A Shot Story

*
Из всех мест в Москве, самые омерзительные это вокзалы. А почетное первое по своей омерзительности место занимает площадь трех вокзалов. И начинаешь ты это понимать как только поезд останавливается на Комсомольской-кольцевой, и, через открывшиеся двери плотным потоком на тебя наваливается запах, состоящий из бомжатинки, блевотинки, гнильцы, перегара и, почему-то псины. Следующее испытание – туннель к эскалатору. На ентом этапе к запаху присоединяются тела, по всей видимости, уставших, персонажей, отдыхающих прямо на траектории движения пассажиропотока. Потом эскалатор. Небольшое просветление. Точнее - затишье перед бурей, ожидающей тебя на выходе из метро. Толкаешь стеклянные двери, и оказываешься на площади, представляющей из себя воплощение ада, низвергнутого на землю. Синие кабинки 15-рублевых туалетов, бомжы, быки в «крутых» кожаных куртках и спортивных штанах, инвалиды, с ненавистью требующие подаяния. И, конечно же запах… Он пронизывает каждый квадратный миллиметр этого места. Площадь Трех Вокзалов. Памятник архитектуры. Самое мерзкое место в Москве. Именно здесь я провел семь самых страшных, и в тоже время счастливых часов своей жизни.

14.26
Я безнадежно опаздываю, хотя я даже не знаю времени, когда она пройдет через площадь. Но по какой-то приходи я решил, что должен ждать ее начиная с трех часов. Она может сесть в электричку на 15:12, а я торчу в этом проклятом сервис-центре пытаясь сдать в ремонт никому не нужный старый ноутбук. Нет, он, конечно же, очень нужен кафедре, нужен преподавателям и нужен студентам – с его помощью ведь демонстрируются учебные материалы. Вот только сейчас мне глубоко наплевать и на лекции, и на студентов и на преподавателей и, наверное, на весь мир в целом. Я просто хочу увидеть Сашку. Конечно, я увижу ее через пару дней в институте. Но мне просто необходимо увидеть ее именно сегодня. Просто необходимо подарить ей огрызок замерзшей белой розы. Просто необходимо сказать ей… Черт, а что же я собираюсь ей сказать… Что люблю ее? Она это знает. Что не могу без нее жить? Это не правда – хреново, но ведь могу. Я уже не в том возрасте, когда из-за собственных чувств люди забывают про всех, кому они дороги и делают последний шаг с моста. Так что же я хочу ей сказать? И нужно ли что то говорить? Чем больше я говорю с Сашкой, тем больше понимаю, что говорить то ничего как раз и не надо. Наверное, именно поэтому я сегодня решил подождать ее на площади Трех Вокзалов, через которую она безусловно сегодня пройдет, направляясь к электричке на Сергиев Посад. Она ведь там живет. И другого пути вроде и нет.
- Молодой человек, что у Вас? – приемщик убитой технике отрывает меня от моих мыслей, и, хотя я еще какое-то время не могу сообразить, что он обращается ко мне, выкладываю ему на стол старенький Acer.
- Понимаете, тут какая-то проблема с матрицей – он гаснет через пять-шесть минут работы.
- Понятно… - произносит долговязый парень с давно не мытыми волосами и бэджем "Алексей" на груди, - будем чинить,- и протягивает мне кипу разноцветных бумажек, которые я должен заполнить…
На их заполнении я теряю еще минут пятнадцать. Отдаю их ему и, не дожидаясь его казенной фразы "мы свяжемся с Вами по готовности", вылетаю на улицу.


15.04
Хорошо, что я купил две пачки сигарет, потому что запах на площади Трех просто невыносим. Интересно, сколько я выдержу. Хотя выдержу сколько нужно. Когда ждешь любимого человечка – все остальное благополучно уходит из поля осознания. И если и замечаешь какие-то раздражающие вещи, они очень быстро забываются.
Я стою примерно в десяти метрах от турникетов, стараясь обхватывать взглядом как выход из метро, так и вход в белое здание вокзала. Периодически приходится поворачиваться градусов на семьдесят, что бы видеть выход. Я и не думал, что днем такое количество народу мигрирует по площади. Как же я тут замечу Сашку? Вдруг ее, невысокую, хрупкую, заслонит от меня спина какого-нибудь жлоба в огромном дутом пуховике. Или она пройдет через площадь в том момент, когда наряд ментов будет прессовать очередного персонажа неопределенно-таджикского вида.
Хорошо, что на Ярославке большое, если не сказать огромное, табло. Не то, что на Курском – маленькое, в пять строчек, и еще висит так, что не всегда его увидишь за толпой спешащих на очередную электричку. Нет, на Ярославском оно действительно удобно расположено. Все видно, все удобно. Вот только я его уже начинаю ненавидеть. Особенно раздражает строчка "15.12 Сергиев Посад – опаздывает на 2 минуты". Неужели обязательно оповещать всех о таком микроскопическом опоздании? У всех ж часы все равно идет по-разному. Мне, так вообще сейчас не до времени. Я с жутким сосредоточением фильтрую взглядом людей, семенящих из метро к кассам, из касс к турникетам, а некоторых, самых ушлых – напрямую из метро к турникетам. Прыгуны, блин. Сашки нет.

