Муха в янтаре. Часть 2

 

 ТРЕТЬЯ ПЯТИЛЕТКА.


 Окончив четвёртый класс, я была вынуждена опять поменять школу. А старую закрыли на капитальный ремонт.
 Она находилась в микрорайоне, заполненном старыми БАРАКАМИ, которые наконец начали сносить.
 Бараки – это деревянные одноэтажные жилища (пережиток, так сказать,прошлого), которыми были заполнены все рабочие районы Москвы до конца 60-х годов. Похожи они были на сараи. Часто – без самых необходимых удобств. Большинство моих однокласников жило именно в таких бараках. И я хорошо помню «односемейные» комнаты, перегороженные ситцевыми, в цветочек, занавесками; скрипящие, некрашенные дощатые полы; потолки
из «вагонки»; дворовые «будки» туалетов; уличные умывальники, прибитые к рядомстоящим тополям; скромное, но чисто выстиранное, бельишко, сушащееся тут же на верёвках. Мне пришлось заново возвратиться в мою предыдущую (и гораздо более любимую) школу 340, к старым друзьям.

 Шёл 1967 год.
 Я дружила с девочкой по имени Ира Конокотина.
Её мама была преподавателем игры на фортепьяно в музыкальной школе. Имя у неё было очень подходящее – МУЗА Денисовна. Она старалась воспитывать в своей дочери (а заодно, во всех окружающих её детях) хороший музыкальный вкус. Часто играла нам на пианино. Посылала Ирку в музыкальную школу, где я провела ни один час, ожидая, когда подруга отбренчит своего очередного шопена или листа и, сбросив цепи музыкального образования, вырвется наружу. И тогда – на каток, или в кино, или просто шататься по улицам Красной Пресни и беседовать обо всем на свете.
 Так вот. Однажды Иркина мама принесла статью из газеты «Комсомольская Правда». Эта статья называлась «О чём поют БИТЛЗ?!». Из статьи я впервые узнала о существовании этой феноменальной группы. В то время уже стали появляться так называемые ВИА (вокально-инструментальные ансамбли). Они пели бравые комсомольские песни, но при этом их НЕ сопровождал «оркестр Московского радио и телевидения под управлением Карамышева. Они, потряхивая идеальными проборами на аккуратно подстриженных волосах, громко подтренькивали себе САМИ на примитивных электрогитарах.
 Из вышеуказанной статьи следовало, что Битлз – это какое-то подобие ВИА,только эти четверо ребят не стригут волосы и носят пиджаки без воротника. За это-то их и ругали, обзывая беспощадно «яркими представителями буржуазной молодежи». Пройдет пара лет – и абсолютно все мальчишки станут отращивать битловские чёлки. А у меня появится ухажёр по имени Толик, которому по заказу его мамы сшили в военном ателье пиджак-битловку без воротника. Когда мы с ним чинно прохаживались по улице – я просто лопалась от гордости, что иду рядом с таким модником.
 Битловские песни мы услышали впервые на широколентных кассетниках. Это были ужасные копии (даже трудно предположить – откуда их списывали).
 Должна сказать, что в нашей школе изучали как английский,
так и французский язык. Мне (как менее везучей и имеющей «непробивных» родителей) достался французский. И наша молоденькая учительница французского носила нам записи песен парижских «шансонье». Я просто влюбилась в песни Жоржа Брассанса, Шарля Азнавура, Жака Бреля, Ива Монтана, Сальвадора Адамо, Эдит Пиаф, Жюльетт Греко, Саша Дистеля и т.д.
 Наверное поэтому, меня поначалу не тронули дребезжащие,
еле различимые записи Битлз. Их я открыла заново, когда начали появляться первые жёсткие диски битлов (привезённые из-за границы - некоторым «выездным» счастливчикам удавалось протащить их через все таможни) с качественно записанным звуком и в замечательных обложках с фотографиями.
 Первая же копия битловских дисков, напечатанная в Советском Союзе, появилась лишь в 1978 году. Это был диск LET IT BE, напечатан он был на Фабрике звукозаписи «Мелодия» в подмосковном посёлке Белые столбы. И наверное, есть какая-то символика в том, что в этом же поселке находился самый знаменитый «сумасшедший дом» (говоря по-научному – психиатрическая лечебница). Туда, наверное, и отправляли ребят, свихнувшихся от неудовлетворенного фанатства и битломании. А как могла «поехать крыша» от исполнения советскими ВИА переведённого на русский язык рока. (Туда же включаю «Добрый Карлсон», «Поспорил старенькой автомобиль…» или «Облади-облада» на битловские мотивы).
 «Комсомольская правда», воспитывая нас, ругала не только зарубежную музыку. Помню, папа прочитал мне статью, «громящую» песни Владимира Высоцкого. Эти песни появлялись в тех же несовершенных кассетных записях и моментально приобретали популярность. Они были одновременно смешными и глубокими. Говорили о вещах всем понятных, но с особенной, свойственной только Высоцкому, меткостью, юмором и глубоким пониманием.Самое интересное, что всё это «воспитание» имело прямо противоположный эффект ПРИВЛЕЧЕНИЯ внимания к определенной музыке. Даже была такая шутка: … надо обязательно послушать - «Комсомолка» ругает.
 Новопоявившиеся ВИА пытались «делать» современную музыку, но им явно не хватало отрыва от идеологического содержания текстов. Одеты они были, как правило, в строгие костюмы, подстрижены аккуратно и ничего не имели общего с лохмато-рваной эстетикой зарубежных рок-групп. Одни названия чего стоили: «Весёлые ребята», «Добры молодцы», «Поющие сердца», «Поющие гитары», «Голубые гитары», «Лейся,
песня», «Здравствуй, песня», «Пламя», «Цветы», «Самоцветы», и тому подобное... Тем не менее были среди них талантливые ребята, пронесшие СВОЁ через годы и ставшие замечательными музыкантами.
 Однажды мы с сестрой пошли на киностудию Мосфильм на празднование 1 мая. Туда нас пригласил дядя Серёжа, работающий там.
 Первое отделение концерта, как обычно, состояло из фортепьянных пьес, цирковых и балетных номеров, сатирических куплетов в стиле «Тарапуньки и Штепселя» и «гвоздевой» песни в исполнении Муслима Магомаева «Ах! Эта свадьба, свадьба пела и плясала...». Во втором отделении было объявлено выступление Вокально-инструментального ансамбля «Поющие гитары». Они пели свои примитивные хиты типа «В мой вагон вошла она, улыбнулась из окна...». Потом – на сцену выбежала солистка ансамбля, девчонка в коротком клетчатом сарафанчике. Она тряхнула рыжей гривой, широко улыбнулась, показав передние зубы с широкой щербинкой и ... запела. Да так здорово, что зал устал ей аплодировать. Это была начинающая Алла Пугачева.
 В другой раз, наш папа позвал нас на телевидение, где записывали программу, посвященную Дню авиации (папа тогда работал в Профсоюзе авиаработников). Там мы впервые услышали и увидели украинскую группу «Червона рута», солисткой которой была худенькая, одетая в гуцульский костюм, девушка. У неё были шикарные чёрные волосы до пояса и очень красивый, сильный голос. Это была начинающая София Ротару.
 Вспоминается молодой, щуплый, с мелкими кудряшками на волосах и аккуратно-коротко подстриженным затылком, Валерий Леонтьев, впервые появившийся на телевидении в комсомольско-молодёжной передаче «Шире круг!». Одет он был в тёмный костюм и белую рубашку с галстуком. Даже невозможно было себе представить, что со временем он приобретёт андрогенный look и станет карикатурной смесью Майкла Джексона с молодой Дайаной Росс. А тогда он, держась за лацканы строго-чёрного пиджака, добросовестно исполнил задорно-радостную комсомольскую песню про, строящуюся в то время, Байкало-амурскую магистраль - БАМ.
 А на один из первых концертов «Машины времени» меня повел мой пионерлагерный друг и обожатель Валерка Козлов. Он играл в малоизвестной группе «Листья» и, не помню уж каким образом, был причастен то ли к написанию, то ли к первому исполнению популярной тогда песни, в которой пелось: «... в каждой строчке только точки после буквы Л - то , что я сказать хотел, да только не посмел...». Прошу не удивляться – таким примитивным было содержание почти всех песен на любовную тему.
 Так вот, мы поехали на электричке на концерт группы «Листья» где-то в одном из рабочих городков Подмосковья (кажется в Раменках). Там же выступала недавносозданная группа «Машина времени». Очень запомнился молодой Макаревич, лохматокудрявый, худенький, невзрачный, в потёртых самошительных клешах. Он самозабвенно терзал электрогитару. Но паразило меня СОДЕРЖАНИЕ его песен. Было сразу видно – что он хороший поэт и, вообще, наш современник, причем думающий и небезразличный.
 Забегая вперед, вспоминается, что уже позже, в начале 70х, «Машину» пригласили во Всесоюзный государственный институт кинематографии, выступить с концертом. Моя сестра училась там на экономическом факультете. И, естественно, мы не могли пропустить такого события. Народу было столько, что пришлось пускать в ход всё своё сомнительное обаяние, чтобы дружинники на входе пропустили нас в переполненный зал.
 Только потом мы, наивные, поняли, что это была настоящая идеологическая акция, устроенная с целью, чтобы «творческая молодёжь» (в данном случае под ней подразумевались желторотые, заносчивые и высокомнящие о себе снобы, студенты-киношники) осудила бы «неправильную», несмотря на быстрорастущую популярность среди молодежи,музыку «Машины времени». После концерта, прошедшего в нарочитой тишине, и нарочно-жидких хлопков, было устроено «обсуждение творчества группы». До сих пор у меня горят от стыда уши, когда вспоминаю явно провокационные вопросы некоторых студентов, инструктированных ректором по идейно-воспитательной работе института, на которые Андрей Макаревич пытался ответить умно и с достоинством. Получалось это у него плоховато. Он был молодым, ещё не очень уверенным в себе, музыкантом. До сих пор стыдно от того, что мы все сидели и слушали эту безобразную травлю и никто из нас не осмелился хотя бы встать и выйти из зала.
 А пока вернусь в 1967 год, когда Андрюша Макаревич и Саша Кутиков только начинали пощипывать струны гитар и не подозревали, что им на роду написано повернуть нашу музыку в собственное, оригинальное, и достойное рок-русло.

 13-ти лет от роду мне, впервые в жизни, привелось столкнуться с очень распространенным в то время, но никогда до этого лично меня не затрагивавшим, феноменом, называемом в народе стукачеством.
 Была у нас учительница по домоводству (это такой школьный предмет для девочек, чтобы научить их быть грамотными домохозяйками). Звали её Нина Александровна. Была она щупленькая, маленькая, с трогательно-жиденькими кудряшечками и c тихим,
нежно-вкрадчивым голоском. Уроки домоводства проходили всегда в свободной и раскрепощённой манере. На них мы учились шить, вязать, готовить еду и т.п.
 Однажды, на одном из уроков, между приготовлением винегрета и салата-оливье, этот Божий Одуванчик начала, вызывающим на откровение голоском, напевать вопросики про то, что мы думаем по поводу вступления в комсомол и так далее. Мы были девочки откровенные, верящие в порядочность и честную заинтересованность. Ну и, конечно же, были высказаны некоторые неосторожные (хотя и правильные) мнения по поводу Комсомольской организации. А на следующий день меня с подругой Ольгой Мосенжник, как самых активных из класса, вызвали к завучу по идейно-воспитательной работе (были тогда и такие). Эта воинственно-грудастая Яна Васильевна накинулась на нас с обличающими в диссидентстве речами. Было обидно. Тем более, что мы то как раз на этом уроке говорили меньше всех. Нам пригрозили, что сообщат отцам на работу о том, что их дети думают не так, как все. Мой папа уже об этом догадывался. Но ему, как активному члену партии, занимающему приличную должность в ВЦСПС, наверняка сильно подорвало бы репутацию это сообщение из школы. А Ольгин отец вообще работал в Моссовете (сокращенный вариант от Московского Совета депутатов трудящихся), да ещё и был еврейской национальности. Для него всё это было бы непоправимым ударом. Мы взмолились и самозабвенно зашлись в обещаниях никогда-никогда больше не говорить (и даже не думать) на эти темы. Нас простили. Я с тех пор свято выполняла данное обещание. А, заодно, и старалась всячески избегать уроков домоводства. К счастью эту учительницу быстро заменили другой (а куда делась эта неизвестно).

