Грешники

Сегодня у Шарика, деревенской дворняги, праздник. Ни свет ни заря дед Павел с бабкой Варварой запрягли коня Малыша, набили розвальни свежей соломой, уложили в сани какие-то узлы да сумки, накормили буренку и поросят, а хозяин, как водится в таких случаях, отвязал Шарика от цепи, чтобы он мог бегать по всему двору, а при надобности и через забор перемахнуть. Ощущение праздника безмерно усилилось, когда бабка Варвара поставила к будке огромную алюминиевую чашку, наполненную костями, оставшимися после приготовления холодца.
Дед Павел потрепал пса за ухом и наказал:
– Смотри, Шарик, не балуй, остаешься за хозяина. Чужих не пущай, кур не пугай, вечером вернемся, гостинец тебе привезу. Радость у нас: сегодня Сёмку крестить будем, погуляем маленько, а с веселого стола и тебе что-нибудь достанется.
И они уехали. Шарик немного поскулил, а потом улегся на войлок, что лежал рядом с будкой. И стал рассматривать привычный пейзаж. Отсюда хорошо видна санная дорога, которая зимой прокладывалась по льду таежной речки, по Чарышу. За рекой виднелся ельник и пихтач на Синюшиной горе, куда летом Шарик ходил вместе с бабкой и дедом за голубицей. А за Синюшиной горой дорога вела к своротке на большак, а большак вел к другой деревне, которая называлась Хор-Тагной. Там-то, насколько понимал Шарик язык человеческий, и случился праздник для всей большой дедовой родни – родился маленький-премаленький человек Сёмка…
Работы в этот день у Шарика было совсем мало. Лишь к полудню он услышал за курятником в тайге какие-то подозрительные шорохи и грозно зарычал, обещая большие неприятности любому незваному гостю… К вечеру он, виляя хвостом, подбежал к воротам, за которыми появился Ефим, веселый деревенский охотник. Он шел из магазина и, по привычке, хотел завернуть к деду Павлу, чтобы посидеть с ним часок-другой по случаю субботы и поговорить по душам о том о сем. Но Шарик, по своему, по собачьи, объяснил Ефиму, что деда и бабки дома нет…
Вот и вечер наступил, и морозец окреп, и поросята стали повизгивать в стайке, и буренка тяжело вздохнула в темноте. Тишина и мгла окутали, заволокли Пихтинское. Тихо и в молчаливом пустом доме. А еще часа через два Шарик почувствовал, как тревога и беспокойство овладели всем его собачьим существом. То ему мерещилось, что на бабку с дедом напали волки, а его, Шарика, не оказалось в этот момент рядом, то чудилось, что завалило их снегом по дороге, то думалось, что заблудились они в тайге… И тогда бедный пес, переждав свои жданки, вдруг завыл не своим голосом. И откуда-то из тайги вдруг то ли эхом, то ли чужим диким звуком раздался ответный протяжный вой…

 * * *

Весело бежит конь. И не говорите, что не может он так бежать или что это только кажется Павлу.
Да, радостно у него на душе, и как тут не порадуешься. Было время, когда с Варварой внуков мечтали понянчить, а теперь вот и правнуков, Бог дал, дождались. В связи с крестинами ни зима, ни расстояние в тридцать верст не помеха. Только вот с утра пораньше пришлось встать, а в обед уже обнимались с детьми и правнуком любовались.
Соскучились шибко по родной кровушке. И как не соскучишься, коль давно не виделись? Дети-то выросли и разлетелись из родимого гнездышка в разные края. Вот и остались они, Павел с Варварой, одни-одинешеньки. А тут такое событие всю большую родню вместе собрало, и как в прежние времена за одним длинным столом все вместе праздник отмечали! Когда еще такое будет?
Хотелось подольше побыть с детьми, поговорить, посудачить, но быстро наступил вечер, и надо возвращаться домой в родную деревню: корова недоена, поросята некормлены, Шарик голодный, короче, негоже хозяйство без присмотра оставлять.
Вот и отправились Павел с Варварой в обратный путь на широких розвальнях, на ворохе соломы. Но грусти нет, так как радость от встречи не покидает их. Едут-едут, снег скрипит, луна уж выкатилась, круглая, как обруч от старой кадки. А Варвара все про Сёмку да про Сёмку, про правнука вслух размышляет да радуется.