*
Почему мы выбрали Гагаринский ЗАГС? Наверно потому что Сашка из области, а я рядом с этим ЗАГСОМ провел все свое детство, каждое (ну почти каждое) утро топая в школу. И, хоть мы с ней и живем уже долгое время совершенно в другом районе Москвы, расписаться мы решили именно здесь. Как и многим брачующимся, учившихся в одном институте, нам было довольно просто разобраться со списком гостей. Гостей было много, но практически все друг друга знали. Хотя, не при детях будет сказано, после нашей с Сашкой свадьбы, некоторые узнали друг друга несколько глубже.
Накануне вечером, Сашка вспомнила буржуйскую примету о том, что жених не должен видеть невесту накануне свадьбы, поэтому я был сослан к брату, который мне полночи объяснял, что жениться это все равно, что прыгнуть в медвежий капкан голым задом, в сорокаградусный мороз, да еще и с разбегу. Правда, вся его тирада закончилась фразой "желаю счастья, братишка", после чего он благополучно отправился спать, а я еще какое-то время сидел на кухне, курил и думал о его словах. Нет, не прав он. Мы с Сашкой будем счастливы, и правильно мы делаем, что расписываемся. Я действительно хочу прожить с ней всю жизнь.

15.47
- Поезд "Енисей" – Москва-Красноярск отправление в 16.20 подан на третью платформу второго пути.
Боже, где, интересно, они набирают теток с такими мерзкими голосами? Лучше бы уж пользовались электронными синтезаторами речи. Их хотя бы убить не хочется.
15.24 Посадская и 15.36 Александровская уже уехали. Правильно, до Сергиева Посада можно доехать только на Посадской или Александровской электричках. Есть еще вариант Ярославского экспресса, но Сашка, почему то, на нем не ездит. По крайней мере, когда то она об этом вроде бы говорила. Я закуриваю очередную сигарету. М-да. В пачке осталось 12 сигарет. Значит, я выкурил восемь меньше чем за час. Завтра точно говорить не смогу. Ну и в принципе плевать. Интересно, а смог бы я отдать свою способность говорить ради того, что бы быть с ней?
Маленькая белая роза спряталась в кармане моего пальто. Прямо напротив сердца. Я надеюсь, она замерзла меньше чем я. Почему женщины так любят, когда им дарят цветы? Это же откровенное убийство цветка. И ради чего? Ради того, чтобы мужики, не способные иначе выразить свои чувства (да и не редко вообще не испытывающие никаких чувств кроме желания) дарили их девушкам, надеясь, что смерть простого растения (пусть и крайне красивого) проложит им дорогу к сердцу (или к чему кто стремится) девушки. И я туда же.. Выбросить ее к чертям? И что тогда – я встречу Сашку как полный дурак, который даже простого цветка не мог ей подарить?! Стереотипы. Все мы живем стереотипами. А порой так хочется выйти за рамки шаблонов и сделать что-нибудь настоящее, красивое, искреннее для нее. Вот только я ведь совсем не знаю Сашку. Она никогда не подпускала меня к себе достаточно близко. Я не знаю какой ее любимый цвет, на каком боку она спит, боится ли высоты, предпочитает кофе или чай, какое у не любимое место в Москве, в мире, любит ли она Толстого,, носит колготки или чулки, отвешивает пощечины правой рукой или левой.
Вот мысли в голову лезут после часа пребывания на ноябрьском холоде.