 Примерно в это же время в моей жизни появился ТЮЗ…
 Директором нашей школы была Валентина Ефимовна Семёнова. Эта красивая, артистичная и очень умная женщина вовремя поняла, что мою энергию надо срочно направлять на «мирные цели». Однажды на переменке она подозвала меня и сказала, что её давняя подруга по Педагогическому работает в Московском Театре Юного Зрителя. Что у них там есть клуб для юных зрителей и мне, наверное, было бы там интересно...
 Так началась одна из самых ярких, запоминающихся и интереснейших страниц моего отрочества и юности... КЛУБ ЛЮБИТЕЛЕЙ ИСКУССТВ при Педагогической части МТЮЗа.
 В.Е. познакомила нас с Ксенией Владимировной Левицкой, которая работала там. Она приняла нас весело и дружелюбно, широко раскрыв в дружеском объятии свои щедрые крылья. И мы, как желторотые птенцы, затаив дыхание, укрылись в них в надежде, что вот теперь хоть кто-то заинтересован в том, чтобы не совать нам в рот червячков, согласно своему разумению, а сначала спросить – чего НАМ хочется.

 Московский Театр Юного Зрителя был создан специально для детей и юношества в первые годы советской власти. В нем играли многие великие русские актеры, такие, как Михаил Жаров и Мария Бабанова, Игорь Ильинский и Валерия Барсова. Первые спектакли в нём ставили большие режиссеры (Наталья Сац и Григорий Рошаль, например). Эта традиция продолжалась долго.
 А я, своими собственными глазами, видела, играющих в нем: Роллана Быкова и Лидию Князеву – в роли Бармалея и обезьяны Чи-Чи в «Айболите», начинающую Инну Чурикову в роли Бабы-Яги в «Трёх кленах», там же – красавицу Инну Гулая, известную всем по фильму «Когда деревья были большими». В ТЮЗе же начинала свой творческий путь и Лия Ахеджакова, которая сменила Князеву в амплуа травести (это такое театральное амплуа, когда маленькие женщины исполняют роли мальчиков). А потом были и, умопомрачительной красоты, Игорь Старыгин, и Ольга Остроумова, и, сильно похожий на Сергея Юрского, молодой Владимир Качан. Он сочинял симпатичные песни на слова Леонида Филатова, исполнял их под гитару и замечательно пародировал различных певцов, а диапазон его ролей простирался от Волка в «Трёх поросятах» до Д,Артаньяна в «Трёх мушкетёрах». Я не очень уверена, что всем этим «вышедшим в люди» актёрам нравится вспоминать своё Тюзовское прошлое. Почему-то в актерской среде сложилось убеждение, что детские театры не престижны и все мало-мальски способные актеры судорожно старались любыми способами сбежать оттуда в любой, пусть посредственный, но «взрослый» театр. При этом они часто теряли свою самобытность и превращались из театральных звёзд, исполняющих главные роли, в «кушать подано». Как произошло, например, с талантливейшей актрисой и Тюзовской «звездой» Тамарой Дягтёревой.
 Так вот. Мы попали в Клуб любителей искусств при ТЮЗе. Работающие там педагоги следили за тем, чтобы спектакли театра имели для юного зрителя настоящее воспитательное значение. А на самом деле, мы смотрели и обсуждали спектакли, нам устраивали встречи с их создателями, расширяли круг наших интересов беседами об истории Театра (вообще и в частности), водили в Театральный музей имени Бахрушина и т.д.
 Самыми запоминающимися были поездки в Ленинград (так в советские времена назывался Санкт-Петербург). Там мы встречались с ребятами из такого же Клуба Ленинградского ТЮЗа и смотрели по многу раз необыкновенно талантливые спектакли Зиновия Карогодского с А.Шурановой, О.Волковой, Г.Тараторкиным, Т.Бедовой, Н.Ивановым, А.Хочинским и Т.Соколовой (тот, кто интересуется историей Советского театра и кино, знает, о ком я говорю).
 В то время главным режиссёром МТЮЗа был Павел Осипович Хомский (теперь он глав.реж. театра Моссовета). Был он тогда молодым, приехавшим из провинции, подающим (и оправданно!) надежды режиссёром.
 Первый спектакль, который мы увидели тогда в ТЮЗе – «Мой брат играет на кларнете» по одноименной повести Анатолия Алексина. В нём, вместо скучнющей увертюры (чем всегда открывались любые спектакли), под громкую и необыкновенно современную музыку (Оскара Фельцмана) на сцену, танцуя, выбегали поющие актёры театра. Были они молодые и смотрелись почти нашими ровесниками. Слова песен были удивительными, свеже-романтичными и необычными для того времени (поэта Роберта Рождественского).
 Герои спектакля были старшеклассниками, такими же, как мы. Думали, чувствовали и говорили совсем, как мы. До сих пор у меня хранится маленькая графитовая пластиночка-сорокопятка с песнями из спектакля:
 …Там, где море шторма занавеcили,
 там, где гаснут в тумане слова…
 обязательно есть неизвестные,
 неоткрытые острова... или

 ... Есть слова заветные, есть слова заздравные...
 Как всё перемешано в наших головах!
 Находите Главное, находите Главное,
 Самое ГЛАВНОЕ в песнях и словах!
 
 Мы были поражены и очарованы этим спектаклем. Мало того,
он дал нам такой заряд романтичного оптимизма и надежд на будущее, на котором мы продержались очень долгое время.
 Павел Хомский поставил много актуальных, заставляющих
думать, спектаклей. С удовольствием и ностальгией вспоминаются «Эй, ты, здравствуй!», «Наташа», «Мужчина 17-ти лет», «Будьте готовы, Ваше высочество!» и многие другие.
 Вообще, очень жаль, что приход в ТЮЗ конце 80-х годов режиссера T.Яновской круто переменил его направленность. В результате, сейчас даже многим непонятно – почему же этот театр называется «юного зрителя». Возможно, там идут очень интересные и хорошие спектакли, но они не имеют ничего общего ни с назначением этого театра, ни с его творческими традициями.
 Первое, что сделала, придя в ТЮЗ, Т.Яновская – распорядилась уничтожить (!!!) весь богатейший, интереснейший и ценный Архив театра (его сожгли во дворе театра, как во времена мракобесия сжигали «еретические» книги). Как говориться «...до основанья, а затем,... мы наш, мы новый...». Нет истории - нет традиций. Так проще. Этот метод очень типичен для человечества вообще, а для нашей страны, особенно. Уничтожить всё предыдущее – так и сравнить не с чем, и спокойнее для вновь пришедших.
 А жаль! Некоторым деятелям кажется, что они обогащают какое либо явление, а на деле выходит - обеднение.
 Светлая память прежнему ТЮЗу со всеми людьми, его делавшими!

 Уверена, что Тюзовский Клуб помог осознать и придать четкую форму тому, что находилось во мне в состоянии спонтанно-интуитивного развития. Он «катапультировал» меня в начало взрослой Жизни. Помог сформировать состояние, располагающее к разумному оптимизму, стремлению иметь собственное мнение, сохранять моральные качества, достойные человеческой Личности и ценить всё ею созданное, уважать культурные и художественные ценности и традиции.
 В Клубе сформировалось удивительное и оригинальное братство театролюбов. Многие из ребят связали в будущем свою жизнь с театром. Стали актерами, режиссёрами, театроведами. Другие стали искусствоведами, журналистами, педагогами...
 Да будет благословенно то время, когда мы засиживались до поздней ночи в педчасти ТЮЗа, обсуждая спектакли и яростно споря, без страха расскрывая всё, чем была полна наша юношеская душа, зная, что находимся в кругу «своих», близких по духу и по «содержанию» людей.
 Когда нас одолевал голод, мы покупали несколько буханок черного хлеба и с удовольствием съедали их с солью. Этого было достаточно для утоления голода физического. А голод наш духовный, в то время, ничто не могло утолить! Наверное, это свойственно
юности с её максимализмом и жаждой к жизни.
 А когда нам становилось тесно в четырех стенах, мы шумно «выкатывались» из стен театра и, по переулку Садовских (названному, кстати, в честь братьев Садовских, актеров и энтузиастов театра, живших в конце 19 века), выходили на улицу Горького, чтобы
пройтись и охладить свой юношеский пыл.
 Сейчас подумалось: как странно, ведь тогда улица Горького была бывшей Тверской. А сейчас – всё наоборот. Её называют Тверская, бывшая Горького.
 В те времена улица Горького представляла собой подобие
Ноевого ковчега, в котором уживалось «всякой твари по паре». Она всегда кишела разношерстным народом. Пешеходы были трёх типов – одни, безумно спеша, продирались сквозь людской поток, расталкивая толпу пешеходов локтями и стиснув зубы, чтобы не вырвалось наружу какое-нибудь нецензурное выражение (лексикон папы). Другие тоже двигались быстро, но старались деликатно и волнообразно огибать тех, кто не спешил в их ритме. Третьи – шатающиеся по улицам без причины. Они выпадали из общего ритма, затрудняя «броуновское» движение спешащих по делам людей. Эти подолгу задерживались около витрин магазинов и афиш театров, что заставляло движущийся поток огибать их и выписывать затейливые кривые, нарушая двустороннее движение («стойте справа, проходите слева» никогда не соблюдалось). Эта последняя категория состояла, в основном, из тех, кому «...некуда было спешить» (например, гостей столицы, прогуливающих лекции студентов, молодых женщин без определенных занятий и т.п.). Вечером, на смену спешащим по неотложным делам пешеходам, приходила толпа спешащих в театр или на концерт, принаряженных, людей.
 Влево от нашего театра находилась площадь Маяковского. Каким-то чудом за ней до сих пор осталось имя ВЕЛИКОГО поэта и пока её не переименовали. Но не исключена возможность, что в скором будущем она вполне может превратиться в площадь Аллы Пугачевой, например... Каково время, таковы и поэты (афоризм мой).
 Маяковка была, от самого метро, запружена народом, пытающимся «стрельнуть» лишний билетик в театр или на концерт. Ведь на ней находились и Театр Сатиры, и театр Моссовета, и «Современник», и театр кукол С.Образцова (в то время ещё не снесённый), и Центральный концертный зал. Там же находился кинотеатр «Москва». На светло-кирпичном здании, где он находился, светился лозунг «Коммунизм – это молодость мира, и его возводить МОЛОДЫМ!». По какой-то странной причине последнее слово часто гасло и лозунг превращался в приказ...
 Если пойти по Горького вправо от ТЮЗа, можно было пройти мимо Музея революции (в то время бывший Английский клуб, а теперь, тоже – наоборот, пересечь Пушкинскую площадь, бросить взгляд на, задумчиво глядящий на всю эту суету, памятник Пушкину, и мимо здания Моссовета дойти до «Трубы». Так назывался подземный переход в конце (или, если хотите, в начале) улицы. В него выходили, одновременно, сразу три станции Метро – «Площадь Свердлова», «Площадь революции» и «Проспект Маркса» (даже не возникает сомнения, что теперь и они переименованы).
 Так вот, «Труба» была местом различного рода встреч и сборищ совершенно разношерстного люда. Особо выделялись среди собирающихся здесь длинноволосые, в широких брюках-клешах собственного пошива, жилетках с бахромой и т.п., московкие «хиппи». Сине-красные милиционеры их оттуда гоняли, но через полчаса они начинали заново кучковаться.
 Рядом, около гостиницы «Интурист» (тоже в то время ещё не снесённой) и «Националь» поздним вечером можно было заметить красивых девиц в импортных дубленках и с непокрытой, даже в лютые морозы, головой. Мы их так и называли – интуристовские девочки. Их род занятий никого не удивлял, но все старались его не замечать. Причём определенным «органам», где они почти все состояли в виде осведомительниц, он был даже полезен. Ну, это и без меня хорошо описано в «Интердевочке».
 Улица Горького пестрила огромным количеством магазинов с большими витринами. Было время дефицита во всем, начиная с продуктов и одежды, кончая туалетной бумагой. Людям, оформляющим витрины магазинов, было не позавидовать. Им надо было суметь красиво развесить в витрине магазина «Ткани» какой-нибудь коричнево-зеленый, в желтый «огурчик» сатин так, чтобы он одновременно и украшал, и привлекал покупателей. Или в витрине Гастронома № 1 или Елисеевского «построить» банки с килькой в томате и плавленные сырки «Дружба» таким образом, чтобы было впечатление, что внутри магазина ещё что-то продается. Как ни странно, часто это удавалось. Наверное в провинции и того не было. Поэтому «мешочники» (так назывались гости столицы, приехавшие за покупками), а вместе с ними и, обманутые витриной, москвичи весело и деловито сновали в дверях магазинов.
 А для нас, ещё желторотых и неотягащенных семейно-хозяйственными нуждами, особо интересными были витрины книжных магазинов «Москва» и «ВТО». В них стояли дорогущие предметы наших мечтаний – шикарные альбомы по искусству, старинной архитектуре, истории театра. Иногда, на скудные карманные накопления, мы покупали там что-либо и несли домой с тем же вожделением, с каким какая-нибудь домохозяйка несла домой «выстоянные» в долгой очереди «микояновские» сосиски или рулоны импортной туалетной бумаги.
 Одним словом, улица Горького была для нас не только возможностью прошвырнуться и проветрить голову – она была, если выразиться высокопарно, некоей энциклопедией жизни.

