб достали, сына пожурили за жадность.
- Никто у тебя не отбирает, - говорит мама.
Мы продолжаем обед. Через полчаса играем с Катюшкой в зале. Олежа сидит на полу рядом с нами и о чем-то поет на своем младенческом языке. Переводу не поддается, можно только интонации улавливать. Ему хорошо, он сыт и доволен. Вдруг боковым зрением он видит что-то ярко-желтое, красивое. Ему интересно. Это Катин горшок, по форме напоминающий кресло, с крышкой.
Олежка, забыв про песенки, устремляется к нему. Легким движением руки откидывает крышку и запускает руку внутрь. Какое счастье, что там ничего нет! А он расстроен – никакой добычи!


…Или вот еще про жадность. Прихожу с работы вечером домой. Дома гомон и топот мелких ножек. Захожу в ванную, чтобы вымыть руки и вижу фиолетовый умывальник. Интересно… В зале обнаруживаю Иру с Олежкой на руках.
- Привет!
- Привет! Как дела?
- Хорошо! Посмотри на Олежкин ротик!
Смотрю на его ротик. Ухмыляется, но не открывает. Что же там внутри?
- Что, слопал опять что-нибудь не то?
- Ты посмотри, посмотри.
Наконец, когда Олежа открывает ротик, я могу заглянуть внутрь. Язык фиолетовый, словно он черники объелся, или ежевики.
- До Катиных красок добрался, - поясняет Ира.
Ага, добрался и решил про запас налопаться красок. Чтобы пигментное вещество в организьме не исчезло…


…А вот интересно, что это у нас там в желтеньком Катином горшочке? Надо проверить… вот так… открываем крышечку… ага, чёй-то желтенькое и жиденькое… можно ручку окунуть, а потом вытащить и повозить ею по полу… ага, неплохо получается. Ой, чего это мама там кричит? И папа недовольный. Странные у меня родители… Я вам, дорогие родители так скажу – нечего вокруг меня прыгать и руки мне с мылом отмывать, надо вовремя Катин горшок выносить! Чистоплюи, тоже мне…


…Сидим на кухне за столом, в тесноте, да не в обиде, ужинаем. Олежка схватил левой рукой горбушку хлеба и самозабвенно мусолит ее, пытаясь обкусать четырьмя зубами.
Вдруг выпучивает глаза и начинает давиться. Мама бросает свою кошерную сосиску «премиум» и выколупывает у него из ротика огромный мякиш белого хлеба.
- Нет, это что такое! – возмущаемся мы хором, - Ничего нельзя в руки давать! Все сразу в рот тянет. Прям, не отвернешься…
Олежка с хитрой улыбой во всю щекастую мордашку поднимает правую руку, в которой зажата вторая горбушка хлеба и начинает ее пилить зубами. Мы оседаем от хохота.
После ужина я поднимаю его с детского стульчика, чтобы идти играть, и что же я вижу? Это куркуль сидит еще на одной горбушке!
Во как устроился. В каждой руке по куску хлеба, и один под попку подложил, чтобы, значит, неприкосновенный запас оставался. Хитрый кулак…

… Катя кушает виноград. Виноград у дедушки с бабушкой вырос замечательный – сладкий, сочный и крупный. Катя кусает ягоды, как кусают яблоки, зажав в кулаке. Откусив и прожевав немного, с набитым ртом спрашивает:
- Папа, а там еще есть виноград?
Я держу в руке целую гроздь, только что срезанную и вымытую, в капельках прозрачной холодной воды, показываю ей:
- Вот еще сколько, видишь? Ешь спокойно, тебе хватит.
Съела одну ягодку, принялась за другую и опять спрашивает:
- А еще есть?
- Есть, есть, лопай и не переживай…

…Катя кушает пастилу. Дедушка сам делал из вареных для компота и перетертых через сито яблок. Очень ей пастила нравится, хотя свежих яблок – вагон и маленькая тележка. Я отрываю ей кусочек пастилы от большой пластины, скрученной в рулон наподобие линолеума.
- Папа, а еще пастила есть?
- Есть, кушай.
- Папа, а еще много пастилы?
- Много, кушай.
- Папа, а очень много пастилы?
- Катя, ты еврей, что ли?
- Нет, я лошадка. Я Император… - и невинно хлопает ресницами.
Я в осадке, Катя с пастилой гордо удаляется на горшок.
Император – в смысле конь по имени Юлий, которого назвали в честь римского императора. Это она из мультфильма «Алеша Попович и Тугарин Змей» почерпнула. Император она, как же. Куркуль она, а не император…

…Олежка ползает по полу и хватает все, что подвернется под руку. Под руку ему много чего подворачивается. Иногда тапочки. Иногда оброненный Катюшкой фломастер. Изредка – мы с мамой. На маму он реагирует особенно бурно, радостно пищит, встает на ножки, цепляясь за мамину юбку, и просится на руки. Чаще всего выходит по его, и тогда он доволен жизнью и сам черт ему не брат. Иногда мама куда-то торопится, и обходит Олежку стороной, ловко уворачиваясь от цепких ручонок. Тогда сын ползет к игрушкам и утешается тем, что засовывает в рот самую неприглядную, самую большую или, на худой конец – самую грязную из них. Тут подбегает Катя. Кате жалко игрушек. Она выхватывает у Олежки из рук то, что он взял подержать, и уносит куда-то, словно сама с ней собирается играть. Олежка смотрит на нее с ненавистью и презрением. Справилась с мелким, как же. Вот подрасту – буду сдачи давать! А пока что сдачи дать он не может, поэтому открывает рот, набирает воздуху в легкие и начинает голосить, как сирена воздушной тревоги. Это тоже способ защиты. На крик являюсь я и делаю Кате строгое внушение – что так нельзя, и что нехорошо быть такой жадиной, и что нужно делиться с братиком игрушками.
- Катя, ты поняла, о чем я тебе говорил?
- Поняла, папочка.
Тут же подбегает к брательнику, который ухватил новую игрушку, выдирает эту игрушку у него чуть ли не «с мясом» и была такова. Понятливая у нас Катя…