*
Конфетно-букетный период отношений это, безусловно, здорово. Вот только он рано или поздно заканчивается. И начинается "обыденная" семейная жизнь – с ссорами, скандалами, киданием посуды, обещанием развестись и прочими прелестями. Поджидало сие счастье и нас с Сашкой. Правда, по какой-то, одному Богу известной, причине, мы все же остались вместе. И это, безусловно, радует. За десять лет жизни вместе мы оба выросли, стали жестче, взрослее, мудрее. Мы многое потеряли, но и многое приобрели вместе. Наши дети ходят в школу, и им это пока еще нравится. У нас нормальные, не воинственные взаимоотношения с нашими родителями. Мы проводим много времени вместе. Вместе нам комфортно, уверенно и безопасно. Любим ли мы друг друга? Я думаю да. Это не то чувство, из-за которого мы поженились – оно выросло вместе с нами из пеленок юности. Но это любовь. И это счастье.

16.36
Только что, практически одновременно, отправились две толпы пассажиров. Одна на Александровской электричке, вторая на Ярославском экспрессе. Сашки нет. У меня заканчивается пачка сигарет. Меня уже два раза проверял ментовской патруль. Хорошо, что паспорт сегодня взял, не то отправился бы с ними отдыхать в местный отстойник. А попадать в отдел у меня сегодня не было никакого настроения. Но, на мое счастье, московская прописка оказывает магическое действие на бойцов в мышино-серой форме. Почему ж так холодно. Всего то -5. Наверное, это из-за того, что я торчу посреди продуваемой со всех сторон площади без движения. Ну и ладно. Я ж знал, что буду долго жать. Единственно – розу жалко – она, скорее всего, окончательно замерзнет.

17.02
Началось самое жаркое время. Клерки спешат с работы к свои телевизорам. Переполненные электрички отъезжают каждые пять-семь минут. Интересно, сколько тысяч человек я сегодня видел – пять? десять? А мечтаю увидеть лишь одно лицо. Редкий случай, когда количество не переходит в качество.
Что Сашка сейчас делает? Поднимается по эскалатору, что бы через пару минут заставить мое сердце колошматить изнутри по рубашке с еще более бешеным ритмом? Сидит в кафешке и пьет чай или кофе? Сидит на каком-нибудь семинаре? Вариантов море. А я мог бы просто позвонить ей и спросить. Но это ведь будет очередной стереотипный шаблон. Так что буду ждать.
*
Когда я попал в аварию и раздробил колено, добрые врачи поместили меня в стационар на три месяца. Нет более тоскливого состояния, чем торчать в четырех стенах, закованным в гипс и знать, что тебе придется так пролежать еще восемьдесят дней. Меня навещали дети, отпрашиваясь с работы и из института. Ко мне приходили друзья, и, из-под полы, мы пили с ними коньяк. Мне звонили близкие и знакомы, друзья и клиенты. Но моя тоска все росла и росла. Потому что Сашка, примерно в таком же положении, лежала в соседнем корпусе. И нам никак невозможно было увидеться. Поэтому мы часто и подолгу разговаривали по телефону, считая дни до того момента, как мы сможем передвигаться. А когда врачи все ж выпустили нас из своего плена – мы чуть не умерли от смеха – двое влюбленных едут на свидание в инвалидных колясках. Смешны были не инвалидные коляски (в них-то ничего смешного отродясь не было), но наша попытка поцеловать друг друга.

19.37
М-да. О чем только не подумаешь, выкурив полторы пачки сигарет и простояв четыре с половиной часа на холоде без движения.
Надо было б провести исследование – что меня удерживает на месте – любовь ли надежда. И получить ответ – тупость.
Почему я никогда ничего могу сделать по-человечески. Почему просто не позвонить и не предложить встретиться. За каким, спрашивается, нужно придумывать всякие идиотские действия, лишь бы они не подпадали под определение "стандартно". Что я вообще делаю на этой площади?! Дурак!

20.52
Господи! Где Сашка? Все ли с ней в порядке? Ничего ли не случилось? Может я просто ее не увидел? Или что-то все же случилось? Боже. Что же делать? Позвонить? Нет, позвонить я ей не могу. Позвонить кому-то еще и спросить про нее? Но кому я позвоню? Я ничего не знаю про то, с кем она сегодня могла быть. Я даже не знаю, что она сегодня делала. Я совсем ее не знаю…
Буду ждать….


*
В тот день я так и не дождался Сашку. И я больше никогда ее не видел. Сейчас у нее своя жизнь, а у меня осколки своей.
В тот день домой ее подвез друг. Теперь я уже знаю, что это был не просто друг…
А я ведь мог бы просто позвонить…