 Настоящий (в отличии от школьно-общественного) вклад в моё воспитание внесла КСЕНИЯ ВЛАДИМИРОВНА ЛЕВИЦКАЯ.Этот человек стал для меня примером неравнодушия ко всему происходящему, искренней заинтересованности, удивительной человечности, стремления к постоянному совершенствованию и настоящей, редко встречающейся теперь, интеллигентности.
 Ксения Владимировна происходит из дворянской, неизвестно как уцелевшей в буре событий и перемен, семьи с богатыми культурными и творческими традициями. Были у них в роду и декабрист Кристи, и прабабушка, известная балерина императорского театра. В ксенином семейном альбоме можно было увидеть, например, фотографию актёра Петра Глебова (легендарного шолоховского Григория Мелехова из герасимовской экранизации «Тихого Дона»), который приходился ей дядей. В этом же альбоме я видела детскую фотографию пятилетнего, слегка кривозубого, со смешным чубчиком, Никиты Михалкова (семья Михалковых тоже была в числе их родственников).
 Однажды, когда мы были у Ксении в гостях, нас пригласила к себе в комнату её мама. Мы зашли и обомлели. Это был удивительно интересный, маленький музей. Кроме предметов настоящей старины, типа инкрустированной красивейшей ширмы и изящных фарфоровых предметов (всё это, скорее всего, являлось щепками от разбитого корабля бывшего дворянского быта), там были старинные портреты, даггеротипы, коричневато-жёлтые старинные фотографии в изящных рамочках, альбомы и книги в старых, но добротных переплетах. Бабушка была художницей и обладала необыкновенным художественным вскусом. Всё в её комнате было удивительным и источало искреннее желание сохранить дорогие ей исторические ценности, несмотря на стремительные перемены и коррективы жизни.
 Ксения выросла в этой атмосфере. Мы заслушивались её «рассказами из жизни». Например, о том, как во времена её детства все редкие семейные драгоценности были обменяны в Торгсине на хлеб и другие, необходимые для выживания, продукты (было трудное и голодное время). Торгсинами (сокращенное от «ТОРГовля С ИНостранцами») назывались магазины, предназначенные для выманивания валюты у проголодавшихся иностранных граждан. А изголодавшиеся советские граждане могли обменять там же уцелевшие «остатки прежней роскоши» в виде золота и драгоценностей на отсутствующие в обычной продаже продукты. Во время войны их семья выжила за счет своего породистого добермана-пинчера. Было это так: Всесоюзное общество охраны животных выдавало особый паёк на собак изысканных пород для того, чтобы сохранить расу. Получая этот паёк (состоящий из зернового овса и китового мяса), ксенина семья не только кормила этим собаку, но и, от голода, ела это сама, подкармливая, кроме того, семьи, жившие вместе с ними в доме.
 Многие Ксенины рассказы каким-то странным образом запечатлелись в моей памяти. Наверно потому, что она обладает гениальным даром рассказчика.
 Однажды, мы большой и дружной тюзовской компанией ехали в Ленинград на скучном поезде «Красная стрела». И с целью отвлечения нас от типичного подросткового дуракаваляния, Ксения нам всю ночь, до хрипоты, что-то рассказывала. А нам было так интересно, что никто за всю ночь глаз не сомкнул.
 Но главная черта Ксении Владимировны - отменное чувством умора и неординарно-оптимистичный подход к жизни. Она никогда не боялась бытовых трудностей. Её не смущал дефицит продуктов, ведь можно же есть вчерашнюю гречку и творожную запеканку из залежавшегося творога (в ксенином лексиконе это называлось «неликвиды»). Одевалась она просто, но с прирожденной элегантностью, и её густющим каштановым волосам очень шла короткая стрижка, сделанная наспех в мужской (!) парикмахерской (находилась она близко от дома, да и нечего зря тратить драгоценное время на очередь в женскую).
 Ксения была членом ВТО (Всероссийского театрального общества) и активной общественницей в театре. Она яростно и страстно отстаивала интересы сотрудников театра и бедного актёрского люда. Помогала кому с жильем, кому с деньгами из кассы взаимопомощи, кому просто добрым словом. В театре её все обожали.
 Сын Ксении Владимировны – Петька был несколькими годами меньше нас. Вначале, он как-то тихо, но неизбежно, присутствовал на всех наших сборищах и в поездках. А потом, повзрослев, внезапно превратился из молчаливого профессорского сына-очкарика в интеллигентного, не только умного, но и остроумного, с весёлым, добрым нравом, молодого человека. У него, что мне очень нравилось, проявилась внешность молодого Пьера Безухова. Та же импозантная полнота при высоком росте, те же очки и за ними умные, добрые глаза, та же, слегка застенчивая, но обаятельно открытая, манера общения. Он стал нашим хорошим другом. Петька унаследовал от Ксении Владимировны свой весёлый и доброжелательный характер.

 Итак... 70-е годы...
 В 14 лет я вступила в Комсомол. Он стал второй (и последней)
политической организацией в моей жизни, в которой я когда-либо состояла (после пионерской. Октябрятскую «звёздочку» в счёт не беру). Вступление это было продиктовано той же причиной, что и вступление в октябрята-пионеры. НАДО было – ВСЕ вступали.
 Комсомол был очень интересной, с теперешней точки зрения, организацией. Несмотря на то, что он был создан для молодежи (от 14 до 27 лет), руководили им не совсем молодые (от 40 и выше) дяденьки и чем выше они стояли, тем были старше. Наверное (как пелось в песне тех времен) им казалось, что пребывание там обеспечит им вечную молодость: «Не расстанусь с Комсомолом, буду вечно молодым...». Ах, если бы эта песня была действительно права! Тогда я (это уж точно!) осталась бы комсомолкой до самой смерти.
 Распределение всех привилегий проходило через ВСЕутверждающее око этих руководителей Комсомола. Это око также было ВСЕвидящим и ВСЕслышащим. Они
контролировали ВСЕ проявления молодёжной жизни. Они же давали распоряжения разгонять «несанкционированные» концерты новорожденных рок-групп и выставки молодых художников- авангардистов. Они решали, ЧТО мы должны смотреть, слушать и делать.
 Самым страшным, в то время, для любого молодого человека было исключение из рядов комсомольской организации, которое могло на всю жизнь попортить репутацию. Наверное поэтому, вступление в Комсомол в тот момент воспринималось как нечто ОЧЕНЬ значительное.
 Решение школьной комсомольской организации о принятии каждого из нас в её ряды должен был утверждать Районный комитет комсомола. Туда нас должен был сопровождать председатель комсомольского комитета школы. Мы были социально-послушными четырнадцатилетками. Ужасно волновались перед этим визитом. Учили наизусть историю Коммунистической партии и Комсомола со всеми вытекающими из неё съездами, конференциями, пятилетками и т.п. Сейчас трудно понять, ЧТО именно нас так волновало и пугало, но у нас просто «зуб на зуб не попадал» от страха, как перед самым ответственным экзаменом, от которого зависело течение всей нашей последующей жизни (может это так тогда и было?)
 Была зима. Перед визитом в Райком мы спросили у сопровождающего нас комсомольского лидера (кстати, у него была интересная фамилия – Рядовой) - красивого, уверенного в себе десятиклассника, надо ли будет в Райкоме раздеваться (имея в виду – снимать ли пальто и шубы). Видя наш, на грани истерики, страх перед предстоящим событием, этот шутник решил разрядить обстановку и ответил: «Да, раздеваться надо …совсем.» Как ни странно обстановка разрядилась и мы, посмеявшись, пошли вступать…
 
 Итак, подошел конец моей третьей пятилетки.

 В истории нашей страны, итогами Третьей пятилетки явилось то, что удалось догнать и перегнать капиталистические страны и повысить, укрепить и усилить рост обороноспособности.
 По начатой в первой главе аналогии, подводя «итоги» МОЕЙ третьей пятилетки, могу сказать - что ДОГНАТЬ И ПЕРЕГНАТЬ получилось как-то само по себе. Я быстро росла и уже в 13 лет обогнала по росту почти всех девочек в классе. Это, одновременно, затрудняло общение с противоположным полом, так как всем известно, что мальчишки растут медленнее. В меня, как правило, влюблялись карапузы. Мне приходилось низко наклоняться, чтобы услышать их лепечущие признания. В последствии, темпы моего прироста замедлились и к последнему классу школы я постепенно передвинулась с первого места в физкультурном строе (а строили нас «по росту») до второго с конца. К тому времени многие мальчишки выросли в длинноногих обалдуев, причем у большинства из них совсем не выросла голова и её содержимое, что продолжало затруднять мой контакт с противоположным полом. А ОБОРОНОСПОСОБНОСТЬ как-то укрепилась сама по себе - надо же было обороняться от инфантильных поползновений этих физических акселератов. Но произойдет это уже в четвертой пятилетке.
 
 Итак... Надо было продолжать взрослеть. Очень не хотелось, но НАДО было...

 


 ЧЕТВЁРТАЯ ПЯТИЛЕТКА

 70-е годы.
 Это было время, внешне упорядоченное ВЕЗДЕСУЩИМ контролем Советского режима. Позже, кто-то умный назвал это словом ТОТАЛИТАРИЗМ. Кроме того существовал пресловутый «железный занавес», отгораживающий «загнивающие» при капитализме страны от нашего, как казалось, идущего в лучшие и светлые времена, Союза Советских, да еще и социалистических республик.
 Путешествие за границу (особенно в капиталистические страны) приравнивалось к вылазке во вражеский лагерь. Поэтому к нему тщательно подготавливали тех, на кого выпадала эта ответственность.
 Не знаю уж КАКИМ образом, но, тем не менее, ВНЕШНЕ наша жизнь в те времена была очень похожа на жизнь наших ровесников «за бугром» или «за кордоном» (так на московском жаргоне называлась заграница).
 Среди моих сверстников почти всеобъемлющим стало движение ХИППИ. Но оно имело существенное различие между НАМИ и ИМИ. В то время, когда молодежь ТАМ боролась за мир и возвращение солдат из Вьетнама, МЫ даже не пробовали вмешаться в ход этой войны, т.к. считалось, что от нас это НЕ зависит.
 Но мы также, как они, носили круглые значки со знаком PEACE и на концертах окрепшей уже в то время «Машины времени» поднимали вверх указательный и средний палец в виде буквы V, многие даже не понимая, что это означает.

 В начале моей 4-ой пятилетки происходящее ВОКРУГ, меня не особенно интересовало. На этом этапе, в силу своего характера и возрастной особенности, я больше была погружена в глубины собственного существа, поглощённая ПРОЦЕССОМ ВЗРОСЛЕНИЯ. Поэтому, окружающий мир вопринимала достаточно поверхностно, совершая типичную эксистенциальную ошибку – познавать себя БЕЗ «погружения» в окружающую среду.
 