– Слышь, дед, – вдруг невпопад продолжила она свою речь, – а помнишь, как ты с отцом да с матерью родной приходил меня сватать, а я, глупая, от стыда да страха в чулане спряталась... А потом-то ты ко мне заглянул, да какие слова-то ласковые, да прибаутки говорил... Кабы не те слова да гармошка твоя, не пошла бы я за тебя…
– Так бы уж и не пошла, – засомневался Павел. – Н-но, Малыш, язви тебя, ленивый, пошевеливай… А чего ж ты тогда в первый же вечер согласилась идтить за меня?
– А то и согласилась, что приглянулся ты мне, полюбился… Слышь, а Сёмочка-то весь в нашу родову будет, на тебя похож ушками и глазками, ну прямо вылитый ты…
Варвара замолчала, как будто ждала чего-то от молчаливого своего суженого. Помолчала-помолчала, да и посапывать стала. Видно, задремала. Только Павлу нельзя спать. Конем надо править. Приподнимется он, глянет на дорогу, не сбился ли с пути, и опять на бок приляжет и на Варвару всё посматривает. И чего это старой молодость припомнилась! Что правда, то правда, красавица она была, каких свет не видывал. Брови густые, вразлет, коса до пояса, а какая работящая была, да умница. И детей хороших рожала, крепеньких да смышлёных. Всех подняла. А как убивалась-то, когда на войну провожала… А как встречала…Эх, да что вспоминать. Уморилась Варенька, задремала. Не остудилась бы. И Павел поправил на ней тулуп, осторожно подоткнув его под бока. Тулупы взяли так, на всякий случай. Зима все же на дворе. А теперь вот вечером похолодало, и тулупы сгодились. Устал и Павел, и в голове немного кружит. Выпил на радостях лишка, вот и захмелел немного. А усталость не в тягость, хоть и силы уже не те. Это радостная усталость, потому и не тяготит.
И чего это Федор, сват, хитрун, в кошелку напоследок сунул? Не на сугрев ли? Дед поворошил солому и выташил из кошелки сватов подарок. Так и есть. Нет, что ни говори, а хороший он человек, Федор-то. И самогон у него хлебный, на ячмене… И Павел выпил за здоровье свата, а потом решил, что и за здоровье правнука не грех… Немного выпил, в меру, чтобы согреться. И так тепло, да хорошо стало… И Малыш бежит ровно да ходко, изредка всхрапывая, когда на поворотах поперек дороги тени от деревьев ложатся…
Всякое в жизни было. И радость была, и печаль наведывалась, и горе своим крылом не раз задевало. Ан нет, всё перенесли, все стерпели и вот правнуков дождались. Не каждому такое счастье дано. И не зря говорят: “Жизнь прожить – не поле перейти”. А он с Варварой не сбился с пути на этом поле, коль правнуки подрастают. Теперь есть, кому род продолжать. Не зря жизнь прожита. Теперь и умереть не страшно, да только и пожить ведь еще хочется по-хорошему… Как раньше, например… И воспоминания одно краше другого заполонили душу деда Павла…
Очнулся он от резкого толчка, когда сани уткнулись в сугроб.
– Ах, куда тебя нелёгкая занесла, – беззлобно произнес дед и направил сбившегося с пути коня на наезженную колею.
Конь, плавно вынося ноги вперед, весело побежал, увлекая за собой сани. Павел поправил соскользнувший с Варвары тулуп и вновь предался сладостным воспоминаниям…
– Мать моя! – услышала Варвара возглас мужа и, открыв глаза, приподнялась на руках.
– Что это ты, дед?
Она давно называла мужа дедом, а он в ответ ее – бабкой. Сначала это было в шутку, после появления первого внука, но затем эта шутка вошла в привычку и так осталась по сей день.
– Да ты посмотри, звезды!
– Нашел чем удивить, будто я звёзд за всю свою жизнь не насмотрелась, – взглянув вверх, спокойно ответила Варвара.
– Ты не на небо смотри, а под небо!
– Да ты что, дед, лишка, видать, хватил, что звезды под собой увидал? – заулыбалась она.
– А ты наклонись с саней и сама посмотри!
