Моя Москва, которой больше нет

О Москве писать можно безмерно долго, и главное – никогда не надоест. Писать по-разному и о разных сторонах бытия, истории. Задумываться о будущем.
А сегодня почему-то захотелось мне написать о ней … в последний раз. О своем родном, любимом городе, которого почти уже нет. Или нет вовсе (кстати, безо всякой корысти: «Москва, которой нет» – вещь прекрасная и аналогов не имеющая). То есть написать о ней современной, огаженной и опоганенной настолько, что возврата к ней былой, любимой, к той, лик которой пытались отстоять для современности и будущности, кажется, и нет больше (а достаточны ли были попытки? Эх …). Это – случай из разряда «перехода количества в качество».
Итак, фактом остается – и становится с каждым днем всё яснее: Москвы больше нет. Москвы тихих улочек и переулков, Москвы – «славы прабабушек томных» – уютных усадеб, жилых домиков, скверов и бульваров, Москвы площадей и «колец», Москвы писательских и художественных уголков, дворов со скрипучими качелями и просто «московских двориков», Москвы непритязательных забегаловок и лирических подворотен. С ее узорными воротами, храмами, народными магазинчиками, а кое-где и струившимся еще недавно дымком из труб в морозы … Ильинка, Ордынка, Остоженка, Пречистенка, Полянка, Маросейка и Покровка, Сивцев Вражек, Гагаринский, Афанасьевский, Власьевский … Бульвары и переулки, пруды, скамейки, троллейбусы. Названия, флажки памяти – еще ласкают слух, еще значат что-то в исторических воспоминаниях, преданиях москвича, но они всё более отрываются от смыслового наполнения, выхолащиваются и звучат пусто, а то и чужеродно. Не для нас с тобой, сочувственный читатель, а для тех, кто в массе своей нынче город наш заполняет.
Нет больше исторической среды. Остатки от нее пока хранятся, но день ото дня идет их планомерное уничтожение. И снова – «Москва, которой нет», Александр Можаев со товарищи, Борис Федоров … Прекрасные люди, великолепные проекты и труды, но … Не имеющие аналогов. Зловеще новые в нашей современной действительности. От них веет чем-то уже замогильным: сохранение памяти, борьба – это еще традиционно, но есть ведь и констатация факта: ее нет. Мы потеряли ее. Можно, кончено, музеефицировать ее останки (и это тоже благо), но почти нет уже главного: москвичей и московского духа. Что это такое – можно говорить долго, но пока не ставлю перед собой такой задачи. Коренных же москвичей (даже «скромно коренных» – в третьем колене), по Павлу Ильину и Блэру Рублу, ныне (на 2004 год, подозреваю, статистика эта не возросла) в Москве 200-300 тыс., не более 3 %. Очень удачно ведь выдумано: изгнать их остатки из исторического Центра и расселить по Бутовым и Бирюлевым, оторвать кровоток от сердца и пустить его не то чтобы к ногтю мизинца левой ноги, а просто в сторону от организма. А Среду эту, остов былого организма, раскромсать, набить черт-те чем («монументальное строительство» в современной столице) и объявить это Москвой.
Москва ли это? – спрашивал я года три тому. Нет, вы как хотите, а это уже не Москва. Москвы больше нет.
Это больше не город Человека, а свалка: грязь, хищническое и безобразное строительство, слом действительно ценного, чужие лица, т.е. не московская культурная среда. Вавилон в новейшем обличье. Четыре миллиона толкучих, травящих всё живое машин, от которых шагу не ступить – на десять миллионов населения (проблема, кстати, успешно решаемая в других странах. Главное условие – честность власти). И за всем – деньги, деньги, деньги …
Лицо современного города, страны, да и мира в целом. Расчеловечивание, огромная профанация человеческого, Божьего в человеке. И самое главное, что в основном человека это устраивает.
Ну что же, нет её … А ведь есть – в нашей памяти, в сердце, в книгах, статьях, архивных материалах. В картинах и фотографиях. В интернете, будь он неладен, – тоже есть. Москва московская, человеческая. Моя Москва. И желтый свет в окне, и вздымающий занавески ветер, и первый гром, художник с мольбертом напротив стены Ивановского монастыря, и сумеречное очертание старого дома … И старушки на скамейках, и галдящие дети, вздымающие пыль дворов.
Больше не могу. Окунаюсь в предания и не вылезаю. Ведь кому-то они еще дороги. Хоть ради памяти …

10 ноября 2007 г.