 А ВНЕШНЕ жизнь выглядела так:
 Хипповые влияния в основном сводились к пижонско-модной тенденции в одежде. Все носили брюки-клёш или, позже, так называемые флоу (они были расширены от самого бедра). Расклешенными стали не только брюки, но и каблуки.
 Стала модной замша в виде брюк, жилеток и коротких юбочек, часто с ковбойской бахромой. Кто не мог «достать» (в то время одежду «доставали», а не покупали) настоящую замшу, успешно использовали советский вельвет коричневых тонов, как заменитель. Рубашки стали называться «батник» и приобрели длинные, похожие на заячьи, уши-воротники. Эти «уши» надо было выкладывать поверх пиджаков, приобретших иностранное же имя «блейзер». Самым шикарным было иметь металлические пуговицы, широкий пояс с большой пряжкой и большие круглые солнцезащитные очки в перламутровой оправе.
 Вошли в моду свитера «под горло», готорые обозвали «водолозками». Кофточки должны были быть связаны вязкой «лапша». Шапки приобрели форму тюбетейки, спущенной на лоб и их прозвали «менингитками».
 Модными стали и дубленки (замшевые пальто, отделанные овечьим мехом), но были они у очень немногих. Настоящие дубленки достать было невозможно. Поэтому те, кто не имел «выездных» родственников и знакомств в комиссионных магазинах, пытались перешить обычные деревенские тулупы или «пошить» в ателье пальто из коричневого сукна с меховым воротником.
 Появились СИНТЕТИЧЕСКИЕ ткани. Были они ещё очень примитивными, неудобными и негигиеничными. Но, зато, они были необыкновенно яркими и, главное, немнущимися! Постепенно, вся Москва перешла на ЭЛАСТИЧНЫЕ свитера-водолазки, в которых было ужасно душно в общественном транспорте, НЕЙЛОНОВЫЕ сорочки в «огурчик» и КРИМПЛЕНОВЫЕ брюки с «паркетным» рисунком. В лексиконе всей Москвы появились новонепонятные, но заманчиво приятные слова типа АКРИЛ и ЛАВСАН .
 Вошли в моду МИНИюбки. Когда мы проходили мимо кумушек, сидящих около подъезда, вслед всегда неслось осуждающее шипение. Очень уж тогда общественность заботилась о моральном облике молодёжи. Наша нравственность, по мнению общественности, была ПРЯМО пропорциональна длине юбок у девчонок, и ОБРАТНО пропорциональна длине волос – у ребят.
 Изменились и причёски:
 «Бабетту» 60-х (такая, высоко начёсанная причёска была у кинозвезды Брижжит Бардо в фильме «Бабетта идёт на войну» и у министра культуры Екатерины Фурцевой) и «халу» (большой, начесанный пучок, в виде косы, на затылке, по форме напоминающий белую булку, посыпанную маком, с одноименным названием) заменили стрижка «garson» (выражаясь по-русски – «под мальчика») и простоволосые, длинноволосые и прямоволосые головки.
 Волосы можно было завязывать в низкий хвостик (как у актрисы Катрин Денёв в смотренном-пересмотренном фильме «Шербурские зонтики») или носить просто распущенными по плечам (как у героини фильма «Love story», настолько же грустного, насколько романтичного). Лично я, расчёсывая длинные волосы перед зеркалом, всегда напевала МЕЛОДИЮ либо из одного, либо из другого фильма – зависело от прически, выбранной на этот день, и от того, на какую из этих современных «джульетт» хотелось быть похожей в этот день. Мальчишки тоже стали отращивать длинные волосы, а если не разрешали в школе - хотя бы чёлки. А самой модной стала причёска «Анджела Дэвис» (была такая негритянская активистка, которая отстаивала какие-то близкие нам принципы, только на американской почве) - кудрявая пышная шапка волос в стиле «афро» (такая была в то время у нашего идола Андрея Макаревича, и такая же, только прекрасно-огненнорыжая, была у моей тюзовской подруги Маринки Добрушиной).
 Наверное каждый, живший в то время, помнит эту специфическую ЭСТЕТИКУ СЕМИДЕСЯТЫХ, напрямую связанную с движением «flower children». Просто теряюсь в догадках, КАК это веяние «залетело» к нам за «железный занавес».

 Нормальное желание идентифицироваться со своими сверстниками (хотя бы внешне) и девическая надежда привлечь «суженого» Ромео пробудили во мне интерес к тому, во что народ одевается.
 У моих родителей, как типичных представителей нашего народа, никогда не было лишних денег. Да и необходимых-то часто не было - жили, перезанимая от зарплаты до зарплаты. Поэтому, мне пришлось срочно учиться шить и вязать для того, чтобы иметь одежду, соответствующую общему уровню.
 Надо отдать должное тогдашним советским модницам, которые шили и вязали себе САМИ. Эта отрасль «народного творчества» была очень популярна именно из-за дефицита на всё самое необходимое. Модные выкройки передавались из рук в руки. Я, например, до сих пор не могу проходить спокойно мимо продающегося журнала «Burda» - он стал для нас просто иконой в конце 70-х. А когда мы о нём ещё и не слышали, приходилось ориентироваться по журналам «Работница» и «Крестьянка».
 Интересно, помнит ли кто-нибудь эпизод из фильма Василия Шукшина «Живёт такой парень». В нём манекенщицы столичного Дома моделей, во время шефского визита в колхоз, демонстрируют коллекцию рабочей спецодежды, а комментируется это так: «Маша – птичница. Одновременно она учится в заочном сельскохозяйственном техникуме. Поэтому на очаровательном фартуке у неё есть два больших кармана. Когда Маша кормит своих маленьких, жёлтых питомцев, она может положить в эти удобные карманы учебник...» и т.д. и т.п.
 Почти все девчонки умели шить и вязать, и мы делились секретами рукоделия между разговорами о театре или поэзии, например. Одно другому не мешало.
 Лично меня вполне удовлетворяли «самошительные» наряды, перекроеные из старой взрослой одежды. Ведь ткани, как и всё остальное, тоже были в дефиците. Например «сконструировала» и сшила себе костюм из старого пальто, отданного мне за ненужностью маминой подругой. Главное, что этот костюм был достаточно точной копией того, во что был одет мой идол Джорж Харрисон на обложке диска Sgt.Pepper`s.- короткий жакет красного цвета с воротником-стойкой и металлическими пуговицами в два ряда, неизвестно откуда взявшимися (их приходилось чистить зубным порошком, чтобы они блестели). Также был срочно связан, красный же, жилет с бахромой по краю и пошиты два «батника» из папиного нижнего белья. Этого было достаточно для того, чтобы выглядеть нормально. Меня даже часто обзывали «пижонкой» (это слово вошло в лексикон и заменило стромодное «стиляга»).

 Говоря о ДЕФИЦИТЕ, надо упомянуть об особом разряде людей, особенно молодежи, существовавшем в то время и представлявшем собой небольшую, но, достаточно влиятельную, социальную группу.
 ФАРЦОВЩИКИ... Это были люди, скупающие и перепродающие фирменные импортные вещи, зарабатывающие на дефиците и тряпичном вожделении некоторых граждан. Фарцовщики вечно толклись около магазинов «Берёзка». Эти «Торгсины» семидесятых торговали на валюту ДЛЯ ИНОСТРАНЦЕВ и «чеки» ДЛЯ СОВЕТСКИХ (видно фамильные драгоценности у всех, в то время, уже закончились). Эти «чеки» выдавались «выездным» гражданам за работу за границей. Иметь валюту на руках ЗАПРЕЩАЛОСЬ. Почему-то считалось, что валюта нужнее государству, чем заработавшим её гражданам. А им выдавались эти разрисованные синенькие бумажки в обмен на конкретно-зелёную валюту (кстати 1 доллар стоил всего 50 копеек!). Но по закону физики – каждое действие рождает противодействие. Поэтому сразу же, появился такой нелегальный вид деятельности – «валютчики». Они перепродавали по двойным, а то и тройным ценам доллары и «берёзовые» чеки.
 Так вот: фарцовщики толклись у «Березок» и «комиссионых» магазинов («комков», куда сдавался second hand и вещи, привезенные «на продажу» некоторыми счастливчиками из-за границы). Продавцы комиссионок прятали под прилавок самые фирменные вещи, а потом их «сдавали» «фарце». А те уже их перепродавали.
 Наивным людям, пытающимся что-то САМОСТОЯТЕЛЬНО купить в этих магазинах, предлагалось поточенное молью, ношенное барахло.
А у фарцовщиков можно было купить что угодно. Дорого, конечно, но кто-то же должен получать выгоду от вездесущего дефицита.
 В обычных же магазинах не было почти ничего. Сейчас даже трудно представить, что люди выстаивали многочасовые очереди за элементарными вещами (типа махровых полотенец, колготок, хлопчатобумажных простыней, трикотажных трусов или мужских носков)...

 Кто-то может сделать вывод из моего рассказа , что люди только и занимались тем, что покупали-перепродавали, доставали вещи и одежду или заботились о моде...
 Упаси Господи!
 Люди, кроме этого...
 - работали на заводе «Серп и молот» или на фабрике «Красная заря», в НИИ или Конструкторских бюро...
 - получали почётное звание «Ударника социалистического труда» или скромно «просиживали» брюки, с нетерпением ожидая конца рабочего дня...
 - участвовали в строительстве БАМа...
 - ходили на профсоюзные собрания и собирали взносы согласно ведомости...
 - получали рублей семьдесят зарплаты и платили налог на бездетность...
 - учились в МГУ, Физтехе, «Плешке» или «Керосинке»...
 - занимались гимнастикой в Школе Олимпийского резерва или фигурным катанием в Лужниках...
 - «культурно проводя досуг», люди:...танцевали под блеющий голос Демиса Руссоса или разухабистые песни «Бонни М»...или смотрели «А ну-ка, девушки», «Музыкальный киоск» и КВН по телевизору... бегали в кино на фильмы Гайдая и в кинотеатр «Иллюзион» на зарубежные... по ночам, зачитывались романами из «Иностранки» и «Нового
мира», «запрещёнными» стихами Гумилёва, чудом переведённой на русский язык, «Анжеликой, маркизой ангелов» или сатирическим журналом «Крокодил»...«ловили» по радио «Голос Америки» или песни Льва Лещенко и ансамбля «Песняры»...ходили на концерты женского танцевального ансамбля «Берёзка» или на полулегальный концерт «Машины времени»...стояли во многочасовой очереди на выставку картин Лувра или наблюдали за бульдозерами, сносившими выставку московских авангардистов... «стреляли» лишний билетик на премьеры «Таганки» и «Современника»... переписывали на кассетники «Битлов» и Высоцкого...сочиняли стихи и, перекладывая их на гитару, «подбирали» мелодию, подражая Окуджаве и Визбору... катались на «Колесе обозрения» в Парке Горького или на лодке в Измайлово...
 А ещё, люди:
 - ездили на электричке на дачу...
 - целовались на лавочке в парке или в тёмном подъезде старой пятиэтажки...
 - рожали детей и катали их на пони в Зоопарке...
 - записывались в очередь за югославскими сапогами или за туалетной бумагой...
 - покупали мороженое «Пломбир» или пили из автомата газировку с сиропом...
 - в тенистых аллеях парков «соображали» «на троих» поллитровку за 2руб.87коп. или портвейн «777» за 1р.32 к....
 - ели пельмени с уксусом в пельменной на Пресне...
 - собирались с друзьями на тесной кухне коммуналки или в студенческом общежитии...

 Да и вообще, РАЗНООБРАЗИЮ занятий людей не было предела...
 Наша жизнь была похожа на документальный фильм про муравьев – каждый тащит
СВОЁ,но в ОБЩЕМ направлении.
 Самым главным для МЕНЯ представлялось – НЕ потеряться в «общем потоке» и вынести СВОЁ, аутентичное, несмотря на суету,материальные трудности и
всеуравнивающую «заботу» государства о простом человеке.
 Мне очень НЕ хотелось превратиться в эдакого Акакия Башмачкина советских времен ...
 