“Ах, Павел, ах шутник и проказник. Думает, заспалась. Решил подшутить надо мной”. Улыбаясь, Варвара склонилась с саней, глянула вниз и обомлела. Под собой она увидела звезды! Павел молча выжидал, и по выражению его лица трудно было понять, то ли шутит старый, то ли всерьез чем-то встревожен.
– Спас, спас! Что это, дед? И куда ж это нас конь привез? – перекрестившись, в испуге спросила Варвара.
– На небо, – хмуро ответил Павел.
– Опять ты, дед, смеешься…
– Рад бы посмеяться, да только как бы нашей родне завтра слезы лить не пришлось…
– О чем ты?
– Я же говорю, доехали мы с тобой на радостях, докатились до самого небушка…
– Да как же так? А как мы теперь спускаться будем?
– А будем ли?
– А как же дом?
– Эх-х, – вздохнул Павел. – Не попадем мы больше домой.
– Как это не попадём? А кто ж Бурёнку кормить будет, она, поди, некормленая и непоеная стоит и мычит?
– Не нам теперь доить ее, Варвара.
– Как это? – не может она понять, к чему клонит Павел.
– Замерзли мы, – крякнул сердито и как-то жалобно дед. И голос у него дрогнул, и глаза рукавицей прикрыл, как будто что скрыть от старухи хотел.
– Как это?
– А так. Спать не надо было, а мы уснули.
– Так ты же за рулем был, как же ты уснул?
– Стар я. Устал, вот и уснул. А чего же ты уснула?
– Так я ж на несколько дней старей тебя, потому сильней устала. Но почему мы, дед, не заметили, как замерзли?
– Когда человек уснет, то не замечает, как замерзает.
– Так если мы мертвы, то почему разговариваем?
– Не мы это разговариваем, а души наши.
– А где ж тела?
– Скрючившись где-нибудь, мерзлые лежат.
– А души?
– На небо отправились.
– А чего же конь остановился?
– Думает, куда наши души везти – в рай или ад.
– Ой, дед! Не хочу я в ад!
– Не тебе определять. Куда Бог пошлет, туда и направимся.
– Так пусть он в рай нас и определит!
– Это зависит от того, сколько ты грешила и сколько раз обманывала меня.
“Нет, неправда все это, – подумала Варвара. – Всю жизнь ведь подшучивал над нею Павел. Вот и сейчас, наверное, шутит. А вдруг не шутит?” И холодок пробежал вдруг у нее по рукам и ногам, хотела, было, перекреститься, а руки словно отнялись. То ли отлежала, то ли еще что…
– Ой, ни разу дед, я тебя не обманула!
– Врешь?
– А вот и не вру!
– Ну, если врешь, в ад попадешь.
Из-за тучи выглянула огромная луна и борода у Павла вдруг засверкала серебром да жемчугом, и глаза, как ей показалось, стали холодными и колючими…
– Ой, не вру, дед! Ей Богу не вру!
– Ну, тебе легче, чем мне, – тягостно вздыхает Павел.
– Неужто грешен?
– Грешен я, Варвара, перед тобой, ой как грешен!
– Что же делать будем? В ад ведь ты попадешь! – не хочется ей оставаться без мужа. За годы совместной жизни так свыклись, что стали одним нераздельным целым. Поэтому и не может она представить себя в раю без дорогого человека. И как бывает в таких случаях, к Варваре само собой пришло решение:
– О! Вспомнила! Помолись, дед, и покайся, пока не поздно, и не будет твоего греха!
– Перед кем здесь каяться? – бросив взгляд на покрытого инеем коня, спросил Павел.
– Передо мной, а там, смотришь, и в рай вместе попадем!
– Каюсь, Варвара! Прости меня, грешного.
– За что, дед?
– Помнишь, как я на улицу выходил по хозяйству управляться, так всегда возвращался под хмельком, а ты серчала на меня и все пыталась выяснить, где я пью?
– Ну и?
– Так я тайком от тебя в предбаннике под полом яму выкопал и туда флягу спрятал?
– Ну и?
– Бражку я в той фляге заводил и когда она созревала, то тайком от тебя попивал.
– Не грех это, дед.
– Как это не грех?
– Догадалась я, что ты там брагу прячешь.
– Да ну?
– Слишком часто ты баню топил и парил от радикулита кости свои. Но не кости ты грел, а флягу, чтобы брага не замерзла. Выследила я тебя.
– А чего же ты по сию пору молчала и брагу не вылила?