 Оглядываюсь назад и пытаюсь вспомнить, куда же я в тот момент принадлежала?
 Были среди окружающих меня ребят люди абсолютно разные:

 ОТЛИЧНИКИ-ЗУБРИЛЫ (тогдашние nerds). Как правило это были очкарики с сероватым цветом лица и непереодолимым стремлением к хорошим оценкам. Они не придавали значениия другим аспектам жизни, кроме учёбы, и постоянно что-то зубрили. Количество вызубренного как правило превращалось в КАЧЕСТВО. Я очень уважала их за то, что эти ребята МНОГО ЗНАЛИ.
 ДВОЕЧНИКИ И ДВОРОВАЯ ШПАНА (теперь мы назвали бы их bad boys) – эти ребята, наоборот, проявляли полное безразличие и пренебрежение к учёбе и вообще всему интеллектуальному. Зато они прекрасно ориентировались в ПРАКТИЧЕСКОЙ жизни. Имея отцов-алкоголиков, «сидящих» или уже «отсидевших», мордующих их тихих и забитых мамок, они очень рано взрослели и обладали независимым и лихо-свободным состоянием духа. Я их уважала именно ЗА НЕЗАВИСИМОСТЬ И СВОБОДУ ДУХА.
 СПОРТСМЕНЫ - эти ребята с раннего детского возраста занимались в спортивных секциях и школах. Там всех, мало-мальски подающих надежды, нещадно тренировали и «выводили в большой спорт». Спорт этот был настолько БОЛЬШИМ, что у этих ребят не оставалось времени ни на что другое. У них неизбежно происходило нарушение гармоничного развития – т.е. рост мышечной мускулатуры резко противоречил сужению черепной коробки. Но в них было УПОРСТВО, НАСТОЙЧИВОСТЬ и СОЗНАНИЕ ЦЕЛИ, и это меня покоряло.
 ПИЖОНЫ - (сегодняшние fashion) эти ребята основную часть времени уделяли тому, «что одеть» и «где достать». Они тщательно следили за малейшими изменениями моды, знали, кто такая Твигги и Леви Страус, были знакомы с фарцовщиками (чьей основной клиентурой и являлись), слыли заядлыми тряпичниками. Они всегда выглядели «comme il
faut», то есть так как надо. И мне в них нравилось именно ЭТО.
 ЗАЯДЛЫЕ ТЕАТРАЛЫ – эти ребята были помешаны на театрах. Москва в то время была «Меккой» для театралов. Так вот, они знали наизусть имена и фамилии актёров всех театров, поджидали театральных знаменитостей у служебного входа и бегали за ними в поисках автографов, были специалистами по «ловле» лишних билетов на самые дефицитные спектакли или имели знакомых администраторов в театрах, что обеспечивало им контрамарки (пропуски на спектакли). Всему этому они посвящали основную часть своего времени. Так вот эти ребята, наверное, очень любили Театр. И ЭТО БЫЛО МНЕ СРОДНИ.
 ЗОЛОТАЯ МОЛОДЁЖЬ (или папенькины сынки) – эта группа моих знакомых принадлежала к особым привилегированным общественным группам. Это были ребята из семей крупных партийных работников, учёных высшего эшелона, членов различных творческих Союзов (композиторов, писателей, кинематографистов и т.д.), и т.п. Они, как правило, ели, лучше, чем мы, одевались лучше, чем мы, имели карманных денег больше, чем мы, посещали модные в то время кафе «Молодежное», бар «Адриатика» или кафе-мороженое «Метелица», которые и были местами сбора «золотой молодежи», проводящей свою жизнь в приятно-расслабленном состоянии. Им не надо было напрягаться и учиться на пятерки – их «без конкурса» устраивали РОДИТЕЛИ на самые лучшие факультеты в самые лучшие университеты. Им не надо было мёрзнуть в очередях за билетами на самые лучшие спектакли, выставки и просмотры зарубежных фильмов - их ПАПЫ обеспечивали им доступ ко всему этому без проблем. Им не надо было перешивать старую одежду и сдавать изношенную обувь в ремонт - их «выездные» папы привозили им всё самое лучшее из-за границы. Но среди них были добрые и отзывчивые ребята. Они оценивали других, не имеющих всего этого, не по параметрам доступа к «дефициту», а по тому, насколько они богаты по своим человеческим качествам. Они охотно делились своими «преимуществами» с друзьями, не имевшими доступа к ним. И я очень уважала ОТСУТСТВИЕ СНОБИЗМА И ЩЕДРОСТЬ многих из них.

 Вывод - я НЕ ПРИНАДЛЕЖАЛА ни к одной из этих групп. Просто в детстве «друзей не выбирают» и РАЗНОШЕРСТНОСТЬ моих друзей и приятелей обогащала восприятие реальности во всей, так сказать, полноте.

 Надо упоминуть ещё одну специфику нашей тогдашней жизни – всё наше столично-московское общество представляло собой гремучую смесь людей самых разнообразных НАЦИОНАЛЬНОСТЕЙ Но эта разнонациональность для меня как бы не существовала. Родители научили нас оценивать людей не по национальным признакам, а по ЧЕЛОВЕЧЕСКИМ параметрам.
 Были среди моих друзей чисто русские – Маша Пономарёва и Татьяна Александрова, украинка - Надя Филиппенко, татары Лиля Мухаммедова и Ренат Ибрагимов, бурятка Таня Христофорова, грузины Гоша Гулия и Лия Похахадзе, армянин Артур Степанян и даже – испанец Андрей Гарсия (родители его были испанскими детьми-сиротами, привезёнными Сталиным в СССР во времена испанской гражданской войны с Франко). У Андрея были необычайные, по-латински привлекательные, глаза «чайного цвета», которыми он наповал укладывал всех, на кого смотрел.
 Так вот, самой многочисленной группой среди моих друзей были ребята и девчонки еврейской национальности.
 Лучшая подруга моего школьного детства - Ольга Мосенжник. У неё были типичные для этой национальности, шикарные тёмнокаштановые густокудрявые волосы, огромные карие глазищи, обрамленные бембиобразными ресницами, красивая, гитароподобная фигурка, состоящая из тончайшей талии и симитскопышных бёдер и маленькие, изящные, длиннопальцевые ручки, унаследованные от бабушки–профессиональной пианистки. Ольгины родители очень любили, когда к ней приходили друзья. Принимали нас всегда щедро, заботливо и с дружественным интересом. Мама, Эвелина Израилевна, работала искусствоведом в Московском отделе Союза художников. Она снабжала нас редкими в то время книгами-альбомами по истории мирового искусства. Ольгин отец – Соломон Яковлевич имел яркую (и, одновременно, не типичную) биографию – воевал, горел в танке, придя с фронта и переехав в столицу, без проблем устроился на работу в Моссовет. Был он молчаливым и очень строгим со своими детьми. А ольгины дедушка Израиль и бабушка Соня были яркоколоритными представителями своей национальности. Этот колорит был абсолютно бабелевским. Глядя на них, становилось совершенно ясно – с каких людей Бабель «срисовывал» Беню Крика
и его семью. Говорили они со специфическим южным акцентом и употребляли в разговоре очень смешные, по-одесски остроумные выражения. Дедушка Изя всегда готовил очень вкусную еврейскую еду: фагшигованную щуку, «биточки» из кугочки, пгянички в мёдике (в его специфическом произношении). Самым популярным в их семье фастфудом были маслинки с хлебом и маслом. (И мой папа часто удивлялся – откуда это у меня, несмотря на русско-пролетарское происхождение, такое пристрастие к алжирским и греческим маслинам). А на еврейскую Пасху в семье Мосенжников всегда была маца, которую, с огромными трудностями и детективными предосторожностями, через каких-то знакомых в Синагоге (единственной на всю Москву и Подмосковье) доставала тётя Эва, чтобы порадовать стариков и уважить традицию.
 Сейчас подумалось – для того, кто НЕ знаком с, такого типа, традиционными еврейскими семьями – очень трудно, а может и невозможно, понять таких гениальных писателей, как Иосиф Бабель и Шолом Алейхэм.
 Вспоминая своих тогдашних «ухажеров», я с удивлением обнаружила, что все они являлись яркими представителями еврейской же национальности. Что же такое было во мне, что привлекало внимание этих умненьких, добропорядочных, интеллектуально развитых и, иногда, слегка закомплексованных еврейских мальчиков?
 Одни девчонки были красивыми, но глуповатыми, другие – умными, начитанными, но непривлекательными внешне. Видимо, во мне эти качества сочетались между собой и были щедро сдобрены типично-русской сердобольностью и полным безразличием к «национальному вопросу». Думаю евреям, часто притесняемым простыми обывателями, это должно было нравиться.
 Их национальная принадлежость ярко подтверждалась колоритностью фамилий.
 Миша ТРИГЕР. Был он божественно красив и, одновременно, блестяще умён. Абсолютно все девчонки бегали за ним по пятам, стараясь привлечь его внимание. А выбрал из всех он, почему-то, меня (наверное, как самую начитанную, а может и как самую равнодушную к его «апполоновским» прелестям). Даже невозможно поверить, но между нами создались чисто платонические взаимоотношения (которые я могу сравнить только со взаимоотношениями Пьера и Марии Кюри). Вопреки всем законам, диктуемым молодыми и резвыми гормонами, мы даже во время самых романтичных моментов говорили на чисто интеллектуальные темы и обсуждали Достоевского да Маяковского.
 Володя ГЕНЧЕЛЬ. Мой партнёр по танцевальным выступлениям. Прекрасночерноглазый,
с тонким профилем, стройный, элегантный. Он случайно достался мне в партнёры. Из нас получилась неплохая танцевальная пара. Думаю, что Володя был, по-подростковому молчаливо,в меня влюблён. Но я, сильно увлеченная разучиванием и исполнением «Венского вальса» и испанской «Хабанейры», слишком поздно это заметила.
 Женя ШТЕЙНПРЕСС. Он был товарищем по тюзовскому клубу. Умный, интересный, импозантно-элегантный, несмотря на свой, какой-то мешковатый способ одеваться. У Женьки было неважное зрение, что частично объясняет его ко мне расположение. Женька тонко чувствовал искусство и писал неплохие стихи. Ну и... история не получила никакого развития по ряду обстоятельств.
 Серёжа ВАЙНТРАУБ. Его папа был кинорежиссёром на киностудии имени Горького. Серёжа мне тоже нравился ТОЛЬКО как друг. И, каюсь, я часто использовала его благосклонность в целях развлечения. Мы,шумной толпой,«заваливались» к нему на квартиру, которая находилась в элитном доме кинематографистов на «Соколе». В ней всегда был импортный дефицитный апельсиновый сок в баночках и огромное количество разных шоколодных наборов (мама Серёжи была врачем и эти конфеты были своеобразным «благодарением» добросовестно обслуженных пациентов). Серёжа Вайнтрауб был щедрым человеком. У большинства из нас в то время почти не было карманных денег. А он пересчитывал нас, доставал из ящика папиного письменного стола пятидесятирублёвый «кирпичик» и ловко вытягивал оттуда нужную сумму. Когда мы куда-нибудь ходили, он щедро расплачивался за всех. Был он поздним, единственным и горячо любимым сыном идише-маме, и родители ему НИКОГДА и НИ В ЧЁМ не отказывали. Наверное, поэтому, он очень сильно обиделся, когда я отказала ему в ответ на краснощёкое и пыхтящее признание. Бедный Серёжа! В 17 лет он ВПЕРВЫЕ узнал, что такое отказ и что такое, когда тебе говорят «нет».
 Другой мой ухажёр Алёша ИВАНОВ, как ни странно, тоже оказался евреем. Его чисто русская фамилия оказалась псевдонимом, взятым его семьёй, приехавшей из Риги. Мама его работала в Мюзик-холле, а старший брат был режиссёром в кукольном театре. С типичной еврейской фамилией они не могли найти работы в Москве. Вот и стали Ивановыми.
 Ещё у меня был друг-сосед Саша СОСКИН. Он был круглым отличником и мы часто делали вместе уроки. Вернее, это ОН делал мои уроки, а я смотрела его импортный цветной телевизор, который был, в то время, ужасной эксклюзивностью, подчеркивающей статус его владельцев. Родители Саши были известными журналистами: мама - международником, а папа – спортивным (кстати, у него была абсолютно не спортивная, расплывчаторыхлая фигура). Они, в своих мечтах, видели нас вместе в воображаемом ИМИ будущем. Особенно настаивала на этой мечте Сашкина бабушка, которая каждый раз,
по-соседски беседуя с моей мамой, добавляла: «Ведь мы не евгэи», чем себя и выдавала.
Но нам с Сашкой не хотелось создавать светлорадостного будущего вместе и мы остались друзьями до самого окончания школы и переезда их семьи на другое место жительства.

 Исходя из вышесказанного, станет совершенно ясно, ПОЧЕМУ я, сразу и на всю жизнь, полюбила моего будущего мужа Сергея. Просто он был первым РУССКИМ молодым человеком, заинтересовавшимся мной. Хотя, по началу меня и вводила в сомнение фамилия Супрун. Обжегшийся на молоке – дует на воду.
 ЭТО, КОНЕЧНО ЖЕ ШУТКА! Ведь весь мир знает, что НАСТОЯЩИЕ браки совершаются на небесах. И полюбила я его за совсем другие, ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ качества, которых в нём с избытком. Но, не будем забегать в будущее.

 В то время я воспринимала жизнь, как СОСТОЯНИЕ. А все вокруг пытались дать мне понять, что жизнь – это ПРОЦЕСС. Процесс роста, процесс обучения, процесс построения будущего, процесс принятия ответственности, процесс выполнения долга и т.д.и т.п. Пришлось учиться сосредотачиваться на ЧАСТНОСТЯХ: надо окончить школу, выбрать профессию, работать честно и усердно на благо Родины, создать семью, вырастить и хорошо воспитать детей. Всё это «прокрустово ложе» реальности ужасно поджимало меня во всех, самых неудобных, местах. С огромной внутренней горечью пришлось учиться ВТИСКИВАТЬ в него необозримый круг моих интересов.

 Учёба в школе, по-прежнему не доставляла ни удовольствия, ни радости. Хотя учится было легко и у меня была нормальная, даже хорошая успеваемость. Моя хорошая память до предела облегчала учебу. Мне не надо было зубрить, достаточно было на переменке пробежать учебник глазами, и четверка с плюсом, а то и пятерка с минусом, были обеспечены. А больше и не надо было. Главным было то, что оставалось огромное количество времени на по-настоящему интересные вещи. Настоящая жизнь начиналась после «отбывания срока» школьных занятий.
 А в школе приходилось изобретать различные методы развлечения (или отвлечения от рутины). Например, во время скучных уроков, я придумала такой метод развлечения. Брался белый тетрадный лист. Сочинялось стихотворное четверостишие-вступление на какую-нибудь насущную для нашего класса тему (например влюбленность кого-то в кого-то, или неумение Вовки Канина танцевать, или то, что кто-то видел в кино обнявшуюся парочку учителя черчения с биологичкой). Эта бумажка передавалась по этапу. Желающий добавлял туда своё четверостишие и передавал следующему. В конце урока составная поэма возвращалась ко мне и я приписывала ей завершающее четверостишие в виде вывода или морали, как в басне Крылова (или, если хотите, Лафонтена). Потом, на перемене мы зачитывали получившееся произведение и помирали со смеху. Иногда писала пародии на мотивы модных шлягеров (тогда этим словом называлось то, что теперь называется хитами), или пародийные сценарии типа «Брильянтовой руки». Получалось очень смешно и при этом литературно-грамотно. Всё-таки мы были воспитаны на классике и имели вполне приличный слог.
 Похоже, что эта инициатива не прошла незамеченной для нашей учительницы литературы, Жанны Васильевны. С тех пор меня стали посылать на районные Олимпиады по литературе. Но, несмотря на то, что я всегда писала хорошие сочинения по литературе, мне ни разу не удалось достичь успеха на этих Олимпиадах. Связано это с тем, что наряду с конкурсными сочинениями, там надо было участвовать в литературных викторинах. Вопросы, которые нам там задавали, были достаточно глупыми для того, чтобы отвечать на них серьёзно. Например: «В каком произведении А.С.Пушкина рифмуются слова «кружка» и
«подружка»?» Поэтому я, обладая обостренным чувством иронии, просто не могла отвечать на них серьезно. Кроме того, у меня полностью отсутствует дух соревновательности и азарт. Я, наверное, просто без них родилась. Пришлось отказаться от участия, к глубокому разочарованию руководства нашей школы.
 Чтение, по-прежнему, очень интересовало. К тому времени уже вся классика школьной программы была прочитана, родительский книжный шкаф – читан и перечитан. Но, зато, в моей жизни появились ТОЛСТЫЕ ЖУРНАЛЫ. «Новый мир», «Иностранная
литература», «Юность» печатали очень интересные вещи. Мы обменивались журналами, записывались на них в очередь в библиотеке.
 Примерно в то же время открыла для себя ПОЭЗИЮ.
 Начала зачитываться ранним Маяковским, Блоком, Ахматовой.А стихами Марины Цветаевой была просто сражена наповал (маленький, отпечатанный на машинке, сборничек мне дал приятель). Гипнотически очаровывающими были Пастернак и Гумилёв (тоже прочитанные в «самоиздатовской» версии, т.к. считались НЕ РАЗРЕШЁННЫМИ ).
 Наверное, это настроение определялось степенью моего «самопогружения» и романтичностью юности...
 Однажды, на школьном Конкурсе чтецов прочла, понравившееся мне, стихотворение Леонида Гурвича, напечатанное в «Юности». Называлось оно тоже - «Юность»:

 ... В нас столько всякого напихано,
 О нас такое понаписано!
 В нас столько всякого наносного.
 В нас столько всякого несносного...
 В нас столько всякого наружного,
 В нас столько всякого ненужного,
 В нас столько всякого нарочного...
 В нас столько всякого…хорошего!
 А люди ходят и не верят нам.
 Они большие и ...сухие.
 Они гуляют как по берегу
 Вокруг бунтующей стихии!
 В нас всё неведомо и утренне
 И всё «уносит» и «приносит»...
 Весной бывают реки мутными,
 Чтоб стать прозрачными под осень.

 Председательница жюри сказала, что за чтение мне хотели дать призовое место, но педагогам очень не понравился мой ВЫБОР стихотворения. Я поклялась ей выбрать в следующий раз «Крестьянских детей» Некрасова и, мысленно плюнув, пошла домой.
 В тот момент для меня это стихотворение отождествляло всё моё юношеско-романтическо-запальчивое настроение, а на зубах скрипела «тупость» этих ретроградов.
 
 Свободное от школы время, называющееся в педагогике ДОСУГ, мы дружно проводили между дискуссиями на темы, интересующие любого подростка, походами в театр, на выставки и в кино, созданием «Вавилонов» на голове и выдумыванием новых причесок, чтением, обсуждением модных фасонов одежды и новых претендентов «на руку и сердце».
 Что мы смотрели в КИНО...
 Как ни странно звучит сейчас, но смотрели мы в основном СОВЕТСКОЕ кино:
 - комедии гениального Леонида Гайдая -
 «Пёс Барбос и необычайный кросс», где впервые появилась неразлучная троица Никулин-Вицин-Моргунов. «Операция «Ы» и другие приключения Шурика», «Кавказская пленница», «Брильянтовая рука», «Иван Васильевич меняет профессию», «Не может быть!» по Зощенко, «Деловые люди» по О.Генри и т.д. С каким же нетерпением мы ждали новые комедии Гайдая и смотрели их по многу-многу раз! Тогда мы ещё не догадывались, что они станут не только классикой но и обогатят наш язык бессмертными фразами, которые стали употреблять почти все,иногда даже не помня, ОТКУДА ЭТО - «Держись,студент!», «тренируйся на ...кошках», «жить хорошо, а хорошо жить – ещё лучше», «... а компот?!», «надо,Федя... надо!», «не виноватая я, он сам ко мне пришёл», «...а что тут пить, тут и пить-то нечего!», «шампанское по утрам пьют аристократы и дегенераты», «не путай своих баранов с общественными»,«птичку жалко...», «детям мороженное – бабе цветы», «подскользнулся–упал,очнулся – гипс», «отстань, старуха, я в печали»,«так выпьем же за то, чтобы наши желания совпадали с нашими возможностями», «теперь либо я веду её в загс, либо она меня ведёт к прокурору» ... и многие другие...

 - экранизации классики: «Анну Каренину» Григория Чухрая с Т.Самойловой и В.Лановым, «Преступление и наказание» Григория Козинцева, «Войну и мир» Сергея Бондарчука (интересен тот факт, что Балконского должен был играть Олег Стриженов, но потом, не поладив с режиссером, он был заменен на В.Тихонова), «Братьев Карамазовых» Ивана Пырьева...

 - фильмы на патриотические темы: «Летят журавли», «Баллада о солдате», «Судьба человека», «Щит и меч», «Иваново детство»- первый фильм Тарковского.

 Сейчас мне представляетя ОЧЕНЬ важным, что наше, советское киноискусство, рассказывая о таких серьёзнах событиях, как революция, гражданская и Отечественная война, строительство социализма и т.п., НАШЛО способ рассказывать об этом с таким захватывающим интересом и всепокоряющей романтикой, что вся страна смотрела с упоением эти фильмы. Это кино было ПО-НАСТОЯЩЕМУ воспитывающим и придающим СМЫСЛ жизни. Как ни странно, но оно НЕ навязывало идеологическую линию, а воспитывало понятия истинной человечности, смелости, мужества и стойкости перед трудностями.
 А дети и подростки с удовольствием смотрели «Неуловимых мстителей», «Республику ШКИД», «Добро пожаловать, или посторонним вход воспрещен». Это были фильмы, которые можно было смотреть с родителями и, одновременно, взрослым и детям они были интересны и понятны.
 В 70-е года на экранах появились много зарубежных фильмов.
 Тоже, не менее странно, но на экранах шли не третьестепенные боевики, наводнившие кинотеатры Москвы в постсоветское время, а лучшие фильмы самых лучших режиссёров европейского и американского кино. «Шербурские зонтики» с восхитительной музыкой Мишеля Леграна, «Ромео и Джульетта» Франко Дзефирелли, «Мужчина и женщина» Клода Лелюша были настолько романтичными, что мы, посмотрев их, долго ещё носили в душе ощущения и впечатления, вызванные ими.
 Конечно были и такие фильмы, которые не принадлежали к «высокому искусству», но, из-за своей увлекательности, были не менее «кассовыми». Например «Фантомас» или «Анжелика» были многосерийными и вся страна с нетерпением ждала выхода новой серии и непременно бежала в кинотеатр при выходе её на экран.
А «Пусть говорят» - музыкальный фильм с участием молодого испанского певца Рафаэля, просто сводил с ума многих. И люди, абсолютно не знающие испанского языка, как говорится, сердцем воспринимали душещипательное содержание исполняемых им песен и до слёз сочувствовали этому молодому испанскому парнишке. И, достаточно символично то, что уже посмотрев этот фильм в конце 80-х, находясь в Буэнос-Айресе, я с удивлением обнаружила, что вся «натура» этого фильма снята в Аргентине! И было мистически-странно, смотреть этот фильм, вспоминая впечатления юности и, одновременно, узнавая, ставшие уже почти родными, пейзажи моей родины-мачехи...

 Когда моя сестра, окончив школу, поступила во Всесоюзный Государственный Институт Кинематографии, у меня появилась возможность смотреть зарубежные фильмы «не предназначенные для широкого просмотра». Вот там-то я, по настоящему, узнала и полюбила истинное киноИСКУССТВО. Фильмы итальянского неореализма; «Корабль дураков»
С.Крамера; «Гибель богов» Л.Висконти; «Кабаре» Б.Фосса; «Заводной апельсин» С.Кубрика; «История любви»; «Лили Марлен» Фазбиндера; «Конформист», «Двадцатый век» и «Последнее танго в Париже» Б. Бертолуччи; «Крестный отец» Ф.Копполы (и т.д.) - эти великие фильмы являются классикой мирового кино, но, к сожалению, были доступны тогда для очень немногих.
 Там же мне довелось увидеть и фильмы новых, молодых и талантливых советских режиссёров, которые, по ясной одному Госкино СССР, причине, предназначались не для широкого просмотра, а для длительного «лежания» на полке Мосфильмовского кинохранилища. «Андрей Рублёв» и «Зеркало» Андрея Тарковского, «История Аси Клячкиной» Андрона Михалкова-Кончаловского, «В горах моё сердце» Рустама Хамдамова... Трудно представить, почему считалось, что эти фильмы «не отражают» то, что надо. Факт в том, что их запрещали.

 И вообще – ВСЁ искусство было разделено на официально-разрешенно-отражающее и на несоответствующе-неотвечающее.

 Говоря об ИЗОБРАЗИТЕЛЬНОМ ИСКУССТВЕ того времени, надо повторить то же самое.
 Все знают и помнят, времена, когда выставочные залы и галлереи были полны изображений рабочих и колхозниц, героев-стахановцев и ткацких станков, исполненных в стиле социалистического реализма, где в основном проебладал красный цвет и все его оттенки. А ГОРДОСТЬ нашего, советского, искусства - гениальные картины Шагала,Филонова, Кандинского, Малевича, Тышлера, Серебряковой, Татлина, Ларионова и Гончаровой ПЫЛИЛИСЬ в подвалах-запасниках Третьяковки и Русского музея.
 Не могу не упомянуть моего приятного удивления, когда (уже в 1999!!! году), находясь в обожаемом мною Ленинграде, переименованном заново в Санкт-Петербург, я узнала, что Константиновский дворец (ранее Мраморный дворец), где в советское время находился Городской комитет ЦК КПСС, передан под Музей русского искусства 20 века. И я, как во сне, не веря своим глазам, бродила по трём (!!!) этажам, заполненным первокласной живописью, которая, наконец, из пыльных и тёмных запасников переместилась на стены этого прекрасного дворца. Какое счастье, что наши дети могут ЭТО видеть! Как здорово, что жизнь расставляет многое на свои места! Только, к сожалению, иногда, это происходит поздно.
 Вышеуказанная традиция явственно прослеживалась и в изобразительном исскустве
70-х. Рутинарной, социалистически-официозной живописи противостояли художники-авангардисты (члены молодёжной секции МОСХа, например). Свежие, оригинальные, талантливые их произведения не отвечали общепринятой концепции ни по стилю, ни по содержанию.
 Поэтому, художникам андерграунда приходилось собственными силами устраивать НЕОФИЦИАЛЬНЫЕ выставки, так как их произведения нигде не выставляли. Иногда, эти полулегальные вернисажи устраивались в самых трудновообразимых и малоприспособленных для этого, местах. Их организовывали на частных квартирах, в тесных и захламлённых мастерских, в подвалах ЖЭКов (жилищно-эксплуатационных контор), в лучшем случае - в захолустных Домах культуры ближнего Подмосковья.
 Для нас было целым приключением – узнать, где устроена очередная полулегальная выставка. Посещать эти выставки «не рекомендовалось». Несмотря на это, любовь к прекрасному и жажда нового преобладали над «здравым смыслом». Посещая очередную, почти конспиративную квартиру, где устраивалась выставка, мы чувствовали себя прямо как в фильме «Подвиг разведчика» - пароль: «У вас продаётся славянский шкаф?»...ответ: «Шкаф продан...»
 Всего ЕДИНСТВЕННЫЙ раз была устроена официально разрешенная выставка художников-авангардистов. Ей было отведено место на ВДНХ (Выставке достижений народного хозяйства) в Павильоне «Пчеловодство» (почему-то). Мы, окрылённые, примчались туда на заре, выстояли огромную очередь, да так и не попали – столько было желающих! А на следующий день эту выставку закрыли, как «несоответствующую идейно-культурным потребностям советского народа».
 Из этого можно легко сделать вывод, КАКОЕ значение предавалось «правильному» идейному воспитанию молодёжи (и не только молодёжи). Примерно таким образом руководители нашего государства решали, что мы должны смотреть, читать и слушать.