– Вылей там, где нашла, ты в другом месте ее замутишь.
– Спасибо тебе. А у меня норма смолоду выработана, выпью кружку и довольно.
– Не надо меня благодарить. Я твою брагу водой разбавляла, чтобы ты не хмелел.
– Да ты что наделала?
– О тебе беспокоилась.
– Да ты продукт испортила! А я то думаю, что это брага слаба, то ли дрожжи плохие, то ли сахарная свекла в совхозе выродилась? Я и дрожжей побольше добавил, не помогает. Подумал, что сахарку надо еще примешать. Для того и деньги от тебя утаил.
– А куда ты их утаил?
– Не скажу, – опять крякнул дед, да так сердито, что коня напугал, и Малыш захрапел и заржал, да так тоскливо и жалобно, что у Варвары опять холодок по рукам и ногам побежал. Только мысль о спрятанных, утаенных от нее деньгах уже не давала ей покоя.
– Так говори, не говори, все равно эти деньги сгниют.
– Как это сгниют?
– А кто знает, куда ты их положил?
– Только я.
– Вот видишь, даже мне ты ничего не сказал. А теперь как ты ими воспользуешься, когда мы на перепутье между раем и адом, и дорога нам на землю закрыта?
– В чулане я их под лавкой спрятал, – неохотно признался Павел. – В тряпочку завернул и в щель меж бревен засунул.
– Это все твои грехи иль еще какие есть?
– Все, в основном… Ну, может, мелочь какая еще… вот сват Федор вчера мне бутылку на дорогу дал, так я от нее, пока ты спала, и отхлебнул два раза. Может, потому и сам уснул. А кабы не уснул, так мы бы с тобой уже дома были и спали бы возле печи.
И тут у бабки Варвары аж дух захватило. И за что только она этого Ирода любила столько лет? Всю жизнь ведь он ее, выходит, обманывал. А в этот раз и смертушку, пьяненький, накликал… Но Варвара сдержалась от бесполезных упреков.
– А что, кроме этого ни одного больше греха на тебе нет?
– Ни одного.
– И у меня ни одного нет.
Тут Малыш вдруг двинулся, и розвальни как-то странно стали вращаться и разворачиваться на одном месте.
– О! Конь тронулся!
– Слава тебе, Господи!
– Да ты подожди, неизвестно, куда он нас определит.
– А что это одна луна над нами, а другая под нами?
– Не знаю.
– Так двух же лун не должно быть.
– А кто его знает? Может, ученые ошибаются и две луны за одну принимают.
– А что это справа чернеет, а слева белеет?
– Справа ад, а слева рай. Ад всегда рисуют черным, а рай белым.
– А что это конь между адом и раем нас везет?
– Определяется, куда направиться.
– А ты за вожжи его влево дерни.
– Нельзя.
– Так ты незаметно.
– Боюсь. Я только что покаялся. Вдруг самовольно дерну, а это грехом окажется, и я прямиком в ад угожу.
– Ну, если ты боишься, тогда дерну я, – и Варвара дернула за левую вожжу.
– Что ж ты делаешь, сама грех на душу берешь? – с укоризной крякнул Павел.
– А ты глянь-ко, глянь! Видишь, Малыш-то у нас смышленый, прямо к раю повернул!
Конь действительно повернул налево.
– Что это, дед? Неужто рай на берег реки похож?
– И вправду берег реки.
– А что это там темнеется?
– Никак это деревня?
– Точно, дед, деревня. На нашу похожа.
– Так где это мы?
– Не на реке ли, дед?
– Точно! Чарыш это! Вон и небо со звездами во льду отразилось!
– Ну и слава тебе, Господи! Теперь-то я знаю, где ты от меня деньги прячешь!
– А я то, бабка, знаю, что ты мне бражку водичкой разбавляешь.
– Денежки-то я у тебя изыму, – ласково заулыбалась Варвара.
– А я бражку от тебя подальше спрячу, – улыбнулся Павел и направил коня в сторону родного дома. А с горы, пропахивая сугробы, радостно повизгивая и взлаивая, кубарем катился к ним дворняга Шарик… Вскочил пес прямо на розвальни, лизнул в бороду деда, лизнул в щеку бабку, и такая собачья радость была в душе этой псины, что ни в сказке сказать, ни пером описать… Радовалась, как ребенок, ну совсем, как человек…