 Уже упоминала, что пребывание в Тюзовском клубе мне привило огромную любовь к ТЕАТРУ...
 Русский (а, вместе с ним, и советский) театр имеет славу одного из лучших в мире. Ведётся это ещё со времен Константина Станиславского, Фёдора Шаляпина, Михаила Щепкина, Владимира Немировича-Данченко, Сергея Дягилева, Всеволода Мейерхольда...
 Это величие продолжало поддерживать русский театр во все времена.
 В советском театральном мире всегда присутствовало разделение на традиционные классические и на современно-оригинальные театры.
 Музыкальные, драматические, детские, кукольные театры были устроены не по принципу «Антрепризы», как сейчас, а имели постоянную труппу актеров и полный штат обслуживающего персонала и творческой группы. Репертуар тоже был постоянным и обновалялся одной-двумя премьерами в сезон. А некоторые спектакли шли десятилетиями и исполнители главных ролей, часто, старели вместе со спектаклем.
 Созданные благодаря хрущёвской оттепели, Театр на Таганке и «Современник» успешно соперничали с такими классическими и традиционными, а, вместе с тем, и рутинными, театральными коллективами, как МХАТ им. Горького или Малый театр. Спектакли этих молодых театров всегда были аншлагами и достать на них билеты мог только, разве что, старик Хоттабыч.
 Спектакли «Таганки», поставленные Юрием Любимовым, были не только суперсовременными, оригинальными, глубокими по смыслу, но и отличались уникальной игрой таких актёров, как, например, Владимир Высоцкий. Режиссёрский замысел часто позволял Высоцкому исполнять свои собственные сонги в спектаклях. Были необычными и впечатляли его Гамлет, Вершинин из «Вишнёвого сада», Хлопуша из «Пугачёва».
 И на этой же сцене, в июньское утро 1980 года, стоял гроб с, безвременно ушедшим, уникальным Поэтом Бардом и Актёром. И вся Москва БЕЗУТЕШНО прощалась с Владимиром Высоцким.
 Как-то странно рассказывать о том, о чём уже очень немногие помнят, а другие поколения – и не знают. Как объяснить, например, НАСКОЛЬКО круто изменился Театр им.Ленинского комсомола с приходом в него, в начале 70-х, Марка Захарова. Кого теперь удивляют его спектакли? А для нас они были необычными и суперноваторскими. Например, Захаров был первым режиссёром, который вывел на сцену «живую» РОК-ГРУППУ для музыкального сопровождения спектакля. Была это группа «Аракс». А «Тиль» и «Юнона и Авось» стали ПЕРВЫМИ рок-операми нашей страны!
 Кстати, именно на сцене этого театра, в первый и последний раз (в нашей стране), Андрей Тарковский выступил в роли театрального режиссёра. В Ленкоме им был поставлен шекспировский «Гамлет»! Мы успели посмотреть один из спектаклей (кажется премьеру). Там роль Гамлета исполнял Анатолий Солоницын, известный всем, как киноактёр (по фильмам того же Андрея Тарковкого и Никиты Михалкова). Кстати, этот выбор сделал Тарковский. А Марк Захаров предлагал на эту роль Олега Янковского. Ах, какой бы это был Гамлет! Роль Гертруды – исполняла Маргарита Терехова (тоже более известная, как киноактриса), роль Короля – Александр Збруев, Лаэрта - Николай Караченцев, а Офелии – Инна Чурикова. Эта гениальная актриса «играла» весь второй акт (после самоубийства Офелии), лежа на сцене в гробу с открытыми глазами. Это придавало странное, сюрреалистическое ощущение, что Офелия, даже после смерти, участвует во всём происходящем. Вообще этот спектакль полностью «зачеркнул» существующие «клише» всех предыдущих постановок этой трагедии Шекспира. Чего стоил, хотя бы, пятидесятилетний, лысыватый Гамлет и молодая, тридцатилетня, сексапильная, его мать! Спектакль этот был очень быстро снят из репертуара (его сыграли не больше десятка раз). Наверное, он был настолько новаторским, что его посчитали угрозой для советского зрителя (что, тогда, было логично, исходя из фамилии режиссёра и его концепции).
 И, тем не менее, в область театра, тоже начал залетать «ветер перемен». Стали появляться новые, НЕЗАВИСИМЫЕ театральные коллективы.
 Например, театр под руководством Б.Юденича. Он поставил два совершенно удивительных спектакля: «Вестсайдскую историю» -оригинальную интерпретацию Бродвейского мьюзикла или голливудского фильма, получившего, в свое время, рекордное количество
«Оскаров». Второй – «Оптимистическая трагедия».Оба спектакля были музыкальными. Там были заняты как профессиональные актёры, так и любители.«Оптимистическая трагедия», в интерпретации Юденича, приобрела какое-то щемящее,романтическое и вечно-человеческое звучание, рассказывая о послереволюционных событиях и судьбе молодой девочки-коммунистки, назначенной комиссаром на военный корабль, занятый «распоясанными» моряками-анархистами (незнающих фабулу, но интересующихся, отправляю смотреть одноимённый фильм советских времен или прочесть пьесу Вс.Вишневского) Эти спектакли были поразительны по своей силе воздействия. Наверное, в этом и заключается талант режиссёра...
 Другим альтернативным театральным коллективом был «Театр хореографической драмы» Гедриса Мацкявичуса. Запомнились их, талантливо станцованные, экстремально экспрессивные «Звезда и смерть Хоакина Мурьетты» и «Сказки Андерсена» на музыку «Времен года» Вивальди. Уходя с этих спектаклей, мы уносили такую «бурю» эмоций и впечатлений!

 Странно, что память задерживает НЕ ВСЁ увиденное, прочитанное или услышанное. В ней остаётся только то, что произвело сильное впечатление или совпало с твоим «состоянием духа» или настроением в тот момент.
 Многое из увиденного тогда в театре, вспоминается в виде ВСПЫШКИ, эпизодами:

Flash! - ... ПОСЛЕДНЕЕ выступление великой Фаины Раневской в спектакле театра им.Моссовета «На всякого мудреца довольно простоты». Она была настолько уже стара и больна, что из-за опухших ног на могла ничего носить, кроме каких-то странных самошительных чуней, которыми с трудом шаркала по сцене, что совершенно не сказывалось на её игре. Она была как всегда великолепна!..

Flash! - …удивительная Алла Тарасова в роли Кручининой в «Без вины виноватые» Островского (тридцатилетней давности, спектакле всем известного театра с чеховкой чайкой на занавесе. Несмотря на преклонный возраст, Тарасова великолепно преображалась на сцене - ТАИНСТВЕННО МОЛОДЕЛА, точно до возраста своей героини. А когда она произносила заключительный монолог перед Незвановым (лучезарноголубоглазым Олегом Стриженовым), я увидела, как мужчина, сидящий рядом со мной, ПО-НАСТОЯЩЕМУ плачет...

Flash! - ...по сцене летит, ПОЧТИ НЕ КАСАЯСЬ ПОЛА, Баба-Яга из «Картинок с выставки» Мусоргского, исполняемая (ещё не эмигрировавшим тогда) Михаилом Барышниковым, приглашенным чтобы станцевать эту роль в постановке молодого (и очень критикуемого) Бориса Эйфмана, в только что созданном Театре Хореографической миниатюры.

Flash! - …вот начинающая, ПОДРОСТКОподобная, и одновременно БЕСподобная, балерина Екатерина Максимова, трогательно кружащаяся в вальсе с деревянным Щелкунчиком в руках...

Flash! - … а вот она же, но только позвзрослевшая, танцующая в балете гениального Мориса Бежара. Её хрупкая девическая фигурка придавала роли Джульетты какую-то надрывную трогательность.

Flash!- ...18-летний АРГЕНТИНЕЦ (символика!) Хулио Бока раскланивающийся перед публикой после вручения ему Первой премии Московского конкурса артистов балета им.Чайковского...

Flash! - …вот, элегантный, красивый, обаятельнейший, исполняющий очаровательные песенки и лукаво улыбающийся Андрей Миронов в роли Фигаро. А вот - удивительно ЛЕГКО порхающий по сцене грузный, но аристократично-неотразимый Александр Ширвинд в роли графа Альмавивы. («Женитьба Фигаро», играемая в театре Сатиры)...

Flash! - …трагически-отчаянно, хрипло ревущий Высоцкий в роли Хлопуши из таганкинского «Пугачёва», висящий на цепях и путающийся в них, похожий на распятого Христа...

Flash! - ...ОДНОВРЕМЕННО и поющий, и «ходящий колесом» Николай Караченцев в ленкомовско-захаровском «Тиле»: «Ой, тили-тили-Тиль! Будем петь и веселиться!»...

Flash! - ...гениальный Смоктуновский с трагичными, наполненными слезами, глазами в роли чеховского Иванова...

Flash! - ...запредельно обаятельный и остроумный, постоянно несущий «отсебятину», Олег Даль на сцене «Современника»...

Flash! - … молодые Ольга Яковлева и Александр Збруев, вдвоём плачущие НАВЗРЫД, в эфросовском «Моём бедном Марате» театра на М.Бронной...
 
Flash! - ...толстенький, МЕЛКОБУРЖУАЗНОЙ внешности, Александр Калягин, исполняющий роль вождя мирового ПРОЛЕТАРИАТА В.И.Ленина (!) в МХАТовском «Так победим!»...

Flash! - …вот молодой и ОЧЕНЬ ХУДЕНЬКИЙ Олег Табаков в современниковской «Обыкновенной истории» по Гончарову...

Flash! - … почти юная выпускница студии при Центральном Детском театре Ирина Муравьёва в роли Любки Шевцовой на премьере «Молодой гвардии». Она задорно, отчаянно-весело пела и танцевала, а её, чудесно блестящие, глазищи излучали ужас перед (таким огромным!), зрительным залом...

Flash! - ... гениальный ленинградский актёр Лебедев, настолько преобразившийся в роли ЛОШАДИ в товстоноговской «Лошадиной истории», что возникало непреодолимое желание погладить его по «гриве» и протянуть ему на ладони щепотку соли...

Flash! - ... начинающий, молодо-ЧЕРНОусый, Михаил Боярский нежно и сексапильно поющий: «Твоих волос прозрачный ливень струится по моей груди...» в спектакле Ленинградского театра Ленсовета «Интервью в БУЭНОС-АЙРЕСЕ» (опять - символично!)...

Flash! - ... нервно-красивый Григорий Тараторкин в роли царя Николая Первого в лентюзовском спектакле З.Карагодского «Декабристы»...

Flash! - ... смешносерьёзная Лия Ахеджакова в роли настоятельницы монастыря, танцующая с монашками КАНКАН и распевающая: «...Господь завещал нам ближнего любить...ну, кто из вас поближе - так и быть!» в тюзовском спектакле Товстоногова-младшего «Три мушкетёра» с музыкой Максима Дунаевкого.

Flash! - ... красивая, длинноволосая, искрометно улыбающаяся Тамара Дегтярёва, танцует чечётку (причём не хуже, чем голливудские актёры) в «Мой брат играет на кларнете» (в том же ТЮЗе, только намного раньше)...

Flash! - ...высокий, статный, убийственнокрасивый Игорь Старыгин, очаровательно-кокетливо скачущий на сцене в роли «Зайки-зазнайки» (опять - ТЮЗ)...

Flash! - ...юбилейный (85!!! лет) концерт Леонида Утёсова в театре Эстрады. Этот, еле передвигающийся, старик, встав к роялю, запел таким мощным и красивым голосом, что, закрыв глаза, можно было абсолютно забыть о его возрасте и 65-летней карьере...

 Ходили в театр почти ежедневно. Он стал для нас жизненно-острой НЕОБХОДИМОСТЬЮ.
 Билеты во многие театры, тоже, надо было «доставать» а не покупать. А если и доставали, то с обязательной «нагрузкой»-дополнительными и невостребованными билетами в театр им.Ермоловой или в театр «Оперетты», например. Иногда приходилось «дежурить» почти суточно в очередях в билетные кассы. Или приходить часа за два до начала спектакля и клянчить у каждого проходящего: «У Вас нееет лишнего билееетикааа?».
 Многим симпатичным (и мне, в том числе) девушкам везло чаще.
Это стоит особого объяснения: среди тех, у кого БЫЛИ возможности доставать дефицитные билеты и НЕ БЫЛО возможности познакомиться с симпатичной девушкой, был такой способ знакомства – выбрать среди, алчущей лишнего билетика, толпы какую-нибудь, понравившуюся «симпатягу» и продать ей лишний билет. Естественно – «посадочное» место претендента оказывалось рядом с ЕЁ местом. Им казалось, что это служило поводом для начала знакомства. Лично у меня было много друзей-театралов и я была знакома с этим «приёмчиком». Иногда и я им пользовалась, чтобы попасть на очень интересующий, но дефицитный спектакль. Надо было только набраться смелости, «надеть» на лицо сладкую улыбочку, «сделать» глазки и, купив билет у очередного пошлого домогателя, сразу же смешаться с толпой. Единственным неудобством было многозначительное сопение соседа справа или слева, во время спектакля. Приходилось делать безразличное лицо и терпеть. Но чего не сделаешь ради Искусства!
 
 Говоря о столичной московской жизни 70х, невозможно не упомянуть об одном социально-культурном феномене. Это наличие специфического интеллигентского «подкласса» -
ФИЗИКОВ-ЛИРИКОВ.
 Эту восхитительную и удивительную социальную группу составляли люди из среды «технарей», занимающиеся высокой наукой, работающие в научно-исследовательской области и при этом всё свое свободное время, посвящающие чисто гуманитарным занятиям под крыльями всех девяти Муз. Именно из этой среды вышли так называемые «барды». Именно среди физиков-лириков можно найти людей наиболее глубоко знающих литературу и искусство, музыку и т.д.
 Поэтому, отдельный рассказ будет о семье ПОНОМАРЁВЫХ-СТЕПНЫХ.

 Москва. 1974 год. Самое начало осени. 11 вечера. Шумящий золотистой листвой, сквер на Площади Восстания перед высоткой.
 Сидим, целуемся, смотрим на осеннее яркозвездное небо... Глядя на него, неизбежно вспоминается «Послушайте!» Маяковского. И, гармонично-созвучно, Сергей начинает вслух читать его, словно видя насквозь мои мысли: в тот момент я переживала чальдгарольдовское разочарование перед действительностью и всё сокровенное сводилось к одному вопросу – ЗАЧЕМ эти «плевочки» зажигаются, КОМУ это нужно и ПОЧЕМУ так мало вокруг нормальных, порядочных и глубоко чувствующих людей?! И если они есть, то ГДЕ они?!
 Делюсь с ним (... вот уже больше 30 лет, как он – ЕДИНСТВЕННЫЙ, с кем могу откровенно и без сомнений поделиться самым сокровенным).
 Сергей отвечает с присущим ему оптимизмом и мудрой уверенностью – такие люди ЕСТЬ и их МНОГО. Говорю – хотелось бы поконкретнее.
 Отвечает – пойдем со мной к Пономарёвым-Степным, увидишь.
 
 У Сергея был хороший школьный друг, тоже второшкольник – Саша Пономарев-Степной.
 Тут надо упомянуть, что ВТОРОШКОЛЬНИКИ – это особое братство (окончившие удивительную школу №2, спецификой которой было то, что несмотря на физико-
математическую специализацию, в ней ТАКИМ образом преподавали гуманитарные науки, что ребята, учившиеся там, становились разностроннне и, главное, достойночеловечески развитыми людьми). Часто, в течении всей жизни, приходилось встречать этих ребят,
«второшкольность» которых была отличительной и легкоузнаваемой чертой.
 После окончания школы, Сергей с Сашей поступили в разные институты, но продолжали оставаться друзьями. Любимым их каникульным занятием было путешествовать на байдарках. Они ехали на поезде в Карелию до последней станции, а дальше спускалсь на байдарках по безлюдным карельским речушкам до залива Белого моря. Там садились на рыбацкое суденышко и возвращались до твердой земли, а там – снова до железной дороги.
 В тот (1973) год Сергей все каникулы был занят своими институтскими проблемами и в Карелию не поехал.
 Саша «пошёл» на байдарке с двумя другими ребятами. В тот день, когда они вышли к заливу, баркас не пришел. Саша очень спешил вернуться в Москву, где его ждала любимая девушка. Решили переправляться через залив прямо на байдарке. Вышли «на ночь глядя» по неспокойной воде залива. Стемнело, ветер их перевернул ... Волны раскидали ребят в стороны. Из троих выплыли только двое. Саше выплыть не удалось.
 Еще не зная об этом, Сергей услышал от своей бабушки (а была она почти слепой, но, при этом, ясновидящей), что ей приснился Саша Пономарёв-Степной. В этом сне он шел в длинной белоснежной рубахе по снегу. Самое удивительное, что приснилось ей это в день сашиной гибели...

 19 октября 1974 года был день рождения Саши (исполнился уже год БЕЗ него).
 Сергей решил взять меня с собой к Пономарёвым-Степным. Вечер был морозный. Небо над Москвой было яркозвездным, но, одновременно, глубоко траурно-черным. Или нам так казалось от скорби.

 Родители Саши – видные ученые-атомщики, всю жизнь работают в Курчатовском институте. И жили они неподалеку от Курчатовки.Это был целый микрорайон, специально, и очень добротно, построенный в сталинские времена для сотрудников Курчатовского института и состоящий из домов с соцреалистическим декором, присущим той эпохе.

 В этот день все пришли без приглашения - повидать сашиных родителей, отдать дань его памяти, поддержать их, разделить с ними боль по близкому, так нелепо и рано ушедшему, Хорошему человеку.
 Первое впечатление очень запомнилось.
 Обычно, знакомясь с новыми людьми, смотрю пристально в глаза – это единственное, что ВСЕГДА отражает душевную сущность человека...
 При первом знакомстве, из глаз сашиных родителей меня обдало волной дружеского тепла, доброжелательности, искреннего интереса.
 Глаза Майи Александровны, сашиной мамы, были похожи на пещерные озёра. Темные и глубокие. Вместо света, в них отражалось неизбывное, невысказанное, ДАНТЕ-АДСКОЕ горе.
 Глаза сашиного отца, Николая Николаевича, были светлыми, добрыми, любознательно-прищуренными, необыкновенно лазурнолучистыми, какими-то ИКОНОПОДОБНЫМИ. И их ясность время от времени застилалась влажной пеленой.
 Машенька, сашина младшая сестра-подросток, смотрела на всех испуганными, ВИШЕННО-ЧЁРНЫМИ глазами.
 Все они были очень сдержанны (сколько же им стоила эта сдержанность!), рассказывали, как ездили в Паньгому (деревня в Карелии, близ которой и поставили памятник Саше – простой гранитный камень). Впечатляло их мужество – рассказывать об этом
с размеренностью и (хотя и видимым) спокойствием. Или они старались сдерживаться ради других?...
 Эти три пары глаз затуманивались от слез и просветлялись в какой-то удивительной череде, сменяющих друг друга, осознания НЕВОСПОЛНИМОЙ, трагической потери и сознания, что жизнь продолжается...
 Единственным, кто не сдерживался и не скрывал своего безысходного горя, была сашина бабушка Дина, которая горько плакала на кухне и звуки, доносившиеся оттуда просто разрывали сердце.
 Для нас стало традицией 19 октября каждого года навещать Майю Александровну и Николая Николаевича, чтобы почтить сашину память.
 Но, кроме этого, ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ ОБЩЕНИЕ с этими удивительными людьми доставляло огромное счастье.
 Майя Александровна и Николай Николаевич – типичные представители удивительного и достойного восхищения племени ФИЗИКОВ-ЛИРИКОВ. Это племя, возникшее в свежеветренную эпоху «шестидесятнической оттепели», пронесло своё СВОБОДНО-ДОСТОЙНОЕ СОСТОЯНИЕ ДУХА через другие, более сложные и опресивные времена. Они очень интересовались искусством вообще и ценили всё, связанное с прекрасным. Кроме этого, они щедро делились всем этим с окружающими. Среди их друзей много интересных художников, музыкантов и т.д.
 В их гостеприимном доме собрана удивительнейшая и оригинальная коллекция картин. Там я, впервые, увидела и была поражена картинами Кима Бритова – удивительно русского, поражающе самобытного, яркого художника-владимировца, оригинальными картинами художницы Ирины Вилковир. Там же были произведения Александра Мошкова. Этот художник был из тех немногих (пожалуй, почти единственным, не считая гениального, рано и нелепо погибшего, Виктора Попкова) среди поколения 70-х, кто был удостоен «повесить» свои картины в Третьяковке (официально-политизированно-разрешенных Глазунова и Шилова в расчёт не беру, так как считаю их не Художниками, а простыми ремесленниками, «набившими руку» на изображении красивых глазок). На стенах этой удивительной квартиры висели удивительно русско-ностальгическая картина Евгения Струлёва и странный женский портрет руки, в то время ещё «не признанного» Зверева.
 А ещё там было много картин, написанных Машей, сашиной сестрой. Они были очень талантливыми, какими-то щемяще-детскими и свеже-юношескими.
 До сегодняшних времён, у нас, на самом видном месте, висят две машенькины картины-пейзажи, дорогих нашему сердцу, Загорска и деревеньки на берегу Плещеева озера. Они настолько ностальгически-трогательны, что стали для нас каким-то символичным «якорем» - глядя на них всегда возникает чувство ностальгии по российской земле.

 В то время Майя Александровна активно участвовала в культурной жизни Курчатовки – была одним из руководителей Дома культуры этого института.
 Приглашенные ею туда, мы имели возможность знакомиться с «неофициальной» культурой. Выставки Евгения Струлёва, самобытного художника-примитивиста и молодых художников-авангардистов, членов МОСХа... Спектакли Театра пантомимы Гедриса Мацкявичуса... Выступления замечательного чтеца-актёра Александра Осмоловского, особенностью которого было оригинальное, глубокое понимание поэзии и, главное, удивительная способность «донести» до зрителя именно духовное содержание того, что он исполнял. Просто невозможно забыть его чтение С.Есенина, Ф.Лорки, В.Маяковского, Ф.Рабле. Всё это - лишь немногое из того, что нам довелось там увидеть. Низкий поклон и огромная благодарность Майе Александровне за эти незабываемые впечатления.
 Совсем недавно мне передали книгу воспоминаний, написанную Майей Александровной, которая называется «Палитра моей памяти». В ней замечательно описана эта атмосфера Мира физиков-лириков.
 Я очень не люблю высокопарные выражения, но не могу по- другому выразиться, как только искренне и глубоко поблагодарить судьбу за встречи с подобными людьми. Только такие встречи отмечают ГЛАВНЫЕ вехи в жизни и НАСТОЯЩИЕ точки соприкосновения с действительностью.
 
 Итак, на рубеже моего червертого пятилетия состоялось моё повзросление. Видимо, оно было неизбежным. Мне уже ХОТЕЛОСЬ взрослеть и становиться с каждым разом всё более сознательным человеком.
 Видимо, всё-таки, я не принадлежала, вопреки опасениям, к числу людей, для которых повзросление не обязательно и, до глубокой старости, они остаются незрелыми, имея замечательную возможность «сваливать» все слабости и ошибки на счёт своей инфантильности.
 
 Началась моя «взрослая» жизнь...
 Но об этом будет уже другой разговор... несколько позже.